Текст книги "Уверенность в обмане (ЛП)"

Автор книги: Жан МакДональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Вглядываясь мне в лицо, она упирает руки в бока, прищурившись. Оливия всегда была красивой, с претензией на великолепность. Она высока и очень стройна. Ее фигуру портит только чуть выдающийся животик, который она всячески подчеркивает. Ее темно-каштановые волосы собраны в хвост на макушке, а из черных глаз сыпятся искры. В ней есть все, что отталкивает меня. По ее позе и ярко-желтому сарафану можно принять ее за резинового утенка.

– Неважно, – фыркает она. – И когда же ты собирался поведать мне об этой небольшой экскурсии, что вы запланировали?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – все отрицать – это лучшая защита человека.

Я закрываю за ней дверь и прохожу мимо нее в гостиную, удивляясь, почему пропустил через первые ворота.

– Не играй со мной в эти игры, Дрю, – черт, она меня раскусила. – Я знаю об этой поездке с Гэвином и Джаредом.

– Ну что ж, – я пожимаю плечами. – Тем лучше для тебя. Это все равно не объясняет твоего визита ко мне.

– Это более чем объясняет причину моего поступка. Я хочу знать, черт возьми, когда ты собирался сказать мне о своей поездке?

Я оборачиваюсь, разозленный, и направляюсь к ней. Я чувствую, как гнев разгорается на моем лице.

– Сейчас. Я говорю тебе об этом сейчас, – я иронизирую. – Я уезжаю со своим братом и другом в путешествие, и тут ничего не поделаешь.

– Друг, – кривится она. – Это шутка, – она выпрямляется во весь свой рост, оказавшись почти на одном уровне со мной. – Кроме того, что ты сошел с ума, ты еще и поглупел? Я беременна. Ты – отец, и в любой момент можешь понадобиться мне.

– И это также не дает тебе права распоряжаться моей жизнью. Я холостяк, и могу уходить и приходить когда захочу. Мне не нужно твое разрешение.

– Тогда скажи мне в лицо, почему нет?

– Сказать в твое лицо что?

Стоя с ней, нос к носу, я ничего не чувствую к этой женщине. Одно время я считал ее другом, но она изменилась. И это не очень-то маленькие изменения. Это было так, как будто в один день ее подменили. Из веселого, интересного человека она превратилась в холодную, расчетливую стерву.

– Что ты один. У тебя всегда найдется возможность напомнить мне, что мы больше не вместе.

Мой рот сжимается в тонкую линию, а зубы скрипят. Я стискиваю кулаки, пытаясь контролировать свой гнев.

– Это потому, что ты не можешь понять этого своей головой.

– Ты показал совершенно ясно, что ты чувствуешь, но это ведь не значит, что ты не передумаешь.

Я взмахиваю руками в воздухе.

– Я сдаюсь. Разговаривать с тобой все равно что с кирпичной стеной. А теперь, если это все, чего ты хотела, будь добра покинуть мой дом. Мне нужно упаковать вещи. Я уезжаю завтра. Да, и когда будешь уходить, убедись, что дверь за тобой закрылась.

Оливия ахает, ее глаза расширяются. Ее руки вмиг оказываются на выпирающем животе, и нежно его поглаживают.

– Как ты смеешь так разговаривать с матерью твоего будущего ребенка?

– Это еще неизвестно, – я хватаюсь за железные перила лестнице и бросаюсь вверх. Я должен упаковать чемодан, а она отнимает слишком много времени.

– Господи, ты не один раз напомнил мне про тест на отцовство. Мы говорили об этом уже. Это может быть опасно для ребенка, – вопит она.

Еще один ее довод. Она клянется, что ребенок мой. И я склонен ей поверить. Насколько я знаю, она была верна мне, как и ее намерения были довольно целеустремленными, но я дал обещание своему отцу провести тест на отцовство. А с моим опытом в области семейного права я склонен согласиться с тем, что это уместный ход.

Я вхожу в спальню и охаю при виде разбросанных вещей. Моя кровать превратилась в полигон разбросанных вещей. Обычно я не обращаю внимания, во что я одет, но теперь особый повод, и я должен продумать свой гардероб до мелочей.

– Ты слушаешь меня, Дрю? – кричит Оливия с лестницы.

Оливия врывается в мою спальню совершенно измотанная. Ее лицо покраснело, а губы сжаты в тонкую линию. Я закатываю глаза и начинаю подбирать себе одежду.

– Что ты хочешь, Оливия? Я думаю, что высказался предельно ясно. Ничего не изменится для тебя. Если тебе нечего больше добавить, я прошу тебя уйти.

– Куда ты поедешь? – спрашивает она.

Какая-то часть меня испытывает настоящее облегчение от того, что ей неизвестно, куда я направляюсь. Моя будущая невестка Морган могла слить ей информацию о моем пункте назначения. Моя будущая невестка единственная, кто может это сделать.

– Не твое дело.

– А что, если ты понадобишься мне?

Она берет футболку с кровати и протягивает ее мне. Я хотел взять эту рубашку с собой, но теперь раздумывал. Неодобрительно глянув на нее, я вырываю рубашку из ее рук и аккуратно складываю в чемодан.

– Позвонишь на мой телефон в офисе. Итан будет более чем счастлив, передать мне твое послание.

– Это полный бред! Я имею право знать, где ты находишься.

– С чего бы это? Кто дал тебе это право? – спрашиваю я, бросая мои «чактэйлоры» в сумку.

Оливия кидается к сумке, выхватывает ботинок и кидает его, целясь мне в голову.

– Я – мать твоего ребенка. Вот что дает мне это право.

Слава Богу, она оказывается плохим стрелком. Ботинок всего лишь просвистел мимо моего уха. Я шагаю к ней, мой пульс ускоряется, самообладание вновь покидает меня. Было ошибкой пропустить ее в мой дом. Я знал это в тот момент, когда открывал ворота. Но какая альтернатива у меня есть? Она не была нормальным, обычным человеком, она всего лишь копила свои обиды. Нет, она заявилась без предупреждения и начала свою войну. И это далеко не первый раз, когда она поступает подобным образом.

Несколько месяцев назад она вот также заявилась без предупреждения. В прошлый раз Маккензи звонила мне. Она была очень расстроена. Прежде, чем я успел выяснить причины расстройства Маккензи, она услышала голос Оливии и сделала совершенно ложные выводы. Ей понадобилось выпустить пар, и она не придумала ничего лучше, чем ночью поплавать в заливе. Это плаванье стоило ей здоровья, поскольку жуткая простуда свалила ее с ног. Я до сих пор виню себя. Я бы лучше послал Оливию подальше в тот вечер и позаботился бы о девушке, которая так необходима мне.

Я поднимаю ботинок с пола и кладу его в сумку снова.

– Никогда больше не смей что-нибудь кидать в меня, – ору я.

Карие глаза Оливии полыхают от злости. Она надувает нижнюю губу, подходит к кровати и хватает мой чемодан.

– Не смей, – предупреждаю я ее.

– А что ты сделаешь? Ударишь меня? Иди же, ударь меня.

Я в ужасе отступил.

– Что, блять, с тобой?

– Ты! – орет она, сбрасывая мой чемодан с кровати. – Черт возьми, Дрю! Я беременна, и ты затрахал меня уже со своим ребенком!

– Да что ты говоришь! – требую я. – Я не ходил на каждый прием к врачу? Я не обеспечивал все твои капризы материально, даже если ты до сих пор не удосужилась пройти тест на отцовство? – самообладание испаряется. Я могу чувствовать, как пульс колотится в висках. Я видел моего отца в моменты гнева много раз, чтобы не понимать, что за этим последует. Мои брови сходятся в глубокую линию, а жилка бешено пульсирует на шее. – Ах, я не бросил все в своей жизни, чтобы быть только с тобой и с ребенком? Я сделал все это, и буду продолжать делать. Но, Оливия, это не дает тебе права врываться в мой дом и вести себя, как ненормальная стерва.

Тишина в ответ на мои слова становится оглушающей, и злой мудак внутри меня только сильнее сжимает кулаки.

– Финансовая помощь, – говорит она. – Да, это все, что ты даешь мне. Но пока ты еще не позволил жить в твоем доме вместе с тобой. Ты даже не приготовил комнату для ребенка.

Я в отчаянии всплескиваю руками.

– Ты хочешь устроить в моем доме детский сад? Отлично! Я займусь этим, когда приеду, если это позволит мне наконец-то отвязаться от тебя.

– Отвязаться от меня? Хрен тебе, Дрю! Мне не нужны твои подачки!

– Да я ни хрена тогда не понимаю! – ору я. – Какого хрена ты тогда хочешь?

– Где твое сострадание?

– Я показываю тебе сострадание каждый чертов день. Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы ты, наконец, была счастлива.

– Ты обращаешься со мной, как будто я инвестиция. Я знаю, на что это похоже, когда действительно о ком-то заботятся, а ты относишься ко мне... Я не желаю начинать, чтобы выразить твое отношение. Ты когда-то любил меня. И после того, как ребенок родится, ты снова полюбишь меня.

Направив палец ей в лицо, я подчеркнул еще раз.

– Я никогда не любил тебя! Я не люблю тебя сейчас! И я никогда не полюблю тебя в будущем!

Оливия подходит, хватает меня за плечи и прижимается к моим губам. Я пытаюсь оттолкнуть ее, но ее губы врезались в мои. Меня накрывает тошнота, когда она языком пытается проникнуть в мой рот. Я рвусь прочь, оставляя между нами, как можно большее расстояния. Моя рука взлетает к губам, инстинктивно оттирая ее вкус с губ. Нет слов, чтобы передать степень отвращения к ней в этот момент.

– Ты не можешь заявить мне, что ничего не чувствовал тогда! – она рыдает, тушь черными потеками размазывается по лицу. – Ты чувствовал ЭТО! Я знаю, ты чувствовал!

– Я ничего не чувствовал! – сплевываю я. – Никогда не делай этого больше!

– Дрю, пожалуйста.

– Пожалуйста, что? Я повторюсь. Мне надоело ходить вокруг да около с тобой. Позволь мне сказать тебе еще раз как можно четче, чтобы до тебя, наконец, дошло. Мы. Не. Пара. Мы никогда ею не станем. Теперь до тебя дошло?

– Хорошо. Но ты можешь хотя бы относиться ко мне, как к матери твоего ребенка, а не как к финансовой ответственности.

– После того, как ты пройдешь тест на отцовство!

– Относись ко мне, как к человеку!

Разочарованный, я сцепил пальцы за головой.

– Я не могу выиграть без потерь здесь, – я направляюсь к французским дверям, распахиваю их и выхожу на балкон. Теплый ветерок с залива врывается в мою комнату, согревая приятным теплом и без того разгоряченную кожу. Дождь уже закончился днем раньше, оставив воздух жарким и душным. Я вздыхаю, глядя на берег. Мягкие волны накатывают на пляж. Безоблачное небо напоминает мне, что дождь закончился до прихода луны, чтобы скрасить ночь.

– Чего же ты хочешь от меня? – спрашиваю я.

– Я хочу, чтобы обращался со мной, как будто ты заботишься обо мне. Не прикасался ко мне. Ты будешь разговаривать со мной, если я заставлю тебя. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что ты ненавидишь меня и ребенка!

Повернувшись спиной к Оливии, я опускаю голову и вздыхаю. Не то, чтобы я не признавал этого, но о ней я забочусь только из-за ребенка. Она мое проклятие. Я не доверяю ей, и уж конечно, не люблю. У нас общего только и есть, что ребенок и Маккензи, и, на мой взгляд, все должно так и остаться. Но то, что я не чувствую связи с ребенком, рвет мне душу в клочья. Какая сволочь не чувствует связи со своим ребенком? Я люблю ребенка. Я не хочу ничего из того, что происходит, но у меня нет никакого желания оставаться рядом с Оливией каждый раз, как ее тошнит. И я слишком хорошо знаю это чувство тоски. Время и расстояние не убило моей памяти. Алкоголь только отупляет мой мозг. Как я ни пытаюсь найти выход, единственно верным кажется, мне убить эту связь с Оливией.

– Я не ненавижу ребенка.

– Но ты ненавидишь меня.

Я вздыхаю. Я ничего не могу сказать на это. Я ничего не чувствую к ней из того, что она хочет. Соленый ветерок обдувает мое лицо, я закрываю глаза, привалившись к двери.

– Ты ненавидишь меня, – повторяет она. Мои глаза раскрываются, и я оглядываюсь. Плечи Оливии поникли. Она вытирает черные потоки, которые размазались по ее угловатому лицу. Какая-то часть моего сердца разрывается при виде ее слез. Я не такой уж бесчувственный ублюдок, чтобы не переживать при виде ее слез. Даже слез той, что разрушила мою жизнь.

– Вот почему ты продолжаешь твердить об этом проклятом тесте на отцовство!

Переступив через порог и ворох одежды, я усаживаюсь на пол, опершись спиной о кровать.

– Это не потому, что я ненавижу тебя, – оттолкнув груду одежды, я хлопаю по полу, предлагая присесть рядом с собой. Оливия, в конце концов, присаживается. Я складываю руки на ее крошечном животе и говорю:

– Это из-за моей работы. Ты должна понять. Я каждый день такое вижу. Я все лишь пытаюсь защитить нас обоих.

– Но тест может быть опасным для ребенка!

– Морган сказала мне, что тест не является инвазивным. И ты достаточно хорошо себя чувствуешь, так что это не повредит ребенку.

– Почему ты просто не можешь поверить, что я говорю правду? Я настолько ужасна, что ты хочешь избавиться от меня? Даже лучшая подруга бросила меня в такой ситуации, – сопит Оливия, вытирая глаза.

Наклонившись вперед, я размещаю голову на коленях, опираясь на мои руки. Не только от нее одной Маккензи отказалась. Это правда, что я хочу вернуть Микки обратно, это все, о чем я могу думать, но мне очень тяжело. Так же тяжело, как и Оливии. Может быть, даже больше.

– Это не так.

Звуки залива заполняют тишину между нами. Я наклоняю голову, поймав взгляд Оливии, смотрящий сквозь меня.

– Тогда что?

Я сглатываю слюну.

– Ты разговаривала с моими родителями по поводу свадьбы, так что это не должно стать для тебя сюрпризом. Мой отец также будет требовать тест на отцовство.

– Твой отец?

– У нас есть определенная репутация, которую мы стараемся поддерживать. Ты знаешь, что мужчины семейства Вайзов не должны ее испортить. Хотя мы очень много шутим на тему поведения каждого члена семьи в прошлом.

– Но какое отношение развод имеет к нам?

– Речь идет о репутации, Оливия. Как ты думаешь, что мой отец представляет себе, видя меня холостого, но у которого есть женщина, носящая его ребенка?

– Ты взрослый человек, – говорит Оливия.

– Да, с семьей с положением и деньгами. Мой отец – традиционалист. Возраст не имеет значения. Все должно быть правильно.

– Ты говоришь так, как герой одной из глупых книг Кенз, которые она всегда читала.

Я хмыкаю, кивая.

– Да. Мой отец все еще живет в каменном веке, но, как я уже сказал, тест нужен не только ему. Я тоже хочу, чтобы ты сделала тест, по крайней мере, для меня тест станет доказательством того, что я был настолько глуп, чтобы спать с кем-то, когда любил совершенно другую.

Оливия открывает рот и щелкает зубами. Минуту она подбирается к вопросу.

– А если я сделаю этот тест, ты станешь относиться ко мне как к кому-то важному? – спрашивает она, наконец.

Я выпрямляюсь, заняв позицию лицом к ней. Это очень тяжело для меня, пообещать ей такое.

– Я обещаю.

– Хорошо. Мы проведем этот тест, когда ты вернешься из Бостона.

– Спасибо, – выдыхаю я с облегчением.

Небольшая улыбка появляется на губах Оливии.

– Ну а теперь позволь мне помочь тебе уложить вещи. Я не могу смириться с мыслью, что ты возьмешь половину этого дерьма с собой в Лас-Вегас, что носишь здесь.

– Что заставляет тебя думать, что я поеду в Вегас?

Она пожала плечами.

– Это единственное логическое объяснение. Где же еще отдыхать юристу? – Оливия встает, поднимая мой чемодан с пола.

– Я помогу тебе, – говорю я, пытаясь помочь ей. Иногда незнание – это блаженство. И я могу позволить ей оставаться в неведении так долго, как это необходимо.

Глава 5

– Серьезно? – Джаред кладет руку мне на плечо. – Резиновая утка?

– Я серьезно. Она была в ярко-желтом сарафане, когда пришла и переваливалась так, как будто она уже на девятом месяце беременности, – утрирую я.

– Скажи же, ты крякал ее? – ржет Гэвин. Он прислонился к стойке, разминая пальцы. Терпение не относилось к числу добродетелей Гэвина и, пока мы берем машину в аренду, он ворчит, что в лучшем случае мы получим ее к Рождеству.

– Я было хотел, но воздержался. Она приперлась уже раздраженной. Не стоило подливать масла в огонь.

– Вот ваши ключи, мистер Вайз, – говорит молодой клерк. Он бросает ключи мне на ладонь. – Приятного пребывания в Амарилло.

– Спасибо, – я хватаюсь за ручку чемодана, кивая в сторону двери. – Ну, ребята, вы готовы?

– Вроде как, – отвечает Гэвин, рассерженно выдыхая.

Джаред все еще кудахчет насчет моей ночи с Оливией. Ни для кого не секрет, что Джаред и Оливия никогда не любили друг друга. Некоторые люди сказали бы, что у них отношения «любовь-ненависть». Они любят ненавидеть друг друга.

Я разворачиваюсь на каблуках, таща за собой багаж, Джаред и Гэвин следуют за мной. За спиной я слышу, как Джаред что-то пытается втолковать Гэвину, но в ответ раздался лишь хохот.

– Что смешного, – спрашиваю я, толкая стеклянную дверь выхода на стоянку автомобилей.

Гэвин и Джаред выходят следом за мной.

– Джаред просто нарисовал карикатуру на Оливию... О, Боже. Что это за запах? – восклицает он.

Я пытаюсь закрыть нос и рот рукой, чтобы поменьше вдыхать это отвратительное зловоние.

– Я не знаю, но, возможно, кто-то просто насрал на все Амарилло разом.

– Добро пожаловать в американский туалет, – шутит Джаред, внешне спокойно перенося невыносимую вонь.

– Ни хрена! – закипает Гэвин.

– Дерьмо, – добавляет Джаред через носовой платок на лице.

– Здесь всегда так пахнет? – я зажимаю нос и иду за Гэвином и Джаредом к арендованному автомобилю. Первый раз, когда клерк сказал, что фирма разорилась, я не поверил. Мне показалось, они шутят, когда большой автомобиль на стоянке оказался «Бьюиком Ла Кросс». Хотя, что ж это я, это ведь Техас, в конце концов. Где были их монстры «джипы»? Когда до меня дошло, что продавцы серьезны, я нехотя взял машину.

– Я не думаю, что всегда. Если я правильно помню, Маккензи однажды рассказывала мне про Херефорд, купающийся в деньгах.

Гэвин наклоняюсь к Джареду, его брови сходятся на переносице, а нос морщится.

– Что, черт возьми, за Херефорде?

Джаред качает головой.

– Не Херефорде. Херефорд. Как город южнее Амарилло. Я же рассказывал тебе, что это страна крупного рогатого скота. Чем же еще здесь должно пахнуть? Цветами? – сарказм так и капает с языка Джареда.

– Нет. Но все же я не ожидал, что будет вонять лошадиным дерьмом, – возражает Гэвин.

– Это коровье дерьмо, – поправляет Джаред. – И, по мнению этих людей, это запах денег.

– Я знаю, что деньги пахнут. Но что пахнут так дерьмово... – качает головой Гэвин.

Джаред глядит через плечо на меня, улыбаясь немного грустно.

– Теперь ты меня понимаешь...

Даже после всего, что произошло в понедельник, я все еще не доверяю Джареду, но он весьма забавный. Для меня очень тяжело довериться ему, потому что я знаю о его любви к Маккензи. Он может быть благородным, но даже благородные люди спотыкаются и падают.

Сильный порыв ветра кружится вокруг нас, принеся с собой волну жара и тошнотворный запах смрада. Жаркое июньское солнце палит с безоблачного неба, здесь больше солнца, чем я видел за всю свою жизнь. Кажется, оно единственное существо в бледно-голубом небе. Капли пота выступают на моей коже. Я смахиваю их со лба прежде, чем они попадают мне на глаза. Трое мужчин бросаются к машине, борясь с ветром, который, кажется, решает свалить нас на землю.

– Просто тогда я думал, что запах не может быть хуже, – ворчу я, вертя брелок в руках.

Багажник распахивается. Гэвин бежит к багажнику, бросает свой чемодан куда попало, и несется к передней дверце седана, крича, как ребенок, что переднее сиденье займет он.

– Чур, я впереди!

Джаред и я смеемся над выходкой моего брата.

– На самом деле здесь бывает еще жарче, – начинает Джаред, загружая свой чемодан в багажник. – Сейчас не так жарко по сравнению с тем, как было, когда я находился здесь последний раз. Ветер очень сильный на этой территории.

Я снимаю сумки с плеча и размещаю их в багажнике машины. Туда же добавляю чемодан. По пути к водительской дверце, я останавливаюсь и смотрю в сторону шоссе. Ветер продолжает дико дуть, и запах скота затуманивает воздух, я не могу игнорировать запах, но просто очарован этим местом. Это дом Маккензи. Это место, где она выросла. Секреты хранятся в глубинах равнины, суровый край ждет меня, чтобы раскрыть эти тайны. Нечто волшебное есть в Амарилло. Он несет определенную красоту. Или, может быть, это ностальгия. В любом случае, я чувствую магию даже в садистских порывах ветра.

– С тобой все хорошо, Дрю? – уточняет Джаред.

Я прислоняюсь к верхней части седана. Металл горячий и обжигает мне кожу.

– Да. Я пытаюсь представить себе Микки, живущей здесь. Вода, пляж – это все часть ее. Это место плоское и пыльное, и, хотя мой разум говорит мне, что ей это не подходит, мое сердце возражает, что это такая же часть ее, как и белые пески Флориды.

Маленькая улыбка расцветает на губах Джареда.

– Весьма поэтично, дорогой друг, но очень понятно.

Я осторожно открываю дверцу автомобиля, силясь удержать ее открытой под непрекращающимися порывами ветра. Запрыгнув внутрь салона, я еле успеваю втащить ноги, как дверца захлопывается. Сиденье располагается так близко к рулю, что мои колени упираются мне в уши. Сидение просаживается под моим весом, и запах в салоне ничуть не лучше, чем запах снаружи.

Я шарю вокруг, хлопая между рулевым колесом и ногами, пытаясь обнаружить ручку для отката сидения назад, но ничего не обнаруживаю.

– Какого черта? – ворчу я. – Такое чувство, будто последним на этой машине ездил человек самого маленького роста.

Едва сдерживаемое шипение прорывается из глоток сзади и рядом со мной. Я кошу глаза в сторону Гэвина и Джареда, чтобы увидеть, как оба наблюдают за моими попытками. Чертовы придурки! Меня разыграли! И эти двое еще думают, что они очень забавные.

– Какого черта! – кричу я.

Гэвин сгибается в приступе смеха.

– Ты должен посмотреть на себя со стороны сейчас, – гогот Джареда перекрывает хохот Гэвина.

Нащупав, наконец, ручку, я регулирую сиденье под свои ноги.

– Черт бы побрал вас обоих.

Смех раздается сразу с двух сидений. Они еще не в курсе, но они сейчас развязали войну. Это я – мастак прикалываться, и им не одолеть меня.

– Пристегните ремни, – прошу я, вставляя ключ и заводя машину.

– Эй, – возмущается Гэвин. – А куда подевались все ковбои? Я даже не увидел пары орехов, дерьмо собачье, и ковбойские шляпы, ведь я только что вылез из самолета.

Я ловлю взгляд Джареда в зеркале заднего вида. Он все еще робеет.

– Дай ему время. Поверь мне на слово, ты не останешься разочарованным, – он снимает бейсболку с головы, и его косматые светлые волосы свободно рассыпаются. Он прижимается головой к стеклу, во все глаза, рассматривая простирающиеся вокруг холмы Западного Техаса.

Требуются немалые усилия, чтобы удержать машину под порывами ветра. Как и раньше, сухая ровная земля простирается насколько хватает взгляда, иногда разбавленная пятнистыми зданиями. Мы сворачиваем на шоссе номер сорок, и цивилизация появляется перед нами. Отели и предприятия тянутся вдоль всего шоссе. Массивные грузовики проносятся мимо нас. Какая бы ни сопровождала нас необжитая территория, она быстро превращается в процветающий город.

Гэвин указывает направо, и мы видим длинное желтое здание. Напротив, огромная белая вывеска синими буквами кричит: «Большой техасец».

– Вау, мужики! Мы наконец-то приехали.

– Я видел парня, заказавшего семьдесят два стейка на ужин, – бормочет Джаред.

– Нет ничего такого, что я хотел бы повторить, – отвечаю я.

Я слышал о «Большом Техасце» раньше. Его рекламировали по каналу Трэвел или что-то в этом роде. Они запустили рекламу, что, если человек съест семьдесят два стейка с гарниром за час, обед будет бесплатным. Я не могу представить никого, кто бы настолько проголодался.

– Я мог бы сделать это, – хвастается Гэвин.

Я протягиваю руку и глажу его по животу.

– Да, большой брат, что-то спал твой животик. Я бы поставил на тебя.

Гэвин шлепает меня по руке.

– Но-но, очень смешно! Не умничай! – он делает паузу, ожидая от меня ответа. Я могу видеть его лицо краем глаза и знаю, чего он ждет. Но у меня нет никакого желания подыгрывать ему.

Несколько минут спустя я учтиво интересуюсь:

– Что?

– Ой, да ладно! Ты знаешь, чего я жду.

– Чего ты ждешь?

– Ты знаешь!

Я пожимаю правым плечом.

– Понятия не имею, о чем ты толкуешь.

– Да скажи же ты ему уже, тогда он, наконец, заткнется, – молит Джаред.

Я хохочу, запрокидывая голову назад.

– Ну, нет. Это слишком большое удовольствие. Я чуть дольше помучаю его.

– Скажи же это, или я клянусь, что твоя первая встреча с Маккензи станет самой неловкой, – грозит Гэвин.

– Ты не посмеешь!

– Хочешь проверить?

В том-то и проблема. И это означает войну. Я готов принять ставку и либо согласиться с планами Гэвина, чтобы он приоткрыл некоторые нелицеприятные тайны моего прошлого Маккензи, или мне нужно дать ему то, чего он хочет. Выбор был за мной. Я ненавижу проигрывать, особенно Гэвину, но, чтобы сохранить лицо, я решаю пока дать ему то, чего он хочет.

– Отлично, – восклицаю я. – Это лучше, чем быть тупым.

– Наконец-то, – Гэвин скрещивает руки на груди и смотрит в окно. Намек на удовлетворение скользит по его губам.

Дальше мы едем в тишине, и только голос GPRS-навигатора озвучивает путь следования к конторе «Эванс Бодиворкс». Тишина приятная. Она дает мне шанс подумать над тем, что произойдет дальше. Я нахожусь всего в нескольких шагах от Маккензи, но я так и не придумал, что скажу ей при встрече.

– Ты нервничаешь? – спрашивает Гэвин, всякое шутовство исчезает из его голоса.

– Немного, – полное преуменьшение моих чувств.

– Не нервничай, – говорит Джаред на полтона ниже, – как я сказал ей, вы двое созданы друг для друга и судьба должна вновь соединить вас.

Гэвин толкает меня локтем. Я киваю ему, без слов понимая своего брата. Джаред был неплохим парнем. Он просто полюбил ту же девушку, что и я, но только мне она ответила взаимностью.

– Спасибо, Джаред, – отвечаю я, ловя в зеркале заднего вида его встревоженный взгляд.

Мы сворачиваем на парковку возле «Эванс Бодиворкс» и паркуемся прямо напротив здания. Слева от коричневого здания из металла я замечаю припаркованный «Приус» Микки, следующим стоит старый грузовичок «Форд», потом идет дизельный белого цвета «Чеви Дюрамакс». Карликовый грузовичок, экологически чистое транспортное средство Микки с его шести дюймовым люфтом и тридцати пяти дюймовой шиной. Грязь и внутри колес, и кузов весь забрызган. Это выглядит как будто он только что вернулся с полевых работ.

За воротами парковка пустует. Здесь только две машины, припаркованные внутри рабочих отсеков гаража и мужчины в темно-голубой спецовке, обслуживающие их. Я глубоко вздыхаю, выбираясь из машины. Все три дверцы захлопываются одновременно. Ветер тотчас подхватывает меня и несет прямо к двери.

С каждым шагом я чувствую, как все сильнее бьется мое сердце. Просто за этой дверью Маккензи. Сейчас, стоя на этом месте, я теряюсь. Два месяца никаких контактов. Два месяца вдали от нее. Два месяца я люблю ее и тут же ненавижу, я могу сразу и целовать ее, и орать на нее. Эти два месяца вот-вот должны подойти к концу. Я чувствую себя сейчас стоящим на краю пропасти, и я собираюсь шагнуть в нее, хотя разум и сердце ведут непрерывную борьбу. Ведь она та, что ушла от меня. Никак не наоборот.

Я тянусь к металлической ручке двери, и меня останавливает рука, сжимая мое плечо.

Это Джаред. Его лицо серьезное.

– Она этого достойна, – завершает он мою борьбу с самим собой.

Я киваю, тихонько выдыхая.

– Я знаю.

– Младший брат, я наблюдал за тобой, когда ты очаровывал людей в судейских мантиях. У тебя получится и здесь. Она любит тебя. Ты любишь ее. Остальное получится само собой.

Я облизываю пересохшие губы, дегустируя фильм «Техасская грязь» на своей коже.

– Я сделаю это.

– Просто пообещай мне, – лицо Джареда напоминает маску. – Пообещай мне, что ты будешь вести себя по-человечески, чтобы не случилось там.

– Что это значит? – требую я.

– Ты имеешь склонность... ну... – его глаза закатываться к небу, он силится подобрать правильные слова. – Переусердствовать, что ли, когда дело касается ее. Я знаю, ты любишь ее, но прошло уже два месяца. Подходи к делу постепенно. Вот что я хотел сказать.

Моей первой реакцией становится желание врезать Джареду, но потом я прислушиваюсь к его доводам. Итак, я бы взял их с собой, чтобы сдерживать моего Неандертальца под контролем, если бы мог. – Я обещаю.

– Мы здесь, рядом с тобой. Она очень много значит и для нас тоже.

Я хмурюсь, задумавшись.

– Гэвин, ты едва ее знаешь.

Игривый Гэвин исчезает в мгновение ока. Брат, с которым я рос, появляется вновь. Он, тот, кто защищал меня от приступов гнева моего отца, говорит мне:

– Я не знаком с ней. Но я знаком с тобой. Потому что, если она важна для тебя, она важна и для меня.

– Спасибо, – выдыхаю я. Гэвин улыбается, слегка наклонив голову. Он открывает дверь, придержав ее для меня и Джареда. – Здесь ничего нет.

Глава 6

Внутри «Эванс Бодиворкс» вонь от скота разбавляет запах резиновых шин и затхлость. Низкий потолок, потеки, спускающиеся с него на старенький кафель на полу. Полки, выстроившиеся вдоль стен. Напротив главного входа стоит прилавок с сиротливо притулившимся на нем кассовым аппаратом. Это идеальная структура для небольшого магазина «Mom & Pop». Я думаю, что подобное заведение принесет Биллу полмиллиона в год, что для такой дыры не так уж и плохо.

Входя внутрь, я испытываю лишь томительное ожидание. Первой, кого я вижу, оказывается Маккензи, склонившаяся над буфером для обмена денег. Мой взгляд медленно скользит по ее фигуре, впитывая все ее восхитительные округлости. Мои пальцы дергаются, желая прикоснуться к ее мягким, белокурым прядям, рассыпавшимся по плечам. Она трет кончик носа подушечкой большого пальца, привлекая внимание к своим очаровательным губкам и длинной стройной шейке.

Маккензи отбрасывает назад прядь белокурых волос, открывая взору мягкие полушария ее груди, видневшейся в треугольном вырезе ее рубашки. Я облизываюсь, глядя на мягкие полушария, останавливаюсь на изогнутых бедрах. За этим прилавком находится пара самых длинных ножек в мире. У Микки рост около пяти футов, и ножки примерно два из них. Я вспомнил, как они обвивались вокруг меня, когда я двигался внутри нее, приводя нас обоих к новым вершинам наслаждения. Негромкий стон вырывается изо рта. Я поворачиваюсь проследить, не услышали ли чего-нибудь Гэвин и Джаред, но они слишком заняты собственными наблюдениями.

Высокий, с платиновыми светлыми волосами, парень подходит к ней, смазка размазалась по его щеке. Ему вероятно не больше тридцати пяти лет, но его огромные размеры делают его старше. Его бочкообразная грудь выделяется даже сквозь темно-синюю рубашку. Он смотрит поверх ее плеча. Смешинки пляшут в уголках его глаз.

– Ну, что делаешь? – спрашивает он.

Она стоит, чуть сгорбившись вперед, равнодушная к его присутствию.

– Инвентаризация.

Толстые руки спиралью обвиваются вокруг нее, выхватывая буфер обмена.

– Эй, отдай сейчас же, – гневно кричит Маккензи, она бросает ручку на прилавок и подпрыгивает вверх, пытаясь дотянуться до своих вещей.

Этот зверюга смеётся, держа руку на весу, глядя на бесплодные попытки маленькой Маккензи дотянуться до своих вещей. Этот парень просто огромный. Нельзя сказать наверняка, каков его рост. Одно очевидно: он выше и сильнее меня.