Текст книги "Столетняя война"

Автор книги: Жан Фавье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 50 страниц)

Иоанну Доброму пришлось туда ехать левым берегом Соны и Роны по единственной причине, что там была имперская земля. Земли королевства были недостаточно безопасны. Другой король, может быть, задумался бы над этим характерным фактом и пересмотрел свои приоритеты.

Король перезимовал в Вильнев-лез-Авиньон – то есть на земле королевства, на правом берегу, напротив папского города, – демонстрируя хорошие манеры и тратя время на напрасные переговоры. Весной туда в поисках помощи прибыл король Кипра Пьер де Лузиньян. Иоанн Добрый с радостью его встретил.

Они очень много говорили о крестовом походе. В великую пятницу французский король был назначен его предводителем. Потом он в изобилии запасся каноническими привилегиями и индульгенциями и вернулся в Париж. Затем к нему приехал и Лузиньян. Того опять же встретили с запоминающимися почестями.

Нельзя даже сказать, чтобы перспективы крестового похода дали возможность собирать десятину, что было бы выгодно для королевской казны. Урбан V знал о крайней бедности клириков. Доходы архиепископа упали точно так же, как и доходы самого скромного сельского капеллана. Папа прежде был аббатом монастыря Сен-Виктор в Марселе и не забыл, в какое расстройство пришли его приораты. 27 февраля 1363 г. он даровал церковным бенефициям большей части Северной Франции паушальное снижение тарифа, по которому рассчитывалась сумма десятины. В то время как Иоанн Добрый просил о десятине, папа отменил обложение тридцатиной, которое ввел его предшественник.

Когда наконец король Франции окончательно решился отправиться в Святую Землю, Урбан V разрешил ему ввести десятину на шесть лет. Но ее следовало взимать по уменьшенному тарифу. И папа уточнил, что ее сбор будет возложен на епископов: они будут следить за ее использованием. Король попал в собственную ловушку. Крестовый поход не принес ему ни су.

Уполномоченные Плантагенета мало-помалу вступали во владение переданными территориями. По неясным причинам операция передачи началась только в августе 1361 г., то есть с большим опозданием. Возможно, просто-напросто понадобилось несколько месяцев на подготовку документации. Осенью многие вассалы уже принесли оммаж своему новому господину, и многие города уже дали клятву верности. Чиновники французского короля без колебаний отдавали ключи от ворот и сундуков, податные списки, домениальные документы. Приказ об этом был дан в январе сенешалям Сентонжа, Пуату и Лимузена, Керси и Перигора, Ажене, Ангумуа, Бигорра и Руэрга, а также их сборщикам налогов:

Отдавать и выдавать людям оного нашего брата (короля Англии), имеющим на то право, всякий раз, когда обратятся они к вам либо к одному из вас, все книги, тетради, бумаги, реестры, счета, хартии и послания, каковые имеете вы при себе или в другом месте либо можете иметь оные и знать о них, касающиеся до земель, сеньорий, доменов, суверенитета и доходов.

В то же время два посланника Эдуарда III приняли в Париже двадцать шесть счетных книг за период с царствования Филиппа Красивого по царствование Иоанна Доброго, сданных двору чиновниками переданных сенешальств. Самой старой была книга из Сентонжа за 1291 г.

Двадцать шесть счетных книг, относящихся к управлению семью сенешальствами в течение трех четвертей века: люди французского короля слегка посмеялись над англичанами…

Однако, несмотря на сопротивление некоторых баронов и некоторых городов, решивших поторговаться о своем согласии или обеспокоенных тем, что больше не будет возможности апеллировать к французскому королю на возможный произвол Плантагенета, операция передачи весной 1362 г. завершилась. Но тем временем уже прошел срок, когда в Кале должна была произойти церемония обмена заявлениями об отказе.

Уверенный в своей силе, Эдуард III не проявил на этот счет никакого беспокойства. Он не мог представить, чтобы поверженный накануне враг мог передать ему эти земли иначе, чем под полный суверенитет. Эти процессы происходили на местах. Официально их зафиксируют позже. Английские уполномоченные приняли уступленные земли, и никто не принес за эти земли оммажа королю Франции. Казалось, из отсутствия оммажа логически вытекает суверенитет.

Эдуард III был слишком уверен в себе. Это одна из редких ошибок его великого царствования. Король Англии и его советники воспринимали королевство слишком упрощенно – как феодальную пирамиду, что объясняется феодальной властью короля – со времен Вильгельма Завоевателя – над его Английским королевством.

Карл V и его легисты, лучше понимавшие различия между статусом отнятых земель и понятием суверенитета, без труда убедили себя, что сеньор, не принесший оммажа, может быть аллодистом – человеком, который ни от кого не «держит» свое владение, – однако не сувереном. В самом деле, на Юге Франции было много таких аллодистов, которые не были ничьими вассалами, но в полной мере оставались подданными французского короля.

Сознательно ли король Иоанн, дофин Карл и их советники пошли на эту двусмысленность? Неужели они с двуличием искушенных юристов сыграли на невнимательности и самонадеянности Плантагенета? Поверить, что позднейшие уловки легистов Карла V стали следствием случайности, было бы очень наивно. Равно как и уверовать в необычайную проницательность Карла V, создавшего еще до восшествия на престол запутанную ситуацию, благодаря которой он будет ловко плести козни. Вероятно, этой зимой 1361-62 г. все было на его стороне: неосторожность англичанина, упустившего время, сопротивление населения, не очень желавшего, чтобы чиновники Черного принца сменили людей короля Иоанна, преднамеренные недомолвки французов, не желавших распространяться, какую выгоду они смогут извлечь из возникшей юридической неопределенности…

Пока что Эдуард III умело пользовался финансовыми трудностями бывшего противника и все еще должника. Налог, введенный на выплату выкупа в декабре 1360 г., приносил меньше дохода, чем надеялось правительство Иоанна Доброго. Из-за небезопасности торговых путей плохо поступал налог с крупных продаж, в результате демографического спада меньше платили налогов на вино, а из-за уклонений от уплаты налогов – явления, с которым налоговая администрация, находящаяся еще в зачаточном состоянии, не могла справиться, – фискальной системе не раз приходилось сталкиваться с недополученным налогом и незаконными доходами.

Задержка выкупа означала, что заложники дольше будут находиться в плену. Хотя материальная сторона жизни там была достойной их ранга, принцы скучали в Лондоне, а бюргеры дорого обходились своим городам. Реймс платил 1250 экю в год за содержания двух своих заложников. Суассон, Сен-Кантен, Компьень, Шони и Нель объединились, чтобы платить за своих. Ни на миг не сомневаясь, что Франция одобрит эту сделку, заложники заключили с Англией в ноябре 1362 г. новый договор. Они попросту пообещали, помимо всевозможных непосредственных выплат и уступок, уже предусмотренных в Кале, передачу в залог почти всей провинции Берри. Было известно, что Иоанн Добрый согласится, а у дофина теперь власти не было. В ожидании ратификации нового договора Эдуард III переправил заложников в Кале. Берри за принцев и бюргеров, абсолютно ненужных в Лондоне, – выигрыш был очевиден.

Тогда король Англии вдруг выдвинул совсем неожиданное требование, на удивление современное. Он захотел, чтобы этот «договор заложников» ратифицировали Генеральные штаты Французского королевства.

Еще в Бретиньи и в Кале французскому королю пришлось обещать, что договор:

поклянутся соблюдать и хранить прелаты, когда будут приносить клятву верности, и главы церкви нашего королевства, наши дети, наш брат герцог Орлеанский, наши кузены и прочие родичи нашей крови, пэры Франции, герцоги, графы, бароны и вельможи, мэры, присяжные заседатели, эшевены и консулы, университеты или коммуны нашего королевства и наши чиновники, вступающие в должность.

Однако в 1360 г. речь шла только о клятве, что договор будет исполняться. Эту клятву давал каждый частным образом и задним числом. Можно сказать, что клятва содержала признание права, полученного ранее; впрочем, ее надо было приносить несколько раз:

И велим им заново приносить оную клятву каждые пять лет, дабы лучше о ней помнили.

В 1363 г., напротив, это была ратификация в юридической форме – нацией в лице ее депутатов. Без этой ратификации договора не будет. Хотел ли Эдуард III сделать обязанность платить выкуп более ощутимой для податных? Хотел ли сделать это дело государственным, в то время как прежде оно было делом вассалов, заинтересованных в свободе сеньора? Хотел ли напомнить французам об их поражении?

Если только, предчувствуя то, что произойдет, Эдуард просто-напросто не проводил политику «чем хуже, тем лучше». Может быть, требование вмешательства Штатов преследовало цель показать, что только король Англии играет благородную роль и готов к соглашениям, а французы, король и народ, дружно забывшие об изгнанниках, – роль низкую. Ведь, несмотря на благоприятное мнение короля Иоанна и проявив такую же сдержанность, как дофин и его приближенные, Штаты, собравшиеся в Амьене в октябре 1363 г., отвергли договор. Освобождение нескольких принцев, баронов и бюргеров не стоило того, чтобы отдавать Берри.

Уже одиннадцать месяцев заложники считали, что освобождение близко. Их вернули из Лондона в Кале, где они жили на широкую ногу. Теперь они узнали, что их надежды рухнули. Несомненно, их отошлют в Англию и будут содержать в худших условиях. Молодой Людовик Анжуйский – будущий король Неаполя – попросил разрешения отправиться в паломничество к Булонской Богоматери. Следуя стезей благочестия, он встретил в Булони жену, которой не видел более двух с половиной лет. Они вместе бежали. К ним приехал дофин и пытался вразумить брата. Тщетно.

Нарушение кодекса чести было очевидным. В Кале царило негодование. Содержание пленных со дня на день могло ухудшиться. Что касается Эдуарда III, находившегося в Лондоне, то он был вне себя. Он написал беглецу резкое письмо:

Вы запятнали честь своего рода!

Главой рода был король. Иоанн Добрый не нуждался в том, чтобы ему напоминали об этом дважды. Он назначил дофина Карла регентом и в январе 1364 г. прибыл в Лондон, чтобы в качестве заложника занять место сына. Отметим различие: честь не требовала от Иоанна Доброго возвращаться в свою тюрьму, ведь заложники были гарантами выполнения договора, а не только свободы короля. Но честь требовала от главы рода нести ответственность за слабодушие членов рода.

Эдуард III был достаточно деликатен, чтобы принять короля Франции, как в первый раз. Он встретил его с радостью и поселил в маноре Савой. Выдавалась прекрасная возможность вступить в новые переговоры, и англичанин, несомненно, подумывал заменить финансовые статьи договора – очевидно невыполнимые – статьями о территориальных уступках, легче осуществимых и в долгосрочной перспективе более выгодных для победителя.

Смерть короля Иоанна 8 апреля 1364 г. не позволила появиться на свет этому воплощению (оно было бы шестым) последствий битвы при Пуатье.

Французскому кузену устроили пышные похороны в лондонском соборе Святого Павла. Этого требовали правила приличия. И политические соображения: следовало напомнить, что в Лондоне сознают значение сана короля Франции. Ведь изнурительную обязанность платить выкуп за своего героического суверена, возложенную на Французское королевство, смерть узника отнюдь не отменяла. Если бы он умер, когда был пленником по своей вине – с 1356 по 1360 г., – тогда бы, умерев, Иоанн Добрый лишил короля Англии всякого выкупа. Выкупают свободу живого, а не право перевезти труп. Но Иоанна Доброго уже освободили. Место, которое он занимал в Лондоне, было не его местом, а местом заложника, гарантировавшего выкуп. А ведь Людовик Анжуйский был вполне жив…

Экстраординарная ситуация: Иоанн в тюрьме выступал гарантом платы за собственное освобождение, случившееся четыре года назад! Где бы он ни умер в 1364 г., в тюрьме или нет, – короля, взятого в плен при Пуатье, освободили в кредит в 1360 г. Франция по-прежнему должна была платить.

Глава X
Время «компаний»

Карл V был слишком посвящен в курс дел, чтобы не знать: к моменту его восхождения на престол страна была обескровлена, королевский домен опустошен, положение короны едва ли было менее шатким, чем во времена Этьена Марселя. Во всяком случае, Карл уже возглавлял страну – с самого момента отъезда короля Иоанна в Лондон. Так что регент, ставший королем, знал, что надо делать: положить конец внутренним конфликтам в королевстве, приструнить уволенную солдатню, распоясавшуюся после Пуатье, восстановить свои финансы и свой авторитет.

Мечтал ли он уже тогда отвоевать то, потерю чего узаконил договор в Кале? Это было маловероятным, по крайней мере в ближайшее время. Слабому Валуа пока оставалось только смириться. Но он избежал худшего по сравнению с результатами предварительных переговоров в Лондоне и успел оттянуть, хоть и не добивался этого, совершение жеста с необратимыми последствиями – обмена отказами, в ходе которого французский король должен был отвергнуть всякую мысль о суверенитете над Гиенью, а король Англии – отказаться от любых притязаний на наследие Капетингов.

Политический горизонт предыдущего поколения омрачали две реалии: война в Бретани и мятеж Карла Злого. С обращения к ним и началось восстановление порядка во Французском королевстве.

Герандский договор

Англичане удерживали Бретань и обирали ее, ничуть не заботясь об интересах своего ставленника – герцога Иоанна IV, сына Жана де Монфора и Жанны Фландрской. В 1356 г. Ланкастер осадил Ренн, рассчитывая покончить с преобладанием партии графа Блуаского – иначе говоря, французской, – в Восточной Бретани. Гарнизон держался стойко. Тем самым Ланкастер хотел компенсировать неудачную попытку соединиться с Черным принцем на Луаре (мы знаем, что он не сумел захватить мосты) и снова не добился успеха. Зима кончилась. Англичанин снял осаду.

Среди рыцарей, прославившихся при обороне Ренна, выделялся Бертран Дюгеклен. Рыцарь, уже известный смелостью и энергией, опытный воин – таким в то время был сын Робера Дюгеклена, сеньора Броона, маленького фьефа на реке Ране недалеко от Динана. Робер был недостаточно богат, чтобы обеспечить состояние своим десяти детям, и не так беден, чтобы по-настоящему выглядеть «солдатом удачи». Бертран сделал войну своим ремеслом, но столь же по необходимости, сколь и по душевной склонности. В детстве он был драчуном, в зрелом возрасте грубияном, и его влекли сражения и выгоды, которые можно было от них получить. Бертран Дюгеклен был не из тех дворян с впалыми щеками, которые нанимались на службу, чтобы не умереть с голоду, но он знал, что отцовский фьеф, унаследованный им в 1353 г., не обеспечит ему в будущем роскошной жизни. Посвященный в следующем году в рыцари шателеном Кана Эсташем де Маресом, он таким образом лишь в тридцать пять лет надел золотые (или позолоченные) рыцарские шпоры. Конечно, многие дворяне не достигали и этого и всю жизнь оставались оруженосцами. Но кого-то посвящали в рыцари и в пятнадцать лет.

Дюгеклен служил в Ренне в отряде капитана Понторсона, которого он после сменит на этом посту. С самого начала войны он неизменно находился в рядах блуаской партии; совершенно естественно, что он пошел на службу к французскому королю. Он служил в Нормандии, перебрался в Бретань, вернулся в Нормандию.

В Бретани англичане довольствовались тем, что удерживали свои позиции. Как одной, так и другой стороне казалось, что борьба никогда не кончится.

Молодой герцог Иоанн IV приехал из Англии, настроенный совсем по-новому. Выросший при дворе Плантагенета, он научился ненавидеть своего покровителя; он хотел договориться с Карлом Блуаским. Оба принца были готовы согласиться на мир ценой раздела Бретани. Против этого восстала Жанна де Пантьевр: она сражалась не для этого. Ведь наследницей была она. Карл Блуаский смирился. Иоанну IV пришлось вернуться в английский лагерь.

В 1363 г. и вправду возобновилась война. Карл Блуаский одержал несколько побед, по большей части благодаря Дюгеклену, который стал тем временем рыцарем-баннеретом. Карл попытался продолжить борьбу, и Дюгеклен направился в Нормандию, чтобы пресечь наваррскую угрозу. Он осадил Бешерель, но безрезультатно. Тем он и ограничился. Начались новые переговоры в Эвране. и во второй раз Жанна де Пантьевр не позволила прийти ни к какому компромиссу.

Инициатива перешла к Иоанну IV. В августе 1364 г. с помощью Джона Чандоса, военного советника Черного принца, и капитана Роберта Ноллиса он осадил Оре. Карл Блуаский призвал Дюгеклена, потом попытался снять осаду с города. Сражение, которое он дал 29 сентября, кончилось для него разгромом. Иоанн IV сумел в последний момент ввести в бой резерв, который опрокинул сторонников французского короля. Карл Блуаский пал на поле сражения. Оливье де Клиссон потерял глаз от удара копьем. Дюгеклен был вынужден сдаться, когда в руке у него остался лишь обломок меча. Тот, кто будет считаться образцом рыцарства для новых времен – до появления Байярда [72]72
  Байярд, Пьер Террай, сеньор де (ок. 1473–1524) – прославленный французский рыцарь, участник Итальянских войн, за доблесть, великодушие и соблюдение рыцарского кодекса был прозван «рыцарем без страха» и упрека (прим. ред.).


[Закрыть], – в третий раз попал в плен.

Узнав, что она овдовела и все потеряно, Жанна де Пантьевр пала духом. Дело, чтобы уладить его, взял в свои руки Карл V. Герандский договор (12 апреля 1365 г.) закрепил победу партии Монфора: король Франции признал Иоанна IV герцогом Бретонским, а тот принес ему оммаж. В случае отсутствия наследников Бретань должна была перейти к потомкам Жанны де Пантьевр, сохранившей за собой также Пантьевр и Лимож, который достался ей от матери. Гордая принцесса держалась двадцать три года, прежде чем уступить наследие деда и своего дяди Иоанна III.

В этой истории появился мнимый побежденный – Карл V. Ведь верх взял кандидат англичанина, а кузен Карла V граф Блуаский ни за что погиб. Но Бретань сохранит верность оммажу; она останется в составе королевства. В момент, когда Аквитания могла выйти из-под королевского суверенитета, Бретань прочно закрепили под ним. Пусть даже Иоанн IV отказался принести тесный оммаж (приоритетный), который бы сковывал его в политическом плане, а во время приезда в Париж в 1366 г. принес только простой оммаж, позволявший ему заключать любые союзы, Карл V выиграл в главном: у короля был вассал – ненадежный, но слишком дорожащий миром, чтобы избегать опрометчивых шагов. Это было лучше, чем отпадение территории.

Соглашаясь на Герандский договор, король Франции выиграл еще одно очко в борьбе с претендентами на свою корону: в самом деле, договором предусматривалось, что наследник мужского пола независимо от степени родства отныне имеет приоритет при наследовании герцогства Бретани перед любой наследницей. Эта статья закрепляла поражение Жанны де Пантьевр, а значит, и поражение короля, но ничем не усугубляла этого поражения, в любом случае очевидного. Зато она упрочивала введение принципа мужского наследования в наследственное право. После Пуату и Франции была Бретань – воистину Робер д'Артуа родился слишком рано.

Увы, этим бретонское дело не кончилось. Договор уладил вопрос наследования престола Иоанна III, не убедив Жанну де Пантьевр, которая уже думала о правах своего сына Анри. Но он не снял напряжение, возникшее в самой Бретани в результате конфликта, в котором будут тратить силы еще два поколения.

Бургундское наследство

Добиваясь успехов в Бретани и не афишируя этого, Валуа обделал в Бургундии очень выгодное дело, выгодное по крайней мере в ближайшем будущем. Филипп де Рувр, который был там герцогом с 1349 г., 21 ноября 1361 г. умер в возрасте пятнадцати лет, пав жертвой второй большой эпидемии чумы. Он был последним из длинной династии герцогов, родоначальником который стал один из младших сыновей Роберта Благочестивого [73]73
  Роберт Благочестивый – второй король Франции из династии Капетингов (996—1031 гг.). Передал герцогство Бургундское своему младшему сыну Роберту, положив начало династии бургундских герцогов из рода Капетингов, просуществовавшей до смерти Филиппа де Рувра (прим. ред.).


[Закрыть]. Филипп де Рувр был Капетингом и всегда считал себя таковым. В Королевском совете бургундская партия часто играла первую роль, особенно во времена короля Филиппа VI и герцога Эда IV. Таким образом, со смертью последнего герцога из Капетингов возрождалась подзабытая опасность отпадения Бургундии и перехода ее в состав империи.

Наследство было существенным. К Бургундскому герцогству своего предка Эда IV Филипп де Рувр присоединил Бургундское графство – Франш-Конте – и графство Артуа, которые его мать Жанна получила от своих предков Отгона Бургундского и Маго д'Артуа. Уже из-за одного этого стоило обратить внимание на наследство юного герцога. Но не меньшего интереса заслуживала его юная вдова: Маргарита была дочерью и единственной наследницей последнего графа Фландрского из дома Дампьерров, рода, который с годами и при помощи браков умело присоединил к Фландрии графства Невер и Ретель. Граф Людовик Мальский пока что прочно владел фламандским наследством, но его дочь отныне стала вдовой. Давно уже не было такой выгодной партии.

Дело провернули очень быстро. Едва узнав о смерти Филиппа де Рувра, Иоанн Добрый наложил руку на Бургундское герцогство. Беглое знакомство с капетингской генеалогией позволяет утверждать, что король Франции был ближайшим родственником. Разве он не приходился сыном Жанне Бургундской, сестре великого Эда IV? Большего и не требовалось.

В то время как в Бургундии чиновники, уже поддерживающие дело Валуа, хранили в тайне факт смерти и размещали в крепостях гарнизоны на случай конфликта, каких боялись после бретонского прецедента, король обнародовал жалованные грамоты о присоединении герцогства к королевскому домену «по праву близкого родства, а не в интересах короны». Иоанн Добрый не захватывал, он наследовал. Бургундцы одновременно узнали, что у них новый герцог и что это король Франции.

Организовать присоединение послали графа де Танкарвиля, а ему вдогонку выехал Никола Брак, чтобы контролировать финансовые дела. Арно де Серволь и его компания отправились обеспечивать порядок; демонстрировать силу необходимости не было. Бургундия сохранила спокойствие. 23 декабря Иоанн Добрый мог торжественно вступить в герцогство.

Далее надо было чем-то жертвовать. Может быть, король в качестве ближайшего родственника покойного и имел право наследовать Бургундское герцогство, но не Артуа и не Бургундское графство. Если схватить слишком много, можно все выронить. Артуа и Графство были предложены двоюродной бабке герцога Филиппа по материнской линии, иными словами, Маргарите Французской, внучке Отгона IV и Маго. Она вышла за графа Фландрского и приходилась бабкой Маргарите Фландрской, о повторном замужестве которой уже думали.

Это было рискованно: при таком раскладе все зависело от двух вдов, которые могли расстроить игру, повторно выйдя замуж так, что это не будет соответствовать интересам французского короля.

Тогда Иоанн Добрый и вступил в контакт со своим шурином, императором Карлом IV Люксембургским. Уже прошел год после смерти Филиппа де Рувра, а Маргарита еще не принесла оммажа императору; в январе 1363 г. секретным актом тот предоставил инвеституру на Графство третьему сыну короля Франции – Филиппу, в то время герцогу Туренскому. Это был юный герой Пуатье («Отец, берегитесь…»), которого вскоре станут называть Храбрым. За Маргаритой ее графство осталось, но шла подготовка дальнейших событий.

Тот же Филипп Туренский в июне 1363 г. приехал в Дижон как королевский наместник. Через три месяца отец сделал его герцогом Бургундским.

Опять-таки не сочли нужным раскрывать карты слишком рано. Бургундцы знали, что в ту зиму, когда осаждали Реймс, нейтралитет герцога спас их от разграбления, которое могли устроить английские войска. Им также могло прийти в голову, что королевские налоги могут быть тяжелей, чем герцогские. Потому эту новость какое-то время держали в тайне. В этой политике «проникновения», очень непохожей на манеру поведения пылкого Иоанна Доброго, позволительно увидеть растущее влияние того человека, который станет Карлом V, на управление королевством.

Король Наваррский несколько месяцев ставил палки в колеса. Заявить, что его права имеют приоритет над правами Валуа, он никак не мог. Конечно, он сразу же выразил интерес к бургундскому наследству, а потом сделал паузу, чтобы подготовиться. Когда он потребовал расследования, когда он апеллировал к суду палаты пэров, стало понятно, что он ищет ссоры. Тщетно папа, к которому обратился Иоанн Добрый во время пребывания в Авиньоне, предлагал посредничество: король Наваррский его отверг без объяснения причин. Зато последний появился в Бордо, где встретился с Черным принцем. Когда выяснилось, что наваррский капитан Санчо Лопис – Сансон Лопен из Бретёя – тоже совещается в Бордо с англичанами, поняли, что готовится война.

Карл Злой сплел сеть союзов, направленных против своего кузена Валуа. В августе 1364 г. он заключил мир с королем Педро IV Арагонским, заплатив за отсутствие угроз со стороны Испании обещаниями, сделанными в ущерб французскому королю. Арагон должен был получить Нижний Лангедок, сенешальства Бокер и Каркассон. Тем не менее король Наваррский отправил своего брата Людовика сражаться против Арагона на стороне кастильцев. Людовик попал в плен; эта ситуация поставила под угрозу мир с Арагоном.

В то же самое время, чтобы наносить Бургундскому герцогству удары с тыла, Карл Злой содействовал формированию наваррской партии в Графстве. С расчетом на войну в Бургундии он навербовал новые отряды, в том числе уже известные, такие как компания Сегена де Бадфоля или Бертюка д'Альбре.

Бургундия была всего лишь поводом. Карл Злой не скрывал своей игры: он велел вышить на своем знамени гербы Франции – не Эврё – и Наварры. Речь шла о пересмотре старых счетов, счетов 1316 и 1328 гг.

Кошерель

Дофин Карл после отъезда короля Иоанна Доброго в Англию снова стал регентом. Он приказал конфисковать владения Наваррца. Он тоже набрал войска. Командование ими он поручил Бертрану Дюгеклену, назначенному генерал-капитаном Нормандии.

После деревенских драк и геройств во время осады Ренна Дюгеклен приобрел репутацию умелого командира. Не просто стратега с живым умом, а лидера. На самом деле хорошо зная солдат, он вербовал их с разбором. Он следил за раздачей вина так же, как и за выдачей жалованья. Он берег своих людей, что, впрочем, не помешало ему ответить с циничной насмешкой герцогу Ланкастеру, когда тот, чтобы убедить его отказаться от атаки, сослался на возможные потери в людях:

Тем лучше для выживших. Им достанется больше наследства.

К побежденному врагу Бертран Дюгеклен относился беспощадно. Если он был забиякой – а мальчишки из его деревни кое-что об этом знали, – то безупречные подвиги его не интересовали. Военные хитрости и притворство входили в его арсенал, и он этого не скрывал, рискуя разойтись во взглядах с «самым безупречным и доблестным рыцарем» времен Иоанна Доброго – Жоффруа де Шарни, чья «Книга рыцарства» для двух поколений стала кодексом чести в ратном деле.

Он придавал мало значения дипломатии, политическим тонкостям, нюансам. Его верность была неколебима. Встретив в жизни много покровителей, которые помогли ему возвыситься и которых звали Карлом Испанским, Людовиком Анжуйским, Арнулем д'Одрегемом, Карлом Блуаским, Дюгеклен, разумеется, получил поддержку и со стороны дофина Карла в борьбе против всего, что имело отношение к Наваррцу и его союзникам. В отличие от баронов наваррской партии, которые путались в политических противоречиях и противоречащих одно другому обязательствах (дофин против короля, Этьен Марсель против дофина, дофин против «жаков») Дюгеклен знал одно: надо драться с наваррцами, англичанами, сторонниками Монфора. Профессиональный военный, если можно так сказать, он тем не менее не был наемником, готовым служить тому, кто заплатит. У него был один господин – Валуа.

Распорядиться конфисковать владения Наваррца было мало, надо было еще и отобрать их. В апреле 1364 г. Бертран Дюгеклен получил приказ без предварительного уведомления занять крепости, благодаря которым Карл Злой, граф д'Эврё, контролировал Сену; Мант, Мёлан, Ветёй и Рони были взяты за неделю, вместо тарана сгодилась хитрость. Засада, молниеносная атака на людей, едва осознавших, что противник напал, налет в тот самый момент, когда ворота открываются, чтобы пропустить телегу, – и дело сделано. Карл V – он стал королем на той же неделе – отныне получил полную свободу действий.

Через несколько дней в Нормандию вступила армия, набранная в Наварре (а также в Гаскони, отчего всегда будут говорить об «англичанах» при Кошереле) Карлом Злым, который под предлогом возможной войны с Арагоном обложил свое пиренейское королевство новыми налогами. Армия силой в тысячу человек, если не больше. В конце апреля 1363 г. они подошли к Сене.

Их возглавлял Жан де Грайи, капталь де Буш – один из виднейших вельмож Гаскони, по-прежнему вассал и преданный капитан Плантагенетов. Никто бы не мог обмануться, даже если настоящих англичан под Кошерелем не было (откуда им там взяться, если заключен мир?): присутствие капталя де Буша означало, что франко-английская война и франко-наваррский конфликт связаны между собой.

Капталь не был наемником, как Арно де Серволь или Сеген де Бадфоль. Он точно так же не продавался, как и его теперешний противник Бертран Дюгеклен. Капталат Буш был одним из самых старинных фьефов Гаскони. Жан де Грайи приходился внуком принцессе из дома Фуа. По ней он был потомком Робера д'Артуа; его кузеном был граф де Фуа – Гастон Феб, великий охотник и воистину просвещенный человек, образец рыцарских добродетелей и независимый князь-суверен. Кроме того, капталь де Буш был женат на даме из рода д'Альбре, сестре того самого Арно Аманьё д'Альбре, в чьей политике прослеживалось яростное стремление к независимости.

Когда такие люди воевали, даже если соображения вассальной верности и принадлежности к клиентеле приводили их в какой-то лагерь и на чью-то сторону, они всегда сражались за себя. Ничего странного, если они сегодня тут, а завтра там, они не ощущали политических противоречий и ни в малейшей мере не имели национального чувства. Жан де Грайи не был ни французом, ни англичанином, он был капталем де Бушем.

Его реакция на события была реакцией человека из его рода. Из «Рынка» Мо он атаковал бюргеров и «Жаков», выручая дофину. Его ничуть не смущало, что при Пуатье он находился на стороне Черного принца. Между тем он выполнил долг христианского рыцаря, отправившись в крестовый поход в Пруссию вместе с кузеном де Фуа.

Английская война кончилась. Капталь до конца выполнил свой долг гасконского вассала Плантагенета. Теперь настал мир, но капталь был не из тех, кто бы охотно отложил оружие. Чтобы найти себе занятие, а также заработать денег, он пошел на службу к арагонцу, потом вернулся к королю Наваррскому; тот ему хорошо заплатил – шесть тысяч флоринов, помимо тысячи ливров ренты, – и дал ему хорошие земли.