Текст книги "Вокруг Солнца"

Автор книги: Жорж Ле Фор

Соавторы: Анри де Графиньи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава Х
НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ

Что же произошло?

Когда аппарат пересекал границу притяжения Венеры, то направление силы тяжести изменилось в обратную сторону, и путешественники, находившиеся на полу каюты, обращенном к Луне, были переброшены к потолку, обращенному к Венере. В то же время движениями рычагов купол был отделен от остальной камеры. Увлекаемый вперед двойным действием инерции и силы тяжести, он опередил летевший аппарат и при этом увлек за собой соединенное с ним при помощи прочных канатов селеновое кольцо, прежде помещавшееся вокруг экватора аппарата. Словом, все случилось именно так, как рассчитывал изобретатель парашюта, Вячеслав Сломка.

Не теряя времени, все принялись очищать свою новую резиденцию от обломков и приводить в порядок уцелевшие вещи. Почти вся мебель и большинство инструментов оказались разбитыми, но подзорная труба, к величайшей радости старого ученого, каким-то чудом уцелела.

Покончив с уборкой, Михаил Васильевич соединил разговорную трубку своего аппарата с трубкой Фламмариона.

– Ну, вот мы и на прямой дороге к Венере, – довольным голосом произнес он.

– А сколько времени нам еще лететь до этой планеты?

– Я думаю, часов пятьдесят.

– Пятьдесят? – протянул Гонтран. – Но за это время я успею умереть с голоду!

– Зачем умирать? С нами пищевой экстракт. Можете закусить им.

– Гм… – пробормотал Фламмарион, которому экстракт не очень нравился. – А нельзя ли как-нибудь ускорить наш полет?

– Найдите средство.

– Если бы, например, уменьшить поверхность парашюта…

– Что вы говорите?! – воскликнул старый ученый, удивленный таким невежеством. – Ведь мы падаем в пустоте, а в пустоте все тела падают с одинаковой скоростью!

Спохватившись в своем промахе, Гонтран поспешил прервать разговор с профессором и, подойдя к борту, стал разглядывать окружающее пространство. Интересного, однако, оказалось так мало, что уже через пять минут Гонтран почувствовал сильнейшую зевоту и позыв ко сну.

– А что, Вячеслав, – обратился он к своему приятелю, – можно здесь вздремнуть?

– Отчего же? Вот посмотри на Фаренгейта! – отвечал инженер.

Американец, растянувшись на матраце, крепко спал, не стесненный своим костюмом.

– Ну, так разбуди меня, когда мы станем приближаться к Венере – попросил приятеля Фламмарион и улегся возле американца.

Сломка направился к профессору, который сидел с подзорной трубой в руках.

– Что нового? – осведомился он, соединяя разговорные трубки.

– Пока ничего. Наблюдаю атмосферу Венеры. Вам, вероятно, известно, – пояснил старик слегка презрительным тоном, – что на Венере есть атмосфера.

– Как же, – внутренне смеясь, заметил Сломка.

– Ну вот. Но важнее всего то, что эта атмосфера содержит в себе водяные пары и вообще имеет состав очень сходный с тем, какой имеет земная атмосфера: этот факт с несомненностью установлен спектральными исследованиями двух астрономов.

– Не Таккини ли и Фогеля?

Старый ученый удивленно взглянул на своего собеседника, которого он привык считать круглым невеждой в астрономии.

– Да, – отвечал он. – Откуда вы знаете?

– Мне сказал Гонтран, – произнес, едва сдерживая смех, Сломка.

– Ага…

Поговорив несколько минут, инженер счел за лучшее последовать примеру Гонтрана; усталость взяла свое и, едва улегшись, он мгновенно заснул.

Сколько времени он спал? Наверное, порядочно, так как, пробудившись от энергичного прикосновения чьей-то руки, инженер с удивлением увидел перед собой профессора, который уже снял скафандр и держал его в руках.

– Как! – закричал он, вскакивая и сбрасывая с головы селеновый футляр. – Неужели мы уже в атмосфере Венеры?!

– Могу вас в этом уверить, – с улыбкой отвечал старый ученый.

– Долгонько же я спал! – слегка конфузясь, произнес инженер. – Это все оттого, что солнышком пригрело, – прибавил он в свое оправдание. Затем, приставив губы к трубке аппарата Гонтрана, который, вместе с Фаренгейтом, продолжал еще спать мертвым сном, Сломка громовым голосом крикнул: – Пора вставать! Приехали!

Фламмарион опрометью вскочил со своей постели. За ним поднялся и американец. Удивлению обоих, когда они увидели своих спутников без скафандров, не было конца. Потом они сами поспешили сбросить с себя предохранительные костюмы и начали полной грудью вдыхать свежий, чистый воздух.

– Можно подумать, что мы на Земле, – пробормотал Гонтран.

– Настоящий воздух американских прерий, – заметил Фаренгейт.

– А что показывает термометр? – обратился инженер к профессору.

– 30 градусов по Цельсию, а барометр – 780 миллиметров.

– Ого, значит, мы весьма недалеко от Венеры!

– Да, но чтобы пролететь это расстояние, нам нужно несколько часов.

– А знаете, профессор, – перебил ученого американец, закутываясь в одеяло, – после той адской жары, которую мы перенесли раньше, здесь немного холодновато.

– Да-да, – подтвердил Гонтран, накидывая себе на плечи другое одеяло.

– Это зависит от плотности здешней атмосферы, которая играет роль как бы покрывала, предохраняющего поверхность Венеры от чрезмерного зноя, – объяснил старый ученый.

С этими словами он вооружился трубой и уселся у борта, сгорая от нетерпения поскорее увидеть новый мир.

– Вы напрасно будете лишь портить глаза, Михаил Васильевич, – заметил ему Сломка, пожимая плечами, – внизу все закрыто обломками.

Не успел, однако, инженер окончить своей фразы, как серая пелена, стлавшаяся глубоко внизу, под ногами путешественников, заколыхалась, облака разошлись, и красавица-Венера открыла свое девственное лицо взорам земных посетителей.

– Наконец-то! – радостно прошептал профессор, весь превращаясь в зрение.

Его спутники при виде развернувшейся пред ними громадной панорамы не могли удержаться от восторженных криков.

– Меня удивляет одно, – заметил Гонтран, не отрывая глаз от чудной картины, – что мы спускаемся очень медленно. А между тем притяжение Венеры почти такое же, как притяжение Земли.

– Но вы забыли, – возразил ему профессор, – что мы летим на парашюте, и что плотность атмосферы здесь вдвое больше земной. Оттого-то мы и можем безнаказанно дышать на высоте вдвое большей, чем та, где погибли Кроче-Спинелли и Сивель.

– А двойное атмосферное давление на поверхности Венеры не будет для нас опасным? – тихо спросил своего приятеля Гонтран.

– Конечно, нет, – отвечал тот. – Водолазам и работникам, которые работают в кессонах, приходится выносить давление еще большее, в четыре-пять атмосфер, и все-таки ничего. А наши легкие имеют время постепенно привыкнуть к увеличенному давлению, так что не беспокойся.

– О, я не за себя боюсь, – заметил Фламмарион.

– За кого же?

– За Елену… Ее нежный организм…

– Твоей невесте воздух Венеры может быть только полезен.

Глава XI
ЧТО ТАКОЕ ВЕНЕРА?

Через несколько минут роскошная панорама Венеры снова подернулась густою пеленою тумана.

– Ах, дорогой Гонтран, – обратился профессор к Фламмариону, – вы представить не можете, как я жалею, что вам не удалось вчера наблюдать вместе со мной фазы Венеры! Но вы так рано уснули и так крепко спали.

– Весьма вам благодарен за заботы обо мне, – возразил Гонтран, которого в глубине души фазы Венеры интересовали очень мало. – К сожалению, крайняя усталость одолела меня. Впрочем, ложась спать, я успел заметить, что Венера походила вчера на полумесяц Луны в первой четверти.

– И вы, конечно, понимаете, почему это так? Венера ведь двигается внутри земной орбиты и потому бывает обращена к нам то освещенною своею стороной, то темной.

– А во время какой фазы эта планета бывает ближе всего к Земле? – полюбопытствовал Фаренгейт.

Михаил Васильевич испустил глубокий вздох.

– К сожалению, это бывает во время ее новолуния, если так можно выразиться, когда, стало быть, ее поверхность совершенно неосвещена. Во время же фазы своего полнолуния, Венера находится по другую сторону Солнца, почти в шестидесяти миллионах миль от Земли. Здесь, между прочим, лежит одна из главных причин той трудности, с какою сопряжено изучение поверхности этой планеты.

– Да, это верно, профессор, – с глубокомысленным видом согласился Гонтран. – Оттого-то и мой славный однофамилец, невзирая на все усилия, не мог ясно различить на диске Венеры тех пятен, о существовании которых говорили прежние астрономы.

– Браво! – шепнул на ухо приятелю, восхищенный его апломбом Сломка, пользуясь тем, что Михаил Васильевич отвернулся.

– Смотри «Небесные миры», страницу 163, – отвечал ему тем же тоном Гонтран.

– Что вы говорите? – внезапно обернулся ученый, расслышав за спиной шепот друзей.

Застигнутый врасплох, Гонтран не знал, что отвечать, но его выручил инженер.

– Гонтран хотел мне рассказать весьма интересные подробности исследований Бьянкини, Деннинга, Кассини и других астрономов, – сказал он, не моргнув глазом.

– О, да, это крайне интересно! – согласился старый ученый. – Особенным интересом отличаются труды Бьянкини, который впервые создал карту Венеры. На этой карте нанесены все три экваториальных моря Венеры, оба полярных, затем континенты, мысы, заливы.

– Но ведь Бьянкини, помнится, составил свою карту еще в 1726 году, – заметил Сломка. – С тех пор она должна была значительно измениться.

– Вот то-то и горе, что нет. До сих пор, несмотря на все успехи оптики, никто не мог не только изменить и дополнить карту Бьянкини, но даже и проверить ее показания.

– Это удивительно, – заметил Фаренгейт. – Какими же чудесными инструментами обладал Бьянкини, если он заметил то, чего впоследствии астрономы не могли даже проверить!

– Тут дело не в инструментах, – пояснил Михаил Васильевич, – а в чудном небе Италии, под которым этот астроном сделал свои открытия.

– Или думал, что сделал, – поправил его Гонтран.

– Как вы сказали? – с удивлением спросил его профессор.

– Я сильно сомневаюсь в состоятельности открытий Бьянкини, – догматическим тоном сказал Гонтран, – так как мой знаменитый однофамилец в «Небесных мирах»…

– Errare humanum est, [6]6
  Человеку свойственно ошибаться (лат.).


[Закрыть]– сухо перебил его ученый, видимо, задетый за живое. – Но если Бьянкини, по-вашему, ошибался, то что вы скажете об исследованиях Кассини, Уэбба, Деннинга и многих других, которые наблюдали на Венере то же самое? Неужели все они ошибались?

– Мой славный однофамилец…

– Да что ваш однофамилец?! – запальчиво воскликнул Михаил Васильевич. – Я уже говорил и теперь повторяю, что наблюдения Венеры сопряжены с огромными трудностями: очень понятно, поэтому что Фламмариону не удалось различить на Венере пятен. Но другие астрономы были более счастливы. Так, в 1833 и 1836 годах Беер и Медлер успели даже срисовать Венеру; в 1847 году их рисунки были воспроизведены Груитуизеном, а в 1881 году – Нистеном в Брюссельской обсерватории.

– И какой результат всех этих наблюдений? – спросил Фаренгейт.

– Результат тот, что на Венере можно предполагать существование тех же условий, какие существуют на Земле: там есть, например, весьма высокие вершины, есть целые горные цепи, существуют вулканы.

– Ну, а что вы скажете относительно спутника Венеры, который удалось будто бы видеть некоторым астрономам? – осведомился Сломка.

– Что касается лично меня, то я смотрю на его существование как на факт крайне проблематичный и, во всяком случае, требующий веских подтверждений. Вы, конечно, можете мне возразить на это, что крайне трудно допустить ошибку со стороны таких наблюдателей, как Кассини, Горребоу, Шорт и Монтэнь.

– Совершенно верно.

– Ну, тогда я вам скажу на это, что перечисленные наблюдатели могли принять за спутник Венеры какую либо из малых планет, астероидов. Во всяком случае, если спутник у красавицы-планеты и существует, то он, во-первых, крайне мал по размерам, а во-вторых, виден с Земли только при исключительных условиях.

– Я думаю, может быть еще иное объяснение этого факта, – вставил Гонтран, – может быть, этот спутник действительно существовал в прежнее время, но потом упал на поверхность Венеры.

– И такая гипотеза не заключает в себе ничего невероятного, – согласился профессор.

Сломка взглянул на часы и с изумлением вскричал:

– Что за дьявольщина! Мы давно уже должны быть на Венере, а между тем…

– Мне кажется, мы совсем не двигаемся с места, – подтвердил Фаренгейт.

– Нет, двигаться-то мы двигаемся, – заявил Гонтран, – только не в вертикальном, а в горизонтальном направлении.

После минутного наблюдения путешественники убедились, что Фламмарион был прав: аэроплан несло куда-то в сторону сильным воздушным течением.

– А ведь нам надо спускаться, спускаться скорее, во что бы то ни стало. Иначе дело может кончиться очень печально, – взволновался профессор.

– Наш парашют очень легок, – проговорил Фаренгейт.

– Или, вернее, атмосфера здесь слишком плотна, – поправил его инженер.

– Но что же делать?!

– А нельзя ли уменьшить поверхность парашюта и, стало быть, степень сопротивления его внешней среде? – высказал предположение Гонтран.

– Это можно, – одобрил его приятель. – Ведь селеновое кольцо – не сплошное, а состоит из плотно соединенных между собою пластинок; можно вынуть их часть.

Инженер, без дальних рассуждений бросился к борту, вскочил на него и начал карабкаться по одному из канатов. К сожалению, сила тяжести здесь оказалась далеко не такой, к какой Сломка привык на Луне: ему приходилось напрягать все усилия, чтобы не сорваться.

Михаил Васильевич, Гонтран и Фаренгейт со страхом смотрели на гимнастику Сломки.

Наконец, инженер взобрался к кольцу, игравшему роль зонта парашюта. Тут силы окончательно его оставили, и он готов был выпустить из оцепеневших рук спасительный канат. К счастью, одна из ног инженера нащупала на канате узел; опираясь на него, Сломка удачно влез на плоскость кольца и начал отрывать от него одну пластинку за другой.

Мгновенно дело приняло другой оборот, и парашют начал быстро падать.

– Слезайте, слезайте! – закричал профессор, заметив это. – Мы падаем!

Сломка моментально соскользнул по канату и очутился среди своих спутников.

Прошло несколько минут. Парашют со свистом несся вниз, рассекая густые облака.

Вдруг страшный удар разразился вокруг них, словно залп из десятка батарей. В то же мгновение ослепительное пламя кровавым блеском озарило сгустившиеся тучи.

– Гром! Молния! Гроза! – в один голос вскричали путешественники, инстинктивно зажмуривая глаза от невыносимого блеска.

Когда они открыли их, то увидели, что парашют уже вышел из слоя облаков. Зато им грозила другая, неминуемая опасность: внизу расстилалась необъятная ширь моря, кипевшего клокочущими валами!

Все четверо похолодели от ужаса.

– Корабль! Я вижу корабль! – вдруг вскрикнул Фаренгейт, заглушая своим голосом завывание бури.

Действительно, на поверхности моря плыло под парусами какое-то судно.

– Тем лучше! Авось догадаются спасти нас! – пробормотал Сломка, крепко пожимая, быть может в последний раз, руку своего друга.

Через мгновение парашют упал на поверхность Венузианского океана, и налетевшая волна скрыла во влажной пучине профессора Осипова с его спутниками.

Глава XII
ОБИТАТЕЛИ ВЕНЕРЫ

Через две минуты после того, как парашют был поглощен волнами, на поверхности Венузианского океана показалась чья-то голова.

Это была голова Джонатана Фаренгейта.

Несмотря на критическое положение, американец сохранил все свое хладнокровие. Уже не в первый раз приходилось ему терпеть кораблекрушение: во время многочисленных переездов с коммерчески целями, из Америки в Европу и обратно Фаренгейт не раз бывал на волосок от гибели.

Наученный опытом, он, вместо того, чтобы судорожно уцепиться за тонувший парашют, постарался поскорее оставить его и выплыть на поверхность. Здесь американец осмотрелся кругом и, заметив на горизонте плывшие суда, решил добраться до одного из них.

Задача была нелегкая: океан кипел, как в котле, вздымая седые валы, горами поднимавшиеся к небу; но Фаренгейт не смущался, надеясь на свое искусство и силу мускулов. Он медленно, но настойчиво продвигался вперед.

Огромная волна, набежав сзади, покрыла смелого пловца своею массою. Когда она прошла, и голова Фаренгейта снова показалась на поверхности Венузианского океана, ужасная действительность заставила американца испустить крик ярости и отчаяния.

Кораблей на горизонте более не было. Были они лишь обманчивыми призраками или в этот момент их успело поглотить бушевавшее море?

Напрасно он оглядывался по сторонам, всюду виднелась однообразная водная пустыня, всюду катились с глухим ропотом седые валы. Казалось, само небо было точным отражением бушевавшего океана: словно бешеное стадо косматых чудовищ, неслись разорванные тучи, сливаясь на горизонте с морскими валами. Лишь временами зловещее зарево молнии прорывалось сквозь мрачную облачную завесу, и фосфорический блеск ее освещал разнузданную стихию.

Фаренгейт почувствовал, что сердце его сжимается от предсмертной тоски, что руки его бессильно опускаются.

К чему бороться? К чему бесполезно продолжать мучительную агонию? Разве может быть хотя слабая надежда на спасение у пловца, одиноко носящегося по свирепым волнам неведомого океана? Американец с отчаянием скрестил руки и почувствовал, что холодная пучина влечет его в свои влажные недра.

* * *

«Человечество, обитающее на Венере, – писал Камиль Фламмарион, – должно представлять значительное сходство с нашим. – Между прочим, вероятно и сходство в моральном отношении. Можно, правда, думать, что так как Венера появилась позже Земли, то и население ее моложе земного. Можно предполагать, не находятся ли Венузианские народы еще только на степени развития людей каменного века? Но в точности вопрос этот решить невозможно; во-первых, развитие жизни на Венере могло идти совершенно иным путем, чем на Земле, а во-вторых, благодаря лучшему климату этой планеты Венузианское человечество может быть гораздо деятельнее земного. Как бы то ни было, лучшее заключение, которое можно вывести на основании наших сведений о настоящем состоянии Венеры, это то, что жизнь на ней не должна особенно отличаться от существующей на нашей планете».

В истине заключения знаменитого астронома первым убедился его однофамилец, Гонтран Фламмарион.

Открыв глаза, он сначала не поверил своим глазам, что он жив, но осмотревшись по сторонам, он увидел два неподвижных тела, лежавших на том же ложе, где лежал и он сам.

Это были тела профессора Осипова и Вячеслава Сломки.

При виде их сознание Гонтрана окончательно прояснилось, и он припомнил все обстоятельства, сопровождавшие их падение.

– Кем-то спасены!.. – вскрикнул он.

Гонтран живо вскочил, подбежал к неподвижному телу своего приятеля и приложил ухо к его груди, сердце инженера продолжало еще биться, так же, как и сердце старого ученого.

Теперь у Гонтрана возникли два вопроса: во-первых, где они находятся? И, во-вторых, кто их спас? Осматриваясь кругом, Гонтран увидел, что они находятся в четырехугольной комнате с деревянными стенами, единственную мебель которой составляли широкие деревянные ложа. В глубине стояли несколько человек, смотревших на него с видимым любопытством.

– Люди! – вскричал Гонтран, направляясь к незнакомцам.

Последние в испуге попятились и обнаружили довольно ясное желание пустить в дело копья и дротики, которые были у них в руках.

– Черт побери! – пробормотал Гонтран, заметив это. – Не сон ли это? Не грежу ли я? Я готов поклясться, что предо мной древние египтяне! Сходство поразительное!

Действительно, незнакомцы походили на обитателей страны пирамид: продолговатое лицо, обрамленное густой, черной, тщательно завитой бородой, голый череп, черные огненные глаза. Одеты они были в короткие туники, обуты во что-то похожее на древние котурны [7]7
  Котурны – в античном театре род обуви, применявшейся актерами трагедии.


[Закрыть]красного цвета.

– Надо полагать, что это жители Венеры, – продолжал размышлять Гонтран.

Незнакомцы, увидев, что земной житель не обнаруживает враждебных намерений, ободрились и подошли ближе на несколько шагов, делая правою рукою приветственный знак. Гонтран поспешил ответить им тем же. Заметив это, венузианцы переглянулись и заговорили между собой на каком-то звучном языке, сопровождая свои слова оживленной жестикуляцией.

Гонтран не мог уловить ни одного понятного слова.

– Нет, черт возьми, надо быть дьяволом, чтобы понять хоть одну фразу из их разговора. Ужасно жаль, что на других планетах французский язык не принят для международных отношений, как у нас на Земле.

Язык обитателей Венеры, хотя Гонтран и не понимал его, напоминал ему что-то знакомое.

– Право, это очень похоже на греческий язык. Да уж не вижу ли я перед собой соотечественников Эпаминонда и Фемистокла?

Не успел он еще обдумать этот вопрос, как один из венузианцев, по-видимому, начальник, приблизился к нему и распростерся перед ним ниц.

Удивленный такою честью, Гонтран сначала даже потерялся. Потом, не желая остаться в долгу пред туземцем, он поднял его, крепко обнял и расцеловал.

Лицо венузианца просияло, он сделал знак своим товарищам, и те, подойдя к бесчувственным спутникам Гонтрана, принялись растирать их. А сам начальник обратился к Гонтрану с торжественным и, надо полагать, очень красноречивым приветствием. Отчаявшись, однако, понять из него хоть одно слово, молодой человек скоро остановил оратора, жестом показав, что его красноречие напрасно. Венузианец казался сильно огорченным такою непонятливостью слушателя и выразил свое огорчение восклицанием.

Последнее крайне поразило Гонтрана: он по-прежнему не понял его, но готов был поклясться, что это – греческое слово, значение которого он когда-то знал, а потом забыл.

– О, черт… – пробормотал он. – Да не заговорить ли мне с ними на языке Гомера?

Гонтран подумал минуту и медленно, раздельно произнес два единственных стиха из Илиады Гомера, уцелевшие в его памяти с тех пор, как он оставил школьную скамью.

Услышав звук эллинской речи, венузианский вождь встрепенулся, с волнением схватил Гонтрана за руку и, указывая попеременно то на губы Гонтрана, то на свои уши, казалось, просил повторить. Молодой человек с удовольствием поспешил исполнить просьбу туземца и повторил.

Сзади раздался взрыв хохота. Гонтран обернулся и увидел своего приятеля, который, покатываясь от смеха, восклицал:

– Гонтран говорит по-гречески… Вот так штука! О, боги Олимпа! Продолжай, продолжай, мой друг, – обратился Сломка к сконфуженному Гонтрану. – Авось венузианцы и поймут тебя.

– Что же вы находите тут смешного? – раздался сердитый голос старого ученого. – Я, право, не понимаю вашего смеха. А вы, – обратился он к Гонтрану, – объясните мне, пожалуйста, в чем тут дело.

– Видите ли, Михаил Васильевич, – начал Гонтран, опуская глаза. – Мне показалось, что венузианцы говорят языком очень похожим на древнегреческий, и я хотел…

– Ну, что же? Тут нет ничего невероятного. Сейчас я попробую сам.

Венузианцы с удивлением и любопытством прислушивались к звукам чуждой речи. Теперь их внимание с Гонтрана всецело было перенесено на Михаила Васильевича, белая борода которого, видимо, внушала им почтение.

Старый ученый жестом подозвал к себе их начальника и обратился к нему с речью на чистейшем ионийском наречии.

Вождь слушал его внимательно, видимо, если не понимая, то угадывая, что хотел сказать профессор. Затем он отвечал ему на своем языке, наконец, поклонившись, вышел из комнаты вместе со своими товарищами.

– Ну, что? – обратился к Михаилу Васильевичу Гонтран. – Где мы? Каким образом им удалось спасти нас?

– Почем я знаю? – удивленно возразил старик.

– Вы же спрашивали об этом удивительного венузианца?

– Спрашивал, конечно, но он мне ничего не сказал.

– То есть, вы не поняли его ответа, – вставил Сломка.

– Прежде чем говорить об этом, надо узнать, понял ли венузианец мои вопросы.

Профессор пожал плечами.

– Так вы думаете, что их язык не похож на греческий?

– Нет, сходство есть, но незначительное. Впрочем, я думаю, и его будет совершенно достаточно, чтобы со временем я выучился по-венузийски.

На несколько минут собеседники замолчали.

– Однако, – начал Сломка, – надо же узнать, где мы находимся. Наши хозяева, уходя, кажется, заперли за собой дверь и оставили нас, точно крыс в мышеловке.

Инженер принялся тщательно осматривать все углы комнаты. Два факела, прикрепленные к стенам, освещали все красноватым пламенем. На одном конце помещения возвышался от пола до потолка, металлический столб, на противоположной же стене находилась металлическая решетка, из-за которой доносился какой-то смешанный гул.

Стараясь узнать причину таинственного шума. Сломка подошел к решетке, но не увидел почти ничего. За ней находилось совершенно темное помещение, в котором глаза с трудом могли различить движущиеся тени.

– Что за чертовщина! – ворчал инженер. – Где мы? Что за люди там и что они делают? Решительно не понимаю.

– Смотри Вячеслав, вот там, на потолке, я вижу окно, – заметил Гонтран.

Сломка взглянул в указанном направлении.

– Да, да, – подтвердил он. – Сейчас мы и взглянем в него.

Сломка пододвинул под окно одно из деревянных лож, составлявших меблировку помещения, и встал на него. Но, увы! До окна оставалось еще не менее метра расстояния.

– Ничего, этому горю легко помочь. Держись только, Вячеслав! – уговаривал Фламмарион.

Гонтран влез на кушетку и затем, взобравшись на плечи приятеля, взглянул в окно.

Едва, однако, успел он бросить взгляд через толстое стекло, как вскрикнул и едва не полетел на пол.

– Что такое? Что вы увидели? – спросил его профессор, помогая слезть.

– Угадайте! Нет, ни за что не отгадаете, держу пари! – отвечал тот, не будучи в состоянии оправиться от изумления.

– Да говорите же, что бы видели? Где мы? – с досадой прервал его старый ученый.

– На дне моря!

– На дне моря?! – в один голос повторили Михаил Васильевич и Сломка. – Почему же вы так думаете?

– Потому что я видел в окно рыб и морские растения.

Старый ученый задумался.

– Вывод один – мы, очевидно, на подводном судне.

– Не может быть! – вскричал инженер.

Профессор строго взглянул на него из-за своих очков.

– Почему же этого не может быть? – с раздражением спросил он Сломку.

– Потому что едва ли ваши венузианцы могли додуматься до подводного плавания.

Михаил Васильевич пожал плечами.

– Что касается меня, – заявил Гонтран, – то я знаю одно, что умираю с голоду.

– Ох, да, – пробормотал Сломка. – И у меня давно уже подвело живот.

Не успел он договорить, как дверь в каюту отворилась, и в ней показался начальник венузийцев. За ними шли трое человек с огромными блюдами в руках, которые они и поставили перед путешественниками.

– Вот кстати-то, – обрадовался Сломка. – Только эти ребята, по-видимому, никакого представления не имеют о ложках и вилках. Придется обойтись без них.

Инженер запустил в блюдо всю пятерню и, взяв горсть какого-то кушанья, походившего на рагу, отправил ее в рот.

– Прелестно! – проговорил он, прожевывая еду. – Эти венузианцы умники! Очевидно, и на Венере водятся животные вроде наших баранов!..

Новая порция вкусного кушанья помешала ему говорить. Гонтран не замедлил последовать примеру своего приятеля.