Текст книги "Ассы в деле (СИ)"

Автор книги: Зейналов Магеррам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Последним вошел Хинич. Только сейчас Нина заметила как он поправился, и как будто стал чуть ниже ростом. Пройдет еще годик, подумала она, и Хинич станет копией своего покойного напарника.

Старски был славным малым, и в отличие от Хинича, тепло относился к Воннелу. Хинич тепло относился только к Старски. Прочих он не нелюбил, просто ему не хватало эмпатии. Потому, особенно неловко было наблюдать за тем как он пытается выказать сочувствие.

– На тебе лица нет, – сказал Хинич, и похлопал Нину по плечу, – Бишоп наплел тебе с три короба глупостей? Не обращай внимания. Ребята говорят, у него в последнее время депрессия, и он пытается испортить насроение окружающим.

– Надеюсь, ты прав.

Даллас тем временем развернул на столе карту города, и сделал приглашающий жест.

– Нам тут уже удалось кое-что выяснить, – начал он. – Во-первых, устройства варп вышли из строя действительно только в нашем районе.

– Как мы и думали, – вставил Хинич.

– Далее. Сбои начались в половине восьмого утра, и закончились в восемь.

– Да, всего полчаса, а сколько шуму в прессе.

– Для кого полчаса, а для кого центральный госпиталь превратившийся в библиотеку, – заметил Текс, давно и откровенно конфликтовавший с боссом. – Больше сотни случаев, а мы даже не знаем что писать в отчете – убийство или причинение тяжких увечий.

– Когда Воннел появляется на работе обычно? – спросил Даллас.

– В восемь утра, – сказала Нина, – и не обычно, а вообще всегда.

– Тогда мы вот что имеем, – продолжил он, – Воннел выходит из дома, допустим, без двадцати восемь. До того начинает барахлить варп-тоннель. Воннел спускается в него и оп – попался!

Нина повернулась к Хиничу.

– Вы сказали – более сотни случаев...

– Сто восемьнадцать, если быть точным.

– Возможно, Воннел среди них.

– Мы это исключили. На обложке каждой указано имя автора. Кроме того, родственники и эксперты-филологи опознали жертв по стилю.

– Меня вот что настораживает, – подал голос Кливленд, – К чему столько шума? Зачем надо было организовывать такое странное похищение, смахивавшее больше на терракт? Куда проще было просто поймать Воннела на выходе из дома – и дело в шляпе. А так, параллельно с нами утренним террактом занимается Миннап. Учитывая ценность Воннела и АССа, они сами изьявили желание помочь. Итого преступник получил на свою голову две команды сыщиков. Этого можно было избежать.

– Надо подумать о целях, – заметил Даллас, – Чего хотел преступник, точнее преступники? Что это за такая сеть, которая желает, а главное может учинить подобное? Нам нужно определить группы интересов которые – А – заинтересованы как в терракте так и похищении или устранении ведущего специалиста АСС, и Б – способны организовать акцию такого типа. – он повернулся к Нине, – Каково население Нью-Анджелеса?

– Шестнадцать миллиардов, – не задумываясь ответила Нина, – и это если не считать полуразумных, квазиразумных и альтернативно разумных существ.

– Сколько всего на Земле?

– Плюс еще три миллиарда.

– С Марсом, поясом астероидов, колониями на Обероне и Миранде?

– Еще полмиллиарда.

– Стойте, – сказал Кливленд, – у нас просто нет полномочий выходить так далеко за базами, нас съедят бюрократы. Мы можем постараться, давить на то что дело АССа и терракт связаны. Собственно, так оно и есть. Но против высшего начальства не попрешь и мы потеряем драгоценные часы.

– Что ты предлагаешь? – спросил Даллас.

– Сосредоточиться только на Нью-Анджелесе. Все кто способны такое ученить, наверняка есть в нашей базе. Это достаточно серьезная сила, а значит не могла не засветиться в нашем городе, где живет большая часть человечества.

– Но, судя по всему, у преступников огромный технический ресурс, как мы видели. Они могли удалить или исказить данные о себе, – заметил Даллас.

– Ну, если так, – сказал Кливленд, – Тогда вся наша работа не имеет смысла.

– И что ты предлагаешь?

Кливленд зажег сигару.

– Я предлагаю допустить и даже считать, что террористы не добрались до нашей базы. И работать исходя из этого. Иного рационально решения нет.

Хинич улыбнулся.

– Вообще-то есть.

Полдень. Где-то.

Тут было много зеркал. Помпезных, с широченными позолоченными рамами. Шин ерзал на стуле не находя удобного положения, и куда бы не повернулся, ловил собственный взгляд.

– Знаете, у меня тут постоянно болят ноги, – начал он, – Вы были правы, это место не для меня.

– Вы говорите на языке людей без переводчика.(?)

– Да, я говорил, несколько лет я жил среди ваших.

– Вспомните подробно, откуда вы, чем занимались.

– Название моей планеты – сплошные цифры и буквы, довольно скучные. Хотя были все основания присвоить ей какое-нибудь имя. Дело в том, что почва ее богата селитрой. Мне рассказывали ваши ученые, что толщина плодородной земли что-то около ста метров. Там для вас низкая гравитация. И главное – деревья. Они высотой несколько километров. Там огромные, толстые стволы и лианы, блестящие чтобы пропускать солнечный свет до самой глубины. И стоят они так близко, что иногда можно перепрыгнуть с одного дерева на другое. Но мы двигаемся в основном вверх и вниз по стволу. Видите, – Он указал на свое плечо, – у меня асимметричные ключицы, одно толще и ниже другого. А еще, как вы заметили, глаза расположены вертикально. Нет смысла глядеть по сторонам, важнее смотреть вверх и вниз.

Строй у нас обычный, почти первобытный. Каждому клану принадлежит одно дерево. Иногда случаются войны, но не чета вашим, конечно. Мы изготовляем оружия из дерева, разводим пауков. Фактически стоим в шаге от протогосударств. Так считал один профессор. Сам я занимаюсь... занимался тем, что выжимал сок из личинок и отгонял вредителей, – он откинул волосы с макушки и показал ухо, оно было большое, плоское, размером с блюдце. Край его был откусан, Воннел заметил следы зубов, – Это сделала бабочка.

– У вас есть второе ухо? Где оно?

– Есть, но где, вам лучше не знать.

– Ладно, что дальше.

– Дальше. Когда мне было десять люди поймали моих родителей и сделали из них "Виниша 15".

– Не понял.

Шин вертикально улыбнулся.

– У вас нет девушки.

– Нет.

– "Виниша-15". "Подари Винишу и она даст". Известная реклама.

– Духи, – вспомнил Воннел.

– Да. Они были очень модными, пока не нашли мои рисунки.

– А что было с рисунками.

– Ну, для начала, они были. Тогда профессора схватились за головы и сказали – "Бог ты мой, они же разумны! Мы убили сотни невинных ради духов! Вот это промашка, нас высмеют коллеги Цюрихе!". Самое интересное – другое. Производитель нанял лучших адвокатов, и меня заочно объявили миллионом обезьян, которые рано или поздно напишут что-то стоящее. Начался суд. На суде я сделал портрет юриста корпорации, но это не помогло.

– Почему.

– Вы слышали об абстракционном кубизме?

– Это что?

– Жанр. Эти добрые люди сказали, что нет портретного сходства. Я же им ответил, что за портретным сходством пусть обращаются к технике. А я мол не только живой, но и разумный. И еще у меня хорошее чувство вкуса.

– Прямо так и сказали?

– Именно.

– И вас не признали разумным.

– Они использовали казуистику, и еще заявили, что меня подговорили отвечать правильно. Будто сообщники ученые – левые гуманисты, вдолбили в меня фразы, которые примерно могут подходить по смыслу, и я как машина ориентируюсь в них чтобы давать ответы. Провели тест Тьюринга.

– Это как?

– Заставили независимых, действительно независимых, лиц вслепую определить кто из двух подопытных разумное существо, а кто обезьяна с выдающимися способностями зубрилки. То есть я.

– И чем дело кончилось?

– Я его провалил.

– ? (?)

– Вторым подопытным был идиот. Бедная лексика, часто ненормативная. И потом, у него было много стилистических ошибок. Вот к ним они и прицепились. Заявили, что разумное существо ошибается, в отличие от неразумного.

– Очень спорно.

– Ну, они били на то, что я – неразумная тварь с феноменальной памятью и подозрительно хорошей грамматикой.

– А разве это не повод считать разумным. Есть же критерии.

– Критерии? Общегалактические?

Воннел вспомнил. Как он мог забыть? Еще во время учебы на доктора он узнал сколь часто разум бывает непохож на человеческий. Трудно распознать грань разума, и знает ли тварь скрытые закономерности в расположении светил только для того, чтобы удачнее опыляться и метать икру, или ищет их ради простой забавы. А может ее цели совсем иные и непостижимые.

Воннел помотал головой, будто отгоняя морок.

– Вам что, плохо? Принести воды?

– Нет все отлично. Последствия дегидрации. Рассказывайте дальше.

– В общем, я проиграл дело.

– Погодите. И что, до сих пор ваших сородичей убивают?

– Уже нет. "Виниша" вышла из моды, компания обанкротилась, нас оставили в покое, а совсем недавно выдали справки о том что мы разумны.

– Ладно. – Воннел потер виски, чтобы сфокусировать зрение, – Скажи, почему не ты убийца.

– Это легко. Я представитель культуры на грани бронзового века, разумеется, с учетом того, что на нашей планете почти нет олова. Так или иначе, убиваем мы ради интересов клана, из сексуальный побуждений и, очень редко, не поделив какую-то мелочь. У меня не было причин убивать Орионку.

– Ладно, возможно, вы правы.

– Я не могу даже руку на кого-то разумного поднять, – Воннелу показалось, что художник смутился, – Однажды врезал своему троюродному брату, потом две недели ходил за ним, извинялся. Честно.

Зависло неловкое молчание.

– Послушайте, у меня нет причин вам не верить. Пока, во всяком случае. У меня еще несколько допросов... интервью.

Полдень. Нью-Анджелес

Хинич подошел к стене и отодвинул портрет покойного капитана Старски. За ним оказался сейф. Оттуда он вынул связку металлических полосок и бережно поднял их к глазам, любуясь.

– Это – ключи, – шепотом произнес он.

– В каком смысле? – спросил Даллас.

– Вот и я... тогда много лет назад спросил об этом капитана Старски. И знаете что он мне ответил.

Даллас покачал головой.

– Он сказал – в прямом. Да, – капитан закрыл глаза, вспоминая, – Именно так он и сказал.

– И от чего эти ключи? – спросил Кливленд.

– А вот это самое главное.

Нина знала, что полицейское управление ╧ 20492-4234459 было одним из самых старых в округе. Но одно дело цифры и факты, а другое, когды ты спускаешься по крутым ступенькам в глубины, проходя мимо офисоф управления построенных столетия назад.

Наконец, лестница закончилась. Они прошли по коридору мимо застекленных кабинетов, полных странных, забытых ныне устройств. Они спускались все ниже, а устройства все страннели. И только черные кресла и пепельцы оставались неизменными.

– Была идея сделать из этого музей, – сказал Хинич, – Но тогда сюда начали бы шастать туристы, а это рано или поздно разрушило бы нашу тайну, которую поколения полицейских хранили для подобных ситуаций. Мой напарник, – голос Хинича дрогнул, – передал перед смертью эту Тайну мне, ему передал его первый напарник, перед тем, как его съели. Предыдущий напарник успел бросить ключ, а потом сгорел в атмосфере... И так далее.

"О чем это он?", – подумала Нина.

Они остановились перед железной дверью и тогда Хинич применил первый свой ключ. Он вставил его в отверстие на двери, потомо стал вращать то в одном то в другом направлении.

В кромешной тишине послышался шелчок. Нина, Даллас, Кливлен и Текс молниеносно вытащили бластеры и приготовились отбиваться.

– Все в порядке, – сказал Хинич, – Старски предупреждал, что так и будет.

Он толкнул дверь и она...

Открылась.

Они прошли в следующий коридор, еще более древний. К незнакомым предметам присоединился и незнакомый запах. Он все усиливался, и когда Хинич отворил следующую дверь, анализатор в носу Нины показал, что так пахло дерево – много-много деревьев, самых разных, возможно, давно вымерших.

Потом было еще несколько дверей. И, наконец, остался самый последний ключ, Хинич остановился.

Они были в просторном помещении без мебели и окон, зато с несколькими огромными металлическими дверьми.

– Это где-то здесь, – сказал Хинич.

Он подумал еще немного, и подошел к одной из них, порыжевшей от времени. Последний ключ был самым большим и вставлялся в отверстие в центре двери. Он долго не хотел поворачиваться. Наконец что-то щелкнуло, лязгнуло металлом о металл. Дверь дрогнула и со скрежещущим ворчанием начала открываться сама.

Из ростущей щели волнами повалила густая пыль.

Все кроме Нины, закашлялись и отошли, прикрывая лицо руками.

"Дерево – сосна, бук, клен", – мелькали данные перед взором Нины. А когда пыль осела, она, Хинич, Даллас, Кливленд и Текс заглянули в проем. А из него тысячами миллионов томов, километрами стеллажей, тоннами измельченной спрессованной древесины, свинца, краски и кожи, триллиардами овещствленных байтов знаний на них смотрело прошлое.

– Узрите! – сказал Хинич, – перед вами самый надежный и безопасный архив в истории человечества. Тот, кому, чтобы похитить человека, проще взломать систему безопасности, чем тюкнуть по голове в подъезде, никогда не сможет сюда проникнуть. А теперь будем искать нужные досье.

Нина посмотрела вдоль одного из рядов и ужаснулась – он уходил далеко на километры и исчезал в пылевом тумане.

– Но как мы найдем тут то, что нам нужно? И целой жизни не хватит.

Все посмотрели на Хинича, но он ответил не сразу.

– Есть те, кто провели тут не один десяток жизней. Уж они то все знают. – он посмотрел на остальных, – Старски предупреждал, что они могут быть в плохом настроении, так что держитесь поближе к двери. И, главное, не бегите. Лишний раз не стоит из раззадоривать.

Даллас обнажил бластер.

– Отставить, – сказал капитан, – так просто их не убить.

Потом он наклонился к полу. От взгляда Нины не ускользнуло то, как затряслась рука Хинича, когда он положил на деревянный паркет свой коммуникатор, включенный на пульсацию.

Потом он отошел к остальным, посмотрел на кибертехника и улыбнулся внезапно посеревшими губами.

– Как я вообще мог забыть о них? – сказал он, вынул носовой платок и протер лоб. – Это как в детстве, когда ты смотришь страшный фильм, потом забываешь его или не помнишь, чем кончился. И вот уже взрослым стоишь под душем и тут...

Туман дрогнул и пошел на детективов едва видимой волной.

– Оно идет, – выдохнул Хинич.

Чуть за полдень. Где-то

Воннел записывал показания в бумажном блокноте, который нашелся в его комнате за одно с пером и чернильницей. Каллиграфией он не владел, и потому делать заметки было трудно. Наконец он пошел на хитрость – при написании каждой следующей буквы не отрывал перо, а продолжал писать, выстраивая слова в длинные кривые линии, напоминавшие сорванный штормом и гонимый ветром такелаж.

Впрочем, морскую терминологию доктор Воннел знал не лучше каллиграфии.

Следующим был черед Жанны. Он выбрал ее сам, просто потому что она одним своим существованием нарушала принципы здравого смысла.

– Вы, наверно, догадываетесь, какой первый вопрос я задам. Вы мертвы?

– Определенно, да. Я мало в чем так уверена, как в этом.

– Как и когда вы умерли?

– Меня сожгли живьем на рыночной площади в глубокой древности.

– За что?

– За колдовство.

– Вы были этой... колдуньей?

Жанна запрокинула голову, рассмеялась, да так что провалилась сквозь стул.

– Я думала, вы материалист.

– Я был материалистом пока не столкнулся с чем-то, – он небрежно указал на нее рукой, – не очень материальным.

Жанна прищурилась.

– Позвольте мне задать вам вопрос. Вы всегда так легко отказываетесь от убеждений?

– У меня есть убеждения. Ну, как минимум, одно.

– Какое же.

– Вы будете смеяться, скажете, что я ребенок.

– Не томите. Мы не персонажи какие-нибудь.

– Жизнь – высшая ценность. Вот и всё. Мы в АССе берем это за аксиому, верим в нее, а остальное достраиваем или убираем по мере надобности. Единственное, чего мы не можем себе позволить, это "но".

– Не поняла.

– "Но". Задания у нас могут быть самые разные, и даже... так сказать, щепетильные. Иногда, очень редко, там в АССе мы сотрудничаем с Министерством.. обороны и нападения. При такой работе трудно не потерять облик разумного существа, и много проще сознательно или, чаще, бессознательно вставить в ряд своих императивов клин очередного "но", и сделать шаг назад, во времена хорошо вам знакомые.

Воннелу показалось, что она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. А может она нарочно так себя вела.

– Прелестно! Неужели все так просто?!

– На словах. Только на словах. А дальше начинаются детали, – он хлопнул по коленям, – Ладно, вернемся к нашей теме. У вас есть гипотеза почему вы не исчезли после смерти?

– Нет. Но у других есть. Как-то, дай бог памяти, лет двести назад один ученый выдвинул версию, будто я попала сюда через пространственно-временной разрыв. Вам знакомо словосочетание "генератор полууниверсума"?

– До некоторой степени.

– Эта штука позволяет соединять нашу вселенную с одной из множества других. Такими пользуются на здвездолетах, они накладывают на этот мир любой другой, в котором скорость света не имеет ограничения.

Тут в глазах у Воннела снова стало двоиться. Он схватился за виски и его ударило статическим током от себя.

Он знал кое-что из того, что говорила Жанна. Воспоминания всплывали внезапно сразу после того, как она произносила нужные слова. Это было так, словно ты внезапно узнавал от кого-то о собственной травме детства, и тут вдруг вспоминал что да, черт побери, так все и было. И возникло чувство, будто ты даже не забыл об этом, а просто перестал думать.

Как такое могло произойти? Да, ему, и кажется, еще нескольким, стерли память, но не целиком, частично? Вопрос лишь – зачем.

Он будет иметь это в виду, запишет пером в своем блокноте. И да, сам блокнот тоже надо иметь в виду. Все не просто так. Все можно и нужно интерпретировать.

– И какое отношение генератор имеет к вам?

– Ну, тут все просто. Из иной вселенной...

– Выпадают иногда странные вещи, каких здесь нет. Вы попали к нам из мира где есть привидения.

– Возможно, не знаю.

– Что сказал этот ученый?

– Он вернул мне документы.

– Какие?

– Я поступала в Марсианский Технологический Институт, и мою кандидатуру отклонили как противоречившую здравому смыслу. Глава комиссии после этого пять лет посещал психиатра чтобы тот доказал ему, что я была галлюцинацией.

– Прям таки пять лет.

Она придвинулась к нему.

– Послушайте, детектив, я не вру. Все эти пять лет я сидела на диване рядом с психиатром.

– Ладно, что вы делали потом?

– Я плохо помню. Кажется, путешествовала. Да, – она улыбнулась, – Определенно, я путешествовала.

– У вас провалы в памяти или вы что-то скрываете?

– А вы?

Доктор Воннел редко участвовал в допросах, разве что иногда стоял в сторонке, давая разобраться во всем Хиничу и его людям. И он точно не привык к ерничанью.

Фраза "это я тут задаю вопросы" повисла в воздухе и рассосалась.

– Да, не все помню. А теперь ответьте.

– Ладно, у меня тоже что-то не то с головой. Я буду иметь это в виду.

Сквозь голову Жанны Воннел увидел, как за окном взошло очередное солнце. Оно было маленьким и зеленным. "Сколько же их тут", – подумал он.

– И теперь вот что – скажите, почему не вы убили Орионку?

– О это просто. Но сначала ответьте на мой вопрос.

– Что, опять?

– Мне это нужно чтобы ответить на ваш. Итак. Вы согласны, что преступник затеял игру, а не обычное массовое убийство?

– Мне кажется, это очевидно, – Воннел обвел рукой комнату.

– Дает ли он нам подсказки?

– Ну, – Воннел посмотрел на блокнот в руках, – В общем-то да.

– Дает ли он таким образом шанс на победу?

– По-другому в Игре нет смысла.

– Что подразумевает победа?

– Разоблачение преступника.

– Что последует за разоблачением?

– Ну. Пожизненное заключение или смертный приговор. Понятия не имею.

– И это будет финал игры? Развязка?

– Ну. Да, наверное...

И тут он понял.

Она влезла с ногами на стул, и делая вид будто ныряет, прыгнула. Пол поглотил Жанну, потом она выглянула по пояс у его ног.

– Скажи, детектив, как можно меня убить или неволить? Если убийца – я, то игра, как ты заметил, лишается смысла. А теперь ты мне кое-что скажи.

– Опять задаешь вопросы?

– В чем причина твоей тоски, детектив?

Предобеденное время. Нью-Анджелес

Нина умела замедлять мысленно время. Вот появилось из тумана нечто громадное и она подумала – ну вот эта тварь явилась целиком – потом прошла еще милисекунда – и выяснилось, что это еще не все, и громадина стала еще громаднее; другая милисекунда – возникла еще тонна другая ужаса – нет, ну на этот раз всё – еще немного времени, туман стал оседать, обнажилось еще немного пространства и оказалось, что чудовище еще больше.

Самое ужасно было в том, что вместо грозных шагов и злобного сопения они слышали лишь тишину.

Это был чудовищных размеров, самый большой из когда-либо виденных ею червей.

Хинич стоял впереди и Нина вдруг позавидовала его внезапной смелости. Червь подполз к нему и обнажил пасть, похожую на гигантскую воронку, наполненную тысячами острых зубов.

Будто прочитав мысли кибертехника, капитан повернулся к ней. Он все еще улыбался.

– Если Старски его не боялся, мне тоже не положено. Он не простил бы.

Червь заговорил.

– Приветики. Как там наверху? Всё живете и умираете?

– Да помаленьку.

– Как Старски?

– Он умер.

– Неужели? Время тут летит так быстро.

– Его убили.

– Скверно. Ах да, я припоминаю. Знаете, трудно нести столько знаний в себе. В буквальном смысле.

Червь говорил с акцентом, какой можно было встретить в исторических фильмах, он то подчеркивал то вовсе игнорировал "т".

– А как поживает Бишоп, этот адепт формальной логики? Еще не застрелился?

– Нормально, – сказал Хинич, и почувствовал как Нина толкнула его в бок, – Вообще-то мы здесь по делу. Мы сейчас кое-что тебе расскажем, и будем признательны, если ты пороешься в своей обширной памяти и составишь круг подозреваемых.

– Что ж, валяйте. А я послушаю. Извините что за преамбулу, просто отвык от живого общения.

Хинич рассказал о террактах и Воннеле, и не забыл отметить ограния во времени. Червь действительно внимательно слушал, а когда инспектор закончил, посмотрел на Нину. Кибертехник готова была поклясться, что он смотрит именно на нее, хотя понятия не имела где у существа глаза.

– Я так понимаю, вы лично заинтересованы в спасении вашего друга.

– Именно так.

– Тогда вам предстоит отправиться в путь со мной. Тут где-то должна быть упряжь, прицепите ее ко мне, взбирайтесь на, простите за нескромность, гриву, и вперед.

– Много ли времени это займет?

– Не буду врать, пять или шесть часов. Но это стоит того.

– Воннела не станет через двадцать часов.

– Станет-нестанет. Вы слишком сильно беспокоетесь о времени, о точных цифрах. Вас, людей, так интересует фатальное – потому что оно рационально и объяснимо. Как смерть. Забудьте о времени.

– Я не могу.

– Рациональное вас уже подвело. Ваши архивы наверняка взломаны, нужная вам информация стерта, или, хуже того, заменена. Если вы здесь – значит я ваша посденяя надежда. Нам пора в путь.

Нина посмотрела на червя оценивающе и с облегчением вспомнила, что в свое время не стала тратиться на человеческое чувство брезгливости. Она нашла упряжь, легко приладила ее к архивариусу-библиотекарю, ловко на него взобралась и в последний раз взглянула на полицейских.

– Ждите меня здесь, – сказала она очевидное.

Червь же, не разворачиваясь, дал задних ход и исчез в клубах пыли, унося Нину проч из пунктуального мира.

Предобеденное время. Где-то

Предстояли еще допросы, но во всем замке так запахло едой, что это можно было расценить как приглашение к обеду. Так и оказалось.

Все тот же стол был сервирован в лучших традициях античного человечества. Труп орионки с потолка исчез и это никого не удивило.

Расселись.

Воннел набросился на перепелов в устричном соусе, и не подозревая, что перед ним перепела в устричном соусе.

Евший свинцовую стружку Ден, отложил вилку.

– Я вот о чем подумал, доктор. Тут есть некое противоречие.

– Вы про убийство?

– Я про это, – сказал Ден, и обвел рукой помещение, – Ржавый кран в подвале, перчатки испачканные машинным маслом. Все выглядит вполне натуральным. И все же, это не так. И дело не в том, что мы находимся на планете вращающейся вокруг минимум четырех светил. И что тут никогда не было постройки земного типа, и что она принципиально невозможна в таких местах. Где каждый вечер идет кремниевый дождь. Вы когда-нибудь видели подобные сооружения, доктор Воннел.

– Признаться, только на фото.

– Это место не меньше по размерам центрально здания резиденции султанов.

– Чего? – спросил тень-продавец Нейбовиц.

– Резиденции Долмабахче в Стамбуле. Три четверти помещений там предназначались для прислуги. Как вчера помню. Ладно, допустим мы находимся не во дворце или резиденции, а скажем, в гостинице, просто очень дорогой. Но и в таких половина комнат уходило на кладовые, подсобки, прислугу. Куда ведут двери здесь? Вы увидели хоть одну, которая открывалась не в номера гостей и разного рода, не знаю, экспозиции. Все что мы имеем это котельную внизу. Выполненную с душой и любовью. Но всего одну.

Эта гостиница выглядит натуральной, но с очень большой долей условности. Тут не хватает многого. Да хотя бы слуг.

– Ладно. Отлично. – сказал пентател, – и что это нам дает?

– Нам. Преступник играет с нами в условности. Он рисует часть картины, позволяя воображению дописывать остальное. Знаете, почему масло – такой удобный материал для картин. Достаточно двух трех небрежных штрихов и вот за пеленой дождя мы видим силуэты прохожих, борющийся со стихией корабль или юное деревце, прижатое к земле ветром.

Эффектность, тема и стиль заставляют нас дописывать картину за автора. Ну, или вместе с ним.

Что мы видим здесь – роскошный дом и прочие элементы композиции – картины, в начале которой произошло зловещее убийство. Автор ее предусмотрел всё, кроме комнат для слуг и подсобок. Это рассеянность? Нет. Тот кто такое продумал не может быть рассеянным. Замысел? Да. Недосказав, он дает нам понять, что это игра, что мир условен, ну и представляет возможность поучаствовать в процессе.

– Вы хотите сказать, что тот, кто сделал это – художник? – спросила Нина.

– Именно. – ответил Ден.

Все кроме Дена и Воннела посмотрели на Шина. Тот заерзал на стуле, но быстро собрался.

– Секундочку, – сказал он, – А разве истинный художник может быть убийцей? Самоубийцей, запросто.

– Эта тема была закрыта еще до того как художник и добрый христианин Челлини убил в темном углу безоружного.

Художник, настоящий художник формирует новую картину мира, дает новый вкус. Вот, скажем, никто до тебя не разбивал героев на четыре гармоничных архетипа, или не сочувствовал убийце и ничтожеству, и вот мы получаем новую норму на десятилетия.

– По вашему, художник лучше других, и может себе позволить стоять над моралью.

– Ну, во-первых, не может, а должен, а во-вторых он хуже других. Художник создает новую мораль. И если уж он ее создает, так отчего же не встать над своим творением, отойти на пару шагов от мольберта, так чтоб лучше было видно. Хороший художник – непременно преступник.

А хороший детектив – критик. Он сопоставляет господствующую, так сказать, академическую мораль с моралью преступника. Это называется поиском мотивов. И вам, – Ден указал на Воннела, – предстоит поймать злодея. А для этого понять, какую новую мораль он творит. Поймите авторский замысел, и спасите нас.

Глава третья

Чуть ближе к вечеру. Где-то.

– Итак, вас зовут Генри Нейбовиц. Вы вольный торговец. Что вы продаете.

– Настроение. В основном хорошее, приподнятое, иногда эйфорию.

– Это наркотики?

– Что, простите?

– Вы торгуете наркотиками?

– Ну, если верить моему переводчику, вы имеете в виду не то же что и я.

– Объясните.

– Я уже сказал, я продаю хорошее настроение. Буквально. Беру у одного, у того, у кого много, и продаю другому. Ну, и оставляю себе немного.

– Это как?

– У меня же должен быть личный интерес.

– Хорошо, а чем вы расплачиваетесь?

– С кем?

– С тем первым.

– Жизненным опытом.

– У вас его так много?

– Я вольный торговец.

– Ага. Замкнутая система, все продумано, все довольны.

– Это преступление? Вы социалист?

– Нет и нет.

– Прекрасно. Я могу идти.

– Я очень мало знаю о вашей расе. Скажите, что у вас может быть мотивом для убийства.

– Мы не убиваем.

– Так не бывает.

– Мы состоим из необычной для вас материи. Причем это последнее слово, опять таки, если верить переводчику, переведено на ваш язык весьма условно. Нас нельзя убить и потому эта форма отношений у нашей расы отсутствует.

– Вы можете убить, ну, например, меня?

– Это просьба? Не вижу в этом смысла. Так мы не раскроем преступление.

– Чисто теоретически вы можете это сделать?

– Не знаю, не пробовал. И вряд ли кто-то из наших пытался выкинуть нечто подобное?

– Для вас это аморально?

Коммивояжер задумался.

– Не знаю как вам сказать. Для вас аморально ходить на голове?

– Нет. Просто это несколько неудобно.

– Вот и для нас. Совершить убийство неудобно. Не плохо, не хорошо. Неудобно.

– Я вас не понимаю.

– Это взаимно.

Воннел сквозь тело Нейбовица видел как за окном поднимаются к небу фонтаны жидкого кремния.

– К сожалению я не знаю способов верифицировать ваши слова, – сказал Воннел.

– А это нужно?

– Скажите еще что вы никогда не врете?

– Напротив, мы врем, изменяем женам, воруем, занимаемся политикой. Кстати, и враньем я тоже торгую.

– Скажите, почему именно вы – не убийца.

– Я уже ответил на этот вопрос.

Чуть ближе к вечеру. Нью-Анджелес.

Не прошло и получаса когда они нашли дело первого подозреваемого. Нина взяла ее с самой верхней полки, куда ей пришлось долго карабкаться.

– Так будет всегда, – сказал червь с сожалением.

Червя, как оказалось, звали Гершон. Ему было всего чуть за сотню лет и у него была любимая мама.

– Почему? – спросила кибертехник.

– А ты думаешь, как сюда попадают новые дела? Копии всего что приходит в управление, распечатываются, потшиваются, прилетают сюда и складываются на свободные верхние полки.

– Ага, автоматически.

– Почему это, – обиделся Гершон. – Вся автоматика кончается здесь. Моль подбирает прибывшие папки и расставляет по местам. Когда старые полки кончаются, мы строим новые, когда кончается территория, мы выгрызаем новую. Все тут сделано вручную. В переносном смысле.

Слушая его, Нина открыла досье и стала читать, одновременно транслируя найденное на коммуникатор Хинича.

Итак, как оказалось, на Земле, в Нью-Анджелесе уже больше тридцати лет функционировала Организация Освобождения Плутона. В былые времена на планетоиде сушествовала научно-исследовательская станция. Со временем он стал пересадочной станцией, оброс гостиницами и пабами. Внезапной модой полсотни лед назад стал плутонийский лед для виски, который ценители считали особенным. Население стало расти, и местами богатеть. А потом, заговорило о политике.