Текст книги "Китабу о животных"
Автор книги: Жан-Пьер Алле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Другой смысл утверждения, что «слон никогда не забывает», состоит в том, что эти животные надолго затаивают злобу против тех людей, которые причинили им неприятности, и ждут момента, чтобы отомстить. Мало того, что это неправда, это еще и чушь собачья. Если бы Тембо действительно затаивал злобу, половина слоновьей популяции в Африке уже бы носилась, охваченная амоком, и мстила бы и черным и белым охотникам, которые постоянно их преследуют. На самом же деле те слоны, которые уже знакомы с охотой, и те, которые носят пулю в своей плоти или кости, все равно не станут первыми нападать на человека. Да, попадаются особи с крутым нравом. И такие раздражительные типы могут проявить инициативу, не дожидаясь, когда прежние или новые мучители начнут снова их изводить. Ну а слонов, содержащихся в зоопарках и в цирках, садисты человеческого вида частенько дразнят и даже пытают. И такие вот слоны не верят никому, за исключением своих верных друзей и смотрителей.
Большая часть этих друзей и смотрителей от Сиама до Конго разделяет убеждение пигмеев, что «уку разговаривают друг с другом». Они верят в то, что горловые звуки, издаваемые слонами, являются на самом деле примитивной речью, к которой прибавляется чуть ли не телепатическое понимание. Еще они верят в то, что дрессированные слоны при общении с человеком применяют именно свои умственные способности к телепатии. И понимают они куда больше, чем тридцать – сорок слов-команд корнака и сигналов рукой и хаукусами.
Наверное, слон обладает развитой до феноменального уровня интуицией, а не телепатией. Во всяком случае, чем бы он там ни обладал, я сам, имея дело со слонами, ощущал у них нечто подобное. Об этом я слышал и от других. Замечательный натуралист Айвен Сандерсон пишет, что «попадались слоны, которые, будучи знакомыми со мной меньше часа, выполняли мои команды, прежде чем я произносил их вслух, находясь при этом от них на расстоянии». А конголезский корнак Бодеко из леса Итури часто повторял про свою слониху, что «Белла слушает внимательнее, чем люди, и умеет разговаривать бесшумно».
Белла была одной из двух лесных слоних, которых я купил в мае 1959 года на частной станции, неподалеку от правительственного лагеря по обучению слонов в Эпулу. Это была взрослая слониха, весом в четыре тонны и с острыми, четырех футов длиной бивнями. Ее подруга Венера ростом была чуть пониже, а весом на полтонны меньше. У нее были короткие, похожие на обрубки бивни и слегка капризное выражение лица. Купив слоних, я тут же нанял двух корнаков, Бодеко и его брата Бокве. Эти два замечательных человека, пройдя обучение в лагере Эпулу, проявляли гораздо больше интереса, симпатии и понимания к своим громадным подопечным, чем к женам и детям. Они являлись представителями небольшого племени пигмоидов балезе и прежде относились к слонам как к ньяме, мясу. Именно так черное население Африки воспринимает все великолепное животное царство. Но теперь мои корнаки относились к слонам как к людям.
Что же касается самих слоних, я хочу процитировать слова Бодеко, которые он произнес, когда знакомил меня с животными. «Белла – гораздо умнее слона моего брата, – объяснил он. – Она говорит маленькой, что надо делать. Вы только посмотрите, как они разговаривают друг с другом. Но эта Венера! Вечно она голодная. Она ест больше, чем большая, и все равно ей мало. Постоянно волнуется по пустякам и хочет, чтобы ее любили и без конца баловали. Она делает так, что всю черную работу за нее выполняет Белла, а лавры пожинает сама. Настоящий ребенок! Но у Беллы доброе сердце, и она все равно любит Венеру. Они будто две сестры. И я думаю, что если вы одну из них продадите, то они обе умрут».
Я не собирался продавать ни одну из них. Наоборот, по примеру Ганнибала намеревался промаршировать со своими двумя слонихами и их погонщиками через лес Итури, перейти через хребет Митумба – мои Альпы, только низкорослые, – и кручи Кабаша, чтобы добраться до моего будущего парка для животных рядом с границей Руанды. Но, в отличие от Ганнибала, я собирался сопровождать свой отряд, сидя в старом пикапе.
Путешествие заняло восемь дней, за которые мы прошли четыреста миль, при этом слоны шагали в среднем от пяти до шести миль в час, а я ездил туда-сюда, предупреждая жителей городков и деревень, через которые проходил наш путь, чтобы они не паниковали. За эти восемь дней произошла масса всяких историй, о чем я подробно рассказал в «Китабу о Конго». Главное, чем отличался весь наш поход, было изумление местного населения при виде Беллы и Венеры. И то, что произошло в Момбасе, первом крупном городе на пути нашего следования, повторялось повсюду, только с различными вариациями.
По обеим сторонам «главной улицы» Момбасы стояли ряды переговаривающихся жителей, главным образом народностей балезе и бабира. От нетерпения они просто сходили с ума. На улицу под грохот барабанов высыпало все население города плюс жители близлежащих деревень. За исключением нескольких охотников, никто из них не видел прежде слонов. По утрам, когда они обнаруживали, что их поля вытоптаны, а плантации кофейных деревьев опустошены, они проклинали бессовестных животных, которые нанесли им такой урон. Днем же слоны обходили возделанные поля стороной, предпочитая воровать сладкий картофель и сахарный тростник под покровом ночи. И как ни парадоксально, но обитатели родины лесных слонов ожидали их появления с лихорадочным возбуждением, в то время как белые туристы из местного отеля «Пигмеи» наблюдали за всем происходящим со скучающим выражением лица. Все они не только видели слонов в национальном парке Конго, но и были уже знакомы с ними – или полагали, что знакомы, – по зоопаркам, циркам, кинофильмам, телевидению, книгам и журналам.
Местные жители, столпившись на улице, спорили о том, как на самом деле выглядит слон, и состязались друг с другом в сочинении самых невероятных и самых поразительных описаний. Один человек, который, надо полагать, видел гиппопотама, описывал Тембо как гигантскую свинью с длинными-предлинными ногами, похожими на стволы деревьев, с длинным-предлинным носом, который тянется от верхушки головы до пальцев ноги. Слушатели освистали его, и вперед выступили другие местные эксперты. Их описание было еще более необычным: слоны – высокие, как самые огромные деревья, уши – такие гигантские, что могут отбросить тень на всю Момбасу, пастью они изрыгают огонь, а из-под хвоста валит дым.
Я начал бояться, что при виде моих изящных, среднего роста и некурящих леди они разочаруются. Но, когда Белла с Венерой вступили в Момбасу, раздался взрыв восторга. «Тембо!» – кричали мужчины и скакали вверх, как масаи. «Тембо!» – визжали женщины, округлив от удивления большие недоверчивые глаза. «Тембо!» – пищали крошечные детишки, с восторженным ужасом цепляясь за ноги своих матерей. «Тембо! Тембо! Тембо!»
Толпа неистовствовала, слоны оставались спокойными. Белла смотрела вокруг с величественным и чуть снисходительным видом, будто вдова-аристократка на игру в бейсбол, но Венере подобное внимание было явно по вкусу – она тихонечко трубила, а зеваки с восторгом ахали. Бокве усмехался, сидя у нее на спине. Он устроился на подушке, украшенной гирляндой из листьев, в правой руке он держал свой хаукус, а в левой веревку, которая опоясывала массивное тело Венеры, захватывая передние ноги. Толпа глазела на Бокве с Венерой с неописуемым восторгом. Люди сознавали, что в любой момент этой демонстрации обоим корнакам может грозить смерть. Я не удержался и улыбнулся. Прошлым вечером Бодеко признался, что ему приходится стараться изо всех сил, чтобы не заснуть во время долгих переходов.
В Мугвате, каменистой саванне, поросшей деревьями, в двадцати милях к северу от границы Конго с Руандой, Белла с Венерой вместе со своими корнаками стали первыми обитателями моего нового парка для животных. Восьмидневный марш через восточное Конго был завершен, и у меня появилась надежда, что африканцы и слоны могут научиться жить сообща – им надо только получше узнать друг друга. Ум и доброта двух погонщиков народности балезе показали людям, какими благотворными могут быть эти взаимоотношения. А дружеское любопытство, которое неискушенные аборигены проявляли во время всего нашего путешествия, доказало, что «человек буша» средних способностей может в один прекрасный день достичь того же уровня полного взаимопонимания. Но моя надежда была разбита вдребезги, если не уничтожена полностью, в июле 1960 года.
В течение первых дней независимости Конго только в одном национальном парке Альберт было убито более тысячи слонов. Буйволы, антилопы и бегемоты погибли вместе с ними, их перебили в таких количествах, что стервятники и гиены были не в состоянии управиться с трупами. После тридцати пяти лет полной безопасности животные совершенно забыли о том, что такое оружие. И они доверчиво встретили орды местных браконьеров, которые явились их перестрелять, чтобы забрать у них бивни, мясо и рога. Мятежные солдаты конголезской армии тоже приняли участие в этой резне. А некоторые, как доложил мне один бунтовщик, обстреливали слонов из пулеметов и швыряли в них гранаты «просто ради смеха».
Позже, в июле, после трех недель новой свободы убивать в Конго, я проезжал по национальному парку Альберт, где прежде, как и в национальных парках Америки, охранялись не только животные, но и камни и растения. Теперь же парк превратился в огромную груду разлагающихся трупов. Недалеко от дороги в секторе Руинди, площадью в двести футов, лежали шесть раздувшихся трупов слонов. Их бивни были вырублены топорами, из челюстей торчали обломки слоновой кости, облепленные мухами. Даже молодые слонихи, чьи короткие бивни весили не больше десяти фунтов, были убиты и изувечены.
В южной части парка Рутсхуру браконьер-абориген попытался «договориться» со мной о большой партии слоновой кости. Половина его хижины, стоявшей у дороги, была забита свежими бивнями, которые он добыл за последние три недели. Решив получить официальную помощь, я обратился в территориальный орган управления Рутсхуру, где меня встретил новый администратор из местных жителей. Он был прекрасно одет и хорошо образован, бегло говорил по-французски, но, на мой взгляд, был менее цивилизованным, чем два корна-ка из леса Итури.
«Миру явилось новое Конго, – сообщил он мне, – и потребности его народа гораздо важнее потребностей диких зверей. Вы тут рассказываете мне сентиментальные истории об убитых слонах, а меня заботит мой народ, которому очень нужны мясо и бивни. Если люди торгуют слоновой костью, значит, им крайне необходимо покупать другие вещи. И если голодные конголезцы убивают и едят слонов, сытые европейцы – лицемерят, если осуждают их».
«А что станет есть ваш народ, когда слоны кончатся? – спросил я. – И буйволы? И антилопы?»
«Такого никогда не случится, – ответил он с улыбкой. – Разве возможно пересчитать слонов в лесу или антилоп в саванне?»
Разве возможно было пересчитать огромное количество бизонов, блуждающих по североамериканским прериям, число которых предположительно достигало шестидесяти миллионов, но после двадцати пяти лет бесконечной резни дошло до грани исчезновения?
И другие конголезские администраторы в Восточной Африке наивно верили в то, что дарам природы нет конца. В поисках быстрых и легких доходов они открывали американским туристам доступ в один резерват за другим, обещая им «гарантированное убийство». А некоторые официальные власти придерживались и другого наивного взгляда. После того как я покинул Африку, я узнал, к своему полному изумлению, о планах «увеличения продукции и национального дохода», выдвинутых специальным членом законодательного органа Уганды Ф. К. Онамой. Как сообщала газета «Аргус» Уганды: «Один из проектов увеличения продукции заключался в том, чтобы закрыть Департамент по охране диких животных и перестрелять всех диких зверей за пределами национальных парков. «Если вам не хватает денег, просто перестреляйте всех слонов и продайте бивни», – сказал он».
В «Аргусе» также писали:
«Вчера на аукционе слоновой кости в Момбасе цены оказались самыми низкими за последние десять лет. После аукциона продавцы привели этому две причины – огромное количество конголезской слоновой кости, наводнившей Восточную Африку, и частичное закрытие одного из самых больших рынков в мире из-за строгих ограничений импорта, введенных правительством Индии. Один торговец обнаружил, что, по крайней мере, 200 000 фунтов конголезской слоновой кости лежат в запасниках частных складов только в одной Момбасе, по сравнению с 60 201 фунтом вчерашней официальной продажи…»
Двести шестьдесят тысяч фунтов конголезской слоновой кости и больше пущено на ветер. Исходя из количества убитых животных, бивень стоит не более двадцати фунтов, а пара – пятьдесят. Согласно этим цифрам, резцы более пяти тысяч высокоразвитых существ навалены кучей на складах – африканская версия Дахау и Бухенвальда! – чтобы впоследствии быть проданными по цене от десяти до двадцати шиллингов за фунт. Даже если не принимать во внимание чувства человечности и гуманности, конголезские слоны в лучшем случае стоят сто долларов за штуку, а обученные и дрессированные слоны, которых можно продать зоопаркам и циркам, от пятисот до семисот долларов.
Как любил повторять Бокве: «Я думаю, что слоны умнее людей».
КИБОКО
Жирный пролетарий
Гиппопотам, или, как его называют греки, «речная лошадь», обожает плескаться в реках, озерах, мелких прудах и зловонных канавах с грязью. Он хрюкает, урчит, фырчит, свистит, мычит, рыгает или дрыхнет на отмели, использовав в качестве подушки спину близлежащего товарища. Плавают они со скоростью более десяти узлов в час и могут оставаться под водой от пяти до десяти минут. Но, когда наступает ночь, они бродят по земле, и таковой является вторая – ночная пара их водного образа жизни.
Дорожки для игры в гольф города Джинджа, расположенные неподалеку от водопада Рипон и озера Виктория-Ньянза в Уганде, – любимое место прогулок местных бегемотов. Они путешествуют от лужайки к лужайке всю ночь и радостно косят всю траву, оставляя за собой параллельные колеи, выглядящие точь-в-точь как дорожки с отпечатками от широких колес карта. Игроки в гольф бесновались и ругались до тех пор, пока клуб Джинджи не ввел официально новое правило в игру: если мячик приземляется прямиком в след гиппопотама, его разрешается забрать и положить на торф рядом без штрафа.
В лагере Руинди национального парка Альберт в Конго у бегемотов была привычка бродить по округе лунными ночами. Иногда они ухитрялись протопать целую милю от реки Руинди, причем исключительно для того, чтобы постоять рядом с рестораном и поглазеть на жующих, пьющих, болтающих и играющих в карты туристов. Зато днем туристы ходят к реке поглазеть на гиппопотамов.
«Речные лошади» Восточной, Западной, Центральной и Южной Африки очень любят путешествовать, но по пути они лакомятся просом, маисом, рисом, сахарным тростником и опустошают поля местных жителей, нанося им куда больший урон, чем буйволы и слоны. Самые отважные бегемоты пробираются в маленькие городки, чтобы исследовать мусорные ведра и уничтожить цветочные клумбы. Как-то раз в южноафриканском городе Дурбане бегемотиха по имени Хуберта опрокинула на главной улице лоток с фруктами и попыталась пробраться в кинотеатр, чтобы посмотреть фильм с участием Джуди Гарланд. Хуберта странствовала по провинции Наталь и Трансваалю и прошагала сто миль со скоростью в среднем миля в день. За время своих скитаний она посещала деревни, фермы, города, церкви и индуистские храмы. А в буддистском монастыре она прожила три дня, за которые очистила весь сад от кустов и цветов.
Посетителям зоопарков западного мира подобные истории покажутся удивительными. Они привыкли приходить к пруду бегемота и пялиться на расплывчатые очертания на дне. Через несколько минут животное всплывает. И на мгновение взгляду предстают глаза, по форме напоминающие башенки, и ноздри, будто смотровые щели на раздутой физиономии. Животное вновь уходит под воду. И зрители покидают пруд бегемота, оставаясь в полной уверенности, что это жирное, неповоротливое животное всю жизнь проводит исключительно в воде. Ну, в лучшем случае иногда выползает на берег. И сообщения о том, что бегемот разгуливает по дорожкам для гольфа или по церковному двору, они воспринимают как диснеевский мультфильм или галлюцинацию, вызванную употреблением ЛСД.
Да, Кибоко толстый, но никак не неповоротливый. Он не только мастерски занимается водными видами спорта, но удивительно подвижен и на земле, где гуляет от заката до рассвета, порой и в дождливые дни. Если путешествие затягивается и кожа начинает сохнуть, подкожные железы выделяют что-то вроде «лосьона для загара» – красноватую маслянистую жидкость, которая успокаивает и смазывает его кожу. Именно по этой причине люди еще с библейских времен верят в то, что гиппопотамы «потеют кровью».
Чтобы найти объяснение столь необычному двойному образу жизни – водному днем и наземному ночью, – местные сказители Конго сочинили уйму легенд. Большей частью они непристойные, но Кибоко такой толстый… Название его на языке суахили звучит как разухабистая дробь и гораздо больше подходит гиппопотаму, чем дурацкое греческое «речная лошадь».
Как рассказывается в легенде племени азанде, было время, когда Кибоко и днем и ночью жил только в саванне. Но вот наступила сушь, подул знойный ветер, сверкнула молния, и с треском загорелась трава. Несчастный, перепуганный и обожженный Кибоко плюхнулся в ближайшее озеро и с громогласным плеском приводнился среди потрясенных рыб. «Это наша территория, – закричали они. – Захлопни свою зевающую пасть с большими клыками и катись отсюда! Мы не позволим, чтобы съели нас и наших детей».
«Позвольте мне остаться, – взмолился гиппопотам. – i Клянусь, что я не буду вас есть. Ночью я буду выходить на берег и жевать траву».
«Так мы тебе и поверили, – прошипели недоверчивые рыбы. – А как мы узнаем, что ты нас не обманешь?»
Гиппопотам стал мучительно размышлять. «Есть только один способ доказать мою честность, – наконец предложил он. – Как только я буду нырять, то стану поднимать хвост и какать. И в какашках вы не найдете ни единой рыбьей косточки».
И Кибоко так и поступает, производя эти странные манипуляции как в воде, так и на земле, но отнюдь не во благо рыб-скептиков. Таким способом гиппопотам помечает обычно территорию и делает это так часто, неистово вертя хвостом, словно маятником, что пруды в зоопарках приходится осушать и чистить каждый день. И что еще интереснее, если бегемот осмеливается нарушить чужую территорию или оказывается там случайно, противники устраивают фантастический поединок: они «стреляют» друг в друга, но не пулями, а дерьмом, размахивая хвостами. И во все стороны летит помет. Затем нарушитель отступает, но по непонятной причине обе стороны приходят к выводу, что честь свою они защитили. В том случае, когда самец помоложе решает бросить самцу постарше серьезный вызов и завоевать тем самым право на определенную территорию – особенно в переполненных ареалах, – они оба вступают в настоящий бой и колошматят и лупят друг друга полночи, впиваясь в бока противника клыками и острыми коренными зубами.
И такую битву можно считать воистину героической, потому что взрослые бегемоты в длину достигают четырнадцати футов, в высоту пяти футов и веса трех тонн. Попадаются самцы, весящие больше восьми тысяч фунтов, то есть они гораздо тяжелее высоких и длинных белых носорогов, которых обыкновенно считают вторыми самыми большими земными млекопитающими. На эту тему можно спорить бесконечно, но какой в этом смысл? Пусть носорог остается вторым, а Кибоко третьим, но удостоившимся специального утешительного приза – только что придуманного мною титула «самого толстого в мире земного млекопитающего».
Носорога и бегемота по росту обгоняет слон, но эти три гиганта-тяжеловеса не связаны между собой родственными узами. У очень высокого слона имеются родственные связи с дюгонями, ламантинами, вымершими морскими коровами и крошечными даманами, или «кроликами», в то время как носорог имеет отношение к лошадям, а гиппопотам является близким родственником бородавочников, диких кабанов и домашних поросят.
Убедительным подтверждением этих родственных связей представляет собой карликовый бегемот. В отличие от «карликового слона», он – отнюдь не миф, и, хотя своей анатомией очень напоминает большого гиппопотама, и ростом и повадками он сходен с диким кабаном. Шести футов длиной и трех футов высотой, он весит четыреста фунтов, что характерно для свиней, и мигрирует по болотам и лесам Западной Африки, но при этом никогда не собирается в стада и не обитает в реках.
Место Кибоко в природе отчетливо понимали в Древнем Египте, где его называли «речной свиньей». Греки затем превратили его в «речную лошадь», а несколькими веками позже голландцы сделали из него seekoei – «морскую корову». Тем временем арабы называли его словом, которое означало «водяной буйвол», а простой народ в арабских странах полагал его «рыбой». По законам ислама, сходным с верованиями ортодоксальных иудеев, мясо считается нечистым, если животному заживо не перерезают горло. У рыбы, однако, имеются будто прорезанные в маске щели-жабры – «метки от ножа пророка»; таким образом, рыба составляет исключение. Перерезать горло весящему три тонны животному нелегко, но бегемот половину своей жизни проводит в воде, соответственно, его очень удобно считать кошерной рыбой.
Пытаясь привести в порядок существующие противоречия по этому вопросу, зоологи начала XIX века только ухудшили положение. Они назвали гиппопотамов толстокожими, объединив их вместе со слонами и носорогами в одно искусственное семейство. И это ошибочное наименование, давным-давно исправленное, все еще употребляется обычными людьми и в цирках, где слонов называют в соответствии с классическим стилем П. Т. Барнума, неповоротливыми и толстокожими. Но те, кто видит бегемота впервые, используют еще один эпитет для описания этого добродушного коротышки-толстячка – они с ужасом и отвращением заявляют, что Кибоко «урод», чуть ли не самое уродливое из всех животных.
По моему разумению, это надуманно и ошибочно. Я бы назвал бегемота joli-laid – очень удачным французским словом, которое переводится как «очаровашка-страшилка» и применяется по отношению к людям, которые настолько некрасивы, что кажутся прекрасными особой, свойственной только им красотой. Таким на редкость joli-laid был Фернандель, комедийный актер с лошадиным лицом. Такими были и Джордж Арлисс, Чарльз Лаутон, Уоллес Бири и другие знаменитые актеры и комедианты прошлого. И я предполагаю, что гиппопотамы, бородавочники, носороги, стервятники, крокодилы, гиены и все так называемые звери-уроды – на самом деле великие комики мира животных. А чтобы удостовериться в этом, вам просто надо за ними понаблюдать.
Кибоко похож на перевернутый бочонок грифельного цвета, обтянутый почти лишенной шерсти шкурой. В обхвате он примерно тех же размеров, что и в длину, поэтому, когда он топает, переваливаясь на своих напоминающих обрубки ногах, его розоватый живот чуть ли не волочится по земле. Когда он бодро шагает вперед, левый и правый его борта болтаются совершенно независимо друг от друга. Начинается он с огромной ящикоподобной головы, а кончается дурацким хвостом в восемнадцать дюймов. Круглые уши, расположенные на самой верхушке его головы, – маленькие и ни на секунду не перестают подергиваться. Глаза, как раз перед ушами, торчат в углублениях, напоминающих глазницы перископа, в точности как у крокодилов и лягушек. Благодаря этому он может следить за чем угодно, прячась целиком в воде. Его квадратная морда, шириной в два фута, покрыта щетинистыми волосками и в самой высшей точке увенчана ноздрями, похожими на прорези в маске. Так же как и уши, они могут плотно закрываться по его собственному желанию – это позволяет ему нырять, плавать, ходить и даже спать под водой.
В воду он погружается двумя абсолютно различными способами. Если он решает нырнуть, будучи в воде, то сначала опускает медленно зад, а потом уже весь уходит под воду. Но, если ему срочно надо броситься в воду с высокого берега, он ныряет туда вперед головой – как и первый гиппопотам из мифа азанде – и шлепается в рыбье царство с всплеском такой силы, будто в воде оказался Гаргантюа. Всплывая, он с громким фырканьем выдувает из ноздрей воздух и извергает столб воды.
Так выглядит Кибоко, когда рот у него закрыт. Когда же он, просто зевая или угрожая своему врагу на земле или в воде, открывает во всю ширь пасть, то создается впечатление, что голова его раскалывается пополам. Разинутая пасть Кибоко, длиной примерно три фута от одного конца челюсти до другой, выглядит как гигантская красная пещера со сталактитами и сталагмитами из кости.
Он обладает четырнадцатью парами коренных и премолярных зубов, которые ежедневно справляются с двумя-четырьмя сотнями фунтов травы и кормовых растений, растущих на земле, и несколькими видами водяных растений, главным образом лотосами и водяными лилиями. По обеим сторонам челюстей находится пара слегка изогнутых, длинных и острых клыков. Его бивни, в отличие от слоновьих, являются на самом деле резцами – всего их четыре, по паре в каждом углу челюсти. Изогнутые нижние бивни – очень длинные, у большого взрослого гиппопотама они вырастают до тридцати дюймов и более. Если верхний бивень ломается, нижний лишается опоры и продолжает расти, как клыки у кабанов, достигая длины четырех и даже пяти футов.
Бивни и резцы целиком состоят из высококачественной, очень твердой кости и для пережевывания пищи не используются. Бегемоты щиплют траву своими тяжелыми губами, выстригая ее так ровно, будто прошло стадо овец. Передние зубы они пускают в дело в сражениях, преимущественно между собой, так как ни одно животное-хищник, даже двадцатифутовый крокодил, весом в тонну, не станет нападать на взрослого гиппопотама.
Рыбаки племени багома с озера Танганьика, где крокодилы и бегемоты водятся в изобилии, по-своему объясняют причину, по которой эти исполинские животные мирно существуют бок о бок в реках и озерах Африки.
«Давным-давно, – сообщили они мне, – крокодил заключил с Кибоко договор. «В воде сильнее ты, – заявил он Толстяку. – Но хозяином берега являюсь только я, я один. И если ты вылезешь на берег попастись на травке, я не пущу тебя, пока не пообещаешь мне сослужить службу». «Какую?» – спросил Кибоко. «Поклянись, что ты всегда будешь следить за лодками рыбаков и переворачивать их. Тогда обед будет обеспечен и мне». «Хорошо», – согласился бегемот. И с того кошмарного дня он, как верный друг и товарищ крокодила, помогает ему убивать людей».
В сказке племени багома крайне просто сообщается тот факт, что Кибоко с крокодилом в пище не соперники: травоядный бегемот пасется на земле, а плотоядный крокодил находит себе обед в воде. Именно поэтому да еще потому, что бегемоты благодаря своим размерам – животные спокойные, они, когда рядом нет малышей, обычно игнорируют своих соседей-крокодилов. Когда рядом дети, бдительная мать бросается на каждого крокодила, проживающего рядом, так как прекрасно знает, что он потенциальный похититель маленьких бегемотиков. И крокодилы поспешно отступают – ведь даже тупоголовой рептилии очень хорошо известно, что пускать в ход свои узкие челюсти против огромной квадратной туши, которая чувствует себя в воде как дома, означает превратиться в перекусанный пополам труп.
Если самку гиппопотамов сопровождает ее ребенок, она может с яростью броситься на каноэ, но в соглашение о ненападении с крокодилами она не вступает. Каждый большой предмет она воспринимает с истерическим подозрением, так как опасается возможной угрозы своему отпрыску. На самом деле она даже способна спутать каноэ с дрейфующим крокодилом, который своей формой напоминает лодку. Кроме того, всплывающий на поверхность бегемот может случайно столкнуться с каноэ и перевернуть его. Очень испугавшись от неожиданного удара по спине, они обыкновенно ныряют, как киты. Но, поскольку мало кто из местных рыбаков умеет плавать, даже те, кто половину всей своей жизни провел на воде, проплывающие мимо крокодилы вполне могут воспользоваться случаем и утащить под воду бедных пловцов или тела уже утонувших.
Вероятно, объяснение повадок бегемота местным населением кажется наивным, но суждения о Кибоко первых исследователей Африки тоже умными не назовешь. И доктор Ливингстон, и Генри Мортон Стэнли, и сэр Вичард Бертон, и Джон Спик, и Пол Дю Шаллу, и сэр Самуэль Бейкер – все они пережили столкновение с преданными мамашами-бегемотихами, и все они отзываются о бегемоте как о злобном звере, предумышленно атакующем лодки исключительно с целью убить человека.
Бейкер, один из самых резких оппонентов бедняги Кибоко, путешествовал на пароходе с гребными колесами по Белому Нилу. На гребное колесо налетел охваченный паникой бегемот и сломал несколько лопастей. Намерения его, однако, были куда менее кровожадными, чем самого Бейкера. Страстный гурман, сэр Самуэль с необыкновенным смаком описывал, как поедал мясо и жареные ноги детенышей бегемотов, а потом варил суп из их шкур. Он утверждал, что суп этот вкусом напоминает черепаховый и даже вкуснее. И так ему этот суп понравился, что он остроумно переименовал настоящий черепаховый суп в «фальшивый бегемотовый».
Я, конечно, предпочитаю людей, которые съедают свою добычу, а не развешивают по стенам, но мне не нравится, когда животных презирают за то, что они не лежат на блюде, и особенно мне не нравится манера «гурманов дичи». Сэр Самуэль, по крайней мере, занимался хоть какими-то исследованиями, а вот нынешние европейцы, которые едут в Африку, берут с собой разного вида специи для того, что я назвал «сафари гордон-блу». Таких мало интересует обычная дичь, которую Белые Охотники убивают для своего котла, например, бушбок и импала, нет, им подавай сассу, самую замечательную на вкус антилопу. А некоторые из них обожают детеныша дикобраза, филе питона или вареного варана; причем готовят они сами, размахивая над будущим блюдом баночками с орегано или майораном, а африканские бои с восторгом за ними следят. Затем такие гурманы возвращаются в Париж, Рим или Лондон, дабы поделиться своими новыми ощущениями со знатоками.
Менее склонные к путешествиям субъекты остаются дома и получают от специально нанятых для этих целей Белых Охотников партии самого вкусного мяса из Африки: копченую ветчину из гиппопотама весом сто фунтов. Приготовленная на пару шерри с патокой, она ценится больше, чем павлиньи язычки, которые так восхваляли римляне.
