Текст книги "Наступило утро"
Автор книги: Зеин Шашкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Глава двадцать вторая
Одно за другим два страшных бедствия обрушились на жителей аула Айна-Куль. Пожар уничтожил жилища, а наводнение – скот. Беженцы пали духом. Кастек их встретил, как жалмауз 1 в сказке, готовый проглотить живыми...
Бакен, как всегда, первый поднял голос: надо же людям где-то жить, не будут они валяться под открытым небом с малышами. Нужно совместно строить саманные дома каждому пострадавшему по очереди.
Вот почему Гульжан с братом Асхаром поехала в Қара-ой к дяде – брату Фатимы. Он был плотником, и То– кей попросил заказать ему форму для отливки кирпича.
Дядя очень обрадовался приезду Гульжан и сказал:
– А я и сам собирался к вам. Есть вести от Жунуса, дочка.
– Откуда? – встрепенулась девушка.
– Вчера у меня ночевал сын бая Мукаша, Ораз. Он ехал из Туркестана, возил жену ночевать на могиле святого Ходжа-Ахмеда Яссави. Они хотят иметь ребенка. Он встретился там с джигитом, ездившим в Бухару с главным имамом мечети. И этот джигит сказал ему: «Раненый Жунус лежит в кишлаке. Его подстрелили басмачи». Как ты думаешь, похоже это на правду?
Гульжан побледнела.
– Когда он выехал из Бухары?
– Месяц тому назад...
Услышав такую новость, Гульжан даже не осталась ночевать у дяди, решила немедленно вернуться в Айна– Куль. Она ехала с большой тревогой в сердце. Слезы бле– стелу на ее щеках. Конечно, Гульжан утаит услышанную новость от матери. Сказать Фатиме – это значит убить ее. Раздумывая об отце, одного не могла понять девушка: какой же он басмач, если они его ранили? .
Неподалеку от аула Айна-Куль расстроенную Гульжан догнала рессорная коляска, запряженная парой вороных.
– Саха! – радостно завопил Асхар, узнав брата. Мигом спрыгнув с седла, он побежал к коляске.
– Ого, какой ты стал большой! – Сагатов обнял Аскара. С Гульжан он поздоровался по восточному обычаю– поцеловал в лоб и представил Кожакову.
– Моя сестра.
Кожаков с любопытством оглядел красивую девушку и оценил: «хороша».
– Уступи мне седло, садись в коляску! – предложил Саха сестре.
Гульжан нерешительно согласилась. Сагатов с Асхаром поскакали вперед.
– «Если у джигита счастливая дорога, то навстречу попадается сама невеста!» – шепнул Кожаков казахскую пословицу, когда Гульжан уселась рядом с ним.
Девушка зарделась и отвернулась. Она уже пожалела, что уступила брату своего коня.
Фатима, обрадованная приездом сына, захлопотала и забегала. Надо угостить неожиданных гостей.
Саха и Кожаков, выпив кумыса, пошли по аулу.
Айна-Куль жужжал и гудел, как пчелиный рой в разрушенном улье. Люди, лишившиеся крова, ютились под телегами. Вместо посуды они употребляли коровьи рога и черепа верблюдов. Дети бегали голые.
Кожаков останавливался возле каждой семьи, расспрашивал и записывал убытки от пожара.
– А как вы оцениваете вашу потерю? – спросил он молодую женщину с ребенком на руках.
Женщина, удивленная таким вопросом, ответила:. Моя потеря не имеет цены.
А все-таки?
– Посмотрите! – молодуха откинула одеяло и показала обезображенное ожогами детское личико.
– Почему не отправили ребенка в больницу? – Кожаков сердито посмотрел на Сагатова.
– Помощь ей оказал врач, а ехать в больницу она отказалась,– ответила за брата подошедшая Гульжан.
– Если бы не она,– женщина указала на Гульжан,– я совсем потеряла бы свою девочку.
Недовольный Кожаков отошел и раздраженно сказал
Сагатову:
– Вот и показали себя, какой вы сын народа!
– Что вы хотите этим сказать?
– Хочу сказать, что вы обрекли на гибель этих несчастных.
Гульжан побледнела и со страхом взглянула на брата. Сагатов холодно ответил:
– Об этом, товарищ Кожаков, поговорим в обкоме.
– Не в обкоме, а в Центральном комитете!
Для членов комиссии ТуркЦИКа картина была ясна: люди не устроены, последствия провокации не устранены. В чем дело? Сагатов потребовал объяснения от Цун– ва-Зо. Ему бюро обкома поручило устройство беженцев в Кастеке, Почему он ничего не сделал?
Цун-ва-Зо снял шляпу из тонкого войлока, вытер пот с лица и сказал:
– Не могу вам растолковать, в чем дело, товарищи! Какой-то заколдованный круг получается! Наш первый проект – расселить пострадавших временно по аулам, а затем построить новый поселок – потерпел провал. Сначала на общем собрании жителей аула договорились, что люди пока будут жить в других местах. Но потом все, как один, отказались. Словно кто уговорил их. Тогда мы стали осуществлять второй проект. Разослали уполномоченных по аулам для сбора и закупки юрт, шалашей и скота в помощь пострадавшим. Но наткнулись на упорное сопротивление баев. Наконец уполномоченный ТуркЦИҚА товарищ Сугурбаев предложил третий проект. Его и проводим сейчас в жизнь.
– Это какой? Жить под открытым небом?
– Пока жить, кто где может: в шалашах, под телегами. А тем временем строить саманные дома.
– Почему этот вопрос не согласовали с обкомом?– спросил Сагатов.
– Я написал вам. Но ответа до сих пор не получил.
– Когда писали?
– С неделю назад.
Сагатов задумался: куда девалось письмо? Неужели Цун-ва-Зо врет? Что-то тут неладно!
– Где Сугурбаев?
– Живет в Кастеке.
Сагатов нахмурился.
– Поезжайте в соседние аулы и проводите сбор скота в помощь пострадавшим. С комиссией побуду я.
– Хорошо! – согласился Цун-ва-Зо.
И вот Сагатов приехал в аул. Гульжан молча следила за братом. Она не понимала, как может он отвечать за пожар...
Улучив удобную минуту, девушка поделилась новостью с Сахой.
– Есть весть об отце!
Гульжан была уверена, что брат выслушает ее с интересом, но ошиблась. .
– Какая? – спросил он равнодушно.
– Месяц назад отца видели в кишлаке на бухарской стороне, его ранили басмачи.
– Басмачи? – переспросил Саха.
– А говорили, что он сам басмач!—с недоумением произнесла Гульжан.
«Сам басмач... Так, наверно, говорят и в ауле...» – подумал Саха и спросил:
– Что же ты хочешь?
– Может, пошлем за ним? —Гульжан смахнула с глаз слезы.
– Ты матери сказала?
– Нет.
– Не надо. А насчет того, чтобы послать человека, подумаем. Но только стоит ли?
Гульжан смотрела ему в глаза и думала:
«Стоит ли? И это говорит родной сын...»
Глава двадцать третья
Сугурбаев прикатил в Айна-Куль на двуколке Сотникова. Вид у него был растерянный.
– Ну, как идут дела?—спросил Кожаков, усадив гостя на ковер рядом с собой,
Плохо!
– Почему?
– Нельзя работать. Бьют по рукам.
– Кто?
– Ваш Сагатов да еще Басов, председатель Чека.
– За что же?
Сугурбаев заговорил торопливо, словно боясь, что его прервут и не станут слушать.
– Вы видели, как живут несчастные беженцы? Давно надо было выселить станичников из Қастека и отдать их дома казахам. А ваш Сагатов виляет, боится обидеть русских.
Қожаков хмуро молчал.
– А Басов! Это же секира! Не разбирается и рубит всех подряд. Сейчас в Кастеке производит дознание: кто поджег аул. Хочет запутать землемера и меня. Прошу вас вмешаться...
– Хорошо. Но скажите, кто, по вашему мнению, устроил поджог?
– Русские, казаки. Правда, возникло еще подозрение! не замешан ли кто-нибудь из беженцев.
– Из беженцев? С какой целью? – Қожаков в недоумении пожал плечами.
– Видимо, мстят русским.
– Чепуха! Мстят русским, а поджигают свой аул?
– Ветер, говорят, не в ту сторону дул...
Не успел Сугурбаев уехать, как к Кожакову пришли с жалобами аксакалы. В один голос они требовали выселения казаков из Семиречья. Явился и Бозтай с заявлением на Бакена. В то утро, когда загорелся аул, Бозтай видел Бакена на берегу озера. Как раз через несколько минут и начался пожар. Значит, дело его рук. Он разжигал костер...
– А с какой стати он стал бы предавать огню свой родной аул?
– Он целился на Кастек. А ветер в тот день дул со стороны станицы.
– Кто он такой, этот поджигатель?
– Друг Жунуса, отца Сагатова.
Бозтай зашептал с таинственным видом:
– Есть один человек, он знает о нем много. Поговорите с ним.
– Хорошо. Пусть придет.//
Бозтай побежал за Хальфе и сам привел его к Кожакову.
– Сын мой, я много слыхал о тебе! – начал мулла.– Пусть твоим мыслям сопутствует всевышний. Аминь!
– Пусть исполнится ваше желание! – по старому обычаю ответил Қожаков на благословение муллы.– Мне сказали, вы хорошо знаете отца Сагатова.
– Аминь. Знаю с детства. Он учился у покойного Кадыр-муллы. Я часто угощал его розгами за ослушание* Он бросил школу и стал высказывать еретические мысли. На него нельзя положиться, как на мусульманина.
– Говорят, Жунус не любит русских?
– Бог свидетель моим словам! Человек сомнительный. Его отдали на попечение имаму Агзаму. Он должен вернуть Жунуса на путь истины.
– А сын его?
– Саха? Безбожник. Продался русским, хочет жениться на русской и принять их веру.– Глаза Хальфе гневно сверкнули.– Кафиры отобрали нашу землю и выживают нас. А Саха на их стороне. В мечети мы его предали проклятью. Он теперь не мусульманин. Но мы позаботимся сохранить его дущу для ислама...
Кожаков опешил. При нем, представителе власти, мулла, не стесняясь, выражает готовность уничтожить коммуниста.
– Мулла,– сказал Кожаков поднимаясь, – если я еще раз услышу такие слова, я вас велю арестовать!
– Мои мысли внушены мне свыше, сын мой, и ничем меня не напугать. Я давно готов ко всему: к тюрьме и к смерти. В тюрьме я повоюю с врагами, а в смерти мое тело обретет покой. Аминь!
И Хальфе ушел мелкими шажками.
Вечером к Сагатову зашли Вера Павловна, Бакен и Гульжан. Саха взглянул на бледное, расстроенное лицо сестры.
– Нездоровится? – спросил он.
– Нет,– замялась Гульжан.
Вера Павловна сказала:
– Мы пришли по важному делу, товарищ Сагатов, Над Бакеном нависла опасность,
«А при чем Гульжан? – подумал Саха и сразу до гадался: – Она же любит его».
– Обвиняют в поджоге аула.
– Кто?
– Бозтай. Он написал заявление, указал свидетеля, – Это какой Бозтай? Торгаш, спекулянт?
– Да, да, бахалши! – подтвердила Гульжан.
– Вообще негодяй!—добавила Вера Павловна.– Дружит с Сотниковым и с разной контрой...
Сагатов предложил Бакену закурить.
– Ты, я вижу, повесил нос, джигит?
– Поневоле повесишь, когда в Чека попадешь! – буркнул в ответ Бакен.– Я беспартийный...
– Чека страшен для контрреволюционеров! – нахмурился Саха.– А ты честный человек, и бояться тебе нечего.
– Он не боится, но это же безобразие! – сказала с возмущением Вера Павловна.– Я понимаю, Басов арестовал Сотникова, он отъявленный контрреволюционер. Конечно, он мог и аул поджечь. Но при чем тут Бакен? Почему порочат его имя?
– Вера Павловна, не волнуйтесь! – Саха взял учительницу за руку.– Вы знаете русскую пословицу: «На чужой роток не накинешь платок». Мы Бакена знаем. Но раз Бозтай подал заявление, Баеов обязан его проверить. Если оно ложное, Бозтаю не поздоровится. А ты, Бакен, не падай духом. Чека разберется во всем.
. На другой день Сагатов беседовал со стариками аула Айна-Куль на поляне близ озера. Старики слушали и мрачно молчали.
– Вы знаете меня,– говорил Саха.– Я вырос у вас на глазах. Скажите откровенно, почему вы не хотите временно перейти на другое место? А в Айна-Куле постепенно можно будет построить дома. Советская власть поможет вам...
Первый выступил Хальфе. Огромная, туго закрученная на голове белая чалма выделяла его из толпы. Глаза настороженно скользили по лицу Сагатова. Клинообразная борода муллы тряслась. Он начал с восхваления пророка, а потом заговорил страстным голосом:
– Мы не можем жить в соседстве со злыми людьми! Мы хотим, чтобы возвратили нам нашу исконную землю. Мы хотим, чтобы в Туркестане жили толькр одни казахи! Мусульмане не будут терпеть издевательств иноверцев! Великий пророк предупредил своих потомков, возвратив с того света безбожника Тлеубая. Но вы не вняли его голосу, не поверили. Тогда аллах в наказание послал каменный поток – божья кара! Берегитесь, мусульмане! Если еще в вашей душе тлеет хоть искра веры, то отомстите кафирам за пожар! Аминь!
Хальфе воздел руку к небу. Аксакалы зашептали молитвы.
Тогда Сагатов сказал председателю уездного исполкома:
– Товарищ Мусин! Возьмите с собой муллу и поговорите с ним в юрте, пока мы кончим нашу беседу.
Воцарилась гробовая тишина. Все насторожились, Мусин подошел к мулле.
Хальфе завопил:
– О аллах! Накажи заблудившегося Саху, сына Жу– нуса! Чтобы его душа попала в ад!
Мусин тянул муллу за рукав. Хальфе упирался и продолжал проклинать Саху. С трудом удалось увести его в юрту. На середину круга вышел беженец, снял шапку из старого каракуля и вытер пот с лица.
– Я не хочу заниматься пустой болтовней! – сказал он.– Сын Сугурбая из Узун-Агача требует, чтобы мы силой отобрали у русских Кастек. У Сахи, говорит, сердце зайца, а мысли, как кочующие тучи,– куда подует ветер, туда и устремляются. Правда это?
Саха слегка побледнел. Стараясь не выдать своего волнения, он ответил усмехнувшись:
– Состарившийся пес лает на хозяина! Сугурбаева вы знаете не хуже меня. Он хочет толкнуть вас на беззаконие.
– Ну, хорошо, Сахажан, пусть будет по-твоему. Но скажи, почему казаки сожгли наш аул и лишили нас последнего крова? Фольбаум отобрал левый берег речки Кастека, каменный поток забрал скот, а пожар – наш кров. Ты же нам обещал хорошую жизнь, когда встречал . нас на этом месте. Где она?
Сагатову пришлось выдержать сильную атаку. Все высказывали свои обиды.
Саха слушал и думал: они правы. Когда кончился поток горьких упреков, Сагатов сказал:
– Ваши обиды справедливы. Но вы должны понять: земельный вопрос очень сложный. Его нельзя решить так, как советует Хальфе. Надо учесть интересы и казахов и русских, чтобы было справедливо для обеих сторон. Для чего враги подожгли аул? Хотят столкнуть вас со станичниками, как в шестнадцатом году. Подождите еще немного, и вы получите свою землю. Поджигателей мы тоже найдем. .
Не успел Сагатов закончить свою речь, как появился Нашен. Его привели под руки два джигита.
– Ты меня забыл, сын мой! – сказал с укором акын.
Сагатову стало стыдно и досадно. В самом деле, он оставил без внимания больного старика. Разве все удержишь в голове? Почему никто не напомнил ему?
– Я вас не забыл и не забуду. Но мне сказали, что вам лучше и вы ходите.
– Да, сейчас немного... лучше. На днях чуть не сгорел. Если бы не Гульжан...
– Как приеду в Верный, обязательно пришлю за вами подводу. Будем в городе вас лечить!
– Мне лечиться поздно. Лучше поговорим о Бакене,– сказал акын.– Почему черные вороны каркают на него? Разве джигит не проливал кровь за счастье нашего народа? Посмотрите на него!
Нашен оглянулся вокруг, но Бакена в толпе не. было.
...Закончив беседу, Сагатов направился к матери. По дороге его встретила взволнованная Гульжан. Лицо ее пылало, на глазах блестели слезы.
Саха встревожился:
– Что случилось?
– Бакена арестовали!
Сагатов этого никак не ожидал.
– Кто?
– Вера Павловна сказала, что Чека...
– Я сейчас еду в Кастек. Разберемся.
Ответ брата не удовлетворил Гульжан. Саха спокоен, словно ничего не случилось. Неужели он ни о чем не догадывается...
Гульжан зашла в шалаш к бабушке Кудан, бросилась на кошму и разрыдалась.
Глава двадцать четвертая
Сагатов приехал в Қастек вечером.
В просторной пустой школе чекисты допрашивали кулаков.
Саха разыскал Басова. Председатель Чека только что закончил допрос Бакена.
Поздоровавшись с Сагатовым, Басов сказал:
•– Вера Павловна очень нам помогла. Почти у половины станичников нашли оружие, у одного оказался даже пулемет. Запасливый, гад!
– Это кто же?
– Хорунжий Сотников. Самый главный заправила!
Басов стал знакомить Сагатова с ходом дознания.
– Дело Бакена запутанное. Бозтай подписал протокол допроса, уличающий его в поджоге. Второй свидетель, охотник, подтвердил показания Бозтая. Пришлось взять Бакена под арест.
Сагатов вопросительно поднял брови.
– Тут лисий ход. Хотят направить нас на ложный путь. Но... в интересах дела Бакену придется посидеть!
Зная привычку чекистов не говорить лишнего раньше времени, Саха не стал задавать никаких вопросов.
– Пойдем пить чай к Вере Павловне,– предложил Басов,– устал зверски...
– А не поздно?
– Ничего, она приглашала.
Вышли во двор. Холодный ветер со свистом кружился по темным, пустынным улицам станицы.
– Ну и темень! – сказал Басов, беря Сагатова под руку.
Не успели они пройти и десяти шагов, как над самым ухом прогремел выстрел, другой. Сахе показалось, что его кто-то толкнул в грудь. В глазах потемнело, закружилась голова. Он слабо вскрикнул и упал.
Басов выхватил револьвер и дал ответный выстрел.
Сагатов тяжело стонал. Басов торопливо ошупывал его лицо и руки. Как будто целы – кровь не липнет. Расстегнул рубашку. На левом боку влажно. Кажется, ранен в грудь.
Со стороны школы послышался топот ног. Басов различил в темноте силуэт человека,
– Кто?
– Я, товарищ начальник! – ответил голос следователя.
Через минуту-другую прибежал и председатель станичного совета. Стал собираться народ.
– Возьмите на руки товарища Сагатова и живо в дом! – скомандовал Басов.
– Куда?
– Куда! В любой... И позовите фельдшера! А остальные за мною!
Басов приказал обыскать все ближайшие дома, но поиски ни к чему не привели – преступник скрылся.
Сагатов пришел в сознание. Рана была, слепая, в грудь. Раненого решили немедленно везти в город в больницу.
Через несколько минут пара гнедых мчалась в Верный, увозя Сагатова.
Глава двадцать пятая
Через два дня после покушения на Сагатова Басов вернулся из Қастека в Верный. Здесь его ждал секретный пакет ТуркЧҚ, присланный из Ташкента. Басов читал, не отрываясь, жадно глотая строку за строкой.
«...Кастекские события» нельзя рассматривать изолированно, они входят в цепь продолжающихся провокаций иностранной разведки, действующей в Семиречье при помощи правых эсеров, атамана Анненкова и его подручных.
Предупреждаем вас, чтобы вы обратили особое внимание на события в Кастеке, ибо это не конфликт местного значения. Следует искать нити, ведущие к заграничным агентам. По нашим данным, из Кашгарии через границу переброшено несколько шпионов с целью вызвать восстание в Семиречье, дабы оттянуть войска товарища Фрунзе из-под Бухары. В цитадели Бухары ждут сигнала из Верного, чтобы начать наступление на Ташкент».
Басов несколько раз перечитал письмо, вдумываясь в каждое слово. Вот где открывается завеса!
Председатель Чека не мог усидеть за столом. Он ходил по кабинету из угла в угол в большом раздумье, взвешивая события последних двух дней. Арестованный Сотников сбежал, когда его везли в Верный. Проморгали конвоиры, что-то подозрительно! Не нарочно ли? Теперь потеряна ниточка, тянувшаяся к Сугурбаеву. Покушение на Саратова сбивало с толку. Трудно было понять, кому предназначался выстрел – Сахе или ему, Басову. Землемер Фальковский вызывает самые серьезные подозрения. Старый эсер, но выдает себя за беспартийного... Держится осторожно, за спиной других, улик на него нет никаких. Бозтай, конечно, простое орудие в руках врагов. Бакена он ненавидит за Гульжан, но нет ли тут еще чего-нибудь, кроме ревности? Не Хальфе ли подучил Боз– тая написать заявление? Как распутать этот узел?
В дверь раздался осторожный стук. Вошел секретарь и доложил, что представитель ТуркЦИҚа Кожаков просит Басова срочно зайти к нему в обком.
– Хорошо!
И Басов отправился, не теряя времени, зная, что дело касается Қастека.
Кожаков, хмурый, расстроенный, стоял у окна в кабинете Сагатова и грыз ногти.
– Ну как, обнаружили террориста? – спросил он, протягивая руку.
– Это какого?
– А того, кто стрелял в Саху.
– Пока нет.
– Это дело рук муллы Хальфе! – сказал Кожаков, глядя в упор на председателя Чека.
– Откуда вам известно?
– Фанатик. Убежденный враг,
– Врагов кругом много.
– Мне он сам сказал.
– Когда? – Басов не смог скрыть своего изумления.
– А когда я был в Айна-Куле. Хальфе говорил, что Сагатов продался русским и в мечети подвергли его проклятью.
– От проклятия до обреза есть все же расстояние...
– Мулла – убежденный враг. И свои взгляды не скрывает. Спросите любого казаха в Айна-Куле.
На этом беседа их закончилась. Басов, возвращаясь в Чека, задумался. Почему Кожаков не сообщил о Хальфе раньше? Очевидно, мулла высказал ему свое намерение уничтожить Сагатова, а Кожаков не придал его словам значения. А когда Хальфе осуществил свой замысел, Кожаков, как трус и карьерист, решил опередить собы
тия. Выгодно заявить самому о Хальфе, а не быть упомянутым муллою на допросе. Но почему Хальфе открыто высказал свое преступное намерение Кожакову? Что его побудило совершить такой неосторожный шаг?
На другой день по приказу Басова в Верный привезли арестованного Хальфе. Председатель Чека решил сам допросить муллу. .
Без обычного стука открылась дверь. Хальфе вошел в сопровождении следователя и конвоира. Басов окинул муллу изучающим взглядом. Арестованный держался с достоинством, спокойно. Поступь мягкая, кошачья. Следователь остановил его посередине комнаты. Хальфе заморгал близорукими глазами, стараясь разглядеть лицо председателя Чека. Басов отослал конвоира.
Хальфе выдержал острый, прощупывающий взгляд Басова.
– Садитесь! Вот сюда!
Мулла опустился на стул.
Молча они смотрели друг на друга, словно бойцы перед поединком.
– Мы знаем, что вы были уважаемым человеком в Джетысу. К вашему голосу прислушивались все казахи!
Следователь-татарин перевел слова Басова. Хальфе в знак согласия кивнул головой.
– И мы знаем о вашей деятельности: вы ярый враг советской власти.
– Не советской, а русской,– поспешно поправил мулла.
– Почему?
– Разве вам не известно, какие злодеяния совершают русские?
«Крепкие клыки у этого муллы!» – подумал Басов и сказал:
– Ваша ненависть к русским понятна, Хальфе, но почему вы подослали человека убить казаха Сагатова?
Хальфе прошептал под нос молитву и ответил:
– Он продался неверным. Аминь!
– Понятно. А кого вы послали убить Сагатова?
Хальфе, повернувшись к следователю, торжественно ответил:
– Убивший изменника веры займет достойное место в раю. Его имя, любимца пророка, свято
Если вы не назовете сейчас имя этого «любимца», сами сядете на скамью подсудимых!—сурово произнес Басов.
– Я раб божий. Готов на любое страдание за веру.
– Охотно верю, мулла. Нам хорошо известно: все, что делалось в Кастеке в пользу ислама, дело ваших рук. Правда ведь? Не надо скрывать. Мы знаем, что вы заявили Қожакову, представителю советской власти из Ташкента, а также... Сугурбаеву о своем намерении убить Сагатова.
– Слава аллаху! Как ревностный защитник веры, я сказал им: мечеть послала проклятье, и он, Саратов, как мусульманин, вне защиты. Аминь!
– Значит, вы покушались на Сагатова? – обрадо-: вался Басов.
– Аминь! – подтвердил мулла.
– Вы подпишите протокол?
– О чем?
– Что покушение на секретаря обкома партии Сагитова совершено по вашему указанию.
Хальфе отрицательно замотал головой. .
– Вы же сами сейчас при следователе сознались, что покушение совершено с вашего ведома?
– Я этого не сказал. Я только разъяснил вам: шариат оправдывает человека, убившего изменника веры. Он заслуживает уважения всех мусульман, и мы его защитим. А как ревнитель веры, я готов нести ответственность за последствия этого святого дела.
Хальфе вытащил из кармана четки, стал перебирать их, шевеля губами.
– Скажите, кого вы послали для убийства Сагатова? Этим вы искупите свою вину. Мы знаем, что вы достали ему ружье.,. Он сам сказал...
– У меня в руках коран, а не ружье!
Хальфе съежился.
– Покушался Бозтай! Не так ли?
Хальфе встал:
– Стагипар, алла! 1 Я могу сказать о себе, что это совершил я.
По лицу Басова пробежала тень недоумения.
– Я сейчас вам дам очную ставку. Он подтвердит, что вы его уговорили убить Сагатова. Как вы можете идти против своей совести, «святой человек»?
– Он этого не скажет.
– Почему?
– Я его не уговаривал.
Басов велел следователю привести Бакена,
– Знаете его?
Хальфе вздрогнул.
–Да!
– Значит, это он поджег аул Айна-Куль?
– Будь справедлив, аллах! Я этого не говорил!
– Зато он сказал, что вы подослали его убить Сагатова.
– Неправда! – вскричал Хальфе.– Я знал, что мусульманин Бакен на ложном пути. Его испортил еретик Тлеубай. .
– Скажите, Бакен, что вы знаете про Хальфе?– спросил Басов.
Бакен посмотрел с презрением на муллу:
– Хальфе – враг советского строя,
– Враг русских! – поправил Хальфе после перевода следователя.
– Сон Тлеубая он толковал, как предупреждение аллаха,– сказал Бакен.– А каменный поток, по его словам,– кара за невыполнение воли аллаха. Он призывал мусульман поднять восстание!
– Правда?—спросил Басов, повернувшись к Хальфе.
– Да.
– Дальше.
– Хальфе с Сугурбаевым уговаривали беженцев резать русских!
– Правда?
– Да.
– Дальше.
– Хальфе уговаривал джигитов убить Сагатова.
– Не так! – Хальфе вскочил.
– Сядьте! – приказал Басов.
Следователь усадил муллу.
– А как?
– Я только дал разрешение мечети. Сказал, что душа убившего изменника веры будет в раю.
– Это все равно. По закону вы считаетесь тоже убийцей, а Сугурбаев помогал, дал ружье...
– Пусть будет по-вашему!
– Значит вы, Хальфе, встречались с Сугурбаевым?
– Да.
– И говорили о Сагатове?
– Да.
– Решили убить?
– Этого я не сказал!
– А кто сказал, Сугурбаев?
– Да.
– А кого вы подослали?
– Этого я не скажу: его имя свято!
– Скажите!.. Я вам развяжу язык!
Глаза Басова метнули искры. Он поднялся из-за стола...
Слух об аресте Хальфе взволновал весь округ. Близкие друзья его – баи и муллы – погнали гонцов во все стороны: в Туркестан, в мавзолей Ходжа-Ахмеда Яссави и в Ташкент к знакомым. В гостиницу к повару Кожако– ва рано утром привезли из аула свежезарезанного барана со всеми потрохами и сабу кумыса. Посланец просил передать, что хозяин провизии зайдет вечером.
Кожаков не придал значения этому подношению. У казахов такой обычай: дальний родственник, желая установить тесное общение, подносит почетному гостю угощение: баранину с кумысом. Кожаков не удивился, когда к нему явился Бозтай. Он помнил его по Кастеку. Кажется, Бозтай приходил с жалобой.
– Садись, мирза-еке 1 ! – предложил Кожаков.
– Я только сегодня утром узнал, что вы родом из наших мест! – сказал Бозтай.– До этого шел слух, что вы из Туркестана.
Кожаков многозначительно улыбнулся.
– И то и другое правильно, мой брат. Родился здесь, жил в Туркестане.
Бозтай перевел разговор на Хальфе.
При упоминании имени муллы Кожаков почувствовал себя неловко.
– А что с ним?
– Арестовали.
– Слышал.
– Клевета. Все дело подстроено. Вы же беседовали с Хальфе. Это честнейший человек! Ничего не утаит. Сболтнет и все.
– Знаю – болтун.
– Мы просим вас заступиться за него. Действительный преступник... Помните поджигателя, о котором я вам говорил? '
– Чувствую, личные счеты. Но помочь здесь я не в силах. Власть – на местах. Обещаю помощь, когда приеду в Ташкент! Пишите туда. Хлопочите, поддержу!
– Спасибо! – Бозтай низко поклонился, приложив руки к груди. Пятясь задом, он открыл дверь й исчез.
