Текст книги "Фокусник"

Автор книги: Жан-Марк Сувира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Часть вторая

20

Поднявшись с постели, он первым делом как следует моется и затем бреется. Надев чистую одежду, он опрыскивает себя туалетной водой. «Раз так, буду продолжать разыгрывать из себя дурака и жалкого типа с этим новым инспектором. Он хочет видеть во мне человека, вернувшегося в ряды общества и исправившегося, – нет проблем, он это получит. Буду паинькой». Решительной походкой он покидает квартиру, сбегает по ступенькам, но, открывая дверь подъезда, полностью преображается: маленький, задавленный жизнью человек плетется на работу. Распорядок давно составлен: сначала газеты, потом бар и кофе под треп этих придурков.

А они вовсю обсуждают столь интересующую их тему – убийство старой бомжихи с шахматной доской на голове. То еще зрелище – как они оплакивают судьбу этой сиплой старухи. Ни один из них не угостил бы ее кофе, но зато все рассуждают о том, как это подло – убивать людей на улице, словно собак! И убийца даже не забрал ее бабло. Тысячу пятьсот евро, что она носила с собой! Тогда зачем ее убили, если не из-за денег? В удивительное все же время мы живем!

Лекюийе смотрит, как они кричат и хнычут одновременно. Однако хозяин хочет всем показать, что он не такой, как другие.

– Я ее иногда угощал. А когда я ей предлагал воды – она так орала, что приходилось подать большой стакан вина, красного. Хитрюга была! Флики приходили днем. Они опросили всех, кто тут в округе держит магазины и бары, и всех постоянных клиентов, интересовались, кто с ней был знаком, хотели выяснить, кто мог ее кокнуть.

– И что ты сказал? – спрашивает один из любителей кофе с кальвадосом.

– А что я должен был ему сказать? Сказал правду, как и всегда. Что я ничего не знаю и что, по моему разумению, врагов у нее не было. Я эту фразу слышал в каком-то фильме – и вот пригодилась.

Посетители и хозяин разражаются оглушительным смехом вперемежку с кашлем, потом залпом пьют кальвадос. Лекюийе наблюдает из своего угла.

Он садится в машину, дождь продолжает лить, но Лекюийе нет дела до погоды. Холод дает о себе знать, небо серое и низкое. Он ведет машину осторожно и приезжает к инспектору раньше назначенного ему срока. Наудачу читает фрагмент шпаргалки, что приготовил для психиатра. Сейчас он гораздо более спокоен, чем накануне, несомненно, в том числе и из-за того, что услышал в баре: у фликов нет никакой информации по убийству бомжихи. «Этому олуху я наплету все той же чепухи». Демоны тоже подбадривают его, так что в приемную инспектора по делам условно-досрочно освобожденных он входит без страха и при этом в образе маленького человека, задавленного жизнью. Он отмечается у секретарши, та просит его подождать вместе с остальными. «Все как у судьи по исполнению наказаний», – думает Лекюийе. Наконец настает его очередь.

Инспектор – молодая женщина, худощавая и энергичная. Демоны тут же начинают бить тревогу: «Внимание: опасность! Осторожно». Лекюийе тоже чувствует, что тут ему расставили ловушку. Он стоит, до тех пор пока ему не предлагают сесть. Видно, что инспектор знает его дело как свои пять пальцев. Начинает она с сообщения о том, что приняла эстафету от судьи по исполнению наказаний, и теперь Лекюийе будет иметь дело только с ней, не считая, разумеется, медицинского наблюдения. Затем она напоминает ему о его обязанностях. «Я все это знаю, но пускай говорит. Пока она говорит – можно не беспокоиться. Эта тактика мне всегда хорошо удавалась». Лекюийе послушно кивает, и это значит: «Да, мадам, я все понял». Наконец она задает ему свой первый вопрос. Традиционная завязка беседы.

– С вашей жизнью после выхода из тюрьмы все нормально?

– Да-да, проблем нет.

Сообщает он ей это тихонько, неуверенным голосом.

– А по вас не скажешь. Вы неуверенно себя чувствуете на свободе?

– Да нет, мне хорошо.

Лекюийе пытается заставить свой голос звучать тверже, чувствуя, что в случае, если он этого не сумеет, у него возникнут проблемы.

– Вы по-прежнему работаете все в той же фирме по обеспечению водоснабжения и канализации?

– Да, вот мой последний расчетный лист.

– Наблюдение у психиатра… – Она заглядывает в досье. – Покажите мне, пожалуйста, документ, подтверждающий ваши визиты к психиатру. – Она проверяет карточки. – Так, все в порядке… по крайней мере формально. – Она поднимает глаза на Лекюийе. – Вы не производите на меня впечатления человека счастливого, радующегося жизни. Чем вы занимаетесь в свободное от работы время?

– Э-э… – Лекюийе не знает, как ей отвечать. – Ничем.

– Как это – ничем? Вы вообще не выходите из дома?

Лекюийе лихорадочно соображает. Ему хочется закричать: «Да нет же, у меня столько дел, дура! Главным образом выслеживаю мальчиков, ну вы понимаете, чтобы потом их укокошить, а остальное время сижу над своей коллекцией. Вот видишь, у меня есть занятия! Если бы захотел, я бы мог тебя в порошок стереть». Он откашливается, прочищая горло.

– Э-э… ну, я брожу по городу, хожу в магазины.

В тюрьме он тысячу раз слышал эту фразу в устах молодых заключенных. У них прямо какая-то страсть – проводить выходные, шляясь по магазинам. Так почему бы и ему не делать то же самое?

– И что вы делаете в этих магазинах?

– Ничего особенного, – отвечает он, пожимая плечами. Смотрю. Покупаю себе еду, и все в таком роде.

– У вас есть семья?

– По сути, уже нет, и мои родственники живут не в Париже. Думаю, они не хотят меня видеть после того, что я сделал.

– Да, действительно… Я могу связаться с вашим работодателем, узнать, всем ли он доволен, со своей стороны.

– Да, конечно, я же не против.

Лекюийе как будто на угольях. Он опасается Да Сильву-отца, с тех пор как однажды вечером в конторе появился перед ним в новой куртке во всей красе. Да Сильва взглянул на него в страхе, словно только что увидел под маской маленького, внешне безобидного человека жуткое существо.

У Лекюийе мурашки бегут по спине. Он не любит такие ситуации, когда ему приходится вести себя смирно и ожидать подвоха в каждой фразе.

Инспектор еще раз напоминает ему о его обязанностях: надо хорошо себя вести, ходить на работу и являться на все назначенные встречи. Он лишь кивает в ответ.

– Вы по-прежнему живете на улице Самсон?

Безобидный вопрос.

– Да, по-прежнему. Эта квартира принадлежит мне с тех пор, как умерли мои родители.

Ну и ответ тоже вполне безобидный.

Он мысленно насвистывает, чувствуя, что встреча близится к концу. По большому счету он доволен. Однако последняя фраза инспектора по делам условно-досрочно освобожденных его прямо-таки убивает, как убивает бабочку булавка, при помощи которой ее прикалывают к бумаге.

– Вероятно, к вам заглянет соцработник, посмотрит, в каких условиях вы живете.

– Да, конечно.

Лекюийе совершенно ничего не понимает. Все рушится в одночасье. Он вспоминает, какой разор царит в квартире, особенно в комнате родителей. А вигвам, а разбросанные повсюду порножурналы с вырезанными фигурами? Во всех углах – грязная одежда, ну о кухне вообще лучше помолчать. Он с трудом глотает слюну.

– Это холостяцкая квартира… Она когда придет?

– Она придет, когда я ее попрошу. Ну вот и все. Благодарю вас. Продолжайте жить спокойно и мирно.

Вот такое внезапное завершение встречи.

Он приходит в себя на тротуаре, щеки его пылают, он пребывает в каком-то лихорадочном состоянии и не знает, как его скрыть. Он закрывается в машине и старается унять дрожь, сотрясающую его тело, усиливающуюся из-за холода, еще более усугубляющего и без того тяжелое состояние. Он проводит день ужасно, работает, все время молчит, а головная боль стискивает ему виски и затылок. Его тошнит, ему холодно, он не знает, как выбраться из ловушки. Ему хочется сбежать. Но куда? Под конец дня он буквально разваливается на части и испытывает чудовищную усталость. Уже совершенно забылись мальчики с улицы д’Аврон и с Северного вокзала. Он множество раз вопрошал своих демонов – они неизменно отвечают ему одно и то же: «Молчи и делай, что тебе говорят». Лекюийе больше не смеет к ним взывать. Около семи вечера, закончив работу, он заезжает в пиццерию, покупает там пиццу навынос и съедает ее сразу, в машине, обжигающе горячую, отламывая куски пальцами. Затем отправляется в аптеку за аспирином и, наконец, возвращается к себе.

Фокусник медленно идет пешком по улице Самсон, боясь того момента, когда окажется дома, в обществе поджидающего его в вестибюле соцработника. Но там никого нет. Он поднимается вверх по ступенькам, вывернув голову, пытаясь разглядеть, не стоит ли кто-нибудь на лестничной площадке перед его дверью. Никого. Наконец он входит в квартиру и с облегчением запирает замок на два оборота. Затем закрывает все окна и на полную мощность включает обогреватели. Он умирает от холода. Через час, приняв две таблетки аспирина, Лекюийе начинает чувствовать себя лучше. Он быстро обходит квартиру, не заглядывая, однако, в спальню родителей. Наводит некое подобие порядка, но не решается разобрать палатку. Это выше его сил. Время от времени он прикладывает ухо к двери, прислушивается. Тишина. И эта тишина постепенно успокаивает его. Он усаживается перед телевизором, чтобы посмотреть вечерние новости.

Мистраль выделяет время на то, чтобы позавтракать с семьей. Он знает, что дети не любят ложиться в постель, не повидавшись с ним. А если в довершение он еще и на работу уйдет до того, как они встанут, – это будет тяжелый день для всех. И он по мере возможности хочет сохранить этот краткий миг спокойного начала нового дня, когда они сидят за столом все вместе.

В машине он сразу включает рацию на частоту следственного отдела и радио – на канал «Франс инфо».

А добравшись до набережной Орфевр, жертвует традиционным кофе в оперативном отделе ради того, чтобы сразу же отправиться к Франсуазе Геран. Он пересказывает ей свой разговор с психиатром и знакомит с выводом, к которому в результате приходит: он, Мистраль, должен выступить по телевидению, чтобы показать себя Фокуснику. Геран задает ему множество вопросов. Людовик осторожничает, но, по мере того как он отвечает ей и излагает свои умозаключения, директор признает обоснованность его тактики. Под конец она уже полностью убеждена в его правоте.

– Эту карту нужно разыграть, и я не стану лишать себя такой возможности. Нас достаточно упрекали в том, что мы предавали огласке мало информации во время первой серии убийств. А теперь мы им покажем, что полностью изменили свой подход к этому делу.

Людовик Мистраль заскакивает в оперативный отдел, чтобы ознакомиться с журналом регистрации происшествий и поступившими за ночь факсами. Ничего особенного не случилось.

– Кальдрон уже заходил, – сообщает ему дежурный офицер.

Затем Мистраль отправляется в свой кабинет, чтобы войти в курс происходящего. Потом он звонит Дюмону. Заместитель последнего отвечает, что его шеф отъехал по делам. Это выражение используется в полиции, чтобы обозначить, что человека нет на месте. Мистраль звонит Дюмону на мобильный. Тот не берет трубку, включается автоответчик. Мистраль оставляет сообщение: «Перезвони когда сможешь».

Мистраль просит Кальдрона встретиться с ним у кофейного аппарата. Разговор начинается лишь после того, как оба они делают свой первый глоток. Мистраль подробно излагает своему коллеге стратегию, разработанную в кабинете психиатра: остается лишь дождаться зеленого света от префекта.

– Он прав, этот психиатр, – сухо соглашается Кальдрон, – ход его рассуждений кажется мне логичным. Фокусник, несомненно, слышал ваше выступление; теперь нужно, чтобы он вас увидел. Вы уже решили, в какой именно день выступите по телевидению?

– Нужно действовать быстро. В идеале – завтра вечером. Если сделать это позже – будет слишком явно видно, что это намеренный прием. Пока это дело всех интересует, в газетах продолжают о нем писать.

– Предлагаю поставить ваш телефон на прослушивание, чтобы, если Фокусник позвонит, мы могли его засечь.

– Сомневаюсь я, что он позвонит сюда. Все думают, что на телефонах в полиции есть такая специальная кнопка – достаточно ее нажать, чтобы записать разговор.

Мистраль приглашает Кальдрона в свой кабинет. В тот момент, когда они туда входят, заместитель Кальдрона передает ему папку с надписью «Фокусник». Кальдрон бегло проглядывает содержимое и закрывает папку.

– Это отчет о различных проверках, – отвечает Кальдрон на вопросительный взгляд Мистраля.

– Итак?

– Я буду краток. Наши люди обошли все школы и курсы фокусников столицы и Малого кольца, включая недавно открывшиеся. Везде показывали фоторобот. Это не принесло абсолютно никаких результатов.

– Кто бы сомневался, – замечает Мистраль. – Что еще?

– По делу об убийстве на улице Ватт мы сейчас занимаемся фирмами, специализирующимися в области сантехники и канализации, в тринадцатом округе. Никого подходящего под описание Фокусника. Надо будет продолжить поиски в других округах Парижа и Иль-де-Франс… Иного решения я не вижу.

– Тем более что зацепка насчет сантехники – единственное, что у нас есть. Если вообще здесь уместно говорить о зацепке… Вот видите, Венсан, значит, тем более я должен попытаться провернуть этот трюк с телевидением. У нас нет другого средства, чтобы перехватить инициативу.

Дюмон, объявившийся по телефону ближе к полудню, сообщает Мистралю, что не перестает активно заниматься делом Детьен и потому лично осмотрел комнаты персонала. Он также считает нужным напомнить, что ему поручено курировать прочие дела по убийствам, переданные другим службам. На этом разговор завершается. Прежде чем покинуть парковку перед Северным вокзалом, Дюмон звонит своему коллеге из третьего подразделения уголовной полиции, чтобы узнать о результатах расследования убийства Ирэн Менье на улице Сен-Диаман. Тот отвечает довольно уклончиво, в двух словах:

– Пока у нас мало что есть – в сущности, вообще ничего. Ни одного свидетеля. Жители квартала удивлены тем, что ее убили, при этом не забрав денег.

Дюмон возвращается в следственный отдел. По радио передают репортаж о серийных убийцах в Соединенных Штатах, выступают множество доморощенных специалистов по данному вопросу. Дюмон не может удержаться и с горечью произносит:

– Ну вот, только Мистраля не хватает – он бы на их фоне отлично выглядел.

Около половины первого Мистралю звонит Геран. Она приглашает его в свой кабинет, намереваясь сообщить ему об итогах переговоров с префектом.

– Префект согласен. Он находит, что это отличная идея, но только предостерегает нас от провала.

Мистраль оставляет это заявление без комментария.

– Он звонил министру, – продолжает Геран, – тот свяжется с телеканалами. Это будет «Тэ-эф-1» или «Франс-2», скорее всего завтра вечером. Мы узнаем об этом днем. А пока он хочет, чтобы ты проконсультировался с месье Маро, его пресс-секретарем. Он тебя научит кое-каким вещам.

Мистраль и Маро долго обсуждают расследование, подбирают правильные слова и подходящие позы.

– Я ведь не в конкурсе на место телеведущего участвую, – замечает Мистраль, так как щепетильность Маро кажется ему забавной.

– Разумеется, но ведь вы будете на протяжении двух или трех минут выступать перед публикой, и вы преследуете определенную цель. Следовательно, надо постараться сделать это как можно лучше.

– Вы правы, – соглашается Мистраль.

В семь вечера Геран звонит Мистралю и подтверждает, что завтра вечером, в восемь часов, должно состояться его выступление в новостях на канале «Тэ-эф-1», и ему надлежит явиться в студию в шесть, чтобы подготовиться к эфиру. Маро решает сопровождать его.

Мистраль сообщает заместителю прокурора о решении префекта. Он объясняет ему смысл этого интервью и заверяет: никакого нарушения тайны следствия не будет. Заместитель прокурора отвечает, что выступление по телевидению – хорошая идея.

После переговоров с заместителем прокурора и отъезда Дидье Маро на телестудию Мистраль один за другим выпивает два стаканчика кофе и полбутылки воды. Потом он перечитывает свои записи и повторяет про себя основные моменты предстоящей речи. Затем он звонит Кларе. Ему нужно сделать паузу, услышать голос жены. Дети уже вернулись из школы и рады возможности поговорить с отцом. Не забывает он позвонить и Жаку Тревно, психиатру, чтобы сообщить о назначенном на завтра интервью в восьмичасовых вечерних новостях на «Тэ-эф-1». Доктор реагирует незамедлительно:

– Прекрасно! Запишите свое выступление. Очень важно потом иметь возможность посмотреть и послушать, что вы сказали и как сказали. Это поможет нам составить представление о том, каким образом эту вашу речь воспринял Фокусник.

– Я уже думал об этом, но все равно спасибо за совет.

– Если хотите, можно потом вместе посмотреть запись и обсудить.

– С удовольствием.

Мистраль приглашает к себе Кальдрона.

– Венсан, мне кажется, нужно предупредить о готовящемся выступлении семьи погибших мальчиков. Мне не хочется, чтобы они внезапно узнали из теленовостей, что все началось сначала. Что скажете?

– Вы правы, я свяжусь с ними. В них вновь возродится надежда; хочется верить, что они не обманутся.

– Передайте им: мы делаем все, что в наших силах. Это не вернет им их детей, но, если мы поймаем этого ублюдка – возможно, им станет немного легче.

Около шести часов вечера Мистралю звонит Перрек. Бретонец не утруждает себя традиционным соблюдением формальностей и переходит прямо к делу. Он говорит как бы с трудом, поначалу медленно и отрывисто.

– Мне кажется, я понял, что Фокусник забирает у своих жертв.

– Я сейчас вызову Кальдрона и включу громкую связь.

По тону старого полицейского Мистраль понимает, что это не пустые слова. Он звонит Кальдрону по внутренней линии. Тот является через несколько секунд.

– Венсан рядом со мной, мы вас слушаем.

– Я только и делал, что внимательно разглядывал присланные вами фотографии. Те, на которых крупным планом засняты мальчики. Поначалу я ничего не увидел. Но потом просмотрел их через лупу. Все. По десять, по двадцать раз каждую – не знаю точно; миллиметр за миллиметром. И думаю, я нашел. Это я только так говорю «я думаю», а на самом деле я совершенно уверен!

– В чем?

Мистраль и Кальдрон не осмеливаются даже дышать.

– Полагаю, это превосходит все возможные пределы воображаемого.

– А именно?

Мистраль и Кальдрон переглядываются, не понимая, что же такое там нашел Перрек.

– Ногти!

– Что ногти?

– Они обрезаны.

– Как это – обрезаны?

– Под корень. На пальцах обеих рук. У всех мальчиков.

– Ну и что?..

Мистраль и Кальдрон слушают пояснения Перрека, хотя уже все сами интуитивно поняли.

– Фокусник ничего не уносит с места преступления, он забирает что-то у самого ребенка.

Перрек говорит медленно, отчеканивая каждое слово.

– Это могли бы быть волосы, – замечает Кальдрон, – о них мы тоже не подумали.

– Я потом уже обдумывал такую вероятность, – соглашается бретонец. – Но чтобы отрезать ногти, нужно сосредоточиться, и это сопряжено с дополнительным риском. И потом, держа их в руках, он будет вспоминать, как все было. Посмотрите на руки последней жертвы и скажите, так ли это.

Кальдрон почти бегом выскакивает из кабинета и возвращается с записями, сделанными во время вскрытия. А Мистраль тем временем открывает папку, лежащую у него на столе, с цветными фото жертв. «Да, заметно практически невооруженным глазом, – думает он. – Но это так очевидно, что я не обратил внимания».

– Здесь написано: «Ногти обрезаны под корень», – подтверждает Кальдрон. Я спрошу у родителей, что они мне по этому поводу скажут. С родителями остальных жертв говорить на эту тему бесполезно – слишком много времени прошло.

– Это подтверждает наши умозаключения. Фокуснику необходимо вновь и вновь переживать сцены убийств, потому что сами по себе они слишком кратковременны для того, чтобы он мог как следует «спустить пар». Это значит, он отрезал у детей ногти, чтобы их куда-нибудь приклеить. Еще он наверняка пишет там имя или еще что-нибудь, чтобы воспоминания были полнее, и сцены происходящего воскресают в нем, как только он касается пальцами этих маленьких неровностей на бумаге.

– Тип, с которым мы имеем дело, – настоящее чудовище, – замечает Кальдрон.

– Я тебе всегда об этом говорил, Венсан, – мрачно заключает Перрек.

Они продолжают разговор, чтобы хоть немного освободиться от того, что они только что поняли, – их разум усваивает информацию постепенно, медленно. Они воображают себе Фокусника, склонившегося над своими жертвами. У каждого из них троих разные представления о жизни, но все они спрашивают себя: как такое возможно? Они сейчас не способны называть вслух то, что их здравый смысл отказывается принять.

Мистраль и Кальдрон беседуют с Перреком по громкой связи. После того, что было сказано между ними, они не в силах враз оборвать разговор. И не могут также переключиться на темы дождя и хорошей погоды. Они говорят все втроем, иногда одновременно, пытаясь абстрагироваться от ощущаемого ими ужаса. Они обсуждают какие-то зацепки, уже рассмотренные следствием, и показания допрошенных ранее свидетелей. Им просто хочется продолжать этот трехсторонний разговор, чтобы хоть немного ослабить напряжение. Если бы в это мгновение кто-то вошел в кабинет, то решительно ничего не понял бы из их речей – настолько они бессвязны. Наконец они прощаются друг с другом.

– Вы расскажете обо всем Геран? А психиатру? А заместителю прокурора?

– Не сегодня, Венсан, сегодня – никому: с меня пока хватит, мне больше не хочется это обсуждать с кем бы то ни было. Я еду домой. А утро вечера мудренее.

– Сегодня день рождения у одного из моих лейтенантов. Я намерен по этому поводу пропустить стаканчик, – спокойно произносит Кальдрон.

Мистраль покидает набережную Орфевр, продолжая размышлять об открытии Перрека. Сейчас он сильнее, чем когда-либо, полон решимости сделать так, чтобы Фокусник больше никогда не смог никому навредить.

«Я одержим этим типом до невообразимой степени», – признает он.

Он думает о своих детях и о страданиях родителей убитых мальчиков. В душе его поднимается безрассудный, по его же собственным представлениям, гнев, но он и не пытается его унять.

Если посмотреть на происходящее сверху, можно сказать, что Мистраль и Фокусник – как две юлы, запущенные на дорожке: они крутятся на своих осях со скоростью двухсот оборотов в минуту и медленно, но неизбежно сближаются, чтобы в конечном итоге столкнуться. И победит та юла, которая продолжит вертеться вокруг своей оси после удара и, выдержав сильный крен, сумеет его превозмочь. А вторая, проигравшая, сойдет с дорожки.

Мистраль не сразу едет к себе домой. Он останавливается на Елисейских полях, чтобы заскочить в «Виржэн мегастор». Там он бегом отправляется в отдел DVD-дисков для детей, чтобы выбрать несколько фильмов, а потом едет на нижний этаж за комиксами.

Когда он возвращается домой, дети как раз заканчивают ужин. Они прыгают на отца, как только его видят: Мистраль устроил им настоящий праздник.

Сегодня вечером Клара с первого взгляда замечает: у Людовика что-то случилось, – а еще, никакого особого повода дарить подарки детям нет. Она решает промолчать и более внимательно присматривается к своему мужу.

Мистраль читает детям книжку дольше, чем обычно.

Клара несколько раз напоминает ему, что им пора спать, к великому недовольству обоих детей, просто счастливых тем, что отец читает им больше, чем в другие вечера.

Мистраль рассказывает Кларе, что значительную часть дня провел, готовясь к телепередаче, назначенной на завтрашний вечер, а остальное время занимался всякими формальностями. Что день был обычным и скучным. Клара ему совершенно не верит, инстинктивно она угадывает нечто другое, но чувствует: лучше его ни о чем не расспрашивать.

Читать перед сном у Мистраля сегодня не получается. Он больше получаса не может сдвинуться с одной и той же страницы и смотрит сквозь строчки. На вопрос Клары, внимательно за ним наблюдающей, нравится ли ему книга, он отвечает:

– Потрясающе.

– Ну хорошо, – умиротворенно заключает Клара и умолкает.

Мистраль широко раскрытыми глазами уставился во мрак, он снова и снова видит перед собой фотографии детей и слышит слова Перрека.

Мистраль не спит, и бледная заря, неохотно поднимающаяся над городом, застает его все в том же настроении, что и накануне.

В это утро он встает первым и готовит завтрак для своей семьи. Он наливает себе кофе и открывает ставни на кухне: судя по всему, снова будет дождь. В прогнозе погоды по радио обещают ливень с градом.

В ту же самую ночь Фокусник встает с кресла и, не выключая телевизор, приглушает звук. Телевизор у него продолжает работать день и ночь, с тех пор как он вновь поселился в этой квартире по возвращении из тюрьмы. Он берет свою коллекцию и забирается в палатку. Садится там, скрестив ноги, открыв на коленях большую тетрадь. Он с вожделением разглядывает аппликации – детские лица вместо взрослых, подклеенные к телам в порнографических позах.

И воспоминания уносят его в далекое прошлое, когда он только начинал совершать свои преступления, еще до того как попал в тюрьму. Он читает имя: «Эрик» – и кончиками пальцев трогает тоненькие полоски ногтей, обрезанных у ребенка маникюрными ножничками, а затем наклеенных на бумагу. Благодаря этому прикосновению он вновь переживает весь этот эпизод: от разработки стратегии по поимке ребенка до самой его смерти в кладовой для велосипедов. Все. Все это проходит перед его глазами вновь. Он все вспоминает. Все слышит. Эти ножнички входят в его арсенал наряду с другими талисманами. Это игральные кости, карты и монетки. Маленькие ножнички двенадцать лет пролежали в канцелярии тюрьмы. Когда во время освобождения секретарь выдал их ему, он испытал ни с чем не сравнимую радость, с трудом скрываемую под маской своей невыразительной внешности.

Таким образом он вновь и вновь переживает многие свои преступления – словно в некоем внутреннем кинотеатре. Он совершенно обессилел от этих эмоций. Тяжело дыша, он выползает из своей палатки, убирает коллекцию и ложится на постель, свернувшись зародышем, сунув руки меж колен. И через пять минут засыпает. А еще через две минуты кошмары вовлекают его в свой круговорот.

Сновидения приводят его в тюрьму, на несколько лет назад. Арно Лекюийе расставляет книги в библиотеке. Их двенадцать – заключенных и надзирателей. Лекюийе достает книги из коробки и сортирует по жанрам. Он уже сделал несколько стопок: по садоводству, по поделкам, по рыбалке, по механике. Затем он берет стопку и относит на стеллаж, где есть соответствующая тематическая полка. И вот, проходя мимо них, он видит, что один из заключенных, с ним он восемнадцать месяцев провел вместе в камере, стоит на коленях, спиной к нему, поглощенный чтением книги, которую должен был поставить на место. Лекюийе возвращается. Рядом с одной из открытых коробок лежит нейлоновая веревка. Он становится на колени, держа в руках стопку книг, и делает из этой веревки скользящую петлю. Охранник находится по меньшей мере в метре от Лекюийе, но ничего не замечает благодаря потрясающему проворству маленького человека. Лекюийе умудряется завязать этот узел одной рукой меньше чем за пять секунд. Веревка обмотана вокруг его запястья. Он возвращается к стеллажу, где находится его потенциальная жертва. Проходя мимо, он видит, что этот человек разговаривает с другим заключенным. Лекюийе проходит мимо, дальше расставлять книги. Он уже идет обратно, а тот тип все еще сидит, углубленный в чтение, а охранник только что скрылся за стеллажом.

Лекюийе разматывает веревку со своего левого запястья и высвобождает скользящую петлю. Два шага – и он уже стоит над своим врагом, а тот и не слышит, как он подходит. Лекюийе опускается на колени у него за спиной и одновременно набрасывает ему на шею петлю. Он сжимает ее изо всех сил, перекрывая жертве доступ воздуха и одновременно толкая его коленями. Заключенный сначала удивляется. А через секунду ему уже нечем дышать, через две секунды он хватается руками за горло, чтобы сорвать с себя веревку, через восемь – ноги перестают его слушаться и он не может подняться, через девять – колени Лекюийе, толкающего его вперед, не дают ему двигаться, через тридцать – трахея его переламывается и он умирает; через сорок – Лекюийе встает, весь красный, он тяжело дышит, глаза его сверкают безумным блеском. Ему все равно, поймают его или нет. Отдышавшись, он возвращается к своим коробкам и снова начинает складывать книги в стопки. Через минуту раздается свисток надзирателя.

– Всем собраться в угол, всем – месяц карцера.

Приезжают полицейские, открывают расследование.

– Но вы же знаете, как обстоит дело: если никто ничего не видел и не слышал, что тут можно сказать? Никаких следов нет, никаких улик нет – нелегко вести расследование!

Арно Лекюийе просыпается среди ночи, задыхаясь, мышцы его затекли, руки свело судорогой под одеялом. Ему еле удается отдышаться. Лишь минут через пятнадцать он вспоминает о том, что находится в своей спальне в Париже, не в тюремной библиотеке. Он с трудом встает и отправляется в ванную, сует голову под кран. Потом пьет, из-под того же крана, и вытирается. Открыв окно, он видит, что ровной стеной идет дождь. Три часа ночи, и погода за окном ему совершенно безразлична. Он долго стоит там, вдыхая холодный воздух и разглядывая облачко пара, образующееся при выдохе. Затем он закрывает окна, снова ложится в постель и засыпает, не боясь кошмаров. Нет ему дела до кошмаров.