Текст книги "Большое кино"
Автор книги: Зоя Гаррисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Сколько раз она репетировала эту отповедь перед зеркалом, и вот наконец-то появилась возможность высказаться!
– Не забудем коктейльных дамочек, знакомящих тебя с нужными людьми. Последние – в списке, но не по значимости.
Это те, кто проводит для тебя опросы общественного мнения.
Год за годом ты собираешь себя по кусочкам и добиваешься благоприятного рейтинга.
Либерти отдавала себе отчет в том, что это уже чересчур, но тем не менее не собиралась сбавлять обороты.
– «Франкенштейн едет в Вашингтон», режиссер – Роман Полански. Самое смешное, что людям это нравится. Они считают тебя непосредственным, но мы-то с тобой знаем, что ты живешь под «фанеру»!
Пирс снисходительно усмехнулся:
– Может, повторишь то же самое на бис для ребят с кухни?
Мои телохранители слышали каждое слово, но там, среди шипящих противней…
Либерти оглянулась на две горы мышц за соседним столиком: топорщившиеся дешевые пиджаки, белые носки, лакированные башмаки. В Дубовом зале они смотрелись примерно так же, как регбисты-полузащитники на симфоническом концерте.
– Прости, что я об этом заговорила. – Только тут она поняла, что ее речь была реликтом восьмилетней давности, и неожиданно почувствовала смущение.
– Поверь, Либ, я все понимаю.
Ее спас метрдотель, принесший телефон. Пирс с любопытством прислушался.
Звонила Мадлон.
– Либерти, ангел мой, пора рассказать старушке, что ты вынюхала.
– Разве Пег вам не передала, что я позвоню из Лос-Анджелеса?
– Если это закодированное «отвяжись», считай, что я пропустила его мимо ушей. У Арчера Ренсома действительно была жена. Билл Томпсон, тогдашний знаменитый светский репортер, был от его жены без ума. Арчи и Кэсси Рейсом были, помнится, заметной парой. Такую, как она, вообще невозможно забыть. Ради нее не грех было бы переменить пол.
– Почему же вы до сих пор молчали?
– Потому что ты не спрашивала. Потом что-то произошло – мы так и не узнали что, – и она умерла. Томпсон попытался разнюхать, как это случилось, и попал под топор.
– Под топор?
– В точности как Анна Болейн[4]4
Вторая жена Генриха VIII, мать Елизаветы I. Казнена по обвинению в измене.
[Закрыть], ангел мой. Рейсом и тогда не любил шутить.
Поблагодарив Мадлон, Либерти повесила трубку. Надо будет поручить Пег выведать у Томпсона все, что он знает.
Эбен не спускал с нее глаз.
– Видела бы ты, какой у тебя сейчас вид! – Он придвинулся к ней, взял за руку и прошептал:
– Я не могу спокойно на тебя смотреть…
Либерти густо покраснела, и телефонный разговор мигом вылетел у нее из головы. Притворяться дальше было бессмысленно.
– Должна тебе кое в чем признаться. Эбен. Я постоянно смотрю выпуски новостей в надежде увидеть тебя. Страшно горюю, когда пропускаю прямые трансляции твоих пресс-конференций. Мое любимое зрелище – наблюдать, как под твоим подбородком стопроцентного американца вырастает лес микрофонов. – Она погладила колючую щетину, которая отрастала у него уже через час после бритья. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?
– Боюсь даже гадать, – медленно произнес Эбен.
– Он такой длинный, могучий… – Пирс вздрогнул, а она еще больше покраснела. – Нахал! Я думаю о твоем языке. – Либерти схватила со стола и подняла стакан с пивом. Рука предательски дрожала. – Выпьем за твой язык! Видит Бог, теперь мне не скоро придется им упиваться. За язык Эбена Пирса, самый резвый на Капитолийском холме! За твой язык, как бы он ни подействовал на твоего помощника, болвана из Атланты, заставшего нас в тот раз…
– Когда?
– Перестань, Эбен! – Она понизила голос. – Ты все отлично помнишь.
Он откинулся на спинку стула и ослабил узел галстука.
– И все-таки, Либ?
Она опять залилась краской и покачала головой.
– Узнаю прежнюю застенчивую Либби. Уж не про Тома ли ты? Это он вошел ко мне в кабинет, когда я за тебя принялся… – Она кивнула, наблюдая, как оседает пиво в его стакане. – Прямо на столе… – не унимался он. Она снова кивнула. – Помнится, ты зашла за ключами от «мустанга», потому что уронила свои в шахту лифта.
– О! – Либерти в этот миг захотелось остаться наедине с воспоминаниями. Они нахлынули горячим потоком, и она потонула в мелочах. Оказалось, она помнит, какое на ней было в тот день платье – лавандовое, с зеленым кантом, и как она собирала заколки, и как упиралась босыми ступнями в его диван…
Он спустил с нее трусики, и по всему ее телу побежали мурашки. От его бесстыдных ласк у нее дрожали колени. Тогда он посадил ее на стол, широко развел ей ноги и в дополнение к пальцам пустил в ход язык. Она испытала один оргазм, второй, третий… Каждый последующий был продолжительнее предыдущего. Ради этого она и жила на свете…
– Земля вызывает Либби, прием! – Эбен звякнул стаканом о ее стакан. – Что за мысли переполняют сейчас твою рыжую головку? Поведай старине Эбену все, все.
Либерти вздрогнула: знакомый голос вернул ее к действительности.
– Я как раз думала о том, как подло ты со мной обошелся, старина Эбен..
– Чего же ты хочешь? – Он беспомощно развел руками. – Мне было всего двадцать девять лет!
– Вот именно. В таком почтенном возрасте – и такая подлость! – В те времена он казался ей до неприличия взрослым. – Все относительно. Эбен, – мне-то было всего девятнадцать! Я тогда не представляла, что такое измена.
– Согласен! – Эбен поднял руки. – Я вел себя как последняя скотина. То есть, будучи членом американского конгресса, я изображал из себя джентльмена, но по душевному развитию был еще сосунком со склонностью к скотству.
– По душевному развитию ты был просто сволочью.
– Можно и так сказать.
– Нет, я не позволю тебе слишком легко отделаться! – вспылила она. – Ты знал, что для меня был единственным мужчиной на свете. – Почувствовав в глазах жгучие слезы, она вынула из его нагрудного кармана платок и промокнула глаза. – Дело в том, Эбен, что у меня сохранились предрассудки: по-моему, когда искренне любишь, не женишься на другой, – прошептала она.
– Ради Бога, Либби!.. – ответил он тоже шепотом. – Корни умерла, пускай покоится с миром. И потом, ты ведь отлично понимаешь, что ни ты, ни я ничего не добились бы, если бы я тогда махнул на все рукой и женился на тебе. Я бы не стал сенатором, а ты – процветающей журналисткой.
– Святая правда! – Либерти повозила мокрым платком по столу. – До встречи с тобой я не знала даже слова такого – «амбиции». Лишь понаблюдав, как ты заключаешь политически выгодный брак с хорошенькой Корнелией Ратерфорд, дочерью губернатора, решила: раз ради своей карьеры ты смог пожертвовать собой и мной, раз тебя пожирает слепое честолюбие, значит, я тоже стану честолюбивой!
– Решила – и стала. – Он произнес это серьезно.
– Теперь я почти понимаю тебя. Эбен. Она принесла деньги и влияние, ты – красоту и мозги. Мне другое неясно: зачем я была тебе нужна и после этого? То есть мне понятно, почему мужчине хочется иметь любовницу: видимо, Корнелия оказалась недостаточно горячей в постели. Но почему я, а не какая-нибудь умелая профессионалка? Ты ведь знал, что я для этого не гожусь, но все равно не отставал, и дальше все стало совсем плохо. Гадко!
– Успокойся, Либби! – В его голосе зазвучало участие.
Она отвернулась.
– Почему ты не оставил меня, зачем испортил воспоминания о первых годах, когда все было так хорошо, так просто?
– Просто? – удивленно переспросил Эбен.
– Да. Тогда еще не проявился твой садизм и мой мазохизм.
– Может, наоборот?
– Нет, Эбен, не надо упрощать. Мы исполняли заранее обозначенные роли. Кто таскал меня по всей Европе, селил в пансионах и использовал, когда твоя нездоровая жена отдыхала? Если ты не считаешь это садизмом, значит, ты не просто жесток, но еще и непроходимо глуп.
– Постой, Либби! Зачем превращать учтивую беседу в размахивание грязным бельем?
Она снова закурила, и он поморщился от дыма.
– Что-то не припомню, чтобы мне пришлось выворачивать тебе руки, заманивая с собой в Европу. Ты могла бы отказаться.
Надо было ударить меня по лицу, настоять на отмене поездки, чтобы не расставаться со мной на две недели. Но ты ведь этого не сделала, Либби. Помнишь, как ты тогда поступила? – Он приподнял ее голову за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
– Да, – кротко ответила она, – помню. Забегала как дура, бросилась покупать путеводители и одежду в дорогу. Даже тебе купила две рубашки. Боже, ведь не только рубашки: еще я купила тебе халат, чтобы ты надевал его, когда будешь со мной…
Я повезла его в своем багаже!
– Тот халат мне нравился… Мы неплохо провели время в Европе, что правда, то правда. Помнишь Флоренцию? Корни прихворнула, и мы были вместе половину дня и весь вечер. Я заехал за тобой в маленьком «фиате», и мы поехали на холмы…
– Холмы Фиезоле!.. – мечтательно произнесла Либерти.
– Солнце освещало стволы деревьев – прямо как на картинах Леонардо! Меня даже слеза прошибла! Ты тоже плакала – помнишь? Сидим в машине, а у обоих по щекам текут слезы. Потом мы остановились у таверны и утешились кофе и самбуком…
– И хозяйка настояла, чтобы в рюмке было три кофейных зернышка, а не два, потому что два – не к добру.
– Я дал тебе съесть мои зерна…
– Нет, ты предложил меняться: ты мне – зерна, я тебе – печенье.
– А ты вдруг перестала смеяться и сказала: «Хорошо бы сейчас кто-нибудь выскочил из кустов и нашпиговал меня пулями!» Ты хотела умереть счастливой.
– Так я чувствовала тогда. Надо Же было ляпнуть такую глупость!
– А мне эти слова показались прекрасными.
Либерти грустно покачала головой:
– Ты был для меня самым красивым, самым волшебным мужчиной на свете!
Она вспоминала комнаты в пансионах, высокие потолки, проникающий сквозь жалюзи солнечный свет, рисующий полоски на его голой груди.
– Ты уходил, а я оставалась и мечтала, чтобы перед моими глазами никогда не было ничего, кроме твоего лица.
Она не хотела говорить такие вещи вслух, но, сделав это, не жалела о сказанном.
– Случалось, ты не приходил – то коктейль с Корнелией у посла, то Корнелии нездоровится и тебе надо быть с ней рядом… В такие вечера меня охватывала паника, потому что я не могла вспомнить твое лицо. Вообще не помнила, как ты выглядишь. Ты переставал быть моим. Постепенно я поняла, что ты никогда и не был моим.
– Пожалуйста, Либби, не надо.
Ее взгляд посуровел.
– Чего ты от меня ждал? Думал, я всегда буду под рукой?
Твоя Клод подходила тебе куда больше, да и на фотографиях я выгляжу совсем не так шикарно, как она.
– Перестань! – взмолился Пирс. – Я не вынесу, если ты будешь продолжать в том же духе.
– И не надо, – отозвалась она почти беспечно и, посмотрев на часы, встала. – Я даю тебе шанс отдохнуть от меня.
Он вздохнул и протянул ей руку.
– Я думал, мы сможем найти общий язык, но теперь вижу, что ошибался.
И тут словно что-то перевернулось в ней.
– Ладно, сенатор, вытаскивайте, свой блокнот. Я не буду повторять дважды. – Либерти глубоко вздохнула и закрыла глаза. – Вчера я была в кабинете Ренсома, когда туда вошел Раш Александер. Они заговорили на странном, придуманном ими языке, думая, что я, дурочка, ничего не пойму. – И она дословно передала все, что услышала про Оперное общество Потомака и Каса-Верде. – Честно говоря, сначала я и вправду не поняла, кто такой Эбенезер, зато поняла теперь. Эбенезер – это ты.
Успеха в уроках пения!
Она снова собралась уйти – теперь уже окончательно, – но вспомнила про Алварро:
– Главный финансист Ренсома лежит в больнице «Маунт-Синай». Я ехала с ним в лифте, когда у него случился сердечный приступ. Если он выживет, то сможет порассказать много интересного.
Он поднял на нее глаза:
– Как мне тебя отблагодарить. Либерти?
– Это ни к чему. Пирс. Я никогда и ни в чем не могла тебе отказать.
Она ушла не оглянувшись. Хотя в слезах, катившихся по ее щекам, наполовину было повинно пиво, она все равно не хотела, чтобы он видел, как она плачет.
Глава 8
Полицейские из 86-го участка оказались рьяными поклонниками Кит Рейсом. Если бы она своими глазами не увидела у них на стене собственную фотографию рядом с фотографиями Морган Фэрчайлд и Линды Эванс, то ни за что бы в это не поверила. Ее отказ подать в суд на женщину, угрожавшую ее убить, сильно расстроил бравых стражей порядка.
– Поймите, она потеряла единственную дочь! Все, что у нее теперь осталось, – это газетные заголовки. Надеюсь, вы будете к ней снисходительны. Об одном прошу: когда она придет в себя, не отдавайте ей револьвер. – Кит поежилась. – Кажется, вы просили, чтобы я подписала свой плакатик? Покажите где, и мне надо торопиться: работа не ждет.
Девин встретил ее чашкой кофе.
– Бедняжка! – Он усадил Кит в кресло. Вокруг переминались восемьдесят шесть девушек, мечтающих как можно скорее преобразиться в Лейси, – именно столько откликнулось на объявление. Кит сомневалась, что сумеет сосредоточиться; сейчас ее куда больше волновало то, с какими заголовками выйдут вечерние газеты. Девин, словно угадав мысли Кит, потрепал ее по руке. – Не беспокойся, вечерние газеты промолчат и, уж во всяком случае, обойдутся без имен.
– Мне бы твою уверенность, Девин! Свидетелями всей этой жуткой сцены стали как минимум два десятка репортеров, так что…
– Остановись! Пока ты любезничала с парнями в синей форме, я заставил всю эту братию поклясться на их репортерских удостоверениях, что они не назовут имен. Уж сегодня – точно.
Кит не знала, верить ли ей этому самодовольно улыбающемуся юнцу.
– Объясни, как это тебе удалось?..
Его улыбка стала еще шире.
– Просто я назвался представителем Раша Александера и пообещал, что в обмен на их деликатность мы уж завтра подкинем им кое-что куда более пикантное.
– И что же это будет, Девин?
– Ты спрашиваешь, что им подкинет мистер Александер?
Не сомневайся, он человек находчивый.
– А вдруг Раш догадается, что ты…
– Ради того, чтобы не пачкали твое имя, можно пойти на любые жертвы. Даже день передышки дорогого стоит. У них будут сутки, чтобы остыть. Завтра заголовки будут уже не такими отвратительными, если вообще будут, – ведь новый день принесет новые скандалы.
У растроганной Кит даже слезы Выступили.
– Не знаю, как мне тебя и благодарить.
Девин снова улыбнулся, на это раз смущенно.
– Лучше возьмемся за дело. – Он сказал это нарочито громко, чем моментально привлек внимание девичьей стаи.
Кит поднялась с кресла – и мигом прекратилось жевание резинки, шарканье, шелест страниц резюме.
– Леди, – провозгласил Девин, – сейчас мы с мисс Ренсом пройдемся среди вас и зададим кое-какие вопросы.
Девушки снова ожили, но теперь это была какая-то искусственная живость; Кит даже показалось, что она попала в толпу статисток.
– Пробные съемки претенденток, сделанные сегодня утром, уже отправлены самолетом в Лос-Анджелес – Скотти на растерзание, – затараторил Девин ей на ухо. – Материал не очень воодушевляющий, но Скотти все равно обещал с ним разобраться. Вообще все это сплошь кукольная витрина: таких типажей пруд пруди и в Лос-Анджелесе. Правда, эти, сегодняшние, выглядят немного поприличнее.
Они остановились перед молоденькой брюнеткой в алом леопарде и оранжевых лосинах, походившей на танцовщицу.
– Шея длинновата, – тихо подсказал Девин, – мы же не «Лебединое озеро» снимаем!
– Верно, – кивнула Кит. – Спасибо, мы вам позвоним, – это уже девушке. – Отойдем-ка вон туда, Девин, поболтаем. – Они сели на диван и стали обсуждать кандидаток. – Расскажи мне о крайней справа. Такая бледная, с розовой губной помадой.
– Дженна Не-Помию-Как-Дальше. Сыграла небольшую роль в последнем фильме Скорсезе. – Девин пошуршал бумагами. – Моррис. Дженна Моррис. Вообще-то она певица, но немного снимается. Не совсем бесталанна.
– Да, – кивнула Кит, – интересная внешность! – Потом она вспомнила, что уже видела ее в «Кларе» среди девушек, вьющихся вокруг Брендана. – Нет, не пойдет.
Девин, пожав плечами, сделал себе пометку и стал зачитывать список, а Кит в это время подзывала некоторых и подвергала допросу.
Отбирая претенденток. Кит старалась забыть о том, как чувствовала себя, когда сама была в их шкуре. Казалось, только вчера она, молодая актриса, готова была откликнуться на любой зов.
Как она тогда ненавидела тех, отбиравших кандидатов, – и таких, как Девин, и главных, вроде себя теперешней! На их доброту ее душа отзывалась удвоенной ненавистью. Заранее готовясь к роли отвергнутой, она страдала от доброты еще больше, чем от жестокости. Именно поэтому она давно взяла за правило не быть «добренькой».
По ее просьбе Девин поманил брюнетку – откровенную копию Кит в молодости.
– Чем вы занимались в последнее время? – Кит, как зачарованная, не сводила глаз с ухоженного лица.
Девушка вздернула подбородок и смотрела на свою мучительницу со смесью любопытства и скуки.
– Прошлым летом работала в труппе вест-портского театра – танцевала в шоу «Качели» и пробовалась на главную роль.
Кит представила себе, как эта красавица извивается на сцене вечер за вечером, как ждет случая, который превратит ее в главную стерву в черном трико.
– Вам не кажется, что для роли Лейси вы… слишком много знаете о жизни?
Голова девушки странно дернулась, но в следующее мгновение она задрала подбородок еще выше.
– Думаю, я как раз то, что надо, – небрежно произнесла она, однако в ее тоне явно недоставало убедительности.
– Благодарю вас. – Кит велела Девину подозвать следующую.
Девушки вели себя по-разному: одни проявляли враждебность, другие обижались, некоторые глупо хихикали, – и все это было не то. Она ждала, что хоть одна из них окажется такой, как надо. Правда, что значит «как надо», она и сама не знала. Наконец у нее иссякло терпение:
– Это все?
– Не совсем, – поспешно отозвался Девин. – Есть еще две – их отобрал сам Брендан, сейчас он с ними разбирается.
Кит удивленно обернулась:
– Что-то я не поняла…
– Я говорю, Брендан…
– Я слышала, Девин. Но как он вообще очутился в Нью-Йорке?
– Видимо, – осторожно ответил молодой человек, – он решил, что может оказать кое-какую помощь.
– Видимо? А Скотт об этом знает?
– Разве Джей ничего тебе не сказал? Он клялся, что скажет! – испуганно лепетал Девин.
– Где Брендан? – грозно спросила Кит.
– В соседней комнате. Позвать?
Кит покрутила серьгу. С момента разрыва она ни разу не оставалась с Бренданом наедине: рядом всегда находился Скотт.
Почему он ее не предупредил? Она вспомнила утренний телефонный разговор. Не исключено, что Скотт попытался…
Девин тем временем с трудом удерживал оборону.
– Скажите, сколько еще времени мне ждать? У меня есть другие предложения! – наседала то одна, то другая девица.
– Леди, считайте, что ваше ожидание кончилось, – пришла на помощь Девину Кит. – Можете быть свободны, все.
Идем, Девин, посмотрим, как идут дела по соседству.
При появлении Кит рыжая девушка с косичками подняла на нее испуганные глаза, однако Брендан, сидевший напротив нее верхом на стуле, остался невозмутим. Кит молча села у стены.
Знакомый голос наполнял комнату, падая на нее, как густой снег, лишая сил. Она закрыла глаза и только каким-то шестым чувством ощущала, что Брендан подходит все ближе и ближе. Вскочив, Кит поспешно утерла непрошеные слезы.
– Послушай, Кит…
– Какого черта тебе здесь надо? – Голос ее упал до хриплого шепота.
– Я пытаюсь помочь тебе с Лейси. – Брендан улыбнулся и пригладил усы. – Столько возни, словно речь идет о новой Скарлетт О'Хара. Может, лучше поискать среди уже известных молодых актрис?
– Это Скотт придумал? – Кит уперлась взглядом ему в кадык. – Ты не должен был приезжать – я как-нибудь сама разберусь. Тебе надо быть в Лос-Анджелесе, работать, а не…
Мы и так отстаем от графика, а ты еще имеешь нахальство заявляться сюда – насколько я понимаю, за счет «Горизонта», и изображать из себя специалиста по подбору актрис! Я думала, что могу доверять твоему профессионализму: ты будешь делать свое дело и не лезть в мои. Выходит, я в тебе ошиблась. – Кит вскочила и подошла к Брендану вплотную, предусмотрительно спрятав руки в карманы, чтобы он не видел ее крепко сжатых кулаков. – Скотт тоже хорош – что на него нашло? Боюсь, как бы у него снова не начался бесплодный период, когда он только и делал, что отправлял людей на задания и волновался, вернутся ли они живыми.
Брендан схватил Кит за плечи и, крепко сжав их, заставил ее умолкнуть.
– Господи, Кит, ты вся дрожишь! Ну-ка сядь.
– Я в порядке. – Она не узнала собственный голос. – И вообще, я лучше постою.
– Да что с тобой, милая?
– Я тебе не «милая». Будь добр, убери руки!
Он повиновался и печально поглядел на нее. При люминесцентном освещении морщины на его лице казались глубже, чем обычно.
– Ты на меня сердишься? Прошу тебя, поверь: все, чего я хотел, – это быть с тобой…
Кит отвернулась – она не хотела видеть его, но ей отнюдь не стало лучше, когда она убедилась, что обе девушки вовсю таращат на них глаза.
– Может, мне уйти? Черт, конечно, я не должен был приезжать. Просто нам не место в одном полушарии, и мне следует убраться куда-нибудь в Катманду…
– Хочешь, чтобы я тебя пожалела? – Кит предостерегающе подняла палец. – Не разыгрывай передо мной сцен! Тебе вообще не идет роль отвергнутого… – От собственных слов Кит хотелось провалиться сквозь землю.
– Господи, только не плачь! Боже, вот уж не думал, что все этим кончится!
Кит ударила его по щеке; одна из девушек взвизгнула. Брендан даже не попытался защититься – он лишь ошарашенно смотрел на нее.
Бросившись вон из комнаты. Кит пробежала мимо Девина, девушек, секретарши, напрасно протягивавшей ей веер записок. Лишь на улице она остановилась и взяла такси.
Дома, в Пасифик-Палисэйдс, Кит находила простое и действенное утешение: каждый день она плавала в проливе Санта-Барбара. Вернувшись с работы, она немедленно переодевалась в купальник – обычно черный, закрытый, – надевала резиновые шлепанцы и первую попавшуюся рубашку, хватала выгоревшую шляпу, бросала на столик под зеркалом очки. Десять деревянных ступенек вниз – площадка, еще десять ступенек – и ее качал на себе Тихий океан.
Первым делом она проплывала по прямой пятьдесят ярдов, потом плыла параллельно пляжу на север. Гребок, еще один – вдох, гребок, еще один – выдох. Плывя, она выбирала на берегу ориентиры: дом с башенкой, уткнувшийся в песок катамаран с трепещущим на ветру светло-голубым парусом, коттедж, заросший бугенвиллеями, стеклянный куб – обитель араба-плейбоя и его трех жен. В двух с половиной милях начиналась бухта с общественным пляжем. Пляж обычно бывал заполнен до отказа только поздней весной и летом – в это время на автомобильной стоянке не оставалось свободного места, песка не было видно под зонтиками, а отмели кишели купальщиками.
Спасатели привыкли к Кит и всегда приветственно махали и свистели ей, когда она проплывала мимо. В такие мгновения Кит казалась себе русалкой. Ей чудилось, что она перестает дышать носом и черпает силу не в воздухе, а в воде.
Закат обычно заставал Кит в воде. Она скользила по искрящейся поверхности, доверившись течению, погружала в воду лицо, открывала глаза и разглядывала тянущиеся в глубину трепещущие солнечные лучи.
В прошлом году, ранней весной, ее близорукий взгляд нашарил на пустой стоянке красный ромбик.
Сначала она решила, что это автомобиль с влюбленной парочкой, правильно рассудившей, что безлюдная стоянка – лучшее из укрытий. Однако по прошествии нескольких дней Кит убедилась, что это вовсе не влюбленные, а одинокий мужчина – любитель наблюдать за птицами, китами, закатом – да мало ли за чем еще. День за днем, доплывая до бухты, она видела, как красная машина заезжает на стоянку у пляжа. Кем бы ни был сидевший в ней человек, чем бы ни занимался, Кит уже предвкушала его очередное появление следующим вечером.
Когда до нее наконец дошло, что он наблюдает не за китами и птицами, а за ней, она испытала странное удовлетворение.
Он сидел на багажнике, поставив ноги на бампер, и на этот раз Кит не испугалась, как привыкла пугаться, когда, раздеваясь в спальне, вдруг представляла, что за ней подглядывают в окно.
Этот наблюдатель не вызывал у нее раздражения: казалось, он присматривает за ней, заботясь о ее безопасности. На обратном пути она обычно замечала, что он уже уехал, и остро чувствовала одиночество: океан тут же становился холодным и пугающе огромным.
Той же весной Кит посетила съемочную площадку «Последнего шанса». Шла первая неделя съемок. Декорация представляла собой дом в викторианском стиле на побережье. Она собиралась поздороваться со съемочной группой, как вдруг увидела у ворот тот самый ромбик с пляжной стоянки. Остановив одетую в мужскую рубашку симпатичную девушку с веснушчатым личиком, Кит спросила:
– Чья это машина?
– Красный «сааб»? На нем иногда приезжает Брендан.
Кит вплыла в дом, словно подгоняемая океанской волной.
В вестибюле Джей Скотт представил ей всех, с кем в тот момент работал. Разговор с Бренданом продлился считанные секунды, но на его взгляд она ответила улыбкой. Кит уже и забыла, когда последний раз улыбалась мужчинам.
В тот вечер по дороге домой она прошлась по всем своим любимым магазинам: в итальянском купила сосновые шишки и спагетти, в сырном – пармезан и истекающий влагой бри, в пекарне – два батона итальянского пшеничного хлеба и тонкое анисовое печенье, в чайном – гавайских кофейных зерен. Дома у нее был припасен литр кьянти, в огороде росли помидоры и базилик, в саду – апельсиновые деревья, увешанные плодами.
Переодевшись в своей просторной спальне, белые стены которой отражали мерцание океанской глади и где вешалкой служила скульптура обнаженной женщины, Кит напялила на скульптуру шерстяное платье, которое только что стянула с себя.
Мать повеселилась бы, узнав, что ее ангел служит дочери вешалкой! Чуть помедлив, она выбрала зеленый купальник и выгоревшую черную рубашку.
Прежде чем выйти. Кит мельком посмотрела на себя в зеркало у двери: зрачки почти полностью потеснили зеленую радужную оболочку ее глаз.
Гребок, гребок – вдох, гребок, гребок – выдох… Не увидев на стоянке привычного ромба, она почувствовала себя обманутой. Уже не рыба, а простой поплавок, бессмысленно и неуклюже болтающийся на воде… Зачем ей теперь стеклянный куб арабского плейбоя, бугенвиллеи, катамаран, коттедж, домик с башенкой? Преодолев последние пятьдесят ярдов до пляжа. Кит выбралась на песок, вконец измученная, и свалилась, корчась от судорог в руках и ногах.
Полотенце не могло заменить бинт, соль разъедала невидимые раны по всему телу. С трудом натянув рубашку и сунув ноги в скользкие шлепанцы, она посмотрела на лестницу и испугалась, что не сможет по ней вскарабкаться.
И все же в конце пути, на площадке, ее ждал он – ждал, жадно кусая помидор с ее огорода.
– Какие вкусные! – Кит схватилась за ограждение, чтобы не упасть, а он тут же сделал вид, что удивлен. – Только не говорите, что вы меня не ждали.
– Я… Вас не было на стоянке. – Он усмехнулся. Она покраснела и опустила глаза. – Я не думала, что вы вернетесь.
Он протянул руки и сказал чуть насмешливо:
– Не вернусь? Наоборот, теперь я вообще останусь.
Кит сидела в гостиной с Джеем Скоттом. Брендан отлучился купить кое-что для фруктового компота, который она решила сварить на десерт. Они любовались закатом и пили чай из тонких розовых чашек.
– Какая огромная чайка! – Скотт испуганно вобрал голову в плечи и указал на окно.
Кит встала и резким движением опустила штору, потом снова села и закрыла глаза. Она прислушивалась к вкрадчивому плеску океана, прикинувшегося мирным озером.
– Черт, кто-то давно должен был поселиться с Бренданом! – начал Скотт. – Я заметил, что он пьет теперь куда меньше, чем прежде, а на съемках вообще трезв как стеклышко.
Кит мирно дремала, ожидая продолжения.
– Переехав к тебе, он почти перестал волочиться за женщинами…
Она недовольно вздохнула и вытянула голые ноги.
– Учти, Кит, иногда Брендан дичает. Помнится, сижу я как-то в верхнем баре «Сарди», и вдруг появляется Брендан и стаскивает с табурета Эдера из «Тайме». Знаешь, какую он ему устроил выволочку – и это при том, что в баре было полно посетителей! Один даже успел его сфотографировать, но Брендану на это начхать: он уже не мог остановиться. Эдер, видите ли, написал отзыв, который ему не понравился! Между прочим, Кит, сам Брендан даже не участвовал в раскритикованной постановке, зато главную роль исполнял его приятель. Брендан и его приятели!
Кит блаженно улыбнулась:
– Брендан – настоящий друг. Я думала, ты это знаешь.
Большинству людей просто невдомек, какая у него тонкая душа.
У него обостренное чувство справедливости. Прибавь сюда громкий голос – иногда он начинает декламировать, как на сцене.
– Просто он прирожденный лицедей – ему всегда хочется, чтобы его услышали на галерке. Знаю, он обещал вести себя прилично…
– И сдержит слово. Скотт, ты же его знаешь. Пресса стоит на ушах, они повсюду нас преследуют. Боюсь, рано или поздно он выкинет какого-нибудь зарвавшегося репортеришку в окно…
– Это, конечно, не мое дело. Кит, но ты администратор, вот и веди себя соответственно! Администраторам не положено лезть в объектив. Не забывай, нью-йоркские боссы косо смотрят на администраторов, возомнивших себя звездами, тогда как их обязанность – держать звезд в ежовых рукавицах. – Скотт встал и заходил по комнате. – Представляю, как обрадуется желтая пресса! Забыла, как это бывает?
– Перестань, Скотт! Разве ты не видишь, что он не виноват? Уж я-то знаю! Он понимает, что мне не справиться с газетами. – Она устремила на режиссера умоляющий взгляд. – Представляешь, я перестала читать газеты! То есть читаю одни вырезки. Мне дают газеты, превращенные в лапшу, удалено все, что касается Брендана и меня.
– Читал, читал! Можно подумать, что ты тоже… – Он помялся. – В общем, они изображают дело так, словно ты забралась на вершину по постелям. Брендана они рисуют игрушкой, подарком, который ты себе преподнесла, добившись успеха в мире мужчин, этаким большим трофеем…
И тут Скотт прикусил язык: в дверях стоял насупившийся Брендан.
– Я забыл ключи. Подошел к машине, а ключей нет. И ведь не пьяный!
– Ключи висят на кухне, – подсказала Кит, а Скотт только пожал плечами.
Вернувшись из кухни, Брендан подошел к Кит.
– Раз уж я здесь, надо поцеловаться. – Он требовательно подставил Кит губы. – На, держи! – Скотт ловко поймал брошенные ему ключи. – Съезди в магазин сам, пока мисс Рейсом побалуется со своим трофеем.
Это был первый прием, который они устроили вместе. Почти все ее друзья уже уехали, а его друзья остались полюбоваться закатом. Брендан разбавлял бурбон водой из-под крана, когда Кит подошла к нему, обняла и прошептала на ухо:
– Хочу тебя…
Он крепко прижал ее к себе, и в следующее мгновение она увидела, как он подмигивает приятелю у нее за спиной.
– Ну их всех к черту! – Брендан продолжал прерванный разговор, словно Кит не было рядом. – Разве они что-нибудь понимают, эти недоумки? Главное, что у Теда Роланда все девяносто минут, что он торчит на экране, топорщатся штаны. – Брендан выпустил Кит, потому что она мешала ему жестикулировать. – На остальное они плевать хотели.
