Текст книги "Большое кино"
Автор книги: Зоя Гаррисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
– Спасибо, Кит. Я говорю именно об этом.
Либерти вырвала из блокнота испорченные листки и нашарила в сумке карандаш. «Еще не время», – сказала она себе, наткнувшись на черепашку, и, подняв глаза, покраснела: Кит смотрела на нее пристально, не мигая.
– Вас беспокоит ситуация с «Последним шансом»? – поспешила спросить Либерти.
– Беспокоит, – медленно ответила Кит. – Мы столкнулись с кое-какими проблемами и решили притормозить, пока не найдем решение.
– Говорят, каждый день отсрочки обходится «Горизонту» в сто пятьдесят тысяч долларов?
– Я не привыкла разглашать бюджет. Кинофильм надо оценивать по его достоинствам, а не по бюджету.
– Вы хотите сказать, что «Последний шанс» не превысит бюджет? Разве вам не придется раскошеливаться на «золотые» сверхурочные?
– «Последний шанс» – не очень дорогой фильм. Нам пришлось сильно потратиться на покупку права экранизации, но превышение первоначальной сметы пока что невелико. Просто трагедия на съемочной площадке создала специфические проблемы.
– Как по-вашему, почему Монетт Новак совершила самоубийство именно на съемках, а не в каком-нибудь другом месте? Это не вызывает у вас тревоги?
– «Тревога» – не то слово, которое отражает чувства, вызванные у меня смертью мисс Новак.
– Вы уже нашли ей замену?
– Да, вчера.
– Неужели? На кого же пал выбор?
– Я отвечу, но не для печати. Мы предложили роль неизвестной актрисе по имени Верена Максвелл Александер.
Рука с зажатой в ней лепешкой замерла у рта Либерти.
– Верена Александер? Дочь Раша Александера?!
– Да.
– Мир тесен! – Либерти поспешно отхватила зубами кусок лепешки.
– Еще как тесен! – подтвердила Кит. Ее слова походили на хлопок дверью.
– Мне казалось, что дочь Александера работает фотомоделью. – Либерти сгорала от любопытства. – Разве она не подписала контракт с парфюмерной компанией «Руба»?
– «Последний шанс» станет ее кинодебютом.
– Понятно. – Либерти почувствовала, что пришла пора достать «Кэмел». – Скажите, у вас есть догадки, почему мисс Новак вернулась к наркотикам?
Кит сразу же насторожилась.
– Я не вмешиваюсь в частную жизнь, мисс Адамс.
– Джей Скотт считает, что тут замешаны личные проблемы.
– Мне об этом ничего не известно.
– Монетт встречалась с Биком Кроуфордом, и тот утверждает, что расстался с ней именно из-за ее наркомании.
– Вот как?
– А еще он утверждает, что после него она перешла к Рашу Александеру. – Кит стала крутить сережку, и Либерти сразу догадалась, что это признак волнения. – То есть Раш Александер…
– Я этому не верю. На съемочной площадке не бывает секретов: я бы знала, если бы…
– Действительно, звучит не очень убедительно: мистер Александер счастлив в браке, и вдруг… Да, и вот еще что, зачем ему пристраивать на роль свою дочь, в то время как замысел состоит в том, чтобы закрыть картину и получить страховку?.. – Либерти лихорадочно соображала. Если роль Лейси досталась дочери Раша, то не имеет ли он и в самом деле отношения к гибели Монетт? Что, если миссис Новак не такая уж сумасшедшая? Но зачем убивать молодую актрису и отдавать ее роль своей дочери, если они все равно закроют картину, польстившись на страховку? Бессмыслица какая-то!
– Кто вам это сказал? – Кит подалась вперед. – Я не верю, что Арчер уже принял решение.
– Может, и не принял, – бросила Либерти и впервые посмотрела на Кит в упор, потом отхлебнула чай – остывший и горьковатый. – Еще болтают, что Брендан Марш угрожает отказаться от роли.
Кит расширила глаза, ее зрачки сверкнули, как черные кинжалы.
– Брендан?
– Я слышала это вчера вечером в Лос-Анджелесе.
– Интересно, от кого?
– На этот вопрос я не могу ответить.
– Почему?
– Потому что дала обещание молчать.
– Вот как? – Кит медленно помешивала ложечкой чай и сверлила Либерти взглядом. – Вы способны играть в таинственность, когда речь идет о таких серьезных вещах? К тому же лично к вам это не имеет ни малейшего отношения.
– Ну, если вы так к этому подходите…
– Как еще к этому можно подходить, мисс Адамс?
– Пожалуйста, называйте меня Либерти – Кит застыла, как пантера, приготовившаяся к прыжку, и Либерти решила, что пора переменить тему:
– Когда я была у вашей матери на Зваре…
– Послушайте, Либерти, – перебила ее Кит, – «Последний шанс» крайне важен для меня, для киностудии, для всех, имеющих отношение к фильму. Услышав от вас такое серьезное сообщение, я не могу оставить его без внимания.
– А я не могу подвести человека, оказавшего мне доверие.
Напрасно я вообще об этом заговорила. Так продолжим?
Если бы у Кит был хвост, он бы наверняка нервно задергался. Глубоко затянувшись сигаретой, Либерти решила считать молчание Кит согласием и продолжала:
– Я только что вернулась со Звара. Он, конечно, впечатляет, но там так пустынно! Как вы спасались от скуки?
– Иногда на Зваре бывало очень оживленно. – Казалось, Кит была рада переключиться на воспоминания. – Мать приглашала друзей из Европы и Штатов и позволяла им жить у нас по многу месяцев. Какие приемы она закатывала! Художники, актрисы, искатели приключений, бродяги… В общем, личности Помню одну женщину, носившую мужскую одежду и возившую грузы по всей Америке.
– Звучит экзотически, – сказала Либерти, – но разве это подходящая компания для девочки? Там были дети вашего возраста?
Кит покачала головой:
– Арабских девочек не выпускали из дома, поэтому я играла с мальчишками – сыновьями и племянниками эмира. Тогда я была такой смуглой, что меня принимали за арабку.
– А вы арабка?
– Нет, – удивленно ответила Кит. – Неужели похожа?
– Не в этом дело. – Либерти хотела продолжить, но не посмела: Кит не знает, кто ее отец… – У вас потрясающая мать.
– Так считают многие.
– Правда ли, что вы не разговариваете?
– А вот это вас не касается.
– Если это правда, моя задача сильно усложняется.
– Но я не ставила перед вами никаких задач…
– Да, не вы. Ваша мать!
Кит чуть не подпрыгнула.
– Вот оно что! Мне надо было сразу догадаться, откуда ветер дует. Только Китсия могла сговориться с «Метрополитен».
У Либерти под стулом зазвонил телефон.
– Простите. – Она схватила трубку. – Алло!
– Мисс Адамс? Вас спрашивает мистер Рейсом.
– Сейчас я не могу ответить, перезвоню ему позже.
Но Рейсом уже разговаривал с ней:
– Здравствуйте. Я о вас думал. Как Лос-Анджелес? – Его голос звучал слишком соблазнительно, и Либерти пожалела, что его нет рядом.
– Сейчас я не…
– Хочу пригласить вас на прием завтра вечером. Моя крестная дочь Верена празднует…
– Знаю, знаю! Спасибо, я с радостью. Послушайте…
Кит злорадно наблюдала, как Либерти выпутывается из сложной ситуации.
– Еще одно. Либерти. Вопрос, который не может ждать.
– Спрашивайте.
– Вы знакомы с Эбеном Пирсом?
– Обсудим это позже. Сейчас у меня интервью, и…
– Знакомы или нет?
– Да, но…
– Вы меня разочаровываете. Либерти.
Она покраснела и пролепетала что-то невразумительное.
– Надо было сказать мне раньше. Ладно, мы еще к этому вернемся.
Услышав короткие гудки. Либерти повесила трубку и робко взглянула на Кит:
– Простите. На чем мы остановились?
Кит лишь пожала плечами. Исчерпав все методы, а может, из желания погасить улыбку удовлетворения на лице Кит, Либерти наконец решилась и достала из сумки черепашку.
Поставив ее на середину столика, она устремила на Кит полный любопытства взгляд. Кит побледнела, медленно, словно преодолевая боль, поднялась из-за стола и попятилась от черепашки.
– Простите за бестактность! – пролепетала Либерти. – Надо было вас подготовить…
– Уберите это с глаз долой!
– Но ваша мать…
– Ничего не желаю слышать, вам понятно?
– Но, Кит, – затараторила Либерти, – я вовсе не собираюсь вторгаться в ваши личные дела, только… Как бы это сказать? – Она вцепилась в мраморную крышку стола. – По-моему, вашей жизни…
– Угрожает опасность? Ради Бога, перестаньте! Не хватало, чтобы и вы… – Кит схватила со стола свою сумочку.
И тут Либерти пошла ва-банк:
– Есть люди, желающие вашей смерти. Китсия дала мне эту черепашку в доказательство того, что я говорю правду.
– Что ж, тогда верните ей фигурку и передайте, что меня нисколько не волнуют ее византийские заговоры.
– Но, Кит…
– Лучше не суйте нос не в свое дело, Либерти! – Кит оттолкнула столик так, что стоявшая на нем чашка со звоном упала на пол, и поспешно покинула кафе, а Либерти осталась сидеть, не обращая внимания на удивленный ропот вокруг и на перевернутую чашку, из-под которой ей на подол стекал пролитый чай. Она так дрожала, что даже не находила в себе сил промокнуть чай салфеткой. У ее ног официант ползал по полу, подбирая осколки.
– Это ваше, мэм?
– Что? – Либерти встрепенулась. Он протягивал ей злополучную черепашку, а она все никак не могла решить, забрать ее или отказаться. В конце концов, черепашка принадлежала не ей. С другой стороны, ей так и не удалось передать загадочную вещицу законной владелице. Бормоча слова благодарности, она взяла черепашку, и тут зазвонил телефон. Не сводя глаз с черепашки, она схватила трубку.
– Да, слушаю.
– Это кто? – спросил грубый мужской голос.
– Бик! – У Либерти прилила к лицу кровь. – Это Либерти, Либерти Адамс. Вчера я ужинала в твоем чудесном доме. Вспомнил? – Молчание. – Я только хотела уточнить, не оставила ли я у тебя кое-что, когда убежала сразу после десерта. Там нигде не завалялись две магнитофонные кассеты? – Молчание. – Пленки, Бик! Они мои. Отдавай! – Молчание. – Да отвечай ты, нечего сопеть! Я поработаю с ними и верну тебе. Ты поместишь их в свой архив. – Молчание. – Это моя собственность, наконец! – Снова молчание. – Ну же, Бик, подай голос!
– Убирайся в задницу, крошка! – Он повесил трубку.
Войдя в амфитеатр «Рейсом билдинг». Либерти сразу испытала желание повернуть обратно: Брендан Марш так на кого-то разорался, что у нее опять разболелась голова. Три таблетки тайленола, которые она проглотила в женском туалете кафе «Беркшир-плейс», переодеваясь и ругая себя за неудачу с Кит, перестали действовать почти мгновенно. Ей совершенно не хотелось работать. Она даже звонила Джею Скотту и умоляла перенести интервью с Маршем, но Скотт ответил, что раз Брендан согласился, надо ковать железо, пока горячо.
Расправив плечи. Либерти достала термос и налила для крикуна чашку «каппуччино». Хорошо, что ей хватило ума попросить официанта наполнить ей термос! Увидев протянутую чашку. Марш расхохотался и подкрутил кончики своих густых усов.
– Наверное, вы – та самая молоденькая журналистка, которую обещал Скотти? Что ж, я с ним согласен: «Последний шанс» достаточно созрел, чтобы обратить на него внимание прессы.
Либерти улыбнулась и кивнула. Она уже не жалела, что не отложила интервью. Марш указал ей на металлическое раскладное кресло, а сам остался стоять, поставив ногу на соседнее кресло. Удерживая чашечку с кофе на колене, он был похож на медведя, приглашенного на вечеринку.
– Я торчу здесь с половины девятого утра. Четырнадцать помножить на двенадцать – сколько это будет? И со всеми я уже пообщался! С дюжиной поговорил по душам, с пятьюдесятью – как добрый дядюшка с малышней, восемь прослушал, пятеро дожидаются своей очереди. Чертова дюжина – разве это смешно? Напрасно вы улыбаетесь, юная леди! – Он сам, не удержавшись, засмеялся.
Либерти могла бы сразу спросить, зачем он тратит время, когда роль уже отдана Верене Александер, но решила с этим не торопиться. Показав на стайку молодых женщин, покидавших зал, она поинтересовалась:
– Кого вы, собственно, ищете?
Он надул щеки, выпустил воздух, потер затылок, еще раз потрогал кончик уса.
– Сам не знаю, милая. Наверное, полную противоположность…
Глядя на новую партию претенденток. Либерти закончила за него:
– Копии Мэрилин Монро? Я называю таких «куколками по имени Норма Джин».
– И правильно делаете. Удачное определение!
– Боюсь, его придумали до меня. – Поймав его недоуменный взгляд, она прыснула. – Ну конечно! Вы же утверждаете, что ничего не читаете.
– Только отзывы, – подтвердил он серьезно.
Либерти вспомнила связанный с Маршем скандал: несколько лет назад он выбросил в окно бара «Сарди» кинокритика «Вэрайети». А может, не в окно, может, он разбил им зеркало над баром? Во всяком случае, она ни за что не решилась бы махать красной тряпкой перед носом этого быка.
– По-вашему, сейчас ощущается нехватка хороших актрис, особенно инженю?
– В общем, да. Конечно, этот бизнес привлекает не актрис в настоящем смысле слова, а нарциссов, всяких див, мегаломаньяков и маньячек, нимфоманов и нимфоманок. – Марш высморкался в выгоревший синий платок. Рабочие штаны, в карман которых он убрал платок, сохранились, судя по их виду, еще с довоенных времен в довольно приличном состоянии. Брендан Марш явно не отоваривался в европейских бутиках на Родеодрайв или на Мэдисон-авеню: носить на заднице этикетку с чужой фамилией было не в его стиле. Как видно, Лиз Смит не ошиблась, когда назвала его «последним настоящим мужчиной Голливуда, а то и всей Америки».
Надев очки в стальной оправе, Марш принялся разглядывать женщин, и Либерти отметила горбинку на носу и небольшой шрам – в молодости он подрабатывал спарринг-партнером профессиональных боксеров.
– Любопытно, как может выжить в Голливуде человек вроде вас? – поинтересовалась она.
– Трудом, только трудом! – ответил Марш агрессивным тоном, как бы бросая ей вызов. – Я всегда трудился. Пускай обо мне болтают что хотят – будто я бегал в правильной стае, работал с правильными людьми, подключался к правильным проектам. Главное – я никогда подолгу не сидел без дела. Я вырастил пятерых детей от трех жен, почти не получая помощи, и постарался обеспечить им хороший старт в жизни.
Либерти вспомнила, что одна жена от него ушла, другая покончила с собой, третья сбежала с ведущим телевизионной гимнастики, оставив ему всех пятерых детей, младший из которых только начинал ходить. Как он выдержал?
– Дети помешали вашей карьере или благодаря им вы наслаждались семейной жизнью?
– Наслаждался? Ну, нет, бывали моменты, когда я ее ненавидел! Мне было несладко. Боже, думал я, кем они вырастут в этом логове греха? Будут водиться с дурными людьми, станут наркоманами… Но больше всего я тревожился из-за денег. Я работал до седьмого пота, не спал ночами. Удастся ли мне дать им хорошее образование? Конечно, я не выдержал, стал пить, и пил, надо признаться, как последний сукин сын – просто не знал другого способа снять напряжение.
– Как относились к вашему пьянству дети?
Он удивленно взглянул на нее:
– Разумеется, с ненавистью. Все, в особенности дочь. Между прочим, она на вас похожа: такая же праведная стервочка.
– Да ну вас, мистер Марш! – отмахнулась Либерти. Он погладил ее по руке.
– Нет, вы поймите меня правильно, милая: я в ней души не чаю. Но что делать, если она заносчивая гордячка! Она не давала мне спуску: боюсь даже прикинуть, сколько отменного виски она вылила в раковину, прямо как в рассказе Джона Чивера, помните?
– «Печаль от джина», – подсказала Либерти.
– Кажется, так. Но теперь все это в прошлом – с бутылкой я завязал. А они – славные детки. Трое в Сан-Франциско, Лили в Байе, младший еще учится в Массачусетском технологическом институте. Черт, как же я ими горжусь, всем своим выводком!
– А кто-нибудь из вашего «выводка» занимается шоу-бизнесом?
– Трое во Фриско, старшие сыновья. Один – драматург, то есть был драматургом, пока Кит не уговорила его писать киносценарии.
Он замолчал и грустно опустил глаза, словно от одного упоминания Кит перед ним разверзлась бездонная пропасть. Надо было срочно выправлять положение.
– Вы считаете, что секрет сохранения рассудка в Лос-Анджелесе – упорный труд?
– Не считаю, а знаю! – Он вскинул голову. – Штука в том, что за работой некогда отвлекаться на глупости. Что такое работа? Это когда час, от силы два кривляешься перед кинокамерой. Остальные пятнадцать-шестнадцать часов ты держишь оборону. Идет борьба со скукой, с грехом. Боже, там ведь форменный Шанхай! Но у меня семья и совсем не много проверенных друзей из коллег, которых я знаю долгие годы. Всем остальным я говорю: провалитесь вы! Если они не слушаются, я охаживаю их здоровенной дубиной, предпочтительно с гвоздями. Вот вам рецепт выживания.
Марш излагал все это на редкость серьезно, даже с неким изяществом, словно описывал великосветский ритуал.
– Ну вот. – Он поставил чашку и оглянулся. – Пора за дело. Предпоследняя партия на сегодня. Простите, мэм, сейчас вы увидите, как я превращусь в мерзкого старого ворчуна.
Усевшись в третьем ряду. Либерти стала наблюдать за Маршем, а он, расхаживая среди девушек, спрашивал их имена, здоровался за руку, узнавал, кто где играет, гладил по волосам, называл ласковыми именами, словно все они были его дочерьми. Познакомившись со всеми и польстив каждой, он в долю секунды превратился в сержанта на плацу. Вся группа невольно Вытянулась по стойке «смирно».
– Ты! – Он указал на девицу с крашеными черными волосами и худой шеей, в черных брючках и розовой кофточке в черный горошек. – Ты что, беспризорница, или это последний писк моды?
Бедняжка, до этой минуты явно воображавшая, что представляет собой воплощение стильности, покраснела и вопросительно показала на себя пальцем, качая пробковыми серьгами.
– Ты, ты! Какая твоя любимая театральная роль?
– Кэсси… – неуверенно проговорила она.
– Ты отвечаешь или спрашиваешь? – Девушка задрожала. – Кто-нибудь мне подскажет, что это еще за Кэсси?
– Танцовщица из кордебалета! – ответили хором сразу несколько девушек.
– Неужели? – отозвался Марш неожиданно вежливо.
Либерти видела, что претендентка не произвела на него впечатления.
– Ты! – Теперь его палец указывал на особу в розовой блузке с длинными рукавами, усиленно изображавшую персонаж, на который пришла пробоваться. – Подойди и поцелуй меня. Посмотрим, сумеешь ли ты меня возбудить, не дотрагиваясь ничем, кроме губ.
Она без колебаний подошла к нему и впилась губами в его рот. Либерти могла поклясться, что оба пустили в ход языки. Поцелуй длился долго; когда он закончился, присутствующие громко перевели дух. Смелая мастерица поцелуев раскраснелась и не скрывала возбуждения.
– Скажите-ка! – Брендан подкрутил усы. – Мне понравилось! Может, повторим?
Девушки весело засмеялись, словно перед ними был папаша их подружки, позволивший себе немного подурачиться.
В том же духе представление продолжалось еще минут пятнадцать. Марш измывался над кандидатками, делал им выговоры за плохую подготовку, не давал спуску за слабость – физическую и профессиональную – и вообще вел себя, как закоренелый старый грубиян. Несчастные не возражали: они были готовы платить и не такую цену.
– Хватит! – сказал он наконец. – Благодарю вас, юные леди, за снисходительность к причудам усталого старика.
Они покидали зал с хихиканьем, призванным замаскировать ужас, который он на них нагнал. Проводив их взглядом, Брендан скомкал и бросил на пол полученный от ассистента список имен.
– Видели этих девочек? – обратился он к Либерти, – Женщин, – поправила она. – Все они старше девятнадцати лет.
– Нет, это не женщины, – процедил Марш с презрением. – Это же дети! Они еще не жили.
– Разве героине фильма не шестнадцать лет?
– Я ни разу не встречал шестнадцатилетнюю девчонку, которая сумела бы сыграть свою сверстницу. – Марш ухмыльнулся. – Дездемона, Джульетта, жена короля Ричарда – все эти роли исполняют зрелые женщины.
Либерти присмотрелась к новой группе и убедилась, что в словах режиссера был резон: все до одной выглядели неестественно.
– Они не виноваты. – Марш задумчиво теребил ус. – Они напускают на себя такой вид, потому что думают, будто мы ждем именно этого.
– А чего вы на самом деле ждете? – поинтересовалась Либерти.
– Девочек, одетых под шлюх. Ладно бы мы требовали только внешности, но нам подавай и соответствующее поведение.
Неудивительно, что они не взрослеют.
Либерти хотелось узнать, почему в таком случае ему постоянно приписывают связь с девушками, годящимися ему в дочери, и если он говорит все это искренне, то как допустил, чтобы от него ушла Кит, но вместо этого она спросила:
– Монетт Новак была настоящей женщиной?
Марш подозрительно прищурился:
– Новак была ходячей проблемой, но уж никак не «настоящей женщиной». Если бы она осталась в живых, то из нее все равно ничего бы не вышло.
– Даже если бы она не стала известной актрисой, то могла бы открыть туристическое агентство, играть в летних постановках стареющих инженю, торговать наркотиками, что угодно – и все-таки жить! – Тут Либерти заметила, что Марш, не слушая ее, покачивается на складном кресле, засунув руки в карманы штанов.
– Она словно родилась для роли Лейси. Знаете, даже остановившиеся часы дважды в сутки показывают точное время.
Либерти наслаждалась его хриплым баритоном и не могла удержаться, чтобы не польстить ему:
– Как приятно слышать настоящий актерский голос, от которого дрожат стены, а не эти тонюсенькие голосочки, – она наморщила нос, – которые несутся из телевизора!
Марш устремил на нее странный взгляд:
– А вы-то кто. Либерти Адамс? Не девушка и не женщина…
– Я журналистка. – Настало время действовать. – А Кит Рейсом? Она настоящая женщина?
От него можно было ожидать всего: и удара наотмашь, и объятий за упоминание дорогого имени.
– Кит Рейсом – одна из самых удивительных женщин, которых мне посчастливилось знать. Она – образец прямоты и чистоты. Она кормит чаек с подоконника, а ее дом тонет в диких розах. Она шутит, что только розы и удерживают дом на обрыве. Зато сзади у нее прекрасный сад. В этом вся Кит: она знает, когда и что не трогать, когда и что подрезать. – Он помолчал, подбирая слова. – Поверьте, она – находка для кинобизнеса. Именно своим умением причесывать лохматые места она пришлась здесь ко двору. Она взращивает в нас лучшее, создает рукотворные сокровища. В этом бизнесе полно хладнокровных людей, врагов подлинного искусства, поэтому видеть, что этим делом занялся настоящий человек, – редкое удовольствие. Это как бы реабилитирует всю профессию. Она честнее всех остальных – всех этих акул, вместе с которыми ей приходится описывать круги в мутной воде…
– Да, она честна и беззащитна.
Он помрачнел.
– То, что случилось, достойно сожаления. Мы должны добиться права на новую попытку. Все эти разговоры о страховой премии я считаю расхолаживающими, попросту вредными.
Не желая упускать возможность. Либерти сказала:
– Значит, вы возражаете против назначения на роль Верены Максвелл Александер? – Она затаила дыхание, ожидая ответа.
Брендан нахмурился:
– Что-то я вас не совсем понимаю…
– А иначе зачем весь этот просмотр?
– Да о чем вы?!
– О собеседовании. У меня создалось впечатление, что назначение состоялось вчера и роль уже отдана Верене Максвелл Александер…
Он прищурился, словно Либерти превратилась для него в гусеницу, выползшую из-под камня.
– С чего вы взяли?
– Мой источник очень надежен.
– Будь я… – Марш задрал голову, потом снова посмотрел на Либерти. – В таком случае я попросту должен с вами проститься, – заявил он грубо.
– Но, Брендан…
– Кажется, вы не расслышали? Я сказал «до свидания» и не собираюсь повторять. Или вы хотите, чтобы я вас выпроводил?
Это прозвучало настолько угрожающе, что Либерти, схватив блокнот, термос и обе чашки, кинулась к выходу, решив не дожидаться, пока бык подденет ее рогами.
Спеша к высаживающему пассажира такси, она гадала, почему три интервью за один день закончились неудачей. Ей хотелось побыстрее оказаться дома, чтобы разобраться с пленками и блокнотными записями, – возможно, это поможет ей решить, как быть с Кит и зеленой черепашкой, вернувшейся к ней в сумку…
Запихивая в набитый рюкзак учебник геометрии, она не обратила внимания, как на углу Парк-авеню и 85-й улицы к ней подрулил небесно-голубой лимузин – «паккард» 1957 года.
– Черт! – Она зашагала дальше, и машина медленно поехала рядом. Она остановилась. – В чем дело? – обратилась она к водителю в униформе. Тот указал кивком головы на заднее сиденье. Когда стекло опустилось, она заглянула внутрь. – Ты ?
– Ну да, я. – Он распахнул дверцу.
Она осталась стоять неподвижно.
– Я хотела пройтись. Я пропустила физкультуру. – Она не отрывала взгляд от его руки на дверце.
– Садись.
– Ладно, только на два квартала.
Забравшись в машину, она услышала громкий щелчок замков, – В этом платье ты выглядишь потрясающе! Сядь поближе! – Он уткнулся носом ей в затылок. Она содрогнулась и ударила его локтем под ребра. – Я требую слишком многого?
– Лучше не трогай! Господи, некоторые совершенно не понимают намеков! – Она потянулась к полке бара и нашла серебряную баночку с надписью «Леденцы», из которой извлекла пачку жевательной резинки. Развернув обертку, она прочла вслух:
– «Пустой носок не может стоять сам по себе». Держи, это твое.
Они долго молчали. Наконец она прошипела:
– Обожаю торчать в транспортных пробках. Великолепное ощущение!
– Мне хотелось бы, чтобы это было надолго. Тогда я провел бы с тобой еще больше времени.
– Перестань, пожалуйста!
– Никак не могу вдоволь на тебя наглядеться. Это твое новое расписание…
– Я специально его так составила.
– Я ждал тебя несколько вечеров подряд.
– И напрасно. Я же сказала: ты зря теряешь время.
– Мне хочется, чтобы ты снова повела себя со мной как испорченная девчонка.
– И думать забудь! Все кончено.
– Не верю.
– Отстань!
– Ты была такой испорченной, что мне захотелось…
– Мне наплевать, чего тебе хочется. Больше этого не повторится.
– Я хочу, чтобы это повторилось. Я так решил.
– А я не хочу. Хватит с меня! Ты что, не понимаешь? Совсем больной?
– Зачем ты так поступаешь, миленькая? Знаешь ведь, что ты – единственное, что придает мне силы.
– Сам разбирайся со своими силами. – Она вытерла рукавом глаза.
– Волшебная наивность! Только не плачь, умоляю! Ты знаешь, как я не люблю, когда ты плачешь.
– За кого ты меня принимаешь ? – крикнула она. – За десятилетнюю нимфетку, стесняющуюся своего роста и сисек? Раньше я была уродиной, а ты – единственный, кто этого не замечал, а теперь меня хором называют красавицей, и я не собираюсь все испортить. Я к тебе не вернусь.
– О чем ты говоришь? Ты же знаешь, как я тебя ценю. Не только твое тело, но и ум, характер.
– Ценишь? Нашел дуру! – Она сжала кулаки. – Послушать тебя, так я – произведение искусства, статуэтка из фарфора.
Ты просто не понимаешь, что болен. Да, я вернулась и целый год помалкивала, но я знаю одно… – В ее тоне зазвучала угроза:
– Ты ходишь по лезвию ножа. Все считают: он такой сладкий, такой хитрый, такой смелый – значит, он главный. Когда ты захотел, чтобы я тебе отдалась…
Эти слова вырвались у нее помимо воли. Она зажала себе рот и отодвинулась от него.
– Твоя воображаемая аудитория никогда меня не подведет.
– Когда я сбежала, мне стало ясно еще кое-что. – Она бросила на него злобный взгляд. – Ј Ки-Уэст, работая в труппе, я познакомилась с настоящей аудиторией. Воображаемой она не годится в подметки.
– Зато воображаемая всегда с готовностью тебе аплодировала.
– Господи! – Слезы уже катились по ее щекам. – Думаешь, я должна помнить это всю жизнь?
Он стал наматывать на кулак прядь ее волос, подтаскивая все ближе к себе.
– Почему бы тебе не выступить для этой аудитории и сегодня, детка? – Сам знаешь почему. – Она еще пыталась вырваться.
– Потому что боишься ? Не бойся.
– Никого я не боюсь! – процедила она сквозь зубы.
– Моя отважная бегляночка! – Он еще сильнее потянул ее за волосы.
– Пожалуйста, не надо! Не надо…
– Ничего не могу с собой поделать. Ты так красива!
– Ничего подобного.
– Нет, красива! Ни единого изъяна!
– Боже! – всхлипнула она.
– Ты совершенно безгрешна. Всегда это помни.
Она закивала головой. Ее мокрые щеки горели огнем. Лотом послышалось знакомое жужжание: на окнах расправились черные шторки, и свет померк. Скоро в салоне стало совершенно темно.
Лимузин вырвался из пробки и свернул на тихую боковую улочку.
Его ладонь излучала нестерпимое тепло.
– Хочу тебя чувствовать, – прошептал он.
Она больше не сопротивлялась.
