355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жиль Кепель » Джихад. Экспансия и закат исламизма » Текст книги (страница 33)
Джихад. Экспансия и закат исламизма
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:15

Текст книги "Джихад. Экспансия и закат исламизма"


Автор книги: Жиль Кепель


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

ГодыСаудовская АравияКувейтИндонезияАлжирОбъединенные Арабские Эмираты
19734,31,70,71,00,9
197422,66,51,43,35,5
1980102,217,912,912,519,5
198621,26,25,53,85,9

ПРИЛОЖЕНИЕ

Сайид Кутб
Джихад на пути Аллаха [509]509
  Начало главы


[Закрыть]

[Ниже мы приводим перевод текста, представляющего собой отрывок из книги Кутба «Маалим фи т-тарик» («Вехи на пути»).].

Имам Ибн аль-Кайим [аль-Джаузийя] [510]510
  Имам XIV в., ученик Ибн Таймийи.


[Закрыть]
кратко изложил ход джихада в исламе в своей книге «Скарб готовящегося к загробной жизни», а именно – в главе «О том, как Пророк поступал с неверными и лицемерами со времени ниспослания Откровения и до встречи со Всемогущим Аллахом.

В начале своей пророческой миссии Всевышний Аллах – да будет Он славен! – повелел ему читать во имя его Господа Создателя. В то время Он повелел ему возвещать [Истину] в сердце своем. Затем Он открыл ему айаты: «О завернувшийся [в одеяния свои]! Встань и увещевай!». [511]511
  Коран, сура 74, айаты 1–2 Здесь мы воспроизводим версию текста Кутба, которая взята нами из сборника «Аль-джихад фи сабилиллах» («Джихад на пути Аллаха»), опубликованного в 1977 г. в Каире в серии «Саут аль-хакк» («Голос истины») издательствами «Аль-Итисам» и «Аль-Джихад». В сборник вошли сочинения аль-Банны, Маудуди и Кутба, посвященные джихаду.


[Закрыть]
Затем Он повелел ему увещевать свою семью, потом – свое племя и остальных арабов, далее – всё человечество.

Став Пророком, Мухаммад в течение десяти лет только проповедовал, не сражаясь и не взимая откупа. [512]512
  Подати, которые должны были платить люди Писания, прежде всего иудеи и христиане, за возможность продолжать исповедовать свою веру в условиях мусульманского господства.


[Закрыть]
Ему было велено избегать конфликта и проявлять терпение. Аллах тогда разрешил ему переселиться из Мекки в Медину и дать бой. Потом Он повелел ему сражаться с теми, кто сражался с ним, но щадить тех, кто, не последовав за ним, с ним не сражался. После этого Он повелел ему сражаться с «многобожниками» [513]513
  Теми, кто придает Богу в «сотоварищи» других божеств.


[Закрыть]
до тех пор, пока вся религия не будет принадлежать Аллаху. Получив повеление вести джихад, он столкнулся с тремя категориями неверных – теми, с кем можно договариваться о перемирии, теми, с кем ведется война, и теми, кто платит откуп. Ему было велено заключить договор с первыми и соблюдать его до тех пор, пока они тоже будут его соблюдать. В случае опасности измены с их стороны, ему следовало приостановить действие договора, но не сражаться с ними – до тех пор, пока у него не будет уверенности в том, что они нарушили соглашение. И с теми, кто так поступал, ему было велено сражаться. Когда была ниспослана сура «Бараа», [514]514
  Речь идет о суре 9 («Покаяние»), которая содержит наиболее радикальные положения, касающиеся санкций против «неверных»


[Закрыть]
в ней было сказано как поступать с каждой из категорий неверных: ему было велено сражаться с его врагами из числа людей Писания до тех пор, пока они не заплатят откупа или не примут ислам, и вести беспощадный джихад против неверных и лицемеров. Джихад против неверных он вел мечом и копьем, а против лицемеров – доводом и словом.

Исламисты хлопают дверью?

Уважаемый читатель, вы перевернули последнюю страницу «политического романа», написанного одним из самых оригинальных и остроумных аналитиков Европы. Исследование Жиля Кепеля не нуждается в дополнительных похвалах. Мало кто столь досконально владеет мусульманской фактурой и столь виртуозно излагает свои мысли.

Всё это, однако, не означает, что высказанные французом соображения – истина в последней инстанции. Сам Кепель, будучи блестящим полемистом, готовым отстаивать до конца свои идеи, прислушивается, тем не менее, и к мнению язвительных оппонентов.

Солидаризируясь во многом с автором «Джихада…», попробую высказать некоторые собственные соображения, порою идущие вразрез с авторскими.

«(…) на наших глазах, – пишет Кепель, – близится к завершению целый исторический цикл: как мы увидим, исламистские движения вступили в фазу заката. (…) эра исламизма – период с начала 70-х годов (кстати, страницей ниже он датирует старт этой «эры» началом 80-х. – А. М.)и до конца XX в.». Таков главный постулат Кепеля, заявленный во Введении и красной нитью проходящий через всю книгу.

Да, если рассматривать в качестве исключительной цели исламистов – захват власти, то их провал очевиден. Достаточно вспомнить о судьбе талибского эмирата в Афганистане, упадке религиозного революционаризма в Иране, неудаче исламистов в Судане, Алжире, Ферганской долине, Чечне, между прочим…

Но вот интересно, могли ли исламисты вообще рассчитывать именно на такого рода успех,т. е. на построение эффективного, рассчитанного на исторически длительный срок, функционирующего на основе заявленных ими принципов исламского государства? Можно ли всерьез полагать, что шариат способен стать конституционной основой для государства, и возможно ли сотворение эффективной системы с помощью полусредневековых регламентации и запретов?

За исключением самых упертых фанатиков, в это не верили и сами исламисты.

Так что провал сформулированной в таком виде конечной цели исламистов был априорен. Констатация его краха не содержит ничего принципиально эвристического.

Обреченность исламистов подтверждает и то обстоятельство, что, даже оказываясь у власти, исламские радикалы оказываются неспособны решить ни одной из кардинальных социальных и экономических проблем общества. Наоборот – строгое соблюдение ими их же собственных лозунгов возврата к буквалистскому следованию исламскому образу жизни, связанному с ограничением, вплоть до полного запрета заимствований элементов иной культуры, ограничивает мобильность общества, сдерживает инициативу граждан, усиливает изоляцию страны от остального мира. Что, замечу, страшит мусульманские правящие элиты, в том числе традиционного характера. В 1997 году, выступая в Тегеране на саммите Организации Исламской конференции, наследный принц Саудовской Аравии Абдулла предостерегал, что «быть изоляционистом становится непозволительной роскошью…». [515]515
  Осипов АСаудовская Аравия проблемы модернизации // Обозреватель-Ob-server. 23.10.2003 (http://www.nasledi.ru/oboz/N02–99/-09.HTM).


[Закрыть]
В глазах большей части мусульманского мира пуританско-исламистский тип государственного устройства выглядит сомнительной мутацией, о чем можно судить по отношению мусульман к афганским талибам.

(С другой стороны, точно так же, как исламисты, и все прочие политические силы, в том числе квазидемократического типа, оказались бессильны решить экономические проблемы. Следуя этой логике, в мусульманском мире крах терпят все, а перспектив нет ни у кого.)

Зададимся вопросом: насколько власть, установление собственного режима правления была и остается для исламистов главной целью? Практика показывает, что куда увереннее они чувствуют себя в роли бескомпромиссной оппозиции, набирая очки критикой существующих правящих элит. Пребывание в оппозиции выглядит для исламистов куда более органичным и перспективным.

Следует ли ставить знак равенства между неспособностью исламистов создать свое государство с их уходом с политической сцены? Я бы не торопился этого делать.

ВО-ПЕРВЫХ, потому, что, несмотря на эту «условную» неудачу, исламистское движение остается политическим «актором», причем как на национальном, так и региональном уровнях. Остается оно и фактором мировой политики.

Исламистскую идеологию разделяют тысячи религиозно-политических партий и группировок. За них голосуют в среднем от 15 до 50 и более процентов избирателей в мусульманских странах. Исламисты заседают в парламентах, занимают посты в правительствах, наконец, и это самое главное – продолжают оказывать сильное влияние на самые разные слои великого мусульманского сообщества. Да и их попытки укрепиться у власти, безусловно, будут повторяться, как это имеет место, в том числе в, казалось бы достигшей невиданного для мусульманского государства уровня секулярности, Турции, где за последнее десятилетие исламистам дважды удавалось становиться во главе правительства.

ВО-ВТОРЫХ, идеология исламизма распространена во всех слоях и группах общества. Исламизм привлекателен и для бедных, и для богатых. Для бедных – исламская альтернатива содержит выход из их устойчиво бедственного положения. По справедливому замечанию Кепеля, в послевоенные годы исламизм явился реакцией на провал разного рода национальных, «социалистических», западно-ориентированных рыночных моделей развития. Его идеология глубоко социальна, что корреспондирует с имманентной «обмирщенностью» ислама как религиозной культуры и доктрины, с его претензиями на разрешение светских проблем (отсюда – и «исламская экономика», и исламское государство).

Исламисты предлагают свою, исламскую альтернативу общественного обустройства, которая должна привести к социальной справедливости, прочному государству, прекращению внешней зависимости. Кепель и многие другие ученые любят сравнивать исламскую радикальную идеологию с коммунистической, также претендовавшей на идеальную модель мироустройства. Подобно исламизму, коммунизм потерпел фиаско в сотворении такой модели, но не исчез.

Основные проблемы мусульманского общества по-прежнему не решены. И, судя по всему, в ближайшее время выход из социально-экономических трудностей не предвидится. Скорее наоборот – многие полагают, что на грани кризиса находятся некоторые мусульманские нефтедобывающие страны, что негативно скажется на общей обстановке в умме.

А значит, часть неимущих мусульман еще неопределенно долго будет видеть избавление от бед и несчастий на пути «реисламизации» общества, инкорпорации в государственную систему элементов исламской государственности, апелляцию к исламским нормативам и т. п. Иными словами, ислам останется одной из типических форм для выражения социального протеста, что опять-таки является оптимальной ситуацией для исламистов.

Сохранится корни у исламизма и среди состоятельной части мирового мусульманства, в том числе продвинутых интеллекуталов. Здесь побудительным мотивом становится стремление противостоять натиску Запада, его экономической, политической, также культурной эспансии, которая стала особенно рельефной в начале нынешнего века. Эти мусульмане хорошо знакомы с теорией Сэмюэля Хантингтона о столкновении цивилизации. И мечтают, если не выиграть это столкновение, то хотя бы достойно сразиться со своим противником. Известно, что предлагаемая Западом глобализация воспринимается многими мусульманами как попытка поставить их под внешней контроль, навязать иные, чуждые их историко-культурной традиции ценности, а в конечном счете свести мусульманское сообщество и ислам на периферию геополитики и мировой культуры. Такого рода взгляды распространены достаточно широко, и всякого рода сомнения остаются благоприятной почвой для рапространения исламистской идеологии.

В-ТРЕТЬИХ, исламизм уцелеет хотя бы потому, что становится все более гетерогенным.

В самом общем виде исламистов можно разделить на радикалов (а среди них выделить экстремистов) и тех, кто стоит на умеренных позициях. Сама по себе эта диверсификация свидетельствует о высокой степени адаптивности исламизма, а следовательно, и о его больших шансах на выживание.

Более заметны на поверхности политической жизни, как на национальном, так и в мировом масштабах, экстремисты. «Классикой» экстремизма в последнее десятилетие стала «аль-Каида» во главе с ее обросшим мифологией Усамой бен Ладеном. До сих пор никто толком так и не мог сказать, насколько велика харизма Бен Ладена в мусульманском мире. Думается, она весьма значительна и по мере обострения конфликтов в Афганистане, Ираке, на Ближнем Востоке, вокруг Ирана и т. д. будет возрастать. Говорить об этом считается не всегда уместным, поскольку такой взгляд, дескать, вбивает клин в межконфессиональные отношения. Но тем не менее этовполне очевидно, поскольку сегодня именно Бен Ладен и его люди сумели дать «неадекватный ответ» США, обнаружив уязвимость Америки, всего Запада в столкновении с мусульманским миром. Теракты 11 сентября не были хлопком дверью уходящего исламизма.

В этой связи вспоминается высказывание автора «Осени средневековья», знаменитого политолога Й. Хейзинги, написавшего, что «непосредственные проявления страсти» способны вторгаться в политическую жизнь в таких масштабах, что отодвигают на второй план расчет и рациональность. «Отодвижение» рациональности стало козырной картой исламистов и главной причиной их популярности. (Не потому ли несколькомесяцев спустя после теракта 11 сентября Бен Ладен занял третье место по степени приближенности к идеальномуобразу мусульманина среди конформистски настроенных, умеренных по своим религиозно-политическим взглядам мусульман Москвы. [516]516
  Что на уме у московских мусульман: Сенсационные данные социологического опроса, проведенного в трех мечетях города Москвы // Все об исламе. 2002. № 1. Март. С. 9.


[Закрыть]
)

«Бен-ладенизм» в равной степени может рассматриваться и как сила исламского радикализма, и как его слабость. Слабость – в его театрализованной иррациональности, никоим образом не могущей помочь сотворению идеальной модели исламского общества. Сила – в неспособности кого бы то ни было противостоять отчаянию исламского радикализма, в том, что 11 сентября может быть тиражировано в большем или меньшем масштабе в любое время, в любом месте, против любого государства или целой коалиции государств.

Умеренные сторонники исламского государства претендуют на то, чтобы вписаться в современную картину мира. Для них исламское государство уже не фетиш, а некая идеологема, которая не есть препятствие для того, чтобы встроиться в политическую чресполосицу, занять в ней свою специфическую нишу. Они готовы к конструктивному диалогу с мусульманскими и немусульманскими оппонентами.

Наличие «умеренного исламизма» сужает социальное и политическое поле экстремизма. Умеренные исламисты становятся барьером на пути распространения экстремизма и сами начинают бороться против него. Не все специалисты согласны с необходимостью дифференцировать исламистов на умеренных и радикалов. Так, российский исследователь Игорь Добаев пишет, что, несмотря на имеющиеся различия между «умеренными» и «экстремистскими» крыльями радикального исламского движения, наблюдается определенный уровень их взаимодействия». Он же считает, что умеренное и экстремистское крылья в радикальном исламском движении являются«двумя сторонами одной медали». [517]517
  Добаев И.П.Исламский радикализм. Ростов-на-Дону, 2003. С. 77–78.


[Закрыть]
Соглашаясь с первой позицией, я все-таки не до конца разделяю вторую: с «умеренными исламистами» можно (и нужно) общаться.

В книге Кепеля приводятся многочисленные примеры перехода исламистов на умеренные позиции в Тунисе, Алжире, Египте, Иордании, Турц ии ит. д. Касаясь Турции, ученый описывает случай с фундаменталистской партией «Рефах», которая, призывая к «справедливому порядку», использовала и светские, и религиозные лозунги. Тем самым она сумела объединить силы, необходимые для ее прихода к власти: религиозную буржуазию, неимущую городскую молодежь, активистов-интеллектуалов. Придя же к власти, турецкие исламисты не стали ниспровергать лаицистские установки основателя Турции Мустафы Кемаля Ататюрка.

Кепель напоминает о предпринятой в 1999 году попытке выработать некую «хартию исламистов», в которой должны были содержаться установки на создание гражданского общества, решение женского вопроса и т. д. Фактически речь идет о смыкании умеренных исламистов со взглядами тех, кого принято относить к модернизаторскому или реформаторскому крылу мусульманской общественной и богословской мысли. Символично, что идеи гражданского общества разделяет внук основателя знаменитой фундаменталистской организации «Братьев-мусульман» Хасана аль-Банны Тарик Рамадан.

Итак, сегодня исламизм уже не может быть определен как однородный политический, религиозный и идеологический феномен. В каждом отдельном случае необходимо четко представлять, что на самом деле стоит за тем или иным лозунгом, насколько данное конкретное действие (например, участие в коалиции вместе со светскими партиями или принятие на себя ответственности за совершение террористического акта) является конъюнктурным, а насколько отражает стратегические изменения в деятельности исламистов.

Как радикальные, так и умеренные исламисты заявляют, что являются сторонниками демократии, причем зачастую избегают при этом говорить об особой «исламской демократии». Они полагают, и это звучит справедливо, что при демократической системе у них будет больше возможностей для расширения влияния в обществе, а равно и для вхождения в административные структуры власти. Вместе с тем, пользуясь благами демократии и не будучи преследуемы своими противниками, исламисты утрачивают ореол жертвенности (шахидизма), который усиливает их авторитет и уважение в глазах мусульман. Таким образом, для исламистов демократия представляет своего рода ловушку, даже двойную ловушку: 1) она ограничивает возможности их эмоционального воздействия на общество; зато 2) создает условия для прихода к власти, после чего, как было сказано выше, они обнаруживают свою несостоятельность в управлении государством и вынуждены отказываться от многих своих установок.

Проблема исламизма присутствует на постсоветском пространстве, в том числе в России. Здесь, как и повсюду, в соответствии с логикой Жиля Кепеля, исламисты потерпели крах, ибо им не удалось добиться создания своего государства или хотя бы подконтрольной им территории, управляемой в соответствии с шариатским законодательством. Сравнительно большего успеха исламисты могли бы ожидать в Ферганской долине, где среди части населения была популярна идея халифата. Но и там говорить всерьезо возникновении исламского государства не приходится.

Заметным успехом исламистов можно считать их участие в правящей коалиции в Таджикистане, где после длительной гражданской войны был достигнут компромисс между Партией исламского освобождения и светской Народно-демократической партией. Любопытно, что именно Таджикистан является наглядным свидетельством «размягчения» исламистов, их отказа от радикальных требований и фактического перехода на позиции модернизаторства. Нынешние вожди и идеологи ПИВТ более не считают себя фундаменталистами и отождествляют себя скорее с реформаторским направлением в исламе.

После известных событий 11 сентября 2001 года и последовавшего затем разгрома талибского Афганистана исламские радикалы Центральной Азии были частично уничтожены, частично подавлены. Развалилось Исламское движение Узбекистана, а его лидер, едва не обретший харизму Джума Намангани, был убит. В подполье ушла наиболее многочисленная и влиятельная в Центральной Азии «Хизб ат-Тахрир аль-Ислямий» (ХТИ, Партия исламского освобождения). Практически прекратили свое существование мелкие группы и кружки.

Тем не менее исламизм в Центральной Азии отнюдь не исчез, но принял другое, более «цивильное» обличье. Кстати, ХТИ никогда не акцентировала в своей деятельности силовой момент, постоянно подчеркивая, что ее задачей является агитация и пропаганда. Кроме того, инструментом ее борьбы является проникновение – медленное и осторожное – в административные структуры и воздействие на местные режимы, прежде всего узбекистанский, изнутри. И надо признать, что на этой стезе ХТИ достаточно преуспела Во всяком случае есть свидетельства, пусть и неофициальные, что ее члены и сочувствующие занимают посты среднего звена, в том числе в силовых ведомствах.

Поддержанию исламистского влияния способствует и стабильно тяжелая экономическая обстановка, которая вновь и вновь пробуждает у местных мусульман интерес к иным, нетривиальным путям выхода из кризиса.

Что касается Российской Федерации, то здесь наиболее заметные позиции сторонники исламизма завоевали на Северном Кавказе. В российской печати эту публику чаще всего именуют «ваххабитами». (Сами себя они определяют как салафиты (т. е. приверженцы исламской традиции, идущей непосредственно от Пророка Мухаммада и его сподвижников) или просто мусульмане.) Собственно говоря, не столь важно, какая дефиниция будет подобрана к исламским радикалам на юге России. Важно то, что в конце 1990-х они претендовали на создание на Северном Кавказе исламского государства – от Черного моря до Каспийского, управляемого в соответствии с шариатом. Но даже во время наивысшей активности исламистов было очевидно, что таковое им не построить, как минимум, по двум причинам. Во-первых, потому что большая часть мусульманского сообщества на Северном Кавказе выступает против исламского государства, а исламисты всегда опирались на пусть и энергичное, способное на самопожертвование, но все же меньшинство. Во-вторых, построить халифат от моря до моря не позволила бы Москва.

Не больше шансов было у них и на построение «исламской республики» в Чечне, большинство населения которой поддерживало идею светского государства.

В 1999–2000 годах исламистам (ваххабитам) был нанесен удар, в результате которого их претензиям на создание исламских анклавов – будь то во всем регионе, в Чечне или в небольшой, включающей 4 села, так называемой Кадарской зоне Дагестана – был положен конец. Однако и после военного поражения исламистов, после их высылки и расселения религиозный радикализм не истаял окончательно. Исламизм, как идеология оппозиции, продолжает существовать. Его корни и в нерешенности сугубо мирских проблем Радикальный ислам востребован в силу того, что в нем ищут ответа на вопросы, которые не в состоянии разрешить светская власть. Острота раскола среди верующих, а равно и среди духовных авторитетов определяется не столько собственными богословскими спорами, сколько политикой, ибо ортодоксальное духовенство в союзе с шейхами и их мюридами выступает на стороне администрации. Напротив – исламисты критикуют власть за неспособность и нежелание решать житейские проблемы мусульман, за коррупцию, неспособность противостоять преступности, объясняя это отступлением президентов, министров и чиновников от норм истинного ислама. Всё это вместе взятое определяет популярность исламистов на Северном Кавказе, а также их перспективы на ближайшее будущее. Еще раз повторю, что большинство мусульман региона против создания исламского государства, зато они готовы поддерживать критику нынешней системы, в том числе с религиозных позиций.

Таким образом, с одной стороны, на Северном Кавказе, как и и везде, у исламистов нет шансов установить исламское правление; с другой – их влияние, как оппозиции, политическое присутствие будет оставаться весомым.

Кроме того, поддержанию авторитета исламистов на Северном Кавказе, в Центральной Азии способствует внешний фактор. Это напрямую связано с ситуацией на Ближнем Востоке, в Ираке, Афганистане, в других регионах, где исламским радикалам непосредственно противостоят силы Запада, включая Россию, и где против радикального ислама борются вестернизированные элиты. Сегодня, несмотря на самые энергичные меры, в том числе осуществляемые в рамках борьбы против международного (читай – исламского) экстремизма и терроризма, непотопляемость исламских радикалов становится особенно очевидной.

Конечно, то, что происходит сегодня в мусульманском мире, можно назвать и «агонией исламизма». Но, во-первых, эта «агония» явно затягивается. В конце 2003 года в Калифорнии я присутствовал на конференции, участники которой (профессионалы высокого класса) должны были ответить на вопрос: как долго человечество будет иметь дело с религиозным экстремизмом? «Не менее 10 лет» – был ответ большинства, причем многие говорили о 20–30—50 годах, нескольких поколениях и сравнивали борьбу против экстремизма с борьбой против бедности: столь же длительной, сколь и безуспешной.

Жиль Кепель и его единомышленники полагают, что прежний исламизм, обнаружив свою несостоятельность в вопросах государственного строительства, эволюционирует в некий «постисламизм». «Неясность путей перехода от эры исламизма к «постисламизму» напоминает дебаты вокруг «посткоммунизма» в бывших советских республиках, – пишет он. – В обоих случаях […] сложившаяся ситуация свидетельствует об этическом крахе модели, ставшей отныне достоянием истории, пройденным и отвергнутым, а не утопией грядущего будущего». Однако крах, тем более этический,исламистской модели не означает ее уход в небытие. Основанная на религии, любая утопическая модель общественного устройства, особенно в социуме с незавершенной или абортированной модернизацией, прочно имплантирована в сознание значительного числа его членов Стремление улучшить свой образ жизни, одновременно доказать, что мусульманский мир есть равноправный партнер или достойный оппонен г Западу остается одной из главных и в обозримом будущем вечных причин существования исламистской идеологии, следующих ее заповедям партий и движений Исламистская ниша никогда не останется пустой

Алексей Малашенко, доктор исторических наук, эксперт Фонда Карнеги, проф МГИМО МИДРФ

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю