Текст книги "Орланда"

Автор книги: Жаклин Арпман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Ты прочла весь «Дневник» целиком?

Альбер перебил его:

– Алина, а ты призналась Жаклин, что прочла ее придурочную фантастику?

– Нет, мы не виделись.

– Ты прочла?! Неужели я наконец перестану быть одинокой любительницей фантастики? Я точно знаю, что многие с упоением читают детективы, так почему бы другим не совершать воображаемые путешествия по далеким галактикам?

– Ах, какой это кайф – запереться в своей уютной квартире после тяжелого рабочего дня во Дворце правосудия, где изо всех сил защищал невиновных, и на одном дыхании прочитать историю о каком-нибудь хорошеньком, аккуратненьком и уж-жасно кровавом преступлении! – мечтательно протянул Луи Лардинуа.

– Ну, раз ты любишь именно это, могу тебя успокоить: в жанре «фэнтези» убивают, да еще как! Любой роман Джона Уиндэма начинается с уничтожения девяноста процентов населения Земли!

Но Шарль настаивал:

– В «Дневнике» совершенно очевидно, что Вита…

Дениза умело прервала его:

– Жаклин, клянусь, что прочту одну из этих твоих ужасных книжонок, раз уж Алина сумела.

– Да мне понравилось, – откликнулась Алина. – Написано плохо, сюжет то и дело проваливается, характеры персонажей едва разработаны, и все-таки повествование затягивает, увлекаешься. – И она добавила, произнеся – чему мы ничуть не удивимся! – точно ту же фразу, что сказал Орланда, слово в слово: – Думаю, я никогда еще не читала худшей литературы! – И еще: – Но я не могла устоять, когда телепаты входили в резонанс.

Всего за пять минут беседе были заданы должный тон и общая тема – так что Шарлю оставалось идти в ногу либо заткнуться.

– Согласитесь, почти у всех людей хоть раз в жизни случались странные происшествия. Все дело в том, кто как реагировал. Одна моя подруга как-то проснулась в четыре утра, разбуженная кошмаром: во сне к ней пришел ее сын, он был весь в крови и сказал: «Не волнуйся, мама, я в порядке, вот только от машины мало что осталось». Заснуть она больше не смогла, около пяти услышала, что парень вернулся, и побежала к нему.

Так вот, ее мальчик был весь в бинтах, одежда – в крови, и он заявляет, мол, я-то цел, а вот тачка годится только под пресс. А она ведь никогда спиритизмом не увлекалась.

– Пьер от корки до корки прочел рукописный архив Хенри ван де Велде [6]6
  Велде, Хенри (1863–1957) – бельгийский архитектор и мастер декоративного искусства, один из родоначальников стиля модерн.


[Закрыть]– что само по себе может быть приравнено к подвигу! Так вот, то ли в сорок втором, то ли в сорок третьем ван де Велде увидел во сне свою дочь, которая жила в тот момент где-то в Азии: она выглядела ужасно исхудавшей, совершенно белой и была одета в саван. Проснувшись, он сказал родным – все они это подтверждают: «Анна умерла!» Именно в эту ночь молодая женщина действительно скончалась в концлагере.

– У меня тоже есть история, – заявил Луи Лардинуа. – Все знают, что я почти никуда не езжу. Так вот, долгие годы мне снилось, что я должен лететь в Нью-Йорк пятичасовым рейсом, но каждый раз опаздываю, потому что возникает масса препятствий. Наутро я всегда ворчал, что это уж слишком – быть приговоренным к такому утомительному испытанию! Во сне я все время бежал – это с моей-то комплекцией – и нервничал. И вот мне приходит в голову блажь отправиться в Нью-Йорк на конгресс, и я – конечно же – не обращаю внимания, что рейс – пятичасовой, точно как в моем сне, потому что из Брюсселя я должен вылететь в два часа – в Лондон, так дешевле. С учетом разницы во времени для меня будет четыре ноль-ноль, а по лондонскому времени – пять ноль-ноль. И знаете, что вышло? Накануне скоропостижно скончался мой отец, и я не полетел в Нью-Йорк. Так до сих пор там и не был. Думаю, у меня просто духу не хватает. Но тот сон перестал мне сниться.

– В одной из статей «Новых лекций о психоанализе» Фрейд пишет, что готов принять идею о телепатии. Больше того – он говорит, что психоанализ, по сути, готовит нас к такого рода явлениям, хоть я и не помню, как он это обосновывает.

Алина слушала и вспоминала, как спросила того молодого человека, Люсьена, не телепат ли он.

– Хорошо, допустим, – вступила она в разговор, – но что же является средством передачи? Как именно мысль путешествует от одного мозга к другому?

Альбер повернулся к Жанин Лардинуа.

– Вот ты – единственная из нас из всех – серьезно училась, ты – ученый, давай выскажись.

– Перестань скромничать, лично я всегда восхищалась инженерами, да, кроме того, я никогда на эту тему не размышляла. Придется импровизировать.

– Луи, налей жене выпить, раз уж все так сложно!

– Я всего лишь скромный преподаватель физики – не ученый и не поэт. Вы слишком многого от меня хотите. Могу сказать следующее: каждый день открываются новые частицы, если их не видят, то вычисляют, а потом придумывают опыты, способные подтвердить их существование. Я даже читала в «Сайентифик Американ», что путешествия во времени вполне совместимы с квантовой физикой и – более того – не исключена даже телепортация. Конечно, путешествовать мы станем иначе, чем герои серила «Звездный путь», – перемещаться будут фотоны.

– Фотоны? – переспросила Ольга.

– Частицы, переносящие свет. Они одновременно механические и колебательные.

– Ну да, ну да… – закивала Ольга понимающе.

– Итак, я продолжаю. Случается, что заряженный атом теряет избыток энергии, испуская два фотона одновременно, причем их свойства не независимы друг от друга, но обязательно взаимосвязаны. Квантовая физика предполагает, что даже после разделения такие фотоны остаются связанными навсегда.

Алина испытывала жгучий интерес к разговору. Неужели Люсьен покинул ее именно таким путем?

– Подлейте-ка мне вина, – весело попросила Жанин, – я чувствую, как во мне просыпается Пифия. Когда-то давно было описано гравитационное поле: если человек спотыкается, он падает, как зрелое яблоко на темечко Ньютону, теперь говорят о квантовом пространстве, управляемом постоянной Планка…

Она взглянула на Ольгу и улыбнулась.

– …которая, как тебе наверняка известно, обозначается закурсивленной буквой hи является производной количества движения частицы от длины волны к ассоциированной волне.

Ренье нахмурился, но Жанин продолжила, не дав ему времени понять, издеваются ли над его женой:

– Физика становится все поэтичнее, я читала одну статью под названием «Эти обаятельные элементарные частицы», да-да, как вы и я, дорогая. Так почему бы не рассчитывать на то, что однажды будет открыто психическое поле? Частицы, его составляющие, будут названы психотронами и станут перемещаться со скоростью света. Но мы уже вторгаемся в область психического, а здесь я не специалист – верно, Жаклин? – и не способна придумать управляющие им законы. Но – поскольку вино действует, да еще как! – скажу следующее: время от времени, под воздействием мощной эмоции, группа этих странных зверушек выбирается наружу из черепа хозяина и устремляется куда-то, исполняя его желания. Анна ван де Велде, умирающая в лагере от лишений, с отчаянием в душе думает об отце, который любил и защищал ее, психотронная волна, движимая чудовищной силой, вырывается наружу, ища путь к родной душе, летит над континентами и проникает в мозг спящего, Хенри видит свою смертельно бледную дочь – она смотрит на него в последнюю минуту жизни, он протягивает к ней руки, она тянется к нему, еще одна наносекунда – и любовь победит все законы физики, дочь воссоединится с. отцом, но то было последнее дуновение угасающей жизни, Анна умерла, Хенри проснулся в слезах.

Присутствующие тихонько зааплодировала. Жанин поблагодарила, застенчиво кивнув, и продолжила:

– Известно, что электрические разряды бегут вдоль нейронов и выходят за пределы синапсов.

Она бросила взгляд на Ольгу, которая слушала молча.

– Так о чем же речь? Современная наука никогда не заявляла, будто то, что не доказано, не существует: ученые как раз пытаются выяснить, можно ли это доказать. Если в один прекрасный день физики примут гипотезу телепатии, они станут выдвигать теории, придумают опыты. Мы, конечно, никогда не научимся читать мысли друг друга, но, во всяком случае, узнаем почему.

«Вот что он сделал, – подумала Алина. И тут же поправила себя: – Вот что ясделала, потому что, перед самым разделением, то, что действовало, было еще частью меня, пусть даже сегодня это « что-то» обретается в теле Люсьена Лефрена. Я применила законы, о которых не ведала, но ведь Земля вращалась вокруг Солнца задолго до того, как мы, жалкие смертные, вывели уравнение гравитационной составляющей. Я не совершала невозможного – всего лишь маловероятное. Это не слишком обнадеживает, потому что маловероятное не случается два раза подряд и я не знаю, как верну утерянное».

Эта жгуче-насущная проблема впервые так ясно оформилась в ее голове, и Алина на какое-то мгновение застыла в недоумении.

* * *

В тот же самый момент Орланда, полностью удовлетворенный вечерним времяпрепровождением, садился на скамейку в парке. В окнах четвертого этажа горел свет, и, хотя было не так жарко, как в предыдущие дни, одно из окон открыли. Приближалась полночь. Машины не заезжали в этот тихий квартал в столь поздний час, и Орланда различал чей-то смех, восклицания. Он узнал красивый бархатный бас и богатое обертонами контральто: Луи и Дениза расточали комплименты Жанин. Альбер открывал бутылку шампанского – Орланда слышал, как выстрелила пробка, – а может, он это вообразил, представив себе веселую компанию за большим разоренным столом, Алину, которая торопливо достает бокалы из старой горки, привезенной из Ахена, побагровевшего Шарля, заявляющего, что при таких темпах «приема на грудь» он либо потащится домой пешком, либо кому-то придется отвезти его, вечную глупышку Ольгу – «Да ты ведь живешь на той стороне площади!» —всю эту банду, шайку, клику, сообщество старинных друзей, из которого он исключен. Во второй раз после «разделения» его пробрала ностальгия, и он взъярился на себя – у меня нет ничего общего с друзьями Алины! – но фантазии Жанин, но улыбка Денизы бередили его «полудушу», а вот Луи вскочил, чтобы открыть вторую бутылку, и объясняет Альберу, что, если техника безупречна, пробка никогда не выстрелит… Орланда видел эту сцену мысленным взором и совершенно точно знал, что благоразумная Алина воспринимает ее совершенно иначе. По мнению Орланды, Луи был не тучным, а просто крупным, могучим мужиком, а жирок – что ж, он всего лишь свидетельство здоровья… Ох, как, должно быть, щедры на ласку его лапищи… По телу Орланды пробежала дрожь вожделения (которую Алина всегда сдерживала!), он вообразил, как обрушивается на него сверху всей своей тяжестью голый мужской торс, как его лобок, в пароксизме желания, вжимается в промежность партнерши, и даже не заметил, что думает сейчас о своем теле, как о теле женщины. Некая дамочка, прогуливавшая в двух шагах от Орланды свою собачку, безнадежно взывала: «Кики! Ну Кики же! Мы здесь уже десять минут, негодник, а ты все отказываешься делать пи-пи! Давай, я хочу домой!» Но хитрый песик только принюхивался и шастал по кустам, а потом вдруг напрыгнул на ногу Орланды, грубо вырвав его из сладострастных мечтаний. Дверь дома распахнулась, появились Лардинуа, Дениза, Шарль и чета Ренье, они весело болтали. Почему-то Орланда отступил в тень, как будто боялся, что они его увидят. Он слышал слова прощания, видел, как Шарль прошел мимо него – всего в нескольких шагах. Пользуясь привилегией автора, я какое-то время подслушиваю мысли этого верного друга Алины: он найдет ключевые отрывки 26-го и 27-го годов, переснимет и вышлет Алине – ему это будет нетрудно, да что ты, сущие пустяки, пусть они всегда будут у тебя под рукой, так удобнее. Да-а, какой бы неуклюжей ни выглядела иногда привязанность Шарля, она безупречна и бесспорна.

Наверху, в квартире, Альбер говорил Алине, чтобы она все оставила, как есть, что завтра прислуга все приберет, и увлекал молодую женщину в спальню, где она сильнее, чем обычно, ощутила, как приятно полагаться на спокойную уверенность в себе любовника, – уж Орланда-то точно этого чувствовал…

День восьмой: пятница

Пробудившись, Орланда решил провести ревизию своего имущества: так, можно ничего не готовить заранее – через две недели, при переезде, хлопот не будет. Проверив, хорошо ли закрыта дверь, и убедившись, что телефон отключен, он погрузился в учебники, а в половине первого, держа в руке корзину со снедью, встретился с Алиной.

– Странно, но вчера я не знал, что ты собираешь всю компанию.

– Это была импровизация – мы хотели утешить Альбера перед путешествием в Гонконг.

– Гонконг?

Алина объяснила. А потом вдруг – в порыве вдохновения – рассказала о придуманной степени родства.

– Папа? Ты обвинила папу?!

Он ржал, как безумный.

– Это вовсе не смешно!

– Еще как смешно!

– А мне вот просто дурно от ужаса. Только представь, что будет, если это дойдет до его ушей!

– Да ладно тебе! Неужто ты так мало доверяешь Альберу?

– При чем здесь доверие? Ты загоняешь меня в опасную ловушку – парижские знакомые, между прочим, тоже могут удивиться: «А что это за молодой человек посещает ее каждый день в обед?»

– В любом случае ты меня официально «признала». Кстати, заметь: сегодня ты все время говоришь мне «ты».

Алина густо покраснела.

– Не смущайся, дорогая! Что может быть естественнее, чем обращаться на «ты» к себе самой? В крайнем случае я могу назваться твоим кузеном.

– Да нет у меня никаких двоюродных родственников!

– Ни Дюшатель, ни твои коллеги проверять не пойдут.

– Если ты «вылупился» из моей души… – Она на секунду замолчала, осознав, что и правда называет его на «ты», повинуясь какому-то безотчетному, но могущественному посылу. Вздохнув, продолжила: —…Так вот, если уж ты отделился, какого черта вторгаешься теперь в мою жизнь?

– Не знаю, – просто ответил он. – Не могу по-другому, вот и все.

Они молча переглянулись.

– Но ты ведь тоже не в силах мне отказать?

Алина утвердительно кивнула.

– С нами случилось нечто суперстранное, ни ты, ни я не знаем законов сего физического явления: придется просто пережить все это, а там посмотрим, может, и название ему найдем.

– Это «нечто» спровоцировал ты! – заметила Алина, слегка покривив душой: накануне вечером она осознала, что в момент «расщепления» то, что управляло этим процессом, было неотъемлемой частью ее существа.

Орланда – вот же самодовольный нахал! – даже возражать не стал.

– Я этого хотел, не спорю, но вина-то – твоя, и ничья больше! Если бы ты меня слушала, а не подчинялась так тупо маме, меня бы здесь сегодня не было.

– Ты повторяешься! Но я не согласна…

– Еще бы ты была согласна! Но истина в том, что я исчезал из того, что ты называешь «тобой», по мере того как ты сама меня создавала, и эту связь между нами – какой бы обременительной ни было ее существование – глупо отрицать. Ты создавала меня, ничего о том не ведая, но я-то помню каждое мгновение.

Алина молчала.

– По правде говоря, – добавил Орланда, – у меня более выгодное положение: я о тебе знаю все, ты обо мне – ничего.

«Пока не знаю», – подумала Алина, сама не очень понимая, что имеет в виду.

Но чем, черт возьми, закончится эта история? Куда мы движемся? Одно было очевидно – Орланда живет мгновением, он видится с ней, когда сам того хочет, и радуется этим встречам, ничего не загадывая наперед. Алина вздрогнула.

«Кто-то прошелся по моей могиле!» – как любила говорить ее бабушка.

Итак, Альбер завтра уезжает? Орланда доедал, пребывая в мечтательной задумчивости. В его голове возникали планы – один другого заманчивей, – но он счел за лучшее не посвящать в них Алину… пока.

* * *

Проснувшись утром в пятницу, Поль Рено понял, что доволен собой: накануне вечером он здорово развлекся в гостях у друзей, многажды отметив про себя, что вовсе и не думает об очаровашке Люсьене. Он легко и весело, не чувствуя ни малейшего смущения, отвечал другу, с которым консультировался по поводу получения ученой степени лиценциата. На вечеринку пригласили прелестную молодую женщину (она жила одна после развода!) с явным намерением их свести, и он был с ней любезен, как истинно светский человек – безусловно обаятельный, но несвободный. «И почему я боялся состояния влюбленности?» – спрашивал себя Поль, бреясь и, естественно, не отдавая себе отчета в том, что думает только о Люсьене – несмотря на самогипноз.

Он вернулся домой, как обычно, и начал готовить ужин, а потом с изумлением обнаружил, что накрыл стол на двоих.

Разозлиться Поль Рено не успел: в дверь позвонил Люсьен.

* * *

– Ты что, так и не познакомишь меня с новоявленным братом? – спросил Альбер.

– Если захочешь – познакомлю, когда вернешься, – пообещала Алина.

Действие второе

* * *

В девять огромное авто папаши Бордье остановилось перед дверью, Альбер, тяжело вздыхая, сел и уехал.

В десять – в дверь позвонил Орланда.

Алина его ждала.

– Уф! – выдохнул он, обежав квартиру. – Как здорово оказаться дома!

Алина и глазом не моргнула.

Он бросил куртку на стул, портфель с учебниками – на стол, а сам плюхнулся на диванчик. Алина, молча наблюдавшая за ним, вдруг ощутила странную внутреннюю дрожь – это было как ураган без ветра, как крик без голоса, как воспоминание без картинки.

– Какая ты мужеподобная, – тихо прошелестела она.

Он взглянул на нее, громко смеясь:

– Ага! Ты все-таки помнишь!

Она покачала головой:

– Не знаю, почему я это сказала.

– Да потому, что мама тебе так говорила. Это поворотный момент в нашей истории. Ты меня узнала.

У Алины закружилась голова. Она села напротив Орланды и попыталась выглядеть непреклонной.

– Вы врываетесь в мою квартиру, как к себе домой, суете нос во все комнаты, бросаете шмотки, где попало.

Он прервал ее:

– Ты передергиваешь. Сама не веришь ни одному слову, которое произносишь. Этот дом принадлежит нам обоим, пусть даже я обитаю сейчас в теле, которое никогда здесь не бывало, и ты это знаешь. Ты без звука впустила меня в квартиру – потому что ждала, признайся! Отсутствие Альбера устраивает тебя и подходит мне.

* * *

Алина дрожит. Я чувствую, в ней происходит что-то такое, чего я не понимаю, придется поразмышлять над проблемой. Думаю, она боится, но, уж конечно, не Орланду: в этом молодом лохматом весельчаке нет ничего угрожающего, он желает одного – развлекаться, пусть даже за счет своего бывшего «тюремщика». Кстати, слово «тюремщик» больше не в чести – обиды забыты. Он сидит на диванчике Алины и смотрит на нее, как на вожделенную подружку по будущим играм, ему не терпится, чтобы она успокоилась, – тогда они смогут оттягиваться на пару. Орланда – самое простое существо на свете, какое я только способна вообразить, он живет сиюминутной радостью, а вот Алина гораздо сложнее. Я создала ее невыразительной, я находила в ней так же мало таинственности, как в плоской равнине, уходящей за горизонт, я полагала, что, утратив Орланду, она станет еще проще, однако – я это повторяла раз десять и все равно то и дело забываю! – Орланда – ее творение. Вот он здесь, перед ней, Альбер уехал, и она чертовски свободна! Да-а, я недооценивала эту женщину! А ведь у меня были все элементы головоломки: ничтожный ум не способен так тонко чувствовать Пруста! Чтобы вникнуть в глубинный смысл многопланового произведения и дать его трактовку, необходимо найти в своей душе отклик на все линии сюжета, на все идеи писателя и литературные приемы. Самым понятным и естественным образом на свете. Алину меньше пугают пропасти Пруста, чем тайники собственной души: мне становится ясно то, чего я раньше не понимала, – она волнуется и трепещет и одновременно чувствует себя непринужденно, стоило Орланде появиться, и она немедленно успокоилась, причем так случилось не впервые. Как только Альбер уехал, Алина снова почувствовала напряжение – она даже успела привыкнуть к этому ощущению, родившемуся в кафе «Европа». Она бродила между Константеном Менье и Мольером, кусала губы, вбивала каблуки в паркетины пола, и внезапно вздрюченность растаяла, она сделала несколько вдохов и за минуту до звонка в дверь поняла: Люсьен здесь. «Это что же значит – он действует на меня, как транквилизатор?» Она размышляет о коррелирующихся фотонах Жанин. Если мы единое целое, как он может обходиться без меня? Она тут же спохватывается: неужели его слова мне будет понять труднее, чем текст «Орландо»? Если истина заключена в том, что написано, она наверняка присутствует и в произносимых словах: Уф! Как здорово оказаться дома!Дома, в его понимании, значит – рядом со мной. Я успокаиваюсь за секунду до его звонка? Он приходит и звонит. Он предъявляет себя мне, он не может обойтись без меня, но не хочет об этом знать. Тем хуже для него…

Тут Алине в голову пришла мысль, напугавшая ее своей откровенностью. Значит, он в моей власти.

«Но к чему нас все это приведет?» – спрашивала себя Алина. Она не могла не признать, что отсутствие Альбера ей удобно: ну и ладно, ну и хорошо, просто великолепно – будем воспринимать вещи такими, какие они есть, и будь что будет!

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Я чудно позавтракал. Поль Рено готовит на английский манер – жареный бекон с глазуньей и горы тостов со слегка пришпаренными помидорчиками. Обожаю!

– Надо же! А я вот утром никогда не хочу есть.

– Конечно, но мне-то – двадцать лет!

Вот негодяй! Сколько можно тыкать ей в нос своим возрастом! Алина решила быть снисходительно-терпеливой.

– Да уж… Когда мы «расстались», тебе было тридцать пять, так что ты, должно быть, ловишь кайф.

– А я, знаешь ли, никогда не ощущал себя тридцатипятилетним – у меня ведь не было собственной истории. Скажем так: я был «заперт» внутри твоего возраста.

Алина, твердо решившая оставаться идеальной хозяйкой, любезно спросила:

– Что тебе предложить?

– Ванну! – плотоядно воскликнул он. – Обожаю мою новую жизнь, меня все очаровывает – кроме туалетных комнат, где нет нормальных ванн, а если и есть – они почему-то рассчитаны на карликов, в них иногда и сесть-то можно с трудом.

– Будь как дома.

– Тыщщща благодарностей! – смеясь, проговорил он.

И Алина с Орландой самым естественным на свете образом вместе отправились в ванную.

Она села на бортик, открыла краны, отрегулировала – точно зная, какой температуры должна быть вода, а Орланда в это время беспечно раздевался, совершенно счастливый оттого, что вернулся в родные стены. Вот он застыл, как вкопанный, перед туалетным столиком:

– Ой-ёй! Мамочки мои! Косметика, молочко для снятия грима, лосьон для поддержания водного баланса, дневной крем, ночной крем, крем от отеков вокруг глаз, тональный крем, тушь, лак для ногтей, смывка – «все, что нужно для души»! Я уж и позабыл!

– Полагаю, ты бреешься…

– Ага, но это не так занудно. Кстати, ты напомнила – сегодня утром я как раз забыл побриться.

Он наклонился к зеркалу над раковиной.

– Хорошо быть блондином – отросшая щетина не так заметна. У Альбера уже весь подбородок был бы черным. Люблю волосатых мужиков, да я и сам мохнатый – мне и вправду здорово повезло с Люсьеном!

Алина открыла шкафчик, чтобы взять полотенца и махровый халат. Когда она обернулась, голый Орланда рассматривал себя в трехстворчатом зеркале. Автоматизм воспитания сработал мгновенно – она прикрыла глаза. Он ахал-охал, восклицая:

– Черт, впервые вижу себя целиком! Да я еще красивее, чем думал! Ты посмотри! Спина великолепна – линия длинная и прямая, бедра узкие, талия тонкая, ягодицы поджарые и мускулистые, а как красиво свет играет на блондинистом «оперении»! Об-б-божаю себя. Уверен – я и тебе нравлюсь.

Он повернулся к ней, выставляя себя напоказ – чтобы и она повосхищалась. Орланда спрятался от взгляда Мари-Жанны, но – и это же естественно, ведь правда! – Алина совсем другое дело, и его вовсе не смущает легкий намек на возбуждение перед его прелестями.

– Да, я красив!

Их эстетический вкус черпал вдохновение из одного источника, и Алина вынуждена была согласно кивнуть.

– Но ты к тому же чертовски самодовольная скотина!

– А вот и нет! Ты забываешь, что я восхищаюсь Люсьеном Лефреном. Теперь он выглядит даже лучше, чем в момент моего «вселения». Ему недоставало уверенности в себе, но я провел достаточно времени в каземате твоей скромности, чтобы не повторять твоих ошибок. Ты могла бы выглядеть намного красивее, тебе не хватает всего лишь объективного взгляда на себя со стороны, я же именно так смотрю на Люсьена. Я не жил внутри его личности, не создавал егокомплексов, но присутствовал при зарождении твоих. Зачем мне – с таким совершенным телом – повторять твои ошибки?

Застенчивая? Неуверенная в себе? Он влез в ванну, погрузился под воду. Алина рассеянно взглянула на свое отражение в большом зеркале. Ей всегда казалось, что она знает цену своим физическим достоинствам и недостаткам, так что тут вкручивает ей этот голый юнец? Встав, она надела серые брюки – они ей очень шли! – и свитер в тон. Наряд был изысканным, хотя Алине, возможно, не хватало блеска – она не стала краситься. Она села перед зеркалом, взяла тушь.

Хорошо одета? Алина застыла: она подумала об одежде, он – о ее теле. То есть о своемтеле? «Не важно, – говорит она себе, – будем честны, я действительно подумала о тряпках, которыми обрамляю свою личность, но не о самой личности. Я действительно знаю себя как облупленную, а Люсьен – Люсьен? – он Люсьен только физически, когда я думаю о нем, должна была бы, по сути дела, думать о себе! – так вот, его отношения с телом, в котором он живет, похожи на первые свидания с тем, кто тебе нравится. Он находит себя красивым – и он прав, а я вот вряд ли могла бы встать перед зеркалом и взволноваться при виде того, к чему привыкла, как к старому пальто!»

Даже говоря с собой, Алина сохраняет целомудренность языка: говоря «взволноваться», она имеет в виду тот намек на эрекцию у молодого человека.

«Он восхищается спиной и бедрами, которые «носит» всего неделю, как я восхищалась бы новым платьем. Возможно, я не права, что позволяю рутине довлеть над моей жизнью?» Она внимательно вгляделась в свое лицо: ладно, посмотрим… Четкая линия бровей, глаза… Что я могу сказать о своих глазах? Альбер говорит, что у них прелестный разрез, прекрасно! Рот… Боже, какой ерундой я занимаюсь! Не стану же я разбирать себя по косточкам, я себя знаю, я себя больше не волную, в любом случае, я – женщина, а женщины меня не возбуждают!

Искренна ли я? Она вспомнила, как Орланда сказал накануне: Я исчезал из того, что ты называла тобой, по мере того, как ты меня создавала. В памяти всплывает картина, которую несколькими днями раньше она отогнала бы от себя: Жанин, готовая к выходу, вертится перед зеркалом и приговаривает: «Сегодня вечером я просто невероятна! Знаешь, когда я вот так хороша, хотела бы побыть часок мужиком, чтобы насладиться собой!» Алина не поняла и не задержалась на этой теме. «Не важно, – говорит она себе, сидя перед зеркалом, – следует признать, что я не забыла. Жанин нравилась сама себе, однако насладиться собой – даже в мечтах – могла только в мужском обличье. Видимо, я себе никогда так сильно не нравилась. Значит, Люсьен прав? Я столь безнадежно гетеросексуальна, что даже не могу признать, что нравлюсь себе?» Эта мысль показалась Алине настолько парадоксальной, что она обернулась и посмотрела на Орланду, лежавшего под водой с закрытыми глазами. Время от времени он, как делала обычно она сама, выставлял наружу нос и рот, чтобы глотнуть воздуха. Орланда наслаждался и не собирался прерывать удовольствия. «Если отбросить раздражение и постараться быть честной, придется признать: он чертовски хорошо сложен. Но я не привыкла с вожделением смотреть на его ровесников: они студенты, я – преподаватель. Ну да, мне тоже было двадцать! Если Люсьен прав и он сотворен из того, что я «зарыла» в своем подсознании, значит, там же находятся и мои двадцать лет, значит, и я должна трепетать от желания при виде этого потрясающего тела». Она еще раз внимательно посмотрела на Люсьена: плечи, мускулистый живот, длинные ноги, покрытые густыми светлыми волосками. Ни-че-го. Разве что взгляд то и дело возвращается к фаллосу, мерно колышащемуся под водой… Вот так же она, маленькой девочкой, на пляже, ужасно интересовалась, что там прячется в трусах у мальчишек, и мама – очень мягко, разумеется! – призвала ее к порядку. «Итак, я совсем не изменилась, так это надо понимать?» – раздраженно спросила себя Алина.

* * *

Они вместе. Что, черт возьми, они будут делать? Я ужасно заинтригована: у них впереди – благодаря беспокойному характеру Ренье – несколько дней свободы. Орланда взял с собой учебники по математике… Он что же, не собирается выходить? И Алина согласится? Куда подевалась прежняя молодая женщина – благовоспитанная настолько, что вряд ли позволила бы незнакомцу заговорить с ней? Она быстро меняется, но случившееся с ней происшествие совершенно особенное, и судить о нем по обычным меркам нельзя. Поскольку ничего похожего, насколько мне известно, никогда не было, я могу только гадать. Впрочем, я же видела, как Алина нервно металась по квартире, ища неизвестно что безо всякой надежды на успех, дерганая, напряженная, только что ногти не обгрызала (и снова: виват, строгий ментор!), так что можно не сомневаться – она уступит инициативу молодому человеку. Кстати, пока я отворачивалась, чтобы пораскинуть мозгами, Алина оказалась на кухне и уже заглядывает в морозилку, решая, что приготовить на обед! А вот и Орланда идет по мостику, вытирая полотенцем волосы, она спрашивает, почему было не взять фен, а он говорит, что после Парижа утратил навык. «Что ты хочешь? – смеется он. – Люсьен Лефрен живет как бедняк, надеясь стать богачом». Алина смеется в ответ и показывает свою «добычу»: кусок ростбифа и индюшачье филе без костей, туго-натуго перетянутое нитками. Орланда говорит ей: это Альбер обожает ростбиф, а наш выбор – индюшонок! Он начинает чистить картошку, чтобы приготовить «картофель Дофинэ». Они хохмят, не переставая. Никогда прежде я не видела Алину такой легкой и радостной. Она моет салат, и они вспоминают, как мама застывала в нерешительности, сомневаясь, что ей подать к ягнятине – горошек или фасоль, а лакомка Алина просила: «Давай и то, и другое!». Потом: «А помнишь, как я вывихнула лодыжку на лестнице?» Он подхватывает: «Это было просто ужасно, под угрозой оказался зачет по гимнастике!» Их диалог действительно напоминает – как и пыталась внушить Альберу Алина – разговор брата с сестрой, вспоминающих молодость. Одно странно: и тот, и другая говорят я. Готовя заправку, Орланда приобщает Алину к рецепту Поля Рено: горчицу следует разболтать с маслом, а уксус вливать очень осторожно. Она в восторге, она говорит: «Я думала, что все знаю о салатной заправке!» – и оба хохочут, как сумасшедшие. Молодость Орланды заразительна, ему удалось заставить Алину жить одним мгновением, он разбудил в ней ребенка, она играет, словно забыла собственную личность, она больше не та сдержанная женщина, что живет по четкому плану, не бездельничая ни минуты, она танцует, прыгает, опрокидывается в траву и мечтает, глядя, как ветер гонит по небу облака.