Текст книги "Китабу о животных"
Автор книги: Жан-Пьер Алле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Бог пришел к выводу, что сие требование вполне разумно, и, согласившись, кивнул. После этого он созвал всех птиц, обитавших в саванне, и велел буйволу выбрать среди них себе помощника. Тот изучил каждую птицу: послушал, как они поют, и проверил, как они умеют ловить клещей. Наконец он остановился на бурой птичке с красным клювом. Она сказала «чиррр» и очень профессионально вытащила всех клещей, проявив при этом бдительность и дружелюбие.
«Теперь ты – официальный представитель буйвола, – сообщил Бог птице. – Повелеваю тебе ездить у буйвола на спине, следить, чтобы у него не было клещей, передавать все его приказы и решения и в минуту опасности подавать сигнал тревоги».
«Это очень ответственный пост – ответил волоклюй. – Мне тоже нужен свой представитель».
Бог дозволил и ему выбирать. Волоклюй сделал вид, что подвергает испытанию других птиц, но он заранее знал, что выберет своего лучшего друга – восседающую на спине у буйвола цаплю с белоснежными крыльями. Цапля сумеет передавать приказы, но собирать и поедать клещей ей не по силам: она предпочитает мух.
И с того дня по Божьему повелению волоклюй и цапля постоянно сопровождают Мбого. Если вы видите их у жирафов и антилоп, объясняют батутси, это означает, что они передают приказания начальника. А если вам покажется, что они переметнулись в лагерь зебры или носорога, то знайте: они находятся там только потому, что шпионят для Мбого. Правда, умница-волоклюй никогда не рискнет следить за самим слоном, это задание он поручает цапле. В этой легенде очень изобретательно объясняется, почему слоны, имеющие клещей, не выносят волоклюев, но позволяют цаплям важно прогуливаться по их широким головам и спинам и ловить мух.
Волоклюй – поразительно преданный помощник и часовой. Его неистовый клич «чиррр, чиррр» звучит не просто как сигнал бедствия, а является настоящим призывом к действию. Я видел собственными глазами, как кричащий волоклюй не переставал биться всем своим тельцем о массивную голову дрыхнувшего буйвола, который полностью его игнорировал, – буйвол был седым, облезлым и, наверное, глухим. Даже когда буйвол лежит мертвый, изрешеченный охотничьими пулями, верный волоклюй прилагает все усилия, чтобы поднять его. Но что поразительно: когда птица сидит на спине домашнего быка, она не обращает на приближающихся людей никакого внимания, так как отлично знает, что это не охотники.
Исполняющую обязанности представителя волоклюя цаплю, или цаплю стада, едва ли стоит считать верным и преданным охранником. Клич тревоги она издает, не адресуясь к кому-либо конкретно, и от опасности улетает. Вообще-то при появлении цапель буйвол убегает, так как, кружа над стадом, цапли своими белоснежными крыльями, сверкающими в лучах солнца наподобие гелиографического сигнала, выдают местонахождение животных и белым и черным охотникам.
Белые люди, помешанные на риске и трофеях, считают голову Мбого самым главным призом. Копыта переделываются в пепельницы, а буйволовая мошонка аккуратно срезается, высушивается, обрезается, и из нее делают кисет для табака, столь почитаемый спортсменами. Именно при виде таких штучек юнцы в конторах или охотничьих сторожках вопят от восторга. Но профессионалы и любители других частей останков буйвола могут удовлетворить иную свою физиологическую потребность – в отличие от жилистой, вонючей плоти леопардов и львов, обожающих мертвечину, мясо травоядного буйвола такое же вкусное, как и мясо техасского бычка. Оно только более жесткое, поэтому его лучше выдержать или замариновать. А гурманы могут попробовать язык, почки и ножной костный мозг, по виду напоминающий паштет из суккулент. Носильщики и бои с аппетитом поглощают вырезку, готовя из нее бифштексы и супы. Как бы то ни было, основная часть туши выбрасывается и достается хищным животным, обитающим в стране, где люди умирают из-за недостатка мяса.
В прошлом черные охотники, испытывая естественную потребность в мясе, но не имея огнестрельного оружия, редко посягали на буйволиное племя. Большинство африканцев не очень-то охотились на грозного Мбого; они рыли ямы и ставили ловушки, сооружение которых требовало гораздо больше времени и труда, чем установка современных капканов браконьеров. И ловушки и ямы были изобретены племенем пигмеев батуа в Руанде. Этот крепкий, находчивый народец создавал очень сложные ловушки из деревьев и скрученных лиан. А ямы они выкапывали в двенадцать футов длиной и в десять футов глубиной, которые прикрывали сверху ветками с листьями. На дне ям торчали острые колья.
Настоящие пигмеи лесов Конго никогда не роют ям и не ставят ловушки ни на одно животное. Лишь иногда, вооружившись копьями, они объединяют свой ум и силу против красных лесных буйволов Итури. Представители этой малой разновидности – не столь громоздкие, как южноафриканский буйвол, и посему гораздо осторожнее и опаснее. Особенно они страшны вооруженным копьями людям, чей рост в среднем достигает лишь четырех футов и шести дюймов, а вес не достигает и ста фунтов. Красный лесной буйвол убивает тех, кто пытается ткнуть в него копьем. Зная это, отважные, но неглупые пигмеи редко охотятся на него. Но случается, что их заставляют идти на подобный риск нуждающиеся в мясе негроидные племена, установившие для бывших пигмеев-кочевников феодальную от них зависимость.
Другую разновидность охоты с копьем практиковали в прошлом в Руанде честолюбивые ватуси, и совсем по иным мотивам. Обожающая кино публика приходит в восторг при виде их обворожительной внешности и их роста, кстати, чрезвычайно преувеличенного. На самом деле в среднем они чуть ниже шести футов. Но ватуси во всех отношениях не такие честные и чистосердечные, как пигмеи, которых частенько очерняют.
Нило-хамитские обычаи и религия запрещают есть дичь, поэтому аристократы ватуси охотятся на буйвола ради удовольствия со сворами смелых, молчаливых собак басениев, которых подзуживают охотничьими рожками. Собаки изматывают буйвола, а люди, находясь на относительно безопасном от него расстоянии, мечут в Мбого копья. Как-то раз я с отвращением наблюдал за подобного рода охотой на буйвола, которую организовал Рудахизва Мутара, бывший король Руанды. В этом виде спорта ватуси могут состязаться с Белыми Охотниками. Они даже хуже – банда из высшего общества черных, хотя и пешая, но загоняющая добычу и звуками рожков, и собаками. Мясо мертвого буйвола было, разумеется, брошено псам.
Мои братья масаи из Восточной Африки, которые родственны ватуси по нило-хамитской расе, презрительно бы расхохотались, услышав о такой охоте. Некоторые из них и сейчас еще охотятся на буйвола, которого называют илосовани, но сражаются они с ним честно, с копьем в руке. Они могут и погибнуть, но прятаться за сворой злобных псов они не станут. Как и ватуси, они дичи не едят и охотятся по причинам практического толка: буйволовая кожа идет на щиты воинов. Рога они отдают целителям, которые смешивают порошок из рога с целебными травами, рога им также нужны для изготовления волшебных талисманов. Тем не менее масаи гоже выбрасывают огромное количество мяса.
Однако черные охотники остались в богатом и захватывающем прошлом Африки. Они убивали южноафриканского буйвола отважно, как масаи или ватуси, но убивали мало. В наши дни местные охотники и браконьеры, под все увеличивающимся влиянием западной торговли, денег и в сфере рэкета сувениров сафари, уничтожают буйвола сверхмощным оружием и в огромном количестве. Шкуру, рога и часть мяса они продают, но большая часть мяса пропадает зря. Дело в том, что на каждого буйвола, которого убивают, разделывают и уносят, приходится еще четыре или пять раненых животных, которые убегают и умирают в укрытии. А полученное мясо без холодильника может сгнить, если мясники не найдут покупателей.
Существующая среди африканского местного населения потребность в мясе и колоссальный недостаток протеина часто используются как повод для бесконечного добывания дичи. Численность буйволов, как и численность других животных, сократившаяся за последний век на 90 %, теперь уменьшается с еще большей скоростью, а африканцы все так же голодают. Если в Африке безответственная резня так и будет продолжаться, а заповедники будут и дальше открываться для безответственных белых, то местное население испытает еще больший голод.
Близкие родичи Мбого из иных частей света, похоже, также движутся навстречу неизбежной гибели. На Целебесе несколько еще оставшихся в живых аноа, карликовых буйволов, скрываются высоко в горах. За ними охотились ради их шкуры, рогов и мяса, и теперь они почти полностью истреблены. На Филиппинах скотоводы и «спортсмены» Манилы уничтожили карликового буйвола, численность которого теперь составляет менее ста животных. В Малайе гигантских гауров, или индийских бизонов, самых больших животных из семейства бычьих, осталось всего лишь триста особей. На Тибете диких яков местное население уничтожает европейским оружием. А в Камбодже численность волоподобных купреев, редких животных, которые стали известны науке лишь в 1937 году, уже сократилась до двухсот; и, по всей видимости, эта разновидность достигла грани исчезновения, прежде чем ученые сошлись во мнении, как именно ее классифицировать.
Живущие на свободе европейские зубры, которые на самом деле были бизонами, продержались до двадцатого века. Стадо из более семиста голов бродило в Беловежской Пуще в Польше до 1914 года, но было целиком уничтожено во время Первой мировой войны. Благодаря усилиям польского правительства было собрано стадо из отдельных зубров, уцелевших в зоопарках и частных питомниках, где за ними отлично ухаживали. Их выпустили на свободу, и около шестидесяти полудиких бизонов теперь обитают в Беловежской Пуще. Если им повезет, то вполне возможно, что они доживут до Третьей мировой войны.
Когда Соединенные Штаты после Гражданской войны вступили в период экспансии Запада, численность огромного североамериканского бизона, который когда-то являлся самым часто встречающимся видом на земле, по всей вероятности, достигала шести миллионов. К 1889 году бизонов осталось всего лишь тысяча, большая часть которой укрылась в Канаде. Американского буйвола уничтожило в столь колоссальных количествах огнестрельное оружие («ремингтоны-44» и «шарпы-40») и железнодорожные компании («Юнион Пасифик» и другие), которые дали возможность перевезти часть убитых животных.
Языки бизонов морем уплывали в Нью-Йорк и в Лондон, а шкуры по железной дороге уезжали на восток для изготовления модных «бизоньих рубах». Что же касается мяса, то, скорее всего, на каждый фунт съеденного пропадало около тонны. В американских прериях гнили миллионы тонн бизоньих туш, отравляя воздух зловонными миазмами, а обожравшиеся койоты, волки и канюки воротили от трупов нос.
Убивали бизонов главным образом конечно же ради денег. Но существовала и еще одна причина поголовной их резни, которая ясно продемонстрировала, как иногда из-за убийства «обычных животных» страдают люди. Доктор Уэбб Б. Гаррисон в своей книге «Необычные связи между животными и людьми» честно рассказывает:
«Последние исследования показывают, что тотальная война против бизона велась не только по причинам экономического характера. Несмотря на то, что в документах того времени немного есть указаний, подтверждающих это предположение, совершенно очевидно, что некоторые белые убивали буйволов, дабы нанести вред индейцам, принимавшим участие в военных действиях…
…В 1875 году, выступая против политического движения за охрану уцелевших в Техасе бизонов, генерал Шеридан сообщал: «Охотники на бизонов за несколько месяцев совершили гораздо больше для заключения мира с индейцами, чем это сделала вся армия за тридцать лет!»
На склоне лет охотник старой формации Франк Мэйер подтверждал, что военные пограничники бесплатно выдавали амуницию убийцам бизонов. Любой человек в форме подписался бы под заявлением: чтобы победить индейцев, необходимо уничтожить полностью животных, от которых зависит их жизнь.
Уцелевшую тысячу косматых кузенов-янки Мбого, казалось, ожидает окончательная гибель. Но американские защитники живой природы в конце концов добились закона об охране бизона. И тогда сами животные быстро размножились, как и свойственно бычьим, совершили чудо: нынешняя их численность достигла 25 тысяч, и стада, обитающие на ограниченных территориях, приходится время от времени искусственно сокращать.
Оглядываясь назад на наше «цивилизованное» прошлое и Европы, и Америки, едва ли мы вправе требовать мудрости, симпатии и дальновидности в отношении к животным от неискушенных африканцев. Мы сами лишь начинаем понимать, какое значение имеют животные для нашей естественной среды, мы только-только начинаем осознавать, что они тоже имеют право на жизнь. Африканцам крайне чужда каждая из этих концепций, но, в отличие от нас, они действительно нуждаются в своем буйволе, да и в другой дичи, являющейся главным источником жизненно необходимой пищи.
Решение этой вопиющей проблемы отношений животного и человека можно найти, если попытаться одомашнить южноафриканского буйвола.
Белые Охотники и их поклонники будут, естественно, потрясены тем, что разрекламированного убийцу Номер Один можно заставить работать, можно доить и сгонять в стадо, как обычных коров. Но индийцы уже доказали, причем весьма убедительно, что это вполне реально. Их баинша, или одомашненный буйвол, физически так же силен, как и их арна, буйвол, живущий на воле, – осторожное, раздражительное животное, схожее по характеру и привычкам с Мбого. Спасаясь бегством, арна даже может сбивать с ног слона. Если африканцы последуют примеру индийцев, у них появятся огромные естественные ресурсы мяса: южноафриканский буйвол более мясистый, чем костлявые местные коровы, дает в достаточном количестве очень вкусное молоко, в состоянии тащить груз в два раза тяжелее, чем любой рабочий вол, и его легче пасти.
То, что Мбого можно приручить, воспитать и одомашнить, абсолютно не вызывает сомнений. В национальном парке Альберта в Руанди Плейнс и других резерватах диких животных еще недавно не подпускающие к себе никого буйволы после десяти – двадцати лет спокойной жизни стали гораздо спокойнее и терпимее относиться к человеку. А те животные, которых поймали юными и вырастили с лаской и добротой, не более опасны, чем обычные коровы, также заслужившие доброго отношения. Если с ними жестоко обращаться на скотном дворе или дергать за кольцо в носу, коровы и быки тоже бодают и топчут людей.
У меня был свой ручной буйвол. Ему исполнилось восемь-девять дней, когда я купил малыша у местного охотника, застрелившего его мать. Я держал этого крошечного Мбого в собственном частном охотничьем угодье близ Мугваты в провинции Конго Киву, примерно в двадцати милях от границы с Руандой. Поначалу он был немного робким, но вскоре стал приветливым, как любой герефордский теленок. Дружил со своими смотрителями и все подталкивал меня сзади, выпрашивая соль, которую я держал в заднем кармане. Чем больше он взрослел, тем сильнее становились его толчки, но злость он никогда не проявлял. Однажды, когда буйволенок уже подрос, он в шутку кинулся на проходящего мимо местного африканца племени бахунде. Несмотря на то, что мой маленький Мбого находился в пределах крааля, человек метнул в него копье и порвал ему ухо. И с тех пор буйвол, хоть и продолжал доверять своим смотрителям и играть со мной, как ласковый щенок, при виде незнакомца приходил в ярость.
Если бы черные африканцы, которые никогда и не пытались одомашнить этих животных, сумели бы проявить терпение, понимание и желание, им бы удалось наладить мирные взаимоотношения с южноафриканским буйволом. Он же все-таки больше корова, чем убийца, – даже его имя Мбого напоминает глубокое, жалобное «му-у» – и потребности его малы: хороший выпас, достаточно воды для купания и прежде всего доброе отношение соседей-людей. Ведь до сих пор он видел лишь жестокость людей – как черных, так и белых.
Да, Мбого живет «бдительно», но только по классическому утверждению Вольтера, которое более всего подходит именно к южноафриканскому буйволу: «Этот зверь – очень злобный: когда на него нападают, он защищается».
ТЕМБО
Гражданин с твердыми устоями
А это животное способно и смеяться, и плакать; оно может напиться вдрызг и грубо разыграть приятеля; оно влюбляется, женится и проводит медовый месяц; оно умеет принимать слабительные средства, ставить себе припарки и выдергивать больные зубы. И еще оно в состоянии зарабатывать себе на жизнь, работая лесорубом, возницей, строителем, почтальоном, охотником, солдатом, актером, акробатом и даже ловким контрабандистом.
И хоть это животное – не человек, в Индии, на Цейлоне, в Бирме, Сиаме да и в других странах Востока его признают и почитают как человеческое существо. А индийские брахманы искренне верят, что, когда хат-хи – как там его называют – на рассвете и на закате молча созерцает небо с задумчивым видом, это означает, что он молится. Буддисты и иные азиаты не сомневаются в том, что это уникальное животное обладает собственной примитивной религией, и потому уважают и почитают его. Но в Африке, где на языке суахили его называют Тембо – это созвучие напоминает нескончаемую дробь барабанов, – его воспринимают как просто ньяму, «мясо». Ну, а для охотников, как белых, так и аборигенов, он всего лишь «большой кабан с огромными бивнями» или «слоновая кость».
Дабы объяснить свое несправедливое отношение к Тембо, люди заявляют, что африканского слона невозможно приручить. Бытует мнение, будто индийский слон – послушный и умный, а африканский – злобный, неприступный, не поддающийся дрессировке и даже кровожадный. Это суждение распространено и в цивилизованном мире Запада, хотя на самом деле виноват-то сам человек. Если внимательно изучить историю отношений человека и Тембо, станет совершенно очевидно, что этот «не поддающийся дрессировке» зверь больше пяти тысяч лет ведет себя точно в соответствии с тем, как мы приучили его себя вести.
В 3500 году до н. э. высокоразвитые египтяне, первые в истории дрессировщики животных, обучали африканских слонов ходить под седлом и работать прислугой. Между вторым и третьим веками до н. э. карфагеняне муштровали слонов для военных целей (включая знаменитые полки Ганнибала из тридцати семи слонов, которые промаршировали через высокие Альпы к Риму). Карфагеняне надевали на них пластинчатые доспехи, сажали сверху копьеносцев и отправляли их в сражение. Спустя несколько сотен лет в порочной Римской империи африканские слоны были гладиаторами, акробатами, канатоходцами и актерами бурлеска, где участвовали в непристойных представлениях и плясали двусмысленные танцы. В эпоху XVII века гурманы-французы выучили первого в их стране африканского слона, жившего в версальском бродячем зверинце, макать в суп хлеб и выпивать за день двенадцать пинт вина. В XIX веке респектабельные англичане своего первого в стране африканского слона, обожаемого Джамбо, приучили питаться сдобными булочками с изюмом и возить на спине веселую ребятню. Ну а в XX веке практичные бельгийцы заставили слонов из буша Конго ворочать бревна и таскать плуг.
В 1899 году бельгийский король Леопольд II организовал специальные станции по обучению слонов в Кира Вунгу, Апи, Гангала-на-Бодио и Эпулу – районах леса Итури, где слоны водятся в огромном количестве. Для воспитания слонов были приглашены корнаки из Индии – квалифицированные погонщики и дрессировщики, которым надлежало поделиться секретами своего мастерства с конголезцами.
Искусство обучения слонов потребовало большего терпения, чем могли себе представить африканцы. Корнаки-индийцы обыкновенно пользовались стрекалом (хаукусом), которым слегка похлопывали животное или подавали команду, но никогда не били по-настоящему. Им было хорошо известно, что подход к любому животному с позиции силы рано или поздно вынудит зверя воспользоваться своей силой, которая может оказаться гораздо больше силы человека. Что и доказала гибель шести учеников-африканцев в Апи, которые по глупости стали бить и травить Тембо, которое превосходило весом человека в семьдесят раз. Тем не менее некоторые конголезцы не бросили учебу и научились уважать своих слонов-товарищей, применяя методику и традиции индийских корнаков. Станции просуществовали до последних дней правления бельгийского правительства в Конго.
Для поимки нескольких многообещающих юных Тембо люди выстрелами в воздух обращали в паническое бегство слоновьи стада и ловили животных арканами или сетью. Пойманных четырех– и пятилетних самцов приводили на станцию, привязывали к дереву, а затем десять месяцев приучали к виду, звуку, запаху и характеру человека. Корнаки разговаривали с ними, пели народные песни на хинди, потчевали сахарным тростником, сладким картофелем, ананасами и бананами, мыли их, чесали и скребли.
Пение являлось очень важным компонентом дрессировки. Слоны – эмоциональные животные и чувствуют музыку. Цирковые слоны по сю пору так же реагируют на музыку, как Ханс и Парки, – пара молодых слонов, которых первыми проверили на восприятие музыки. Они выступали в 1798 году в зверинце в Париже. Слоны кружились под звуки марша, радостно трубили в унисон с музыкальными инструментами и проявили необыкновенное умение разбираться в музыке: во время исполнения симфоний они засыпали (так же, как и я). Многие слоны при звуках спокойной мелодии достигают состояния, напоминающего настоящий гипнотический транс. А в обучении слонов военному ремеслу главная наука – искусство боя.
Азиатские слоны наслаждаются более широким кругом профессиональных обязанностей. Они работают почтальонами и таскают на себе и письмоносца-человека, и пятьсот фунтов почты. Во время охоты они носят на себе паланкины с кучей спортсменов и индийских шикаров, которые организуют такую же фальшивую охоту, как сафари в Восточной Африке. Слоны занимаются и древним ремеслом контрабандиста – сиамские слоны, увешанные кожаными мешками с запрещенным товаром, ходили через границу по сигналу их хозяев. Азиатские альбиносы, например, белые сиамские слоны, выступают даже в роли земного божества. В прошлые времена их вскармливали кормилицы-женщины, умащивали дорогостоящими маслами, потчевали жасминовыми напитками, украшали диадемами из чеканного золота, наряжали в пурпурный бархат с отделкой из золотой и алой бахромы и укрывали от солнца золотыми и красными зонтами. А не так давно для них соорудили специальные поезда, ванны с душем и электрические вентиляторы, которыми они, вероятно, наслаждаются больше всего.
Воспитанные конголезские слоны, хоть и не добились статуса почтальона или божества, за короткий промежуток времени – четверть века – убедительно доказали, что они столь же способны к обучению и столь же умны, как и их восточные кузены. А скорее всего, даже умнее. Им только нужно дать шанс, чтобы это доказать. Профессиональные служащие зоопарков и цирков утверждают, что африканские слоны более нервные и легковозбудимые потому, что они гораздо проворнее и понятливее своих азиатских родственников, проживших в общении с человеком четыре-пять тысяч лет. Но если принимать во внимание трагическую историю африканского вида слонов, то поведение Тембо окажется вполне объяснимым. Ведь, за исключением бельгийских станций в Конго, со слонами Экваториальной Африки человек обращался совсем иначе. Их научили бояться, спасаться от преследователей бегством и даже сражаться с людьми, которые травят, убивают и разделывают их ради добычи мяса и слоновой кости.
До появления в Африке арабов и европейцев местное население мало интересовали слоновьи бивни. Только несколько племен, например балега в восточном Конго, занимались резьбой по жесткой, но очень прочной слоновой кости и создавали маски и статуэтки. Большинство же ремесленников предпочитали быстро портящееся, но легкое для работы дерево. Бивни порой использовались в качестве подпорок покосившихся крыш хижин или для построек красивого частокола. А пигмеи крошечными молотками из слоновой кости отдирали кору с деревьев для набедренных повязок. Но в буше можно было найти огромное количество «мертвой слоновой кости» – бивней Тембо, которые умерли естественной смертью. Бывали случаи, когда аборигены пытались поймать слона или устроить на него охоту, если тот разорял их поля или банановые рощи, но обычно слон представлял для них ходячую гору мяса.
Местные трапперы чаще всего выкапывали огромных размеров ямы, глубиной четырнадцать футов, которые прикрывали сверху ветками, тростником и травой. Такие ловушки они устраивали на тропах, ведущих к месту водопоя слонов. Ямы представляли собой воронки с очень узким дном. Угодивший в ловушку слон был просто не в состоянии пошевелиться. И охотники, пользуясь его беспомощным состоянием, копьями, ножами и мачете отрезали от Тембо куски мяса, даже не потрудившись его убить.
В Восточной Африке племена вакамба и вандеробо ставили на слоновьих тропах гарпунные ловушки. Утыканные железными копьями двенадцатифутовые бревна, весом в четыреста фунтов, подвешивались на высоте двадцати футов, и, когда слон касался пускового устройства – лианы или ветки дерева, – тяжеловесный гарпун стремительно падал ему на шею и перебивал хребет. Однако частенько оружие лишь ранило слона, и он убегал, а после либо медленно умирал, либо выздоравливал.
Настоящая же охота, если это мероприятие можно так назвать, а именно «огненное кольцо», велась самыми варварскими методами, известными человеку. Между сезонами дождей, когда матете, или «слоновья трава», высотой в двенадцать футов становится сухой, как трут, обитающие в саванне племена вокруг ничего не подозревающего слоновьего стада поджигают траву на расстоянии до двух миль. Почуяв своим великолепным обонянием отдаленный дым, слоны часто ухитрялись избежать опасности, но иногда им не удавалось уйти. Многие Тембо сгорали или задыхались от удушливого дыма. Другие в отчаянии бросались сквозь пламя. Обожженные и ослепшие, они становились легкой добычей для ожидавших их орд копьеносцев. Слонов, которым удавалось проскочить и сквозь кольцо людей, ожидала трагическая судьба: сильно обгорев, они умирали медленно и мучительно. А местное население и днем и ночью слышало, как они плакали и стонали в буше до тех пор, пока смерть не брала свое.
Некоторые охотники-аборигены, например вандеробо и валиангулу в Восточной Африке или бушмены Южной Африки, стреляют в слонов из укрытия отравленными стрелами или, вымазавшись с ног до головы навозом будущей добычи, выслеживают их и колют копьем с отравленным наконечником. (Бытует представление, будто африканцы пользуются трубками для выдувания отравленных стрел, но это – оружие индейцев Южной и Центральной Америки и некоторых народностей Меланезии и Малайи.) В том случае, если яд свежий и сильный, такой, как, например, акокантера, знаменитый «яд бушменов», то слон погибает через несколько часов. Если яд старый, то слону приходится мучиться несколько дней, а то и месяцев. В результате огромная мясная туша в пищу уже не годится.
На севере Африки абиссинцы и арабы-полукровки Белого Нила охотятся верхом, вооружившись огромными широкими мечами. Три-четыре охотника-наездника отрезают слона от стада и гонят его до тех пор, пока он не останавливается, чтобы перейти к бою. Как только он пытается пойти в атаку, один человек, спрыгнув с лошади, нападает на него с тыла и старается обезножить животное, перерезав ему ахиллово сухожилие. Если этот маневр удается, слон становится абсолютно беспомощным. У Тембо имеется своя ахиллесова пята: из-за своего анатомического строения он, повредив одну ногу, не в состоянии ходить вообще. Так что перерезать артерии и сухожилия на другой ноге легче легкого, ну, а затем остается лишь стоять и смотреть, как животное истекает кровью.
На юге в Масхоноланде охотники выслеживают слонов пешими. Убивают они животных, когда те спят, топорами с широкими лезвиями. Но в Экваториальной Африке перерезывание сухожилий никогда не применялось, там традиционным оружием охотников являются копье или лук.
Масаи и другие племена воинов Восточной Африки никогда не охотились на слонов с копьем. Они разводят скот и потому не употребляют в пищу дичь и не возделывают поля, которым могут грозить набеги слонов; они удовлетворяют свои амбиции охотой на львов – врагов их домашнего скота.
Вообще мало кто из африканцев пойдет на здорового слона с одним копьем в руке, но есть народ, который и ныне способен на подобный подвиг, народ, который с самым большим наземным млекопитающим встает лицом к лицу, – это пигмеи Конго, самые маленькие люди в мире.
Книги о путешествиях и охотничьи басни бесконечно повторяют, будто пигмеи стреноживают слонов. И никому не приходит в голову задуматься над тем, каким образом человечек, весом в девяносто фунтов, способен нанести удар нужной силы, чтобы рассечь жесткую шкуру, и каким образом этот человечек может перерезать сухожилие своим ипе, деревянным копьем длиной в пять футов с восемнадцатифутовым наконечником. Однажды я решил провести опыт с таким деревянным копьем. Я попытался перерезать им сухожилие на задней ноге мертвого слона. И хотя я на два фута выше любого пигмея и мой вес в три раза больше, мне удалось лишь поцарапать шкуру. Даже длинным с железным наконечником копьем масаев совершенно невозможно обезножить слона: это копье не обладает ни достаточно прочным древком, ни достаточным весом.
Пигмеи отлично знают, какая опасность ожидает их во время охоты как на слона, так и на южноафриканского буйвола, поэтому они редко идут с копьями на лесного слона. Только в тех случаях, когда их заставляют это делать негроидные племена, постоянно испытывающие потребность в мясе. Господствующие над пигмеями негры уговаривают их и угрожают, подкупают их помбе – пивом местного изготовления – и бананами. Иногда они дают пигмеям банджи – местную разновидность наркотической конопли, которую охотники курят, как гашиш, перед тем как покинуть лагерь.
В «Китабу о Конго» я во всех деталях описал охоту пигмеев на слона – единственную, насколько мне известно, охоту, свидетелем которой с самого начала до самого конца был белый человек. Мне было очень трудно не отставать от ловких пигмеев, быстро и легко пробирающихся сквозь самые непроходимые заросли. Выслеживали слона они четыре-пять часов. Перед окончательным броском пигмеи, дабы скрыть свой запах, вымазались с ног до головы свежим слоновьим навозом; я тоже был удостоен этой чести, хотя радости мне это не доставило.
