Текст книги "Столетняя война"

Автор книги: Жан Фавье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц)

В то время как в Париже сменяли друг друга английские посольства, на местах происходили все новые инциденты. Несколько раз дело едва не доходило до войны, однако было очевидно, что ни тому, ни другому королю она в данный момент не нужна. Чиновники короля Франции притесняли в Сентонже лондонских купцов и взимали с них незаконные пошлины за провоз вина по Гаронне. Жители Дувра разграбили французское рыболовное судно, оплошно севшее на мель. В отместку французы без всяких формальных процедур захватили судно из Дувра, зашедшее в порт Кале. На всех границах территории Гиени, еще остававшейся в руках англичан, не прекращались трения, а возвращение замков, некогда захваченных Карлом Валуа, затягивалось.

В 1334 г. на миг показалось, что мир заключен. Архиепископ Кентерберийский и другие английские послы только что вернулись в свои парижские особняки под приветственные возгласы доброго народа, когда король вызвал их обратно во дворец на острове Сите: нужно было внести уточнение, что условия мира распространяются на Шотландию Давида Брюса. Прежде об этом и речи никогда не заходило.

Англичане не имели никаких полномочий вести переговоры о шотландских делах. Он вернулись в Лондон с чувством, что их одурачили.

Шотландские дела

В самом деле, уже сорок лет Шотландия была костью в горле англичан и пешкой во французской политике. Филипп Красивый разыграл шотландскую карту против Эдуарда I, которому решение в пользу Джона Баллиоля на третейском суде по трудному вопросу о наследстве Маргариты Шотландской не принесло даже верности со стороны этого короля-вассала. Король Франции вступился за побежденного Баллиоля и добился его освобождения. Уильям Уоллес, вождь баронов, восставших против жесткой английской опеки, после своего поражения в 1298 г. нашел убежище во Франции. Вступление Святого престола в игру, которую вели меж собой Англия и Шотландия, открыло Филиппу Красивому более широкие политические горизонты: канцлер Пьер Флот смог в Риме угрожать всем, и папе Бонифацию VIII, и участникам переговоров с английской стороны, прямой интервенцией в пользу Шотландии, если английский король упорно будет поддерживать других мятежников против королевской власти, какими во Франции были фламандцы. Скандальное потворство папы в отношении Фландрии тоже было плодом их сделки.

Одно время от слишком откровенного вмешательства короля Франции удерживал франко-английский мир. На английском троне друг друга сменяли капетингские принцессы; об открытой поддержке мятежников не могло быть и речи. В 1305 г. Филипп Красивый позволил арестовать и казнить Уоллеса, даже не сделав вида, что защищает его. Но непрерывная борьба, которую Эдуард II был вынужден вести против шотландских баронов и нового короля Роберта Брюса – бывшего соперника Баллиоля, – удерживала англичан вдалеке от Гиени. Пограничные конфликты, короткие военные экспедиции, беспокоящие действия на местах, – для Эдуарда II, чья рыцарская армия была разбита в 1314 г. при Бэннокберне в результате атаки шотландских крестьян, вооруженных крепкими копьями, Шотландия была настоящим оттягивающим абсцессом, который обеспечивал Франции относительное спокойствие.

К этому делу в 1333 г. вернулся Эдуард III. Но он повел дела с бесконечным терпением. Какой прок от далекого Гиенского герцогства, с нечеткими границами и откровенно урезанного, если силы Англии на самом острове подрывает явно независимая Шотландия? Филипп VI, чьим замыслам отвечало затягивание шотландского конфликта, предоставил своим традиционным союзникам выпутываться самим. Валуа не мог рисковать новыми осложнениями во Франции, зная, что его власть еще слаба. И как бы Фландрия ни дорожила связями с Шотландией, суконная промышленность крупных фламандских городов нуждалась в английской шерсти. Король Франции довольствовался ролью наблюдателя.

Временное подчинение шотландцев еще раз было достигнуто при помощи силы. На ближайшее время Филипп VI обеспечил себе мир. Но в дальней перспективе он проиграл: союз с королем Давидом Брюсом был бы полезней для Франции, если бы Брюс был сильнее и у него были причины проявлять признательность.

Тем не менее переговорный процесс застопорился. Едва Филипп VI пообещал английским послам срочно вернуть аквитанские земли, как он написал местным чиновникам, чтобы те пока занимались этим делом. Уполномоченные, отправленные обоими королями в Гиень, чтобы разобраться в деталях положенных возвратов, столкнулись с самым откровенным саботажем. Юристы без нужды усложняли все дела, а баронов мало заботило право, кроме процедуры, позволяющей все остановить и без конца направлять апелляции.

Папскую дипломатию больше интересовали шотландские дела, чем гиенские. Бенедикт XII справедливо считал, что англо-шотландская война создает главную угрозу европейского конфликта, с тех пор как в нее снова мог вмешаться король Франции. Участниками шотландского конфликта стали граф Намюрский, граф Гельдернский, граф Юлихский, направившие свои отряды в распоряжение Эдуарда III. Моряки из Дьеппа и Руана делали каперские вылазки против моряков из Саутгемптона, и вполне разумным было ожидать, что новая война разразится на Ла-Манше, а не близ Сен-Сардо.

Отдавая в своих заботах предпочтение шотландскому вопросу, папа и его нунции косвенно играли на руку королю Франции. Последний мог предоставить Давиду Брюсу, бежавшему во Францию, довольствоваться холодным приемом в Шато-Гайяре. Важны были не столько успехи шотландцев, сколько угроза, которую они постоянно создавали для Англии: Эдуард III без конца осаждал замки и заключал бесполезные перемирия, в которых папа всякий раз усматривал возможность для крестового похода на Восток.

Власть Филиппа VI укрепилась по сравнению с временами его восшествия на престол. Он не придал никакого значения тому, что многие сочли дурным предзнаменованием: в июле 1336 г. гроза разметала все приготовленное для праздника по случаю рождения его второго сына. Тянуть время больше не было необходимости. В том же 1336 г. Филипп VI Валуа предпринял ряд инициатив.

В марте он был в Авиньоне, где новый папа Бенедикт XII – цистерцианец Жак Фурнье – начал возводить мощную крепость, которая знаменовала его намерение остаться здесь, далеко от политических бурь Рима, но и за пределами Французского королевства, где его независимость была бы плохо гарантирована. Беседа папы и короля была поединком с перевернутым фронтом: король желал, чтобы крестовый поход был объявлен немедленно, папа считал это пока невозможным. Осторожность понтифика была во всех отношениях оправданной: Запад, пребывавший в состоянии глубокого раскола, не имел средств на подобное предприятие. Валуа, искренний в своем желании, был раздосадован: ведь два года назад договорились, что главой экспедиции будет он…

Французский флот стоял готовым в Средиземном море. Раз больше не требовалось идти на Восток, его послали в Северное море. Англия задрожала. Эдуард III объявил на побережьях боевую готовность. Шерифы получили приказ немедля вооружать все население. Призвали всех боеспособных мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Парламент вотировал субсидию, не дожидаясь обращения.

Бенедикт XII уже удержал французского короля от того, чтобы идти в крестовый поход. Он постарался отговорить его и от похода в Шотландию. В начале апреля 1337 г. Филипп VI получил из Авиньона письмо, из которого бы мог извлечь политический урок, если бы задумался над ним:

В это время смут, когда во всех частях света вспыхивают войны, следует долго думать, прежде чем отваживаться. Предпринять дело нетрудно. Но прежде надо знать – это вопрос знания и размышления, – как его закончат и какие последствия оно повлечет.

Король Франции сделал вид, что не заметил этого урока. Его послы провели в Англии совещание с послами Давида Брюса и делегацией шотландских баронов. Там говорилось больше о войне, нежели о мире. Эдуард III, узнав об этом, не мог больше питать иллюзий: его французский кузен вел себя как враг.

Бенедикт XII был настолько же терпеливым, насколько импульсивным – Валуа. Он снова навязал свое посредничество, не без труда смирив рвение Филиппа VI. Зато он помешал императору Людовику Баварскому сформировать против Франции коалицию, в которой принял бы участие Эдуард III, а потом – заключить союз с Францией, который бы угрожал Святому престолу. Такое равновесие оказалось хрупким, и гонка вооружений возобновилась с новой силой, умеряемая лишь нехваткой денег, от которой страдали и то, и другое правительства.

Весной 1337 г. война казалась неизбежной. Ни Филипп VI, ни Эдуард III, ни Людовик Баварский не были готовы ни к малейшим уступкам.

Восстание фламандцев

Тем не менее во Фландрии позиции французского короля могли считаться сильными. Войны времен Филиппа Красивого, «Брюггская заутреня» и побоище при Куртре, победа королевских войск при Монс-ан-Певеле и суровый Атисский мир 1305 г., долгие споры о неприменимых статьях этого договора [2]2
  Речь идет о войнах за графство Фландрию (1297–1305 гг.), которые вел французский король Филипп IV Красивый (1285–1314 гг.), стремившийся к усилению королевской власти и подчинению непокорных сеньоров и областей французского королевства. После захвата Фландрии королевскими войсками к 1300 г. население большинства фламандских городов, недовольное налоговым гнетом и притеснениями со стороны французского наместника Жака де Шатийона, подняло восстание против Филиппа. Сигналом к нему стала «Брюггская заутреня» (18 мая 1302 г.), когда жители Брюгге перебили чиновников французского короля, находившихся в их городе. Королевская армия под командованием Робера II д'Артуа была разбита фламандской пехотой в битве при Куртре (2 июля 1302 г.). После того, как французы под командованием лично Филиппа Красивого нанесли фламандцам поражение в сражении при Монс-ан-Певеле (18 августа 1304 г.), начались переговоры, завершившиеся Атисским миром (24 июня 1305 г.). Условия мирного договора были крайне суровыми для фламандцев и их графа Роберта Бетюнского: они должны были заплатить королю за военные издержки (400 тысяч ливров за четыре года), в течение года содержать французские гарнизоны во Фландрии и возместить ущерб, причиненный сторонникам Филиппа IV Красивого в графстве, снести укрепления городов Гента, Ипра, Брюгге и Дуэ. Трем тысячам горожанам Брюгге надлежало отправиться в паломничество в Святую землю во искупление своих грехов. Практически невыполнимые условия договора привели к неоднократным пересмотрам его условия и повторным конфликтам между французскими королями и фламандцами, продлившимися до 1326 г.


[Закрыть], – казалось, все было забыто. Забыты и фландрские «осты», военные походы, которые неоднократно и с большими расходами проводили Филипп Красивый и его сыновья, чтобы заставить фламандцев уступить.

Самым упорным противником Капетинга во времена графа Фландрии Роберта Бетюнского был его сын Людовик Неверский. Случаю было угодно, чтобы он умер за несколько месяцев до отца. Поэтому Роберту Бетюнскому наследовал внук, тоже звавшийся Людовиком Неверским. Став в 1322 г. графом Фландрии, этот князь будет играть на стороне короля и сознательно опираться внутри страны на аристократию дельцов, в отношении которой было известно, что она традиционно связана с французским королем.

Его прадед Ги де Дампьерр и дед Роберт Бетюнский умели обратить себе на пользу – повернув против посягательств королевской власти – социальное напряжение, которое возникало в результате развития экономики, основанной на текстильной промышленности. Людовик Неверский, которого компрометировал союз с патрициатом, напротив, представлял собой самую удобную мишень с тех пор, как дали о себе знать первые социальные волнения.

Восстание 1323 г. поначалу было лишь невнятным ропотом в сельских местностях Приморской Фландрии. Пострадало несколько графских чиновников, несколько шателенов. Дело приняло иной оборот лишь со дня, когда восстал Брюгге. Брюгге был большим промышленным портом, который отличался как многочисленным населением – там, возможно, проживало тридцать тысяч человек, – так и свойственной портам активной жизнью, способствовавшей смешению идей и людей.

Если Брюгге был в одном лагере, Гент вступал в другой. Гентцы сохранили скорей неприятное воспоминание о том, чем заплатили другие фламандские города, последовав в 1302 г. примеру Брюгге. Зато Ипр пошел за Брюгге из принципиальной враждебности к гентцам. Конкуренция суконщиков, уже ощущавших кризис, вылилась в политическое соперничество. Заодно с Брюгге выступили Вёрне, Диксмёйде, Поперинге. Это была гражданская война.

Хотя граф Фландрский был на сей раз их противником, ремесленники вспоминали Куртре: тогда сукновалы и ткачи задали трепку французскому рыцарству, показав как социальную ненависть, так и политическую волю ограничить социальное влияние в графстве. Через двадцать лет память об этом осталась достаточно живой, чтобы придавать смелости простонародью.

Пять лет повстанцы рыскали по сельской местности. Деревни горели, города дрожали. Люди графа – прежде всего сборщики налогов – прятались, когда не могли бежать. Патрициев снова изгоняли, их дома сносили. Вскоре мертвых стало не счесть – как дворян и богатых бюргеров, зарезанных на углу улицы, так и крестьян и ремесленников, забитых до смерти у себя дома или погибших в ходе правильного сражения. В целом это были скорее пять лет беспорядков, побоищ, выплесков эмоций, даже анархии, чем пять лет революции или полевой войны.

Экономические структуры фламандской промышленности предоставляли первостепенную роль купцу-патрицию, одновременно финансисту, инвестору и организатору производства. Эта система становилась все тяжелей из-за усиления фискальных требований графа: чтобы противостоять посягательствам администрации французского короля, тянущей щупальца во все стороны, граф Фландрский должен был укреплять собственную администрацию и искать все новые средства для своего управления. Ложась тяжелым бременем на страну, где неурожаи уже привели к нищете, а неповоротливость производства – к безработице, рост налогов быстро сплотил простонародье Приморской Фландрии против всего, что в большей или меньшей степени можно было назвать властью. Начавшись как восстание людей среднего достатка, это движение превратилось в восстание против социального строя и установленной иерархии.

Волна народной ярости захлестнула и церковь. Один из предводителей восстания, Якоб Пейт, уверял, что своими руками перевешает всех священников до последнего.

Итак, это не был всплеск слепого гнева обездоленных людей, находящихся на грани выживания. Те, кого не облагают налогами, редко восстают против налогов, а разнорабочие мало задумываются об изменении общества. Скорее это было выступление средних слоев городского и сельского населения, тех, кто уже оценил выгоды экономического процветания и тяжело переживал начинающийся спад, тех, кому было что защищать от фиска и кто боялся утратить свой вес в обществе, – мелких предпринимателей и свободных ремесленников, мелких крестьян-собственников, минимально обеспеченных.

Феодалы, оказавшись лицом к лицу с опасностью, прекратили внутренние распри, как они поступят и через тридцать лет перед лицом «жаков». Для борьбы с мужичьем принцы вступили в союз. В 1328 г., видя, что один он не справится, граф Фландрский вспомнил об оммаже, который принес своему новому сеньору Филиппу VI, и попросил того о помощи. Встретив молодого короля на коронации в июне 1328 г., он снова пожаловался: горожане и деревенщина во Фландрии подрывают порядок, угодный Богу. По случаю коронации все бароны находились в Реймсе; это обстоятельство пришлось кстати. Невзирая на колебания тех, кто помнил, как неудачно закончились предыдущие походы, к которым не подготовились как следует, импульсивный Филипп Валуа решил немедленно пойти войной на восставших фламандцев. В следующем месяце в Аррасе была собрана армия. Большинство баронов не успело даже побывать дома, перед тем как занять свое место в королевском войске.

Филипп прибыл в Сен-Дени за орифламмой. На алтаре выставили раки святого Дионисия и святого Людовика. Так, не без помпезности, новый король Франции готовил будущность своей короны. Он стремился завоевать доверие принцев, своих вассалов, в том отношении, которое всегда было залогом вассальной верности: убедить их, что сеньор всегда окажет им покровительство.

Наступление на повстанцев начали с двух сторон одновременно. Верные графу и королю гентцы напали на Брюгге, сковав значительную часть сил восставших. Чтобы посеять еще больше паники, король и граф поручили маршалам провести рейд, в ходе которого была опустошена вся Западная Фландрия до самых ворот Брюгге. В то же время основные силы двинулись к Касселю.

23 августа, укрепившись на горе Мон-Кассель на высоте 157 метров, повстанцы одновременно могли видеть, как напротив них развертываются войска короля и горят на горизонте их деревни; «баталия» короля включала 29 «знамен» [3]3
  «Баталия» представляла собой крупную тактическую единицу, состоявшую из «знамен», или «хоругвей», – отрядов «знаменных» рыцарей («баннеретов») (прим. ред.).


[Закрыть], «баталия» графа д'Артуа – 22.

Вождем восставшие избрали крестьянина, или, скорее, мелкого сельского собственника, – Николаса Заннекина. Тот захотел изобразить из себя рыцаря. Он послал гонцов, чтобы предложить королю назначить «день битвы». Ему ответили презрением. Повстанцы были «безначальными людьми», чуждыми воинской иерархии. Изысканный порядок средневекового сражения был не про них. Их просто-напросто надо было взгреть.

Маршалы вернулись. Стояла страшная жара, и приближался вечер. Не принимая в расчет драчливых мужланов, рыцари короля решили, что день кончен и пора уже отдохнуть. Они сняли доспехи, переоделись в красивые платья и принялись утолять жажду.

Повстанцы воспользовались тем, что на них не обращают никакого внимания. Они внезапно атаковали королевский лагерь. Прежде чем была поднята тревога, они уже оказались среди палаток.

Королевских солдат, наемных пехотинцев, застали врасплох, когда те безмятежно отдыхали. Солдаты нашли спасение в бегстве, причем их подгоняло воспоминание о резне при Куртре, которую фламандские ремесленники устроили их отцам. На следующий день королевская пехота, почти восстановившая боевой порядок, собралась в Сент-Омере. Ей было пора возвращаться.

Ведь французские рыцари под Касселем быстро опомнились. Одни, у кого было под рукой хоть какое-то оружие, отбили атаку крестьян. Другие поскорей нацепили кто шлем, кто кирасу. Король же в кожаном подшлемнике промчался перед армией на коне, и его длинный налатник, расшитый лилиями, развевался на ветру.

Бароны отвыкли, чтобы французский король лично рисковал жизнью в битве. Такие действия советники Филиппа Красивого считали неосторожными. А как дорого обошлись они Людовику Святому и его королевству! [4]4
  Во время Седьмого крестового похода в Египет французский король Людовик IX Святой попал в плен к мусульманам (6 апреля 1250 г.); его выкупили за недавно захваченный крестоносцами город Дамьетту, а его войско – за огромную сумму в 500 тысяч турских ливров (прим. ред.)


[Закрыть]Сначала Креси, а затем Пуатье подтвердят правоту Филиппа Красивого и его советников. Но в тот день, 23 августа 1328 г., Филипп VI Валуа продемонстрировал баронам полное презрение к опасности. Впрочем, битва при Куртре был делом одного короля, систематически посягавшего на политические прерогативы баронов. Битва же при Касселе была делом всех феодалов. Никто из баронов не хотел испытать то, что выпало на долю графа Фландрского в течение пяти последних лет. Королевская пехота струсила, но рыцари спасли честь армии. В этом у них был свой интерес, и они это хорошо знали.

Контратака французов заставила людей Заннекина выстроиться в круг, локоть к локтю. Это лишило их всякой возможности отступления. Ведомые графом Эно, королевские рыцари поскакали по кругу, срубая длинными мечами головы мятежников. В ближнем бою луки были бесполезны, а отточенные ножи фламандских пехотинцев ничего не стоили по сравнению с длинными мечами всадников, разящих на всем скаку. Один за другим ряды повстанцев падали в кучу обезглавленных тел.

Из тех, кто бросил вызов королю Франции, не выжил никто. По мятежным городам прокатилась дрожь ужаса.

Королевская армия сожгла Кассель. Ипр предпочел сдаться, не дожидаясь, пока наступит его черед. За ним последовал Брюгге. Король сделал достаточно: он оставил графа Фландрского восстанавливать свою власть, и вернулся в Париж. Дело кончилось новой кровью – смертными казнями. Людовику Неверскому этого хватило.

Филипп VI сумел воспользоваться своей победой, и не только во Фландрии. Пропаганда, мало-мальски умелая, использовала ситуацию, представив сражение при Касселе как «Божий суд». Ведь Филипп Валуа был наследником Филиппа Красивого, победителя при Монс-ан-Певеле. В глазах баронов, как, впрочем, и простых людей, победа добавила легитимности Валуа. Празднества по его возвращении были соразмерны ставке в игре.

Король Франции, трон под которым все еще был непрочным, не просто добился успеха во внутренней политике. Разгром повстанцев в Приморской Фландрии за один вечер окружил Филиппа VI ореолом славы короля-победителя, заставив призадуматься его английского кузена.

Однако же главная ценность этой победы заключалась совсем в другом: она дала куда более значительную и долговременную выгоду в отношении расклада политических сил. Встав во главе французских феодалов, Филипп VI Валуа, только что миропомазанный государь, вернул власть одному из своих крупных вассалов. Граф Фландрский, один из принцев, традиционно не доверявших суверену, обратился к нему за помощью. И не прогадал – король исполнил свою роль защитника.

Выступив защитником поруганной власти, он показал себя и защитником аристократического строя. Почти везде уже сорок лет простой народ в городах, а иногда и в деревне, то и дело приходил в волнение. После трех дождливых летних сезонов в 1315–1317 гг., последствий которых, казалось, устранить так и не удастся, непрестанно нарастали и экономические трудности. Короче говоря, те, кому надо было защищать свой социальный статус, экономическую независимость, право приказывать и судить, забеспокоились. И вот новый король за один день восстанавливает порядок и дает тем, кто особо ощущал угрозу, надежду на безопасное существование.

Тогда, в конце августа 1328 г., ситуация была совсем не похожа на последние месяцы правления Филиппа Красивого и практически все царствование Людовика X, когда в стольких провинциях знать разжигала смуту. Хартии нормандцам, шампанцам, пикардийцам [5]5
  Эти документы жаловали некоторые вольности дворянству соответствующих провинций (прим. ред.).


[Закрыть]и многим другим были рассчитаны на то, чтобы успокоить феодалов, которых по-прежнему тревожило усиление монархической власти. Чтобы покончить с этими движениями, нужно было подтвердить привилегии и кутюмы, пообещать стабильность монеты, заверить, что налоги не будут превышать оговоренную сумму.

Ради мира Капетингу в свое время пришлось пойти на уступки своим баронам. Теперь перед лицом другой угрозы, более опасной для их власти, в глазах тех же баронов французский король предстал гарантом их прав. Для того, кто только что получил от них корону и чье право на нее все еще оставалось сомнительным, это уже имело немалую цену.

Конец династии Капетингов

Сын короля (Филиппа III), брат короля (Филиппа IV Красивого), дядя королей (Людовика X, Филиппа V, Карла IV, Эдуарда II), зять короля (Карла I Анжуйского), а потом зять императора (Балдуина де Куртене, императора Константинополя) – так иногда насмешливо называли Карла Валуа: сын, брат, дядя, зять королей, но сам не король. Карл Валуа прожил жизнь в окружении корон. Сам он мечтал о королевстве Арагон, где в 1285 г. едва успел перед бегством короноваться, миропомазанный кардиналом, надевшим на него за отсутствием короны свою красную шляпу. Он мечтал о короне Константинополя и о короне Священной Римской империи. Он был папским викарием в Италии. Он правил Флоренцией, царил в Королевском совете при своих племянниках, завоевал Гиень…

От всего этого старшему сыну Филиппу достались в наследство лишь графства Валуа, Анжу и Мен. После смерти Карла Валуа в 1325 г. корона Людовика Святого оставалась еще в руках Капетингов.

Однако в течение одного поколения династическое право уже претерпело много перемен. Еще в начале века ни у кого и в мыслях не было спрашивать, кто получит престол. Со времен Гуго Капета у королей Франции всегда рождались сыновья, что обеспечивало продолжение династии. В 1179 г. Людовик VII еще прибегнул к старому ритуалу назначения соправителя, короновав при своей жизни сына, Филиппа Августа. Через сорок лет Филипп Август уже счел, что к наследованию престола общество достаточно привыкло и не стоит беспокоиться о коронации будущего Людовика VIII. Он был уверен, что никто не оспорит у Людовика VIII право на престол.

От былого избрания остался лишь обрывок, скорей литургический ритуал, чем политический жест, – возгласы одобрения, которые издавали вельможи во время коронации. Вплоть до воцарения Людовика VIII одобрение королю провозглашали перед миропомазанием. На коронации Людовика Святого в 1226 г. это было сделано после миропомазания. То есть восхождение короля на престол уже не зависело от голоса баронов.

Однако в больших и малых фьефах нередки были случаи, когда владения, ввиду отсутствия наследника мужского пола, наследовали женщины. Так, в Аквитании одно время правила герцогиня – Алиенора, графини были у власти в Тулузе и Шампани, так же как во Фландрии и Артуа. Маго, графиня д'Артуа, заседала в самой палате пэров с 1302 г.

За границами Французского королевства женщины могли играть решающую роль в наследовании корон – английской, а также короны Латино-Иерусалимского королевства. Жанна Наваррская принесла своему супругу Филиппу Красивому власть над королевством Наваррой.

Мысль, что женщина займет французский престол, не содержала ничего такого, что могло бы глубоко шокировать баронов. Ни о каком салическом законе [6]6
  Закон, запрещавший женщинам наследовать фьеф; восходил к Салической правде – своду франкских законов V–VI вв. (прим. ред.).


[Закрыть]никто знать не знал. Королем Франции оказывался мужчина потому, что сыновьям отдавалось предпочтение перед дочерьми, а у королей всегда был наследник престола мужского пола.

Филиппа Красивого в сорок пять лет еще не беспокоила проблема мужского наследования. У него было три сына, удачно женившихся, не считая дочери Изабеллы, королевы Англии благодаря браку с Эдуардом II.

Старший из сыновей, Людовик Сварливый, стал королем Наваррским после смерти матери. После смерти отца он должен был стать королем Франции и Наварры. Его жена Маргарита Бургундская родила ему дочь, но она была молода, и ничто не мешало надеяться на появление сыновей. Что касается младших, Филиппа Длинного и Карла Красивого, соответственно графа Пуатевинского и графа де ла Марша, то они взяли себе в жены двух дочерей Маго д'Артуа и графа Оттона Бургундского, Жанну и Бланку. Филипп Красивый имел все основания полагать, что наследование его престола обеспечено.

Но все рухнуло весной 1314 г., когда разразился скандал с невестками короля. Поскольку мужья оказывали принцессам мало внимания, те развлекались без них. Маргарита Бургундская взяла себе в любовники молодого рыцаря по имени Готье д'Онэ. Брат Готье, Филипп д'Онэ, в свою очередь стал любовником Бланки д'Артуа. Жанна д'Артуа не принимала участия в проделках сестры и невестки, но обо всем знала.

Известно, с какой жестокостью отреагировал на это король: братьев д'Онэ поспешно осудили, а потом казнили с изощренной жестокостью, Маргарита Бургундская насмерть замерзла в башне Шато-Гайяр, Бланка д'Артуа провела десять лет в тюрьме, прежде чем до конца дней отправиться в монастырь. Даже Жанну д'Артуа на время подвергли опале.

Наследованию престола в династии был нанесен тяжелый удар. Тем не менее умышленно вызванная смерть королевы Маргариты должна была позволить королю Наварры, наследнику французской короны, вновь жениться. Но как раз летом 1314 г. у будущего короля Франции не было ни жены, ни сыновей. У него была наследница – Жанна, которой как раз нельзя было отказать в получении королевства Наварры, доставшегося Капетингу по женской линии. Но неверность Маргариты могла в один прекрасный день вызвать сомнения в легитимности Жанны. И тут уже было о чем беспокоиться.

При тогдашнем положении во Франции о воцарении маленькой Жанны нельзя было и мечтать. Это грозило тяжелейшим политическим кризисом. Любой принц в оправдание мятежа мог обвинить королеву, что она незаконнорожденная. И летом 1314 г. никто не рассматривал Жанну как удачное олицетворение будущего французской монархии.

Наследование престола оказалось под угрозой. У Филиппа Красивого было три сына, но ни одного внука. И шансов на то, что он когда-нибудь появится, было куда меньше, чем за полгода до этого. Возможно, пора было выбирать между потомками по женской линии (из союзов с каким родом?) и кузенами – Валуа или Эврё.

Осенью короля сразила болезнь, лишив его иллюзий. Уже было слишком поздно разбираться с наследованием короны – для этого нужно было время на размышление и, несомненно, созыв собрания баронов и прелатов, чьего согласия требовала бы осторожность. Франция достанется королю Наварры. Тому уже следовало бы задуматься над вопросом, кто будет наследовать ему. Во всяком случае, умирающий Филипп Красивый нашел способ показать свои предпочтения в сфере, где он распоряжался, ни с кем не советуясь: он внес изменения в апанажное право.

Апанаж – это владение, обычно фьеф (герцогство, графство, сеньория), которое король заранее выделял из своего домена одному из младших сыновей в качестве будущего наследства. Надо было позаботиться, чтобы будущий король не обделил братьев, которым не повезло родиться раньше него. Так, Людовик VIII раздал младшим сыновьям Артуа, Пуату и Анжу. Не столь щедрый Людовик Святой дал одному из сыновей Валуа, другому Перш и третьему Клермон-ан-Бовези. Филипп III сделал второго сына графом Валуа, третьего – графом д'Эврё. Филипп Красивый уже дал младшим сыновьям Пуату и Марш.

Жалованными грамотами, подтвержденными в самый день его смерти, 29 ноября 1314, он изменил статус апанажа Пуату. При отсутствии наследника мужского пола Пуату отходил к французской короне. Появляется статья о мужском наследовании.

Учитывая возможность, что оный Филипп или какой-то из его прямых или непрямых наследников – графов Пуатевинских может умереть, не оставив наследника мужского пола, чего мы бы не желали, равно как и попадания графства в женские руки, мы повелели нижеследующее: в случае, если оный Филипп или какой-то из его прямых или непрямых наследников – графов Пуатевинских умрет, не оставив наследника мужского пола, повелеваем и приказываем, дабы графство Пуатье вернулось в руки нашего преемника – короля Франции и вошло в королевский домен.

Людовик X едва успел вновь жениться. Проведя восемнадцать месяцев на престоле, он умер 5 июня 1316 г., оставив беременной новую королеву – Клеменцию Венгерскую. У нее родился мальчик, но этот Иоанн I прожил лишь пять дней ноября, и смерть его была слишком на руку некоторым принцам, чтобы в народе не пошли толки о преднамеренной смерти.

Между тем свои права на трон предъявил второй сын Филиппа Красивого. Филипп Пуатевинский находился в Лионе. Он вернулся в июле и сразу же добился, чтобы «Совет магнатов», которому временно было поручено управлять страной после смерти Людовика X, признал его регентом. Ассамблея принцев, епископов и баронов утвердила его в качестве «хранителя» королевства. Если бы королева родила сына, на время его несовершеннолетия Филипп стал бы регентом, как в свое время Бланка Кастильская. Но ребенок был бы королем с рождения.

Если же на свет появится девочка, ассамблея передаст полномочия принять окончательное решение другой ассамблее, которая соберется, как только дочери «придут в возраст», то есть достигнут тринадцати лет. Корона Франции останется «на хранении» регента, пока не будет известно… желают ли ее дочери Людовика X. Занятный момент, особенно если учесть, что герцог Бургундский, брат Маргариты и дядя юной Жанны, уже выразил протест от имени племянницы, что ей не передали сразу же Шампань – крупный фьеф, составлявший вторую половину наваррского наследства Капетингов по женской линии.

Итак, в 1316 г. положение было неясным. Никто не решался говорить, что Жанна получит все, если у нее не будет брата, но уже не шла речь и о том, что у нее вообще нет никаких прав. И количество дочерей короля – две или одна, если одна умрет, – роли не играло: кто получит корону из рук регента или принцессы, достигшей тринадцати лет, должно было выясниться лишь позже. Конечно, возникала странная перспектива междуцарствия, но для людей, которые уже полвека видели вакантным императорский трон, она была не столь уж непривычной [7]7
  Имеется в виду междуцарствие в Священной Римской империи, начавшееся с 1254 г., когда умер Конрад IV, последний из признанных императоров из династии Гогенштауфенов, и окончившееся в 1273 г., когда к власти пришел Рудольф I, первый из императоров династии Габсбургов (прим. ред.).


[Закрыть].