Текст книги "Китабу о животных"

Автор книги: Жан-Пьер Алле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Гамадрилы, широко распространенные на каменистых полупустынных равнинах Эфиопии, Аравийского полуострова и Судана, напоминают помесь пуделя, льва и сфинкса пепельного цвета. У них ниспадающие гривы и хвосты с кисточками, но головы и морды длиннее, чем у черных гелад. Их научились приручать и дрессировать древние египтяне, которые, по-видимому, вывозили их из Судана. Гелады были не только домашними любимцами, но и компаньонами, слугами и даже священнослужителями. Священные гамадрилы Тота, бога мудрости, присутствовали в храмах на утренних богослужениях. Устремив свои лица к восходящему солнцу, они поднимали руки к небу и хриплыми голосами выкрикивали религиозные молитвы. Гамадрилы, рангом пониже, собирали урожай и сортировали фрукты, пололи сады, качали и носили воду, подметали и мыли полы в храмах и домах, прислуживали за столом и выполняли обязанности лакеев и горничных.

А не так давно Джулия Макдональд очень интересно и забавно рассказала в своей книге «Почти человек» о своей домашней обезьяне Абу, самке гамадрила, которая как истинное дитя XX века обожала смотреть телевизор. Любимой ее передачей было шоу «Зоорама» из зоопарка Сан-Диего. При виде обезьян Абу приходила в восторг, а при виде змей – в ужас, ну, а во время демонстрации рекламы она, естественно, скучала и злилась. Но, когда Джулия дала Абу швабру и щетку, надеясь, что ее домашнее животное станет вести себя в соответствии с ритуалом, принятым в Древнем Египте, поклонница телевидения не стала ни мыть, ни подметать жилище Макдональд в Пасадене. Деревянные орудия труда она использовала как рычаг, чтобы опрокинуть всю мебель. Как когда-то заметил Цицерон: «О времена, о нравы!»

Южноафриканские павианы чакма, обитающие на горных скалистых равнинах, очень большие, размерами почти с мастифа, безгривые, серовато-черного цвета. У них багряные лица, круглые белые глаза и черные головы, руки и ноги. Готтентоты утверждают, что чакмы, или медвежьи павианы, умеют разговаривать, но скрывают это, так как боятся, что если люди узнают, то заставят их работать на себя. И такое утверждение имеет под собой почву, так как павианов чакма действительно обучали работать козопасами, сторожами, искателями воды, погонщиками волов и даже няньками. Самым знаменитым чакма был Джек, «павиан-стрелочник из Уитенхийджа». Он работал у Джеймса Уайда, служащего железной дороги, который в результате несчастного случая лишился обеих ног. Джек качал и таскал воду, приносил дрова, убирал дом, толкал по рельсам маленькую деревянную платформу Уайда и умел переключать железнодорожные стрелки. Сначала он просто подражал действиям своего хозяина, но постепенно стал работать сам, без присмотра: переключал необходимую стрелку по определенному количеству гудков, которые подавал тот или иной поезд. (Как и большинство павианов, он умел считать до пяти.) За девять лет своей железнодорожной карьеры он ни разу не ошибся.

Мандрилов Западной Африки чаще, чем какой-либо иной вид павиана, и даже чаще, чем какое-нибудь другое животное, называют «уродливыми», «страшными» и «отвратительными». Людей шокируют, смущают, но при этом почему-то притягивают ярких цветов седалищные мозоли всех видов павианов, расположенные у хвостов – естественные подушки для спанья на твердой ветке дерева, – эти обезьяны спят обычно сидя. Мандрилы шокируют людей не только своим задом, но и передом: на огромных алых мордах взрослых самцов вдоль носа тянутся большие, размером с сосиску, изрезанные продольными бороздами вздутия – синие и фиолетовые полосы. Украшения на щеках самок размерами меньше и блекло-голубого цвета. И мужские, и женские особи покрыты оливково-коричневатой шерстью и обладают короткими хвостами, которые торчат вверх, как у самодовольных мопсов. Это самые большие из существующих ныне обычных обезьян – взрослые самцы весят 130 фунтов и более, – и очень сильные, но, несмотря на свои большие размеры, а может, как раз из-за них они менее решительные, чем другие виды павианов: обитают мандрилы чаще в лесах.

Дрилы, еще одни обитатели лесов Западной Африки, – размерами поменьше, более гибкого анатомического строения, с шерстью коричневатого цвета. Лица у них черные, с крохотными бесцветными вздутиями на щеках. По мнению Ричарда Лидеккера, одного из самых достойных натуралистов XX века, «чуть менее уродливей самца мандрила» дрил, более чем какое-либо иное существующее ныне животное, «наводит на мысль о существах, которых можно вообразить лишь в ночных кошмарах». А по моему мнению, они оба наводят на мысль о красивых здоровых павианах, только у дрилов лица меланхолические и несколько линкольноподобные. (Недруги Эйба Линкольна частенько обзывали его «павианом».) И я не понимаю, почему у дрила или мандрила зад обязан цветом и формой напоминать попку Венеры Милосской. И я отказываюсь понимать, почему представители одной-единственной разновидности приматов, пусть даже и «разумной», считают себя вправе судить о внешнем облике 3500 разновидностей существующих млекопитающих, 6000 рептилий, 3000 амфибий, 8600 птиц, 25 000 рыб и, как предполагается, то ли 750 000, то ли 1 500 000 насекомых. Если бы у павианов существовал конкурс красоты, например «Мисс Саванна» или «Мисс Копальщица корешков», я очень сомневаюсь, что они присудили бы даже один балл гладкокожей, лишенной рыла рыжеволосой даме или брюнетке, у которой отсутствует седалищная мозоль.

Существуют три разновидности «действительных», или павианов бабуинов саванны, которые ныне обобщены в один род: оливковый, или павиан анубис; гвинейский павиан, или павиан сфинкс; и желтый павиан, который отнюдь не лимонного цвета, как явствует из названия, а покрыт коричневато-желтой шерстью. Его голые голова, руки и ноги – черные. Он средних размеров, без гривы и с длинным хвостом. Эти обитатели саванны являются истинными Макако – неистовыми деревенскими бандюгами, которые бродят шайками по экваториальным равнинам, ковыряются в земле сильными руками, ворочают камни в поисках скорпионов, скачут галопом на четвереньках с малышами на спине, опустошают поля местного населения или кроют вовсю своих врагов – зверей и людей.

Может создаться впечатление, что они – неприкаянные кочевники, наглые бродяги, слоняющиеся с места на место, но в действительности это не так. «Мепво л-отими те-п-гоп энья», – говорят масаи, и эта старая пословица переводится очень просто: «Павианы никогда не покинут свою родину».

И хотя за день они проходят от четырех до пяти миль, совершая марш-броски туда и обратно к воде и еде, они никогда не выходят за границы своей территории, площадью от десяти до пятнадцати квадратных миль, и вечером возвращаются к своим постоянным спальням. В зависимости от топографии местности, спальней может оказаться и огромное дерево близ воды, и пещера, и каменный холм. Но, где бы ни находилось это место, оно еще служит и природной крепостью, в которой племя имеет возможность успешнее справиться с ночным кошмаром в виде дикой кошки, защититься от врага с помощью уханья, криков и ощеривания зубов, что я называю выражениями павианьего патриотизма».

«Что такое патриотизм – прекрасно понимают в Америке, – сказал однажды Калвин Кулидж. – Оберегая себя, ты оберегаешь свою страну». Похоже, африканские павианы понимают это еще лучше. Им гораздо сложнее, чем цивилизованному человеку, обитающему в культурном обществе, выживать как индивидуумам, и они прекрасно осознают это. Им приходится не только уметь сражаться сообща, но и защищать своих лишенных клыков и обремененных детьми самок.

Подобные взаимоотношения между самцом и самкой человеческого рода существовали в добрые старые времена, «когда мужчины были мужчинами, и женщинам это нравилось». Я подозреваю, что движение суфражисток не возникло, если бы наши дамы не превышали ростом три фута и им бы со всех сторон угрожали леопарды и гиены. Во всяком случае, мужчины больше не обороняют своих женщин, как рыцари-павианы, а прячутся за страницами газет, чтобы не уступать места в метро женщинам. Женщины, в свою очередь, негодуют по поводу подобного поведения, так удобно забыв о том, что сами же на это напросились.

Для своей защиты, защиты своих жен, детей и территории патриоты-павианы создали строго организованное общество, которое порой несправедливо сравнивают с обществом животных нацистской Германии, укомплектованным гестапо. Общество павианов больше напоминает конституционную монархию современной Англии, в которой аристократы из высших слоев общества, управляя средним и низшим классами, старательно учитывают свое собственное благосостояние. Общество павианов можно сравнить и с обществом демократической республики, такой, как, например, Соединенные Штаты, где «консерваторы» – богатая верхушка, или группировка – монополизировали политику за счет имеющихся социального положения, образования и статуса известной личности. И и о положение передается от одного поколения другому, как «наследственная среда», если можно это так нажать.

Другие животные, начиная с домашних цыплят, у которых существует строгая очередность клева, и кончая лесными обезьянами и шимпанзе, у которых имеются свои законы стаи, тоже обладают собственной социальной иерархией, суровый принцип которой гласит: «Каждый сам за себя». Отдельный цыпленок или шимпанзе может, если получится, пробить себе путь наверх по социальной лестнице, а затем скатиться вниз при встрече с цыпленком или шимпанзе посильнее. Но только люди, павианы и их близкие родственники, наземные макаки, создали классовое общество, в котором правит привилегированная группировка. Члены этой группировки объединяют свои усилия, чтобы сохранять свое положение и защищать существующий порядок в те моменты, когда, дабы отразить внешнего врага, необходимо объединение с низшими классами.

При улаживании проблем внутри стаи привилегированным членам павианьего «правительства» редко требуется применять силу. Мэру Бостона не нужно скандалить на улицах, чтобы утвердить свою власть, для этого у него есть огромный штат сотрудников, к тому же от применения тактики подобного рода престиж его может и пострадать.

В обществах павианов тоже имеются свои правящие семейства, самцы которых руководят стаей из поколения в поколение. Высокопоставленному самцу не приходится воздействовать силой, ему стоит лишь пристально посмотреть на ничтожество, посмевшее толкнуть его у ямы с водой или взять пищу первым. Виновный – даже предположительно виновный – обычно отводит взгляд и отступает. Если же мелкая сошка провинилась перед очень высокопоставленным лицом, то обязана немедленно проявить смирение. Побежденный лев ложится на спину, слон падает на колени, но опозорившийся павиан выражает покорность более живописным способом. Ученый-натуралист XVI века Конрад Госнер описал это так: «…когда ему приходится это делать, он подставляет свою задницу».

Если оскорбленный является не очень важной персоной, его негодование может остаться незамеченным. В таком случае он широко раскрывает глаза и прижимает вниз уши, что означает более серьезную угрозу. Затем, если того требует необходимость, он поднимается на задние лапы, впечатляюще размахивая гривой, делает шаг-два вперед и топает ногами. К этому времени к нему может примкнуть какой-нибудь предприимчивый подчиненный. Они вместе станут возмущенно угрожать, и тогда виновный «подставляет свою задницу». Если он опять не отреагирует, его вызывают на поединок, колотят, царапают шею и накладывают опалу.

Но до критического положения ситуация редко доходит, так как самцы низшего класса знают свое место в обществе. Лишь отдельные индивидуумы, наделенные исключительной силой, боевым духом и уверенностью в себе, отваживаются на попытку сломать классовый барьер, но мало кто из них добивается успеха. Сражения между членами «правящей верхушки» различных рангов – также редки. Они происходят в живущем в естественных условиях отряде не чаще полудюжины раз в год. И хотя в таких иерархических битвах отдельные граждане и могут осмелиться пойти грудью на врага, однако чаще самцы объединяются парами, чтобы сместить с более высокого места другую пару. Соперники не царапают друг другу шеи, на сей раз они пускают в ход клыки, после чего потерпевшие поражение дают понять победителям, что готовы подчиниться. И они обязаны так поступать, иначе воины племени будут не в состоянии эффективно воевать против своих настоящих врагов. Рядовой человеческой армии может возмущаться властной манерой поведения своего сержанта, сержант может ненавидеть подлого лейтенанта или капитана, тот, в свою очередь, с трудом терпит полковника, но псе они будут все сносить и лишь ухмыляться или, по крайней мере, ворчать. Павианы поступают так же.

Самки в большей степени препираются и интригуют друг с другом. В зависимости от социального положения, у каждого господствующего самца имеются одна жена, либо две-три жены, либо гарем из пяти-шести жен. Мало того, высокопоставленные самцы обладают правом сеньора на жен мелких сошек, тогда как мелкая сошка таких прав не имеет – средневековый крепостной не имел права уложить в постель герцогиню или королеву. Высокопоставленные самки, как и их супруги, тоже могут прийти в ярость от поведения нижестоящих самок, и те в ответ раболепно демонстрируют свои зады.

Однако существующая система время от времени подвергается изменениям. В период течки или во время двадцативосьмидневного менструального цикла, когда самки становятся сексуально привлекательными, они, вне зависимости от ранга, становятся отважными и агрессивными, дразнят высокопоставленных и даже атакуют их. В ответ они тоже получают свою порцию оплеух, но любой самец, взявшийся рассудить ссорящихся, обычно принимает сторону сексуально созревшей самки. Часто он способен даже на большее. В самый пик течки, когда у самки происходит овуляция и ее вагинальная кожа опухает от накопившейся жидкости до размеров огромной выпуклости, напоминающей подушку, ее постоянно сопровождают господствующие самцы. Остальные леди благоразумно держатся в стороне.

В течение шести-семи дней опухоль рассасывается, и одновременно снижается страстный пыл самки. Беременная ли, нет ли, она вновь подчиняется общественному порядку, но становится неприкосновенной только потому, что может родить детеныша. Через девять-десять месяцев на свет появляется малыш, который висит на матери, вцепившись ей в живот, а потом ездит на ней верхом. Мамашам в этот период дозволяется находиться рядом с высокопоставленными самцами, которые их защищают и наказывают сородичей любого ранга и пола, посмевших их обидеть. Когда детей отлучают от груди и предоставляют самим себе, их матери опять становятся обычными членами стаи и лишаются всех привилегий.

Причина того, что господствующие самцы поощряют подобные действия, имеет глубокие корни. В отличие от лесных обезьян, павианы-отцы очень любят своих детей. Они не только держат на руках и ласкают своих младенцев, не только во всем им потакают, они продолжают выказывать любовь к подросткам двух лет и старше, за которыми следят и которых воспитывают. И эти отцовская любовь и привязанность, как и другие образцы поведения павианов, являются неотъемлемой частью образа жизни Макако на открытом пространстве. Если бы самцы племени проявляли мало интереса к подрастающему поколению, оно, в свою очередь, так же бы не испытывало желания защищать своих детей и жен (которых больше ценят как матерей, а не как объект сексуального вожделения), и в скором времени племя бы выродилось.

Люди думают и поступают так же, если они перерастают беззаботные, свойственные «философии «Плейбоя» взгляды на взаимоотношения мужчины и женщины. Тем не менее они упорствуют в своем мнении о павианах, считая их самыми неразборчивыми, похотливыми и непристойными животными на свете только потому, что видели, как ведут себя павианы в зоопарке, и судят по скучным, беспокойным животным, которые, разумеется, сексуально озабочены, так как им не приходится ни нести ответственность за семью, ни сражаться с хищниками.

Самым печальным этому доказательством было так называемое Лондонское сражение обезьян в 1927 году в городском зоопарке, когда сорок самок переместили на «остров», заселенный ста самцами павианов. Последовавшие драки, убийства и изнасилования привели к гибели шестидесяти самцов и почти всех самок, в живых осталось лишь семь. Переходя от одного агрессора к другому, некоторые самки умерли от истощения и голода. Наблюдающие за павианами ученые пришли к выводу, что все эти животные – грубые сексуальные насильники, которые помимо соперников часто убивают и объекты своей страсти. И никто из этих ученых даже не задумался, каким образом павианы, обладая подобными суицидными повадками, продолжают существовать в условиях дикой природы.

Ведь таким же образом возможно составить похожее включение о сексуальных и социальных отношениях людей, если отправить сорок полногрудых хористок на остров с сотней отчаявшихся, давно лишенных свободы преступников.

Живущие на свободе в своих собственных обществах павианы большую часть времени вовсе не занимаются любовью и не ссорятся, они ухаживают друг за другом. Когда они перебирают другому шерсть и разминают спину, то не ищут паразитов или крупинки соли, чтобы полакомиться, как обычно утверждается. Они лишь «доставляют удовольствие» друг другу, ласково и дружески делая обезьяний массаж.

Как ни тривиально может показаться, но это обоюдное ухаживание играет жизненно важную роль в развитии непринужденных взаимоотношений внутри племени. Фактически это единственная форма проявления дружеского расположения между низшими и высшими слоями. Разумеется, тот, кто рангом ниже, ухаживает за высокопоставленным лицом дольше и тщательнее, но в ответ за ним тоже ухаживают, пусть даже и без энтузиазма.

Как бы неправдоподобно это ни звучало, самих павианов не очень-то беспокоят пышность и иерархические привилегии. Как и цивилизованные люди, которые подчиняются нанимателям, лендлордам, налоговым инспекторам, полицейским, магистрату, политикам, президентам, лордам и королям, павианы готовы пожертвовать личной свободой ради компании своих приятелей и защиты своего общества.

В этом и состоит мудрость Макако, и именно поэтому он до сих пор живет на земле.

СОКОМУТУ
Человек на рынке

Пигмеи леса Конго считают, что между шимпанзе и людьми существует лишь одно существенное различие. И суть не в том, что люди обладают речью. Бамбути утверждают, что шимпанзе разговаривает так же много и у них тоже имеется свой собственный язык. И не в наличии разума или способности рассуждать – шимпанзе умнее людей, кроме, разумеется, пигмеев. И не в умении создавать и пользоваться орудиями труда, смеяться, плакать, танцевать, поклоняться богу, быть совестливым и врать. Шимпанзе обладают всеми чертами, присущими человеку. Но одно различие между ними все-таки есть…

«У людей есть бали, – объясняют пигмеи. – Они держат его в хижинах и повсюду носят с собой. Они делают все, чтобы он не погиб. А без бали они перестанут быть людьми и превратятся в простых обезьян и шимпанзе».

«Бали» на языке пигмеев означает «огонь».

Огонь – отличительная черта человечества. Его боятся и избегают все животные, кроме человека. Огонь – это сердце и душа каждого лагеря пигмеев. На огромном костре посередине лагеря они варят в большом котле корни, клубни и траву; жарят на шампурах термитов и гусениц; на нем готовят и мясо, если оно есть. А прохладными лесными ночами вокруг жаркого и яркого пламени пигмеи танцуют или сидят и рассказывают всевозможные истории. В их хижинах тоже горит маленький дымный костер: он дарит им тепло и уют по ночам и в дождливую погоду. Пигмеи-кочевники разбивают новый лагерь каждые две-три недели, и каждый раз женщины сооружают новые хижины из сплетенных молодых деревцев и лиан. Крышу они делают из тростника и покрывают широкими листьями мангунгу. Но новый костер они не зажигают, потому что всегда носят с собой тлеющие угли от старого. Таким образом, один и тот же огонь кочует с места на место.

Некоторые отряды пигмеев, проживающие близ лесных опушек, научились у своих соседей-негров, как добывать огонь классическим способом: они с огромной скоростью вращают твердую палку из дерева («мужчину») в более мягком плоском куске дерева («женщине»). Но в чаще леса, там, где все еще сохраняется старый уклад жизни, у пигмеев нет палочек для добывания огня или чего-либо подобного. Они пользуются огнем, берегут и почитают его, но сами добывать не умеют. Из лагеря в лагерь они переносят вечный огонь, такой же вечный, как и тот, что горел долго еще после того, как человек вообще научился добывать огонь и совершенно забыл, зачем ему понадобилось его хранить. Такой же огонь горел в святынях Египта и Вавилона, Иудеи и Греции, Рима и первых христиан. Такой же огонь пылает и ныне на почитаемых могилах Неизвестного солдата и президента Джона Ф. Кеннеди.

Чтобы объяснить происхождение священного огня, греческие мифотворцы придумали героя Прометея, похитившего огонь с небес, – он зажег факел от солнечной пылающей колесницы. У пигмеев тоже есть миф со своим отважным героем. Как и Прометей, он тоже похитил огонь, но похитил его у шимпанзе.

Давным-давно, как повествует старая легенда пигмеев, у них огня не было. Им приходилось есть пищу сырой, а по ночам, скрючившись в своих хижинах, они тряслись от холода, страха и отчаяния. Они не могли танцевать – ведь костра, вокруг которого можно отплясывать, не было. И как-то раз один пигмей, гуляя по округе, наткнулся на деревню шимпанзе. Они разговаривали на языке людей, но были в сто крат умнее и цивилизованнее: строили огромные замысловатые хижины, сажали банановые рощи и каждый вечер танцевали вокруг горящего костра. И еще они были очень великодушными – радушно встретили пигмея, угостили бананами и пригласили посидеть у костра.

Когда пигмей вернулся домой, лагерь показался ему таким мрачным, мокрым и холодным, как никогда. И, вспомнив теплый, красивый огонь, он придумал отличный план. Он сделал себе из коры набедренную повязку и привязал к ней сзади длинный хвост. Затем вернулся к деревне шимпанзе, подождал, когда взрослые уйдут работать на банановые плантации, и подошел к детям, которые следили за костром. Увидев его хвост, маленькие шимпанзе стали смеяться над ним и обзывать макако, но он не рассердился. А стал любезно разговаривать с детьми, но при этом все ближе и ближе подтягивал свой хвост к пламени. Когда кончик хвоста загорелся, он во всю прыть понесся домой.

Позже, когда взрослые шимпанзе вернулись к себе и узнали, что произошло, они побежали к пигмеям. И увидели, что в каждой хижине горит красивый теплый костерок, а все пигмеи пляшут вокруг большого костра. «Почему ты украл наш огонь, а не купил его честно? Чем ты теперь заплатишь за него?» – спросили разъяренные шимпанзе. Но в ответ на них обрушился град пылающих головешек. Обожженные и перепуганные, в ужасе от того самого огня, который сами и создали, они кинулись в глубь леса, бросив свои хижины и плантации, и стали питаться дикими фруктами. И с той поры шимпанзе больше никогда не разговаривают с людьми, так как навсегда запомнили, какие они вероломные и коварные. Мало того: при виде человека шимпанзе тут же кидают ему в голову ветки, чтобы отомстить за тот град из пылающих головешек.

В легенде пигмеев очень ловко объясняется неумение шимпанзе пользоваться огнем и отмечается рудиментарная склонность приматов встречать чужаков с оружием. Но, что более важно, в ней выражено общее восприятие африканцами как шимпанзе, так и горилл. На всех лесных территориях, где обитают крупные человекообразные, ходят легенды, которые описывают их ум и изобретательность, злость и гнев к людям и естественное отчуждение от мира человека. Африканцы в человекообразных видят людей – представителей иного, но несомненно мудрого племени. И африканцам требуется понять, почему шимпанзе или горилла, столь похожие на людей, на самом деле к человеческому роду не принадлежат. И, несмотря на изобилие фантастических деталей, все местные легенды дают вполне точное объяснение: человекообразные так и не сумели достичь культурного уровня людей из-за своего образа жизни, который они привыкли вести в глубоком лесу – собственных Садах Эдема.

Африканцы, говорящие на суахили, называют шимпанзе словом, которое является точным определением их почти человеческого характера. Называют они его Сокомуту. Это слово, звучащее словно по-японски, буквально означает «человек на рынке». Такое название может показаться странным, так как местное население удостоило сим титулом лесных животных, которых видят крайне редко. Но дело в том, что они их слышат; а шимпанзе в состоянии устроить такой бедлам своими воплями, что весь лес прямо-таки содрогается от шума, чем и напоминает типичный африканский базар.

Подобно банде громогласных торговцев, торгующихся с толпами домашних хозяек о цене на муку маниока и бобов, Сокомуту ухают, лают, хрипят, визжат и тараторят с самого раннего утра до позднего вечера. Каждый шимпанзе считает своим долгом выразить голосом свои чувства, разговаривая либо с собой, либо с другими. Он сообщает о том, счастлив он или несчастлив, голоден или сыт, взволнован или печален, испуган или спокоен. И в точности как лесные обезьяны или наши собственные дети («домашние мартышки», как их порой называют со смешанным чувством привязанности и отчаяния), шимпанзе разговаривают не только для того, чтобы выразить свои чувства, – они явно получают наслаждение от этого безумного шума, от какого бы леопард или буйвол на их месте заработал бы ушную болезнь.

Когда поблизости появляется человек, шум достигает уровня прямо-таки грандиозных масштабов. Охваченные гневом шимпанзе устраивают демонстрацию протеста, который выражают уханьем, хрипом, визгом, топотом ног, трясением ветвей и бум-бум-бумканьем по деревьям с пустыми стволами, очень напоминающим африканские «говорящие барабаны». (Как известно, шимпанзе воруют в местных деревнях барабаны и колотят по ним с неистовым рвением.) Но, если опасность становится реальной, хор проклятий и оскорблений распадается на солистов, и каждый Сокомуту спасается поодиночке. Если бы подобной тактике последовали павианы, обитающие на земле, то они бы вымерли еще во времена ледникового периода. Ну а шимпанзе, которые ловко прыгают по веткам деревьев, обычно легко удирают от врагов.

В отличие от низших приматов, антропоиды, или человекообразные обезьяны, могут, уцепившись рукой за одну ветку, легко переместить тело на другую. Этот способ передвижения называется брахиацией. У маленьких легких древесных обезьян туловища длинные, узкие и по бокам плоские, как у собак. Расположенные по обеим сторонам грудной клетки лопатки упираются друг в друга. Поэтому их передние конечности лишены возможности двигаться свободно взад и вперед, и древесные обезьяны ходят и бегают по ветвям деревьев на четвереньках. Крепкого сложения павианы ходят и бегают на четырех лапах по земле. У антропоидов туловища короткие и становятся плоскими от живота к спине, а плечевые лопатки расположены рядом друг с другом в верхней части спины. Их передние конечности в состоянии двигаться свободно вбок и вверх и приспособлены для того, чтобы хвататься за ветки, перелетая с одной на другую.

Наши дальние древесные предки, предшественники человекообразных обезьян, обитающих в саваннах, тоже прыгали по веткам, как и современные человекообразные, но никогда не достигали ловкости, присущей акробатам. Они, как и мы, были физически не приспособлены прыгать и качаться, в отличие от человекоподобных обезьян. Для этого им не хватало очень длинных рук, крайне подвижных запястий и локтевых суставов, крючкообразных кистей и коротких пальцев. По мере эволюции у приматов подверглась биологической специализации противоположная пара конечностей, которые, постепенно видоизменяясь, развились в ноги и таз, позволяющие людям стоять и ходить прямо. Наши руки не подверглись биологической специализации и до сих пор снабжены достаточно длинными пальцами, поэтому мы можем теперь свободно носить клюшки, ружья, зонтики, бейсбольные биты, писать пером, печатать на машинке, работать планшеткой для спиритических сеансов и на компьютере.

Горилла тоже слезла с нашего общего родового древа, но ждала чересчур долго. Заправский прыгун по деревьям вырос таким большим, что ветки не вынесли тяжести его тела, и он сошел на землю, обладая руками, болтающимися на уровне середины бедра, недоразвитыми ступнями, лишенными подъема, и тазобедренными суставами, вынуждающими его стоять не прямо, а полуприсев, и ходить не большими шагами, а волоча ноги. Малыши гориллы, которые напоминают человека больше, чем взрослые, обретаются на деревьях, как у себя дома. Но, взрослея, они становятся такими большими и неуклюжими, что им приходится проводить основную часть жизни на земле, и тогда своими длинными руками, опираясь на ладони с согнутыми внутрь пальцами, они пользуются как костылями. Тыльные стороны пальцев покрыты толстыми мозолями, и так как при ходьбе ноги у них подгибаются, то на верхних частях подошвы тоже имеются мозоли.

Нгаги, как называется горилла на суахили, попытался справиться с проблемой своего роста тем, что вырос еще больше: самцы, обитающие высоко в горах, достигают размеров в шесть футов и весят до 600 фунтов и больше. Они больше самок в два раза, вероятно, потому, что огромным самцам легче запугать врага и защитить себя и свою подругу от любого недруга, который может встретиться на твердой земле. Чтобы сохранить свой вес, гориллы шесть – восемь часов в день жуют стебли, ветки и фрукты, перемалывая пищу своими массивными, покрытыми толстым слоем эмали коренными зубами. Защитой им служат и огромные резцы, и могучие мышцы. Доказано, что сила взрослого самца гориллы превосходит силу шестнадцати, возможно и тридцати, человек (предположительно такова сила Бушмена, знаменитой гориллы Линкольнского зоопарка в Чикаго).

Однако гориллы не разделяют взгляды человека и павианов на обладание определенным участком, об этом интересно рассказано в книгах Роберта Ардри «Африканский генезис» и «Потребность в территории». У горилл нет привязанности к территории, и все они, почти без исключения, довольно застенчивые и робкие интроверты. Их сексуальная энергия и стремление к воспроизведению рода тоже очень слабые – они редко соперничают друг с другом и крайне редко спариваются. Ардри считает, что это «равнодушие к жизни, свойственное всем гориллам, за редким исключением, и ослабило их территориальный инстинкт». Однако я полагаю, что все могло произойти и наоборот.