Текст книги "Большое кино"
Автор книги: Зоя Гаррисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Не любила тратить время зря?
– Нет, просто была удивительно прямодушной. Два месяца мы встречались ежедневно. Для нас было невыносимо оказаться врозь. Наконец после короткой помолвки мы поженились.
– То-то праздник для газетчиков! «Загадочная бостонская красавица венчается с молодым озорником».
– Они не давали нам покоя, но мы не особенно и скрывались. Кэсси любила танцевать, любила людные места. Она у всех вызывала восторг. Официанты «Клуба 21» выстраивались в очередь, чтобы ее обслужить.
– Похоже на музыкальную комедию или на сказку…
– Возможно, это и была сказка. – Он прервал рассказ и задумался.
– Людей без изъяна не бывает… – осторожно произнесла Либерти.
– В том-то и дело. – Рейсом обернулся к ней, и Либерти заметила, что он как-то сразу помолодел. – Знаете про традицию арабского ковроткачества? Не ломайте голову, я объясню.
Дабы не прогневить Аллаха зрелищем абсолютного совершенства, каждый ткач обязательно допускает в своем узоре небольшую погрешность. – Он молитвенно сложил ладони и пробормотал. – Да не прогневается всемогущий Аллах!
– А что было не так у Кассандры?
– Какая-нибудь ерунда – то пятнышко на лице или на платье, то перекрученный подол. Волосы она носила распушенными, как вы, хотя в те времена это не было принято. Она никогда не пересекала порог салона красоты, но когда мы с ней шли по улице… Обычно женщины смотрят на свое отражение в витринах, но у Кэсси не было такой привычки. Эта ее беспечность в сочетании с природной грацией делала всех женщин в сравнении с ней жеманными кокетками. Даже Китсия удивлялась ей.
Внезапно Ренсом нахмурился.
– Когда Китсия познакомилась с вашей женой? – спросила Либерти.
– Кэсси в то время была беременна. – Он надолго замолчал. Либерти посмотрела на него, но уже не настаивала на продолжении – сидевший в ней репортер тоже испытывал смущение. Однако Ренсом поборол свои сомнения. – Странно… Иногда я представляю себе Кэсси с огромным животом, и у меня появляется чувство, будто я по-прежнему жду рождения нашего ребенка.
– Что-то произошло? – Либерти почувствовала несвойственную ей робость.
– Она его потеряла.
– Простите?
Он встал и стал возиться с портсигаром.
– Я не правильно выразился. – Рейсом закурил. Дым попал ему в глаза, и он, щурясь, отвернулся. – Это долгая история, Либерти. Жаль, что мы с вами недостаточно знакомы.
У Либерти перехватило дыхание.
– Мы достаточно знакомы, Арчер.
– Вы такая… – Он обернулся и, сделав затяжку, передал сигарету ей, а потом продолжил:
– Спустя несколько месяцев после нашей женитьбы эта женщина, приемная мать Кэсси, прислала мне письмо с требованием денег: мол, я ей должен что-то вроде отступного, раз забрал Кэсси. Естественно, я отказался платить, вернее, за меня отказались мои адвокаты. Тогда она начала бродить вокруг нашего дома. У нас был особняк в Греймерси-парк. Сам я никогда ее не встречал: она приходила, когда я был на работе. Китсия тоже не могла быть сторожем: у нее хватало своих дел, и она часто уезжала к себе в мастерскую на Четырнадцатой улице.
– В каком смысле «сторожем»?
– Когда Кэсси забеременела, она стала еще более… – он поискал подходящее слово, – возбудимой. Я пригласил Китсию, чтобы она позаботилась о ней, о нас.
– Не знала, что вы и Китсия были так близки…
Он проводил взглядом автомобиль, осветивший фарами кружевной забор, потом взглянул на Либерти:
– Когда-нибудь поймете, но не сейчас. Вы молодая женщина без сильных привязанностей, так ведь?
Либерти позволила ему провести пальцем по ее подбородку. Отчего-то в этот момент ее больше обычного влекло к нему.
Казалось, он раздумывает, поцеловать ли ее. Наконец решение было принято: он отпустил ее руку и отвернулся. Либерти хотелось, чтобы он передумал, но желание узнать все до конца было сильнее.
– Наверное, я такая же, как и вы теперь. Тогда вы были другим…
– Совсем другим. Я был влюблен. Любить – это такое чувство… – Рейсом глубоко вздохнул. – Оно растет вширь. Я любил всех, даже Китсию, хотя клялся, что не буду больше с ней разговаривать. – Он опустился на скамейку и, упершись локтями в колени, тоскливо уставился на выдохшееся шампанское в бокале. – Иногда я задаю себе вопрос, как же я умудрился пригласить эту женщину в свой дом?..
– «Будущий отец всех прощает».
– И приглашает беспокойную тетушку, – закончил он с горечью. – Наверное, решил, что это будет лучше для Кэсси, – в конце концов, она изучала живопись и к моменту нашего знакомства работала в музее «Метрополитен», а Китсия успела стать в мире искусства живой легендой. Кроме того, Кэсси отказывалась выходить из дома с животом: не хотела, чтобы ее видели репортеры.
– В общем, вы решили, что встреча с Китсией пойдет ей на пользу, – закончила за него Либерти.
– Кэсси мечтала с ней познакомиться. Поверьте, не было ни одного человека, который не испытывал бы к Китсии рокового влечения.
– Вы изображаете ее зловещим пауком, завлекающим в свои сети невинные души. Неужели она так плоха? – Рейсом только усмехнулся, и Либерти сочла возможным добавить:
– Может быть, она просто привыкла жить одна и все делать по-своему? Ладно, вернемся к приемной матери: чего ей, по-вашему, было надо?
Он вобрал голову в плечи.
– Денег, чего же еще? Во всяком случае, в своих письмах она требовала именно их. Я уже объяснил…
– Да, адвокаты отсоветовали вам ей платить.
– Она явно была не в своем уме. Я вообще узнал о ее посещениях только после смерти Кэсси – она многое от меня скрывала…
– Когда люди умирают молодыми, они уносят свои секреты с собой в могилу. Мы копим тайны, чтобы делиться ими в старости.
Рейсом удивленно покосился на нее:
– Как раз в духе Китсии!
– Может быть, Китсия знала об этих визитах?
– Еще как знала! Под конец Кэсси целиком ей доверилась.
Их знакомство длилось недолго, но они успели сильно сблизиться – знаете, как это бывает у вас, женщин.
Иногда они как-то странно на меня поглядывали – как на непроходимого тупицу, поставившего свою жену в тяжелое положение.
– Получается, что беременность была для Кэсси нежеланной?
– Наоборот! Она постоянно об этом твердила. Мы все время занимались любовью. Только перед самым концом…
Либерти покраснела, но он уже ни на что не обращал внимания, захваченный воспоминаниями.
– Потом врачи объяснили, что это обычное явление: женщина возражает против беременности, когда уже поздно. – Ренсом обернулся, и Либерти показалось, что он ослеп. – Она умерла при родах. – Он помолчал. – В ту ночь я совершенно обезумел, переползал из одного бара в другой… Я так и не увидел своего ребенка. Какими бы глазами я на него смотрел, раз не стало моей Кэсси?
Пауза нестерпимо затянулась, и Либерти пришлось нарушить ее самой:
– Ну а ребенок?
– Был украден приемной матерью Кассандры. Она все же получила приданое. Полиция сообщила, что какая-то сумасшедшая бросилась в реку с ребенком на руках. Заключение основывалось на показаниях свидетелей – тела так и не нашли. Я часто гадаю, что случилось бы, если бы я дал ей эти чертовы деньги, получив первое письмо. Может быть, моя Кэсси осталась бы в живых…
«Вместе с ребенком», – мысленно закончила за него Либерти и взяла его руку. Рейсом удивленно взглянул на нее, словно забыл о ее присутствии, как лунатик во время прогулки по карнизу. Конец истории прозвучал бесстрастно:
– Раш постарался, чтобы трагедия не попала в газеты.
Представляете, какой разгорелся бы скандал, если бы не он?
Он не успокоился и удалил отовсюду любые упоминания о Кэсси. Он сделал это ради меня, желая избавить меня от боли.
Она осталась жить только в памяти знавших ее людей. Я благодарен Рашу за хирургическое вмешательство – так мне было проще ее забыть.
– Как вы не понимаете, Арчер? – сказала она тихо. – Вы ее не забыли. Вы ничего не забыли.
Глава 17
На приеме в «Таверне на лужайке» остались только самые выносливые гости. Девин Лоу с трудом оторвал Верену от пианино и вытащил во двор. Коса расплелась, и Верена походила теперь на тряпичную куклу в золотом платьице. Раш и Арчер сидели, ослабив узлы черных галстуков, на большом камне у кустов. Раш сжимал коленями бутылку шампанского – если бы не смокинги, они выглядели бы как отцы семейств, спрятавшиеся во время пикника от жен и детей.
– Девочке нужен папа. – Девин усадил Верену на камень, надеясь, что его наконец освободят от обузы.
– Вы кто? – спросил Раш, привстав.
Девин заморгал, словно ожидая зуботычины.
– Девин Лоу.
– Это не ответ на вопрос и не объяснение недопустимо фамильярного обращения с моей дочерью!
Арчер встал и поддержал Верену, которая, казалось, вот-вот свалится с камня.
– Он с киностудии. Спасибо, Девин, мы за ней последим.
Где ее мать?
– Прощается с гостями. Еще пару минут назад девочка была в полном порядке. Мы собрались у пианино и распевали песенки из музыкальных комедий. У нее классный голос! Это все шампанское… – Грозный взгляд Раша заставил Девина попятиться и поспешно присоединиться к отбывающим гостям.
– Ты бы мне помог, Раш. Она уже не маленькая.
Из-под волос раздалось пьяное хихиканье.
– Это точно! – Верена поводила пальцем перед собственным носом и плюхнулась на камень. Раш и Арчер едва успели предотвратить ее дальнейшее падение. Потом Раш вернулся к прислоненной к камню бутылке и налил себе шампанского.
– Все напились, – сообщила Верена.
– Не знаю, как насчет всех…
– А с меня довольно, – закончила за него Верена и икнула. – Я готова к беседе с папочкой.
– Может, лучше подождем?
– И то верно. – Она с детской доверчивостью положила голову ему на плечо.
– Вот и умница. Закрой глаза и отдохни. Мы отвезем тебя домой. Тебе будет лучше, если ты попробуешь уснуть.
Она убрала с лица волосы и уставилась в пространство затуманенным взглядом.
– Как только я закрываю глаза, земля начинает слишком сильно вращаться… – Она поводила в воздухе рукой и повисла всей тяжестью на Ренсоме.
Арчер стал рассеянно гладить ее по голове. Сколько раз в детстве она засыпала вот так в отцовской библиотеке или у него в Миллбруке! Ей не было дела, сколько рядом людей – только они двое или толпа бизнесменов. Она закрывала глаза и дышала ровно, изображая спящую, а на самом деле прислушиваясь к гулу мужских голосов. Речь в это время могла идти о делах, о развлечениях. Однажды она услышала рассказ об игорном доме в Венесуэле, где женщина, залезая под стол, по очереди занималась оральным сексом с каждым из игроков. Обслуживаемому приходилось сохранять невозмутимость: если он чем-то себя выдавал, что настала его очередь, то лишался выигрыша.
Тогда Верена не могла понять, о чем речь, – что-то вроде педикюра или чистки башмаков, решила она. Но постепенно девушка начала вникать в детали разговоров взрослых. Так происходило и сейчас, когда она удобно пристроила голову на плече у Арчера.
– Позволь, я все выложу начистоту, Раш, – начал тот. – Ты ведь знаешь, что у меня на уме. Почему ты не говорил мне о своей связи с Новак? Почему я должен узнавать такие вещи от других?
– К чему такие разговоры на приятной вечеринке…
– Это не приятная вечеринка, а бардак.
– Вот именно, дружище. Тебе не кажется, что мы с тобой слишком набрались, чтобы предаваться воспоминаниям, кого и когда…
– Я бы с тобой согласился, – прервал его Рейсом, – если бы Монетт осталась в живых.
– А ты об этом не думай, Арчи. – После этих слов наступила напряженная тишина. Оба прислушивались к безмятежному дыханию Верены.
Затем снова раздался голос Арчера:
– Как мы могли это допустить? – Раш пыхтел трубкой и помалкивал. – Это еще не все. Сколько я ни спрашиваю тебя, как обстоят наши дела с сенатором, ты не желаешь отвечать.
– Я же сказал: сенатор наш.
– Разве?
– Можешь не сомневаться, дружище. Я ради тебя постарался.
– Да, ты действительно говорил что-то в этом роде.
Оба снова притихли. Верена уже начала погружаться в сон, как вдруг Арчер, перестав гладить ее по голове, произнес:
– И вот еще что, Раш. Я уже просил тебя об этом и повторю еще раз: нет ли способа притушить историю с Комиссией по биржам и ценным бумагам?
– Каким образом?
– Мне нужно время. Уверен, что это осуществимо.
– А я не уверен. Я пытался приструнить газеты, но разве они угомонятся?
– Мне бы не хотелось, чтобы меня приговаривали еще до суда.
– Мне бы тоже этого не хотелось. Арчи, но Гринхауз выступает перед сенатским комитетом уже в понедельник. Сенатор не причинит нам беспокойства, но… – Раш понизил голос и зачастил:
– Этот сукин сын и без вопросов признается, что «Ренсом энтерпрайзиз» заплатила ему триста тысяч наличными, чтобы он смотрел сквозь пальцы на нашу последнюю операцию с акциями. Наличными! – Можно было подумать, что Раш слышит это слово впервые.
– Какой толк от казино, если нельзя пользоваться наличностью?
– Надеюсь, ты пьян, иначе не говорил бы таких вещей.
Конечно, в душе я полностью с тобой согласен, – проговорил Раш, не выпуская изо рта трубку.
– Мы попали в передрягу, и нам необходимо организовать новый прилив денег для поднятия курса. Пойми, я уже лишился десяти миллионов долларов!
– Ты перешел в разряд нуждающихся? – Раш вытряхнул трубку.
– Если бы можно было перевести деньги из… – начал было Арчер.
– И думать забудь!
– Нет, ты послушай! Еще разок – и все. Ты звонишь в банк…
– Господи! – не вытерпел Раш. – Переводы отмытых денег с Багам на счет фиктивной компании для поддержания курса акций – это именно то, что расследует комиссия!
– Значит, мы больше не сможем выкинуть этот фокус?
– А я-то числил себя пройдохой! Нет, дружок, считай, что деньги кончились.
– Если курс упадет… – снова заговорил Рейсом, и голос его на этот раз звучал абсолютно трезво.
– Чтобы осуществить твой замысел, на счету денег нет.
Верена почувствовала тепло от пламени зажигалки.
– Тогда, может быть, пожертвовать «Последним шансом»?
Ее ногти вонзились в ладони.
– Не трогай «Последний шанс». Страховки все равно не хватит, к тому же фильм может навербовать тебе новых сторонников.
– Лотерея, Раш, ты сам отлично знаешь. Ты представляешь, сколько это принесет нам денег вместе с наличностью от казино «Трипе»?
– Представляю лучше тебя. Этих денег недостаточно.
– Почему?
– Давай я объясню тебе суть завтра.
– Нет, сейчас.
– Может, поедем в офис? Поднимем бухгалтерию, чтобы ты мог…
– Прости, Раш, я не хотел тебя обидеть. Просто мы должны найти способ выпутаться из проклятых затруднений, не жертвуя компанией. Может быть, Аллах наказывает нас за то каким способом мы когда-то ею завладели…
– Что-то я не улавливаю юмора. Арчи. – Раш покачался на каблуках.
– Наверное, ты прав – в этом нет ничего смешного. Но ведь мы кое-чего добились. В молодости я просто хотел заработать денег, чтобы не возвращаться на Звар. Потом мы обрели самостоятельность, и я понял, что мы способны на большее. Если собрать денег и заполучить передышку, мы сумеем укрепить «Рейсом энтерпрайзиз». Я уверен, что у меня хватит на это сил.
– Ладно, завтра с утра устроим совещание с «Вейсс энд Хан». Посвятим их в свои проблемы и попросим юридического совета. – Раш заткнул большие пальцы рук за пояс и сжал зубами трубку. Можно было подумать, что он улыбается, но Верена, следившая за ним сквозь завесу волос, не была в этом уверена.
– Бог с ними, с советчиками. Я хочу услышать твое мнение.
– Что ж, дружище, получай. Существует способ поднять цену акций и спасти «Рейсом энтерпрайзиз», но только путем самопожертвования, и ты должен прямо сейчас сообщить мне о своем решении.
– Самопожертвование?
– Нам обоим придется продать почти все свои акции. Главным образом тебе, потому что у тебя их гораздо больше, чем у меня. Их купит канадский консорциум, дав наполовину или, может, на три четверти пункта больше номинальной стоимости. Я должен предупредить консорциум сегодня же, чтобы они могли начать скупку с открытием торгов.
Арчер молчал. Верена чувствовала, как тяжелеет его рука.
– Я могу сделать это тихо, без огласки. Слово за тобой. – Раш продолжал раскачиваться.
– Я все понял с первого раза, мне не обязательно повторять дважды!
– Чего ты кипятишься?
– А как, по-твоему, должен реагировать человек, которому предлагается спасти компанию ценой продажи своей доли? Думаешь, мне легко на это решиться?
– Не знаю, Арчи. Но мне известно одно: сейчас или никогда. Аллах не предоставит тебе второго шанса.
А теперь передай мне мою дочь. Она страшно тяжелая, а тебя и без нее пригибает к земле.
– Кэсси, – сказал он вслух. Нет, он ничего не забыл.
Она не просила ни о чем, кроме любви. Ей постоянно требовалось одобрение, и он с искренним удовольствием удовлетворял эту ее потребность, любя ее все сильнее.
Каких только планов они не строили! Нарожать кучу детей, чтобы похоронить одиночество, которое испытали в детстве; купить старый загородный дом и расширять его по мере увеличения потомства: комната для игр, спальня и ванная для близнецов, тайник на чердаке для дочери, которой захочется уединяться от братьев…
С момента их знакомства ему хотелось повезти ее в Париж.
Она носила бы длинное белое платье, и они катались бы по Булонскому лесу в открытом автомобиле, поедая гранаты. Кто знает, может быть, он повез бы ее и на Звар. Но ни до Звара, ни даже до Парижа они так и не добрались.
Он вздрогнул, поняв, что огоньки на деревьях вокруг погасли.
Зал опустел. Раш и Аманда, уходившие последними, проявили такт и не стали его беспокоить. Проводив глазами нетвердо державшуюся на ногах Верену, ковылявшую следом за родителями к такси, он взял из ведерка бутылку шампанского «Маммс» и поднес ее к глазам, 1957 год… Дата говорила ему лишь о том, что Кэсси не было в живых уже семь лет.
Он поплелся с бутылкой к скамейке, на которой сидел раньше с Либерти, словно на ней было удобнее предаваться воспоминаниям.
Сначала они перекупили дело Хэма Беркли, потом несколько фабрик пластмассы. Они с Рашем договорились не заводить серьезных отношений с женщинами, пока не добьются успеха в бизнесе. Откуда ему было знать, что на приеме по случаю первого приобретения Хэм познакомит его со своей потрясающей воспитанницей? Он пришел от этого знакомства в восторг, Раш, наоборот, испугался. Правда, к дню свадьбы он смягчился, даже Кэсси заметила перемену и стала лучше к нему относиться. Под конец приема Раш подошел к Арчеру, потряс ему руку и назвал счастливчиком.
С мужчинами, пытавшимися с ней заигрывать, Кэсси обходилась очень забавно: отвергала их, умудряясь не задевать их чувства, но давая понять, что любит только мужа. До знакомства с Кэсси ему не была чужда ревность, но благодаря ей он забыл о ревности. Сталкиваясь с ней на улице, мужчины сначала отводили глаза, а потом вожделенно смотрели ей вслед. Как они ему завидовали! Встречаясь с ним, она бежала ему навстречу, кидалась в объятия, обдавая его своим теплом, превращая в факел. С ней он чувствовал себя всесильным, хотя ее красота вызывала у него страх.
Им было нелегко уединяться: казалось, окружающих влечет к ним как магнитом. Раш говорил, что от них исходит золотое свечение. Может быть, Рашу казалось, что эти лучи не дотягиваются до него, и именно потому он наговорил ему тогда в больнице столько гадостей? Сегодня, разговаривая с Либерти, Арчер Репсом вспомнил все: боль, ложь… Неужели и тогда Раш не был с ним искренен? Он отбросил эту мысль и вернулся к воспоминаниям об их счастье вдвоем, о вечерах, когда он крал ее у остальных.
Крепко обнявшись, они танцевали под звуки старых песен. И так день за днем.
Она напевала под музыку, касаясь губами его уха, и через некоторое время он лишался терпения. Он тащил ее вон из клуба с такой поспешностью, что это вызывало шепоток среди присутствующих. В такси он до нее не дотрагивался: они сидели в противоположных углах, как дети, старающиеся произвести хорошее впечатление на взрослых. Но таксист, как и все прочие, знал, что больше всего ему хочется оказаться с ней в постели.
Впрочем, иногда это была не постель, а кресло, диван, стол или ковер. Каждый новый предмет обстановки они вводили в обиход, занимаясь на нем любовью.
Он закрыл глаза, глотая холодное пузырящееся шампанское и вспоминая ее горло, ее розовеющую от прилива страсти кожу…
«Как жаль, что тебе не видно, как ты прекрасна в такие мгновения», – сказал он ей как-то. Она расширила глаза, словно такие речи мог вести только безумец.
А ее откинутая голова и зажмуренные глаза! Время от времени она замирала и открывала глаза, чтобы убедиться, что он никуда не делся из-под нее, а потом снова предавалась страсти, приближая момент, ради которого он жил. Прижимаясь к нему с громкими стонами, она принималась облизывать его пальцы, словно это сосцы, а она – изголодавшийся детеныш. Потом она падала на него, закрывая его голову и грудь своими спутанными волосами и без конца выкрикивая его имя. Всякий раз ему казалось, что он впервые слышит свое имя из ее уст.
Он так и не поделился с ней своим главным страхом: что однажды, вернувшись домой, он не найдет ее и поймет, что сну пришел конец.
Себе она ничего не могла купить, зато ради него старалась не жалея сил. Это она приобретала все необходимое для их дома в Греймерси-парк с зеленой мансардой и четырьмя французскими окнами на каждом этаже. Как она любила маленькие чугунные балкончики под каждым окном, даже громыхание карниза на ветру! Она утверждала, что шум ветра в ночи прибавляет уюта. Но те ночи, когда ветер завывал вовсю, она проводила без сна. Она будила его крепкими объятиями, словно боясь, что ее унесет в окно…
– Прости, что я тебя подвел, Кэсси, – сказал он вслух.
Ей очень нравилось украшать дом. Она делала это неторопливо, преподнося любое изменение как подарок ему. Возвращаясь вечером домой, он всегда находил новый сюрприз: маленькую бронзовую балерину работы. Дега, нагнувшуюся, чтобы завязать шнурок на туфельке, оригинал плаката «Фоли Бержер» кисти Тулуз-Лотрека. Плакат Кэсси раскопала в лавке старьевщика, хозяин которой не знал, что это за сокровище. Сжалившись, она заплатила втрое больше запрошенной цены. Ее рассказы нравились ему не меньше, чем ее подарки.
А какой отважной она была в последние месяцы жизни, какой сильной и уверенной, как преисполнилась гордостью материнства!
Ей хотелось поделиться своим счастьем с другими. Не зная о причине его ненависти к Китсии, она умоляла сменить гнев на милость. Причины, по которым он пригласил в дом Китсию, когда жена была на пятом месяце беременности, так и остались непонятными даже ему самому…
Теперь он знал: какой бы ни была ее жизнь до него, он был ослом, когда сомневался в ее любви к нему. Как он мог поверить всей этой лжи? Да, ложь исходила от друга, но все равно… Он чувствовал, что теряет ее. Он не мог слушать, но был слишком напуган, чтобы заткнуть уши.
– Все равно, Кэсси, я тебя никогда не винил. Ты – мой волшебный ангел. Ты навечно останешься безгрешной в моем сердце.
