355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жанна Лаваль » Месть венецианки » Текст книги (страница 7)
Месть венецианки
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 17:13

Текст книги "Месть венецианки"


Автор книги: Жанна Лаваль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

10

Венеция, 25 апреля 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Десять дней бродил я по пескам. Шел ночью, а днем пытался спать, ибо всякое движение под палящим солнцем приносило невероятную усталость и жажду. К тому же я боялся быть замеченным. Знаете, синьора, пустыня скрывает звуки окружающего мира, поэтому неприятности могли появиться неожиданно, из-за спины.

Однажды я попал в страшную бурю, и два дня пролежал, не поднимая головы, укрывшись плащом и постоянно стряхивая с себя песок, чтобы не быть окончательно занесенным. Именно так образуются барханы – натолкнувшись на препятствие, песчинки цепляются одна за другую, и скоро образуется холм из песка. Поскольку мне совсем не хотелось оказаться его основанием, я постоянно шевелился, переползал с места на место. Однако эта песчаная непогода была мне на пользу. Теперь я мог не бояться погони – песок занес мои следы.

Когда же ветер утих, я, к ужасу своему, обнаружил, что у меня больше нет никаких ориентиров. Ползая по песку, я совсем сбился с курса и теперь шел наугад в раскаленном безбрежном море песка. В этом еще одно коварство пустыни: пейзаж быстро меняется, и через несколько дней вы можете не узнать той местности, где были раньше.

Через три дня блужданий я увидел вдалеке караван верблюдов. Осторожно, стараясь оставаться незамеченным, я устремился к ним. Но быстро сообразил – по солнцу – что они продвигаются не к морю, а напротив – к югу. Тогда я дождался, когда последний нагруженный поклажей верблюд скроется за барханами и по следам каравана двинулся в противоположную сторону. Так прошло еще полтора дня.

Мое путешествие было прервано неожиданным образом. Это случилось под вечер. Как обычно, я проснулся на заходе солнца, когда спадает жара, и собрался уже вставать, как вдруг почувствовал холодное лезвие ножа у горла. Я чуть повернул голову и увидел мальчика-бедуина. За ним толпились смотревшие на меня враждебно его соплеменники, вооруженные кто саблями, кто просто палками.

Молчание было, наконец, прервано одним из них. К моему удивлению выяснилось, что говорят они вовсе не на арабском языке. Должно быть, они принадлежали к какому-то племени, отрезанному песками от остального мира. Этот факт испугал меня, ибо еще у Абу Хасана я слышал много рассказов о кочующих бедуинах, чьи нравы и обычаи приводили в ужас своей дикостью.

Я был крепко связан и отведен в их небольшое поселение, располагавшееся неподалеку. Примитивность и нищета их жизни вызывали у меня жалость. Их бессилие перед голодом и болезнями сделало их крайне суеверными. Пустыня постоянно требовала новых жертв, чтобы добыть хоть несколько капель воды, коих ожидать приходилось месяцами. К моему несчастью, они слишком дорожили своим немногочисленным скотом, состоящим в основном из коз, а потому отдавали в жертву пустыне людей. Я был для них подарком судьбы, посланным, чтобы задобрить богов и спасти от затянувшейся засухи.

Связанный, я был брошен в шалаш из сухих прутьев, где сидел в ожидании языческого обряда жертвоприношения. Я рыдал от бессилия и с ужасом думал о том, что тело мое сгниет в этих ненавистных барханах.

Мой шалаш находился в самом центре убогого селения. Меня раздели и заперли, связав и измазав какой-то белой глиной. Очевидно, таким образом меня готовили к ужасному обряду. Окончательно я убедился в этом, когда меня обложили сухим хворостом. Мне ничего не оставалось, как горячо молиться, прощаясь с этим миром и готовясь предстать пред очами Господа.

Все бедуины выползли на солнце из своих ненадежных укрытий, с нетерпением ожидая моих мучений. Они свято верили, что этим ужасным истязанием смогут задобрить своих несговорчивых богов. Темнота и невежество этих язычников вызывали у меня жалость и сострадание, потому я молился также и за них.

Появился молодой бедуин, раскрашенный глиной, как и я, и, видимо, являвшийся главным исполнителем обряда. Он приближался ко мне с саблей в руке. Это вселяло в меня надежду, что перед сожжением, я буду все-таки умерщвлен более гуманным образом. Так бы оно и случилось, если бы… в церемонию обряда не вмешался чужак… Мучения мои опять были отложены на неопределенный срок.

Человек, неожиданно появившийся среди бедуинов, был непохож ни на одного из них. Я сразу узнал его, да и он меня тоже. Это был один из людей Абу Хасана. Тут же выяснилось, что я по-прежнему находился на его земле, а у несчастного племени потребовали дань за то, что они посмели забрести в этот уголок пустыни. Что могли отдать эти несчастные бедуины за свое несчастье находиться в пустыне, принадлежащей Абу Хасану? Ответ был прост, и он более чем удовлетворил грозного сборщика дани – ему отдали меня.

Уже в который раз я сожалел, что не умер более достойным образом! Я опять возвращался в ненавистное логово своих тюремщиков, и на этот раз не ждал от них никакой милости. Не ждал ее даже от Амины, с которой мне вновь предстояло свидеться.

Потом человек Абу Хасана перебросил меня, связанного, через спину лошади, укрепил веревкой, и мы отправились в путь…

На этом печальном месте я в очередной раз прощаюсь с Вами, моя дорогая синьора. И да хранит Вас Господь».

Команда «Большой Берты» представляла собой сборище независимых и бесстрашных людей, которые объединились с одной целью – грабить.

Поэтому, когда Клаудиа поднялась на палубу корабля, она первым же делом решила ознакомить команду с корсарским договором, где оговаривались полномочия каждого.

После некоторой паузы Клаудиа услышала первые реплики в свой адрес, сперва осторожные, затем все более смелые. Впечатление, которое она произвела на головорезов, оказалось, в общем-то, не слишком обнадеживающим, но и не слишком безнадежным. Многих вдохновляла сама идея поскорее выйти на дело и размять косточки после полугодового простоя и пьянства. Но перспектива «ходить под дамочкой», да еще такой тоненькой и хлипкой, настораживала их. Разрешить конфликт мог теперь только капитан.

– Эй, ребята. Да заткните же вы свои глотки хоть ненадолго! Глядите, как бы Драгут нас снова не засадил на квартиры, тогда уж протрете в дыры свои последние портки! – выложил капитан свой первый аргумент.

Он знал, на каком языке с ними лучше всего разговаривать. Опытный корсар, привычный к многомесячной качке, палящему солнцу и соленым ветрам, просмолившим его до костей, он откашлялся и развернул лист бумаги.

– Каждый из вас отныне должен подчиняться установленному правилу, – читал он. – При дележе добычи четверть уходит Драгут-раису за то гостеприимство, которое нам было оказано на Джербе. Из оставшегося же капитану полагается полторы доли; квартирмейстеру, плотнику, боцману и канониру – доля с четвертью.

Если кто-то сбежит с корабля или утаит награбленное, то будет высажен на необитаемый остров с одним рожком пороха, бутылкой пресной воды, мушкетом и пулей. А кто покинет корабль во время сражения, приговаривается к смерти.

Чтобы не быть обнаруженными, огни и свечи на всем корабле должны быть потушены не позже восьми часов вечера. Если кто-нибудь пожелает веселиться после указанного часа, то может делать это только на верхней палубе. Не дозволяется на борту играть на деньги в карты или кости. Подвергается наказанию тот, кто курит табак в трюме, не надев колпачок на трубку, или переносит зажженную свечу без фонаря…

Капитан иногда делал паузы, чтобы разобрать написанное. Клаудиа видела, как он смешно шевелил губами, шепча едва слышно слова, прежде чем зачитать их вслух, и с каким почтением вся команда внимала его сипловатому голосу. Еще она заметила, что в соответствии со старым морским обычаем ее капитан был украшен всеми необходимыми пиратскими символами. На плече красовалась татуировка с изображением царственной лилии Франции и черепом под нею. Шейный амулет с расплющенной свинцовой пулей был оправлен в золото и по традиции предохранял от предательского выстрела. Талисман моряка – миниатюрная рыбка, вырезанная из темно-синего камня, была вплетена в тощую косицу.

Звали капитана Рене-Акула. Он был молод, высок, крепок и по-своему красив. Родился Рене в Марселе, в семье сапожника. С детства, когда он тайком прокрался на грузовую барку, море стало его родным домом. В шестнадцать лет он попал к пиратам и быстро усвоил навыки корсарского ремесла. Вскоре своей силой и удалью Рене завоевал признание даже старых, опытных вояк. Так он стал капитаном, а за стремительность и изворотливость пираты нарекли его Акулой.

После неудачи у острова Пеньон он растерял свою команду, успев, правда, до этого договориться с ними о встрече на Джербу – пристанище всех пиратов Средиземноморья. Сам Рене долго добирался до заветной корсарской Мекки. Но ловкость и недюжинная сила помогли ему бежать из плена. Он долго блуждал в песках с кандалами на ногах, пока каким-то чудом ему не удалось выбраться к побережью. Вскоре он оказался на Джербе, где с остатками команды был пригрет знаменитым Драгут-раисом, и с нетерпением ждал новой опасной авантюры.

Такой случай настал, но на этот раз в корсарском договоре была одна очень важная оговорка. Клаудиа напряженно всматривалась в лица своих новых компаньонов, ожидая реакции на этот самый принципиальный для нее пункт договора.

– …И последнее! – провозгласил наконец Рене. – Добычей всего предприятия должны стать три каравеллы венецианцев, на которые вам укажет командир. Остальные же корабли, если таковые встретятся в море, должны оставаться без внимания. Зато после корабль целиком переходит в собственность команды.

– Что за дьявол! – вдруг закричал кто-то из толпы. – Да я дохлой собаки не дам за такую охоту! Кто нам смеет предлагать эту тухлятину?!

– Я! – Клаудиа быстро поднялась на капитанский мостик. Она видела, как на нее пристально смотрят изумленные пираты. – Это предлагаю вам я, ваш командир.

– Мало того, что нами заправляет баба, но она еще хочет связать нас по рукам и ногам! Да где это видано? Женщина на корабле приносит несчастье…

На палубе поднялся невообразимый шум. Мелькали изувеченные лица, обнаженные, блестящие на солнце торсы; угрожающе поблескивали лезвия сабель и приклады пистолей. Клаудиа чувствовала, что эти люди, несмотря на присутствие рядом их капитана, готовы стереть ее в порошок. Клаудиа вцепилась руками в борт, стараясь сохранить присутствие духа. Она перевела вопросительный взгляд на капитана, но тот только отвел глаза.

Когда поток проклятий и ругани, наконец, иссяк, она громко объявила:

– Кому не нравится договор, тот может сойти на берег. Это будет означать, что вы плохо думаете о своем капитане, не желаете ему подчиняться и отказываетесь участвовать в деле. Кто из вас может сказать, что Рене хоть однажды подвел кого-то? Хоть однажды не поделился тем, что было добыто общими усилиями? А? Отвечайте!

– Такого не было, – глухо выдохнула толпа.

– Может быть, кто-то хочет вернуться на берег и спустить последние гроши на дрянной здешний ром?

– Да кто ж этого хочет! – выкрикнул долговязый рыжий верзила в уродливом красном колпаке. – Ну-ка, ребята, задрайте свои люки и слушайте нашего командира! Иначе всем нам кормить вшей в доках Бизерты! Лично я этого не хочу.

– И я не собираюсь возвращаться домой нищим! – поддержал его другой, крепкий детина с совершенно гладким, лоснившимся на солнце черепом. – Клянусь, или я разбогатею, или пусть меня сожрет с потрохами морской дьявол!

Он смачно сплюнул, и его дальнейшие комментарии потонули в одобрительном гуле матросов.

Клаудиа облегченно вздохнула и взглянула на Рене. К своему удивлению, она обнаружила, что этот человек, казавшийся ей странным и неприветливым, смотрит на нее с улыбкой.

– Правильно ли я понимаю, капитан, что вы и ваши люди согласны подчиняться моим командам? Разумеется, некоторое время. – В наступившей тишине ее голос прозвенел неожиданно громко. – Клянусь, я не стану долго испытывать ваше терпение. Как только получу корабли, Рене опять станет вашим командиром. Но пока здесь командовать буду я. И если вы подчинитесь, клянусь, вас ждет хорошая добыча!

Вскоре вся команда столпилась вокруг единственного знавшего грамоту француза, и началась долгая процедура подписания корсарского договора. Пираты по очереди ставили свои жирные кресты под условиями, по которым им предстояло отныне жить и сражаться. Когда наконец бумага была подписана и передана через десятки рук капитану, Клаудиа приказала выкатить на палубу бочонки самого лучшего вина. Наполнив до краев огромную кружку, которую протянула ей какая-то услужливая рука, она благодарно улыбнулась и дрогнувшим от волнения голосом крикнула:

– По возвращении каждого из вас ждут честь, слава и богатство! Выпьем, друзья, за наш успех и попутный ветер! – Под одобрительный вой пиратов она мужественно выпила все до дна. – А теперь – поднять якорь! И да поможет нам святая Дева Мария!

Еще долго на палубе не стихали громкие голоса пиратов, славивших своего нового хозяина и его доброту. Клаудиа уже собралась подняться на верхнюю палубу, чтобы лично проследить, как «Большая Берта» выйдет в открытые воды, когда услышала голос Рене.

– А вы молодец, Клаудиа Ганзони! Признаться, мне не хотелось вытаскивать вас из этой передряги, но в вас столько же от крепкого мужчины, сколько и от хорошенькой женщины. А вот с последним – будьте поосторожнее. Боюсь, мои ребята слишком горячи для вашей красоты. Но здесь вы можете рассчитывать на мою помощь, сударыня. Рене-Акула никогда еще не бросал в беде товарища по оружию.

Густо покраснев, Клаудиа с благодарностью пожала мужественную руку капитана.

– Что ж, спасибо. Надеюсь, с вашей помощью я добьюсь того, ради чего сожгла за собой мосты и прошла через столько испытаний. – Она улыбнулась. – Всегда приятно найти друга там, где рассчитываешь встретить врага.

Капитан только хмыкнул в ответ. Было похоже, что Клаудиа отныне включена в круг людей, которые особыми заслугами получили право на его дружбу. Затем Рене-Акула неспешно занял свое обычное место на капитанском мостике, а она еще долго задумчиво глядела на его крепкую, высокую фигуру.

Лагуна за песчаной косой вскоре расширилась, и материковый берег исчез из виду. «Большая Берта» медленно развернулась всем корпусом и, теперь уже решительно набирая скорость, устремилась в открытое море.

11

Венеция, 7 мая 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, в который раз жизнь моя оказалась во власти всесильного Провидения. Беспомощный, крепко связанный и переброшенный через спину лошади, я трясся на ее хребте, изнывая от жары и вопрошая Господа, чем же я прогневал Его. Но Всевышний не открывал мне тайну грехов моих, чем внушал мне еще большее отчаяние.

Мы медленно плелись по пустыне под заунывную мелодию, которую напевал мой араб. От монотонности этого пения я пребывал в бессильной ярости. Мой слух, привыкший к изысканной и благозвучной музыке, с трудом выдерживал эту пытку.

Наконец мой проводник сник, и я услышал его негромкое сопение, временами переходящее в храп. Я понял, мерное покачивание лошади укачало его и погрузило в глубокую дремоту. Выждав немного, я попытался высвободиться из спутывавших меня веревок. Изогнувшись всем телом, я с радостью обнаружил, что они легко скользят по моей взмокшей от жары коже. Это давало мне небольшой шанс освободиться от своих пут до того, как мой тюремщик проснется. Крепко стянутыми оставались только руки.

Я дергался изо всех сил и вскоре, потеряв равновесие и ослабив веревки, упал на горячий песок. Но тут же вскочил. Веревка, стягивавшая мне руки, была укреплена на загривке моего жеребца, вожжи от которого, в свою очередь, держал мой араб. Так мы продолжали передвигаться: лошадь араба, за ней на привязи – моя лошадь, а за ней уже я.

Понимая, что мой провожатый может проснуться в любую минуту, и тогда шанс спастись будет для меня навсегда потерян, я мучительно раздумывал над тем, что предпринять. Медленно и осторожно, так, чтобы не дергать веревку, я обогнал мою лошадь и приблизился к спящему арабу. Тот продолжал мирно всхлипывать во сне и бормотать что-то бессвязное. Я точно рассчитал, какую позицию повыгоднее занять, двигаясь вровень с его лошадью, выбрал момент и… молниеносно выхватил из-за кушака его огромный кривой кинжал и занес над его головой. Араб вздрогнул, открыл глаза, но было поздно. Бешеное желание освободиться придало мне сил, и я прыгнул на всадника, с размаху всадив ему в грудь клинок. Он упал с лошади. Кинжал вошел в грудь почти по самую рукоять, и струя алой крови хлынула из раны, обагряя его белоснежные одежды и желтый горячий песок. Еще несколько секунд он хрипел, но вскоре совсем замолк. Думаю, несчастный так и не успел понять, что вообще произошло.

Я не без труда вытащил кинжал из тела бедняги и перерезал веревки у себя на запястьях. Потом еще некоторое время сидел на песке, пытаясь прийти в себя.

Не знаю, сколько прошло времени, пока, наконец, я не очнулся. Подняв голову, я увидел раскаленное солнце над головой и неожиданно улыбнулся. Я был свободен! Свободен от Абу Хасана, но, увы… не от пустыни, которая уже не раз предавала меня и продолжала по сей день властвовать над моей судьбой.

Все, что осталось от убитого араба, это небольшая фляжка с водой, которой могло хватить не более чем на сутки, и сухая маисовая лепешка. Но самое печальное заключалось в том, что я совершенно не знал, где нахожусь и в какую сторону мне следует направиться.

Помолившись Господу, я решил следовать прямо на север, надеясь теперь только на судьбу. Шансов на спасение почти не было, но оставалось еще немного сил и несколько капель воды. Поэтому я решительно взгромоздился на лошадь убитого, которая показалась мне крепче, и, отпустив клячу, еще недавно покорно тащившую мое тело, медленно поехал вперед, ориентируясь по солнцу…

Здесь я вновь прерываюсь, моя дорогая синьора, но остаюсь Вашим покорным слугой и прощаюсь с Вами до следующего письма. Да хранит Вас Господь».

Огненно-красный диск солнца коснулся кромки горизонта, окрасив море и редкие перья облаков в пылающий оранжевый цвет. Эта недолговечная красота завораживала. Даже те, кто привык к невиданным морским пейзажам, отрывались от своих дел и, как завороженные, смотрели туда, где дневное светило завершало свой путь.

Князь Альдо Рокко не мог скрыть своего раздражения, когда все матросы, будто по команде, побросали все дела и не могли оторвать глаз от заката. Ветер менялся каждое мгновение, и пора было уже приспустить паруса, но никто не пошевелился – так все были зачарованы необыкновенным зрелищем.

– Эй, за работу, негодяи! Чего стоите, как истуканы! Живо, не то все отправитесь под киль!

Он сидел в высоком кресле, обитом бархатом и украшенном позолотой, величественно возвышавшемся на корме. Рядом с ним расположились офицеры, позади, за спинкой кресла, стояли штурман, лоцман и его помощник, строго наблюдая за рулевыми и указывая им курс.

Прямо напротив князя, переминаясь с ноги на ногу, топтались музыканты. Флейты и виолы услаждали слух князя нежной серенадой, демонстрируя окружающим, как велика любовь Альдо Рокко к прекрасному. Едва последние звуки флейты растаяли в морском воздухе, князь медленно зааплодировал. Затем, поймав вопросительный взгляд капельмейстера, коротко кивнул.

В то же мгновение грянул стройный ансамбль тамбуристов и трубачей, выводя из оцепенения матросов и задавая ритм работе. По реям забегали люди, поднимая паруса, натягивая канаты… Штиль сменился наконец крепким северо-западным ветром, и теперь огромная каравелла медленно скользила по волнам под широкими парусами.

– Мне будет завидовать вся Венеция! Да что там Венеция – вся Италия! Этот купец… как его…

– Абу аль-Вазир, – подал голос старший офицер.

– Я и говорю! Этот Абу не станет торговать дешевкой. Он знает истинную цену своим лошадкам. У него лучшие скакуны на всем Востоке!

– Да, синьор, – поддержал беседу капитан, – ваша страсть к арабским скакунам хорошо известна в Венеции. Никто лучше вас не разбирается в них.

– Вы и впрямь так думаете, капитан?

– Так думает вся Венеция, князь, – не растерявшись, ответил капитан.

– Это так, синьоры? – не унимался Альдо Рокко.

– Да, командир, – в один голос ответили офицеры.

Действительно, любовь князя к породистым лошадям была широко известна, особенно после процесса по делу об убийстве уличного торговца, который по неосторожности выкатил тележку с овощами на дорогу прямо под ноги любимому жеребцу князя. Жеребец напугался, пустился вскачь и переломал себе ноги, врезавшись в склад винных бочек. Князь так исхлестал плеткой торговца, что бедняга испустил дух под его ударами. Однако Венеция – не Милан, здесь даже князь должен отвечать за убийство гражданина Республики. Но Альдо Рокко отделался штрафом и заявил, что лошади для него дороже людей.

– Если эти два красавца таковы, как описал мне их этот арабский купец….

– Абу аль-Вазир, – опять подсказали из-за спины.

– Да, этот Абу. То они станут гордостью на моей конюшне! – Он задумался, представляя себя в седле на красавце-жеребце.

– Но князь… – вмешался артиллерийский офицер. – Неужели две лошади могут стоить того, что находится в наших трюмах? Ведь это целое состояние.

– Вы просто поражаете меня своим невежеством, дорогой мой, – ухмыльнулся Рокко. – Один хороший арабский скакун может стоить всего этого корабля вместе с грузом, командой и вами, мой синьор.

Присутствующие офицеры почувствовали себя задетыми такой бесцеремонностью, но промолчали.

– И все-таки это письмо меня удивляет, – продолжал Рокко, – этот Абу…

– Абу аль-Вазир…

– Да, аль-Вазир. Он якобы наслышан обо мне, уважает мой вкус и хочет предложить что-то совершенно необычное. Назвал цену….

– Вы зря так опрометчиво поверили ему, ваша светлость, – заметил капитан, попыхивая трубкой. – Может, этот ваш купец какой-нибудь мошенник. Вы же даже не видели этих лошадей…

– Нет, капитан, я чувствую, что это будет настоящая сделка. И потом, чего мне бояться с моей гвардией и моими пушками? На рейде Алжира мы простоим не более суток. Этот торговец утверждает, что правитель Арудж – его друг. Он не станет чинить нам препятствия, даже приглашал погостить у него.

– Это уже лишнее, синьор, – отозвался старший офицер. – Слишком много знатных господ попадали в эту ловушку, некоторые из них потом не возвращались на родину. Вспомните хотя бы неаполитанского адмирала Канцони. Арудж уговорил его принять приглашение. Когда же наутро несчастный проснулся, над его эскадрой уже развевался турецкий флаг!

– Да… Вы правы, с этими арабами надо быть начеку.

– Взгляните-ка туда, синьор Рокко! – Капитан уставился в подзорную трубу. – За нами следует незнакомое судно. Движется ровно, не приближается. Кто это может быть?

– Дайте взглянуть, капитан. – Князь взял из его рук подзорную трубу и долго рассматривал в нее очертания корабля-преследователя. – Понятия не имею! Уже темно, я вижу только силуэт. Флага тоже не разглядеть. Он даже не пытается приблизиться к нам. Странно!

– Господа, это очень похоже на историю с адмиралом Педро де Наварро, – сказал офицер.

– Какая еще там история? – спросил князь, складывая трубу.

– Разве вы не знаете? При захвате Пеньон де Веллеса?

– Не тяните же, говорите. Думаю, вам не хочется попасть в переделку?

– Это уж точно! Так вот, после разгрома турецкого флота он преследовал адмиральский фрегат, но потерял его. Два дня они носились по морю, пока не нашли его, наконец, у берегов Сицилии.

Все внимательно слушали рассказчика. Капитан наблюдал за горизонтом, линия которого уже растворилась в темноте, соединив море и небо в одну сплошную непроглядную стену.

– Паруса были сильно потрепаны ветрами, и Наварро вел себя осторожно. Сначала он отдал приказ спустить с кормы все пустые бурдюки и наполнить их водой, что резко снизило скорость. Расстояние между кораблями оставалось прежним. Когда же стемнело, бурдюки были подняты, и Наварро стал стремительно приближаться к тихоходному турецкому фрегату. Захват же произошел молниеносно. Турки так растерялись, что сопротивления почти не оказали.

– Да уж, поучительная история.

Капитан докурил трубку и сунул ее за пазуху.

– Князь, я бы присмотрел за этим странным незнакомцем, – согласился штурман.

– Да, на всякий случай не спускайте с него глаз, – приказал Рокко и встал. – А теперь, синьоры, прошу в мою каюту. Ужин давно готов, пора подкрепиться. Завтра с утра мы подойдем к берегам Африки, нам потребуются силы…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю