Текст книги "Китабу о животных"
Автор книги: Жан-Пьер Алле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
За неимением территории, которую следовало бы защищать, то есть не имея главного стимула основы бытия, животные всевозможных видов погружаются в апатию и становятся безразличными. Давно известно, что различные животные, живущие в зоопарках, размножаются очень плохо, даже если им предоставляются прекрасные возможности для встреч с противоположным полом и спаривания. До некоторой степени в этом виновато питание, но животные ослабевают и физически и эмоционально еще и из-за отсутствия стимула и желания, возникающих, когда не хватает естественной территории, которую необходимо завоевывать и защищать.
Человечество в современном урбанистическом обществе страдает по той же элементарной причине. У обитателей городов нет реальных территориальных владений, поэтому они подменяют «потребность в территории» обладанием материальными благами. Но в сравнении с цветущими и пышными землями, которые возделывали наши отцы, автомобили и цветные телевизоры – слишком тривиальные и заурядные мотивы человеческого бытия. И люди восстают, чувствуя себя обманутыми, восстают против «материальных» ценностей общества – единственного суррогата, который мы сами же и придумали взамен жестокой, но по-настоящему стимулирующей потребности в территории.
«Восстание беспочвенников», как бы я это назвал, принимает огромные размеры. Проживающие в больших городах негры выплескивают необоснованную ярость и нервное напряжение в анархическом бунте, ведущем к саморазрушению. Гибельные сами по себе, эти бунты выражаются в применении грубой силы, страстном желании бороться с не имеющей никакой ценности урбанистической жизнью. Хиппи, наоборот, отличаются тоскливой, летаргической и еще более ведущей к саморазрушению аурой патетической беспомощности. У них отсутствует желание к противоборству и стремление вообще что-либо предпринимать. Уходя от проблем окружающего реального мира, лишенные собственности и стимула, меланхоличные, почти лишенные пола хиппи «кайфуют» под воздействием галлюцинаций, вызванных ЛСД; бродят будто в тумане или, сидя в наркотическом трансе, разукрашивают свой фантастический мир бредовыми идеями. И когда видишь такого хиппи, то волей-неволей вспоминаешь гориллу, растерянную, лишенную желаний, меланхоличную, почти бесполую. Как бредет она, еле волоча ноги, по земле в лесу или сидит, мрачно размышляя, посреди своего загаженного жилища.
По сравнению с гориллами, болтун шимпанзе – это вечный подросток мира обезьян. Он – буйный экстраверт и бесстыжий эксгибиционист, любопытный, жизнерадостный и чрезвычайно чистосердечный. И туловище его не деформируется так сильно, как у горилл, у которых молодняк, самки и самцы выглядят так, словно относятся к трем различным видам.
Взрослые самцы шимпанзе достигают максимального роста примерно в пять футов и веса в среднем 110 фунтов (хотя отдельные особи могут весить 180 и более фунтов). Взрослые самки в среднем весят 90 фунтов и достигают роста трех футов восьми дюймов. Разница между особями различных полов хотя и небольшая, но заметная: самцы Сокомуту примерно на 20 процентов тяжелее и на 30 процентов выше самок, в то время как самцы людей тоже на 20 процентов тяжелее, но лишь на 10 процентов выше своих подруг. Если бы люди вдруг трансформировались до стандартов шимпанзе, то наши леди съежились бы до роста в четыре фута, но сохранили бы при этом свой вес. (Если такое когда-либо произойдет, я перестану разглядывать красочные фотографии в «Плейбое».)
У самцов шимпанзе никогда не отрастают огромные костяные гребни на черепе, как у самцов горилл, которые выглядят будто инопланетяне. У них не такие длинные клыки и отсутствуют гигантские костяные дуги над глазами, как у самцов горилл. Самцы Сокомуту, как и люди, лишь крупнее, сильнее и более грубой формы, чем самки. У этого вида обезьян резко не проявляется половой диморфизм, или «двувидность», присущая гориллам, орангутанам и павианам.
Шимпанзе, вне зависимости от пола, отличаются от горилл наличием маленьких коренных зубов, менее массивных челюстей и более упорядоченным строением тела, включая руки, которые в длину достигают уровня колен. Среди существующих ныне обезьян у них самые короткие и самые человекоподобные руки. А у азиатских гиббонов и орангутанов руки даже длиннее, чем у африканской гориллы, и поворачиваются в локтевых суставах.
Но, несмотря на свои не столь длинные руки, шимпанзе гораздо искуснее и отважнее скачут по веткам, чем орангутаны. «Лесной человек» Малайзии редко качается на ветках, он медленно перетаскивает себя с одной ветки на другую, осторожно и по очереди высвобождая одну руку или ногу. Он похож на унылого, луноликого старичка, которому приказали сократиться, и поэтому в своем лиственном гимнастическом зале он выполняет упражнения с заторможенным и покорным видом.
Сокомуту предпочитает «возвышенный стиль» лучшего прыгуна по деревьям в мире человекоподобных обезьян – быстрого как молния, необычайно отважного гиббона. Как и гиббон, шимпанзе может носиться по веткам, цепляясь за них всеми лапами поочередно, но скорости или грации двадцатифунтового гиббона ему не достигнуть. Как известно, гиббон в состоянии пронеслись в воздухе сорок футов и при этом поймать на ходу птицу. Максимальный прыжок Сокомуту вполовину короче, поэтому птицам беспокоиться нечего, но зато он обладает таким вулканическим темпераментом, что все остальное по сравнению с этим ничто.
Когда шимпанзе спускается на землю, что частенько и делает, то ищет упавшие фрукты и пальмовые орехи, разоряет термитные гнезда, чтобы разнообразить свое меню, или собирает вкусные плоды с низкорослых кустарников и трав. Особенно он любит Amomum, вид семейства имбиря, с плодов которого предварительно снимает красную кожицу. Еще он крадет бананы, ананасы, папайю и другие деликатесы с возделанных полей и плантаций, носясь по ним с необычайным проворством (его ноги и руки еще менее приспособлены к ходьбе, чем у гориллы, но ему не требуется таскать на себе столь огромный вес). Обычно шимпанзе передвигается на четвереньках, опираясь на мозолистые пальцевые суставы и ноги с пальцами, загнутыми вниз, но иногда, правда очень недолго, он в состоянии идти почти прямо, откинув назад голову и сложив позади руки для равновесия.
Кисти рук не столь похожи формой на человеческие и не такие пропорциональные, как у обитающих на земле макак или павианов-бабуинов. У Сокомуту короткие большие пальцы, удлиненные ладони и худые пальцы прыгуна по веткам, он руками цепляется и раскачивается. Сокомуту не в состоянии соединить вместе свои большой и указательный пальцы, но зато он использует свои столь специфические руки с такими мастерством и сообразительностью, которые не свойственны обычным обезьянам. Благодаря своему мозгу, самому крупному и с большим количеством извилин среди человекоподобных обезьян, шимпанзе лучше всех пользуется своими пальцами, способен быть очень внимательным, хорошо запоминает, отлично рассуждает и концентрируется.
У Сокомуту, обитающего в естественных условиях, мало возможностей продемонстрировать свой скрытый талант в умении пользоваться орудиями труда. Он угрожает и кидается ветками, в крайнем случае швырнет камень. Камень он использует и для чистки фруктов с твердой кожурой, а листья употребляет в качестве ткани или туалетной бумаги. Однажды, во время сильного ливня в Итури, мне удалось очень удивить шимпанзе, который сидел на земле, прикрыв себе голову огромным листом мангунгу. Он выглядел необычайно смешно, но я был без шляпы, а дождь лил мне прямиком в уши. По дозреваю, что я оказался не первым человеком, который начал подражать шимпанзе.
Мои друзья пигмеи утверждали, что видали, как чеко – так они называют шимпанзе леса Итури – «ковыряется» в термитнике. Сам я ни разу этого не видел и поэтому никак не мог понять, о чем идет речь. Но вот в 1960 году Джейн Гудолл сфотографировала в охотничьем резервате Гомбе-Стрим в Танзании шимпанзе, который «удил термитов». Шимпанзе опускают в термитник травяные стебли или палочки, которые для этих целей делают специально, затем вытаскивают импровизированную «удочку» наружу и губами собирают с нее насекомых. Как заметила мисс Гудолл, они не только пользуются орудиями труда, но и создают их.
Шимпанзе, содержащиеся в зоопарках, цирках, частных домах и исследовательских лабораториях, пользуются огромным количеством орудий труда: они научились работать молотком и гвоздями, отвертками, пилами и клещами; есть вилками и ложками и пить из чашек или стаканов; водить трехколесные велосипеды и обычные мотоциклы, автомобили и даже тракторы; выстукивать свои имена на пишущих машинках; набирать номера телефонов и включать телевизоры. На авиабазе Холломан в Нью-Мехико они научились работать на простейшем космическом оборудовании так же хорошо, как и играть в крестики-нолики на электронной доске. Шимпанзе нажимают определенные кнопки на доске, на которой высвечиваются квадратики с X и О, и порой выигрывают у людей. Другие Сокомуту, которые обитают в менее научном мире, берут в руки священные орудия искусства.
У меня была маленькая шимпанзе Софи, которая обожала дурачиться с цветными мелками и альбомом для раскрашивания. Но этим она не ограничивалась: иногда она жевала страницы. А более амбициозные представители ее племени даже создали «подлинные шедевры». У зоолога Десмонда Морриса был молодой самец шимпанзе Конго, который любил добавлять к образцам с вертикальными линиями широкие горизонтальные полосы, и Моррис утверждал, что художники-обезьяны обладают элементарным осмыслением композиции, индивидуальным стилем и большим желанием рисовать. А художественные критики находят у них необыкновенный талант: в 1964 году выставка работ современного художника Пьера Брассау вызвала положительный отзыв критиков. Они даже представить себе не могли, что мсье Брассау на самом деле шимпанзе, по кличке Пьер, который сидел перед мольбертом с кистью и мастихином в шведском зоопарке.
Прежде чем было обнаружено, кем на самом деле является Пьер, он успел продать несколько своих полотен. Мне неизвестно, потребовали ли покупатели деньги обратно, но эти суммы следовало бы сохранить для «фруктового фонда»: темпераментный художник, как говорят, съедал во время своего творческого процесса банан в минуту. А в Швеции бананы на деревьях не растут. Что же касается картин Пьера, их манера была несколько беспорядочной и детской, но они обладали той же оригинальностью, как и многочисленные художественные творения в стиле поп, оп и жоп. Возможно, я покажусь чересчур категоричным в своих суждениях, но я скорее приобрету оригинал Брассау, чем второсортную консервную банку «Кэмпбелл», гигантский резиновый гамбургер или расчлененный автомобиль с эротическим задним сиденьем.
Содержащиеся в неволе шимпанзе тоже пытаются применить свои таланты, правда, в ином, более досадном, виде искусства, по крайней мере, по мнению их хозяев. В мире животных существуют просто мастера искусства побега – этакое племя ухающих Гудини, которые каждую клетку воспринимают как оскорбление достоинства и вызов их оригинальному мышлению. И суть не в том, что они жаждут вырваться на свободу, так как обычно животное в неволе считает свою клетку личным территориальным владением и совершенно не доверяет неизвестности, которая простирается за пределами этих владений. Многие из них отнюдь не стремятся покинуть свою тюрьму, и их даже приходится выволакивать наружу силком. Но умницы шимпанзе очень чувствительны – они грустят, обижаются и становятся беспокойными. И еще они крайне любопытны, их больше занимает сам процесс освобождения, чем результат.
Для того чтобы сбежать, шимпанзе может часами раскручивать проволочную сетку, причем с воистину человеческими упорством и терпением. Чтобы раздвинуть сетку, он может воспользоваться палкой или любым предметом, напоминающим рычаг, в общем, всем, что попадет в руки. Мало того, он даже может попытаться снять замок. Подобно обитающему в лесах Сокомуту, который пользуется прутиком для ужения термитов, шимпанзе в клетке раскачивает взад-вперед часть проволочной сетки до тех пор, пока от нее не отломится кусочек. Затем этот кусочек он скручивает и засовывает в замок. И если замок простой, Сокомуту открывает его.
Это уже изобретение орудия труда очень высокого порядка, потому что, чтобы открыть замок, перед шимпанзе встает такая проблема, с которой в естественных условиях он никогда бы не столкнулся. Да, он видел, как его хозяин пользуется ключом, но шимпанзе не просто подражает действиям человека, он сам создает ключ. Содержащиеся в неволе павианы и другие подвиды обезьян с высокоразвитым сознанием учатся пользоваться ключами методом наблюдения и подражания. Мой ручной павиан из саванны, Жан-Гомм, однажды стащил ключи от своей клетки из моего кармана, открыл ее, напал на холодильник и устроил себе помидорное пиршество, но ни одна обычная обезьяна не обладает достаточным интеллектом, самобытностью и инициативой, которые позволили бы ей понять, как сделать ключ.
Во время опытов с приматами по проверке их изобретательности и способности к механике шимпанзе, решая классические проблемы – им требовалось достать палкой апельсин или виноград, лежащие рядом с клеткой, или построить из ящиков пирамиду, чтобы добраться до банана, висящего на крючке на потолке, – как и предполагалось, показали лучшие результаты.
О том, как воспользоваться палкой, обезьяна догадывается лишь в том случае, когда палка и фрукты лежат рядом, касаясь друг друга. И только шимпанзе абсолютно не нуждается в столь ясном намеке – он короткой палкой придвинет к себе длинную, а затем длинной дотянется до фруктов. Если Сокомуту выдать два бамбуковых шеста, ни один из которых не достигает достаточной длины, шимпанзе вставит один из них в другой, создав таким образом орудие труда, отвечающее необходимым требованиям. Во время одного такого эксперимента шимпанзе придумал гораздо более интересный метод, чем от него ждал психолог. Наверху висел банан, шимпанзе выдали длинный шест, которым он, по идее, должен был стучать по банану до тех пор, пока тот не упадет. Но к столь простому решению шимпанзе отнесся с презрением, и, установив шест прямо под бананом, он быстро взобрался по шесту вверх, будто индийский фокусник по канату. Шимпанзе удалось схватить банан, прежде чем и он и шест упали – он шлепнулся спиной на землю, а шест свалился на чайник.
Другие обезьяны подтаскивают ящик из-под апельсинов под вечно болтающийся наверху банан, но поставить ящики штабелем им и в голову не придет. Шимпанзе из четырех ящиков воздвигали что-то вроде небоскреба, а потом, если фрукт все еще оставался вне досягаемости, спускались вниз, брали в руки палку, забирались обратно и сбивали-таки банан. Насколько мне известно, ни один из них не пытался достать палку, находясь на верху небоскреба, но один предприимчивый шимпанзе, по кличке Султан, не имея под рукой палки, совершил другой акробатический трюк.
От Султана требовалось, чтобы он поставил один на другой несколько разбросанных на земле ящиков. Вместо этого он схватил главного психолога за штаны, подтащил ошеломленного человека под необходимый банан, забрался ему на плечи и снял фрукт с крючка.
И на подобные физические и мыслительные подвиги шимпанзе подвигают отнюдь не чувство голода и страсть к гурманству. Их так же, как вас или меня, воодушевляет собственное эго, они тоже жаждут внимания, стремятся поразить зрителей, завоевать их одобрение, восхищение и даже любовь. Когда они ошибаются и в награду не получают ничего, их может охватить раздражение, апатия, они могут начать кричать и колотить по стенам – отчасти от расстройства и разочарования, но в большей степени от того, что не терпят быть обманутыми, опозоренными и оказаться проигравшими.
Содержащиеся в неволе гориллы, которым предлагаются те же тесты, не проявляют криками своих эмоций. Они ведут себя будто буддистские священнослужители, вынужденные присутствовать на футбольном матче, – сидят с отчужденным и слегка осуждающим видом, озадаченные и скучающие. Так как горилл мало интересуют проблемы постройки штабелей из ящиков, применения шестов или иных принципов механики, они в случае неудачи сердятся и расстраиваются редко. Замки они открывать не станут, а палку, которую каждый относящийся к себе с уважением шимпанзе использует в качестве лома для крушения клетки, горилла задумчиво рассмотрит и отбросит в сторону. Но, когда >тих обезьян приводят в лабораторию, где находится оборудование для проверки их способностей на визуальное установление различий, они явно начинают нервничать, страдать и даже неистовствовать.
В зоопарке Сан-Диего, где постоянно проводят научные эксперименты с приматами, пятнадцатилетняя горилла, по имени Альберт, каждый раз с презрением вдребезги разбивала аппаратуру своими кулаками. «Было очевидно, что Альберт не желает решать задачи, – сообщил доктор Дуан М. Рамбаух, главный психолог, – как выяснилось, он готов драться до конца, лишь бы не определять разницу между квадратом и кругом».
Разумеется, можно сразу заключить, что гориллы глупее шимпанзе, хотя на самом деле следует понять, что они просто менее похожи на человека. Движимые эго эксгибиционисты-шимпанзе по-настоящему обожают научные опыты, радуются своим победам и рыдают из-за своих ошибок. Замкнутые интроверты-гориллы активно не переносят саму процедуру психологического тестирования, столь для них чуждую. Тем не менее они на многое способны, если сами того захотят, и тем самым напрочь опрокидывают все наши поспешные о них суждения.
Бывший директор зоопарка Сан-Диего, миссис Белл Дж. Бенчли, проводила эксперименты с Нгаги и Мбонго, двумя молодыми самцами гориллы, которые попали в зоопарк в октябре 1931 года. Об этом миссис Бенчли рассказала в своей книге «Моя жизнь в джунглях, созданных человеком»:
«Наших горилл явно не интересовало все, что имело отношение к природе механики. Когда мы ставили препятствия на пути к желаемому ими, желаемое тут же теряло всякое значение. И поначалу мы в это поверили, но, когда мы оставили одну гориллу взаперти, другая подошла к соединявшей их помещения закрытой двери, i которая в течение предыдущих шести лет оставалась незапертой, подняла руками дверь вверх и держала ее в этом положении до тех пор, пока первая горилла не выбралась наружу. Затем она быстро отдернула руки, дверь опустилась, а горилла пошла себе дальше, не проявив ни малейшей эмоции по поводу совершенного подвига».
Просто гориллы не разделяют наши представления о поведении и мотивации. И мы не имеем права судить о них по нашим меркам, и, как подтверждают последние эксперименты, мы не умеем определять уровень интеллекта вроде бы похожих на человека шимпанзе.
Сокомуту часто сравнивают с человеческими детьми, двухлетними, трехлетними, или глухонемыми четырех-пяти лет. Но они абсолютно другие. Маленькие дети указанных возрастов плохо координируют свои действия. Эти частично сформированные существа лишены суждений и самостоятельности. Шимпанзе же прекрасно координируют свои действия, обладают проницательностью и превосходно разбираются в проблемах своего общества и окружающей их среды. Мотоциклы, режущие инструменты и электронные доски не являются частью их древесно-фруктового образа жизни, и сам факт, что они справляются с ними, убедительно подтверждает наличие у Сокомуту умственных способностей к приспособляемости, что и определяет их интеллект.
Антрополог Ирвен Де Вор в великолепном томе «Приматы» в серии Библиотека Природы «Лайф» предположил:
«Представьте себе ньюйоркца, которого поймала стая шимпанзе, отвезла в Африку и посадила высоко на дерево в трехстах футах от земли. И все его способности – блестящее знание языка, опыт в налаживании сломанного топливного насоса, умение торговаться – окажутся абсолютно бесполезными. Цепляющийся за дорогую его сердцу жизнь, частенько путающий съедобные растения с ядовитыми и, без сомнения, принимающий одного шимпанзе за другого, он покажется своим хозяевам на редкость тупым животным. И подобное суждение о нем окажется, конечно, ошибочным, потому что (вызвано оно будет полным непониманием того, что ньюйоркцы не созданы для того, чтобы жить на деревьях».
Многие цивилизованные люди психологически не способны просуществовать неделю в лесу, не говоря уже о том, чтобы жить на деревьях. Туристы, заблудившись в лесу, в считанные дни погибают от «голода» и «беззащитности», несмотря на то что человек способен прожить без пищи несколько недель за счет собственных накоплений жира и выдержать без костра такую пониженную температуру, при которой 600-фунтовая горилла может и погибнуть. Суть заключается в том, что в большинстве случаев потерявшийся человек умирает от страха и истерии. Охваченный паникой, он перестает соображать, начинает мучаться от голода, хотя вокруг полным-полно подходящей пищи, которую он либо не в состоянии распознать, либо не в состоянии проглотить. Человек убеждает сам себя, что он не просто голоден, а умирает от голода, что он не просто мерзнет, а замерзает до смерти. И он носится с криками по лесам, доводя до крайнего напряжения свои мозги, сердце и кровяное давление, пока не погибнет.
Шимпанзе, столкнувшись с куда менее естественными проблемами жизни в чуждых, хромированных джунглях, ухитрились не только выжить и научиться пользоваться новыми для них устройствами. Они продемонстрировали умение понимать, употреблять и даже требовать единственное изобретение человека – символическое и абсолютно бесполезное само по себе, – которое доминирует над любыми человеческими поступками, амбициями и желаниями. Африканские «люди на рынке» усвоили ценности рынка человека: они научились работать за деньги, тратить их, откладывать, копить, требовать, обманывать, воровать и даже драться ради денег.
В Йельской лаборатории сравнительной биопсихологии доктор Джон Вулф научил шесть молодых шимпанзе работать на двух «адских автоматах». Первый, или «Шимп-О-Мат», извергал одну виноградину или дольку апельсина, когда в щель кидали белый жетон, два фрукта, когда опускали синий жетон, напиток выдавался за красный жетон, и ничего – за медный. Второй автомат, или «Рабочая машина», был снабжен ручкой, весящей восемнадцать фунтов. Когда ручку поднимали, что сделать шимпанзе было нелегко, из автомата выскакивал один какой-нибудь жетон.
Все шесть шимпанзе научились пользоваться двумя автоматами. Они радовались при виде жетонов, любили больше синие, чем белые, брали красные, когда хотели пить, и сидели за «Рабочей машиной» без устали, чтобы получить жетонов побольше.
Дальнейшая ситуация развивалась в зависимости от характера каждого. Один из трех самцов, Велт, не отличался самоконтролем и предусмотрительностью: получив жетоны из «Рабочей машины», он немедленно мчался к «Шипм-О-Мату», а если его за покупками не пускали, то, накопив крошечную кучку жетонов, переставал ими интересоваться. Бимба, самка, дергала за ручку «Рабочей машины» с мрачной решимостью маленькой старушки, сидящей за игорным автоматом в Рино или Лас-Вегасе. Она собирала огромные кучи жетонов, бдительно их стерегла и продолжала добывать их даже тогда, когда они ей были не нужны. Була, более сильная и агрессивная самка, воровала жетоны у Бимбы, меняла их на куски апельсина и преподносила хныкающей жертве обсосанные шкурки. Мус, очень умный самец, был самым неутомимым трудягой – однажды, чтобы накопить себе жетоны впрок, он за десять минут дернул восемнадцатифунтовую ручку «Рабочей Машины» 185 раз. Защищая свое богатство, он дрался. Одно время он дергал за ручку так долго, что сотрудники лаборатории стали серьезно опасаться за его здоровье.
Все шесть шимпанзе осознали самую суть цивилизации. И, таким образом, им удалось опровергнуть еще одно довольно шаткое определение человека, как «животного, создающего символы». Шимпанзе не только сумели понять смысл любимого символа человека, но и чуть не сотворили из него источник зла. Если людям так необходимо настаивать на том, что человек уникален, – в отличие от Линнея, который классифицировал человека и шимпанзе как два вида Ното, – нам стоит называть человека «животным, пользующимся кредитной карточкой». Такое определение станет неопровержимым хотя бы на какое-то время.
На своем «рынке», где фрукты выдают бесплатно, шимпанзе ведут несерьезное и восхитительно беспорядочное существование. Павианы маршируют в строго милитаристском порядке, шимпанзе кочуют по деревьям, по пути обмениваясь сплетнями, будто таборы буйных цыган. Каждый табор, состоящий из полудюжины взрослых шимпанзе плюс иждивенцы, постоянно распадается, меняет свой состав и маленькими группами разбегается в разные стороны. Самки численностью всегда превосходят самцов, иногда в соотношении три к одному, и они почти всегда обвешаны цепляющимися за них детенышами. При встрече с другим табором они ведут себя мирно и частенько временно сливаются в одну стаю.
Создается впечатление, что у них царит полная анархия, но на самом деле это семьи, которые встречаются и общаются во время походов по нечетко ограниченной территории. Кажется также, что семьи их непостоянны, но прочные браки существуют – между самцом и самкой… и самкой… и самкой. Как правило, им свойственна полигамия, но жены временами ругаются друг с другом и ревнуют, вероятно, потому, что хозяин семьи обычно не обращает внимание, когда та или иная жена уделяет внимание заезжему холостяку.
Грубо говоря, дамы шимпанзе время от времени позволяют себе небольшой адюльтер – так наши домохозяйки иногда проказничают с мальчиком-рассыльным или мастером по починке телевизора, но никогда не сбегают с ними, потому что по-настоящему любят своих мужей и отрицательно относятся к разводам.
Может показаться, что слово «любовь» в отношениях шимпанзе неприменимо, но это не так. Тот, кто хоть раз увидит, как Сокомуту крепко обнимают друг друга, похлопывают нежно по плечу и по спине, держатся за руки и целуются своими чувственными губами, не станет сомневаться или отрицать, что эти животные умеют любить. Мало того, подобные проявления чувств наводят на мысль, что они не совсем «обычные животные».
Молодые шимпанзе любят экспериментировать в сексе и принимать различные позы. Взрослые обычно спариваются в старомодном, обычном для млекопитающих, стиле – самец устраивается сверху. Как бы они этим ни занимались, через восемь месяцев на свет появляется малыш – слабый, беспомощный, двух-трехфунтовый, с бледной кожей и почти лысыми конечностями и телом. Зубы у него начинают расти на двенадцатой-пятнадцатой неделе. Нянчат его до трех лет, половая зрелость наступает в возрасте семи-восьми лет, а социальная зрелость – в возрасте двенадцати – тринадцати лет. В неволе он живет от двадцати до двадцати пяти лет, умирает обычно от пневмонии, часто подвержен обычной простуде, которой заражается от людей. В естественных условиях он живет от сорока до пятидесяти лет, если не погибнет при встрече с леопардом, или змеей, или, что случается очень часто, с бродячими муравьями.
Перемещаясь адскими легионами, сафари муравьев маршируют и по лесным деревьям. И любой шимпанзе, случайно оказавшийся на пути следования колонны, становится жертвой внезапной массовой атаки. Он подпрыгивает вверх, кричит и падает на землю. Если его здорово искусали, то от сильного воспаления он умирает.
Мартышки и обезьянки колобус, обитающие на деревьях вместе с шимпанзе, стараются держаться подальше от своих соседей. У местного населения очень популярна легенда следующего содержания: как-то раз Сокомуту подал жалобу на Киму (обезьяна вообще), обвиняя ее в том, что своими громкими криками она периодически нарушает его сон. Обезьяна проиграла и была вынуждена уехать из своей квартиры. Суть легенды заключается в том, что шимпанзе раздражает всякий громкий шум, кроме собственного. Как и мы, они расценивают любое проявление громогласности как свидетельство более высокого социального статуса или прерогативы. Поэтому слишком шумную обезьяну они гоняют или орут на нее в ответ. Обезьяны, в свою очередь, благоразумно не позволяют себе фамильярничать с шимпанзе, которые превышают их в весе в пропорции семь-восемь к одному. И при появлении Сокомуту обезьяны прекращают есть и быстро удаляются прочь.
Хотя шимпанзе питаются в основном фруктами, но разнообразят свое меню орехами, листьями, почками, кореньями, насекомыми, птичьими яйцами и некоторыми видами ящериц. Местные жители побережья Бурунди у озера Танганьика уверяли меня, что эти животные охотятся за дичью и едят красное мясо. До недавних пор сообщение о подобных повадках шимпанзе представлялось такой же выдумкой, как и судебный процесс между шимпанзе и обезьяной из легенды, или как басни о том, будто гориллы похищают из деревень женщин (удобное объяснение внезапному исчезновению). Но потом в Танзанийском резервате Гомбе Стрим, рядом с озером Танганьика, где лес переходит в саванну, Джейн Гудолл наблюдала за тем, как шимпанзе ловят, убивают и пожирают заблудившихся малышей павианов, галаго, кабанов и красных обезьян колобус. Несмотря на это свидетельство, следует иметь в виду, что мясо является редким блюдом у шимпанзе, и, вероятно, им питаются отдельные стаи, и только в тех случаях, когда им удается добыть его без особых хлопот. Но это не означает, что все шимпанзе готовы охотиться ради мяса. Мясо для них, очевидно, деликатес, как, например, улитки и суп из птичьих гнезд в Америке или личинки мучного червя во Франции. Живущие в неволе шимпанзе тем не менее едят мясо, как, впрочем, и любую другую пищу, включая спагетти и даже сыр, – так слоны в зоопарках и в цирках очень любят фруктовое эскимо и шоколадки. Гориллы в зоопарке тоже приобрели вкус к мясу, но, что касается горилл на воле, то тут совсем другая история.
Коренное население утверждает, что гориллы едят иногда мясо, причем человеческое. Но Джордж Шаллер, выдающийся зоолог, который действительно жил среди горных горилл почти два года и узнал их куда лучше, чем любой абориген, никогда не видел, чтобы они питались мясом, яйцами, мышами, ящерицами и даже насекомыми. Вполне вероятно, что какая-нибудь одинокая горилла как-то и взяла в рот кусочек дичи. Правда, гориллы кусаются своими огромными клыками, если их на это вынудят. Но я подозреваю, что, попробовав мясо, она тут же его выплюнула. Есть мясо – просто дикость для животного, так привыкшего к своей диете, что оно не ест даже богатых протеинами насекомых, которых обожают почти все приматы, начиная с древесной тупайи и кончая человеком (включая цивилизованных гурманов, которые, как, например, мексиканцы, поглощают муравьев и кузнечиков в шоколаде, или как пигмеи термитов).
