Текст книги "Китабу о животных"

Автор книги: Жан-Пьер Алле

ЧУИ
Истинный царь зверей

Кто же является истинным царем зверей?

В баснях грека Эзопа и француза Лафонтена всеми животными правит лев, «властитель дальновидный и мудрый». Этого сентиментального, но ошибочного мнения человечество придерживалось веками. Доминирует оно и до сих пор. Натуралисты и любители живой природы, пораженные размерами, силой и симпатичным обликом слона, порой венчают короной его. Любители охоты пытаются посадить на трон животных южноафриканского буйвола. А в Голливуде полагают, что властелином зверей и самым опасным животным является черный носорог, или, как его называют на афишах, «рогатая ярость».

Все, начиная с Эзопа и кончая «Метро-Голдвин-Майер», принимают во внимание главным образом внешний вид животного, а не его характер. Царь не может быть таким ленивым, добродушным бездельником, как лев, дозволяющий своим дамам убивать вместо него и живущий за их счет, будто сутенер. Царь не опустится до того, чтобы, подобно слону, шестнадцать часов в день только и делать, что есть да вести семейный образ жизни, словно обыватель. Царь не станет пастись со стадом, перемещаясь с пастбища на пастбище, и жевать жвачку, как корова, пусть даже эта корова – на самом деле очень сильный и очень опасный южноафриканский буйвол. И уж менее всего походит на царя носорог – храпящая грудная клетка, который сам редко понимает, на кого нападает.

Истинный царь зверей не унизится до того, чтобы бродить, охотиться и кормиться вместе с прайдом, стаей или стадом. Он живет и умирает в одиночку, как и подобает царю. У него нет настоящих друзей, даже среди своих, и он не снизойдет до однообразной семейной жизни. Спаривается царь зверей быстро, жену вскоре бросает и никогда не видится со своими отпрысками. Добычу он убивает себе сам – и убивает превосходно! – или отнимает ее у хищника, рангом пониже. Он является самым сильным животным на земле и сплошь состоит из стальных мускулов и сухожилий.

На языке суахили он зовется Чуи. И эти звуки почему-то вызывают в памяти крадущуюся походку, шелковистую шкуру и восточные пряности. Эти животные прекрасно приспособлены к любой местности – ведь хитрого властелина можно встретить и в Африке, и в Персии, и в Сирии, Индии, Китае, Малайе и даже на острове Ява. Благодаря неимоверной проницательности и способности к выживанию этому представителю крупных кошачьих повезло больше всех его сородичей: его вид сохранился в ареалах, которые львам так и не удалось занять, и в районах, где львы уже вымерли.

Истинный Царь Зверей – это леопард.

Этого не воспетого поэтами зверя охотники и считают самым злобным, самым неуловимым и самым опасным животным. Он заслуживает верхней строки так называемой Большой Пятерки – почитаемого и постоянно обсуждаемого охотниками перечня наиболее опасной африканской дичи. Я знаю, что многие охотники, профессионалы и любители, станут мне возражать, причем основываясь главным образом на размерах животного. Взрослый леопард-самец часто весит чуть больше ста фунтов и обычно достигает длины около восьми футов от кончика носа до кончика хвоста. Разве можно такого маленького кота, говорят они, ставить выше четырехсотфунтового льва или буйвола, весом в тонну, или разъяренного носорога, весом в полторы тонны, или слона шести тонн? По их разумению, из-за своих размеров леопард не имеет права слыть номером один. И они ставят его в конец списка.

Но если поразмыслить хотя бы чуточку о тех трудностях, с которыми сталкиваются охотники, пытаясь выследить и убить представителей Большой Пятерки, которая чаще всего выглядит следующим образом: южноафриканский буйвол, слон, носорог, лев и леопард, то возникнет совсем иная картина.

Выследить черного носорога, южноафриканского буйвола или слона трудности не представляет даже в тех (регионах, где их почти полностью истребили. Все эти перечисленные животные чаще встречаются в лесистых саваннах, а не в экваториальных лесах – истинных «джунглях», и все они большие, даже громадные, поэтому укрыться могут лишь в очень густом буше, так как их огромные размеры, дающие им преимущество, являются для них и помехой. Буйвола труднее обнаружить, чем носорога или слона, но охотники часто находят их по кружащим над животными белым цаплям – «цаплям стада».

Охотники или, что бывает чаще, охотничий отряд в состоянии увидеть любую из этих огромнейших мишеней издалека и сделать более или менее точный выстрел. Если первой пулей не удастся убить животное и раненый зверь бросается в наступление, всегда найдется время, чтобы выстрелить снова, а то и выпустить целую очередь. Если раненое животное убегает, чтобы найти себе убежище, то преследователь (а на подобный риск отваживаются только профессионалы) снова получает преимущество, потому что не так уж трудно найти грузное животное, которое не может хорошо спрятаться и не в состоянии ступать бесшумно, как львы или леопарды, и найти его становится легко.

По этим причинам я просто обязан поставить трех гигантских травоядных в конец списка Большой Пятерки, который мне так не нравится. Пустоголовый и сильно близорукий черный носорог заслуживает жалкого пятого места; осторожный и обладающий превосходной физической силой южноафриканский буйвол более опасен и потому достоин четвертого места. Страдающий слабым зрением слон – мишень гигантских размеров – все же в состоянии проявить хитрость, до года его выслеживают. К тому же природа снабдила его смертоносным оружием – массивной головой, хоботом, бивнями и гигантскими тяжелыми ногами, поэтому он вполне годится для твердого третьего места. Хочу заметить, что если охотник не в состоянии попасть в мишень из слоновьего ружья калибра 450–600, то он уподобляется тому, кто стоит на железнодорожных путях в ожидании столкновения с локомотивом, и, следовательно, так ему и надо.

Льва, также обитающего в саваннах, я ставлю на второе место. Умный, как слон, сильный, как буйвол, он был создан специально для того, чтобы охотиться, а не щипать траву или пастись. Он быстро бегает и очень проворен. Для охотника он представляет мишень гораздо меньших размеров. И если первая пуля не остановит льва, то у неумелого охотника вряд ли останется время, чтобы выстрелить снова. Лев может сбить его с ног, сильно изувечить и даже убить, прежде чем другие охотники успеют выстрелить в него. Но у льва есть недостатки, которые являются для него роковыми: он ленив и самонадеян. Стоит себе посреди открытой саванны, самодовольно наблюдая за охотниками, и легко подпускает их к себе. Такое поведение не только не позволяет ему занять высшую строчку охотничьей, никому не нужной большой Пятерки, но и ведет к полному вымиранию его вида и подвидов.

Животное Номер Один не совершает тактических ошибок, не имеет ни одного физического недостатка и никогда не позволит подобраться к себе ни человеку, ни зверю – он подбирается сам. Обитая в лесистой саванне и в густом экваториальном лесу, Чуи ухитряется оставаться неуловимым повсюду. Необыкновенно осторожно крадется он среди ночи, убивает добычу, обедает, вешает обглоданный скелет на дерево, а днем прячется в укрытии – среди скал, в пещере или в самой непроходимой чаще. Если укрытие ему чем-то не подходит, он забирается в такие места, куда даже домашний кот не пролезет. Ведь у леопарда необыкновенно гибкое тело и замечательная окраска-маскировка. Он прыгает по деревьям похлеще, чем Тарзан, и не боится воды, забираясь порой на поросшие лесом островки посреди огромных рек или озер.

Если охотник, увидев висящую на дереве добычу леопарда или его свежие следы, попытается выследить животное, то обычно никого не находит. И уходит в полной уверенности, что Чуи покинул эти места. А тот тем временем скорее всего наблюдает за охотником с равнодушным презрением. Чуи редко снисходит до того, чтобы нападать самому. Зачем? Если он уже видел людей и слышал выстрелы, то знает, чем ему это грозит. Но даже не встречавшийся прежде с людьми Чуи всегда держится настороже: белые люди с оружием в руках не похожи на его обычную добычу и не являются частью привычного пейзажа. Их внешность, запах, одежда, снаряжение и даже манера передвигаться вызывают недоверие у этой необычайно умной кошки. Охотники явно представляют собой опасность. Чуи не из тех, кто идет на риск просто так, поэтому предпочитает или наблюдать за происходящим из укрытия, или быстро и незаметно уйти.

Редко, правда совсем редко, он охотится за охотником сам. Такой крайне необычный поступок может совершить лишь леопард, когда-то раненный или совсем дряхлый, который не в состоянии поймать себе более проворную и осторожную дичь. Тем не менее, даже отчаявшийся, он не станет нападать на человека в том случае, если тот не один или если Чуи не имеет возможности атаковать с тыла. Если зверь решает напасть, охотнику быстро приходит конец: никому не удается победить леопарда или остаться в живых после нескольких минут поединка. Чуи впивается зубами в загривок и рвет его в клочья; острыми словно бритва когтями он раздирает плечи жертвы, а задними сильными лапами превращает ягодицы и бедра жертвы в месиво.

Леопард нападает спереди лишь в том случае, если охотнику повезет (или не повезет!) застать животное врасплох и загнать его в угол или же если он успеет выстрелить и ранить зверя. Тогда Чуи вцепляется зубами в шейную вену, раздирает плечи жертвы передними лапами, а задними вытаскивает наружу кишки. Сзади ли нападет леопард, спереди ли – все равно, мало кто после этого остается в живых, если только кто-нибудь не придет жертве на помощь. В отличие от льва, который, сбив жертву с ног, может на том и остановиться, особенно если сыт, Чуи не оставляет врага в живых и с целым брюхом.

Учитывая присущие леопарду осторожность и ночной образ жизни, охотиться на леопарда организованно практически невозможно ни в Африке, ни в Индии. Но исключительно ради того, чтобы утолить ненасытное желание своих клиентов убить леопарда, профессиональные охотники частенько устраивают постыдный фарс, лишенный и достоинства и риска. Они вешают на дерево для приманки часть туши антилопы или зебры, а на безопасном расстоянии сооружают бому – укрытие для охотников. Иногда для приманки они привязывают к колышку козу или собаку. Если леопард приходит к приманке до рассвета, – а обычно он поступает именно гак, его можно подстрелить из винтовки с оптическим прицелом, причем без всякого риска для спрятавшихся охотников. Почему-то такая охота называется спортом.

Подобная «охота на леопарда» с приманкой из-за заграждения была показана в январе 1967 года в телевизионном сериале «Американский спортсмен». Киноактер Джон Саксон играл роль неустрашимого охотника-любителя, который, сидя на корточках в боме вместе с проводником, целился в леопарда сквозь оптический прицел и убивал его. Будучи в Африке новичком, он поверил заверениям охотников, что такая охота – настоящая.

Критик Кливленд Амори назвал этот «спектакль» в «ТВ Гайде» «Белые Охотники во всем своем блеске»:

«…как легко, оказывается, показать по телевизору самое отвратительное шоу. Я считаю явление под названием «Американский спортсмен» ужасающим и не принимаю в ответ никаких доводов, никаких аргументов, даже малейшего сомнения в моей правоте… В этом шоу каждую неделю уничтожают медведей гризли, леопардов, слонов, носорогов и других животных. Если люди, возглавляющие Эй-би-си, получают удовольствие от такого рода «спорта», то это очень грустно, но это их личное дело. Но когда подобные взгляды навязываются публике под видом «занятия спортом», подобное оскорбление зрителей становится делом общественности…»

Старая пословица о риске во время охоты теряет свой смысл, когда так называемые охотники прячутся в укрытии. Ведь истинной целью такого рода охоты на леопарда является не желание просто пощекотать себе нервишки, а стремление добыть желанный трофей. В Африке охотники-любители охотятся исключительно по этой причине. Турист, зациклившийся на коллекционировании и на желании выставить напоказ свои трофеи из Африки, делает все, дабы доказать, что он настоящий охотник. И ради увековечивания его побед над членами Большой Пятерки, таксидермисты сооружают из слоновьей ноги корзину для мусора или стул для бара, из копыта носорога – пепельницу, а от африканского буйвола или льва остаются головы, висящие на стене. Голову Чуи тоже любят водружать на стену, вставив в нее стеклянные глаза и прикрепив к нёбу пластмассовый язык. Но, в отличие от других членов Большой Пятерки, леопард ко всему прочему обладает и роскошной пятнистой шкурой.

О том, что происходит с этой шкурой, рассказывает Верной Барлетт в своем стихотворении «Леопардовые шубы», которое впервые было опубликовано в «Ньюс Стейтслен»:

 
«Однажды Тот, Кто Выше Всех,
Соблаговолил
Мне леопарда показать,
Бегущего на воле.
И теперь
Он может ждать,
Что я сумею обладать
Его терпимостью
И с равнодушием взирать
На тех проклятых женщин,
Что любят шкуры надевать
И тихо кофе попивать?»
 

Большинство леопардовых шкур, идущих на шубы, шляпы и различные аксессуары, добываются, однако, отнюдь не во время театрализованной охоты. Число лицензий на отстрел леопардов крайне ограниченно, поэтому дефицит в шкурах пополняется с помощью посредников, которые приобретают их за жалкие гроши у африканских браконьеров. Издавна существующий сафари-рэкет вынуждает браконьеров ставить на леопардов и других зверей проволочные силки. И попавшимся в них животным приходится умирать долго и мучительно, иногда даже на протяжении нескольких дней, до тех нор пока не явится браконьер, который их и добьет. Шкуры контрабандой вывозятся из Африки, главным образом через Сомали, и продаются на западных рынках но бешеным ценам.

Те, кто поставляют эти шкуры, и те, кто охотится на Чуи ради того, чтобы якобы испытать сильные ощущения, являются единственными животными, нападающими на взрослого леопарда, за исключением разве только трусливых гиен, которые, по слухам, иногда осмеливаются поймать потерявшегося леопарденка. И все же, по сравнению с другими животными, Чуи редко становится добычей человека. В тех ареалах, где львы и другая крупная дичь окончательно стерты с лица земли, леопард еще водится. И если эта бойня будет продолжаться, леопард вскоре окончательно докажет свое превосходство: он останется единственным уцелевшим в живых из Большой Пятерки.

А с уроженцами Африки, которые для Чуи более знакомы и предсказуемы, леопард ведет себя гораздо бесцеремоннее. Подкравшись к деревне, он может утащить коз, свиней и собак, поймать гуляющего ребенка или, что бывает редко, убить и уволочь зазевавшуюся женщину. Но при встрече с взрослым мужчиной, даже безоружным, он всегда хорошо подумает, прежде чем напасть.

Тот факт, что Чуи редко нападает на людей, частично объясняется опять-таки присущей ему осторожностью. Правда, мне всегда казалось, что на самом деле леопардам, да и другим хищникам семейства кошачьих, не очень-то по вкусу человеческая плоть, они предпочитают любое другое мясо. По вполне объяснимым причинам я не проводил специальных экспериментов, но эта теория не так давно была подтверждена авторитетом высокого ранга. Доктор Льюис С. Б. Лики, всемирно известный антрополог, который обнаружил в Олдувайском ущелье в Восточной Африке останки наших предков, выдвинул предположение, что человеческие запах и вкус, в отличие от приятного аромата плоти павианов, вызывают отвращение у крупных кошачьих. Он также обратил внимание на то, что шимпанзе редко подвергаются нападению, так как они своей анатомией, физиологией и запахом более похожи на людей, чем на павианов. Вероятно, человек сумел выжить и эволюционировать в доисторическом мире в какой-то степени благодаря сомнительному вкусу своего мяса.

Насколько мне известно, единственные, кто относится с пониманием к характеру и образу жизни леопарда, – это пигмеи бамбути, проживающие в лесу Итури, местности, где леопарды кишмя кишат. Бамбути – своего рода кочевники, которые не строят постоянных деревень. И когда они обнаруживают, что близ их временной стоянки бродит леопард, то отпугивают его криками, угрожающе размахивая луками. Если пигмей, пробираясь в одиночку через абсолютно непроходимый буш, неожиданно натыкается на леопарда, он размахивает своим малюсеньким, в три фута, луком и громко кричит: «Огу, огу, муради!» – «Прочь с дороги, дедушка!» Изумленный и смущенный леопард спасается бегством. А нахалюга пигмей топает себе дальше, чтобы потом при случае заявить, что заставил леопарда «поджать хвост, словно собака».

Когда я жил с отрядом пигмеев в секторе леса Эбуйа, то как-то раз воспользовался кличем бамбути. Я собирал грибы с женщинами и оказался на небольшой полянке. Шел я, внимательно разглядывая землю. Внезапно ощутил на себе чей-то явно не человеческий взгляд и, подняв голову, увидел, что в двадцати пяти футах от меня на поросшей мхом земле сидит взрослый леопард и наблюдает за мной с нескрываемым любопытством. Прожив много лет в чаще леса, он наверняка никогда не встречал Целого человека. Но у меня в руках, за исключением корзины с грибами, не было ничего, что напоминало бы оружие, а одет я был в знакомое ему облачение пигмеев – потрепанную набедренную повязку. По всей видимости, бедный зверь изо всех сил старался понять, кто же я такой.

Решив сыграть роль пигмея до конца, я сделал шаг вперед и заявил: «Огу, огу, муради!» «Дедушка» резко кашлянул и заворчал, но абсолютно не смутился и даже не подумал поджать свой, в три фута длиной, хвост. Он и ишь еще пристальнее уставился на меня. Я не был склонен к тому, чтобы менять тактику, поэтому поменял язык на тот, который выучил за год недавнего пребывания в Соединенных Штатах. «Дедуля! – прогромыхал я по-английски. – Катись отсюда!»

Леопард развернулся и исчез в буше. Чуи почти всегда так поступают. И так же ведет себя каждый так называемый опасный хищник, когда оказывается лицом к лицу с человеком и пугается. Правда, только если ему предоставляется возможность ретироваться. А люди – может потому, что по субботам смотрят слишком много фильмов о «джунглях», – до сих пор верят в то, что звери один за другим выскакивают прямиком из кустов, чтобы напасть на прохожего. И похоже, они так и будут в это верить, хотя сей миф не однажды развенчивался. Об этом упоминал и выдающийся натуралист и писатель Айвен Сандерсон. Вот что он остроумно написал в своей «Книге Великих Джунглей»:

«Всем этим существам я просто говорю что-то вроде «Бу-у!», очень громко и повелительно, и они исчезают бегом марш… Честно говоря, за время моих сорокалетних скитаний по джунглям… на меня не нападал ни один зверь крупнее муравья».

Пигмеи не только сошлись с Айвеном Сандерсоном во мнении, но и перещеголяли его. Мутуки, старый джентльмен из Эбуйи, однажды объяснил мне, что клич-приветствие леопарду на самом деле не предназначен для того, чтобы его напугать. Пигмеи таким образом выражают ему свое сыновнее почитание. Давным-давно, как рассказывал Мутуки, леопард укладывал спать своих котят, но обнаружил вместо них выводок болтливых пигмеев. Папа-леопард стоически отнесся к ситуации, но после того, как на свет стали появляться одни бамбути, он потерял терпение. «Либо прекратите болтать, – сказал он своим детям-пигмеям, – либо идите прочь и живите как хотите». Пигмеи, которые, возможно, самые говорливые, самые шумные и самые веселые люди на земле, тотчас же удалились. И теперь, когда бы они ни встретили своего далекого предка, всегда напоминают ему о старых семейных узах.

Другие представители человеческого населения Великого Леса, племена Судана и банту, придерживаются иного мнения о Чуи. В их народных сказках леопард выступает как злобный, алчный и беспощадный царь-тиран. В этих легендах звери, «люди буша», живут по тем же законам, что и люди, представители различных африканских племен. Звери с фатальным пессимизмом попустительствуют леопарду и позволяют ему совершать свои злодеяния точно так же, как в прошлом племенные царьки эксплуатировали свой народ, продавали его в рабство и даже поедали детей. (В 1871 году немецкий ученый Георг Швайнфурц случайно набрел в Итури на племя магбету, которым правил король Мунда. Швайнфурц посетил королевский двор Мунды и, к своему ужасу, обнаружил, что правитель магбету придерживается диеты: «одно упитанное дитя в день».)

При встрече с леопардом обитатель какого-либо племени банту обычно визжит, разворачивается и убегает, иногда держа курс к ближайшему дереву. Подобные действия крайне опасны при встрече с любым животным, ну, а если имеешь дело с необыкновенно умным представителем кошачьего рода, это еще и абсолютно бессмысленно. Ведь этот зверь замечает любое проявление слабости, обладает врожденным инстинктом кидаться на все, что движется, и запрыгивает на деревья гораздо быстрее и ловчее, чем человек.

Принимая во внимание подобное поведение, диаметрально противоположное тактике дерзких пигмеев, тот факт, что взрослые мужчины время от времени подвергаются нападению леопарда, не вызывает очень уж | пивного удивления; поразительно то, что Чуи нападает так редко.

И вот однажды при встрече с леопардом ужас охватил целую шеренгу носильщиков племени бананде, в результате чего мне пришлось пережить близкую встречу с Леонардом, какой у меня не бывало ни с одним диким африканским животным. Это случилось вскоре после моего приезда к пигмеям в январе 1957 года в местности Уятаминга между рекой Семмеки и северо-западными конечностями горного массива Рувензори – знаменитых «Лунных гор». Мой караван из шестнадцати человек пробирался по узкой тропе сквозь густой буш к деревне Мурагета. Наш капита, предводитель отряда, шел первым, расчищая мачете путь среди пышной листвы, а я замыкал отряд. Спокойная, даже банальная ситуация для сафари, которая внезапно превратилась в истерический хаос.

Второй от начала колонны носильщик заметил на ветке дерева огромного леопарда. Чуи отлично спрятался, но, по обыкновению, свесил вниз хвост. Носильщик, разумеется, завопил, бросил свой груз, развернулся и попытался дать деру. Остальные вместе с капитой мгновенно исчезли с тропинки: то ли попрятались по кустам, то ли забрались на деревья. А леопард бросился на второго носильщика и опрокинул его на живот. К тому времени, как я успел до них добежать, огромная кошка разодрала человеку плечи и ноги, но до шеи добраться пока не успела.

И хотя я был без оружия да еще и однорукий, я не мог стоять, спокойно наблюдая, как гибнет человек. Поэтому, что кому-то, вероятно, покажется идиотизмом, я сделал единственное, что мог: набросился на леопарда, в его же манере, а именно сзади. Когда я оказался у него на спине, он попытался развернуться, и мы с ним покатились по земле. Окровавленный носильщик отполз в заросли.

Воспользовавшись изумлением леопарда, я обхватил его и вывернул ему плечи таким образом, что верхние концы его плечевых костей впились ему в шею. Обрубок моей правой руки был достаточно длинным, чтобы дернуть леопарда за правую переднюю лапу, что я и сделал, помогая себе левой рукой. Одновременно я уперся в его задние лапы ногами, пытаясь с силой раздвинуть их в стороны.

Леопард корчился и извивался, хрипел и задыхался. Словно тот человек, который ездил верхом на тигре, я продолжал цепляться за него, а он все катался и катался по тропе и по кустам вместе со мной. И хотя я превосходил его весом в два раза, он таскал на себе мои 250 фунтов так, словно я был обыкновенной игрушкой.

«Кису! Кису! – закричал я носильщикам. – Нож! Нож!»

Но страх перед леопардом был настолько велик, что ни один из перепуганных носильщиков не сдвинулся с места и даже не попытался бросить мне нож. Мало того, целых двадцать кошмарных минут никто из них не шел мне на помощь, в то время как я, фигурально выражаясь, дрался как лев. И когда я уже начал сдавать, капита малость осмелел и, выйдя из кустов, кинул огромный, длинный нож с лезвием.

Он упал в двадцати футах от меня.

Мне удалось подтащить леопарда поближе к ножу. Тут я отпустил его левую переднюю лапу, засунул ее прямо под него, а сам навалился сверху всем своим весом. В результате я сумел схватить нож левой рукой, при этом правой, изувеченной, продолжал удерживать зверя. Стиснув в руке неудобный нож, я ухитрился возобновить свою хватку. И теперь, кувыркаясь вместе с леопардом, пытался вонзить нож ему в сердце.

Нож чуть не выскользнул у меня из руки. Огромный кот дернулся, и мне с большим трудом удалось удержать его. Я опять взмахнул ножом, но леопард снова попытался вырваться на свободу, и, промахнувшись, я ткнул ножом в грудь себе – холодный металл скользнул по ребрам. Рванувшись в сторону, я вонзил нож ему в сердце. Длинное лезвие вошло в тело Чуи почти по рукоятку, но он продолжал бороться еще три-четыре минуты, пока не умер.

Я лежал на земле совершенно без сил. Леопарду не удалось ни укусить меня, ни поцарапать, но мои руки и ноги были полностью покрыты красными изломанными линиями, будто паутиной. Это были царапины от колючих кустов.

Другие, более известные, поединки леопарда с человеком обычно кончались серьезными травмами или гибелью человека. Такой была схватка Карла Экли, известного американского зоолога и приверженца охраны природы, с восьмифунтовой самкой леопарда. Экли опрометчиво дважды выстрелил в нее из ружья и попал ей в ногу и в шею, и тогда она набросилась на него. Когтями она попыталась вцепиться ему в яремную вену, но ей помешала раненая лапа (как успел заметить Экли), и кошка, промахнувшись, вцепилась зубами ему в предплечье. Он стал ее душить, она же продолжала его жевать, и тогда он запихал ей руку в глотку так, что та была не в состоянии закрыть пасть, после чего ему удалось коленями сломать ей пару ребер, а затем он прикончил ее ножом.

Леопард, с которым я столкнулся лицом к морде, дав ему преимущество в одну целую лапу, был здоровым самцом весом в 120 фунтов, в самом расцвете сил и лет. На его теле я не нашел никаких шрамов от пуль, он, по всей видимости, здорово проголодался, раз решился, несмотря на свою разборчивость в пище, напасть на перепуганного носильщика.

Если бы ему удалось вырваться, эта история имела бы более живописный конец. Он растерзал бы меня за считанные минуты, а потом уволок труп, весом в 250 фунтов, в чащу, вырвал бы из него кишки и закопал их. Начав обгладывать труп с лица, он бы, наверное, насыщался как гурман, – не то что лев, который начинает есть с нижних частей тела. Расправившись с носом, языком, ушами, сердцем, печенью и легкими, при этом проглотив немалое количество кожи и плоти, леопард поместил бы останки в развилине дерева. Принимая во внимание мой вес, ему бы пришлось повозиться, но, как известно, леопарды могут затаскивать на дерево добычу, весом в три раза превышающую его собственный, например, жирафенка, весящего больше 300 фунтов. Затем каждую ночь он бы наносил визит в свою воздушную кладовую, чтобы посмаковать мясо, которое, разлагаясь все сильнее, становилось бы более острым и нежным на вкус. Леопарды и львы обожают разлагающуюся мертвечину и пожирают ее столь же охотно, что и гиена, славящаяся своей дурной репутацией, стервятник или крокодил. И как только предоставляется удобный случай, леопард утаскивает свою добычу подальше от гиен. Из всех крупных африканских кошачьих один гепард терпеть не может мертвечину и редко возвращается к убитой им добыче.

Предубеждение по отношению к гиенам и к другим животным, питающимся падалью, основывается главным образом на их пристрастии к мертвечине и на их предполагаемой «трусости», что абсолютно нелогично. Ведь мы же не осуждаем «лучшего друга человека» – собаку, питающуюся мертвечиной. Не наказываем цыпленка, который клюет дохлятину. Не изгоняем вон из страны птицу – гордость Америки – белоголового орлана, который обожает падаль не меньше свежего мяса. И мы также не предаем анафеме кое-какие этнические группы, например эскимосов, предпочитающих мясо позеленевшее, или каннибалов балега в Конго, которые выдерживают человеческое мясо под водой, как крокодилы. И уж если оставаться честными до конца, мы с таким же успехом можем осудить и самих себя за то, что поедаем замороженные бифштексы и вонючие сыры, вместо того чтобы впиться зубами в еще трепещущую, только что убитую добычу.

Но вот что еще интересно: стервятники, которые слетаются на падаль уже через несколько минут, редко прикасаются к добыче Чуи, даже если сам Чуи крепко спит в пещере или в зарослях, за полумили от кладовой. Стервятники парят очень высоко, полагаясь исключительно на свое великолепное зрение, позволяющее им обнаружить в саванне умирающих или уже мертвых животных. Возможно, за сплошной листвой им трудно заметить добычу. Подобное объяснение не является таким уж удовлетворительным, хотя оно более походит на правду, чем те идиотские теории, которые я слышал от охотников. Некоторые из них даже утверждают, будто Чуи «заключил сделку» с орлом-скоморохом. Орел якобы целый день охраняет кладовую леопарда от стервятников, а за свою службу ежедневно получает пару фунтов мяса.

Хохлатый, ярко оперенный орел-скоморох обязательно урвет кусок от добычи леопарда, но едва ли по условиям «сделки». Орел-скоморох летает не очень высоко над землей, и потому ему легче обнаружить труп на дереве. Отыскав добычу леопарда, он несколько часов кряду подлетает к ней и отщипывает по кусочку. Размером он меньше стервятников – примерно двадцать футов в длину, и его потребности гораздо скромнее.

Что же касается Чуи, то, как мне представляется, он не станет вступать ни в какую сделку с птицей, разве только в смертельную. Леопард не вступает в сделку ни с кем, не имеет дела даже с другим животным. Помимо прочего, такая «сделка» предполагает, что обе стороны обладают абстрактным мышлением, да и другими человеческими свойствами, которые на самом деле напрочь отсутствуют и у животного, и у птицы.

Конголезцы тоже сочиняют подобные выдумки и басни о взаимоотношениях животных самых различных видов. Некоторые из сказок, на удивление убедительные, основаны на симбиотических или социальных отношениях; другие, наподобие охотничьего фольклора, описывают поведение, более свойственное человеку, чем животному. Легенды подобного рода являются отображением жизни местного населения: звери-персонажи живут в роскошно меблированных хижинах, возделывают поля и вырубают леса, а также занимаются коммерческой деятельностью – ящерицы занимают деньги у леопардов, антилопы подают на крокодилов в суд, а черепахи пишут письма-протесты в Бельгийский районный комиссариат. То есть идет непрекращающийся спор между европейцами и вождями племен, бесконечный поток дискуссий, соглашений, разногласий, вражды и настоящих судов.