Текст книги "Месть венецианки"

Автор книги: Жанна Лаваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Господи, покарай же меня за глупость! – причитал Джан.

– Но вы не догадались, и, наверное, это не случайно. Не случайно и то, что вы здесь. После того как вы предали Себастьяно, ваш путь сюда был предрешен.

– Я знаю. – Он посмотрел на Клаудию. – Когда я увидел вас на берегу, я понял, что уже никогда не покину этот остров. Поэтому не тяните, делайте свое дело, богиня мести! Вершите свой суд, но не требуйте от меня раскаяний. Их я приберегу для Высшего Судьи. Он милостивее, чем вы…

– Вы и здесь трусите, Джан Контарини! Ваша участь решена и на земле, и на небесах. Рене, дай-ка сюда оружие!

Стоявший в стороне Рене сделал несколько шагов к ней и бросил пистолет. Клаудиа поймала его и вручила Контарини. – Возьмите, Джан. Пусть не моя, но ваша рука станет рукой Господа. Может, этим вы и искупите грехи свои. Прощайте.

Она кликнула пиратов, и все они направились к шлюпке.

– Вы не можете оставить меня здесь! Ведь это необитаемый остров! Убейте меня! Только не оставляйте здесь!

Он все кричал и кричал им вслед, но шлюпка удалялась от берега, оставляя его одного на пустынном, выжженном солнцем острове, который когда-то был последним прибежищем монахов.

Клаудиа оглянулась и в последний раз посмотрела на жалкую фигуру своего заклятого врага. Его черные волосы развевались на ветру, как крылья ворона, руки неподвижно висели. Вдруг одна из них, с пистолетом, судорожно поднялась, дуло уперлось в висок… Раздался выстрел, эхом отозвавшийся в скалах прибрежной бухты. Тело барона Контарини бесшумно повалилось на песок.

15

Венеция, 11 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, дорогая синьора, я продолжаю свой рассказ.

К утру третьего дня на горизонте показались очертания Константинополя. Я видел его мощные высокие стены с великим множеством башен, купола прекрасных храмов рядом с минаретами. Я чувствовал, что от этого города исходит какой-то особенный дух – дух тысячелетней империи. Цивилизация, несмотря на османское варварство, сохранила свое величие: великолепные императорские дворцы, редкостные реликвии искусства, роскошь и прихотливость архитектуры.

Время не щадит никого, даже империи, но их культура вечна, ибо хранит в себе судьбы людей, живших когда-то. Сколько пришлось вынести этому городу! Борьба с Римом, бесконечные осады арабов, войны с болгарами, печенегами, руссами, норманнами, венграми, крестовые походы латинян, наконец, столкновение с османской Турцией, ставшее роковым для Великого города. Здесь все дышало прошлым, и даже полувековое господство турок было бессильно искоренить вечную идею Византии.

Город приближался, мы уже вплывали в бухту Золотой Рог. Теперь ее не перекрывала огромная цепь, служившая защитой от турецких кораблей. Рассказывают, что при осаде города султан Мехмед II лично участвовал в перетаскивании судов по суше близ Галаты, чтоб утром обезоружить византийцев появлением его кораблей. Теперь проход был свободен, и мы беспрепятственно вошли в бухту.

Сказочный город, весь залитый солнцем, сверкал перед моими глазами своим великолепием. Тонкие иглы минаретов, белокаменные дворцы… Какая-то башня, с которой, как объяснил мне тут же один турецкий офицер, сбрасывают в Босфор неверных жен. Повсюду сновали маленькие лодочки-фески, перевозившие людей и нехитрые грузы.

Вряд ли можно представить себе что-нибудь более очаровательное, чем подход к Константинополю со стороны моря. Мы находились посреди трех огромных морских рукавов, которые омывают со всех сторон сушу, так что взору легко охватить холмы, расцвеченные, будто эмалью, белыми зданиями, зелеными кипарисами, мечетями со свинцовыми куполами. А над ними – яркие минареты, словно золотые свечи.

Вообразите себе, милая моя синьора, этот феерический город, похожий на огромный персидский ковер, а по бахроме этого ковра – бесчисленные мачты стоящих на якорях судов.

Мечети и дворцы, минареты и караван-сараи, крытые рынки и бани, пышная зелень в тенистых садах – все это составляло панораму огромного восточного города, в центре которого возвышалась Святая София – прекраснейший из храмов, превращенный турками в мусульманскую молельню.

Теперь представьте, что все это великолепие, как в зеркале, отражается в серебристых водах Золотого Рога и Босфора, что придает зрелищу совершенно мистический вид.

Мы бросили якорь и с помощью подоспевших небольших суденышек начали переправляться на берег. Меня теперь содержали как янычара – гвардейца султана, заслужившего награду. И хотя я не слишком надеялся на благосклонность турок, здесь было куда приятнее, чем в безжизненных пустынях Африки.

Вскоре мы оказались на улицах Константинополя. И знаете, синьора, сколь я был восхищен панорамой этого города с моря, столь же ужасающее впечатление произвел на меня его внутренний облик. Мы шли по узким, кривым улочкам с мрачными закоулками, в большинстве своем невымощенными, с непрерывными спусками и подъемами – таков облик этого города в самом его чреве.

Наконец мы выбрались на единственную широкую, сравнительно чистую и даже красивую улицу – Диван-Йолу. Но, как потом выяснилось, это была центральная артерия города – путь, по которому султанский кортеж обычно проезжал через весь город от Адрианопольских ворот до султанской резиденции Топканы.

Чтобы вы, синьора, вполне могли бы представить себя на улицах этого города, закончу описанием жилищ его обитателей. В них обращает на себя внимание крайняя простота. Дом из камня здесь редкость. За исключением жилищ знатных вельмож, храмов и бань, обычно строятся они из дерева и глины. Уже позже я сталкивался с тем, что христианские здания приводили в изумление турок своей излишней прихотливостью. Видно, созерцание красоты и гармонии в архитектуре не слишком потребно турку.

Двухэтажные дома здесь принадлежали только состоятельным людям. Вторые этажи имели много окон и балконы. Крутые крыши, сложенные из красной черепицы, выступали над стенами, образуя широкий навес. Дома отгораживались от внешнего мира глухими стенами, балконы затеняли и без того узкие уличные проходы. А поскольку город раскинулся на холмах, везде сооружены были крутые лестницы.

Особняки же крупных торговцев и чиновников также не отличались особым изяществом и богатством внешней отделки. Даже дворцы вельмож внешне выглядели довольно просто, видимо, из страха вызвать ревность султана.

Мы поднимались все выше по холмам, пока не достигли резиденции султана – Топканы – этого бастиона безбожников, этого вражьего логова.

Здесь я вновь покидаю вас, ибо не смею далее пренебрегать своей службой. Обещаю, что продолжу сегодня же вечером.

Да хранит Вас Господь».

Пронзительные звуки фанфар возвестили о начале регаты. Десятки разноцветных, украшенных самым невероятным образом гондол тронулись с места. Гондольеры отталкивались от многочисленных соседних лодок, расчищая себе пространство для скорости. Их азартные крики раздавались над Большим каналом. По берегам толпились зрители. С восточной стороны вовсю кричали и размахивали шляпами Кастеллани, прозванные так в городе по названию старого замка дожей – Кастелло, а с западной не отставали от них Николотти, именовавшиеся так по названию церкви Сан-Николо дель Мендиколи.

Гондольеры заняли свои места на красных бархатных ковриках. Их костюмы, тщательно продуманные, заслуживали особого внимания. Пестрые габардины – короткие курточки – были расшиты особым узором и украшены яркими лентами. Небольшие шапочки украшались перьями, по которым можно было судить о нраве гондольера: маленькие – знак прыткого, стремительного и изворотливого; большие означали силу и напор.

Именно эти, последние, сейчас и устремились вперед. Так началась регата в день Фесты делла Сенсы, праздника «обручения с морем» – самого зрелищного из водных праздников Венеции. Это был праздник ее духа, ее вечной молодости.

На большой трибуне скопились патриции в длинных торжественных одеждах. Их костюмы поражали не столько богатством и роскошью, сколько обилием деталей – поверх бархатного жилета на них были надеты разнообразных цветов накидки, отделанные мехом куницы или бобра. Поверх накидок фигуры окутывали широкие плащи с золотой вышивкой. Плащи были искусно задрапированы на римский манер, их тяжелые складки спускались с левого плеча.

Когда гондолы скрылись из виду, восхищенные горожане увидели торжественный выезд дожа. Агустино Барбариго умел поражать послов всего мира величием Республики святого Марка. Но сегодня он, казалось, превзошел самого себя. Выезд Буцентавра – его огромной гондолы, обтянутой атласом и украшенной яркими восточными коврами, – был настоящим сказочным спектаклем. Его появление предваряли бесчисленные кораблики, перевитые цветами и гирляндами, с юношами и девушками на палубах. Повсюду слышалось пение десятков ангельских мальчишечьих голосов; воздух был напоен благовониями Востока и Индии, трепетали на ветру штандарты, богато расшитые золотом.

Обязательный элемент празднества – какой-нибудь удивительный механизм, установленный на корабле. На этот раз по Большому каналу вслед за Буцентавром двигалась огромная Вселенная, в открытой внутренности которой разыгрывалась аллегорическая пантомима из жизни божественных героев.

Когда эта пестрая и ликующая процессия достигла церкви Сан-Николо, дож Агустино Барбариго, окруженный толпой придворных, бросил в воду свой перстень, символизируя этим супружество Венеции с морем. В этот момент прогремел салют и, как по команде, на берегах зажглись сотни факелов.

Чезаре Борджиа разместился в большой лодке между графом Энрико Фоскари и молодым французским послом, впервые оказавшимся в Венеции. В Италии считалось почетным сидеть посередине, и Борджиа с удовольствием отметил, что даже в мелочах граф Энрико не забывает о том, кому он обязан своей нынешней властью в городе и своим влиянием. Они медленно двигались в самом центре процессии.

– Вы знаете, господа, этот город – самый великолепный из всех, что я видел! – Французский посол сиял от восторга. – Сегодня я был у алтаря капеллы Сан-Марко. Это самая красивая и богатая капелла в мире. Ума не приложу, как вашим мастерам удалось сотворить такое чудо.

– Вы, французы, тоже горазды на роскошь. – Синьор Энрико подмигнул Чезаре. – Только большей частью пользуетесь ею не для услады вкуса, а… для оплаты своего любимого и опасного ремесла.

– Что вы имеете в виду, граф? – усмехнулся посол. – Если это какой-то намек на политику, то сегодня я отказываюсь говорить об этом.

– Я имею в виду вашу страсть к войнам. Кто бы мог подумать, что бедный Неаполь так быстро уступит вашим мушкетам. Бравые французы скоро овладеют всей Италией.

– Я всего лишь посол, граф. Поэтому не пытайтесь уязвить меня. Франция не грабит свои земли, а покровительствует им, так что я не уверен, что наши солдаты в Неаполе – бедствие для города. Итальянцы должны быть счастливы такими хозяевами, иначе здесь были бы турки.

– Турки – ваши союзники, и вы просто поделили меж собой Адриатику, – сказал Чезаре. – Выбрав для себя Италию как легкую добычу, вы предложили туркам воевать с Испанией, а это уже совсем неблагодарное занятие.

– Вы оказались хитрее турок, – подхватил Энрико. – Турки и испанцы будут воевать вечно, а ваш Франциск станет процветать, наблюдая, как эти два чудовища поедают друг друга.

– Господа, господа! Даже если все это так, то почему именно сегодня? – взмолился посол.

В этот день он облачился в чрезвычайно живописное платье с мягкими формами, но сложный рисунок складок и разрезов утяжелял костюм, делая посла на вид крайне неуклюжим. Весь наряд посла говорил о подражании его всему итальянскому. Но это была не прихоть француза. Такой стиль ввел при дворе Франциск I, принуждая своих подданных одновременно и наслаждаться культурой южных соседей, и скрещивать с ними сабли.

– Я говорю об этом сегодня, посол, именно потому, что вы так восхищенно отзывались о капелле Сан-Марко.

Фоскари взглянул на Борджиа. Взгляд римского тирана был серьезен, но благосклонен. Тот как будто одобрял и поощрял начатый разговор, о котором они с Фоскари заранее условились.

– Я не понимаю вас, граф…

Неожиданно в лодку прыгнула маска с длинным носом. Человек что-то кричал, размахивал руками, а потом прыгнул в соседнюю гондолу. Его сменил веселый Арлекин с палкой в руках. Он догонял длинноногого, прыгая из одной лодки в другую. Французский посланник был в восторге от этой погони.

– Итак, господа, я не понимаю вас, – повторил посол.

– Вам понравились капелла и сокровища, которые хранятся в ней. Не так ли?

– Именно так. И что же?

– Не буду испытывать вашего терпения и скажу напрямик – мне необходима встреча с королем. С вашим королем, с Франциском.

Посол чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Вы с ума сошли. Идет война с Италией. Это невозможно. Если мой король и соблаговолит принять какого-нибудь венецианца, то им может быть только дож.

– Я знаю это. Потому и обращаюсь к вам. Если вы поможете устроить эту встречу, ваша жажда прекрасного будет утолена.

Энрико Фоскари и Чезаре переглянулись.

– А зачем вам нужна эта встреча, господа?

– Это лишний вопрос, господин посол…

– Я должен знать, ибо могу оказаться в дураках. Говорите же.

Фоскари бросил взгляд на Борджиа. Тот, немного помедлив, утвердительно кивнул.

– Скоро ваш король овладеет всей Италией. Не обойдет он и Венецию. – Фоскари наклонился к послу и перешел на шепот. Борджиа, сидевший между ними, был вынужден откинуться в сторону с таким видом, словно не имел никакого отношения к этому разговору. – Я уверен, что Венеция падет так же быстро, как и Неаполь. Что будет потом?

– Что же будет потом? – в растерянности переспросил французский посол.

– Об этом я и хотел поговорить с Франциском.

– Но почему вы? С какой стати?

– Дож Барбариго уже стар, а его партия слаба. Наша же партия сейчас самая влиятельная. Мы устранили многих конкурентов в Большом Совете и теперь можем встать у руля Республики. Барбариго мешает нам, но ваш король может найти в нашем лице союзников. Тогда успех итальянской кампании обеспечен, конечно, при поддержке Синьории. А это мы ему можем обещать при некоторых авансах и с его стороны.

– Каких же? – осведомился француз.

– После захвата Венеции нужно объявить новые выборы дожа, на которых должна выиграть моя кандидатура.

Посол пристально взглянул на Борджиа. Он понимал, что это его идея, что серым кардиналом Республики будет именно он, давно мечтавший о власти над всей Италией и готовый продать ее французам со всеми потрохами. Француз некоторое время молчал, отчего Фоскари еще больше нервничал, а Борджиа застыл в мрачном ожидании.

– Хорошо, господа, это все политика, – пробормотал посол, – а мы с вами говорили об искусстве. Расскажите мне подробнее об этой прекрасной капелле.

Оба итальянца облегченно вздохнули. Стало ясно, что француз готов принять взятку за свою услугу и устроить встречу.

– Это сокровищница города. Там есть двенадцать больших бриллиантов, два из которых – самые крупные, в сотни карат. Хранятся там и золотые короны, которые в прежние времена надевали на праздники. Много и других золотых вещей в рубиновых, аметистовых и агатовых сосудах. Кроме того, в одном небольшом изумрудном…

– Прекрасно, – прервал речь графа Борджиа посол, посчитав, что перечисленного уже более чем достаточно для взятки. – Удивительный город, синьоры! Великолепный! Я сегодня же напишу моему королю. Уверен, он с радостью примет посланника такой прекрасной земли…

Праздник был в самом разгаре. Одна за другой финишировали гондолы, и каждую встречали восторженными криками и рукоплесканиями. Развернувшаяся в сказочном городе мистерия продолжалась…

16

Венеция, 12 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Дорогая синьора, Вы не можете сетовать на мою медлительность в повествовании, ибо я тотчас после ужина исполняю обещание, данное Вам сегодня утром. На столе бумага, в руках – перо. Итак, я продолжаю свой рассказ.

В сопровождении нескольких янычаров, капитана корабля и следовавшего за нами нового гарема, мы подошли к стенам Топканы. Это было величественное здание, архитектура которого отличалась простотой и строгостью. Здание стояло на высоком холме, буквально нависая над водами Мраморного моря. Это была одновременно крепость, дворец, святилище… голова и сердце исламского мира. Позже, когда я стал одним из постоянных жителей этого «города в городе», я узнал суть этой величественной цитадели.

Мы стояли у «Высочайших ворот» Топканы. Здесь уже столпились люди, чтобы посмотреть на головы казненных. Они ждали захватывающего зрелища и возбужденно переговаривались.

Нас встретила невозмутимая охрана, и после церемониальных условностей мы оказались в небольшом дворике, где нам предстояло преодолеть еще одну преграду – «Средние ворота». Две башни, возведенные над этими воротами, напомнили мне крепости французских аристократов. В этом дворике располагалось рабочее место палачей.

Весь комплекс делился на дворцы, в которых главным было не помещение, а двор, окруженный галереей из колонн и навесами от солнца. Здесь вершились государственные дела. В первом дворе размещались монетный двор, управление финансами, землей и имуществом, а также арсенал. Слева возвышалось здание с квадратной башней, в котором султан собирал своих приближенных и советовался с ними. Этот совет назывался «диван». Здесь же находились султанская канцелярия и государственная казна. Наконец, в третьем дворе, куда нас провели через «Ворота счастья», располагалась личная резиденция султана, его гарем и его казна. Рядом находился дворец великого визиря и казармы янычар, а в глубине двора – небольшой дом с тронным залом.

Сначала нас встретил визирь. Сопровождавший нас янычар довольно сухо объяснил ему, кто мы такие и что привезли султану. Выслушав рассказ, визирь никак не отреагировал на него и вышел со двора, не проронив ни слова. Мы оставались стоять на месте, ожидая высочайшей реакции на наше появление.

Минут через двадцать к нам вышел некий военачальник, как потом выяснилось – глава янычарского корпуса, и жестом велел идти за ним. Мы вошли в тронный зал, но, к моему удивлению, он оказался совершенно безлюдным. Я осмотрелся. Стены и потолок храма были расписаны фресками и украшены затейливым орнаментом. Сам же султанский трон походил на диван с балдахином. Он был изготовлен из какого-то дорогого черного дерева, может быть, сандалового, с инкрустациями из золота, серебра и перламутра. Над троном на массивной золотой цепи висел огромный изумруд в золотой оправе. Мы миновали несколько помещений и переходов, небольшой сад с поющими птицами и тюльпанами, специально привезенными из Голландии, и оказались посреди небольшого дворика с фонтанами.

Это было любимое место отдыха султана. В левом его углу стояла небольшая беседка, буквально нависающая над Босфором. Это легкое восьмиугольное сооружение было обложено голубыми майоликовыми плитками, переливающимися на солнечном свете. На небольшой террасе у фонтана несколько полуобнаженных наложниц двигались в неторопливом танце, извиваясь, словно маленькие серебряные рыбки. Несколько человек застыли в молчаливом созерцании. Я последовал за их взглядами и в густой тени беседки заметил величественную фигуру в широкой чалме. Я сразу догадался, что этот синьор и есть султан.

Честно скажу Вам, дорогая синьора, меня одолел не шуточный страх при виде этого могущественного, хотя и отвратительного мне деспота. Он был мужчиной средних лет, крепкого сложения, хотя и невысокого роста, с густой черной, как смоль, бородой. Все стояли как вкопанные и глядели в его сторону. Неожиданный удар палкой по спине отозвался жгучей болью во всем теле. Я оказался нежелательным исключением из всех остальных, подобострастно взирающих на своего повелителя, и поплатился за это.

Подчинившись, я склонился и тоже поднял глаза на этого грозного на вид владыку, который сверкнул глазами в мою сторону и продолжил перебирать драгоценные четки из лазурита.

Белоснежная, как мел, чалма его была увенчана немыслимых размеров бриллиантом. Все его одеяния, включая верхний, расшитый золотом халат, были из дорогого венецианского сукна, что сразу привлекло мое внимание и пробудило гордость за искусных моих соплеменников. Сапожки были сшиты из тонкой красной кожи и имели загнутые вверх носы и декоративные подковки. На каждом пальце всемогущего сияли дорогие перстни.

Не отрывая взора от танцующих наложниц, султан начал неторопливо хвалить капитана за то, что он привез дары от его алжирского наместника Аруджа. Великий визирь уже позаботился о том, чтобы одеть девушек из гарема так, как это любил Баязид. В особенности визирь хвалил какую-то наложницу, которой не было сейчас среди танцующих, ибо она заболела и теперь нуждалась в покое. Он представил ее как итальянку из Венеции, отбитую в бою у пиратов, у тех самых, чей корабль был взорван мною. Визирь указал рукой на капитана, а тот на меня. Очевидно, султану уже рассказали о происшедшем в море и о моей роли в бою.

Баязид буквально преобразился на глазах. Он сказал несколько хвалебных слов в мой адрес. Более того, он поднялся со своего ложа, обошел вокруг меня и стал расспрашивать о моем происхождении.

Можете представить, моя любезная синьора, как странно я чувствовал себя, стоя перед Баязидом Вторым не как посланник Венецианской Республики, а как жертва им же покрываемых берберийских пиратов. Я постарался в нескольких словах описать ему те причины, которые более чем на год задержали мое прибытие в Стамбул. Он слушал с нескрываемым интересом, но сочувствия ко мне никак не выказывал. Я был одним из тысячи европейцев, ставших рабами арабов и турок, что было для него естественным положением дел.

С едва заметной улыбкой он осмотрел наложниц, затем вернулся в беседку и пригласил меня жестом войти. Я прошел в ее тенистую прохладу. Баязид махнул четками в сторону подушек, где я тотчас и расположился, готовый слушать речи великого деспота…

Что ж, милостивая синьора, я должен вновь просить Вашего снисхождения, ибо меня призывают неотложные дела, а потому прощаюсь с Вами.

Да хранит Вас Господь».

Вокруг Венеции, вдоль течения Бренты, среди живописнейшей природы было разбросано множество вилл. Их отличали роскошь и изысканность. Венецианцы любили свои загородные поместья. Окрестные земельные владения в достатке снабжали их продуктами и, как правило, занимались каким-нибудь скромным производством, вроде выделки шелка или шерсти.

Повседневная жизнь в этих виллах была проста и рациональна. Отцы семейств занимались воспитанием детей более авторитетом, нежели силой; своих жен из робких девушек превращали в уверенных хозяек дома. Совместная жизнь в гостеприимном доме, охота и прочие нехитрые развлечения объединяли семейство.

Замок графа Энрико Фоскари заметно выделялся среди прочих своим новым стилем, лишенным крепостного затворничества и средневековой воинственности. Его цветные мраморные инкрустации и ажурные башенки были выполнены в ломбардском стиле, высокие окна и литые балконные перильца привносили готический элемент, а величественные колонны парадного входа свидетельствовали о почтении хозяина к классической античности.

– Не отвлекайся, Рене, – окликнула капитана Клаудиа. – Если ты будешь глазеть на дом, мы никогда не попадем внутрь. Ночь коротка, надо торопиться.

Она поднималась по тропинке, ведущей в гору, и Рене, с трудом отведя глаза от сказочного зрелища, торопливо последовал за ней.

– Но как ты собираешься проникнуть внутрь? Думаешь, этот мерзавец не держит охраны? – спросил Рене.

– Конечно, держит. Но я хорошо знаю этот дом. Однажды мы с Себастьяно…

Клаудию обожгло это воспоминание. Боже, как давно это было. Целая вечность пролегала между той счастливой и упоительной ночью и этой, враждебной и тревожной.

В ту ночь они с Себастьяно, уже обрученные, но еще не венчанные, встретились на балу в этом доме. Граф Энрико Фоскари устроил роскошный маскарад. Все были в масках и разыгрывали свои роли так, словно существовал какой-то сценарий этого представления. Получилось очень мило.

В какой-то момент Клаудиа и Себастьяно, счастливые и беззаботные, почувствовали, что их тяготит шумное окружение. Хотелось остановить время и остаться вдвоем во всей Вселенной, во всем бесконечном круговороте времени. Себастьяно схватил ее за руку, и они покинули шумное веселье. Долго бродили они по лабиринтам комнат, любуясь их сказочным убранством: позолоченными плафонами, каминами резного мрамора и стенной мозаикой, разрисованными ширмами с вышитыми ветвями и листьями… Глаза их горели светом любви. Клаудиа крепко держала Себастьяно за руку и готова была идти за ним куда угодно…

Роскошные комнаты сменились хозяйственными помещениями, где суетились люди с котлами и сковородками, разделывали гигантского гуся, выкатывали бочку с вином…

Наконец распахнулась еще одна дверь, и прохладный ночной воздух ночи дохнул на них своей свежестью. Теперь они бежали рядом по узкой тропинке меж стволов высоких старых деревьев, кроны которых шептали им какие-то ласковые напутствия. Себастьяно вдруг резко остановился и повернулся. Она почувствовала, как сильные руки обняли ее талию. Сразу стало тепло и покойно. Вся бесконечность мира потонула в этих сладких объятиях. Она увидела перед собой глаза Себастьяно. В них было столько любви… Еще мгновенье, и их жаркие губы слились в поцелуе. О, этот сказочный поцелуй первой любви! Стоит рождаться на свет только для того, чтобы ощутить это упоение, это торжество чувства – чувства искреннего и просветленного, чувства божественного! Красота и гармония мира переполняли это прекрасное чувство юной и трепетной любви двух молодых сердец…

Рене прервал ее воспоминания.

– Ты сказала, что вы с Себастьяно…

– Это сейчас неважно, – вздрогнула Клаудиа. – Просто я, кажется, знаю, как попасть в дом, минуя охрану. Не торопи меня, мне нужно вспомнить…

И вновь она вернулась в прошлое…

Они долго гуляли по ночному саду, но им казалось, что прошло всего одно мгновенье. Вот уже забрезжил рассвет, солнце позолотило верхушки деревьев. Легкий туман в пойме делал пейзаж слегка таинственным. Они смотрели вдаль, на это диво природы. Они слились с ее чудесным пробуждением, ибо такое же пробуждение царило в их душах – пробуждение настоящей любви.

Тем же путем влюбленные вернулись в дом, где во всю продолжалось веселье. Теперь многолюдье не мешало им. Себастьяно увлекли его друзья – Энрико, Джан и Альдо. Клаудию пригласил некий синьор в маске… Маскарад продолжался. Продолжалась жизнь. Продолжалась их счастливая любовь…

Теперь она понимала, что это был самый прекрасный вечер в ее жизни… Но где же эта тропинка? Клаудиа с сожалением вернулась в эту сумрачную ночь.

– Пошли, Рене, мне кажется, мы идем правильно.

При свете луны Клаудиа отчетливо вспомнила пейзаж, открывшийся ее взору: светящаяся лента реки Бренты, дерево, у которого она целовалась с Себастьяно. Боже, здесь ничего не изменилось! Как все-таки насмешливо время. Оно проходит сквозь пальцы, его невозможно поймать. Где теперь та ночь? Где та сладость, то блаженство? Почему эти горы и леса, эта река и луна сохранились? Почему исчезло то, что для нее было смыслом жизни?..

Рене осторожно положил руку на плечо Клаудии, предлагая свою поддержку, но она отстранилась. – Нет! – крикнула Клаудиа, забыв про осторожность.

– Что с тобой? – испугался Рене.

– Все в порядке, – она вновь взяла себя в руки, – просто я вспомнила… мы на правильном пути.

Вскоре они оказались у небольшого сводчатого углубления в стене. Дверь была закрыта на засов. Это была та дверь, через которую они с Себастьяно выходили из дома в ту ночь. Тогда она была открыта. Тогда вообще все двери были открыты! А теперь, казалось, весь мир против нее!

Рене долго возился с замком, пытаясь открыть хотя бы небольшое смотровое окошко. Вдруг по ту сторону двери раздался настороженный шепот.

– Патриция, это ты? – И не дождавшись ответа, кто-то открыл засов.

Клаудиа приложила палец к губам и велела Рене отойти от двери, сама же спешно накинула капюшон. Через секунду дверь распахнулась, и она увидела на пороге молодого юношу, очевидно, пажа из свиты графа, со свечой в руке.

– О Патриция, наконец-то! – радостно воскликнул красавец.

Клаудиа сделала шаг вперед, одной рукой закрыла рот юноши, другой выхватила нож и рукояткой нанесла удар по голове бедного влюбленного. В кустах послышался шорох. Вместе с Рене они втащили юношу в дом и захлопнули дверь.

– Там кто-то есть, – шепнул Рене и припал ухом к двери. Клаудиа насторожилась. Свеча потухла, и теперь они находились в полнейшей темноте.

Через минуту стук повторился. Раздался ангельский девичий голосок.

– Фредерико, Рико… Ты слышишь меня? Это я, Патриция. Выходи же…

По щекам Клаудии текли слезы. Она погладила по голове юношу, лежащего у ее ног без сознания.

– Бедный Фредерико, прости меня! Ты еще встретишься со своей маленькой Патрицией… Прости меня.

Клаудиа взяла Рене за руку и повлекла за собой. Они миновали кухни, комнаты для прислуги и оказались в пустынных темных залах. Сквозь высокие окна едва пробивался свет луны. Остановившись у лестницы, Клаудиа вспомнила, что Фоскари обычно принимал особо знатных и влиятельных синьоров наверху. Туда она и потащила Рене. Сделав несколько шагов, он неожиданно обнял ее и поцеловал в губы. Клаудиа укоризненно покачала головой…

На втором этаже лестница стала совсем узкой. Они поднимались в башню с узкими бойницами. Снаружи она казалась торжественной, здесь же напоминала сторожевой бастион мрачной средневековой крепости. Наконец они достигли полуоткрытой двери и услышали звуки музыки.

Клаудиа и Рене осторожно заглянули внутрь. В двух высоких креслах сидели мужчина и женщина. Напротив – молодой человек в легком камзоле и пурпурном бархатном берете играл на лютне. Музыка была нежной и убаюкивающей, мастерство исполнителя не вызывало сомнений, а слушатели, казалось, замерли в восхищении, созерцая этого стройного красавца. В музыканте Клаудиа узнала прекрасного живописца и искуснейшего певца Джорджо из Кастельфранко, прозванного за его таланты Джорджоне, то есть Большой Джорджо. Вслед за Римом и Флоренцией, он прославил Республику святого Марка своими великолепными фресками. Славился он и игрой на лютне, а сочиненные им мадригалы служили образцом для поэтов, уже перенявших его манеру и стиль.

Клаудиа невольно окунулась в благозвучное течение музыки, такой чарующей и уносящей в бескрайние дали чудесных грез. Однако ей пришлось покинуть эти дали, когда в мужчине, сидящем напротив Джорджоне, она узнала графа Фоскари. А рядом с ним расположилась… Лукреция Борджиа! Но что она делала здесь? Визит этой дамы никогда не был случайным. Вот и теперь в этом дуэте наверняка какая-то загадка, какой-то злой умысел кого-то из них.