Текст книги "Зорькина песня"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Жанна Александровна Браун
Зорькина песня

Часть первая

Взрыв заклубился, тряхнул кирпичную школу. Какое-то мгновение она ещё отстояла белая, строгая, а затем пошатнулась и рухнула.

Взрывная волна ударила Зорьку в грудь, бросила на асфальт… Зорька извернулась, как котёнок, упала на четвереньки, поднялась оглушённая и побежала к школе.

Школа горела. Известковая пыль, перемешанная с чёрным дымом, мутным занавесом колыхалась в воздухе. Среди горящих развалин уже метались люди. Они ныряли в огонь, появлялись и снова пропадали, молча, как на экране немого кино.

Навстречу Зорьке вереницей потянулись носилки. Зорька замедлила шаги, потом остановилась, потом снова пошла. Она боялась даже взглянуть на испачканные сажей, запорошённые розовой кирпичной пылью лица ребят на носилках, но щемящее, болезненное любопытство словно толкало её в спину… Вот Вовка Череда, Миша Яковенко, Надя… Они всегда были вместе, сколько Зорька себя помнит. Вместе ходили в детский сад, вместе пошли в школу. Только попали в разные смены…

Известковая пыль лезла в глаза, щипала веки. Зорька отошла к каменной ограде, села на землю и тут же вскочила.

Прямо на неё в разорванном до бедра платье шла Валентина Васильевна, её учительница. Она шла по земле, как по лестнице, высоко поднимая ноги, и пристально смотрела перед собой неподвижными глазами. Короткие чёрные волосы свисали над её мертвенно застывшим лицом.

На руках Валентина Васильевна несла девочку в синем платье с белыми кружевными оборками.

– Валентина Васильевна! – крикнула Зорька и протянула руки. – Валентина Васильевна!

Ей вдруг захотелось опять сесть на землю, закрыть глаза и ничего не видеть.

Валентина Васильевна остановилась, девочка на её руках застонала. «Натка из первого класса», – узнала Зорька. Это платье сшила Натке её мама к началу учебного года. Все девчонки, даже старшеклассницы, завидовали кружевам.

– Это ты, Зорька? – бесцветным голосом выговорила Валентина Васильевна. – Иди домой, занятий сегодня не будет…

И прошла мимо Зорьки в самый дальний, самый солнечный угол школьного сада, к волейбольной площадке. Там, вперемежку, раненые и мёртвые, лежали рядами на зелёной мягкой траве ученики первой смены 356-й неполной средней школы.

А над белым тихим городом, над вишнёвыми красными садами, над волейбольной площадкой всё ещё рвался в недоброе бегучее небо вопль сирены.

Глава 1. До свиданья, бабушка!

– Нет, нет и нет, – решительно говорила бабушка Катя, – не могу. Я здесь родилась, здесь и умру…

Зорька поспешно втискивала в чемодан поверх платьев свои любимые книги – сказки братьев Гримм и «Повесть о рыжей девочке», забинтованную куклу Елизавету, пачку переводных картинок и с тревогой прислушивалась к спору. А что, если бабушка и в самом деле откажется ехать?

До недавнего времени немецкие самолёты прилетали раз в сутки, чаще всего ночью, а теперь бомбили непрерывно, днём и ночью. Фронт приближался.

Папа шагал по комнате, натыкаясь на вещи, и прикуривал одну папиросу от другой. Скомканные окурки валялись на столе, на полу, торчали в стакане. Когда папа сердился, он курил непрерывно и совал окурки куда попало, растирая огонёк пальцами.

– Екатерина Семёновна, поймите же наконец, у вас восемь детей и семеро из них коммунисты!

– Лёня на фронте вступит, – сказала бабушка.

– Не сомневаюсь, – устало согласился папа, – но вы-то погибнете! Верочка мне не простит и… я не могу больше ждать. Я сегодня должен быть в части. Неужели вы не видите, что творится?

Бабушка молчала и смотрела в окно, повернувшись к папе спиной. Тогда папа вскочил, снял с вешалки у двери винтовку, перекинул ремень через плечо и приказал:

– Одевайтесь! Если сами не понимаете, что делаете, то хотя бы слушайте, что вам говорят.

Бабушка отошла от окна и остановилась перед папой, высоко подняв голову, чтобы видеть его лицо.

– А Паша? – тихо спросила она.

Зорька несколько раз была у тёти Паши, бабушкиной подруги. Она лежала парализованная с самой гражданской войны. А вообще-то, раньше, ещё до ранения, бабушка говорила, что тётя Паша была ух какая боевая! Комиссар! У неё даже орден есть.

– Ты считаешь, Аркадий, что я могу оставить Пашу одну… в такое время?

Папа опустил голову. Постоял. Потом обнял бабушку и прижал ее голову к своему плечу.

Через полчаса Зорька сидела на чемодане в кузове зелёного военного грузовика, а бабушка стояла на балконе и плакала.

Кроме Зорьки в кузове сидели ещё трое красноармейцев. Они сумрачно смотрели себе под ноги и молчали.

Наконец из дома выбежал папа. Посмотрел на бабушку, нахлобучил пилотку и рывком перемахнул через борт. Грузовик тронулся.

– До свиданья, бабушка! – закричала Зорька. – Ты не скучай, я скоро приеду! Не скучай! Ладно?

– Ладно! – крикнула бабушка и закрыла фартуком рот.

– Бабушка! – надрывалась Зорька. – «Гулливера» никому не давай читать! Она библиотечная!

– Сиди, – сказал пожилой красноармеец с забинтованной ногой. Он посмотрел в хмурые глаза отца, вздохнул и вытащил из кармана раздавленную карамельку в розовой обёртке. – На, и сиди, не балуй, а то ещё вывалишься часом.

Грузовик мчался по улицам, с рёвом объезжая противотанковые заграждения: колючие, ощетинившиеся ржавыми прутьями ежи, баррикады из мешков с песком – и наконец выбрался на широкую асфальтированную дорогу.

Сзади, со стороны города, гремели, нарастая, выстрелы орудий.

Зорька притихла.

За стеной тополей мелькали белённые известью дома, тонувшие в пышной зелени. Потом тополя поредели, пропади совсем – и вдоль дороги потянулись кирпичные корпуса завода на чёрной, словно выжженной земле. Большое здание в центре завода было разрушено прямым попаданием. В других зданиях что-то гремело, отсвечивало в окна пламенем. На узкоколейке, рассекавшей завод на две части, стоял товарный эшелон. Рабочие и красноармейцы грузили в вагоны громадные решётчатые ящики.

– Куда же ты её? – спросил у папы красноармеец с забинтованной ногой.

– В детский дом. Их сегодня вывезут.

– А мамка-то где?

– Не отпустили из госпиталя… раненых много.

– Это верно, – согласился красноармеец, – само собой, если война.

Он повернулся к Зорьке и погладил её по голове.

– Ничего, малая, после войны мамку встренешь, верно я говорю? Мамка-то у тебя, видать, что надо, боевая!

– Верно, – сказала Зорька и улыбнулась, ободрённая хорошим разговором.

Глава 2. Коля-Ваня

Белый дом под красной черепичной крышей с резными зелёными ставнями стоял на широкой поляне в сосновом лесу. И все окна на двух этажах его были крест-накрест заклеены полосками разноцветной ёлочной бумаги. Дом был словно не настоящим, а сказочным. Казалось, сейчас откроется окно и выглянет девочка с голубыми волосами или выбежит из резной двери весёлый проказник Буратино.

Перед домом на поляне возвышалась тонкая голубая мачта с красным флагом. У подножия мачты, возле деревянного помоста сидели на траве ребята в одинаковых тёмных курточках. Рядом с ними примостилась девушка в белом халате. Она плакала и громко сморкалась в полосатый голубой передник, повязанный поверх халата.

– Ну, вот и приехали! – очень весело сказал папа, когда грузовая машина поравнялась с домом. Папа спрыгнул на землю, и красноармейцы подали ему сначала чемодан, а затем Зорьку.

– Быстрее! – крикнул из кабины шофёр.

– Где ваш директор? – спросил папа у ребят.

Девушка поднялась, всхлипнула, оправила халат и вытерла передником лицо. Она была толстенькая, коренастая, с желтовато-карими кошачьими глазами, мокрые щёки краснели, как райские яблочки.

– Директор? Та у себя в кабинете, – быстро и охотно сказала девушка. – Вы сходите, поглядите, первый этаж – и сразу направо. Никак дитё к нам определять привели? – Она жалостно вздохнула. – Дочка, чи как?

– Дочка.

– Дочка?! – Девушка всплеснула короткими руками. – Ох ты ж моя бедолага! – Она взяла Зорьку за плечи, притянула к себе и крепко обняла.

Шофёр в грузовике засигналил.

Папа оглянулся, махнул ему рукой и, придерживая пилотку, торопливо побежал по дорожке к дому.

– Ты теперь с нами будешь? – спросила Зорьку худенькая девочка с длинными и нежными, точно светлый шёлк, волосами.

– Тебе, Дашка, всегда больше всех надо знать. – Рыжий конопатый мальчишка засмеялся и дёрнул девочку за волосы.

Зорька подумала, что Даша сейчас рассердится и ударит мальчишку, но, к её удивлению, Даша не рассердилась. Она посмотрела на обидчика прозрачными, как крыжовник, глазами и виновато улыбнулась.

– Разве я её обидела? – Она повернулась к Зорьке. – Ты же не обиделась, правда? Меня тоже, когда маму бомбой убило, сюда привезли. Я сначала всё время плакала, а Маря со мной каждую ночь сидела и Коля-Ваня тоже, это наш директор… Здесь хорошо, ты не бойся… Мне Коля-Ваня ленточку в косы подарил, только я их не заплетаю. Хочешь, я тебе её отдам насовсем? Ты ведь теперь с нами будешь жить?

Зорька посмотрела на припухшее от слёз лицо девушки, на ребят, оглянулась на дом, в котором скрылся папа, и опустила голову.

– Не знаю… может, и побуду пока, если захочу.

– Ой, не можу, – сказала девушка сквозь слёзы, – а если не захочешь, куда денешься? Папке-то на войну надо. Нет, уж видно, тебе судьба с нами. Тебя как зовут?

– Будницкая Зорька.

Конопатый смешливо фыркнул:

– У нас корову Зорькой звали!

Зорька сначала растерялась, потом обиделась и покрутила пальцем у виска.

– Много ты понимаешь! По-настоящему я и не Зорька совсем, а Заря, это такой журнал был у большевиков ещё до революции, по-ли-ти-че-ский! Что, съел? – И показала конопатому язык.

Ребята засмеялись, а девушка потрепала мальчишку по рыжему чубу.

– Это тебе, Генька, наука! В другой раз не лезь попэрэд батька в пекло.

– Смотрите, – сказала Даша, – Коля-Ваня идёт!

От дома к ним шли папа и худощавый старик в синей телогрейке. Под телогрейкой виднелись белая рубашка и тугой узел галстука. Старик шёл быстро, заложив руки за спину и чуть приподняв острые плечи. Папа еле поспевал за ним.

– Варя, – строго сказал старик, – вы опять скандалили у военкома?

Сухое лицо старика из-за большого шишковатого лба казалось треугольным. Под густыми белыми бровями глубоко запали очень живые синие глаза.

– А что, я у бога телёнка съела, чи шо? – шмыгая маленьким красным носом, обиженно сказала девушка. – Не хочу я в тыл, и всё. Я б за ранеными, как за детями, ходила…

Старик грустно покачал головой.

– Эх, Варя, Варя, а детей вам не жалко бросать? – Он повернулся к папе. – Знаете, как дети её зовут? Мама Варя!

– Маря, – поправила Даша, – это сокращённо.

– Та я ж, это ж я ничого… – растерянно пролепетала девушка, оглядываясь на ребят. – Я ж без них… сами знаете…

– Знаю, – ласково сказал директор, – идите, Варя, в кладовую: надо продукты на станцию везти. И передайте старшему воспитателю, что я поеду на станцию вместе с вами.

– Маря, мы с тобой!

Ребята гурьбой побежали за Варей. Возле Зорьки осталась только Даша.

Старик повернулся к Зорьке, положил руку ей на голову и улыбнулся.

– Ну-с, так вот ты какая, Зорька Будницкая! Давай знакомиться, ты знаешь, кто я?

– Знаю, – сказала Зорька, – вы директор, Коля-Ваня.

Даша испуганно ахнула, закрыла руками рот и покраснела.

Директор перестал улыбаться и удивлённо уставился на Зорьку. Потом скосил глаза на Дашу, понимающе хмыкнул, выпрямился, сунул руки в карманы брюк и весело спросил:

– Тоже сокращённо, а, Даша?

Даша покраснела ещё больше и попятилась.

– Николай Иванович… я не нарочно… я… Николай Иванович…

Николай Иванович протянул Зорьке руку и подмигнул так, словно она была с ним заодно.

– Слышала? Ну, вот и познакомились!

Зорька невольно улыбнулась, но лицо директора уже стало серьёзным.

– Прощайся с отцом, Зоря, – негромко сказал он. – Его ждут.

Зорька посмотрела на папу. Папа улыбался, но улыбался он как-то странно. Одними губами. А глаза оставались печальными. Она рванулась к отцу и схватила его за руку.

Папа поднял Зорьку, прижался к её лицу небритой щекой. Зорька всхлипнула и обеими руками обняла отца за шею.

– Папа, не уезжай…

– Ничего, доченька, – сказал папа, пряча глаза, – ничего. Ты у меня храбрый парень…

На крыльцо дома вышла седая женщина в очках и в такой же, как у Николая Ивановича, синей телогрейке и крикнула:

– Девочки, Даша Лебедь, быстро в группу! Сейчас подойдут машины!

Папа ещё раз прижался к Зорькиному лицу щекой и бережно, точно Зорька была стеклянная, поставил её на землю. Потом подошёл к директору и протянул руку. Николай Иванович взял папину руку в обе ладони, и они несколько секунд постояли молча, глядя друг на друга.

– Одна она у меня осталась, – сказал папа.

«Как одна? А Толястик? Он же на фронте воюет…» – встревоженно подумала Зорька.

– Понятно, – сказал Николай Иванович. – Как только приедем, я сразу же сообщу вам.

Они обнялись.

– Папа! – наконец выдавила из себя Зорька. – Папа, подожди!

Но папа уже бежал к машине, гулко бухая ботинками по утоптанной каменистой дорожке.

– Папа-а-а! – отчаянно закричала Зорька, бросаясь следом за отцом.

Папа, держась за борт машины, оглянулся, но в это время два красноармейца схватили его за руки и втащили в кузов.

Глаза у Зорьки наполнились слезами. Машина раздвоилась, растрои́лась… Казалось, весь лес наполнился зелёными военными машинами и в каждой из них уезжал на войну отец.

Глава 3. Даша Лебедь

Зелёная военная машина скрылась вдали, только маленькое желтоватое облако пыли всё ещё вилось в воздухе, и от этого дорога казалась живой.

Тяжёлые машины, будто железные псы, пробегали мимо, оставляя за собой бензиновый дурманящий запах. Приученные к дорожной жизни лошади, мерно клацая подковами, волокли телеги с узлами. На телегах сидели свесив ноги женщины и дети, закутанные, несмотря на жару, в шерстяные платки.

А по тропинке вдоль дороги шли и шли гуськом пыльные одноцветные люди с котомками за плечами и с чемоданами, перевязанными узловатыми верёвками.

Даша взяла Зорьку за руку, потянула за собой.

– Зоренька, пойдём…

– Пойдём, – уныло и покорно повторила Зорька, но глаза её снова наполнились слезами. Она закрыла их руками и села на землю.

– Ну, что ты? Не плачь, – Даша наклонилась к Зорьке и стала её уговаривать, как маленькую. – Вернётся твой папа, война же не надолго… мой папа тоже на войне, а я не плачу, Маря говорит: нельзя по живому плакать.

Зорька взглянула на Дашу, вытерла подолом платья мокрое лицо.

– Лучше бы я с бабушкой осталась… И зачем только папа меня в детский дом отдал? – глотая слёзы, прошептала она.

– Ну и что же? В детском доме хорошо, девочек много, весело…

– А ты давно здесь?

– Не так давно, когда маму бомбой убило… Я уже спала. Вдруг как завоет, как завоет. Мама говорит: «Скорее беги в подвал, я только Александриваниного Петьку возьму на чёрной лестнице, она в госпитале дежурит». Я побежала – и всё… Нас только утром откопали.

Голос Даши теперь звучал ровно, точно она говорила привычные слова, за которыми для неё уже не было боли. Только худые пальцы теребили поясок платья, всё туже затягивая узел.

– А моя мама хирург в госпитале, – громко и быстро, бессознательно стараясь заглушить Дашины слова, сказала Зорька, охваченная внезапным страхом. – Кончится война, и она за мной приедет!

Даша опустила голову.

– А моя мама балериной была…

– И папа приедет, и дядя Лёня, и бабушка, и Толястик. У меня брат знаешь какой? Вот с это дерево! А плечи на всей улице самые широкие. Он любого фашиста одним пальцем! Толястик для меня всё что хочешь сделает!

– Ну и пусть, пусть…

Даша вскочила и прислонилась к сосне. Плечи её задрожали.

Зорька замолчала, растерянно глядя на Дашу.

– Не плачь, – сказала она, жмурясь от жалости, – к тебе тоже папа приедет… Может быть, сразу вместе приедут к тебе и ко мне! Вот будет здорово!

Даша повернулась к Зорьке, глаза её заблестели.

– Правда! Здорово будет – к тебе и ко мне сразу! – Она тряхнула головой, отбрасывая волосы за спину. – А я раньше в балетной школе занималась. Целых четыре года! Не веришь? Вот смотри…

Даша встала на носки, приподняла платье, чуть склонила голову к плечу. Тонкое лицо её порозовело, большие глаза смотрели уже не на Зорьку, а куда-то вдаль, будто Даша прислушивалась к одной ей слышной музыке. Она плавно вынесла правую руку вперёд, склонилась в полупоклоне, выпрямилась, откинула голову назад и закружилась по поляне.

Зорька смотрела на неё, как зачарованная. Ей казалось, что Даша танцует, не касаясь травы ногами, так невесомы и стремительны были её движения.

– Ой, как здорово! – Зорька не выдержала и захлопала в ладоши. Даша остановилась. Возбуждённая, счастливая.

– Тебе понравилось? Правда, понравилось? – с трудом переводя дыхание, спросила она.

– Ещё как! Ужас, как понравилось! А я так не умею. Я только петь немножко умею. Мой папа много разных песен знает.

Даша опустила руки и сразу вся как-то сникла.

– Моя мама балериной была… в настоящем театре.

Несколько машин на дороге остановилось. Из переднего грузовика вылез на подножку чумазый парень в кепке козырьком назад.

– Эй, малявки, это детский дом номер три? – спросил он, вытаскивая из кармана пачку папирос.

– Да, – сказала Даша и тут же испуганно посмотрела на Зорьку. – Ой, Зоренька, это ж за нами приехали!

– А ну, дуйте к начальству, – сказал парень и уселся на подножку, попыхивая папиросой.

Девочки схватили Зорькин чемодан и побежали к дому.

– Скорее, скорее, – торопила Даша, – Вера Ивановна и так будет сердиться.

– Она злая?

– Не… нисколечко. Вера Ивановна добрая, только немножко нервная. Она всего два дня у нас, а другая, которая до неё была, малышей в другой детдом увезла.

В широком вестибюле было сумрачно и пусто. На затоптанном полу валялись обрывки газет, обрезки верёвок, серая шелуха семечек.

Даша свернула в длинный коридор и остановилась возле высокой белой двери. На двери болталась красная стеклянная табличка с жёлтыми буквами: «Красный уголок».

– Теперь здесь наша группа, – сказала Даша, – идём, не бойся. Мы теперь все вместе, все девочки, и даже из четвёртого есть и из пятого.

– А я не боюсь, – храбро сказала Зорька.

В большой светлой комнате было шумно. Девчонки сидели на сдвинутых в угол столах, на полу, несколько девочек постарше стояли кружком у окна и пели.

Рядом с поющими девочками за маленьким столом сидела седая женщина в очках и что-то писала на длинных полосках бумаги.

Даша подтолкнула Зорьку к столу и громко сказала:

– Верванна, это Зорька Будницкая. Она теперь с нами будет. Она папу провожала.

Воспитательница, подслеповато щурясь, взглянула на Зорьку поверх очков. У неё было такое серое истощённое лицо, словно она не спала несколько ночей кряду.

– Да, да, мне Николай Иванович говорил, – рассеянно сказала она и снова уткнулась в бумаги.

– Там машины пришли, – сказала Даша.

– Хорошо, спасибо, Даша… Простыней сто двадцать штук, наволочек восемьдесят… что ты сказала? – Вера Ивановна подняла голову и поправила указательным пальцем дужку очков. – Машины пришли?

– Да, целых три! А это Зорька Будницкая. Новенькая, – сказала Даша и снова подтолкнула Зорьку к столу.

Вера Ивановна посмотрела на Зорьку и улыбнулась. Лицо её сразу помолодело.

– Мне Николай Иванович говорил о тебе. Здравствуй, Зоренька. Я надеюсь, тебе с нами будет хорошо, так?

– Так, – с готовностью ответила Зорька.

– Вот и славно. Наташа!

К столу подошла полная, очень красивая девочка с пышными рыжеватыми кудрями, перетянутыми на затылке голубой лентой. Девочка была на голову выше Зорьки и казалась намного старше.

– Наташа, познакомься, наша новая девочка. Надеюсь, вы станете дружить.

Вера Ивановна встала, скатала бумажные полоски в трубку, сунула в потёртый брезентовый портфель и громко сказала, обращаясь уже ко всем:

– Дети, выходите во двор и стройтесь у флага.

Она накинула на плечи телогрейку и вышла, а девочки окружили Зорьку, разглядывая её весело и бесцеремонно.

– Как тебя зовут? – спросила Наташа.

– Зорька, – ответила Даша.

– Твой номер восемь, подождёшь, пока спросим, – сказала чёрная вихрастая девочка. Из-под густой чёлки на Зорьку уставились нагловатые цыганские глаза.

Наташа приподняла тонкую тёмную бровь, высокомерно взглянула на Дашу и небрежно положила руку на плечо чёрной.

– Как ты думаешь, Галка, она сама уже умеет говорить?

– Она немая!

Галка тряхнула чёлкой и рассмеялась. Следом за нею засмеялись и остальные девочки.

Зорька растерянно оглянулась, переводя недоумевающий взгляд с одного смеющегося лица на другое.

– Я не немая, – сказала она обиженно, – почему вы смеётесь?

– Как тебе не стыдно, Галка, ведь она же новенькая, – возмущённо сказала Даша.

– Была новенькая, станет старенькая! – Галка перестала смеяться и стукнула носком ботинка по чемодану.

– Чего у тебя там?

– Книжки, платья и кукла есть, – охотно ответила Зорька, радуясь, что завязался наконец хороший разговор. – Это мне бабушка положила.

– Идёмте скорей, – вдруг заторопилась Даша, – там же машины…

– Ничего. Без нас не уедут, – уверенно сказала Наташа и ласково посмотрела на Зорьку яркими, как у фарфоровой куклы, голубыми глазами. – Красивые платья? Покажи.

– Идёмте скорее, – ещё настойчивей сказала Даша. Она взяла чемодан и потащила его к выходу. Наташа засмеялась, что-то шепнула Галке и, красиво покачивая плечами, пошла из комнаты.

Зорька догнала Дашу в коридоре.

– Зачем ты так? – спросила она сердито. Вот теперь из-за Даши эта красивая Наташа не захочет с нею дружить. Подумает, что Зорька жадная и сама не захотела показать платья.

– Они нехорошие, – сказала Даша.

– Кто?

– Галка Ляхова и Наташка Доможир – староста, а ещё артистку из себя строит, воображала противная. Всегда у новеньких всё выманивают.

– Как выманивают?

– А так. Сначала попросят поносить, а потом не отдают.

– Ну и пусть. Жалко, что ли?

– Не жалко, а несправедливо! – Даша поставила чемодан, выпрямилась и в упор взглянула на Зорьку. – Наташка к Краге подлизывается, к старшему воспитателю. Он, как пришёл к нам, сразу её старостой вместо Анки поставил. Она ябеда и подлиза: если ты тоже такая, я с тобой не буду водиться!

Зорька испугалась. Ещё не хватало, чтобы её считали ябедой и подлизой.

– Честное слово, я не такая!

Мимо них со списками в руках торопливо прошли Вера Ивановна и высокий чёрный мужчина в синих галифе и военной гимнастёрке, перекрещенной новенькими ремнями. Мужчина слегка прихрамывал, опираясь на палку. На длинных тонких ногах его блестели, точно лакированные, жёлтые краги.

Даша проводила мужчину неприязненным взглядом.

– Видала? Крага… – и засмеялась. – Вообще-то он Кузьмин Степан Фёдорович… это ребята его так прозвали; смешно, правда?

* * *

Во дворе перед мачтой с флагом уже выстроились ребята. Девочки стояли на левом фланге. Даша и Зорька пристроились в последнем ряду.

На небольшом деревянном возвышении у подножия мачты стоял Кузьмин. Одной рукой он опирался на толстую сучковатую палку, а другую заложил за широкий ремень.

– Детский до-ом, сми-и-ирна! – неожиданно высоким голосом пропел он. – К спуску флага то-о-о-всь!

К мачте подбежал высокий мальчик с трубой в руках. Откинув голову назад, он поднёс трубу к губам, и над притихшей линейкой понеслась в небо грустная и мужественная мелодия: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»

Старший воспитатель повернулся к мачте и начал медленно спускать флаг.

Зорька почувствовала, как её придавила внезапная тишина. Даже трубач перестал играть и застыл, приоткрыв рот, глядя, как всё ниже и ниже спускается флаг. Степан Фёдорович открепил флаг, повернулся к линейке и поднял его над головой.

– Дети, дорогие дети, – тихо сказал он, пристально окидывая взглядом строй. – Сегодня мы покидаем дом. Наш дом! Горько и больно. Да! Горько и больно… Ваши отцы и братья борются сейчас с вероломным врагом. Вся наша огромная страна встала под ружьё.

Он замолчал и, всё так же держа флаг над головой, подошёл к самому краю дощатого помоста.

Рядом с Зорькой тихонько заплакала некрасивая белобрысая девочка. Даже вертлявая Галка притихла и стояла, низко опустив голову.

– Мы спустили наш флаг, – продолжал Степан Фёдорович, с каждым словом повышая голос, – но это не значит, что мы сдаёмся! Придёт день, и мы добьём врага в его собственной берлоге! Ура!

– Ур-р-р-а-а-а! – дружно подхватила линейка.

Лица ребят повеселели. Белобрысая девочка перестала плакать и кричала вместе со всеми, размахивая руками.

Степан Фёдорович переждал крики.

– И я надеюсь, что там, в глубоком тылу, своей отличной учёбой и работой мы поможем нашим отцам и братьям бить врага! А сейчас все организованно по порядку пойдём в столовую. Машины ждут, и поэтому приказываю: обедать быстро, по-солдатски! Погрузку будем производить своими силами, и я требую соблюдать строжайшую дисциплину и сознательность!

Строй рассыпался.