355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жанна Лаваль » Месть венецианки » Текст книги (страница 13)
Месть венецианки
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 17:13

Текст книги "Месть венецианки"


Автор книги: Жанна Лаваль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

20

Венеция, 14 июля 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«В этом послании я позволю себе не клясть судьбу за долгие годы скитаний, а отблагодарить ее за то, что подарила мне возможность увидеть прекрасный и сказочный город Константинополь.

Хоть и находился я там в положении почетного пленника, мне удалось повидать все разнообразие тамошней жизни. Не раз Баязид избирал меня силяхдаром – воином, лично охранявшим султана и выполнявшим его особые поручения. Это был знак наивысшего доверия. В этом качестве мне не раз приходилось покидать пределы дворца вместе с султаном. В такие дни я мог ближе ознакомиться со столицей империи, ее нравами и обычаями.

Первое, что поразило меня в современном Константинополе, – это обилие мечетей. Строительство их развернулось особенно активно после победы Мехмеда Второго. Каждый султан видел свой долг в том, чтобы оставить после себя такую мечеть и тем самым восславить свое имя. В большинстве своем турки были не оригинальны и за образец брали великий храм святой Софии. Баязид тоже не отступил от этого правила. Его мечеть напоминает Софию очертаниями, размером, куполами. Тут же – окруженный купольной колоннадой квадратный двор – харим, с фонтаном для омовений, который в священные для мусульман дни являлся центром паломничества всех магометан Стамбула.

Не раз довелось мне бывать и в турецких банях, которые также совершенно поразили меня. Эти здания увенчаны свинцовыми куполами, в которых в шахматном порядке сделаны отверстия с выпуклыми стеклами. В Константинополе около трехсот бань. Наряду со своим прямым назначением они служат для турок местом отдыха и встреч, где после омовения можно долгие часы проводить в беседах за чашкой кофе, раскуривая кальян. Эти сооружения, как правило, состоят из нескольких залов. В первом зале центральное место занимает фонтан в виде раковин, укрепленных на вертикальной доске. Вдоль стен располагаются галереи для переодевания. Во втором зале стоит ужасная жара. Здесь гости парятся, после чего переходят в залы с мраморными бассейнами и с возвышениями для массажа. Здесь можно блаженно расслабиться. Это состояние турки называют «кейф».

Еще одно поразительное явление – рынки. Они расположены в лабиринтах улочек и переулков, иногда со сводчатыми крышами. Своды и стены расписаны цветами и фигурами. По обеим сторонам галерей сидят купцы. Позади них выставлен товар. Защищенные от ветра, дождя и солнца, такие базары служат надежным прибежищем. В летнюю же жару они особенно приятны своей освежающей прохладой. Рынки похожи на подземный город, где шумная, суетливая жизнь длится с раннего утра до поздних сумерек.

Есть там и большой, центральный рынок – бедестан. Это массивное каменное здание с железными воротами и решетками. Помещения в нем сводчатые и поддерживаются двадцатью четырьмя колоннами. Внутри – десятки лавочек и мастерских. Мастера золотых и серебряных дел, ювелиры и торговцы тканями выставляют для продажи свои товары на специальных столах.

Этот гигантский город делится на две части: Стамбул – на мысу между Мраморным морем и Золотым Рогом и Галата и Пера – на северном берегу. Стамбул – центральная часть города, окруженная стенами бывшей византийской столицы. Здесь в основном живут турки. Это очень густонаселенная часть города и наиболее процветающая.

На северном берегу Золотого Рога недавно выстроилась Галата – район многочисленных торговцев: греков, армян, евреев, а также и европейцев. Раньше здесь была лишь крепость, которой владели наши извечные соперники – генуэзцы. Но и сейчас у них остались многие торговые привилегии перед остальными европейцами. Поскольку Галата – центр морской торговли империи, жизнь этого района отлична от мусульманского Стамбула. В Галате все связано с торговым мореплаванием: торговые ряды, мастерские по ремонту судов, изготовлению снастей и парусов, бесчисленные портовые таверны.

Внутри город совсем не соответствует своему прекрасному внешнему облику. Никто не заботится о том, чтобы держать улицы в чистоте. Улицы грязные и неудобные для проезда. Узкие и кривые, с крутыми спусками и подъемами, тесные и мрачные – таковы улицы столицы. Лишь одна из них – Диван-Йолу – широкая и сравнительно чистая. По ней обычно проезжает султанский кортеж.

Я мог бы рассказывать об этом удивительном городе бесконечно, но боюсь утомить Вас. В следующем письме я вернусь к описанию своей жизни при дворе Баязида Второго, а пока прощаюсь с Вами. Да хранит Вас Господь».

Прошел уже месяц, как «Большая Берта» покинула Джербу. Фортуна отвернулась от морских разбойников, и неудачи преследовали их на каждом шагу. Некогда отчаянный экипаж превратился в мрачных, раздраженных людей. Все друг друга боялись, подозревали один другого. Щеголь и его сподручные вели себя сначала разнузданно и по-хозяйски, но отсутствие обещанной добычи заставило и их действовать осторожнее.

Между пиратами то и дело вспыхивали мелочные ссоры, грозящие перерасти в поножовщину и смертоубийство. Приступы яростной враждебности сменялись состоянием безысходности и апатии, и тогда начиналось беспробудное пьянство. Только чудо спасало «рыцарей удачи» от захвата испанскими военными фрегатами, а значит, от неминуемой виселицы. Надежды команды на добычу оборачивались крахом. Вместо богатых и беспомощных купеческих судов «Большая Берта» нарывалась на пушечный огонь военных кораблей.

И вот, наконец, по правому борту появилась небольшая барка, идущая под турецким флагом.

– Тысячу чертей, это наша удача! – заорал Щеголь, отрываясь от подзорной трубы. – Корабль торговый, у них не больше двух пушек.

– Но, капитан, – прервал его один из пиратов, – у нас с турками договор. Мы имеем право грабить только испанцев и итальяшек.

– Плевать я хотел на эти договоры, – огрызнулся Щеголь.

– Если мы атакуем их, турки станут нашими врагами, – пытался остановить его Скелет.

– Если мы их атакуем, мы станем богаты, вот увидишь. Я чую, это наша удача. А договор подписывал Рене, пусть он и соблюдает его, если сможет. – Он громко рассмеялся.

– Все по местам, приготовить абордажные канаты! – кричал Щеголь, носясь по палубе. – Эй, заряжайте пушки. Никому не высовываться. Делаем вид, что у нас мирные намерения. Принесите мне корсарскую грамоту. Мы – союзники, слышите, пока не зацепим их на крюки, мы – союзники!

Ничего не подозревая, турецкая барка подошла к «Большой Берте». Последовал сигнал к атаке. Из-за борта вынырнули пираты и бросили крюки, которые приковали два судна одно к другому. Теперь пираты тащили на себя канаты, прижимая борт к борту. Только сейчас турки сообразили, с кем имеют дело, и открыли огонь из пистолетов. Это оказалось неожиданностью для пиратов, ведь у турок огнестрельное оружие являлось исключительно янычарской привилегией, но откуда на грузовой барке янычары? Теперь стало ясно, что схватка будет жестокой.

Никогда еще Клаудиа не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она лежала в трюме, привязанная к балке. После бунта, устроенного Щеголем, ее держали здесь постоянно, отвязывая лишь для еды. Рядом находился и Тюлень. Они были пленниками Щеголя и гадали, какую участь он им приготовил. Наверху начался бой, и что-то подсказывало Клаудии, что он не закончится победой взбунтовавшейся команды.

– Послушай, Тюлень, надо выбираться из этого склепа. – Она попыталась высвободить руки, дотянуться до узла веревки, но ей это не удавалось. – Если победят наши, они же нас и прикончат, если те – тоже церемониться не станут.

– Тысячу чертей, я и так знаю, что дело дрянь, – ответил Тюлень.

Он с трудом придвинулся к зарешеченному отверстию в потолке. Напрягая зрение, он пытался что-то разглядеть наверху.

– Канальи, я вижу мачту с турецким флагом. Они атаковали турок! – закричал он.

– Глупец, какой же наивный глупец этот Щеголь! Я знала, что он погубит и корабль, и команду.

– Может, обойдется, – отозвался Тюлень, не отрывая взгляда от окошка в потолке.

Он пытался оставаться, как всегда, невозмутимым, но Клаудиа чувствовала, что дела плохи.

– Ты слышишь выстрелы с той стороны? – Клаудиа прислушалась. – Если стреляют турки, значит, там – янычары. Они скорее умрут, чем сдадутся Щеголю.

Неожиданно решетка на потолке поднялась, и в трюм спрыгнул канонир по прозвищу Колокольня.

– Эй, Колокольня, развяжи нас. – Клаудиа подалась в его сторону, – Не пропадать же нам здесь.

– Не могу, командир. Щеголь с меня три шкуры спустит. Так что потерпи. Скоро мы разделаемся с ними.

– Не глупи, Колокольня. Две пары надежных рук вам не помешают сейчас.

– А кто вас знает. Может, вы как раз наших и начнете резать.

– Что ты за плешь такая! – прорычал Тюлень из своего угла. – Мы не такие мерзавцы, как Щеголь, чтоб своих гробить. Развяжи веревки!

– Послушай, Колокольня, – сказала Клаудиа, – если мы здесь останемся, нам все равно конец. Что Щеголь, что турки… Если мы помашем саблями, то хоть Щеголь не посмеет тронуть нас.

Колокольня задумался, почесывая лысый затылок, но это никак не означало, что он примет решение в пользу пленников. Поэтому, улучив момент, Клаудиа обхватила его ноги своими и резко дернула на себя. Колокольня упал, и голова его оказалась прямо на груди Тюленя. Тот не растерялся, прижал голову связанными руками. Колокольня сначала дергался и хрипел, но через полминуты затих. Тюлень добрался до его ножа и подполз к Клаудии. Перерезав веревки на ее руках, он подставил свои, чтобы она сделала то же самое.

Клаудиа прислушалась к тому, что происходило наверху. Тюлень осторожно подкрался к двери, ведущей в пороховой трюм и, обернувшись, прошептал:

– Там кто-то есть.

– Иди посмотри, только возьми у Колокольни пистолет.

Тюлень вооружился и, пригнувшись, вошел в погреб. Клаудиа затаила дыхание, готовая в любой момент броситься на помощь Тюленю.

Когда тот дошел до пороховых бочек, чья-то рука схватила его за шею и с силой ударила о столб. Он повалился на пол, и тут же кто-то выхватил у него из руки оружие. Раздался грохот, синие искорки забегали по полу. Клаудиа бросилась к окну – неизвестный перебирался по канату с «Большой Берты» на турецкую барку. Клаудиа пожалела, что в этот момент у нее не было пистолета. С такого расстояния она бы не промахнулась.

Почувствовав запах горящего пороха, она обернулась и увидела на полу огонек, уже совсем близко подкравшийся к бочкам. До взрыва оставалось буквально несколько секунд. Клаудиа бросила взгляд на Тюленя, оглушенного лазутчиком. Она уже ничем не могла помочь ему. Он был слишком тяжел, чтобы дотащить его до окна. Она перекрестила несчастного, вскочила на доски и прыгнула за борт.

Когда Клаудиа вынырнула из воды, корабля уже не было. Повсюду плавали обломки и исковерканные трупы. Над водой повис тяжелый запах жженого пороха. На турецкой барке ликовали. Вскоре огромный турок вытащил ее из воды, и она оказалась в окружении гогочущих турецких матросов. Клаудиа отстранялась от них, как могла, но это лишь забавляло турок. Наконец офицер прикрикнул на них, и те взялись за весла.

Клаудиа смотрела на обломки «Большой Берты». Закончилась ее пиратская одиссея. Ей было жаль свою команду, хотя они и предали ее. Глупцы!.. С какой легкостью Щеголь подчинил себе этих алчных и недалеких людей, падких на сладкие обещания.

Клаудиа мысленно молилась, чтобы Бог простил им их преступную жизнь, хотя понимала, что не имеет права на это. Ведь перед Всевышним она так же грешна, как и они, ибо в мести своей совершила еще большее зло. В одно мгновение их жизни оборвались с такой же легкостью, как и жизни их бесчисленных жертв. В этом было Божественное провидение, и Клаудиа понимала, что рано или поздно оно настигнет и ее.

Теперь она была пленницей турок и готова была безропотно принять все удары судьбы. Она оказалась в большой каюте среди арабских красавиц. Клаудиа поняла, что это – гарем какого-то высокопоставленного турка и что она теперь – его собственность. Этим, видимо, и объяснялось присутствие янычар на небольшой барке. Она слышала, как ликовали турки, славя своего героя, разнесшего в щепы «Большую Берту». Теперь для нее это уже ничего не значило. Себастьяно был отомщен…

21

Венеция, 22 июля 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Милая синьора, здесь я подхожу к весьма примечательному моменту моего повествования. Далекая моя родина неожиданно напомнила о себе, явив моему взору человека, с которым у меня были давние счеты.

Однажды мой повелитель, султан Баязид Второй, призвал меня к себе и торжественно сообщил, что нашел, наконец, способ отблагодарить меня, ибо все еще чувствует себя должником. Он сказал, что сильно обидится, если я и на сей раз откажусь от его милости. Он негромко хлопнул в ладоши, и из боковой комнаты в залу вошла девушка, чье лицо было скрыто фатой, а тело – длинной драпировкой. Баязид рассказал, что у него в гареме появились две новые жемчужины, обе итальянки. Одна знатна, образована, умна, но дерзка и своенравна, поэтому он не решился предложить ее мне, опасаясь, что ее заносчивость лишь огорчит меня. Вторая же… Султан представил ее как прекраснейшее из земных созданий и рассказал, что она – подарок Драгут-раиса, пиратского владыки. Красавицу только что привезли с острова Джерба и, по словам султана, нет в христианском мире прекраснее ее. Обладать ею – значит обладать всеми земными сокровищами.

Баязид обошел вокруг своей пленницы и, глядя мне в лицо, скинул с нее фату и драпировку. Он следил за моими глазами, ожидая увидеть в них восторг. Он не ошибся. Я был поражен, увидев, что здесь, в покоях турецкого султана – заклятого врага всех христиан, – находится дочь папы римского, красавица Лукреция Борджиа.

Она не сразу узнала меня. Во-первых, по ее мнению, я уже давно должен был покоиться на дне моря, а во-вторых, ей был в диковину мой нынешний наряд – дорогой халат, чалма, мусульманские панталоны. Как только Лукреция поняла, кого видит перед собой, она смертельно испугалась и закрыла лицо руками, предвидя неизбежность моей мести.

Баязид принял мое удивление за восхищение и спросил, достаточно ли хорош этот подарок для меня? Я поблагодарил Его Величество за такой дар и с радостью согласился принять его. Султан был страшно доволен.

Теперь Лукреция стала моей собственностью. Я пообещал ей, что, несмотря на то, что она заслуживает немедленной смерти, я сохраню ей жизнь, если она поведает мне, кто так жаждет моей смерти.

Здесь, синьора, мы подошли к такому моменту, когда многое открылось мне и многое объяснилось. Лукреция без утайки рассказала мне о предательстве лучших друзей моих – Альдо Рокко, Энрико Фоскари и Джана Контарини. Они сговорились с самим дьяволом – герцогом Борджиа, заклятым врагом Венеции. Еще задолго до того злополучного плавания моя судьба была предрешена. Они только не учли, что Господь оказался милостив ко мне и сохранил мою жизнь. Теперь я жаждал возмездия, и мое стремление поскорее вернуться в Италию лишь усилилось. Должен сказать Вам, что Лукреция многое скрыла. Она умолчала о том, что Альдо Рокко, Фоскари и Контарини уже понесли заслуженную кару. Она понимала, что желание мести будет руководить мною, и пообещала помочь мне в этом, если я вызволю ее из плена. Я согласился даровать ей жизнь, но от услуг ее наотрез отказался. Это было делом моей чести, а честь моя не могла быть запятнана ее именем. Тем не менее, Лукреция не оставляла надежду на то, что я изменю свое решение. Она даже готова была пойти против брата своего – Чезаре, но я слишком хорошо знал эту особу, слово которой не стоило ни гроша. Помоги я ей выбраться отсюда, они с братцем сразу бы убили меня. Я решил немедленно сам искать путь к свободе.

Вновь прощаюсь с Вами, любезная синьора.

Да хранит Вас Господь».

Сегодня султан опять обещал прийти к Клаудии. Она с отвращением представляла себе, как он появится на пороге ее темницы с золочеными решетками и молчаливыми стражами. Ее одели в полупрозрачные одежды, надушили благовониями. Другие наложницы советовали ей не перечить султану, ибо чем дольше она будет испытывать его терпение, тем яростнее будет его гнев.

– Пойми, Клаудиа, – говорила молодая гречанка Елена, – он любит добиваться любви постепенно, а не брать ее силой. Поэтому он так долго милостив с тобой. Но если его страсть угаснет, тебя отправят в работницы или продадут какому-нибудь вельможе. Там жизнь уже не будет такой беззаботной, как здесь, у Баязида. Поэтому ты должна стараться продлить его интерес к себе. Будь ласкова, ублажай его.

– Мне страшно подумать, что я могу остаться здесь навсегда. Тогда и жить незачем. – Клаудиа встряхнула волосами, мешая Елене красиво уложить ее локоны. – А уж как представлю, как этот индюк прикасается ко мне…

– Не говори так больше никогда, – испугалась Елена. – Он самый великий правитель, самый могущественный. Ты должна полюбить его, у тебя нет иного выхода.

– У меня есть выход… – Клаудиа произнесла это таким голосом, что Елена содрогнулась.

– О чем это ты?

– Если он прикоснется ко мне, я наложу на себя руки.

– Гордячка! Я тоже так думала, но когда поняла, что выхода отсюда нет… – Елена тяжело вздохнула. – У меня был жених… Там, на Крите. Я любила его, и мы хотели обвенчаться. Но турки сказали, что он должен служить в армии османов. Когда они пытались схватить его, он уложил с десяток из них. Тогда они убили его, его сестру и родителей, сожгли всю деревню, а нас отправили в рабство. Сначала я тоже проклинала свою судьбу, но когда узнала, как обращаются с христианскими пленниками за стенами дворца, долго благодарила Бога за то, что он спас меня от такой участи.

– Как же ты попала к султану в гарем?

– Мне помогла мать Баязида. Она – гречанка и, когда может, заступается за нас.

– Как же это произошло?

– Нас привезли в Константинополь, и меня купил один иранский купец. В порту его поймали с какой-то контрабандой в трюмах и хотели казнить, но он откупился мною. Я стала рабыней начальника, который следил за оплатой налогов в порту, он купил себе более высокую должность, заплатив за нее мною. За меня давали хорошую цену. Так я и переходила из одних рук в другие. – Елена уже почти завершила свою работу и теперь украшала прическу Клаудии яркими цветами. – Наконец султанша-мать увидела меня в одном богатом доме и, узнав, что я гречанка, взяла к себе, на женскую половину. А там уже и сам султан приметил меня…

– И что же, ты довольна?

– Не знаю, поймешь ли ты меня, но после того, как со мной обходились, словно с вещью, я не могу не радоваться хоть какому-то спокойствию. Жизнь моя все равно кончена.

Клаудиа молчала. Она понимала, что Елена по-своему права, но себя в такой роли не представляла. Ей было страшно подумать, что она сможет когда-нибудь смириться с положением рабыни. Клаудиа Гримальди, знатная венецианка, проведет остаток своей жизни в любовницах, а потом и в прислугах мерзкого турецкого деспота – нет! Лучше свести счеты с жизнью! Единственное, что останавливало ее, это страх перед Богом.

Наконец Елена закончила свою работу и покинула комнату. Клаудиа погрузилась в раздумья. Лишь там, в воспоминаниях, ей было тепло и уютно. Там она встречалась с Себастьяно…

В то лето они отправились в Пьемонт, к знаменитому Джакомо Жакерио, художественные дарования которого были известны по всей Италии. Кардинал Паскино, венчавший их в Венеции, пригласил художника для росписи своего дворца Манта. Это было чудесное время. Целые дни они проводили вместе и были совершенно счастливы. У Джакомо Жакерио появилась прекрасная идея изобразить их на большой фреске.

Целую неделю Себастьяно и Клаудиа позировали художнику. Он рисовал эскизы, с которых должен был потом писать фреску. Это никак не утомляло их, ведь они были рядом. Фреска называлась «Рыцарь и рыцарские добродетели в образе прекрасной дамы». Они стояли с двух сторон молодого деревца, символизировавшего любовь молодого рыцаря; на ветвях висел герб, прославляющий подвиги героя. Кардинал Паскино достал доспехи одного из своих предков и платья его супруги. Джакомо уговорил молодых надеть их, дабы аллегория приобрела совершенно натуральный вид. Теперь Себастьяно был изображен в старомодных декоративных доспехах художественной работы.

Клаудиа, символизировавшая рыцарские добродетели, предстала в парадном одеянии, поверх которого через плечо легла золотая цепочка с маленькими колокольчиками. Ее головной убор украшали полоски ткани с фестонами. Вся композиция получилась чрезвычайно утонченной. Жаль только, что они так и не успели взглянуть на готовую работу, а довольствовались лишь эскизами Жакерио. Себастьяно должен был возвращаться в Венецию, и их путешествие оказалось недолгим. Уезжая, Клаудиа бросила взгляд на пустую стену с мокрой штукатуркой – основой для будущей фрески. Она тихонько помолилась – за то, чтобы художник поскорее закончил свой труд. Даже если им предстоит в будущем разлука, здесь они навсегда останутся вместе…

– Не надейся обидеть меня своим строптивым нравом. Я как раз люблю таких непослушных… – Баязид присел на корточки рядом с Клаудией и попытался заглянуть ей в глаза. – Ты не любишь меня?

Клаудиа молчала. Это похотливое животное вызывало у нее одно чувство – брезгливость.

– Я твой повелитель, ты должна хотя бы уважать меня. Подними глаза, я хочу видеть их.

Она не шевельнулась. Ей казалось, что если она сейчас увидит лицо турка, то не выдержит и исцарапает его.

Султан тяжко вздохнул. Уже в который раз он приходил к ней, но она оставалась непреклонна. Но Баязид был терпелив, и его визиты повторялись вновь и вновь, не прерываясь ни на день.

– Сегодня я не уйду, – вдруг заявил султан. – И дождусь, когда ты взглянешь на меня. Я буду твоим рабом, буду ждать твоей милости. О, гордая итальянка! Вся моя душа горит и просит тебя…

– Хорошо, – неожиданно произнесла Клаудиа и резко развернулась к нему. – Я буду твоей, но и ты исполни мою просьбу…

– Слушаю тебя, звезда моя, свет моих очей… Все, что пожелаешь… Все будет твоим, только скажи…

– Позволь мне помолиться в христианском храме. Мне нужны силы. Никто, кроме нашего Бога, не даст мне их.

Султану не очень понравилось упоминание о Боге неверных, но он сдержался, просьба показалась ему пустяковой и вполне выполнимой.

– Что ж, сегодня вечером тебя проводят в Галату. Там есть христианская церковь, построенная генуэзцами. Ты сможешь помолиться своему Богу. Пусть он благословит тебя.

Султан больше не сказал ни слова и вышел, даже не взглянув на Клаудию.

Вечером, когда приближалось время службы, Клаудию повезли в Галату в сопровождении целого эскорта янычар. По дороге она неустанно молилась, и, когда вошла в храм, последние сомнения оставили ее. Она решила, что не отступит от принятого решения.

Янычары не вошли в храм, а лишь перекрыли все выходы из него. Клаудиа поднялась на колокольную башню. Дул сильный ветер. Город казался хаотическим нагромождением камней. Клаудиа почувствовала себя ужасно одинокой. Этот мир отнял у нее все надежды, и она хотела только одного – уйти поскорее, чтобы жизнь больше не мучила ее.

Она посмотрела вниз – твердые камни мостовой обещали быструю смерть без долгих мучений. Она попыталась собраться с силами, сжала кулаки, закрыла глаза и подалась вперед. Она уже повисла над бездной, но руки вцепились в камни. Собрав всю свою волю, Клаудиа отчаянно закричала, пальцы разжались…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю