Текст книги "Джихад. Экспансия и закат исламизма"

Автор книги: Жиль Кепель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Складывается впечатление, что после победы исламистов на июньских муниципальных выборах 1990 года власти начали постепенно утрачивать контроль над происходившими событиями, ограничиваясь лишь слабой реакцией на инициативы ИФС, организовывавшиеся этой партией митинги, демонстрации и другие акции протеста и неповиновения в контролируемых исламистами коммунах. В Алжире устанавливалось характерное для революционного периода состояние «двоевластия». Начавшаяся в январе 1991 года война в Заливе и последовавшее затем с территории Саудовской Аравии наступление на Ирак сил западной коалиции во главе с США стали предлогом для проведения массовых демонстраций протеста в поддержку Багдада. Для ИФС эти шествия были прекрасным поводом демонстрации своей силы правившему режиму. На одной из демонстраций, во главе которой в форме афганских моджахедов шествовали вернувшиеся из Пешавара «джихадисты», находился и Али Бенхадж. Облаченный в военную форму, Бенхадж возглавил митинг у здания Министерства обороны. Манифестанты требовали сформировать добровольческий корпус для отправки на помощь Саддаму Хусейну. Символика происходившего имела двойной смысл. С одной стороны, подобное вторжение в сферу, которой распоряжалась армия, явилось вызовом для военной иерархии, послужило сигналом опасности для армейских рядов, и именно поэтому генштаб решился выступить против исламистов. С другой стороны, иракские события выявили слабые места ИФС: в первое время Мадани, в знак признания нефтемонархиям за оказанную ими финансовую помощь, занял про-саудовскую позицию. Однако он был вынужден уступить Бенхаджу, который поддерживал Ирак, сумев направить народный энтузиазм на поддержку Саддама Хусейна. Происходившее стало дополнительным свидетельством того, что бедная городская молодежь была способна навязывать свои взгляды и пристрастия партии, руководство которой оказывалось бессильным перед этим напором. Для средних классов, опасавшихся реванша «хиттистов», это стало дополнительным поводом для беспокойства. Напряженность между правившим режимом и ИФС, а также возраставшие противоречия внутри самой партии достигли новой отметки в конце мая – с принятием решения о новой нарезке избирательных округов для предстоящих в июне парламентских выборов. Передел избирательных округов имел целью повлиять на результаты голосования. Посчитав, что его предали, Мадани призвал ко всеобщей забастовке, пытаясь тем самым добиться от властей отмены принятого решения. Однако вскоре забастовка перетекла в стычки и беспорядки, в которых бедная городская молодежь сыграла ведущую роль. Правительство было вынуждено передать в распоряжение ИФС одну из самых больших площадей столицы, на которой на протяжении недели исламисты стали устраивать сидячие забастовки. Именно в этот момент генштаб принял решение о прямом вмешательстве в происходившее, чтобы положить конец состоянию двоевластия, грозившему вылиться в вооруженное восстание. Вечером 3 июня было объявлено осадное положение. Танки начали разгон демонстрантов. Армейское руководство назначило нового премьер-министра, Сид Ахмада Гозали, который объявил о переносе выборов на декабрь. Затем армия обрушилась на опорные пункты ИФС на местах. Со зданий мэрий, находившихся с прошлого года под контролем ИФС, были сорваны вывески «исламских муниципалитетов». Бенхадж призвал к восстанию, а Мадани угрожал начать джихад, если армия не вернется в казармы. Однако эти призывы и угрозы прозвучали слишком поздно: армия уже вовсю действовала, а популярность ИФС была подорвана колебаниями, проявленными руководством исламистов во время июньских событий. ИФС уступил инициативу армии, отныне генштаб непосредственно управлял страной. 30 июня Бенхадж и Мадани были взяты под арест за призывы к мятежу и вооруженному восстанию. Оба пробудут в тюрьме вплоть до окончания гражданской войны.

Результатом «повстанческой забастовки» стало углубление раскола в рядах исламистского движения. Двоевластие Мадани и Бенхаджа сменилось многовластием мелких руководителей, которые ожесточенно боролись между собой за лидерство в партии. Сторонники вооруженных методов борьбы, объединившись вокруг уцелевших членов группы Буяли и бывших афганских «джихадистов», ушли в подполье. Они отрицали мирный путь завоевания власти путем выборного процесса и были готовы незамедлительно перейти к насильственным методам. Их первой показательной акцией стало жестокое нападение на пограничный пост в Геммаре, где «афганцы» обезглавили новобранцев. Они сделали это 28 ноября 1991 года, чтобы отметить (с разницей в четыре дня) вторую годовщину со дня гибели в Пешаваре «мученика» Абдаллаха Аззама. Налет явился отправной точкой начала джихада на алжирской территории – джихада, которому афганский опыт и символика придадут соответствующее словесное оформление. Этот теракт дополнил картину преемственности методов и традиций войны за независимость, подхваченных Буяли.

Из партии, уже утратившей влияние на многочисленные вооруженные группировки, вышли ее наиболее «радикальные» основатели, которые критиковали Мадани за «политиканство». С другой стороны, в нее вливались технократы «джазаристы», видевшие в ослаблении партии возможность завладеть ее структурой. На партийной конференции, прошедшей в Батне 25–26 июля 1991 года, молодому инженеру Абдель Кадеру Хашани, заявлявшему о своей приверженности линии Мадани, удалось перехватить контроль над партийным аппаратом и найти компромисс между различными течениями. Успех Хашани явился свидетельством возраставшего влияния «джазаристов». Арестованные в июне лидеры партии оставались пока в тюрьме. Армия оказывала непрекращавшееся давление на исламистов: подвергались аресту Хашани и другие руководители ИФС, правда, затем их освобождали. Военные полностью перехватили политическую инициативу в стране. Однако, несмотря на это, Хашани принял решение участвовать в выборах, первый тур которых был назначен на 26 декабря. ИФС противостояли две другие исламистские организации, бывшие в тесном контакте с властями: партия «Нахда» Абдаллаха Джабаллаха и «Хамас» Махфуда Нахнаха. Эти партии отнимут часть голосов у ИФС, особенно в среде религиозной буржуазии, обеспокоенной кризисной ситуацией в стране. Многие молодые радикалы, разуверившиеся в выборах, не пойдут к урнам. На выборах ИФС потеряет более одного миллиона голосов (почти четверть по сравнению с муниципальными выборами в июне 1990 года). [183]183
  В июне 1990 г. ИФС получил 4 331 472 голоса (54,25 % от общего числа проголосовавших) и 3 260 222 голоса (47,27 %) в декабре 1991 г. Таковы официальные данные, к которым следует относиться с осторожностью (ИФС их оспаривает). Относительное снижение популярности ИФС, бесспорно, отчасти можно объяснить возросшим нежеланием голосовать бедной молодежи, разуверившейся в избирательном процессе, и изменением в режиме голосования по доверенности. Более точный анализ результатов выборов невозможен из-за отсутствия достоверных социологических данных. См.: FontaineJ. Les elections legislatives algeriennes // Maghreb-Machrek. 1992. Mars. № 135. P. 155.


[Закрыть]Тем не менее партия одержит впечатляющую победу, завоевав 118 мест в первом туре (у ФНО – 16), то есть более 47 % от общего числа голосов.

Этот неоспоримый успех не позволил президенту Шадли осуществить свой план – включить часть исламистских элит в состав подконтрольной ему коалиции: прогнозы относительно результатов второго тура гарантировали ИФС абсолютное большинство мест. 11 января 1992 года армия «ушла» Шадли в отставку, 13 января были приостановлены выборы, а 4 марта – распущен ИФС. За это время партийный аппарат был подвергнут жесточайшим репрессиям, тысячи активистов и избранников ИФС оказались интернированы в лагеря в Сахаре, а мечети взяты под наблюдение.

Так складывались предпосылки к началу гражданской войны, которая продлится вплоть до конца 90-х годов (об этом мы поговорим в третьей части книги). Однако ИФС как массовая исламистскаяпартия выжила, хотя ее организационная структура и подверглась разгрому после январского военного путча, которому исламисты не смогли оказать должного отпора. Союз между бедной городской молодежью и религиозными средними классами, который исламистская интеллигенция смогла заключить, не привел к захвату власти – в отличие от Ирана, где движение ассоциировалось с единственной харизматической фигурой ее лидера. Несмотря на противоречия между различными социальными составляющими движения, Хомейни удалось вовлечь в революционный процесс, направленный против существующего режима, всё общество. Хотя на момент своего роспуска ИФС и оставался влиятельнейшей партией в стране, пик его популярности был уже позади. Кульминацией успеха ИФС стал июнь 1990 года, когда исламисты установили контроль над муниципалитетами. Успех на муниципальных выборах позволил исламистам укрепить свое влияние в тех слоях общества, которые и до этого были на их стороне. Однако они оттолкнули от себя третируемые ими светские средние классы, «детей Франции», как они их с пренебрежением называли. Представители этих слоев населения убедились, что в случае прихода к власти исламистов они станут первыми козлами отпущения, отданными на произвол «хиттистов». В Иране, наоборот, эти секуляризированные классы и даже коммунистическая партия встали на сторону Хомейни, а последний удар по шахскому режиму был нанесен со стороны рабочих нефтепромыслов, равнодушных к исламистской риторике. В Алжире правившему режиму удалось заручиться поддержкой социальных групп и слоев общества, которые, хотя и находились в меньшинстве, оказали исламистам достойное сопротивление. Власть имела надежную опору в лице армии. Ее генеральный штаб сплотился вокруг него, так как имел все основания опасаться прихода к власти исламистского движения, лидеры которого не оставляли военной элите никаких надежд на выживание. В отличие от Ирана армия, несмотря на призывы Бенхаджа в 1991 году к мятежу, не перешла на сторону ИФС. Кроме того, правивший в Алжире режим сохранял традиционную опору в «революционной семье» (ветеранов войны за независимость, завладевших в 1962 году имуществом поселенцев). Эти люди, сами прибегавшие к насилию с целью обогащения, опасались, что нечто подобное будет совершено по отношению к ним самим. В шахском Иране не было подобной социальной силы, привилегии которой были бы напрямую связаны с продолжением существования монархического строя. Наконец – и это главное – представители светских городских средних классов, благосостояние которых не зависело от существовавшей системы, сами страдавшие от коррупции, взяточничества, протекционизма, проживавшие в довольно скромных условиях, стали опасаться прихода к власти непримиримых исламистов, которые могли приняться за искоренение их культурных привычек, кулинарных пристрастий и манеры одеваться. Nolens vokns,эти социальные группы, хотя и малочисленные, но занимавшие ответственные посты, пользовавшиеся влиянием в обществе и в административном аппарате, поддержали государственный переворот, [184]184
  Политическим выразителем этой поддержки режима со стороны городских средних классов стал Национальный комитет за сохранение Алжира (НКСА), созданный ad hoc в январе 1993 г. Помимо немногочисленных, но активных партий, таких как Партия социалистического авангарда (ПСА) и Объединение за культуру и демократию (ОКД), в него вошли профсоюз директоров государственных предприятий и, что особенно важно, Всеобщий союз алжирских рабочих (ВСАР). Последний являлся влиятельным и хорошо организованным объединением, которым руководил М. Бенхамуда. Исламскому профсоюзу труда (ИПТ), созданному ИФС, так и не удалось ослабить позиции ВСАР среди рабочих крупных предприятий. В отличие от Ирана рабочие и служащие нефтедобывающего сектора промышленности не встали на сторону ИФС и сохраняли верность действовавшей власти на протяжении всего периода гражданской войны.


[Закрыть]тогда как в Иране они отвернулись от шаха.

Оказавшись лицом к лицу с коалицией, спаянной страхом перед угрозой исламистского реванша, исламисты в конечном итоге проиграли по той же причине, которая раньше обеспечивала им успех: не имея достойных соперников в алжирской религиозной среде, молодые радикалы без особого труда полностью подчинили ее себе. В отличие от Египта, где после убийства Садата их собратья столкнулись с оппозицией в лице улемов Аль-Азхара, в отличие от Ирана, где шиитское духовенство поставило на вооружение идеи Шариати, алжирские исламисты в 1988–1992 годах без особого труда овладели инициативой в идеологической пропаганде первозданных ценностей ислама и идей Исламского фронта спасения. Однако их молодость, нетерпеливость, резкость, политическая незрелость отпугнули светские средние классы, помешав движению заручиться поддержкой последних вкупе с «хиттистами» и религиозной буржуазией. Гражданская война сделает еще более явной эту ограниченность исламистского альянса, когда благочестивые деятели бывшего ИФС сами станут жертвами банд молодых пролетаризированных «сторонников джихада».

Глава 6
Военный путч суданских исламистов

В 1989 году – знаковом году для экспансии исламистского движения по всему миру – так и не случилось события, которое должно было привести к созданию на его основе устойчивого режима в Алжире, несмотря на успехи ИФС. Как ни парадоксально, но главная победа была одержана в Судане под руководством Хасана ат-Тураби: здесь она стала результатом военного переворота, произошедшего без какого-либо народного участия. Эта победа явилась следствием длительных усилий по внедрению в госаппарат, армию и финансовую систему исламистской интеллигенции, связанной с нарождавшейся набожной буржуазией.

В Судане «Братья-мусульмане» появились лишь в 1944 году, то есть через пятнадцать с лишним лет после создания этой организации в Египте Хасаном аль-Банной. [185]185
  О зарождении движения см.: Мекки X. Харакат аль-ихван аль-муслимин фи с-судан [Движение «Братьев-мусульман» в Судане], 1944–1969. 4-е изд. Хартум: Дар аль-баляд ли т-тыбаа ва н-нашр, 1998. Несмотря на очень тесные отношения между Египтом и Суданом, интеллигенция которого выезжала на учебу в Каир и подпадала там под влияние «Братьев-мусульман», суданский филиал этой организации появился намного позже, чем в Сирии, Иордании и Палестине, из-за давления со стороны Британской колониальной державы. Из работ на английском языке рекомендуем книгу одного из активистов «Братьев-мусульман» в Судане, Абдель Ваххаба аль-Эфенди: al-Effendi A. Turabi's Revolution: Islam and Power in the Sudan. L.: Grey Seal Books, 1991.


[Закрыть]В отличие от египетских «Братьев-мусульман», быстро завоевавших популярность в средних слоях населения, деятельность суданских «Братьев» вплоть до 60-х годов оставалась ограничена узким кругом выпускников вузов и интеллектуалов. Как и в других странах Черной Африки, мусульманское религиозное пространство находилось здесь под жестким контролем братств: [186]186
  Положение, сложившееся в Судане в 60-х годах, можно сравнить с положением в независимом Сенегале, где братства взяли почти под полный контроль религиозную сферу, оставив лишь небольшую нишу для салафитов, ваххабитов и «Братьев-мусульман», см.: Tnaud J.-L Introduction // Islam et islamistes au sud du Sahara / Sous la dir. de Ousmane Kane et J.-L. Triaud. P.: Karthala, 1998. P. 16–20.


[Закрыть]последние оставляли слишком мало места для ригористической и городской идеологии «Братьев», боровшихся за исламизацию общества и государства, в которых они практически не были представлены. Суданский мир религиозных братств был в основном поделен между двумя большими ветвями, интересы которых выражали две политические партии. Ансары [187]187
  3 О братстве ансаров в современную эпоху см.: Prunter G. Le mouvement des Ansars au Soudan depuis la fin de l'Etat mahdiste (1898–1987) // Islam et isla-mistes. P. 41.


[Закрыть]считали себя преемниками Мухаммада бен Ахмада, объявившего себя аль-Махди, или мессией, который в 1881 году объявил джихад британским колонизаторам. После завоевания независимости в 1956 году ансары выражали свои интересы через партию «Умма» Братство Хатмийя, традиционно более привязанное к Египту, было представлено Юнионистской демократической партией. Как первые, так и вторые отдавали предпочтение традиционному политическому механизму: послушание членов партии ее руководителю напоминало традиционное благоговение учеников перед своим суфийским учителем, который, в свою очередь, раздавал благословение (барака)своим приверженцам и брал их под защиту. Ансары, возглавлявшиеся семейством аль-Махди, широко представленные в деревенской среде, обладали большим влиянием в сельскохозяйственных регионах страны; братство Хатмийя, которым руководило семейство аль-Миргани, пользовалось очень большим авторитетом на базаре и в торговых кругах. В среде малочисленной городской интеллигенции 60-х годов исламистское движение столкнулось с конкуренцией Коммунистической партии, самой многочисленной в арабском мире. Компартия имела прочную базу в университетских кругах, а также среди рабочих-путейцев Судана, где колонизаторы, уходя, оставили после себя развитую сеть железных дорог. Арабские националисты также пользовались здесь влиянием, как и в других странах региона Однако Судан был лишь отчасти арабской страной. [188]188
  Из тридцатитрехмиллионного населения Судана (по переписи 1998 г.) 70 % являлись мусульманами-суннитами, остальные 30 % распределялись следующим образом: христиане составляли 5 %, последователи местных традиционных культов – 25 %. Последние проживали в основном на юге страны, но из-за миграции, вызванной военными действиями в этом регионе, они заселяли новые кварталы на окраинах Хартума. В этническом отношении 52 % суданцев были причислены к «чернокожим», 39 % – к «арабам». См. «Facts on Sudan»: http:/www.sudan.net (данные на май 1999 г.).


[Закрыть]Юг страны, в основном анимистический и христианский, противился любому националистическому проекту на базе арабизма или – позднее – ислама, опасаясь, что его реализация нанесет ущерб негроафриканской самобытности региона.

В этих условиях появился харизматический руководитель, который привел суданских исламистов к победе благодаря военному путчу 1989 года. Хасан ат-Тураби, родившийся в 1932 году в семье религиозных деятелей – потомков младшего аль-Махди, обладателя барака,– получил традиционное кораническое образование, а затем изучал право в Хартумском университете, который окончил с дипломом адвоката. Он продолжил учебу в Лондоне, где в 1957 году стал магистром, а в 1964 году в Париже защитил докторскую диссертацию. [189]189
  Во время своего пятилетнего пребывания на французской земле Тураби принял участие в создании Ассоциации исламских студентов во Франции (АИСФ) – движения, близкого к «Братьям-мусульманам». Лидером Ассоциации стал Хамидулла, профессор индийского происхождения, автор популярного в исламистских кругах французского перевода Корана. О пребывании Тураби во Франции см.: al-TourabiH. Islam avenir du monde: Entretiens avec Alain Chevalieras. P.: J.-C. Lattes, 1997. P. 301. Об АИСФ см.: Kepel G. Les ban-lieues de l'islam. P. 6. Защита диссертации автором (Les pouvoirs de crise dans les droits anglo-saxon et francais, etude de droit compare) состоялась 6 июля на юридическом факультете Парижского университета.


[Закрыть]В том же году по возвращении в Хартум он был назначен деканом юридического факультета. В октябре военная диктатура, правившая в стране с 1958 года, была сброшена, и на смену ей пришло гражданское правительство с социалистическим уклоном.

Этот тридцатидвухлетний интеллектуал-полиглот пользовался двойной легитимностью как традиционный, так и современный лидер, на чем он с блеском играл. Образование, полученное на Западе, он использовал, чтобы по подобию организации «Братья-мусульмане» создать исламистское политическое движение, Фронт исламской хартии (ФИХ). Структура ФИХ во многом напоминала структуру суданской Коммунистической партии. ФИХ порвал с «Братьями-мусульманами», которые в первую очередь занимались религиозным просветительством. [190]190
  Приоритет, отдавававшийся Тураби политическому активизму и завоеванию власти, заставил его отойти от некоторых канонов «Братьев-мусульман» и даже прибегнуть к самостоятельной интерпретации некоторых положений догмы. В 1999 г. официальная суданская ассоциация «Братьев-мусульман» не участвовала во власти, квалифицированной ее руководителем как «результат военного переворота» и названной «тоталитарной». «Братья» упрекали Тураби за то, что тот пошел против линии сахаба (сподвижников Пророка) и проповедовал собственные несуразные идеи по поводу ислама, почерпнутые из западной литературы. Особенно они осуждали еретический характер его высказываний насчет женщин, «о которых он говорил, что их место не в доме» (из беседы автора с шейхом Садиком Абдаллой Абдель Маджидом, Хартум, 15 мая 1999 г.). О позиции Тураби по «женскому вопросу», состоявшей в том, что женщина не должна замыкаться в своем жилище, и о его расхождениях в данном вопросе с «Братьями-мусульманами» см.: al-Tourabi H. Op. cit. P. 34–37. Суждения Тураби на сей счет представлены в его труде «О положении женщин в исламе и в исламском обществе» (1973 г.), написанном в тюрьме в то время, когда движение стремилось привлечь на свою сторону образованных женщин и студенток, находившихся под влиянием левых и коммунистов. В своих статьях Тураби рассуждал об индивидуальной ответственности женщин и их одинаковом праве с мужчинами, призывая слабую половину человечества к участию в общественной жизни.


[Закрыть]На выборах в законодательные органы власти в апреле 1965 года ФИХ получил лишь семь мест (два из них – в избирательных округах, отведенных для баллотирования лиц с высшим образованием, [191]191
  В Судане существует два избирательных округа: один – для «масс», другой – для «людей с дипломами». Эта система позволяет последним обеспечивать большее представительство своей социокультурной группе.


[Закрыть]остальные 11 мандатов достались левым). На студенческих выборах в том же году Фронт получил 40 % голосов, что явилось результатом успешной прозелитической работы в университете Исламисты уже дышали в затылок левым, получившим всего на 5 % голосов больше (45 %). [192]192
  См.: Мекки X. Указ. соч. С. 72–73.


[Закрыть]В нижней палате парламента, Народном собрании, решающее слово голоса принадлежало партии «Умма» (76 мест). Лидерство политиков – выходцев из рядов религиозных братств и общин – в аграрной стране (более 80 % населения проживало в сельской местности) было вполне объяснимо. Председатель партии Садик аль-Махди был назначен премьер-министром. Тураби, ставший его деверем, присоединил ФИХ к «Умме». Таким образом «Братья» получили доступ в парламентский комитет по разработке Конституции, который предложил сделать ислам государственной религией, а шариат – главным источником права. Для партии малочисленных интеллектуалов это была возможность присоединиться к доминировавшему братству, отмеченному происхождением от аль-Махди, и актуализировать опыт последнего, потребовав применения шариата в современную эпоху так же, как это было в махдистском государстве [193]193
  Речь идет о феодально теократическом государстве, возникшем в ходе Махдистского восстания 1881–1898 гг (Примеч ред)


[Закрыть]в конце XIX века. Подобная тактика позволила исламистам проникнуть в самое сердце политического истеблишмента. Однако, ставя шариат в центр суданской идентичности, они отталкивали от себя 30 % суданских граждан-немусульман, преимущественно жителей юга. В условиях сильнейшей напряженности, вылившейся в конечном счете в гражданскую войну на юге, военный переворот июня 1969 года привел к власти генерала Нимейри, получившего поддержку коммунистов, насеровского Египта и братства Хатмийя. ФИХ был распущен, а Тураби провел семь лет в застенках.

Не имея опоры в народе, симпатии которого были обращены на братства Ансар и Хатмийя – и соответственно, на их политические партии, – исламисты были вынуждены вести терпеливую работу по собственной популяризации в студенческой среде, этой колыбели интеллигенции, и среди современных религиозных средних слоев. В тюрьме Тураби написал книгу «Положение женщины в исламе», в которой, настаивая на ношении платка, призывал женщин к участию в общественной жизни. Это вызвало враждебность к нему со стороны наиболее консервативных кругов, но позволило движению пополнить свои ряды многочисленными студентками, которым до сих пор только левые, светские партии и коммунисты предлагали мировоззрение, учитывавшее их стремление к эмансипации. В этот период Компартия, на которую опирался Нимейри при захвате власти, утратила расположение диктатора. Он уничтожил партийную организацию, нанеся ей удар, от которого та уже не могла оправиться. Это облегчило исламистам привлечение на свою сторону образованных элит, среди которых ранее преобладало влияние КП. В 1977 году в условиях экономического спада и непрекращавшейся гражданской войны на юге страны положение режима стало отчаянным. Нимейри издал тогда декрет о «национальном примирении», выпустив из тюрем с ппозиционеров и вернув в страну политэмигрантов. Тураби и его приверженцы сыграли в этом важную роль, проникнув в высший эшелон администрации, где их образование, полученное, как правило, на Западе, сделало их незаменимыми для нормального функционирования госаппарата. «Прагматизм» суданского исламистского движения, для которого Тураби разработал теорию под названием «фикхад-дарура»(«юриспруденция необходимости») и который побуждал его участников занимать вся доступные посты во властных структурах, вытекал из замкнутости и элитарности организации. В отличие от египетских «Братьев-мусульман», алжирских, палестинских или иранских исламистов, пытавшихся на первых порах вести пропаганду в народных массах, Тураби и его соратники (более близкиев этом к Маудуди и пакистанской «Джамаат-и ислами» или Анвару Ибрахиму и малазийской АБИМ) были сторонниками исламизации общества «сверху». Они полагали, что завоевание власти «просвещенной» элитой позволит им претворить свой проект в жизнь.

Преследуя эти цели, представители исламистской элиты выступили посредниками между Суданом и Саудовской Аравией, которая, находясь на пике финансового могущества после октябрьской войны 1973 года, стремилась упрочить связи с этой близкой страной, омываемой водами Красного моря и являвшейся крупным поставщиком рабочей силы; [194]194
  После 1973 г. число суданских эмигрантов в страны Аравийского полуострова превысило 1 млн человек, из которых некоторые заняли ответственные посты, в частности в вооруженных силах этих стран. Перевод денег на родину осуществлялся обычно теневыми каналами, поскольку большинство суданцев не испытывало доверия к государственным банкам. Исламистские деятели по обе стороны Красного моря сумели отыграть сложившуюся экономическую ситуацию в свою пользу благодаря наличию надежной сети менял, выплачивавших семьям эмигрантов эквивалент заработанной валюты в суданских фунтах, взимая при этом определенный комиссионный процент. Для членов партии Тураби в эмиграции это был один из источников обогащения и способов интеграции в исламскую банковскую систему.


[Закрыть]к тому же для Саудовской Аравии было важно устранить в Судане коммунистическое влияние. В свою очередь, суданский режим, как и все бедные африканские мусульманские страны, стремился привлечь арабские капиталы из стран Залива. Осенью 1977 года в Судане открылся филиал Исламского банка Фейсала; в 1984 году начали работу банк «Аль-Барака» и другие финансовые учреждения подобного типа. Сподвижники Тураби заняли в этих банках значительную часть постов, предоставив, таким образом, рабочие места и возможность обогащения выпускникам – бывшим активистам их студенческой организации (аналогичный феномен наблюдался и в банковской исламской системе Малайзии). Этим банкам вменялась в обязанность выдача займов и кредитов на льготных условиях инвесторам и предпринимателям, поддерживавшим тесные связи с исламистским движением, способствуя появлению набожной буржуазии, экономическое благополучие которой напрямую зависело от ее политических связей и идеологических убеждений. Исламские банки успешно привлекали вкладчиков из среды местных коммерсантов, не располагавших доступом к обычным банкам, имевшим выход на внешние рынки. Так исламисты привлекали на свою сторону новую клиентуру, связанную с ними одновременно коммерческими и политическими интересами. Этот процесс протекал ускоренными темпами: в середине 80-х годов банк Фейсала по размерам вкладов выдвинулся на второе место в стране. Благодаря финансовой поддержке Саудовской Аравии влияние суданских исламистов вышло за рамки университетской профессуры и интеллектуалов. Теперь оно распространялось и на поднимавшийся класс религиозной и образованной буржуазии, свободной от влияния как светских партий (коммунистов, националистов и др.), так и традиционных братств. Отношения с Саудовской Аравией поддерживались не только через посредство ИНФ (Исламского национального фронта), но также и Африканского исламского центра. Последний щедро финансировался странами Залива, а с 1979 года его возглавлял один из членов партии, задача которого заключалась в подготовке проповедников и молодой элиты из франко– и англоязычных стран Африки, элиты, исповедовавшей салафитскую трактовку ислама и достаточно подкованной, чтобы вести борьбу с христианскими миссионерами и подрывать влияние религиозных братств. [195]195
  Об Африканском исламском центре см.: Grandm N. Al-Merkaz al-islami al-ifriqi bi'l-Khartoum: La Republique du Soudan et la propagation de l'islam en Afrique noire (1977–1991) // Le radicalisme islamique au sud du Sahara: Da'wa, arabisation et critique de l'Occident / Sous la dir. de R. Otayek. P.: Karthala, 1993. P. 97. Финансирование центра было значительно урезано, когда Судан, руководимый генералом Баширом, поддержал Саддама Хусейна. Центр был преобразован в Международный университет Африки, который по-прежнему принимает иностранных студентов, но при урезанном бюджете и с меньшим акцентом на прозелитизм в образовательных программах (из личной беседы с Хасаном Мекки в Международном университете Африки, Хартум, май 1999 г.).


[Закрыть]

Последние восемь лет существования режима Нимейри были отмечены ростом влияния соратников Тураби. Им была предоставлена полная свобода действий по проникновению в государственные структуры при единственном условии – не ставить под сомнение законность власти диктатора. Последний видел в исламизации возможность осуществления жесткого контроля над народными массами, уставшими от коррупции и бездействия властей, а также вероятность перенесения социальных конфликтов на религиозную почву. С этой целью в сентябре 1983 года был издан декрет о введении шариата: ворам стали отрубать руки, неверных супругов забивать камнями, наложен запрет на алкоголь и всячески поощрялась исламизация банковской системы. В январе 1985 года Махмуд Мухаммад Таха, интеллектуал, пытавшийся переосмыслить некоторые догмы ислама, был публично повешен. [196]196
  Махмуд Мухаммад Таха говорил о «второй миссии ислама», основанной на самых ранних айатах Корана, ниспосланных Пророку в Мекке. Он рассматривал их как «призыв к ответственности и свободе» в отличие от более поздних откровений, ниспосланных в Медине и связанных с обстоятельствами того времени, когда Пророк создавал государство. Улемы-традиционалисты расценили эти рассуждения как еретические, что навлекло на него обвинения в вероотступничестве. См.: Renaud E. A la memoire de Mahmud Mohammed Taha // Prologue, revue maghrebine du livre. 1997. Ete. № 10. P. 14–20. Английский перевод его книги (см.: TahaM.M. The Second Mission of Islam. N.Y.: Syracuse University Press, 1987) был опубликован его учеником Абдаллой ан-Наимом. Несколькими месяцами позже Тураби в беседе с египетской журналисткой одобрил казнь Тахи, которого он назвал «вероотступником» и «пешкой в руках Запада» (цит. по: Marchal R. Elements d'une sociologie du Front National Islamique soudanais // Les Cahiers du CERI. 1995. Septembre. № 5. P. 12). В беседе с французским журналистом Тураби заявил, что «не выступал за его казнь», характеризуя М.М. Таху как «пророка новой религии, обожествлявшего собственную персону» (al-TmrabiH. Op. cit. P. 306).


[Закрыть]В марте Нимейри, обеспокоенный возросшим влиянием Тураби и его соратников, прозванных им «Дьявольскими братьями», упрятал их в тюрьму, но ненадолго: уже в следующем месяце диктатура пала.

За четыре года демократической «паузы» между падением Нимейри и июньским путчем 1989 года суданское исламистское движение упрочило свои позиции. В 1985 году был создан Исламский национальный фронт, который на парламентских выборах в апреле 1986 года получил 51 депутатское кресло; в частности, ему досталось 21 из 28 мест, зарезервированных за «людьми с дипломами». По сравнению с выборами 1965 года движение добилось явных успехов в борьбе за голоса представителей образованных средних классов, хотя, если говорить об обществе в целом, это движение не смогло – в отличие от его алжирского аналога – проникнуть в толщу народных масс. В то же время эти годы были использованы исламистами для просачивания в военную верхушку (чего не удалось сделать алжирским исламистам): ИНФ дал ей идеологическое обоснование войны, которую армия вела против анимистов и христиан на юге страны и которая стала именоваться джихадом. Но неудачный ход войны заставил правительство вступить в переговоры с повстанцами-южанами, а 30 июня 1989 года ему пришлось приостановить действие исламских законов в качестве предварительного условия для достижения национального примирения [197]197
  Lesch A.M. The Destruction of Civil Society in the Sudan // Civil Society in the Middle East / Ed. A.R. Norton. Leiden: E. J. Brill, 1996. Vol. 2. P. 163.


[Закрыть] _.

Переворот, осуществленный в тот же день генералом Омаром аль-Баширом при поддержке офицеров-исламистов, [198]198
  В путче участвовало 300 военных, и он был поддержан директором Исламского банка Фейсала, отмечает А. Шуэ, который указывает, что новый режим был немедленно признан Саудовской Аравией. См.: ChouetA. L'islam confisque: Strategies dynamiques pour un ordre statique // Moyen Orient: migrations, democratisation, meditations / Sous la dir. de R. Bocco et M.-R Djalili. P.: PUF, 1994. P. 381.


[Закрыть]сорвал этот план действий. Вскоре после путча выяснилось, что Тураби, несмотря на свое нахождение в течение некоторого времени – наряду с другими политическими лидерами – под домашним арестом, был «серым кардиналом» нового режима. Как и в 1977 году в Пакистане, когда генерал Зия-уль-Хак сверг Али Бхутто, а затем провозгласил «исламское государство» по рецептам Маудуди, так и в Судане интеллектуалы-исламисты и вдохновленная ими набожная буржуазия пришли к власти, не имея поддержки широких народных масс. В обоих случаях часть военной верхушки приняла идеологию исламистов, обеспечив победу движению, не прибегая при этом к помощи бедной городской молодежи, социальные требования и претензии которой были всегда чреваты неконтролируемыми потрясениями сложившегося порядка. Легкость, с какой исламистской идеологии удалось проникнуть в генштабы обеих стран, объяснялась тем, что и пакистанская «Джамаат-и ислами», и суданский ИНФ дали религиозное оправдание войнам, которые армия вела без особого успеха, в первом случае – против отделения Бангладеш в 1971 году, во втором – против анимистов и христиан юга Судана. Наконец, установление исламистской военной диктатуры в первые годы сопровождалось безжалостным подавлением секуляризованных средних классов, символом которого в Пакистане стала казнь Али Бхутто в 1979 году. В Судане, где политические нравы традиционно были мягкими, а браки и межплеменные союзы между правящими элитами обеспечивали защиту опальных фигур, режим, пришедший к власти в 1989 году продемонстрировал невиданную жестокость. Чистки и казни затронули прежде всего офицерский корпус, тогда как гражданские и военные чиновники направлялись на «перевоспитание» с целью заставить их принять исламистское мировоззрение. Пытки арестованных, которых доставляли в «дома-призраки» («ghosthouses») – навиллы служб безопасности, стали обычной практикой, осуждавшейся международными организациями, [199]199
  См.: Ah HI. Islamism in Practice: The Case of Sudan // The Islamist Dilemma / Ed. by Laura Guazzome. L.: Ithaca Press, 1995. P. 202.


[Закрыть]но масштабы которой Тураби старался преуменьшить, относя разговоры об этом на счет «крайней чувствительности суданцев». [200]200
  См. речь Тураби в Комитете по иностранным делам Палаты представителей конгресса США 20 мая 1992 г.: al-TourabiH. Op. cit. P. 49–61.


[Закрыть]Ассоциации, партии и независимые газеты были запрещены, а их руководители брошены в тюрьмы.

«Революционная» жестокость первых лет существования режима позволила ИНФ полностью взять в свои руки контроль над государством путем назначения своих людей, представителей исламистской интеллигенции и набожных средних классов, во все властные структуры. [201]201
  Среди исламистских лидеров было очень много халаба («уроженцев Халеба», как называют здесь суданцев левантийского происхождения, отличающихся светлым оттенком кожи). Не допускавшиеся в верхушку суфийских братств, эти люди нашли в исламистской партии возможность занятия политических постов, которые ранее были для них закрыты.


[Закрыть]Цель этой жестокости заключалась в том, чтобы покончить с засилием традиционных господствовавших групп – представителей крупных политических партий, связанных с братствами, – и заменить их новой «современной» элитой. В то же время режим с еще большей жестокостью подавлял интеллигенцию и неисламистов из числа представителей средних классов – вынуждая многих из них бежать из страны, – лишь бы не допустить их превращения в альтернативу существующей власти. Наконец, ИНФ пытался компенсировать свою недостаточную непопулярность в народе, покровительствуя фаллата – этнической группе, пришедшей из Западной Африки, чье чужеродное происхождение ставило ее в маргинальное положение. [202]202
  Фаллата, выходцы с севера Нигерии и Чада, ежегодно пересекали территорию Судана, направляясь на паломничество в Мекку. Их использовали в качестве поденных рабочих на хлопковых плантациях. Фаллата представляли собой презираемый сельскохозяйственный пролетариат, которому исламистская партия смогла предложить социальный реванш и религиозную интеграцию (они принадлежат к маликшской правовой школе, а потому шафиитские братства, доминирующие в стране, всегда держат их «на расстоянии»). На выборах 1986 г. поддержка со стороны фаллата обеспечила ИНФ голоса избирателей за пределами округов, отведенных для «обладателей дипломов», что дало Фронту дополнительные места в парламенте.


[Закрыть]В этой группе ИНФ смог найти преданную клиентуру, готовую выполнять для него самую «черную» работу, тем паче что она была обязана ему своим возвышением и боялась его потерять в случае смены власти.

Такая политика позволила Тураби и его друзьям взять власть в государстве и удерживать ее целые десять лет. За это харизматический лидер удостоился восхищения большинства подобных движений в арабском мире – в частности, тунисского Движения исламской тенденции (ДИТ) и палестинского «Хамаса», [203]203
  Сведения о ДИТ почерпнуты из беседы автора с Хабибом Мокни (Париж, 1993 г.). На эту же тему имеются многочисленные заявления лидера движения, Р. аль-Ганнуши. О «Хамас» см.: MECS. 1991. Р. 184.


[Закрыть]руководители которых постоянно ссылались на пример Судана, – а также националистов и даже левых активистов региона: в их глазах антиимпериализм Тураби перевешивал репрессии, которым подвергались их товарищи в Хартуме. В отличие от происламистского режима генерала Зия в Пакистане, также пришедшего к власти в результате военного переворота, но пользовавшегося массированной американской поддержкой в связи с войной против Советов в Афганистане, суданский режим навлек на себя гнев США. Бесчинства армии и полиции в ходе бесконечной войны на юге страны восстановили против режима многочисленные христианские организации, как протестантские, так и католические. Имея связи в Вашингтоне и европейских столицах, они закрыли для суданских лидеров доступ к различным формам «исламо-христианского диалога», благодаря которым многие исламистские движения других стран смогли установить контакты с западными властными структурами. Хотя во главе ИНФ стояли лидеры, большинство которых получили образование в Великобритании и США, Фронт, пришедший к власти в результате путча, вызвал к себе враждебное отношение американцев, подобно хомейнистскому Ирану, также отнесенному к числу государств – спонсоров терроризма. Однако, как и в Иране, режим сумел превратить в источник легитимности и эту враждебность, и сопровождавший ее «шлейф» санкций. Судану это дало повод обвинить Америку в экономических бедах минувшего десятилетия [204]204
  О начавшемся в 1989 г. развале суданской экономики и обогащении предпринимателей из ИНФ см.: AliH.I. Op. cit. P. 204–207.


[Закрыть]и призвать мусульман к священному союзу против США. Это позволило Тураби, поддержавшему Саддама Хусейна во время войны 1990–1991 годов в Заливе и на время лишившемуся за это саудовской помощи, заручиться поддержкой международных организаций, не говоря уже об исламистских движениях, и сделать из своей страны – одной из беднейших в мире – символ сопротивления империализму. В апреле 1991 года на открывшуюся в Хартуме арабскую и исламскую народную конференцию съехались, помимо исламистов Ближнего Востока, Магриба, Ирана, Афганистана и Пакистана, Ясир Арафат и египетские насеристы. Конференция выразила солидарность с Ираком и выставила себя в качестве альтернативы Организации Исламской конференции (ОИК), находившейся под саудовским влиянием, хотя и не располагала при этом такими же средствами. За первой конференцией последовала вторая – в декабре 1993 года, затем третья – в марте-апреле 1995 года. [205]205
  Об участниках и ходе конференций в Хартуме см.: MECS. 1991. Р. 182–183; Ibid. 1993. Р. 143–146; Ibid. 1995. Р. 107–109. О конференции 1995 г. отсылаем к рассказу одного из ее участников – Ф. Бурга (см.: Maghreb-Machrek. 1995. Avril-juin. № 148. P. 89).


[Закрыть]Эти форумы дали Тураби возможность утвердиться на международной арене с помощью мировых СМИ (а он прекрасно умел общаться с журналистами) [206]206
  Суданский руководитель очень ценил крупные западные СМИ, превратившие его в «респектабельного исламиста», который был способен вызвать озноб восторга у читателей, разговаривая с ними на их языке. В предисловии к одному из бесчисленных интервью с ним в журнале «Jeune AI-rique» (8 марта 1993 г) Франсуа Судан писал: «На самом деле есть два Тураби. Есть тот, кто критикует эксцессы иранской революции и говорит об эмансипации женщины, протягивает руку Западу. И есть тот, кто дает советы афганским исламистам, помогает тунисцу Ганнуши, йеменцу Зиндани, египтянину шейху Омару [Абдель Рахману] и руководителям-эмигрантам алжирского ИФС в их борьбе за власть. Есть слова, а есть реальность: каждый выбирает «своего» Тураби»


[Закрыть]и укрепить свое влияние в собственной стране. Таким образом, режиму удалось завуалировать свое путчистское происхождение и непопулярность в народе и придать себе имидж революционной власти, выразительницы надежд и чаяний прогрессивных сил и мусульман всего мира. Режим смог добиться этого, потому что в 1989 году он не только стал единственным суннитским исламистским движением, захватившим власть в государстве, но и умело воспользовался вакуумом, созданным смертью Хомейни: аятолла умер в июне, а уже в конце этого месяца произошел путч в Хартуме.