Текст книги "Фокусник"

Автор книги: Жан-Марк Сувира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Это даже хорошо. Но если Фокусник снова проявит себя и пресса поучаствует в этом деле, есть риск, что он все поймет. Нужно посоветовать им обратиться к детскому психологу.

Спустя час родители, ребенок и художник входят в кабинет Мистраля. Лица у всех спокойные. Художник передает Мистралю лист бумаги форматом двадцать на тридцать. На нем углем изображено лицо человека анфас. Щеки у него немного впалые, губы очень тонкие, нос прямой, волосы короткие, каштановые, небольшая лысина на макушке. Но Мистраля поражают его глаза. Художник наделил его взгляд такой силой, что Мистраль инстинктивно прикрывает их пальцем и видит: если отвлечься от этого взгляда, внешность у преступника поразительно заурядная.

Мистраль обращается к ребенку. Мальчик ерзает на стуле.

– Ну, что ты об этом думаешь? Знаешь, тебе придется поставить оценку за этот рисунок. Из двадцати баллов сколько бы ты поставил?

Ребенок снова внимательно смотрит на фоторобот, а потом указывает пальцем:

– Трудно сказать. Он выглядел похоже, когда я был с ним в подвале. Но в начале, когда он показывал фокусы, у него было приятное лицо.

Ребенок колеблется. Никто больше не произносит ни слова, позволяя ему высказаться. У него скучающий вид, но он не хочет разочаровывать взрослых и потому бормочет:

– Рисунок отражает и то и другое, но больше похоже на то, как он выглядел в подвале. Значит, я должен поставить оценку? Это правда? Художнику?

– Нет, – отвечает Мистраль с улыбкой, – не художнику. Это для полицейских. Они будут его искать. Понимаешь, чем выше оценка, то есть чем больше рисунок соответствует внешности того типа, тем скорее они его найдут.

– Тогда я скажу: десять из двадцати. У меня не получается отделить эти два образа один от другого.

Мистраль улыбается и подбадривает мальчика:

– Знаешь, если я попрошу твою маму или твоего папу описать кого-нибудь из знакомых, у них тоже не слишком хорошо получится, потому что это трудное упражнение. А ты этого дядю ведь всего несколько минут видел. Спасибо тебе большое, ты нам очень помог своим рассказом.

Пока Мистраль разговаривает с ребенком, родители ловят каждое слово сына, а художник рисует. К концу встречи он дарит мальчику картинку, изображающую его за электронной игрой. Мистраль видит, как в глазах ребенка загорается радость, когда он получает этот рисунок.

Потом с семьей решает побеседовать Кальдрон – «чтобы задать еще несколько вопросов и быть уверенным, что мы ничего не забыли».

Мистраль только теперь замечает, что уже час дня. Есть он не хочет, только спать. Сказывается бессонная ночь. Он предупреждает Кальдрона, что собирается «сомкнуть глаза на часок». Прежде чем отрубиться, он вынимает из ящика фотороботы, сделанные более двенадцати лет назад, после того как Фокусник совершил свои первые нападения. Он кладет два рисунка рядом и сравнивает их с полученным только что. В них отсутствует абсолютная идентичность, но форма лица практически та же, похожи узкий рот и какой-то гипнотизирующий взгляд. Мистраль убирает все три изображения в картонную папку, потом запирает кабинет на ключ и переключает телефон на секретаря. Ослабляет галстук, устраивается поудобнее в кресле, кладет ноги на стол. Затем достает плейер, включает его и надевает наушники. Через две минуты он уже спит под пение китов, резвящихся в море у берегов Патагонии.

7

Лекюийе просыпается около половины седьмого. Он, как обычно, не сразу понимает, где находится, и не решается пошевелиться. Его глаза привыкли к рассветному полумраку. Он видит свою палатку, и этот образ, отпечатавшись в мозгу, позволяет ему понять, что он в своей комнате. Лишь тогда он медленно вытягивает ноги, встает и отправляется на кухню. Он вспоминает, что накануне выкинул все мешки с мусором. По очереди открывает шкафчики в поисках еды. Пусто. Сегодня утром ему предстоит идти к психиатру. Он пытается привести себя в надлежащий вид перед этой встречей, но, войдя в ванную, понимает, что лицо у него жуткое. Приходится бриться и принимать душ.

В тюрьме он боялся ходить в душ. Именно там чаще всего арестанты сводили счеты друг с другом. Одни заключенные насиловали других, а крики заглушали сообщники своим громким пением. Однажды он убил типа, изнасиловавшего его и потом всегда при встрече показывавшего ему непристойные жесты. Он уже почти забыл это убийство. Смутно вспоминает, как спрятал лезвие бритвы во рту, а проходя мимо того парня, протянул руку и вмиг перерезал ему сонную артерию. «Первый», – подумал он при этом. Но в его сознании картина этого убийства весьма размыта. Как будто пар из душевой замутил и его разум тоже. Быть может, заключенные поняли, что произошло. Он не уверен, однако заметил, что они с тех пор стали относиться к нему более осмотрительно и начали избегать.

Утренний туалет привел его в чувство. Он голоден. Одеваясь, по-прежнему испытывает удовольствие, когда натягивает на себя куртку. Выйдя из дома, он весьма уверенным шагом направляется в кафе на улице Бют-о-Кай, куда ходит последнее время. Миновав книжный магазин, он входит в бар и садится на скамейку из красного молескина, спиной к стене, под большим зеркалом. И осматривается. Первое наблюдение: жалкие люди сидят за стойкой, пьют кофе и читают газеты. Над стойкой включен телевизор, показывают розыгрыш лотереи «Рапидо»: двое посетителей с безумным видом сверяют с выигрышными номерами свои билеты. Лекюийе даже не понимает, в чем суть этой игры. Он заказывает двойной кофе и круассаны. Ему очень хочется есть. В помещении на стенах еще два телевизора. По обоим показывают спортивные программы. Через несколько столиков от Лекюийе сидит седовласая женщина с шиньоном. Она держит чашку с кофе на уровне подбородка и макает туда круассан, откусывая от него крупные куски. Официант ставит перед маленьким человеком корзину с круассанами и двойной кофе, под чашечкой лежит счет.

Лекюийе начинает с того, что очень осторожно разрывает пакетик с сахаром. Аккуратно высыпает сахар в рот, вплоть до последней крупинки, круто задрав голову. После этого ему требуется лишь несколько минут на то, чтобы расправиться с завтраком. Потом он снова принимается рассматривать людей в баре. Наблюдение второе: на сей раз они кажутся ему еще более жалкими. Он слышит их разговоры. Футбол и погода. Да уж, очень увлекательно! «Знали бы они, кто я такой», – думает он.

И постепенно начинает ощущать, как в нем растет некое осознание собственного могущества. Действительно, его демоны, хотя и вели себя в последние дни весьма сдержанно, теперь потихоньку снова начинают проявлять свой норов. И обращаются к нему следующим образом: «Ты ведь понимаешь, Арно, что тебя так и не поймали, когда ты был совсем новичком. А теперь, когда ты столькому научился в тюрьме, ничего с тобой не может произойти. Дерзай».

Лекюийе, словно пораженный ударом молнии, воспринял это как некий голос свыше. Он и прежде подсознательно руководствовался этой концепцией, но теперь все стало ясно как день. Полностью преображенный, он выходит на улицу, и ему кажется, будто весь мир теперь принадлежит ему благодаря вновь обретенной неуязвимости. Он направляется к своей машине, не переставая думать о предстоящем визите к психиатру. Лекюийе строго придерживается правил вождения и тем не менее приезжает раньше, чем ему назначено. Он использует это время, чтобы собраться и войти в образ бедолаги, задавленного жизнью. Войдя в вестибюль, он опускает воротник куртки. Начищенная до блеска медная табличка гласит: «Жак Тревно, судмедэксперт». Сидя в приемной, он пытается, как и все в таких случаях, углубиться в чтение журналов годичной или двухгодичной давности. Но все это лишь для вида. Ему нет дела до этого дурацкого журнала.

К нему выходит ассистентка и проводит в кабинет врача. Тот с важным видом сидит как-то неестественно прямо за своим столом и пишет что-то массивной перьевой ручкой «Монблан».

Психиатр, расплываясь в улыбке, поднимает глаза и смотрит на Лекюийе поверх узких продолговатых очков:

– Садитесь, еще минута – и я в вашем распоряжении.

Лекюийе адресует ему свой взгляд побитой собаки и вздыхает. Он видит перед собой толстенького господина с вполне очевидной лысиной на макушке. Последние пряди серых волос зачесаны слева на середину головы – так ее обладатель поддерживает иллюзию того, что его лысина не столь уж заметна. На психиатре бордовый пиджак, розовая рубашка и эффектный галстук-бабочка в желто-зеленую клетку. Видимо, весьма довольный своей писаниной, он надевает на авторучку колпачок, в последний раз перечитывает получившийся текст, складывает лист, аккуратно кладет его в конверт, по внутреннему телефону вызывает ассистентку и вручает ей письмо.

– Отправьте его как можно скорее и звонки на меня больше не переключайте.

Наконец он обращает внимание на Лекюийе.

– Итак, как вы нынче поживаете?

Задавая этот вопрос, психиатр открывает досье Лекюийе и быстро по диагонали просматривает свои записи. Он устраивается поудобнее в своем кожаном кресле и внимательно рассматривает маленького человека. А у того в голове полковой оркестр подает сигнал к атаке.

Сгорбленный, тихим голосом он отвечает:

– Тяжеловато. Трудно учиться жить заново, после того как двенадцать лет провел за решеткой.

– Это точно! На работе все ладится? Ваш начальник доволен тем, как вы ее выполняете?

Лекюийе хочется воскликнуть: «Да что ты понимаешь, дурак? Ни хрена ты не понимаешь!»

Но он лишь тихо-тихо отвечает:

– Честно говоря, ремесло водопроводчика мне нравится. Разумеется, обучился ему в тюрьме, у меня вообще довольно ловко получается ручная работа. Патрон говорит, что я хорошо знаю свое дело. Вот он и подарил мне эту куртку, чтобы я не мерз.

Демоны хохочут как безумные. «И все-таки осторожно, не считай его таким уж идиотом».

Психиатр записывает. Лекюийе замечает некоторые признаки задумчивости на его лице. Он понимает, что врач ходит вокруг да около.

– Мне бы хотелось еще раз поговорить с вами о том, что привело вас в тюрьму. Пожалуйста, давайте вернемся к этой теме. Мы можем совершенно спокойно это обсудить по двум причинам. Во-первых, за ваш поступок вы уже были наказаны. Во-вторых, я врач, а потому связан врачебной тайной. Я перечитал ваше досье: мои коллеги, работающие в тюрьме, недостаточно… как бы это сказать… недостаточно вникли – да, именно так, недостаточно глубоко вникли в суть вашего дела. Вы много говорили им о своей семье. Но ничего, ну или совсем уж мало, рассказали им о мотивах вашего поступка. Я бы хотел затронуть этот аспект. Ведь я здесь для того, чтобы помочь вам избавиться от всего, что накопилось у вас на душе.

Тревно говорит горячо, одаривая Лекюийе пристальным взглядом, полным казенно-профессиональной благожелательности.

Демоны бьют тревогу: «ОСТОРОЖНО! БУДЬ ОСМОТРИТЕЛЕН! ЛОВУШКА!» Эти слова мерцают в голове у Лекюийе ярко-красными неоновыми буквами. Маленький человек прекрасно понимает: нужно что-нибудь сказать, как-то ответить, поддержать игру этого не в меру самонадеянного психиатра, иначе он окажется в серьезной опасности. Но говорить всякую ерунду тоже опасно. Лекюийе откашливается, готовясь ответить, и смотрит на психиатра как побитая собака. Тот взглядом подбадривает его.

– Вы правы, – начинает Лекюийе, – надеюсь, это мне поможет.

Он видит, что врач доволен. Поигрывает своей красивой ручкой: то снимает колпачок, то надевает снова. Ему кажется, что пациент созрел для откровенной беседы, но по опыту психиатр знает, что Лекюийе может в любой момент сорваться с крючка, а потому молчит, продолжая благодушно смотреть на подопечного.

Демоны уговаривают Лекюийе сбросить балласт. «Действуй сверхосторожно, парень, – подсказывают они. – Он ведь не будет тут с тобой три часа сидеть. Положенное время – пятнадцать, максимум двадцать минут, и все, штамп в карте. Так что делай первый шаг – и увидишь его через две недели. А дальше посмотрим».

– Ну слушайте. Я шел по улице и не замечал эту даму, обвешанную пакетами. Она сама меня окликнула и попросила донести ей покупки до дома. Так оно все и получилось.

Лекюийе замолкает.

Психиатр колеблется, боится его отпускать. Он размышляет некоторое время, потом осторожно произносит:

– Продолжайте, постарайтесь вообразить себе эту сцену.

Лекюийе делает вид, что пытается сосредоточиться. Эту историю он, разумеется, знает наизусть. Ему пришлось тогда несколько дней выслеживать старуху, кстати, подругу его матери, вернее, не подругу, а просто знакомую. Мать пересеклась с ней на каком-то благотворительном аукционе. С тех пор она отдавала старушке шмотки, самой уже не нужные. Святое дело, несомненно. И старушка была довольна. Но только Лекюийе в то время уже начал убивать мальчиков и был настоящей ходячей бомбой, все способной разнести. Однажды он подслушал их разговор. Мать – Лекюийе был в этом уверен – говорила о нем, в завуалированной форме рассказывая бабке, что муж трахал ее сына. С тех пор он чувствовал, что старая исподтишка наблюдает за ним. И вот когда он, придя в ее квартиру, увидел на ней одежду своей матери, демоны, доселе мало с ним разговаривавшие, возопили во всю глотку: «Это твоя мать! Она приняла облик старухи, чтобы над тобой поиздеваться!» Решение ее убить пришло тут же. Зачем? Как? Это не имело значения. Демоны дали отмашку: «Действуй!» Не раздумывая, Арно ударил старуху кулаком и, сам не зная почему, зверски изнасиловал. Притомившись, он заснул. Вот так просто все и случилось. Но если он расскажет эту историю психиатру, можно держать пари, что этот вальяжный тип в галстуке-бабочке задумается наконец и посмотрит на него иначе.

«Нет, не сегодня. Мы сочиним продолжение истории к следующему сеансу и, уж конечно, ничего не будем говорить про мамашу. Это слишком рискованно – „бабочка“ может сделать из этого опасные для него выводы».

Лекюийе спускается с небес на землю и, глядя на врача глазами кокер-спаниеля, тихо произносит:

– Разрешите мне продвигаться вперед постепенно. Я знаю: вы поможете мне. Но я не могу так быстро, для меня это слишком болезненно.

Психиатр маскирует свою досаду вежливым «да, конечно», ставит штамп в карточку и назначает очередную встречу.

– Увидимся недельки через две, это весьма приемлемый темп для постепенного развития темы.

Маленький человек притворяется еще более жалким, намеренно вяло пожимает руку психиатру и неуклюже выходит из кабинета.

Когда за Лекюийе закрывается дверь, Тревно записывает своей красивой ручкой: «Заслуживает внимания. Предстоит проделать большую работу. Очень сложная личность. Пережил травму. Какую именно? Пожилая женщина – связь с матерью? Перечитать историю семьи, рассказанную в тюрьме. Уточнить эту часть: по-видимому, там есть несоответствия. Продолжение следует».

Оказавшись на улице, Лекюийе поднимает воротник куртки и быстрым, нервным шагом добирается до своего «пежо». Он уже снова стал маленьким человеком, уверенным в себе. Сидя в мини-вэне, он долго смотрит в зеркало заднего обзора. В нем на солнцезащитном козырьке отражается некто бледный, очень напряженный, со взглядом, от которого можно упасть замертво на месте. Видя свои глаза, маленький человек немедленно приказывает себе: «Перестань излучать ненависть, парень. Ты обратишь на себя внимание. И не веди себя так, словно мир принадлежит лишь тебе». Затем он сверяется со своим рабочим графиком и отправляется по вызовам. Первые четыре поломки он ловко и быстро устраняет. Клиенты ему не докучают, а большего ему и не надо; кроме того, они дают ему чаевые.

Его утренняя смена завершается подключением стиральной машины в двенадцатом округе. На протяжении всего маршрута демоны ему аплодируют. И приговаривают: «Сегодня ты был на высоте, но соблюдай осторожность».

В течение двадцати минут Лекюийе трудится, наполовину исчезнув в тумбочке под раковиной, так как именно там находится блок подключения. Клиент приготовил кофе и терпеливо ждет окончания работы. Лекюийе жарко, а в этом узком пространстве слишком тесно, чтобы вытереть пот, и тот заливает ему глаза. Он слышит на кухне шум шагов и голос:

– Папа, что там внизу делает этот дядя?

Больше Лекюийе не слышит ничего. Совершенно. Голос принадлежит маленькому мальчику. Он не смеет пошевелиться. Ему даже не хочется вылезать. Наоборот, если бы он только мог, он бы целиком забился в этот чулан.

«Если я сейчас покажусь – этот тип почует неладное: ведь у меня, наверное, такое лицо!» Он взывает о помощи к своим демонам. Те отвечают: «Не забудь, что ты неуязвим. Ничего тебе не будет. Вылезай – и точка. Если мальчик тебе понравится, придешь еще раз в другой день. Но веди себя естественно».

Лекюийе снова принимается за работу и слушает, как разговаривают малыш и его отец. Выбравшись наружу, он старается не глядеть на ребенка. А отец, очевидно, хочет продемонстрировать, какой у него воспитанный сын.

– Пьер, поздоровайся с дядей.

Мальчик протягивает Лекюийе руку, тот вяло ее пожимает, по-прежнему не глядя на мальчонку.

– Вам еще долго? – спрашивает отец. – Дело в том, что уже полдень, а мне надо срочно кое-что купить. Я отлучусь на десять минут, не больше. Если вы не против, я оставлю вас с Пьером – и сразу же вернусь.

Против? Да Лекюийе только этого и ждет. С демонами будет несложно договориться. Он знает, что, останься с мальчиком наедине, случится ужасное. Никаких сомнений. И он предпочитает сбежать.

– У меня не хватает нужного колена для вашей трубы. Я бы предпочел вернуться чуть позже – скажем, в три часа. Вы будете дома?

Арно Лекюийе не оставил отцу времени для ответа. Он застегнул ящик с инструментами и тотчас же ушел, а отец с порога отвечал ему:

– Хорошо… как хотите… до скорого.

Арно Лекюийе сидит в своей машине. Он спокойней, чем мог себе вообразить. Демоны одобряют его поведение, но тут же задают вполне ожидаемый вопрос: «Ты ведь не будешь вот так по-дурацки сидеть в своем фургоне? Может, тебе снова выйти на охоту? Не забывай, что ты неуязвим. Подыщи следующую жертву». Маленького человека распирает от невыразимого желания, зарождающегося у него между ног и ударяющего в голову снова и снова. И так без конца. Психиатры называют эти приливы «туда-сюда» сексуальным влечением.

Он трогается, толком не зная, куда едет; двигается наудачу. Лекюийе обожает это состояние: выслеживание добычи, – это придает ощущение силы. «Я охотник». Он повторяет себе это несколько раз кряду. Глаза его снова горят, он чувствует себя превосходно. Взгляд его методично перемещается справа налево, рассматривая тротуары. Он сторонится магистралей с интенсивным движением: на высокой скорость мало что можно разглядеть. Его привлекают не очень широкие улицы, где поспокойнее, так как при этом можно наблюдать оба тротуара одновременно. Ему уже повстречались несколько детей, но они либо шли в сопровождении взрослых, либо двигались слишком быстро, чтобы можно было их остановить. Неоднократно он задерживался на перекрестках, как бы залегая в своеобразной засаде подобно гиене или шакалу, подстерегающим добычу. Разочарованный тем, что ничего-то ему не попадается, он менял пункт наблюдения. Но и на новом месте ничто не внушало надежды. Демоны чувствуют, что он вот-вот совершит какой-нибудь опрометчивый поступок, и спешат остудить его пыл. «Уходи, парень, – советуют они. – Сегодня не твой день. Да, ты непобедим, но это не значит, что ты можешь творить черт знает что. Пойди подкрепись и опрокинь бокальчик-другой чего-нибудь успокоительного».

Маленький человек, уверенный в себе, входит в какой-то бар, заказывает дежурное блюдо и двойной эспрессо. Сахар он съедает как обычно, то есть проглатывает до кофе. Сейчас ему уже не так страшно появляться в людных заведениях. И хотя в машине безопаснее всего, он теперь охотнее посещает подобные места. Взглянув на часы, он отправляется к телефону-автомату и звонит клиенту, к которому обещал вернуться. Тот отвечает:

– Хорошо, я вас жду, можете прямо сейчас приходить.

Лекюийе вешает трубку, успокоенный по крайней мере тем, что ему не придется быть наедине с мальчиком.

Арно Лекюийе быстро закончил подключение стиральной машины. Он чувствует, что мальчик находится в доме, хоть и не видит его. Он протягивает клиенту счет. Тот уходит за чековой книжкой. Арно Лекюийе сидит на корточках и собирает инструменты. И тут он вздрагивает от звука приближающихся шагов. Он знает, что это ребенок. Внезапно шаги замирают. Демоны решают взять инициативу в свои руки. Они приказывают: «Не поднимай глаз. Забудь о нем, на улице полно всяких, кто и получше будет». Ребенок ничего не говорит, стоя в шаге от Лекюийе. Тот отрывает взгляд от ящика с инструментами и медленно поднимает глаза – на несколько сантиметров вверх. В сознании его тревожно мигает красным светом команда «СТОП». А глаза пристально смотрят на ноги застывшего на месте ребенка. Демоны голосят: «Черт! Ты что, с ума сошел? Чего ты ждешь? Уходи скорее».

Лекюийе чувствует, что за ним наблюдают, и, сам не зная почему, достает из сумки с инструментами большую медную шайбу и, будто не замечая, что не один в помещении, принимается быстро-быстро вертеть ее между пальцами, потом заставляет ее исчезнуть. Он слышит, как мальчик выражает свое восхищение:

– Ух ты!

И тогда маленький человек, уверенный в себе, укладывает свои инструменты, встает и, ни разу не взглянув на мальчика, забирает чек и пять евро чаевых. Прощается и благодарит. Демоны потрясены тем, свидетелями чего им только что довелось быть. Какая неосмотрительность! Сколько гордыни! Они, видите ли, обиделись и больше с ним не разговаривают.

Арно Лекюийе, сидя в машине, довольный собой, сверяется с расписанием на день.

– Самое главное, – произносит он вслух, – внимательно смотри по сторонам, не пропусти объект, отвечающий твоим требованиям.

Он еще некоторое время ерзает и дергается на сиденье, а потом отъезжает.

Немного восстановив силы, Мистраль отправляется к автомату за очередной порцией кофе. Вернувшись обратно со стаканчиком горячего напитка, он садится за свой рабочий стол и просматривает записи в черном блокноте. Потом берет лист бумаги и пишет:

«Преступник.

Мужчина, примерно тридцати пяти лет, маленького роста, темные короткие волосы, худощавого телосложения; одет был в бежевую куртку (порвана в верхней части правого рукава) и темные брюки; пользуется туалетной водой низкого класса, больше уже не производимой и купленной по меньшей мере пятнадцать лет назад; согласно информации, полученной в ходе трех допросов жертв его неудачных покушений (два – 1989 год, один – январь 2002-го), представляется Жераром; трижды упоминал мать, ни разу – отца; фоторобот не представляет особой практической ценности: заурядная внешность, – но оказывает своего рода гипнотическое воздействие взгляд; убийца появляется и исчезает незаметно для свидетелей.

Жертвы.

Мальчики от девяти до двенадцати лет – темноволосые, белой расы. Жертвы никак не связаны между собой: из разных слоев общества, не посещали никаких общих учреждений, из разных округов Парижа. На данной стадии расследования: никаких точек соприкосновения, кроме того что они все сильно возбуждали Фокусника.

Место преступления.

Все эпизоды имели место в Париже, в подсобных помещениях домов (подвалы, огороженные загоны для велосипедов); тела мальчиков: лежат на животе, лица повернуты вправо, руки слегка разведены в стороны, кисти на уровне плеч, пальцы расставлены в стороны; убиты посредством удушения до изнасилования; пробы на анализ ничего не дали, нет возможности определить ДНК. Совершено еще одно сопутствующее убийство (январь 2002-го).

Выводы.

Он выбирает мальчиков не случайно, для убийцы они все имеют нечто общее. Сцена преступления на что-то указывает – на что? Мы знаем последовательность его действий, но не их алгоритм. Он должен что-то забирать с собой, чтобы поддерживать в себе определенный градус вожделения, – что именно? Родители сказали, что он ничего не брал, детям не наносились травмы. Что он мог взять? Как он передвигается? Пешком? На общественном транспорте? На машине?»

Перечитав эту своеобразную ориентировку, Мистраль убирает ее в папку с надписью «Фокусник», где уже лежат другие его записи и копия фоторобота. Допивает остывший кофе. Уже в тысячный раз обещает себе, что больше не пойдет за кофе. Дверь в его кабинет открыта; входит Дюмон, с суровым выражением лица.

– Я за новостями; все сильнее ощущается дефицит информации.

– Садись и перестань говорить глупости. Если ты имеешь в виду Фокусника, то сам знаешь; на данный момент у нас решительно ничего нет. Я обобщил кое-какие свои размышления – вот они, никакой тайны из них не делаю. Тебе хорошо известно, что нет ни малейшей зацепки.

– О’кей, О’кей! Просто мысли вслух. Я уже работал над делом этого Фокусника. Не знаю, в курсе ли ты, но я служил в следственном отделе инспектором [4]4
  Позднее «инспектор» был переименован в «лейтенанта», «старший инспектор» – в «капитана», а «дивизионный инспектор» – в «майора».


[Закрыть]в те годы, когда орудовал этот тип. У нас чуть не возник комплекс совершенного бессилия.

– Да, я слышал, что ты здесь уже работал. Послушай, мне в голову пришла вот какая идея. А не приходятся на те годы еще не раскрытые убийства?

Дюмон задумывается, потом отрицательно качает головой.

– Трудно сказать – ведь, честно говоря, я уже не очень помню. Все силы следственного были тогда брошены на борьбу с Фокусником. Остальными убийствами, проходившими по нашей части, занимались другие отделы. Я не знаю, что это нам дало. В то время, будучи лишь инспектором, я не имел доступа ко всем материалам дела. Надеюсь, теперь у меня будет больше возможностей!

Мистраль раздраженно пожимает плечами.

– Геран попросила меня мобилизовать все службы. Мы не должны ждать следующего убийства. Остальные дела придется сбросить на другие подразделения, а ты, в качестве наблюдателя от нашего отдела, будешь контролировать их работу.

От Мистраля не ускользнуло, что при этих словах Дюмон мгновенно изменился в лице, взгляд его стал тяжелым.

– Ты хочешь устранить меня от дела Фокусника? Понимаю: месье желает лопать все почести со стороны прессы в одиночку. Может, у тебя уже есть какой-то след? Черт возьми, за кого ты себя принимаешь?

Не прошло и пяти минут, как мнимое затишье превратилось в настоящую бурю.

Мистраль вскочил со своего кресла, несколько озадачив Дюмона такой реакцией.

– А теперь заткнись и послушай меня. Я не ищу никаких почестей, мне на них плевать. Единственное, чего я хочу, – это добиться максимальной эффективности в поимке человека, убивающего детей. Этим делом должны заниматься все подразделения, каждый – от рядового полицейского до шефа. Уяснил? Если ты возьмешь на себя другие убийства – возможно, там тебе попадутся какие-то зацепки, относящиеся к нашей теме. Если ты этого не понимаешь – значит, ты ничего не смыслишь в профессии следака. А теперь отвали, у меня есть чем заняться поважнее, чем ублажать твою такую чувствительную натуру.

Дюмон стремительно покидает кабинет Мистраля. А тот с силой бросает ручку на стол и восклицает:

– Нет, ну какой идиот!

Пытаясь отвлечься и немного успокоиться, он спускается в оперативный отдел, чтобы оставить инструкции на выходные. Дежурные офицеры уже сдали папки с отчетами – на вечерней планерке, – и это ощущалось по несколько ослабленному напряжению. Начальник отдела, видавший виды майор, предлагает Мистралю кофе, но тот с улыбкой отказывается.

– Я сегодня уже превысил дозу. Вы скоро освободитесь?

Майор смотрит на часы на стене. На них восемнадцать сорок пять.

– Я заканчиваю в семь, а завтра дежурю с семи вечера до семи утра. Есть какие-то особые задания?

– Я в эти выходные не дежурю, но если случится что-нибудь серьезное, имеющее отношение к детям, или если Фокусник снова проявится – звоните мне в любое время дня и ночи, мой мобильник всегда будет включен. В нашем отделе остается дежурить Мартиньяк. С ним можно ничего не опасаться: он знает, что в любой момент может со мной созвониться. Держим связь.

Мистраль похлопывает по сотовому телефону, висящему у него на поясе.

– Нет проблем. Кальдрон мне сказал то же самое. Я проинструктирую на этот счет ночную смену.

Они пожимают друг другу руки. «Удачи», – читается во взгляде старого майора. Поднимаясь в свой кабинет, Мистраль сталкивается с Дюмоном, раскрасневшимся от злости. Не глядя друг на друга, они молча расходятся.

Мистраль появляется в кабинете Кальдрона как раз в тот момент, когда завершается инструктаж группы, дежурящей в выходные. Мистраль дожидается полного окончания совещания. Задав несколько вопросов, полицейские направляются к выходу, прощаясь с остающимися.

– Я объяснял парням, что делать, если объявится наш человек. Думаю, мы все предусмотрели.

Мистраль кивает.

– У директора еще нет уверенности относительно того, стоит ли ознакомить с фотороботом прессу, – замечает Мистраль. – Мне кажется, префект рассматривает вопрос о смене тактики. Я сообщил ему свое мнение. Этот портрет слишком неконкретен, чтобы его распространять среди населения. Там изображено лицо из тех, что забываешь сразу же, как только отводишь глаза.

– Что вы делаете в эти выходные?

– Прежде всего сегодня ночью мне надо закончить чтение досье. Этим я займусь дома. Завтра днем я пообещал детям отвести их в Люксембургский сад. В воскресенье – посмотрим по обстоятельствам. А вы?

– Раз вернулся Фокусник, я хочу все время оставаться на связи. В субботу отправлюсь с женой по магазинам, а в воскресенье, если будет спокойно, будем обедать в одном уютном ресторанчике на площади Вогезов и немного побродим по кварталу Марэ. Ей очень нравятся эти места.

Оба знают, что выходные будут не более чем передышкой, во время которой они оба ни на секунду не смогут расслабиться, как часовые на посту.

Мистраль садится в свою машину, припаркованную на служебной стоянке. Заводит ее, но трогается не сразу: открывает бардачок и достает оттуда компакт-диск Майлза Дэвиса «Испанские зарисовки». Это один из его любимых альбомов – особенно ему нравится композиция «Аранхуэсский концерт» в исполнении этого выдающегося трубача. Мистраль знает, что, возвращаясь домой под эту музыку, он немного расслабится и на короткое время забудет о расследовании. Он едет медленно, подстраиваясь под музыку, глядя по сторонам на освещенные парижские улицы, и подъезжает к себе уже в относительно спокойном состоянии.

Слыша звук открывающейся входной двери, дети бросаются на отца с криками: «Я первый!» – так словно они не виделись целый месяц. Это повторяется каждый вечер. Клара улыбается. Мистраль еще не успевает сделать и трех шагов, как попадает под град вопросов по поводу того, действительно ли завтра они все пойдут в Люксембургский сад.

– Если только дождя не будет, то пойдем.