Текст книги "Китабу о животных"
Автор книги: Жан-Пьер Алле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
А Белые Охотники, продающие гурманам ветчину из Кибоко, другой конец его тела поставляют спортсменам. Охотникам хватило ума не помещать гиппопотама в список Большой Пятерки, но его голова с бивнями в пятьдесят дюймов до сих пор оценивается в тысячу долларов у любителя, стремящегося получить звание охотника. Мотивы человека, тайно покупающего голову южноафриканского буйвола, хотя бы понятны: ему необходимо доказать, что он якобы победил опасного зверя. Но когда кто-то похваляется действительной или вымышленной победой над животным, которого и выслеживать-то не приходится, потому что оно целый день нежит на мелководье и подставляет каждому свою спину, – это просто смехотворно.
До появления огнестрельного оружия местные охотники рыли ямы или подвешивали копья на деревьях близ троп или «туннелей» гиппопотама. Такие тропы бегемоты прокладывают себе сквозь густые заросли и высокую траву. Самые отважные охотники охотились с гарпунами, к которым привязывали веревки, чтобы, после того как животное опускалось на дно, как го делают все умирающие бегемоты, вытащить тушу наружу. Африканцы ели мясо бегемота с удовольствием и специями не посыпали. Предпочтение они отдавали салу. Ни одна антилопа, за исключением канны, не имеет того количества жира, которое бы заслуживало внимания, а вот хороших размеров бегемот обладает примерно двумястами фунтами чистого жира. Шкуру животного разрезали на полосы, высушивали, выделывали и отбивали для кнутов – грозных, даже смертоносных фимбо, или, как их позже назвали южноафриканцы, шамбоков. Правда, шамбоки лучшего качества делаются из высушенных и растянутых пенисов буйволов и носорогов.
Прибывшие в Африку белые стреляли с речных пароходов по гиппопотамам ради обеда или просто для развлечения. Затем за бегемотов взялись и профессионалы, которым понадобилась их кость. Кость гиппопотамов очень твердая, но не желтая, как у слонов, поэтому она пользовалась спросом для создания искусственных зубных протезов. Стоила она шесть долларов за фунт. Когда дантисты перешли на фарфор и виниловую пластику, этот рынок приказал долго жить, но из зубов бегемота до сих пор делают безделушки, поэтому зубы животного, если и не достигают трофейных размеров, все равно остаются источником побочного дохода профессиональных охотников.
Хорошо известно, что гиппопотамы, обитающие на территориях, славящихся обилием охотников, становятся очень осторожными. Они не являются столь интеллектуальными гигантами, как слоны, но обладают прекрасной памятью и, подобно своим меньшим родственникам – свиньям, совсем не глупые. В тех местах, где они уже наталкивались на ямы и подвешенные копья, бегемоты с подозрением высматривают скрытые ловушки; там, где они уже познали предназначение гарпунов и огнестрельного оружия, животные, всплывая на поверхность, высовывают ноздри среди водных растений, быстро втягивают воздух и уходят обратно под воду. Но такая предосторожность помогает мало, потому что им приходится не только вести земноводный образ жизни, но и воспитывать малышей – то есть подставлять свои спины взорам и оружию людей.
Обыкновенно стадо гиппопотамов состоит из десяти – сорока особей, большая часть которого обитает на территории, именуемой creche, что означает «ясли» или «дневной детский сад». В стаде царит матриархат, им управляют беспокойные самки, полностью поглощенные заботой о своих детях и их пропитанием. Находясь в центре берега или песчаной косы, они охраняют ясли от врагов, в том числе и от самцов гиппопотамов, которые норой очень страшно избавляются от собственного потомства. Лодку самки воспринимают так же, как человеческие мамочки отнеслись бы к летающей тарелке, фланирующей над детским садом. Лодкам они не доверяют и не пытаются сначала определить, кто там находится: местный ли рыбак, христианский ли миссионер, вроде доброго доктора Ливингстона, или поклонник супа из гиппопотама сэр Самуэль Бейкер. Бегемотихи нападают сразу и не думают о своей собственной безопасности.
Старшие самцы, обладающие высоким социальным положением, обитают на собственных территориях, примыкающих к границам яслей. Самцы помладше вынуждены жить на специально указанных окраинах, вдали от яслей, где им редко предоставляется шанс встретиться и спариться с самкой, достигшей брачного возраста. Таким образом, все самцы бегемотов становятся «бродягами», потому что обязаны находиться вне стада. А обычная болтовня об озлобленных бегемотах-бродягах – всего лишь ничего не значащий вывод, основанный на повадках индивидуумов с дурным нравом.
Как только молодые самцы становятся более сильными и уверенными в себе, они начинают вызывать на поединок хозяев владений, который заключается в стрельбе пометом или в драке бивнями, сопровождаемой ревом. Победитель получает право на территорию близ яслей и на случку с самками, достигшими половой зрелости, в течение года.
Спаривание происходит в воде, самец находится сзади. Помимо кратковременного эротического стимулирования – толкания и обнюхивания, никакого другого ухаживания не бывает, тем более чего-либо подобного сентиментальным медовым месяцам у слонов. Беременная бегемотиха в яслях живет вместе с другими самками и через восемь месяцев рожает одного «теленка», который всем своим видом очень напоминает стофунтового большеголового поросенка в розовую крапинку.
Малыш-бегемотик, появившийся на свет в воде, живет в безопасных яслях и вскармливается матерью тоже в воде. Время от времени он высовывает голову наружу, чтобы глотнуть воздуха. Ему нужно научиться как можно дольше удерживать дыхание под водой. И обучение продолжается до тех пор, пока он не начнет плавать под водой так же долго, как и его мать. Поэтому, чтобы постоянно следить за ним, ей приходится всплывать на поверхность чаще, чем следовало бы. А чтобы уберечь его от крокодилов, она сажает малыша себе на шею, за которую он цепляется своими передними ножками. Став чуточку постарше, он сидит у нее на спине. На берегу она старается находиться с ним рядом и с фанатичным подозрением осматривается вокруг. Когда она дремлет на отмели, то обыкновенно укладывается прямо на малыша, по всей видимости для того, чтобы защитить его от неожиданной опасности. И так поступают все бегемотихи. Они прямо-таки расплющивают своих малюток, которые хоть и визжат придушенными голосами, но остаются целыми и невредимыми.
Материнская опека и интерес к своему ребенку длятся около двух лет. Затем, когда юные самцы становятся похожими на грозного взрослого бегемота, их пинками выгоняют из яслей и предоставляют самим себе. К этому времени они достигают таких размеров и силы, при виде которых любой крокодил, даже длиной двадцать футов, приходит в уныние. И бояться таким гиппопотамам остается лишь человека. Сексуального созревания и самцы и самки достигают в пять лет, а продолжительность их жизни составляет пятьдесят лет. В неволе, несмотря на ограничения, они процветают, хорошо размножаются и живут более счастливо, чем слоны, так как их менее развитый интеллект редко отклоняется от нормы.
Те, кто судит о Кибоко, африканском толстом, но очень добродушном пролетарии, поверхностно, считают его злобным, глупым и уродливым. Полагаю, что это суждение зиждется на самоуверенном, напыщенном заявлении знаменитого английского эссеиста Томаса Байингтона Маскалея: «Видел я гиппопотамов и спящих и бодрствующих; и уверяю вас, что и спящий и бодрствующий бегемот является самым уродливым из всех созданий, порожденных Господом».
Подобное заявление больше дискредитирует Господа, чем невинного Кибоко, но я не стану отвечать на эти слова, потому что за меня это уже сделали. Сэр Томас Браун в 1642 году написал с замечательным пониманием: «Я не знаю, почему мы называем жабу, медведя или слона уродливыми; они были созданы таким образом, чтобы им было удобно жить, как им и надо. И они отнюдь не считают, что их постигло наказание Божье, который видел, что все, что Он создал, хорошо».
КИФАРУ
Несостоявшийся преступник
Грохоча копытами, в облаке пыли рогатая ярость прямиком несется с цветного телеэкрана. Перевернет ли рогами безжалостное доисторическое чудовище «лендровер»? Превратит ли автомобиль в железное месиво? Сожрет ли Белого Охотника или свечу зажигания?
Обожающие кино зрители разинув рты следят за сенсационной «атакой носорога». Если так называемый африканский фильм представляет собой полное барахло, значит, зрители уже увидели, как, обезумевшие при виде соблазнительного тела Белого Охотника и пышногрудой героини, из влажных, кишащих зверьми джунглей выскакивают львы, обитающие вообще-то в саванне. Прижимаясь друг к другу, герой и героиня прячутся за низким камнем, а мимо мчатся ошалевшие мулы, мастерски раскрашенные под зебр. На лодку влюбленной пары нападают надутые резиновые бегемоты, которых тянут на невидимой зрителю проволоке, и герои оказываются в воде. Но им удается спастись от широкорылых аллигаторов-янки, исполняющих роли нильских крокодилов с узким рылом. С трудом выбравшись на берег, герои подвергаются нападению армии прекрасно выдрессированных азиатских слонов, на чьих выпуклых головах красуются напоминающие веера пластмассовые уши. В общем и целом, за одно короткое сафари герои успевают сразиться с таким количеством животных, какое африканец вряд ли увидит за всю свою жизнь.
Этими цветными кошмарами Черного континента, начиная с мулов, выполненных в стиле оп-арт, и кончая фальшивыми слонами, публику дурачат и щекочут ей нервишки. И вот наступает кульминационный момент – с шумом и грохотом в классическую дуэль с «Лендровером» вступает самый хитрый злодей. И у зрителей абсолютно не остается сомнений в том, что реклама, постеры, афиши и буклеты всегда говорят правду – черный носорог, или, иными словами, «рогатая ярость», является самым опасным и ужасным животным Африки.
Никто не станет отрицать тот факт, что черные носороги нападали на «лендроверы», джипы, грузовики и другие транспортные средства, на которых их преследовали. Южноафриканские буйволы поступают так же. Подобным же образом реагируют зебры, гну и очаровательные сернобыки с газелями. У любого животного после долгой за ним гонки начинается истерика, и оно бросится в безнадежную атаку на врага, но чаще всего эта атака равносильна самоубийству. Правда, деятели кино не показывают зрителю покалеченную или задавленную автомобилем газель. Во-первых, это не сенсационно, во-вторых, зрители могут усмотреть в этом садизм. Но носороги – это «отвратительные чудовища», и посему киношники специально провоцируют животных бросаться на них: ведь, по сообщениям прессы, носороги всегда готовы атаковать все попадающиеся на пути автомобили.
Случается, что африканский черный носорог «нападает» на машину ни с того ни с сего. Нападает он еще и на палатки, деревья, кусты, на крыс, лягушек, людей, бабочек и кузнечиков. Иногда он может броситься в атаку, услышав, как позади него падает на покрытый листьями куст его собственный помет. Но в большинстве случаев, и абсолютно без всякой на то причины, тот же самый носорог мчится галопом прочь при виде тех же бабочек, лягушек и прочей мелкой живности. Его страх и гнев совершенно непредсказуемы. Один и тот же носорог может прийти в ужас при виде безобидной местной женщины и быстро удрать, а через несколько минут кинуться на группу вооруженных белых людей. Если туристы открывают огонь, он почти всегда застывает на месте примерно в двадцати футах, некоторое время глядит на них, а потом рысью бежит к зарослям колючего кустарника. Но туристы стреляют, и впоследствии многие из них пребывают в уверенности, что убили животное защищаясь.
Громко сопящее пугало, исполинского топтуна выследить и убить проще простого. Член великой Большой Пятерки, черный носорог, – это мятежник без повода, хронический, но несостоявшийся преступник. Его даже сами животные воспринимают как слона в посудной лавке, попадающего то в одну идиотскую ситуацию, то в другую.
Для объяснения его явно ненормального поведения сказители-аборигены северо-востока Конго сочинили причудливую и трогательную сказку. Давным-давно самые первые животные ходили нагишом, и прикрыть свою нежную плоть им было нечем: ни шкурой, ни мехом. Увидев столь тяжкое их положение, Бог выдал каждому по иголке и велел сшить себе одежду. Предок леопардов, самый умный зверь, соорудил себе очень красивое одеяние. Но Кифару – первый черный носорог и самое молчаливое животное во всем мироздании – уронил иголку и, пытаясь ее найти, случайно закинул ногой в проели.
Преследуемый клещами и мухами, голый носорог долго метался в поисках иголки. Но ее нигде не было. Тогда он схватил острую колючку и быстро сшил себе одежду, а затем натянул на себя наспех сделанное одеяние. Но, так как он торопился, вся одежда оказалась в глубоких складках и морщинах. Увидев его, другие звери начали хохотать и издеваться над ним. Всхрапнув от ярости, носорог стал галопом носиться по зарослям и искать свою иголку. Если бы он ее нашел, то сшил бы себе такую же гладкую шубу, как у леопарда. Тогда все остальные звери перестали бы смеяться над ним. Но он каждый раз пробегал мимо иголки и не замечал ее. И тогда он подумал, что иголку украл один из хохотавших зверей. И поэтому начал нападать на каждое живое существо, какое ему только встречалось. И так до сих пор поступают все носороги – надеются найти давным-давно пропавшую иголку.
Как ни странно, но в этой местной легенде куда больше смысла, чем во всех голливудских киноэпопеях об автомобилях и носорогах вместе взятых. Кто еще может быть более неистовым, более сходящим с ума от страха, более подозрительным и более агрессивным, как не весящее три тысячи фунтов животное, обладающее плохим, вплоть до слепоты, зрением, которое постоянно ищет что-то, чего не в состоянии увидеть?
Необычайно любопытный и в то же время очень робкий, черный носорог обладает крайне ограниченными умственными способностями. У него великолепные слух и обоняние, но зрение абсолютно неправильное. Его крошечные глазки расположены по обе стороны большой удлиненной головы, из-за этого он все видит искаженно. Каждая картина, представшая перед его глазами, лежит в широкоугольной перспективе, и при этом расплывчатая – от этого все его мучения. Близорукий Кифару не в состоянии отличить человека от дерева на расстоянии тридцати футов, на расстоянии пятнадцати – двадцати футов он тоже плохо различает предметы, поэтому ему приходится поднимать и поворачивать голову, чтобы что-то разглядеть хотя бы одним глазом, но этому мешают и форма головы, и огромный передний рог. А двигаясь вперед с рогом, опущенным вниз, он вообще ничего не видит.
И днем и ночью Кифару слышит и чует целый мир восхитительных вещей, которых увидеть не может. Из-за любопытства он трогает и протыкает их рогом – все иголку ищет. И это неприятное положение, в котором он находится, вынуждает его бояться, и бояться очень сильно, тех же самых предметов, которые ему так хочется изучить. Он колеблется и страдает, потому что в нем два инстинкта. Он то удирает, то, наоборот, мчится вперед, чтобы узнать, что там такое. При этом столько нелепых, пустых угроз, шума, напрасно потраченной энергии и полного непрофессионализма – вот что представляет собой знаменитая «атака» носорога.
Как-то раз поблизости от национального парка Упемба в Катанге я наблюдал, как очередной безмозглый носорог в очередной раз идиотски атаковал. Носорог был очень занят пережевыванием веток, как вдруг в ста футах от него заквакала лягушка. Он перестал жевать, поднял голову и прислушался – изо рта у него сыпались листья, затем с обеспокоенным видом побрел на звук. Когда он подошел к лягушке поближе, она громко квакнула и случайно прыгнула прямо в его сторону. Полторы тонны испуганной носорожины сделали резкий поворот на сто восемьдесят градусов и ринулись в «безопасное место». Немножко посопев, он пошел обратно. На этот раз лягушка прыгнула в противоположную сторону, чем привела его в состояние боевой готовности: он опустил свой рог к земле и бросился в атаку. Лягушку он на ходу раздавил копытами, но даже не заметил этого. Вернувшись обратно на прежнее место, Кифару все-таки нашел ее по запаху и потрогал крошечную мякоть с выражением полного изумления на лице.
Славятся носороги и тем, что нападают на железнодорожные поезда. Во времена строительства железных путей Уганды, когда раздраженные львы таскали одного за другим работников станции и сигнальщиков, перепуганный и сбитый с толку носорог нанес удар по нагону, сам упал, но затем встал и побрел восвояси, с озадаченным видом размышляя о пережитом. А еще один поезд сошел с рельсов, когда другой носорог кинулся на локомотив и сбил рогом металлический лист, который попал в колеса. На этот раз носорог не встал.
Столь истеричные реакции, вызванные лягушкой в две унции или поездом в две тонны, нельзя объяснять лишь наличием плохого зрения. Обладающий таким же плохим зрением слон ведет себя с величественным спокойствием и с необыкновенной решимостью. Благодаря своим замечательным умственным способностям он может решить любую проблему, с которой ему приходится сталкиваться, причем решить здраво. Существует мнение, кстати ошибочное, что Кифару является родственником слона (если бы слоны умели обращаться в суд, им бы следовало подать иск за клевету), но ведет себя он в точности как его настоящий сородич – слабоумная, слабовидящая и норовистая до истерии лошадь.
Грациозные и величественно красивые лошади приводят людей в сентиментальный восторг. Их также превозносят за «лошадиный ум», подразумевая под этим практическую проницательность и грубую мудрость. Но по иронии судьбы лошадь – самое неумное домашнее животное; даже столь оклеветанный осел, чье имя связывается с вульгарной тупостью или глупостью, просто гений в сравнении с ней. При проведении опытов по проверке ассоциативного мышления у животных оказалось, что лошади обладают половиной умственных способностей, присущих коровам. А когда проводились тесты, которые требовали более сложных умозаключений, то среди собак, кошек, свиней, обезьян, грызунов и других животных лошадь заняла последнее место вместе с гофером – похожим на крысу зверьком.
Лишь слегка умнее Кифару робкая и крайне нервная лошадь, которая лишена бинокулярного зрения и страдает расплывчатой близорукостью. При виде колыхающегося газетного листа она паникует точно так же, как носорог при виде бабочки. При встрече с автомобилем лошадь может понести, а носорог внезапно таким же образом может взвиться от необычного звука или вида. Чтобы заставить лошадей работать, им необходимо надевать на глаза шоры, дабы оградить от действующих на их нервы тускло видимых предметов и воображаемых ужасов окружающего мира. Когда в конюшне случается пожар, лошадям требуется завязывать глаза, прежде чем спасать. Иначе в истерической панике они могут броситься в тот самый огонь, которого столь боятся.
Все живущие на свободе лошади, зебры и дикие ослы – в различной степени нервные, робкие и непредсказуемые животные; к ним ко всем не так просто подойти. Их родственники, южноамериканские и малайские тапиры – существа, размером с пони, с подвижными губами-хоботками, – обладают анатомическим строением, схожим со строением своих примитивных предков, от которых произошли и лошадь и носорог. Эти застенчивые, пугливые животные могут запаниковать при виде крошечной собачонки, но бывают случаи, когда они нападают на больших животных, в том числе и на людей, правда, делают это исключительно от страха и расстроенных нервов.
Близкие родственники Кифару отличаются таким же характером, но сам он является самым агрессивным из всех существующих подвидов носорога. В Азии обитают три вида: маленький суматранский носорог, волосатый, с двумя рогами, и только четырех футов высотой; гладкокожий яванский носорог, с одним рогом и на фут выше; и огромный индийский носорог, фантастическое на вид животное, шести футов высотой и до четырнадцати футов длиной, с одним-единственным рогом и на редкость толстой шкурой со складками, которая напоминает броню.
А соплеменники Кифару в Африке, белые носороги, превышают его своими размерами. Высота до сгорбленного плеча белого носорога достигает шести футов, длина – от четырнадцати до пятнадцати футов, весит он порой более двух тонн. Среди самых больших земных млекопитающих белый носорог занимает второе место. Различают два подвида белого носорога: симпатичное животное с коротким рогом, обитающее на северо-востоке Конго и в Судане; и носорог с длинным рогом (рекордная длина рога равняется шестидесяти двум с половиной дюймам), обитающий в Южной Африке и резерватах Умфолози и Хлухлуе. По иронии судьбы, ни один из видов белого носорога не является белым; они почти такого же цвета, что и черный носорог, – синевато-серого. Определение «белый» – на самом деле искаженное бурское слово weit (широкий), которое употреблялось для описания широкой морды животного, в отличие от круглой морды черного носорога с вытянутой, как у тапира, верхней губой. Менее осторожный, чем Кифару, Абу-Гарн – так белого носорога называют на севере – бродит небольшими стадами и мигрирует по открытым долинам опустив голову, так как щиплет траву.
Меньших размеров, более быстрый и более проворный, Кифару обитает в лесистой саванне, предпочитая колючий кустарник и акациевые гущи неподалеку от реки, ручья или грязевой ямы. Он одиночка, живет словно вспыльчивый отшельник, и, собственно, такой он и есть. Голову всегда держит высоко, потому что питается кустарником. Изогнутой вытянутой губой он отрывает листья и ветки, а передним рогом выкапывает вкусные корешки, соль и воду.
Некоторые особи достигают высоты пяти с половиной футов, длины – двенадцати футов и веса примерно двух тонн, но в среднем черный носорог весит полторы тонны, достигает высоты в пять футов и длины в десять футов. Его передний рог, больший из пары, редко вырастает в длину до двух футов, но рекордный рог был приблизительно четырех футов длиной. Уши у Кифару покрыты шерстью и по виду напоминают лошадиные. Хвост заканчивается кисточкой и частенько стоит прямо. Все четыре ноги, как и у других видов носорога, снабжены тремя пальцами с копытами, средний из которых аналогичен пальцу лошади, который у нее один. Носорог может идти шагом, бегать рысью и галопом, иногда достигая скорости тридцати пяти – сорока миль в час, не то что слон, который не умеет бегать по-настоящему даже со скоростью двадцать миль в час.
Три вида азиатских носорогов с короткими рогами дерутся своими клыками, в действительности являющихся нижними резцами. Они бьются ими, как бегемоты и дикие кабаны. Африканские и черные и белые носороги, не имеющие передних зубов, протыкают и подбрасывают врага длинными рогами. Ни один из носорогов, включая Кифару, не предпринимает решительных попыток затоптать врага ногами, как в таких случаях поступают разъяренные олени и южноафриканские буйволы, но носороги могут затоптать неприятеля на бегу, причем чаще всего случайно.
У охотника-неумехи, которого перебежал носорог, шанс остаться в живых точно такой же, как и у неосторожного калифорнийского пешехода. Если задет необходимо жизненный центр, человек испускает дух. Если же нет, то человек выбирается из передряги со сломанными костями и в созвездии царапин. Половина охотников, столкнувшихся с носорогом, поднимается на ноги и отправляется лечить свои раны и ссадины. Другую половину отвозят на более длительное лечение. И лишь один на дюжину едет прямиком на кладбище.
Любой боевой бык, которого заставляют продемонстрировать свою силу на аренах Испании или Мексики, наносит рогами матадору гораздо больше повреждений. Его рога являются наростами на черепе, удлинениями на лобной кости, которые покрыты внешней оболочкой природного и очень твердого вещества, и своими рогами боевой бык пользуется с умом. Так называемые рога у Кифару растут прямо из кожи морды, они лишены какого-либо костного покрытия и состоят из густо переплетенных волос. Основой рога Кифару является кератин так же, как и у настоящих рогов, однако по своей структуре он мягче. Обитающие в естественных условиях носороги точат свои рога о стволы деревьев и бетоноподобные термитники, а носороги в зоопарках затачивают рога на кирпичах и прутьях решетки, но, как бы те и другие ни старались, им редко удается попасть охотнику куда следует. Нападая вслепую, они промахиваются своим рогом и подбрасывают врага головой или носом.
Бедолага Кифару постоянно подвергается насмешкам местного населения Экваториальной Африки. В национальном фольклоре и пословицах он вечно выглядит посмешищем. «Варинга кипсерагета!» – говорят в племени лумбва Восточной Африки. – «Пусть тебя убьет носорог!» Правда, желают это они только своим злейшим врагам. На их взгляд, это самая недостойная, самая трусливая и самая оскорбительная смерть.
Суть заключается в том, что в большинстве случаев встреча с носорогом приводит к смерти или к серьезным увечьям только тогда, когда человек поворачивается к животному спиной и убегает. Неопытный охотник, будь он белым или черным, при виде огромной зверюги, несущейся прямо на него в ставшем уже классикой облаке пыли, может запаниковать, отчего стреляет впопыхах и не убивает, а только ранит животное, затем роняет оружие и пытается победить в гонке разъяренного или обезумевшего носорога. Но ему это не удается – ведь Кифару бегает в три раза быстрее. К тому же сам процесс бега уже увеличивает у носорога уверенность в своих силах, а шум, который при этом поднимает охотник, дает полуслепому животному возможность с помощью своего острого слуха исправить угол зрения, который изначально, скорее всего, был неверным. При подобных обстоятельствах даже основательно раненному и, соответственно, имеющему физический недостаток носорогу легко удается догнать свою жертву.
И это не голая теория. Пеший, один-одинешенек, без оружия и с одной рукой я встречался, причем не однажды, лицом к лицу с носорогом, давал ему возможность нападать на меня сколько душе угодно и выходил из этого испытания без единой царапины. Эти поединки носорога с Халле устраивались не для того, чтобы доказать что-то там о Халле, а единственно ради проверки нескольких основных фактов о характере и повадках Кифару, которые обычно интерпретируются неправильно.
«Кто носорогу действительно необходим, так это психоаналитик, – уверял я своих друзей в Африке. – Где-то далеко внутри за пустыми угрозами, яростью и неврозами скрывается добродушное животное, которое так нуждается в друзьях».
Но меня никто не слушал. Поверив россказням охотников, они относились к Кифару как к закоренелому преступнику, а не как к случайному правонарушителю. В надежде опровергнуть эту точку зрения, я в 1959 году купил только что пойманного взрослого черного носорога в Департаменте Уганды по государственным делам, назвал его Пьерро и выпустил в крааль, площадью 250 х 200 футов, в своем парке. Затем я вошел в крааль сам с целью приручить и выдрессировать его.
Как только калитка за мной захлопнулась, Пьерро, находившийся в 150 футах, нервно поглядел в мою сторону. Несколько минут он ломал голову над новой проблемой, а затем принял традиционное носорожье решение – нападать. И начал разгон рысью, держа голову горизонтально. В такой позиции его и так плохое зрение ныло блокировано передним рогом, поэтому, пустившись бешеным галопом, он наклонил голову в сторону, прилагая все усилия, чтобы видеть хоть как-то одним глазом. Промчавшись тридцать футов, он оказался в точке, откуда уже был в состоянии разглядеть мои очертания. Тут он поменял угол зрения, опустил рог и с грохотом бросился ко мне, словно слепой Джаггернаут[6]6
Джаггернаут – одно из воплощений Вишну. Во время праздника в его честь, Ратхаятра (шествие колесницы), статуя его вывозится на громадной, шестнадцатиколесной колеснице с приделанными к ней двумя деревянными лошадьми, которую тащат на длинном канате толпы богомольцев. Некоторые бросаются под самые колеса и погибают под тяжестью колесницы.
[Закрыть] на колеснице, сосредоточенный исключительно на нужном ему направлении.
У меня оставалась секунда, чтобы решить, что делать: реагировать или игнорировать. Ежели случайно он прицелился точно, я успею отскочить в сторону, как клоун на родео. В противном случае я могу спокойно оставаться на месте и глядеть, как он поднимает пыль.
Первая попытка Пьерро показалась мне отличной. И я отпрыгнул в сторону. Он с храпом промчался мимо, высоко задрав свой с кисточкой хвост. Через тридцать футов он затормозил и остановился, затем с озадаченным видом начал метаться рысью из стороны в сторону, пытаясь найти свою мишень. Но я был несколько меньших размеров, чем железнодорожный состав, поэтому он меня не заметил. Тогда я на двадцать футов отодвинулся назад. Услышав шум, он возмущенно чихнул «прруффф!» и снова бросился в атаку.
На сей раз мне не пришлось менять позицию. Пьерро настолько плохо выбрал себе угол зрения, что промахнулся очень намного. Третья его попытка оказалась еще хуже, и через пять-шесть промахов он прекратил свои атаки. Сконфуженный и явно расстроенный, он сопел, ворчал, тряс головой и молотил копытом по земле. Дав ему десять минут на выпускание пара, я выдал свое местоположение: запрыгал и заухал, как павиан.
Пьерро поднял голову, начал бег рысью по направлению ко мне, но внезапно под углом в девяносто градусов он заметил крошечную кассию и изменил курс. Пыхтя изо всех сил, он домчался до нее галопом и оказался в 150 футах слева от меня. Следующие десять минут он, разыскивая меня, носился взад и вперед, подняв голову. Старался он как только мог, но лишь потратил всю свою энергию на два крошечных деревца и заросли колючего кустарника. Когда же наконец он меня обнаружил, то кинулся, промахнулся, кинулся снова и, разумеется, промахнулся еще больше.
После огромного количества непопаданий безумно усталые полторы тонны несчастной рогатой ярости, ворча, уселись на задние ноги. Тогда с криком масаев я сам пошел в атаку на носорога. Охваченный ужасом, он с трудом поднялся на ноги и уставился на меня. Я находился в двадцати футах. Он в панике помчался к дальнему концу крааля. «Самый великий хитрец во всей Африке», как назвал его Карл Экли, был позорно одурачен.
Эти дурацкие маневры мы совершали еще четыре дня, но на носорога я больше не нападал. Лишь увертывался или стоял на месте. Пьерро же продолжал атаковать… и промахиваться… и снова атаковать. Я, в свою очередь, рассуждал так: если он привыкнет к моему виду, то, как только поймет, что я не опасен, захочет удовлетворить свое любопытство.
Первый намек на взаимопонимание появился в конце четвертого дня, когда я, подойдя к нему, оказался в десяти футах от его головы, и он, вместо того чтобы ринуться в атаку или отступить, просто спокойно смотрел на меня. Спустя мгновение он все же заволновался и попятился. Чтобы его успокоить, я с шумом отступил. Он вернулся обратно, но нападать не стал: я целиком находился в поле его зрения и представлял собой уже знакомое, хотя и странное явление. Осмелившись, я сделал шаг к нему. Он сделал шаг назад. Тогда шаг назад сделал м, и шаг вперед сделал он.
