Текст книги "Ассы в деле (СИ)"

Автор книги: Зейналов Магеррам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Плутон требовал отделения от Земной Федерации, а за одно и признания себя как полноценной планеты. В свое время ООП совершило несколько громких террактов, а десять лет назад официально объявило о переходе к мирной жизни. Были ли они способны совершить это преступление? Безусловно. Среди них было множество ученых, в четвертом и пятом поколениях. Были ли у них мотивы похищать доктора Воннела?

– Нет, – сказала Нина, закрывая папку, – Мы никогда не переходили им дорогу, и даже не имели дело с ООП. Это скорее всего, не то. Совсем не то.

– Тогда двигаемся дальше?

– Да и побыстрее.

Следующие дела тоже ничего не принесли. Все это были богом забытые тайные организации, ушедшие на покой, либо современные но без особых навыков и вообще АССу незнакомые. Тут были и Зилоты Европы – верящие в Глаз Божий, под коим подразумевали юпитерианское Большое Красное пятно, и Рыцари Экологедона – орден, уже два года готовившийся к приходу Крыс-мутантов Апокалипсиса, и непосредственно сами Крысы-мутанты Апокалипсиса, которые давно ни к чему не готовились.

– Всё не то. Мне кажется, мы теряем время, – сказала Нина, протягивая папку подлетевшей мохнатой бабочке, – Я иду по ложному пути.

– Во-первых, не ты а мы, а во-вторых, не по ложному. Преступники – рационалисты. Играя в рациональное ты играла по их правилам, пора их менять. И ты уже сделала первый шаг. Потом будет второй, пятый, двадцать пятый.

– Двадцать пятый поспеет как раз на похороны Воннела, – сказала Нина и разрыдалась.

Она спрятала лицо в ладонях и поддалась отчаянию. Она не помнила где, когда и зачем купила способность рыдать. И покупала ли ее вообще.

Тут действительно было что-то нетак, в этом безумном мире библиотеки-архива. Гершон двигался все быстрее. Стеллажи мелькали, книги и документы превратились в полосы, тянувшиеся на многие и многие километры.

Несколько раз червь-библиотекарь Гершон останавливался, чтобы свернуть в соседний ряд. Потолок стал выше, и дважды Нина видела мелькавшие под ним стаи моли, несшие тяжелые папки в натруженных хелицерах.

Со временем нечто нелогичное, необоснованное и нерациональное стало наполнять душу Нины оптимизмом. Нина подумала о душе и эта идея показалась ей не такой абсурдной.

Вечер. Где-то.

– Мы вообще очень любим земную культуру. Помню лет тридцать назад она была у нас в большой моде. Впрочем, это было вполне объяснимо. Люди – первая раса с которой нам посчастливилось познакомиться. Ну и естественно, ваша культура оказала огромное влияние на нашу. Как, впрочем, бывает всегда, когда малая культура сталкивается с большой. Это можно было назвать нематериальной экспансией, захватом. Многие к этому так и относились. Говорили, будто мы теряем наши корни, наши традиции и культуру. На самом деле таких было меньшинство, и подобные мысли высказывали те, кто не имел никакого отношения к культуре.

Пентател Клавнир тараторил без умолку. Он уже успел рассказать о своей юности, о запутанных семейных неурядицах, об учебе, о внутренних и внешних конфликтах.

– Вы понимаете в чем дело. В качестве основного довода противники человечества называли простоту отношений. Ваши персонажи всегда однозначны, любовный конфликт сводится к отношению двух полов, точнее двух психически однородных существ. Вас упрекали в примитивизме, причем всю расу скопом. И не видели парадокса в том, что раса, претендующая на сложность, оказалась способной к ярлыкам и упрощению.

На самом же деле мы, лучшие, простите за нескромность, представители своего вида, считаем вашу простоту – ясностью. Все зависит от терминов. В вашей "Ромео и Джульетте" всего пять актов и один роковой поцелуй.

– Хорошо, а в вашей сколько?

– Актов? От двухсот пятидесяти до четырехсот семи, в зависимости от постановщика. А поцелуев сорок пять.

– Это почему? Яд не действовал.

– Нет, с ядом все в норме. Мы пентателы. Нас пятеро. И если уж умирать по воле автора, то непременно всем.

– Кстати, на счет смерти...

– Я вот еще случай вспомнил. Лейли и...

– На счет смерти Орионки. Является ли убийство у вашей расы уголовным преступлением?

– Безусловно. Но тут опять таки, есть нюансы. Смотря кого убивают и в каком количестве. Самая суровая кара ожидает за убийство правополушарно-вкусового-кишечного, самая маленькая за мозжечково-надпочечного. Убийство последнего в иные времена вообще приравнивалось к хулиганству, пока не обнаружилось, что именно мозжечково-надпочечный отвечает за музыкальный слух. Помню, было громкое дело, связанное с покушением на графа...

– По вашим законам, что грозило бы пентателу, убившему Орионку?

– От тридцати лет тюрьмы до пяти пожизненных сроков. Каждому. Я могу ошибаться. Все-таки я не юрист.

Лицо пентатела окаменело. Правогубие стало перешептываться с левогубием.

– Сдается мне, – продолжил он, – вы считаете меня подозреваемым. В смысле, подозреваете.

– Честно говоря, да. Как и всех прочих.

– Вы допросили до меня троих...

– Скорее, опросил.

– Хорошо, опросили. И до сих пор не приблизились к убийце?

– Я не могу ответить вам на этот вопрос.

Ранний вечер. Нью-Анджелес.

Сначала Нина услышала тихий шорох, словно недалеко было окно, и за ним шел дождь. Потом он стал громче и уже больше походил на треск сухих дров в камине. Он навевал странные ассоциации, Нина поймала себя на мысли, что понятия не имеет что такое камин, зачем ему нужны дрова и как они трещат.

А потом сквозь трескотню и шорох пробилось сопрано.

– Вот оно, – выдохнул библиотекарь Гершон, – Мы успеваем.

– Куда?!

– Понимаешь, капитан Суньига уже пришел и сообщил ей, что все будет хорошо.

– Кому ей? Что сообщил?

– Кармен. Это не важно. Надо торопиться.

– Постой, ты...

А ведь она думала, что он все это время торопился, знал, что времени мало и гнал на всех парах. Теперь же червь резко свернул за угол, и Нина чуть с него не свалилась.

Женский голос становился все громче, иногда к нему присоединялись один или два мужских.

А потом они снова свернули и остановились.

Если у библиотек и архивов могут быть поляны – то это была одна из них.

В центре ее что-то лоснилось и колыхалось.

Библиотекарь постоял немного на опушке и двинулся дальше на звук.

То были черви, они стояли плотным кольцом вокруг некого устройства, издававшего звуки. У них не было ушей, но Нина готова была поклясться, что они внимательно слушают женский голос, а может, им интереснее треск. Кто знает, что им на самом деле интересно.

Гершон стоял (лежал) не шелохнувшись. Нина все еще сидела на нем. Неожиданно перед ней на спине библиотекаря открылось маленькое отверстие.

– Сейчас закончится, и можно будет с ними поговорить, – прошептало оно.

– Наше время уходит.

– Нет, нет, это нужно. Ты сама увидишь.

– Сколько же ждать?!

– Тихо, тихо. Сейчас появится Данкайро, и сторона закончится.

– Сторона? Сторона чего?

– Тише, слушай.

Женский голос исчез. Появилось три мужских. Они пели, но казалось, что спорили. Наконец, смолкли, и шорохи тоже стали стихать. Их сменил ритмичный стук, потом что-то щелкнуло. Наступила тишина.

– Маман?

Одно из существ повернуло рото-голову и посмотрело на библиотекаря.

– Тетушки уже заждались. Ты где пропадал? Ты же уже взрослый мальчик, научись, наконец, пунктуальности.

– Я был занят.

– Опять ходил смотреть на звезды?! Тысячу раз тебе говорили – рожденные ползать...

– У меня был Вызов.

Остальные рото-головы резко повернулись к Гершону. Но Нина готова была поклясться, что смотрят они не на библиотекаря, а на нее. Ее заметили.

Нина поежилась. Ей захтелось бросить всё и убежать, вернутся к Хиничу, и просмотреть те досье, которые они нашли. Но это было эмоциональное решение – Нина знала, ни одна организация – секта, политическая группа – не подходит на роль тех террористов, что похитили Воннела и превратили людей в сборники стихов.

Было во всем этом что-то неправильное. Что-то за пределами здравого смысла, и дело не только в самом преступлении, в его методах. Кто вообще сказал, что тот, кто совершил столь нелепое преступление, обязан иметь вменяемые, логичные мотивы? Скорее наоборот. А значит идут они по неверной дороге, и время у Воннела кончается.

Но еще было что-то, что звало Нину идти дальше по течению, словно путь ее был заранее расписан, и все что ей нужно – доиграть свою роль. Подумав об этом, она вспоминила дело Дюррена, безумца, подостроившего дело так, что...

В ее голове мелькнула догадка, но исчезла когда к ней обратилась "Маман".

– А вы кто, юная леди?

– Я – Нина, кибертехник звездолета "Рамзес", и член Агентства по странным ситуациям. Мой друг и коллега доктор Воннел пропал. Его похитили и я не знаю как его найти.

– Сочувствую вам, юная леди.

– Я чувствую, что вы можете мне помочь.

– Ах как редко я слышу это слово от вас, от людей. Его редко встретишь документах, которые я читаю на досуге.

– Вы поможете мне?

– Конечно, солнышко. Спускайся, садись к нам, мы нальем тебе чайку и немного посплетничаем.

Около полуночи. Где-то.

Интервью с пентателом особенно вымотало Воннела. К вечеру он понял что сильно вымотался, а после ужина его стало клонить ко сну. Пришлось объяснить некоторым, что ему положено спать с частотой раз в сутки – причем земные.

– Но позвольте, – сказал торговец. – Вряд ли нам стоит разделяться. Так нас прищучат по одному. Ну, то есть, вас. Мне-то ничего не грозит.

– И мне, – напомнила Жанна.

– Это в кино нас могут убить по одному, если разделимся, – сказал кинокритик, – А тут, как мы теперь знаем, детектив. Убийство уже произошло. Теперь идет расследование.

"Расследование", – подумал Воннел. Они смотрели на доктора с надеждой, словно он непременно найдет преступника, и они получат свободу. У него же не было пока никаких зацепок. Ровным счетом никаких. Впрочем, возможно сегодня он выспится а завтра утром его разбудит гениальная догадка. И дело пойдет.

Уже в своей комнате он понял, что целый день провел в халате и пушистых тапочках. Сон долго не приходил, как это часто бывает.

Из головы не выходили слова Дена. Этот Ден хорошо расписал все обстоятельства, получилось довольно складно. Итак, теперь доктор – не только детектив, но и критик.

Кстати. Почему среди похищенных оказался кинокритик? Каково его место на картине?

Красное, набухшее от гелия солнце поднялось над горами и в комнате вновь стало светло.

Воннел уснуть не смог. Он встал, одел халат и вышел.

И вот уже в коридоре он встретил Нину.

– Мне надо с вами поговорит, – сказала она.

– Я вас слушаю.

– Я не могу уснуть. Мне страшно. А еще вы совершенно не обращаете на меня внимание.

Воннел в совершенстве владел техникой не обращать внимание на женщин, что ему симпатичны.

– Никогда бы не подумал.

Нину знобило. На ней были полупрозрачная ночная рубашка и гусиная кожа.

– Мы с вами тут единственные люди, возможно, на тысячу световых лет в округе. И мне, черт побери, страшно.

– Что я могу для вас сделать?

– Спите со мной.

У Воннела перехватило дыхание. Он набрался мужества, и его хватило чтобы сипло выдохнуть.

– Я имею в виду в одной кровати. Она большая и я не храплю. А вы можете храпеть сколько угодно, я сплю крепко.

– Ам...

Он открыл дверь и дрожащей рукой сделал приглашающий жест.

– Нет. Я к той комнате уже привыкла. Если вы не против. Я вас очень прошу. Это этажом ниже. Я вас провожу. Ой, ну конечно, нам же в одну сторону. Ну, то есть, вместе. Я говорю глупости, да?

Бабочки-реснички запорхали, но тело было слишком тяжелым, чтобы взлететь.

– Ладно, – ответил доктор Воннел, – Я только захвачу преблокнот.

Сколько-то. Нью-Анджелес.

Раз, два, три, чертыре. Раз, два, три, четыре. Бочка. Новый отсчет. Входит малыш. Пошла вся секция.

Еще полминуты. Бас. Клавишные. И, наконец, вишинка на торте – гитара.

– Это Телекастер, – сказала бабушка Шэйна, – всегда любила звук Телекастера.

– Да ты ж его отличить не можешь, – заметила тетя Юдит.

– Но я же чувствую! – интеллигентно обиделась бабушка, – А еще мой прапрадед был книжным червем в библиотеке самого Томаса Мэлори. А это что-нибудь да значит.

– Это значит, что ты все напридумывала, – сказала Гершонова "Маман" , – А ты что думаешь об этом, деточка?

– Я ничего не думаю, – ответила Нина угрюмо, – Мне надо спасти друга.

– Ответ неправильный. Вот что ты должна была подумать, – сказала Маман, – Мозг сам дорисовывает, что хочет услышать.

– Ну и что?

– А то что дорисованное иногда становится правдой. Это и есть интуиция, деточка. И это очень важно, когда имеешь дело с волшебством.

Маман поднясла чашку размером с ведро ко рту, похожему на жерло бетономешалки, и бесшумно отпила.

– Я имею дело с преступлением.

– Волшебство – это все с чем мы имеем дело.

– Я бы не так сказала.

– А вы не говорите, – сказала Маман, сделала еще один глоток, выпростала изо рта длинный язык и нащупала мармеладинку, – Слова всё портят. Им нельзя доверять, потому что они опасны.

– Чего ужасного в словах?

– Они запирают наш разум в тюрьме.

– Но люди пользуются словами. Они удобны.

– Нет ничего страшнее комфортной тюрьмы. И человек всегда склонен запирать себя в рамках предубеждений, логик, вкусов и лояльности прайду, – еще одна мармеладинка исчезла в бездне ее рта, – Но хуже всего – слова. От них избавиться труднее всего.

– Я хочу конкретизировать...

– Не стоит этого делать.

– Конкретизировать, – настояла Нина, – Поможет ли мне это спасти Воннела?

Маман улыбнулась (насколько это возможно).

– Возможно.

– Что я должа делать?

– Откажись от слов. Попробуй вспомнить все что нужно, не думая словами.

– Но так нельзя. Это невозможно.

– А как думают глухие?

– Простите, кто?

– Люди, которые не умеют слышать. Раньше такие водились.

– Но я не могу. Я уже умею говорить.

– Это легко исправить.

Воцарилась тишина, и продолжалась она долго. Маман сделала жест языком, и тетя Юдит схватила Нину сразу несколькими могучими и упругими языками. А бабушка Шэйна достала из под столешницы длинное устройство, состоявшее из пил, щипцов, крючков и нескольких отверток.

Пилы и отвертки завертелись. Щипцы и крючки ожили и потянулись к Нине.

Кибертехник запаниковала и не сразу вспомнила как отключить боль. А вместе с ней по ошибке вырубила и сознание.

Пока бабушка орудовала отвертками, Маман доела остатки мармелада.

– Ну всё, – вздохнула она, – хорошо то, что хорошо кончается.

Музыка сникла на долгих четыре секунды, и грянула вновь.

– Таки Телекастер, – заметила тетушка.

– Таки да, – сказала Маман, – жаль сейчас не делают такие песни.

Бабушка остановилась, и, сощюрив губные морщины, уставилась на Маман.

– Помню твой покойный отец говаривал – соляк в песне, что финальная драка в фильме со Шварцем. Интересно, что он имел в виду.

Примерно, полночь. Где-то.

Они остановились у ее двери.

Сердце доктора Воннела билось с такой силой будто внутри поселилась тысяча крепких китайских монахов, использующих этот сосуд вместо колокола.

А потом руки зажили своей жизнью. Одна повернула девушку, потом прижалась к ее груди (возможно, слишком сильно), вторая – несогласная с первой – захлопнула приоткрывшуюся было дверь.

"Что ты делаешь?" – спросил он себя и не нашел ответа.

– Я вас знаю. Мне кажется, мы давно знакомы, – сказал рот, – Вы ведь сам говорили об этом.

Мозг тем временем придумал шутку про пентатела.

– Наверно, – прошептала она, – Но мне кажется, вы немного торопитесь.

– Ам...

– В таком прекрасном месте, мне кажется, следует начинать с того, чтобы взять за ручку и сказать даме что-нибудь приятное. Вы не считаете?

– Считаю, – ответил он, прижал ее к двери и нетерпеливо впился губами в ее губы. Его руки заскользили по ее телу в поисках того, чего не хватало ему последний год. Ну хорошо, два года.

Три.

Они ввалились в комнату.

Воннел не заметил ничего странного в интерьере. Он занимался Ниной, а Нина занималась им.

От первого его прикосновения к ней прошло не больше минуты, а он был уже полностью раздет. Причем только он.

– Что это? – спросил Воннел.

В ее руке была бутылка, а с его головы стекало на лицо что-то густое и красное. Он слизнул жидкость языком и понял, что это кетчуп. С паприкой.

Она не ответила только толкнула его на кровать.

Толкнула слишком сильно, и Воннел, привыкший к опасностям больше чем к сексу, не лег, а сел.

И именно это его спасло.

Под ним оказалось что мягкое, и липкое. Он с трудом оторвался и отбежал в другую часть комнаты.

Сначала ему показалось что кровать кто-то не положил на пол а прибил к стене. Но присмотревшись, в неровном свете единственного канделябра он увидел огромный, размером во всю стену рот. Из пола, потолка и обеих стен торчали полуметровые зубы. А сидел он только что на языке. И уж он то точно был размером с кровать.

– Тыыы!!! – завизжала Нина несвоим голосом, словно у нее во рту поселился целый хор. – Ты все испортил. Мы голодны. Мы очень голодны. Мы не ели так давно и ты обязан нас накормить.

Воннел видал и не такое.

Он посмотрел на тварь и увидел, что ног у нее нет. Нина была приманкой, и не похоже чтобы она отличалась силой.

Он спокойно подошел к двери и включил электрический свет.

– Накорми нас, – прошипела Нина и медленно пошла на него.

Воннел закрыл глаза, размахнулся и ударил.

Он никогда раньше не бил женщину.

Потом нахлынул стыд, когда он увидел ее лежашей на ковре. И ужас – она лежала и грудь ее не вздымалась. Нина была мертва.

Воннел посмотрел на свою руку. Потом опустился на колени и приложил два пальца к шее лежащей. А затем он взял тело, закинул на плечо и спустился с ним вниз в лабораторию.

Сколько-то. Возможно, Нью-Анджелес.

Нина не сразу узнала это место. Оно изменилось – так давно она сюда не приходила. Но вот они – знакомый пустырь, ржавая скамейка, ребра мертвого завода вдалеке. А здесь в центре пустыря памятником самому себе возвышается тело покойного Маркуса Линуса Киба, робота и революционера.

– Злые языки говорят, его не убили, а он умер, подхватив броузер во время незащищенного секса.

Нина нашла рядом с собой киборга карлика, зловещего и уродливого. На нем были цирковой сюртук, шляпа и противные тонкие усы.

– Вам должно быть стыдно. Вы знаете кто это?

– Ну разумеется. Это тот, кто забыл о своем робоестестве, предал свою расу, решил стать человеком.

– Это неправда. Он боролся за равные права для киборгов. Вот чем занимался Киб.

– И это тоже. Но есть разница между намерениями, и самими действиями. Он заставил миллионы страдать, чувствовать себя неполноценными.

– Вы где-то передергиваете, но я не могу понять где.

– Он заставил киборгов думать, что они недолюди. А мы не лучше, не хуже – мы другие.

– Но я ничего подобного не чувствую.

– Сколько денег вы потратили на имплантанты? Грусть, ирония, чувство юмора. Идеи опасны, а самые опасные из них те, что внушают чувство неполноценности.

– Откуда вы это знаете? По имплантанты.

– Я знаю только то же что и вы.

Она посмотрела на памятник. Порыжевшее от дождей и времени лицо Киба с хрустом улыбнулось. На землю упало несколь пластинок ржавшичны.

Потом губы разомкнулись, и знакомый по документальной хронике глубокий и красивый голос Киба произнес:

– Вспомни слова своего учителя.

Мир помутнел, словно с Горы Мусора пришла волна токсичного тумана. Возможно, так оно и было.

И тогда перед Ниной возникла зыбкая фигура гершоновой "маман".

– Откажись от слов. Вспомни все что нужно, не думая словами.

– Хорошо. Я!..

– Тсс, – сказала библиотекарьша, – Соблюдай тишину.

Она не человек. Может и не совсем уже киборг. Да какая разница, кто ты. "Ты" – это условность и тюрьма.

Она не произнесла ни слова, ни устно, ни мысленно. Она просто вцепилась ногтями в сырые камни, нашла щели и принялась расшатывать устои. Те затрещали и заматерились – сначала на староанглийском, затем на грабаре, на аккадском, потом забубнили что-то про хорошую охоту и замолкли.

В образовавшейся тишине осталась только кибертехник Нина и Похититель Воннела.

Она теперь точно знала кто это.

За полночь. Где-то.

Воннел как следует вымыл и вытер руки, надел халат и вышел из лаборатории. Позади него на операционном столе лежало мертвое человеческое тело.

Доктора Воннела не трясло и не тошнило, он выглядел спокойным и только тихо шептал себе под нос.

– Нет, я не мог ошибиться. Она не человек. Я убил не человека. Этого не может быть.

И так далее.

Он выглядел спокойным, когда пропустил свою комнату, завернул за угол, поднялся, спустился, пошел еще немного и оказался в знакомом месте.

Кабинет(?). У двери часы с человеческий рост, напротив большой дубовый письменный стол, рядом у стены библиотека. А под рукой у Воннел шкаф с безделушками, среди которых десять индейцев.

Он повернулся чтобы уйти, но сознание удержало картинку еще на секунду, и педантичный воннелов разум пересчитал их.

Индейцев было девять.

Он вспомнил слова Дена об Игре и снова посмотрел на фигурки.

Теперь их было восемь.

Он не мог ошибиться, он хорошо запомнил крадущегося ирокеза с томагавком, его свирепое выпадение лица. Он исчез.

Доктор Воннел не был бы так знаменит в защемило кругах, если бы не мог сопоставлять не очень очевидные вещи, а еще если бы не был педантом. Цифры. Они не сходились. Что-то не так было с цифрами.

А потом он бросил взгляд на тумбочку под телефоном (Жанна объяснила ему как называется это устройство), и ее формы показались доктору Воннелу удивительно знакомыми.

"Вот он, – подумал Воннел, – последний, недостающий элемент. Еще немного и дело будет раскрыто". Осталось поговорить еще с одним участником игры.

Около двух ночи. Где-то.

– Ваше имя?

– Ден.

– Расскажите, Ден, почему вы не убийца.

– Даже не знаю. А я могу им быть.

– Плохая шутка. Сколько вам лет.

Ден грустно улыбнулся.

– Мне так много лет, что я помню времена когда сегодняшние плохие шутки считались хорошими, а последний раз смеялся в голос, когда один славный парень рассказал шутку про "игольное ушко".

– Вы слишком хорошо знаете людей.

– Ваша раса доминирует в галактике.

– И все же вы знаете такие детали о которых не подозревают сами люди. Скажу откровенно. – Воннел выдержал паузу, – Мне кажется, вы имеете отношение ко всему что здесь происходит. Вы много говорили о мотивах преступника, словно отлично его понимали. Далее, мы оба знаем о том, что наш похититель и убийца имеет отношение к человеческой расе. И тут мы снова возвращаемся к вопросу вашей удивительной осведомленности.

Ден долго не отвлечал. Он демонстративно подня руку и стал изучасть состояние ноктей.

– Вот и тут, Ден, очень человеческий жест. Вы долго жили среди нас.

– Рука.

– Что?

– Поговорим о языке тела. Вы с самого начала разговора гладите правую руку, словно жалеете ее.

– Это нервное.

– Разумеется. Вы нервный. Вы любите жалеть себя. Вы рефлексируете по этому поводу, и думаете, что вы холодны к людям. Но на самом деле это не так. Иначе бы вы не оказались в том госпитале.

– Не понимаю о чем вы.

– Вас ранили. Вы пытались помочь, вывести людей из под огня, спасти их всех. Да, вы пытались спасти их всех, доктор Воннел, но этого не получилось. И чувство вины заставило ваше тело само лезть под пули, отключило вашу бдительность. Вы сами искали смерти, доктор Воннел, и ваше чувство вины – это истинная причина вашей уверенности в том, что вы безучастны. Да, доктор, вы убедили себя в своей холодности, чтобы заставить себя страдать. Но то что человек делает, по крайней мере в нашем контексте, куда важнее того что он думает.

Воннел долго не отвечал. Он не знал что говорить – инопланетяни выглядил искренним, он явно говорил о ком-то кого хорошо знает. Может все дело в памяти, в этой странной тюрьме, которая давала странные сбои. Возможно, они даже знакомы.

– Возможно, мы даже знакомы.

– Возможно.

– И все же. И все же у большинства провалы в памяти. Лишь вы помните все тысячелетия вашей жизни в мельчайших деталях.

– Увы, нет. Только самое интересное.

– Я все еще не получил аргументов касательно того, почему вы не преступник или его сообщник.

– Ну, во-первых – это противоречило бы эстетике всего замысла.

– Это почему?

– История еще не вступила в фазу кульминации, а значит позволить детективу на такой ранней стадии разоблачить себя было бы крайне непредусмотрительно. А как мы знаем, преступник очень дотошен в деталях.

– Почему вы думаете, что не вступила.

– События развиваются быстрее чем раньше?

– Да куда уж быстрее.

– Есть куда, поверьте. Итак, нет. Второй вопрос – противостояние перешло в новую фазу?

– В каком смысле?

– Ну например, в самом примитивном смысле, вас пытались убить?

Левая рука Воннела остановилась и зависла над правой.

– О нет, – сказал Ден. – Неужели пытались?!

Воннел кивнул.

– Какая пошлость, – продолжил инопланетянин, – Нет, наш убийца решительно не способен на такое. Наверное, это недоразумение. Сами же понимаете.

Воннел понимал.

– Ладно. Возможно. Но только в рамках вашей конструкции, которую вы мне навязали.

– Предложил.

– Пусть так. Я подумаю о другой.

– Это будет нелегко. Придется выстроить новую цепь рассуждений. Вы уверены, что это вам по силам?

– Да, – помимо воли произнес Воннел.

Ден улыбнулся.

– Для столь неуверенного в себе человека, вы слишком самоуверненны.

Глубокая ночь. Где-то.

Кабинет. Высокие книжные полки. Секретер с полками, полочками, ящичками. Тумбочка с эбонитовым телефоном и пустой телефонной книжкой. Они собрались здест все – художник, критик, коммивояжер, привидение, философ и детектив. Для завершения картины не хватало на полу хорошенького трупа.

– Дело раскрыто, – начал Воннел с самого главного, – Но я не ручаюсь, что теперь мы немедленно получим свободу. И что получим ее вообще.

– Давайте дождемся Нины, – сказала Жанна.

– Нина мертва.

– О Боже!

– Как это случилось? – спросил критик.

– Я ее ударил.

– Вы убили ее, – ужаснулся художник. – Я думал, вы не способны на такое.

– Нет. Она умерла от голода. Я сейчас объясню, – он повернулся к Дену, – вы наверно знаете про насекомоядные растения. Такие водятся в земных тропиках. Некоторые виды выбрасывают впереди себя на тонкой ниточке муляж мухи или пчелы. Жертва садится на муляж, а... с целью спариться и намертво прилипает. Ключевое тут – намертво. Далее цветок притягивает к себе жертву и съедает. Такой приманкой в моем случае была Нина, которая чуть не скормила меня зубастому цветку в своей комнате.

– Ага, – сказал коммивояжер, – вы решили спариться с Ниной, вошли к ней в комнату а там обнаружился цветок который хотел вас съесть?!

– Не совсем. Еще днем я заметил, если вы помните, что Нина не желает идти с нами на нижние этажи. Помните, она отказалась спускаться с нами в подвал, потом искать на чердаке выхода на взлетную площадку. Тогда только ко мне пришла мысль, что она будто привязана к своей комнате.

– Блестяще! – сказал критик.

– Потом, уже сегодня ночью, я просто отвел ее в лабораторию якобы проверить состояние. Помните, она всякий раз покидая нас жаловалась на головную боль (указать выше в тексте (?)). Я сказал, что беспокоюсь за нее. Далее, – только сейчас он заметил, что слушатели встали в полукруг, и для завершения картины, он поддался желанию и стал расхаживать перед ними, скрестив руки за спиной, – Итак. Я проверил ее организм. И что вы думаете я нашел?

– Она не была человеком! – сказал критик.

– Была! Как ни странно, была. Ее организм практически полностью соответсвовал человеческому.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже не сразу понял. Система распознавания изображения была более совершенной чем у человека. Точнее это наша система излишне сложная и неправильная, словно ее доделывали, подклеивали и подвинчивали в процессе строителстьва. А блуждающий нерв. Его вовсе не было. Вместо этого наспех перелатанного эволюцией недоразумения, там были короткие нервы с четко распределенными функциями. Словом, все выглядело так, словно это существо создал не бездумный чуть туповатый естественный отбор, а настоящий творец, – он остановился и зловеще продекламировал, – этой ночью в лаборатории, на операционном столе передо мной лежало настоящее доказательство креоционизма.

– Минуточку, – подал голос художник, – вы препарировали ее живьем?

– О нет. Она ужаснулась тому, что была разоблачена и немедленно умерла, оказавшись бесполезной хозяину.

– Ну что ж, – сказал критик, – можем собирать вещи и уезжать. Признаюсь, я ожидал чего-то большего. Такой поворот уже был в семнадцатом сезоне...

– Э нет. Нина и тварь, что создала ее, вовсе не те, кто нам нужен, по крайней мере смерть орионки не на их совести.

– То есть как?!

Воннел торжественно проследовал к шкафу с антиквариатом.

– Вот! – он указал на полку, туда где стояло восемь фигурок индейцев (может кого другого(?)), – Прошлым утром, до того как с вами познакомиться, я побывал в этой комнате и тогда фигурок было десять. Зачем кому-то без особой надобности похищать что-то. Допустим, один из нас вор, но он не в тех обстоятельствах, когда стоит думать о профессии. Версия о клептомане отпадает как маловероятная. Остается только хозяин. Он же – убийца. Двумя индейцами стало меньше.

– Минуточку, – снова сказал художник, – Нас же не десять, нас сейчас... шесть. Всего шесть.

– Десять.

– А, ну если тварь и Нину считать за двоих...

– Даже за одного. И все равно нас десять. Считаем. – он подошел к художнику, – Первый – вы не той породы, вы создатель, а не разрушитель. За вами могут стоять ученые. Пусть так, но и это люди не из того теста – защитники угнетенных, поборники справедливости для маленькой безобидной расы. Нет, тут действует холодный ум. На счет него. – он сделал шаг к Жанне, – Вторая. Вы давно мертвы и потому бессмертны, вы развлекаетесь, точнее делаете вид. Могли бы вы затеять подобную игру, ради остроты ощущений, которые притупились за долгие века? Пожалуй, да. Но проблема в том, что у вас всё валится из рук. Буквально. Да и как вы верно заметили, игра подразумевает риски, а вас убить невозможно. Как и его, – он указал на комивояжера, – Третий. Конечно, вы слишком непохожи на нас, людей, и да я верю, что вам противна мысль об убийстве, вернее она находится за пределами вашего понимания. В любом случае убийца куда человечнее вас. В плохом смысле, – доктором Воннелом овладел приступ театральности, он поймал себя на том, что не говорит а декламирует, что делает непростительно длинные как у начинающих актеров паузы. Он медленно, как киношное чудовище подошел к кинокритику. Его рука поднялась и длинный указательный палец уставился тому в брюшной глаз. – Четвертый – вы. Вы достаточно человечны. Вы превосходно разбираетесь в нашей культуре, вы отлично поняли о чем говорил Ден там за столом.

Пентател отшатнулся.

– Это клевета! Точнее, вы ошиблись... И вообще. почему убийца – я, а не вы?

– Я лишь сказал что вы – четвертый.

– А. Ну да, – пентател быстро взял себя в клешни и щупальца.

– Вы четвертый, он, – Воннел указал на Дена, – Пятый. Слишком добрый и... даже не знаю как сказать... милосердный для убийцы. Я – шестой. И я не убийца, ну... хотябы потому что игра не имела бы смысла.