Текст книги "Фокусник"

Автор книги: Жан-Марк Сувира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

4

Лекюийе предупредил своего шефа накануне. На следующий день, в половине десятого утра, ему предстоит явиться к судье по исполнению наказаний. Во Дворец правосудия он направился на метро. И это позволило ему вжиться в образ бедняги, обиженного жизнью. Его походка и осанка внушают скорее жалость, чем страх. Он доволен своим отражением в окнах вагона. В приемной Дворца правосудия он робко сжимает в правой руке повестку. Секретарша не глядя указывает ему, куда идти. И вот он сидит на скамье рядом с прочими условно-досрочно освобожденными, ожидающими встречи с судьей. В коридоре дежурят жандармы. Сгорбив плечи, Лекюийе безучастно рассматривает свои ботинки. Судья опаздывает уже на час, Лекюийе не проявляет ни малейшего нетерпения. «Люди, покорные своей судьбе, ведут себя именно так», – говорит он себе.

Он слышит свое имя. Поднимает глаза и видит обращающуюся к нему женщину, уже раздраженную тем, что не получила ответа с первого захода. Лекюийе встает, сжимая в руке повестку. Женщина разворачивается и жестом приглашает его следовать за собой. В коридоре, освещенном тусклыми неоновыми лампами, открыта одна из дверей, чтобы в него проникал свет снаружи. Женщина останавливается, пропуская Лекюийе вперед. Потом хлопает дверью. С внешней стороны двери болтается табличка: «Вход запрещен, идет слушание».

Лекюийе стоит в центре кабинета, доверху заваленного стопками папок с тесемками; на каждой значится номер и фамилия. Перед массивным письменным столом стоят два стула. За столом невзрачный нервный человек перебирает бумаги. Он бросает на Лекюийе мутный взгляд и прерывает свое занятие. Жестом приглашает столь же невзрачного маленького человека, оказавшегося перед ним, садиться. Тот, как будто извиняясь, присаживается на самый краешек. Глянув искоса, Лекюийе видит, что приведшая его женщина сидит теперь за монитором компьютера и ждет указаний от судьи.

Лекюийе присматривается к чиновнику. Беспокойное лицо, воспаленные глаза, вид неуравновешенный. Покрутив в руках досье, на титульной стороне которого Лекюийе разобрал свое имя, судья начинает свою речь, попеременно заглядывая в бумаги.

– Я вижу, вас освободили условно-досрочно за примерное поведение. Парижский суд приговорил вас к тюремному заключению за изнасилование в 1989 году.

Наконец он поднимает глаза на Лекюийе, и взгляд его говорит: «А вот сейчас повеселимся». Тем не менее Лекюийе позволяет себе обратить на своего собеседника вопросительный взор.

– У вас не было… э-э… проблем в тюрьме, вследствие того что вы… э-э… были осуждены за изнасилование?

Лекюийе отрицательно качает головой и добавляет:

– Другие арестанты со мной не разговаривали, и я с ними тоже не общался.

– Ладно. Однако в вашем досье указывается, что в начале срока вы подвергались сексуальной агрессии со стороны заключенных, отбывавших наказание в одной камере с вами.

Судья смотрит на Лекюийе и ждет ответа.

– Это было в начале моего пребывания в тюрьме, как вы и сказали. Я уже забыл об этом. Потом я сидел в камере один.

Лекюийе говорит все тише и понемногу начинает нервничать.

«Куда это он клонит, этот гад? Игру нужно вести осторожнее. Сосредоточься. Он хитрее, чем ты думал».

Судья продолжает листать дело с показной небрежностью.

– Похоже, вы человек не слишком открытый. Тюремные психиатры отмечают, что вы мало склонны к откровенности. Почему?

В голове Лекюийе мгновенно проносится: «Потому что если я открою вам, кто я такой, вы все тут же разбежитесь». Однако он только пожимает плечами, продолжая играть роль маленького человека, воплощение мировой скорби.

– Я никогда не умел о себе рассказывать. Это трудно.

Судья задает Лекюийе еще несколько относительно безобидных вопросов, тот испытывает облегчение, и ему удается взять себя в руки. Лекюийе разглядывает судью. Когда тот открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, слюна образует нечто вроде перемычки между его губами. Как бы выражая свое недовольство тем, что его собеседник умолк, он вопросительно смотрит на него. После несколько затянувшегося молчания судья начинает говорить более громко:

– Месье Лекюийе, я задал вам вопрос. Как у вас с работой?

Лекюийе, встряхнувшись, достает отчетную ведомость по зарплате за две недели и кладет ее на заваленный бумагами письменный стол.

– Вот, я работаю водопроводчиком и вполне доволен. Мой начальник считает, что у меня все хорошо получается.

Лекюийе знает, что теперь судья должен задать ему последний вопрос.

– Вы дважды в месяц приходите на прием к судебному психиатру. Можете ли вы показать мне свою карточку посещений?

Лекюийе хорошо отрепетированным неловким движением достает из кармана карточку. Судья проверяет, на месте ли положенные штампы, подтверждающие его визиты.

– Хорошо. Постарайтесь и впредь вести себя тихо. При малейшей выходке я снова отправлю вас в тюрьму. В ваших силах сделать все необходимое, чтобы избежать возвращения туда.

– Можете не сомневаться во мне. С меня достаточно тех лет, что провел там.

Выходя из кабинета судьи, Лекюийе обливается потом. У него такое впечатление, будто этот тип играл с ним в кошки-мышки, все время на что-то намекая. «Нужно быть сверхосторожным с этим слюнявым господином, иначе он тебя снова упрячет в тюрьму, и, закончив собирать свою коллекцию, ты ее больше не увидишь».

В метро он возвращается к тому месту, где оставил машину, не выходя из образа бедняги со сгорбленными плечами. «Это результат упражнений, а нужно, чтобы у меня все получалось рефлекторно». День движется медленно, досрочники слишком много болтают. Лекюийе же все это раздражает. Ему не терпится вернуться домой.

Маленький человек почти не спал. Он снова всю ночь просидел в вигваме со своей с коллекцией, поглаживая страницы и благодаря этому вновь воскрешая мгновения, прожитые много лет назад. Выходя из вигвама, Арно Лекюийе смотрит на часы. Половина седьмого. Пора отчаливать в кафе. Он отправляется в ванную, небрежно проводит по щекам электробритвой, смачивает водой лицо и волосы, затем тщательно вытирается полотенцем. Потом надевает куртку, заглядывает в список клиентов и, прежде чем выйти из дома, орошает себя несколькими каплями туалетной воды из флакона отца.

Выйдя из дому, он несколько секунд стоит на тротуаре в нерешительности, после чего направляется в сторону улицы Бют-о-Кай. Там он входит в уже известный ему бар и робко заказывает кофе. Постоянные посетители потягивают кальвадос, читая «Ле-Паризьен». Хозяин ставит перед ним маленькую чашечку с дымящимся напитком. Лекюийе берет продолговатый пакетик с сахаром, осторожно отрезает кончик и высыпает содержимое прямо в рот, после чего пьет кофе.

Половина девятого. Первый клиент – владелец цветочного магазина из пятнадцатого округа. Лекюийе трудится у него около часа, приводя в порядок систему стока воды. Упорный в своей работе, он не вступает в разговор с не в меру болтливым заказчиком. Работа окончена и оплачена. Спасибо и до свидания.

Лекюийе нравится, что на его машине нет никакой рекламы. Так он чувствует себя более неуязвимым при перемещениях по Парижу. Водит он всегда очень спокойно, тщательно соблюдая правила дорожного движения, стараясь не обращать на себя внимания, и постоянно находится в общем потоке. Он приезжает по второму адресу – назначено на десять часов, – но дверь заперта. Он несколько минут терпеливо ждет, затем возвращается к машине. Вызов в никуда. Лекюийе не знает, чем ему заполнить время, оставшееся до третьего заказа, назначенного на одиннадцать с чем-то. Он трогается, медленно едет по улице. Высматривает. Прочесывает взглядом тротуары справа и слева. Постепенно он начинает осознавать, что вышел на охоту. Хищный зверь, притаившийся в своей неприметной машине, он чувствует себя просто отлично: могущественным и невидимым.

Его пульс учащается, губы пересыхают. По тротуару идет ребенок. Один. Это мальчик лет десяти. По тому, как он себя ведет, видно, что ему скучно. Он пинает ногой крышечку от бутылки, потом теряет к ней интерес. А для Лекюийе ничего больше не существует в мире. Все стало призрачным, кроме маленького мальчика, чья фигура четко и обособленно выделяется на фоне окружающего пейзажа. Лекюийе удостоверяется в том, что ребенок действительно один. Никого из взрослых поблизости. Демоны овладевают им, он с удовольствием отдает бразды правления в их руки, хотя несколько раз подряд повторяет себе: «Слишком рано, слишком рано, ты еще не готов». Однако он предоставляет демонам свободу действий. Он не испытывает желания сражаться с ними, ему нравится их слушать. Он объезжает мальчика и паркуется в нескольких сотнях метров впереди. Лекюийе преобразился, он чувствует свою силу. «Все начинается снова», – говорит он про себя, улыбаясь. А ведь он не улыбался уже больше двенадцати лет. В последний раз это случилось, страшно сказать, во время нападения на бабульку. Когда Лекюийе улыбается, это означает лишь, что рот его растягивается вправо и влево. И все. Взгляд его при этом не меняется.

Эта тактика уже не раз доказывала свою эффективность. Лекюийе стоит, прислонившись к стене. Он уже убедился в том, что в кармане его брюк есть все, что ему нужно. Довольный своей собранностью, он достает монету и вертит ее в пальцах, время от времени заставляя ее исчезать. Результат не заставляет себя долго ждать. Заскучавший было мальчишка останавливается, чтобы посмотреть, что он там вытворяет. А Лекюийе продолжает вести себя так, будто он один, делает вид, что не замечает присутствия мальчика, тем временем подошедшего еще ближе. «Как рыба, заглотнувшая наживку, – замечает про себя Лекюийе. – Нужно будет ее вытащить, не сломав удочки». Он знает, что не утратил ловкости рук. Мальчик стоит перед ним. Их разделяют полметра. Охотник заманил дичь в свои сети. Его рука приближается к голове мальчика: тот, остолбеневший, пытается уяснить, каким образом исчезает монета. Лекюийе показывает ему обе руки ладонями кверху. Ничего нет!

– Как ты это делаешь, дядя?

Лекюийе снова слышит эту волшебную фразу.

– Монета лежит в кармане твоей рубашки, – произносит он.

Мальчик тут же сует туда руку и с восторгом достает монету.

– Здорово. Ты меня научишь?

«Ничего не меняется», – думает Лекюийе. Все те же, прежние фразы подстрекают его продолжать. Он отвечает совершенно машинально:

– Да, конечно, это легко.

Они вместе идут по бульвару. Демоны в голове Лекюийе поздравляют его с удачей. «Браво, так держать, продолжай, пусть тебя ничто не останавливает». Ободренный, Лекюийе двигается дальше, несмотря на некоторый страх, возбуждающий его до дрожи.

Сначала несколько вопросов, направленных на то, чтобы вызвать доверие мальчика: нужно улыбаться, разыгрывать из себя любезного месье.

– Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

– Меня зовут Жиль, мне десять. А тебя?

– Жерар. Ты сегодня в школу не идешь?

– По средам я никогда туда не хожу. А ты не знал, что сегодня среда?

– Я забыл. Дай мне руку, я тебе кое-что покажу.

Жиль с готовностью протягивает ему руку. Лекюийе берет монетку, кладет ее мальчику на ладонь.

– Сначала ты должен как следует почувствовать монету и научиться перемещать ее пальцами.

Мальчик пытается произвести эти манипуляции, но монета падает на землю. Лекюийе несколько раз показывает ему, что надо делать. Потом смотрит на часы. Остается не более двадцати минут. У него пересыхает в горле. Его желание так сильно, что он придумывает план на ходу. Он уже не может остановиться, однако нужно действовать как можно осторожнее. Он не ожидал, что все случится так быстро. На несколько секунд в голове его проясняется, и он понимает, что играет с огнем. Надо остановиться, ведь ничего не готово. Но он уже не может бороться с этим, не хочет. Нужно все сделать до конца. Будь что будет. Демоны рычат и подбадривают его. «Давай, парень, все идет хорошо!»

Пытаясь совладать с волнением и вести себя как можно естественней, он говорит:

– Жиль, мне нужно проверить электричество в подъезде вон того дома, справа. Если пойдешь со мной, я открою тебе секрет волшебной монетки.

– Нет, я не могу, мама мне сказала, что я не должен никуда ходить с незнакомыми людьми.

Нужно настоять на своем, но при этом не давить. И так спокойно, как он только может, хотя голос его слегка дрожит от волнения, Лекюийе произносит:

– Моя мама говорила мне то же самое. Но ведь ко мне это не относится. Ты меня знаешь, меня зовут Жерар. Кроме того, я ведь могу посвятить тебя в тайну исчезающей монетки. В школе все от зависти позеленеют.

«Неплохо, – оценили демоны, – но давай все-таки потихоньку, не форсируй события».

Ребенок разрывается на части между боязнью нарушить запрет и желанием научиться проделывать этот замечательный фокус.

– Хорошо, я согласен, но только давай побыстрее.

Лекюийе едва сдерживается, чтобы не взвыть от удовольствия.

– Можешь на меня положиться, я все делаю быстро.

«Держи себя в руках, держи себя в руках, – повторяет он, – ты почти у цели». «Ты выиграл», – шепчут демоны.

Лекюийе и мальчик проходят через массивный подъезд здания, потом следуют мимо дворика, где стоят мусорные баки на колесиках. Лекюийе бегло оглядывается по сторонам. Нет, слишком рискованно, слишком близко от улицы. Они оказываются в большом дворе. Внимание Лекюийе привлекает металлическая дверь с надписью: «Для велосипедов». За ней тянется анфилада помещений, где хранятся велосипеды и детские коляски. У стены навалена огромная гора тряпья и одеял, рядом стоит тележка из супермаркета, в ней – груда картонных коробок и всякого хлама. Сердце Лекюийе начинает сильно биться, кровь в висках пульсирует. Наконец-то этот долгожданный момент настал. Он чувствует, как его просто распирает от чувства всесилия.

Стараясь, чтобы голос не выдавал охватившего его волнения, он произносит:

– Неполадки с электричеством в одной из комнат. Я это улажу за две минуты.

Ему все труднее и труднее сдерживать охватывающее его возбуждение. По спине бегут мурашки. Ноги подкашиваются.

– Мне страшно, я хочу уйти, – начинает хныкать мальчик.

Лекюийе понимает, что нужно действовать быстрее. Он хватает ребенка за руку и тащит его в комнату, где стоят в ряд полуразобранные мопеды.

– Отпусти меня, мне больно, я хочу уйти.

Жиль плачет.

Лекюийе охватывает паника. «Ты слишком поспешил», – говорит он себе, зная, что пути назад нет. Он достает из кармана отвертку с очень тонкой ручкой и заточенным острием. Это его оружие-талисман, сработанное им уже после выхода из тюрьмы; прежняя осталась в животе того верзилы, на кухне.

Он берет отвертку за острие и дважды сильно ударяет мальчика рукояткой по голове, тот падает.

Демоны уже кричат: «Поторопись, опасно!»

Лекюийе тяжело дышит, так, словно пробежал пару километров. Он кладет ребенка животом вниз, повернув его лицом в сторону, разводит ему руки, прижимает ладони к полу, расставляет пальцы. Придавая ему позу жертвы ритуального убийства, он вспоминает, как проделывал то же самое с шестью другими. Картины подготовки к шести убийствам накладываются на происходящее. И уже трудно понять, где это происходит – во сне или в реальном мире. Перевозбужденный, вошедший в раж, он поднимается, чтобы полюбоваться на результаты своей работы. Внезапно сильная рука хватает его за шею сзади.

– Ты что это делаешь с мальцом?

Лекюийе едва сдерживается, чтобы не заорать. Его словно поразило ударом молнии. Вытаращив глаза, он широко раскрывает рот и хрипит, более не в состоянии дышать. Рука, сжимающая его горло, усиливает свою хватку. Его куда-то тащат; ощущение такое, будто затылок его зажали в тиски.

– А ну-ка иди сюда, я хочу разглядеть твое лицо на свету, – шепчет ему на ухо схвативший его человек.

Лекюийе, сжимая рукоять отвертки, изо всех сил пытается отбиться от огромного мужика, волосатого, грязного, в лохмотьях.

Лекюийе в ужасе. Хрипя и задыхаясь, он вонзает свою заточку снизу вверх в сердце противника: тот как будто ничего не почувствовал. Лекюийе, вытащив отвертку, пытается сбежать. Нападающий все еще удерживает маленького, по виду безумного, человека, уже ощущает сильную боль в сердце и осознает, что скоро умрет: как будто кто-то залезший к нему в грудную клетку пытается вырвать у него сердце. Его рука рефлекторно сжимает плечо убийцы и застывает, не выпуская из пальцев лоскут, вырванный из куртки Лекюийе. Тот же, объятый страхом, отскакивает к приоткрытой двери. Нападавший делает еще несколько шагов и падает прямо на стоящие рядом велосипеды. Лекюийе выбегает на улицу и тут же переходит на размеренный шаг, стараясь не привлекать к себе внимания.

«Снимай свою рваную куртку!» – подсказывают ему раздосадованные демоны. Он тут же ее сдергивает, сворачивает и сует под мышку. Ему безумно хочется реветь и бежать, словно некая всесильная рука толкает его в спину.

«Никаких резких движений: это может привлечь к тебе внимание; тогда кто-нибудь проследит за тобой и заметит твою машину», – предостерегает он себя, направляясь к своему автомобилю. Лекюийе старается держаться поближе к деревьям, надеясь, что никто его в таком случае не заметит. Люди всегда смотрят на середину тротуара и почти никогда – на его края. Добравшись до машины, он с трудом открывает ее – так сильно трясутся руки. Оказавшись внутри, он падает на сиденье и прерывисто дышит, широко открыв рот, словно только что чуть не утонул.

«Нужно уезжать отсюда. Спокойно, трогаться не резко». Он пристегивается, поворачивает ключ зажигания, включает левый поворотник, смотрит в зеркало заднего обзора – теперь можно отъехать от тротуара. И в этот момент появляется полицейский автомобиль. Паника. Но патруль следует дальше: проезжая в двадцати метрах от убийцы. Лекюийе трогается, сердце его стучит так, словно вот-вот разорвется. Мучительно переживая свой провал, он корчится на сиденье, закрывая рот рукой, сдерживая рыдания. У него есть четверть часа на то, чтобы успокоиться и доехать до места, указанного в третьем вызове. Не добившиеся своего демоны больше не осмеливаются с ним заговаривать.

Людовик Мистраль наконец-то завершил обустройство своего кабинета. Мысленно он сравнивает свое рабочее место с тем, что повидал у своих американских коллег, и улыбается. Сотрудники полиции в Нью-Йорке и Вашингтоне работают в помещениях в стиле хай-тэк, в их распоряжении имеются передовые информационные и телекоммуникационные системы. Кабинет, ныне занимаемый им, несомненно, перекрашивали год или два назад, но оборудование явно отстает от американского. Хорошенько поразмыслив, он понимает, что ему больше нравится работать в центре Парижа, в легендарном здании под номером тридцать шесть по набережной Орфевр, увековеченном Сименоном, нежели чем в здании из стекла и стали, без имени и прошлого. В этом он убеждался всякий раз, глядя на черно-белую фотографию Жоржа Сименона, курящего трубку, на фоне таблички с номером тридцать шесть, висящую на видном месте в кабинете директора Центрального управления полиции.

Хотя она и женщина, но не любит, когда ее называют директрисой, предпочитает обращение «мадам директор». Это обращение было установлено в служебной записке за номером один, сразу после ее назначения за подписью префекта. Он же первым и схлопотал внушение от госпожи Геран.

– Значит, теперь мы будем говорить «мадам директриса»? – предположил он слащаво, с хитрецой в глазах.

В ответ она широко улыбнулась и сказала:

– Я настаиваю на том, чтобы меня называли «мадам директор» – полагаю это не даст повода усомниться в моей гендерной принадлежности.

Мистраль развесил на стенах несколько фотографий, заказал комнатные растения и расставил на рабочем столе кое-какие дорогие ему личные вещи: в частности, совершенно замечательные часы, подаренные директором ФБР. Его раздумья прерывает телефонный звонок – сигнальная лампочка указывает на то, что с ним хочет поговорить начальник оперативного отдела.

– Людовик, ребята из первого патрульного дивизиона сейчас находятся на бульваре Мюра, в шестнадцатом округе, в связи с убийством клошара. Оно произошло на велосипедной парковке. Самое противное в том, что в соседнем подвальном помещении обнаружили мальчика в бессознательном. Пока больше ничего выяснить не удалось. Инспектор, побывавший на месте, составил отчет и передал его по телефону заместителю генерального прокурора, но тот считает, что криминалисты должны высказать свое мнение по этому поводу.

– Да, конечно, – соглашается Мистраль. – Я даже съезжу туда с дежурной группой, а то уже засиделся в кабинете. Кто у нас заместитель прокурора?

– Брюно Делатр. Довольно симпатичный молодой человек. Не забывай держать нас в курсе. Привет.

Мистраль заглядывает в лист дежурств и видит, что сегодня очередь Кальдрона. Короткий разговор по внутреннему телефону.

– Венсан, берите свою группу. Едем в шестнадцатый округ: убийство клошара, – но так как в этой истории замешан и ребенок, заместитель прокурора хочет, чтобы мы высказали свою точку зрения по поводу того, кому следует заняться этим делом: окружному отделению полиции или нам.

Кальдрон ведет машину, Мистраль сидит рядом, еще два автомобиля следуют за ними.

Никто не нарушает молчания. Наконец Кальдрон решает высказаться:

– Не люблю я, когда в такие дела замешаны дети. Нет ничего хуже.

– Да, но пока что жертва не ребенок, а некий бродяга, – замечает Мистраль. – Разберемся. Впрочем, я с вами согласен: преступления в отношении детей всегда задевают за живое.

– У вас есть дети? – интересуется Кальдрон.

– Два мальчика. Шести и девяти лет. А у вас?

– Нет. Мы прошли все возможные обследования. Судя по всему, дело во мне. Я консультировался со многими специалистами, но результата нет. Ничего не поделаешь. Моя жена стойко это перенесла. Поначалу я был очень подавлен, боялся, что наш союз не выдержит подобного испытания. В женщинах материнская жилка весьма сильна, нередко пары распадаются из-за невозможности иметь детей.

– Не пробовали усыновить ребенка?

Кальдрон печально улыбается:

– Конечно, пробовали. Проблема в том, что во Франции очень мало детей, подпадающих под категорию усыновляемых. Когда появляется такой малыш – на него уже тут же претендуют пятьдесят семей. Так что тут у нас тоже ничего не вышло.

– Я знаю людей, усыновивших детей из других стран, и они вроде довольны.

Кальдрон горько усмехнулся:

– Это мы тоже пробовали… Мы ездили в Бразилию, в Гватемалу, в Непал и во Вьетнам. Реальность такова, что там нужно заплатить целому ряду посредников, продажным адвокатам, специализирующимся в этом бизнесе. Ведь это бизнес. Они дорого берут с граждан стран Запада. В какой-то момент у нас возникло ощущение, что мы покупаем себе ребенка. В общем, мы отказались от этих планов и забросили свои попытки. Будем считать, что нам не суждено иметь детей.

Мистраль, понимая, что Кальдрон никак не может смириться с таким положением дел, решает не развивать эту тему и не рассказывать о своих двух ребятах и о том, как они вместе проводят время.

Кальдрон, помолчав несколько минут, поворачивается к Мистралю и добавляет с деланной иронией в голосе:

– И животных у нас тоже нет. Ни собаки, ни кошки, ни птички, ни даже золотых рыбок. Никого. С трудом представляю, как бы я возвращался домой вечером и говорил собачонке, как некоторые: «А вот и папа пришел!»

Мистраль, улыбнувшись, переводит разговор на другую тему.

– Обожаю Париж. Я в самом деле испытываю большую радость после возвращения из Америки.

– Да, но только сейчас в городе переполох в связи с прокладкой трамвайных линий и выделением полос для общественного транспорта. В сущности, какое счастье, что полицейские машины с мигалками имеют право по ней ездить.

Кальдрон время от времени смотрит в зеркало заднего обзора, чтобы удостовериться в том, что сопровождающие машины по-прежнему следуют за ними. И вот они прибывают на бульвар Мюра. Без проблем отыскивают нужный адрес. Указателем служат припаркованные в два ряда фургон «скорой помощи», машины окружной и муниципальной полиции, весьма заметно было здесь и присутствие патрульного дивизиона.

Было видно, что все они явно заждались Мистраля и Кальдрона. Их приветствует один из полицейских.

– Я провожу вас туда, где находится тело.

Мистраль уходит вместе с полицейским, а Кальдрон тем временем делает знак восьми приехавшим вместе с ним оперативникам оставаться в машинах. Мистраль, а за ним Кальдрон и их молодой коллега, лейтенант, проходят на велосипедную стоянку. Видя, что повсюду люди, а зона обнаружения трупа никак не обозначена, Мистраль понимает: шансов что-либо найти на месте преступления крайне мало. Полицейские в штатском осматривают тело клошара, лежащее навзничь на опрокинутых велосипедах, и что-то помечают у себя. Старший по наряду, два агента и человек в синем рабочем халате стоят на некотором отдалении. Присутствующих коротко представляют друг другу. Мистраль просит, чтоб его ввели в курс дела. Лейтенант поспешно достает блокнот, готовясь вести протокол.

– Кто обнаружил тело?

Человек в синем халате выходит вперед. Он нервно вертит в руках связку ключей. Мистраль машинально замечает, что карманы, видимо, служат ему для хранения инструментов. Прежде чем ответить, парень сует ключи в карман брюк, достает платок сомнительной чистоты и протирает им очки.

– Кто вы, месье? – спрашивает Мистраль.

– Жоао Фернандес. Я работаю вахтером при этих домах, – отвечает человек в халате со множеством карманов для хранения инструментов.

Мистраль взглядом просит его продолжать. Полицейский, стоящий на некотором отдалении, держит в руке лист бумаги.

– Я все записал, если хотите, я…

Мистраль не дает ему закончить фразу, жестом обрывая на полуслове.

– Не надо, месье Фернандес нам все расскажет.

Фернандес, явно ободряемый Мистралем, продолжает:

– Как я уже рассказал двум фликам… э-э… то есть полицейским, не хочу, чтобы вы сочли, что ответственность за это убийство лежит на мне. Это ведь убийство, да?

– А почему на вас?

– Потому что я позволял этому человеку здесь ночевать. Зимой холодно, он никому не мешал, даже не пил, а днем уходил просить милостыню – или я не знаю, что он там делал. По вечерам после обеда в какой-то благотворительной организации он ночевал тут, в углу. В эту суровую зиму он предпочитал оставаться здесь, а не отправляться в ночлежку.

Фернандес кивнул на гору тряпок и картона.

– Не волнуйтесь, ответственность за убийство – это совсем другое. Продолжайте.

По мимике Фернандеса стало понятно, что он более или менее успокоился.

– Он обитал здесь с конца ноября. Сказал мне, что его зовут Роже, и все. Его фамилии я не знаю. Если коротко, то этим утром примерно… – он смотрит на свои часы, – примерно без четверти одиннадцать я вошел в подсобку и увидел, что Роже лежит навзничь среди велосипедов. Я подумал, что ему плохо. Перевернул его, увидел, что он весь в крови, и понял, что он мертв. Я уже собирался бежать за подмогой, как вдруг услышал стоны, доносящиеся из соседнего помещения. Я бросился туда, в кармане у меня был фонарь: он у меня всегда с собой, ведь никогда не знаешь, что может случиться, да и лампочка может перегореть…

Мистраль деликатно вернул его в русло рассказа.

– Месье Фернандес, вы услышали стоны – и что?

– Э-э… да! Я посветил там своим фонарем и увидел ребенка, лежащего на полу, лицом вниз. Я тут же подошел поближе, осторожно его перевернул, чтобы посмотреть, не пырнули ли и его чем-нибудь, как Роже. Но нет, к счастью, нет! Я поднял его на руки, вышел во двор, отнес к себе в комнатку, вызвал Службу спасения и фликов… ой, пардон, полицию. Простите, просто «флик» – это ведь не ругательство, так все говорят, даже по телевизору.

– Нет, это не ругательство. Вы знакомы с этим ребенком?

– Я его уже видел в нашем квартале, но имени не знаю. Просто в лицо запомнил. В любом случае живет он не здесь, то есть не в наших домах.

Мистраль оборачивается к Кальдрону:

– Выясните у врача «скорой помощи», насколько серьезно пострадал мальчик, и попытайтесь с ним поговорить.

Мистраль просит старшего по наряду подойти поближе.

– Вы приехали первыми?

– Да. Мы патрулировали этот квартал, и тут получили наводку по рации. Через пять минут мы уже были на месте. Месье Фернандес нас ждал. «Скорая» прибыла одновременно с нами. Медики занялись парнишкой. А мы пошли в подсобку и увидели мертвого клошара, лежащего на спине, раскинувшись и на полу, и на опрокинутых велосипедах. И кругом полно крови. Мы ничего не трогали. Я сообщил по рации, что у нас труп. Мы следили за тем, чтобы место преступления оставалось в том виде, в каком мы его застали. А потом прибыли агенты из первого дивизиона окружной полиции.

Двое полицейских подтвердили сказанное. Ввиду того, что в этой истории был замешан мальчик и что явно не он убил клошара, они связались с оперативным отделом. К моменту прибытия бригады криминалистов они только начали устанавливать обстоятельства произошедшего.

Мистраль, полицейские и вахтер выходят из подсобки. Мистраль сразу отмечает, что Кальдрон очень бледен, на лице его написано смятение. Он подходит к Мистралю.

– У меня отвратительные новости. Фокусник вернулся.

– Фокусник? Это кто?

– Убийца детей. В конце восьмидесятых он за два года убил и изнасиловал шестерых мальчиков примерно десяти лет, еще двое чудом избежали этой участи.

Мистраль кивает в сторону машины «скорой помощи».

– Он ранен?

– Ничего серьезного. – Кальдрон пытается говорить спокойно. – Отделался двумя большими шишками. Его отвезут в больницу, чтобы сделать рентген. Он продиктовал нам свой адрес, это здесь, рядом. Я отправил одного из своих ребят за матерью. Парнишка рассказал, что ему встретился какой-то возникший словно ниоткуда тип по имени Жерар, показывавший фокусы с монеткой. Он пошел вместе с ним – тот собирался поменять лампочку. Когда мальчик вдруг испугался и закричал, тот тип его вырубил. Все это отлично согласуется с обстоятельствами убийств и попыток убийств, совершенных более двенадцати лет назад.

– Я вызову подкрепление, чтобы опросить соседей. Заместителю прокурора я скажу, что мы берем это дело себе. А потом мы поговорим подробнее об этом Фокуснике, – резюмировал Мистраль.

Пока Кальдрон молча ведет машину в направлении набережной Орфевр, Мистраль делает три звонка со своего мобильного. Первым делом он информирует Франсуазу Геран. Директор реагирует на его сообщение следующим образом:

– Я надеялась, что никогда больше не услышу о Фокуснике: это сущий кошмар, и вот теперь он начинается снова.

Второй звонок – в оперативный отдел. Сообщив всю необходимую информацию, Мистраль считает нужным добавить:

– Ну вот, теперь ты все знаешь, но нельзя, чтобы хоть что-то просочилось в прессу.

Третий звонок – заместителю прокурора. Тот в заключение разговора признается: