Текст книги "Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1 (СИ)"

Автор книги: Женя Батуридзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

Обед. Священный ритуал, который нужно совершить быстро, эффективно и, желательно, в вертикальном положении, чтобы не уснуть прямо с палочками во рту.

Сегодня, однако, звезды сошлись в какой-то особенно благоприятной манере. Профессор Тайга вместе с другими профессорами больницы проводили конференцию по «Инновационным методам завязывания хирургических узлов левой ногой в условиях невесомости» (по крайней мере, так это мероприятие описал Танака), и в больнице воцарилась атмосфера, близкая к анархии. Старшие ординаторы вели себя так, будто им досрочно выдали пенсию, а мы, мелюзга, получили целых сорок пять минут свободы. Сорок пять!

И вот мы сидели на траве во внутреннем дворике больницы. Солнце припекало, легкий ветерок шевелил листья старой сакуры, а в воздухе витал аромат цветущих гортензий, которые, кажется, здесь были вообще везде, и чего-то неуловимо-хлористого из прачечной. Идеальная обстановка для пира богов. Точнее, для обеда трех изгоев: меня, Танаки и медсестры Аяки.

Как Аяка оказалась в нашей компании, я, честно говоря, до конца не понимал. Кажется, Танака, в очередном приступе энтузиазма, пригласил ее разделить с нами трапезу, и она, к моему удивлению и ее собственному ужасу, согласилась. Сейчас она сидела напротив меня и ковыряла палочками свой идеально уложенный бенто.

– Херовато-кун, ты только попробуй! – вещал Танака, размахивая своей коробочкой с обедом. – Мама сегодня превзошла саму себя! Это онигири в форме головы Пикачу! А вот это, – он ткнул палочкой в нечто желтое и бесформенное, – это омлет в виде молнии! Разве не гениально?

Я посмотрел на его бенто. Персонажи из его любимого сериала, сделанные из риса, водорослей и морковки, смотрели на меня с немым укором. Мне даже показалось, что один из них мне подмигнул. Я потряс головой. Все, доктор, приехали. Галлюцинации на фоне недосыпа и передозировки аниме.

– Гениально, Танака, – вздохнул я, открывая свой, куда более прозаичный сверток от тетушки Хару. – Твоя мама могла бы делать съедобные фигурки для пыток. Представь, как враг раскалывается при виде того, как ты откусываешь голову его любимому персонажу.

Танака на секунду задумался, а потом его лицо озарила улыбка.

– А ведь это идея! Нужно будет ей предложить!

Аяка тихо хихикнула в кулачок, и ее щеки, кажется, стали еще краснее.

– У вас очень вкусно выглядящий бенто, Аяка-сан, – сказал я, пытаясь хоть как-то вовлечь ее в разговор. Ее коробочка была произведением искусства: крошечные сосиски в виде осьминожков, рис, посыпанный черным кунжутом, идеально нарезанные овощи. Все было так аккуратно, что есть это казалось кощунством.

– Ой, что вы, Херовато-сан, – пролепетала она, роняя кусочек омлета. – Это… это обычный. Ничего особенного.

– Не скромничайте, – не унимался я.

Она снова залилась краской, но в глазах ее блеснула искорка удовольствия.

– Вы… вы вчера были великолепны на операции, – вдруг сказала она, и ее голос стал чуть увереннее. – Все в отделении говорят. Как вы ассистировали профессору… Вы двигались так слаженно. Будто читали его мысли.

Ну вот. Началось. Новая глава в «Легендах и мифах ординатора Херовато». Скоро, чувствую, дойдут до того, что я с Тайгой общаюсь телепатически и мы с ним подружки не разлей вода. По ночам переписываемся и хихикаем, мальчиков обсуждая.

– Просто у нас с профессором одна цель, Аяка-сан, – я пожал плечами, отправляя в рот кусок жареной курицы. – Чтобы пациент выжил. А когда цель одна, найти общий язык проще. Даже если один из вас – гений хирургии, а второй – просто я.

– Новая теория кстати! – вдруг встрял Танака с набитым ртом. – Кенджи сказал, что на самом деле ты на самом деле внебрачный сын Тайги-сенсея! И что он тайно готовит вас себе в преемники. Кенджи даже сказал, что это объясняет, почему вы говорите и оперируете почти одинаково. Ты, наверное, унаследовал редкий ген «стальных рук»!

Я поперхнулся. Ген «стальных рук»? Да и разве не тот самый Кенджи говорил, что Тайгу девушка бросила? Так откуда сын, так еще и внебрачный...

– Танака, если ты сейчас же не прекратишь транслировать бредни Кенджи, я применю к тебе ген «стального подзатыльника», – пообещал я. – Он тоже передается по наследству.

Аяка снова рассмеялась, и на этот раз смех ее был более звонким и свободным. Она, кажется, немного расслабилась. Мы ели, болтая о всяких пустяках. Танака с жаром рассказывал о сюжете какой-то манги. Аяка делилась смешной историей про пациента, который пытался спрятать от жены в больнице свою заначку

– …и тогда она крикнула: «Лунная Призма, Дай Мне Силу!» и перевоплотилась, – закончил свой рассказ Танака, победоносно воткнув палочки в рис.

Именно в этот момент мой телефон издал пронзительный писк. Я посмотрел на экран. «Херовато. Предоперационная. Срочно. Тайга».

Конференция, значит, закончилась раньше. Отпуск отменяется.

– Кажется, меня призывают, – вздохнул я, поднимаясь на ноги.

– Уже? – разочарованно протянул Танака.

– Удачи, Херовато-сан! – с неподдельным волнением в голосе сказала Аяка.

Я кивнул, бросил пустую коробку из-под бенто в урну и пошел. И почему-то за спиной я чувствовал не только привычную тяжесть ответственности, но и два теплых, почти дружеских взгляда. И от этого идти в операционную было чуточку легче.

В предопреационной меня уже ждал Тайга. Пациентом был господин Окада, мужчина пятидесяти семи лет, владелец небольшой чайной лавки. Жалобы классические: одышка при попытке догнать автобус, дискомфорт в груди и кашель, который не проходил уже несколько месяцев. На снимках – огромное, размером с крупную дыню, образование в грудной клетке, которое оттесняло сердце и правое легкое, мешая им нормально работать. По сути, в груди у мужчины вырос огромный мешок с водой, который медленно его душил. Операция была в плане, но на следующую неделю. Однако утром пациент пожаловался на нарастающую одышку. Снимки показали: киста увеличилась. Сердце буквально прижато к стенке грудной клетки. Ждать больше нельзя. Тайга отменил всё.

– Это не киста, а целое водохранилище, – пробормотал я, когда мы с Тайгой рассматривали снимки перед операцией. – У него там скоро своя экосистема с рыбками и русалками образуется.

– Меньше сарказма, Херовато, – отрезал Тайга, не отрывая взгляда от монитора. – Стенка кисты, судя по всему, спаяна с правым предсердием и верхней полой веной. Одно неверное движение – и мы получим кровотечение, которое не сможем остановить.

Мы вошли в операционную. Все уже было готово. Та же стерильная тишина, то же мерное пиканье, те же сосредоточенные лица. Анестезиолог махнул рукой: давление стабильное, сатурация держится, наркоз ровный. Всё под контролем. Я встал напротив Тайги.

– Скальпель.

Правосторонняя переднебоковая торакотомия. Разрез. Пила. Расширитель. Можно сказать, обычная рутина. Но когда ребра разошлись, и мы заглянули внутрь, даже я, видавший всякое, невольно задержал дыхание.

Это было жутко…

Огромный, перламутрово-белый, полупрозрачный шар занимал почти всю правую половину грудной клетки. Он был напряжен и переливался под светом ламп, словно гигантская жемчужина. Сквозь его стенки просвечивала желтоватая жидкость. Правое легкое было сжато и съежилось до размеров кулака. А сердце… сердце было оттеснено в сторону, и его правые отделы были буквально вдавлены в эту чудовищную конструкцию.

– М-да, – только и сказал Тайга. – Похоже, русалок там все-таки нет. Жаль.

Даже он не удержался от черного юмора. Это значило, что дело действительно серьезное.

– Начинаем мобилизацию, – его голос снова стал стальным. – Работай предельно аккуратно. Отсос наготове. Херовато, твоя задача – постоянно орошать ткани и следить за натяжением. Мне нужны идеальные условия.

И мы начали. Это была не хирургия. Это была работа сапера. Мы медленно, миллиметр за миллиметром, отделяли стенку кисты от окружающих тканей. Она была тонкой, как пергамент, и грозила лопнуть от малейшего прикосновения. А под ней – жизненно важные сосуды и трепещущее сердце.

Я держал в руках маленький тупфер и, словно художник, протирал операционное поле, создавая для Тайги идеальную видимость.

– Адгезия с перикардом, – констатировал он. – Очень плотная.

Это был самый опасный участок. Стенка кисты буквально вросла в наружную оболочку сердца.

– Дисектор, – тихо сказал я медсестре, предугадав его следующий шаг.

Тайга взял инструмент и начал ювелирную работу. Он не резал. Он словно просачивался между тканями, разделяя их на атомарном уровне. Я видел, как под тонкой пленкой пульсирует стенка правого предсердия. Еще одно неверное движение – и…

Но я не думал об этом. Я просто работал. Подавал инструменты, держал крючки, отводил легкое. Прошел час. Потом второй. Пот заливал глаза, спина превратилась в каменный столб, но мы не останавливались. И вот, наконец, самый сложный участок был пройден. Киста была почти полностью отделена. Она держалась лишь на тонкой ножке у основания.

– Зажим на ножку, – скомандовал Тайга.

Я наложил зажим.

– Ножницы.

Он аккуратно пересек ножку. И вот оно. Гигантское образование, еще секунду назад бывшее частью человека, теперь лежало в лотке, беспомощное и чужеродное.

– В патологию, срочно. Надо исключить нетипичный рост, – пробормотал я.

– Ушиваем, – выдохнул Тайга.

Остальное было уже делом техники. Расправить легкое, поставить дренажи, свести ребра, наложить швы. Когда я завязывал последний узел на коже, я снпочувствовал, как по телу прокатилась волна дрожи. Отходняк. Адреналин отступал, уступая место чудовищной усталости.

Мы вышли в предоперационную. Тайга снял маску и прислонился к стене. Он был бледен, и под глазами залегли темные тени.

– Хорошая работа, – тихо сказал он.

***

После той операции я, кажется, потерял счет дням. Они слились в один бесконечный цикл: обход, операции, дежурства, короткие провалы в сон на больничной кушетке и снова по кругу. Я работал на автомате, подпитываясь кофеином и упрямством. Я ассистировал Тайге на всех операциях.

Я даже похудел, а под глазами залегли такие круги, что Танака всерьез предложил мне замаскироваться под панду и пойти работать в зоопарк – мол, там хотя бы кормят и спать дают. Я почти не бывал дома. Дети с приюта присылали мне смешные рисунки и записки, которые Аяка аккуратно оставляла на моем столе

Развязка наступила на четвертый или пятый день этого марафона. Мы стояли в ординаторской. Я пытался заполнить историю болезни, но буквы расплывались перед глазами, а ручка, казалось, весила тонну.

– Херовато.

Я поднял голову. Передо мной стоял Тайга. Он молча смотрел на меня, и в его взгляде я впервые увидел нечто похожее на… беспокойство?

– Когда ты в последний раз спал? – спросил он. Не в приказном, а в каком-то обычном, человеческом тоне.

– Вчера, профессор. Часа три.

– Врешь, – отрезал он. – У тебя зрачки не реагируют на свет и руки дрожат.

Я посмотрел на свою руку. И вправду, едва заметно дрожала. Рука хирурга. Мой главный инструмент. Мое все. И она дрожала.

– Ты довел себя до ручки, – констатировал Тайга. – Еще один день в таком режиме, и я не смогу доверить тебе даже скальпель подать.

Он помолчал, а потом сказал то, чего я никак не ожидал.

– Завтра и послезавтра у тебя выходной.

Я уставился на него.

– Что, простите?

– Выходной. Это приказ. И чтобы я тебя в радиусе километра от больницы не видел, – сказал Тайга, как отрезал, а затем развернулся и ушел, не дав мне возможности возразить.

Я был таким всегда. Погружался в хирургию с головой, совсем не думая о последствиях. Мог неделями работать, довольствуясь минутами сна в обеденный перерыв. Наталья Львовна всегда мне говорила, что такой образ жизни меня до добра не доведет, но я лишь качал головой. И теперь я даже во сне перерабатываю.

Добрался я до дома уже поздно вечером, в состоянии, близком к анабиозу. В голове была одна-единственная мысль: кровать. Горизонтальная поверхность. Сон. Двенадцать четыре часа сна. Минимум.

Я тихо вошел в дом. Все уже спали. На кухне, как всегда, меня ждала тарелка с ужином и записка. Я, не глядя, прошел мимо, направляясь к спасительной лестнице на второй этаж.

– Пришел?

Голос тетушки Фуми заставил меня вздрогнуть и замереть. Она сидела за столом, в полумраке, и, кажется, ждала меня.

– Тетушка Фуми? Вы почему не спите?

– Тебя ждала, – она встала и подошла ко мне, смерив меня строгим взглядом. – Вид у тебя, конечно, как у выжатого лимона. Тайга-сенсей звонил. Сказал, что дал тебе выходной.

– Да, – кивнул я, мечтая только о том, чтобы этот разговор поскорее закончился.

– Вот и хорошо, – неожиданно мягко сказала она. – Раз уж ты бездельничаешь, есть к тебе поручение.

Мое сердце упало куда-то в район пяток. Я напрягся.

– Завтра у тебя отспыной, но вот послезавтра, – тетушка сделала паузу, – нужно съездить в Токио. У Ханы скоро день рождения, я обещала ей новое платье. А Хинате нужны новые краски, у нее старые совсем засохли. Я бы сама поехала, но дел по горло. А ты парень, отвезешь их, проследишь, чтобы не потерялись, и привезешь обратно. Справишься?

Я смотрел на нее. На ее уставшее, но такое родное лицо. И понимал, что мой выходной только что превратился в поездку в столицу Японии с двумя девочками.

– Справлюсь, тетушка Фуми, – выдохнул я. – Конечно, справлюсь.

Кажется, мой выходной обещал быть очень, очень длинным.

___________________________________________________

Справка:

Киста – полость с жидкостью, как правило доброкачественная. Может сдавливать соседние органы, если растёт.

Мобилизация тканей – отделение органов или образований от окружающих структур, чтобы их удалить или изменить.

Адгезия – сращение, спайка тканей, чаще всего после воспаления или длительного давления.

Дисектор – хирургический инструмент для отделения и разведения мягких тканей без резки.

«Ножка» – это узкое соединение между кистой и окружающими тканями.

Глава 18

Пробуждение было похоже на попытку эксгумации. Мое тело, еще помнившее ласковые объятия такого долгожданного сна, отчаянно сопротивлялось командам мозга, который, в свою очередь, тоже не горел желанием работать. Единственной моей мечтой было слиться с матрасом на молекулярном уровне и проспать лет этак сто.

Но у судьбы, в лице двух маленьких японских девочек, были на меня совершенно другие планы.

– Братец Акомуто, вставай. Мы опоздаем… – прозвучал тоненький голосок Хинаты где-то прямо над моей головой.

– Мы едем в Токио! В Токио! – вторила ей Хана. Голос ее, надо сказать, был далеко не ангельским, скорее напоминал боевой клич валькирии, жаждущей крови (в данном случае – моего пробуждения).

Я рискнул открыть один глаз. Потом приоткрыл и второй. Комната плыла. Мебель казалась причудливыми, расплывчатыми пятнами, а девочки расфокусировались в четыре, а то и в шесть штук, что, конечно, внушало опасения за мое психическое здоровье. Кажется, я все еще был как пьяный, хоть и проспал… А сколько я проспал, я даже и не знал. Я спал, затем просыпался, и тут же засыпал снова. Но сейчас я хоть и был сонным, но уже не чувствовал той удущающей усталости.

– Девочки, идите вниз – прохрипел я. – Я сейчас тоже спущусь.

Хана и Хината кивнули, зачем радостно выбежали из моей комнаты. Я кое-как поднялся с кровати. Первым делом я поплелся в ванную. Холодная вода – вот что мне было нужно! Быстро умывшись, я пару раз шлёпнул себя по щекам, чтобы хоть как-то взбодриться. Моё отражение в зеркале было не сказать чтобы очень вдохновляющим: всклокоченные волосы торчали во все стороны, под глазами залегли мешки размером с маленькие овраги. Кое-как причесав свои растрёпанные патлы, я бросил на себя беглый взгляд, притворившись, что выгляжу прилично, и понял, что времени на долгие сборы нет. Ну и ладно, так сойдет Я же не на показ мод, в конце концов.

Спустившись вниз, я попал в эпицентр тактических сборов. Тетушка Фуми, строгая, как фельдмаршал, отдавала последние распоряжения, вручая мне увесистый кошелек.

– Вот, здесь деньги. Чеки чтобы принес! – она погрозила мне пальцем. – И от девочек ни на шаг. Потеряешь – можешь домой не возвращаться. Будешь жить на вокзале. Понял?

– Так точно, генерал Фуми, – пробормотал я, чувствуя себя новобранцем, которого отправляют на самоубийственную миссию.

До станции мы добирались на автобусе. Он был забит до отказа, и я стоял, словно столб, крепко держа девочек. На самой станции царила полная безмятежность. Диктор безэмоциональным голосом объявлял отправления, люди не спеша шли на свои платформы. Народа было мало, что не могло не радовать. Мы нашли свою платформу, и я прислонился к столбу и прикрыл глаза буквально на секунду.

И тут вдруг послышался нарастающий гул. Рельсы завибрировали. Вскоре показался и он – белоснежный, обтекаемый силуэт скоростного поезда. Синкансэн плавно, почти бесшумно подкатил к платформе, и двери с шипением открылись.

Поездка для меня прошла как в тумане. Хана и Хината прилипли к окну, издавая восторженные визги каждый раз, когда мимо проносился пейзаж, а я пытался доспать, прислонившись лбом к холодному стеклу.

И вот мы прибыли. Станция Синдзюку.

Я вышел из вагона и… остолбенел. Я считал, что на питерских и московских вокзалах целая толпа людей. Я ошибался. То, что я видел раньше, было скромной очередью в ларек по сравнению с этим человеческим цунами. Люди текли нескончаемыми потоками, сливаясь в единую гудящую реку. Они шли во всех направлениях сразу, каким-то чудом не сталкиваясь. Над головой нависали гигантские экраны, транслирующие рекламу с улыбающимися айдолами, неоновые вывески кричали иероглифами, зазывали, обещали. Небоскребы, словно иглы, вонзались в серое небо. Шум поездов, объявления диктора, бесконечный гул человеческих голосов, крики уличных продавцов, смешанные с ароматами рамэна и жареных каштанов – это был настоящий удар под дых для моего сонного организма.

– Вау… – выдохнула Хана, задрав голову.

Хината молча смотрела на все это широко раскрытыми глазами, будто попала на другую планету. Я, впрочем, чувствовал себя примерно так же. Однако в Японии даже хаос был упорядоченным. Это был гигантский, идеально работающий муравейник, и я в нем был чужеродной, сонной и совершенно дезориентированной частицей.

– Держитесь за меня, – скомандовал я, голос прозвучал куда увереннее, чем я себя чувствовал. Я крепко взял девочек за руки. – И не отпускайте.

Первым пунктом нашего квеста был гигантский универмаг «Исетан». Девять этажей шмоток, косметики, еды и прочих атрибутов красивой жизни. Девять кругов ада.

Снаружи это было не просто здание, а монумент, воздвигнутый в честь потребления. Огромный, гранитный, со строгими, но элегантными линиями, он выглядел одновременно солидно и маняще. Стеклянные витрины были настоящими произведениями искусства: манекены в самых невероятных нарядах застыли в причудливых позах, а за ними высились пирамиды из сумочек, обуви и украшений, мерцающих под искусно направленным светом.

Но настоящая магия начиналась внутри. Едва мы переступили порог, как нас накрыло волной изысканных запахов: тонкий аромат дорогого парфюма смешивался с едва уловимыми нотками свежеиспеченного хлеба из кондитерского отдела и привкусом чего-то совершенно неуловимого, но очень "дорогого".

Первый этаж был царством косметики и аксессуаров. Сверкающие стеклянные витрины, похожие на ювелирные ларцы, тянулись бесконечными рядами. За ними стояли продавщицы – идеальные, словно сошедшие с рекламных плакатов, японки с безупречным макияжем и прическами.

Чистейшие в моей жизни эскалаторы плавно уносили нас вверх. Они были настолько безупречно чисты, что, казалось, по ним можно было ходить босиком. Каждая ступенька, каждый поручень сиял, отражая свет сотен ламп. Пока мы поднимались, я наблюдал за этим человеческим потоком: идеально одетые азиатки, сосредоточенно выбирающие очередное чудо-средство от морщин, чтобы в 70 выглядеть на 30, туристы с широко раскрытыми глазами, пытающиеся понять, что происходит, и, конечно, вездесущие молодые парочки.

Чем выше мы поднимались, тем сильнее менялась атмосфера. На этажах с одеждой ряды вешалок тянулись на многие метры, создавая настоящие лабиринты из тканей, фасонов и цветов. Казалось, здесь были представлены бренды со всего мира, и каждый уголок магазина был оформлен по-своему: где-то минималистичные белые стены, где-то – уютные «уголки» с мягкими диванами и приглушенным светом.

– Мне нужно платье! – объявила Хана с серьезностью человека, выбирающего спутника жизни. – Розовое! Нет, голубое. С бантиком. Или с блестками…

И началось. Мы обошли, кажется, все отделы детской, подростковой и женской одежды. Хана с упоением ныряла в примерочные, каждый раз появляясь в новом образе и каждый раз находила в нем какой-то изъян.

– Это слишком пышное, я в нем как зефирка!

– А это слишком бледное, я похожа на привидение!

– Братец, а в этом бантик недостаточно бантиковый!

Хината, быстро потеряв интерес к тряпкам, устроилась в уголке с блокнотом и карандашом и начала делать наброски, с интересом разглядывая других покупателей. А я… я превратился в вешалку. В моих руках скапливались пакеты, на плече висели отвергнутые платья, а в глазах застыла вселенская скорбь. Я прислонился к стене и мысленно взмолился всем богам, кажется, даже японским, лишь бы это поскорее закончилось.

– Молодой человек, вам помочь? – рядом со мной материализовалась девушка-консультант с будто наклеенной улыбкой. – Ищете что-то для своей дочки?

Я посмотрел на нее пустым взглядом. Дочки? Мне самому на вид было не больше двадцати. Хотя, наверное, синяки под глазами и потерянный взгляд добавлял парочку десятков лет.

– Я ищу выход из этого трикотажного плена и, возможно, немного цианида, – мрачно пошутил я.

Девушка растерянно моргнула и поспешила ретироваться.

Наконец, спустя два часа пыток, платье было найдено. Идеальное. Голубое, как летнее небо, с изящной вышивкой и тем самым «правильным» бантиком. Хана крутилась перед зеркалом, сияя от счастья. Я, признаться, тоже был счастлив. Счастлив, что это закончилось.

Купив Хинате профессиональный набор акварели, от вида которого у нее загорелись глаза, мы, наконец, вырвались из этого храма торговли на улицу.

Мы оказались на Сибуе. И я увидел его. Тот самый перекресток.

Когда загорелся зеленый свет для пешеходов, произошло нечто невероятное. Толпа со всех сторон одновременно хлынула на дорогу. Люди шли, не глядя друг на друга, но и не сталкиваясь. Я стоял посреди этого потока, держа девочек за руки, и чувствовал себя песчинкой в урагане. Огромные экраны на зданиях беззвучно кричали, музыка из магазинов смешивалась с гулом толпы.

– Пойдемте, – сказал я, когда мы оказались на другой стороне. – Кажется, моему мозгу требуется перезагрузка.

Кафе, которое мы нашли, было похоже на сон кондитера-сюрреалиста. Снаружи оно выглядело довольно скромно, но стоило переступить порог, как ты попадал в совершенно другой мир. Стены были выкрашены в нежнейшие пастельные тона, которые мгновенно успокаивали уставшие после ярких платьев глаза. С потолка, словно облака, свисали гирлянды в виде пирожных, булочек и леденцов. А воздух был густым от ароматов ванили, шоколада и карамели.

Мы устроились за столиком у окна. Напротив нас сидела молодая парочка. Парень что-то шептал девушке на ухо, и она заливисто смеялась, прикрывая рот ладошкой. Чуть дальше, за ними, сидела мамочка с двумя карапузами, которые с упоением ели мороженое, пачкая щеки и носы. Мама только улыбалась, наблюдая за ними.

Вскоре подошла официантка – милая, улыбчивая девушка в фартуке, украшенном изображениями кексов. Она принесла нам меню, которое больше походило на глянцевый журнал о кулинарном искусстве японцев.

– Я хочу вот это! – Хана ткнула пальцем в картинку, на которой было изображен десерт. Гигантский бокал, наполненный слоями мороженого, взбитых сливок, фруктов, бисквита, и увенчанный целой горой вафельных трубочек и шоколадных фигурок.

– Мне, пожалуйста, матча-тирамису, – скромно попросила Хината.

– А мне… – я оглядел меню. – А мне просто кофе. Черный. И, если можно, капельницу с кофеином.

Девочки хихикнули. Когда нам принесли заказ, я понял, что мой кофе – это единственное нормальное, что есть на этом столе. Парфе Ханы было таким огромным, что она могла бы в нем спрятаться. Оно возвышалось над столом, словно Эверест, только из сахара. Тирамису Хинаты, нежно-зеленого цвета, было украшено рисунком из какао в виде смешного и очень милого котика.

– Братец, ты почему ничего не заказал из десертов? – спросила Хана, работая ложкой с энтузиазмом и едва не роняя половину парфе на стол. Ее рот был испачкан взбитыми сливками, и выглядела она при этом абсолютно счастливой.

– Я берегу фигуру, – съязвил я.

– Ты иногда такой бука, – заметила Хината, аккуратно отламывая кусочек своего десерта и отправляя его в рот.

Я посмотрел на них. На Хану, у которой на носу был мазок взбитых сливок, и она этого даже не замечала, полностью поглощенная своим гигантским десертом. На Хинату с ее большими искренними глазами.

Мы сидели, болтали, и я впервые за весь день почувствовал, как напряжение отпускает. Я смотрел, как сестры смеются, делятся друг с другом десертами, и чувствовал, как внутри разливается что-то теплое. Может быть, этот выходной – не такая уж и плохая идея.

Когда мы вышли из кафе, уже начало смеркаться. Неоновые огни Токио зажглись в полную силу, превращая город в фантастический пейзаж. Мы брели по узкой улочке, забитой народом. Здесь развернулся небольшой фестиваль: горели бумажные фонарики всевозможных форм и расцветок, отбрасывая мягкие, теплые блики на лица прохожих, в воздухе пахло жареной лапшой и карамельными яблоками, а из динамиков лилась веселая музыка.

И тут Хана увидела его.

В одном из ларьков, где нужно было стрелять из пневматической винтовки по пробкам, на верхней полке сидел приз. Огромная, мягкая, глупого вида альпака. Она была белой, невероятно пушистой и смотрела на мир своими черными, как угольки, глазами-бусинками с выражением полного дзен-покоя, будто постигла все тайны бытия. А на морде ее застыла такая блаженная и слегка идиотская улыбка, от которой невольно хотелось улыбнуться в ответ.

– Хочу! – выдохнула Хана, и в ее глазах зажегся огонь.

Мы подошли к ларьку. Хозяин, усатый дядька с хитрыми глазами, тут же оживился.

– Подходи, красавица! – обратился он к Хане, но взглядом наверняка оценивал мой кошелек. – Десять выстрелов – одна попытка! Сбей три пробки и забирай любой приз!

Хана посмотрела на меня умоляющим взглядом. Я вздохнул. Мой кошелек, и так похудевший после шоппинга, жалобно застонал.

– Ладно, – сдался я. – Одна попытка.

Я взял в руки винтовку. Она была легкой, игрушечной. Я прицелился. Раньше я иногда ходил в тир, чтобы снять стресс. Пришло время вспомнить накопленный годами бесцельной стрельбы опыт.

Бах!

Мимо.

Пулька с глухим стуком ударилась о заднюю стенку.

Бах!

Опять мимо. Пробки даже не шелохнулись.

Бах! Бах! Бах!

И все, почему-то, мимо.

Хана разочарованно вздохнула, плечи опустились. Хината, напротив, ободряюще похлопала меня по плечу. А дядька-хозяин ехидно ухмылялся, потирая руки. И вот тут во мне что-то щелкнуло. Проснулся азарт.

– Еще попытку! – я протянул ему деньги.

Я настроился. В уме прочитал все возможные мантры. Успокоился. И, наконец, прицелился.

Бах! Первая пробка слетела с подставки.

– Ура! – закричали девчонки.

Бах! Вторая!

Остался последний выстрел. Последняя пробка. Та, что стояла прямо под альпакой. Я задержал дыхание, сосредоточился, плавно нажал на спусковой крючок.

Бах!

Пробка, подпрыгнув, слетела с полки. Есть!

– Мы выиграли! Братец, ты лучший! – Хана прыгала от радости, когда хозяин с кислой миной, снимал с полки нашу альпаку.

Я вручил ей приз. Она обняла эту пушистую тушу и прижалась к ней щекой. Ее глаза сияли неподдельным, чистым счастьем. Хината улыбалась, поглаживая мягкий бок альпаки. И я, глядя на них, на эти два счастливых лица, тоже улыбнулся. Это был хороший день. Очень хороший. Конечно, я немного устал, но все же, нет ничего приятнее, чем видеть радостные лица родных и близких и знать, что именно ты сделал их такими.

Я стоял, наслаждаясь этим моментом абсолютного покоя и счастья. Шум веселой ярмарки, смех Ханы, теплый свет фонарей…

И тут я услышал визг тормозов.

Звук резко разорвал вечернюю идиллию. Я инстинктивно повернул голову.

Дальше все произошло как в замедленной съемке. Я увидел свет фар, вырвавший из полумрака фигуру человека, переходившего дорогу. Увидел темный силуэт машины, которую заносило на мокром асфальте. Затем глухой, тошнотворный удар. И тело, словно тряпичная кукла, подлетело в воздух и рухнуло на дорогу.

На мгновение мир замер. Веселая музыка, смех, разговоры – все утонуло в оглушающей, неестественной тишине, которую нарушал лишь звук укатившейся монетки.

Я стоял, как вкопанный, и смотрел на неподвижное тело, лежащее на асфальте в нескольких метрах от меня. Альпака выпала из рук Ханы. Хината вцепилась в мой рукав, ее лицо побелело от ужаса. Вокруг начали кричать. Кто-то доставал телефон.

А во мне что-то щелкнуло.

– Стойте здесь. И не смотрите, – мой голос прозвучал чужим.

Ноги сами понесли меня туда, расталкивая зевак. Адреналин ударил в кровь, разгоняя остатки праздничной безмятежности. В голове, как на старой доброй медицинской подготовке, зазвучали команды: «Проверить обстановку. Убедиться в собственной безопасности. Оценить состояние пострадавшего». Все эмоции отошли куда-то на второй план.

Я подбежал к сбитому человеку. Это был мужчина. Лежал он на боку в совсем неестественной позе, и из-под головы у него растекалась маленькая темная лужа.

Я опустился на колени.

«Дыхание. Пульс. Сознание».