Текст книги "Драгоценности Парижа [СИ]"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава третья

Ясное утро розоватым золотом окрасило кресты парижских соборов, черепичные крыши дворцов и чугунное литье на оградах с мостами. Всадники из различных родов войск образовали каре на площади Согласия, находящейся близ Елисейских полей в центре города. Едва ли не последней на построение прискакала сотня терских казаков, внутри которой накануне возникли большие разногласия, связанные с проступком одного из станичников. Сотник в черкеске с начищенными газырями и при турецкой кривой сабле, сам похожий на поджарого смоляного горца, гортанным голосом отчитывал казаков:

– Подровняйсь по фрунту, чего как чакалки – стаей! Одного позору мало, так на другой нарываетесь? Щас Он всем задаст, дай только объявится.

Ожидали прибытия самого императора Александра Первого, который за взятие столицы неприятеля должен был в числе прочих наградить терское казачество боевой шашкой в богато убранных ножнах. Это обстоятельство заставляло бравых молодцев на строевых конях, в барашковых папахах и черкесках, распрямлять плечи, подтягивать без того тощие животы. Кони мотали мордами, беспокойно грызли железные удила. Светлоглазый казак Дарганов, совсем недавно занимавший первый ряд конников и бывший неоспоримым претендентом на место сотника, переместился в середину отряда, как бы под защиту плотно окруживших его станичников. Он крепко провинился и сегодня, наряду с награждением, ему должны были вынести окончательный вердикт. Кто зачитает приговор – сам император или Его Величество предоставит это сделать генералу Ермолову, а то и вовсе терцам–землякам – не имело значения, но вызывало у него волны холода по спине.

– Даргашка, пошто папах на зенки насунул? Стыдно? Токо бы по иноземным скурехам шастать, – не унимался гарцевавший на кабардинце сбоку строя сотник. – Нашел… белобрысую и титьки с алычиные упырья.

– Да он и сам из белобрысых, – со смешком отозвался кто–то.

Сдвинув головной убор на затылок, Дарганов скрипнул зубами, молча окинул заполнившую свободное пространство на площади толпу парижан. И тут–же дерзко улыбнулся белозубой улыбкой – терять уже было нечего. Но чувствовалось, что все равно за дерзостью прячется душевное волнение. Чтобы скрыть его, он встряхнулся, повел очами по сторонам.

Сама площадь находилась на возвышении, с нее открывался прекрасный вид на город с церквями, садами, просторными дворцами, в том числе принадлежащими королевской династии Бурбонов. Все это великолепие на левом берегу реки Сены Дарган видел не впервые, отчего внутри возникало щемящее чувство обиды за то, что вновь полюбоваться ажурными мостами и похожими на розовые пуховые шали орнаментами каменных строений ему, скорее всего, больше не придется. Окинув панораму затуманенным взором, Дарганов снова перевел взгляд на толпу, стараясь высмотреть знакомую женскую фигуру. И вдруг увидел девушку чуть ли не возле лошадиных морд в первом ряду конников. Одетая в голубую жилетку поверх красного платья с длинными рукавами и со вспышенными оборками, она вплела в светлые волосы голубую ленту, а на ноги надвинула красные туфельки с бантами. И теперь, не сводя влюбленных глаз с казака, растянула полные губы в радостной улыбке. Терцы зыркали на нее черными зрачками, нервно подергивали усами. Предмет ее обожания тоже приосанился, покосившись на сотника, незаметно подмигнул. Девушка просияла еще больше, на высокой шее золотым ручейком заструилась все та же цепочка. Как подружка сумела проскочить мимо часовых вокруг, оставалось загадкой, но всем, несмотря на ее нарядность, все–таки было не до нее, потому что самодержцы перед народом объявлялись не часто.

Между тем, из–за здания с колоннами показалась кавалькада всадников в праздничном убранстве. На головных уборах многих развевались пышные разноцветные перья, груди сверкали не только от начищенных доспехов, но и от множества наград. Впереди на чистопородном арабском скакуне гарцевал император Российской империи Александр Первый, рядом с ним старался держаться сидящий на сером коне с яблоками король Франции Людовик Восемнадцатый. Позади подпрыгивали в седлах монархи союзнических держав, одержавших победу над Наполеоном.

– Сотня, во фрунт!

Подвздыбив накрученные усы, сотник бросил раскаленный взгляд на казаков, затем заставил кабардинца выехать впереди строя и замереть на месте. Стоявшие по четыре в ряд всадники приподнялись в стременах. У многих поверх газырей в жарких солнечных лучах заблестели боевые ордена и медали.

Навстречу императорскому выезду вылетел вороной конь командующего русской армией, громко доложил о построении, посвященном крупному событию – освобождению Франции от диктатора Наполеона Буонапартия. Александр Первый выехал вперед, произнес короткую речь, после которой грянуло мощное «ур–ра–а», перекатами разнесшееся по крышам окруживших площадь дворцов. Казак Дарганов почувствовал, как изнутри его начинает распирать от гордости, словно это он главный герой. На какое–то время девушка, как и мысли о неминуемом наказании, отошла на задний план. Он забыл про все, ощущая кожей лишь тяжесть двух серебряных крестов с Георгием Победоносцем в центре, двух серебряных медалей «За храбрость» и «За взятие Парижа 19 марта 1814», и одной бронзовой, как участнику войны 1812 года. На лицевой стороне ее была выбита пирамида с глазом, а на оборотной надпись, гласящая: «Не нам, не нам, а имени твоему». Во всем теле и в голове лишь эти знаки доблести сейчас имели значительный вес.

Тем временем император перешел к награждениям особо отличившихся частей и соединений. Дошла очередь до корпуса под командованием генерала Ермолова, включавшего в себя конников из терских казаков. Офицеры и командиры подъезжали к Александру Первому, получали из его рук ордена, медали и боевое оружие, и вновь занимали свое место. Когда командир кавказского отряда прогарцевал за наградной шашкой мимо сотни, воздух снова сотрясло многократное казачье «ур–ра». Окинув отеческим взглядом идеальное каре, составленное из всадников из многих родов войск, русский император чуть наклонился к потряхивающему белыми буклями французскому королю, сказал ему несколько слов. Он решил воинов–джигитов отблагодарить самолично и приглашал мессира принять участие в церемонии. Затем вместе с Людовиком Восемнадцатым и Ермоловым подъехал к терцам и глазами немного навыкате властно обозрел четкий строй.

– Слава терским казакам! – привстав в стременах, громко крикнул он.

– Слава! Слава! Слава! – гаркнули в ответ луженые глотки всадников.

– От имени русского народа за взятие Парижа я награждаю вас боевой шашкой. Казаки, вы всегда были на передовых позициях, чем заслужили всенародную любовь.

– Слава! Слава! Слава!

После пространной речи император пощипал рыжие бакенбарды, передав шашку командиру кавказского соединения, на виду у всех поцеловавшего лезвие, он продолжил:

– Честь вам и благодарность, храбрым защитникам родины, – с чувством сказал он. – Великая Российская империя была, есть и останется непобедимой, пока ее защищают казаки – гордые и бесстрашные сыны отечества. Слава!

Снова прозвучало троекратное «слава». Дарганов посмотрел на своего друга Гонтаря, на казака Черноуса, тоже едва унимавших радость, опять вперился глазами в императорскую грудь. И вдруг заметил, что Александр Первый прокалывает колючим взором именно его. Казака словно кипятком ошпарило, в голове пронеслась мысль, что пришел час расплаты. Он вильнул зрачками на полноватого короля Франции, с интересом косившегося на конников. Император поманил к себе сотника, о чем–то расспросил, затем обернулся к сопровождавшему его офицеру, взял с бархатной подушечки медаль. Началось награждение отличившихся в боях за город Париж. Казаки получали знаки отличия и снова возвращались в строй, это продолжалось до тех пор, пока на подушечке не остался один серебряный крест. Подняв его за крепление, Александр Первый подержал в руках, как бы взвешивая, и громко провозгласил:

– Урядник Дарганов!

Всадники раздвинулись, давая Даргану возможность выехать перед лицо главнокомандующего объединенными войсками. Тот шевельнул поводьями, трогая коня по проходу, непроизвольно схватил боковым зрением фигурку девушки поодаль, и снова нацелился зрачками на розовое лицо государя–императора с пышными бакенбардами. Оно, картинное, будто подсвечивалось эполетами на плечах со множеством золотых веревочек. Блеска прибавляли звезды орденов по обеим сторонам груди. Казалось, Александр Первый оделся светом, засиял неземным образом в святом храме.

– За воинскую доблесть, проявленную в битве с врагом, ты награждаешься третьим солдатским орденом святого Георгия, – подколов крест рядом с двумя другими, император трижды облобызал героя. Забрав что–то у адъютанта, продолжил. – Тебе присваивается казачье звание хорунжий с вручением надлежащих знаков отличия.

Он протянул два отливавших золотом погона. Подождав, пока казак переложит их в одну руку, распрямил затянутую в перчатку ладонь и поднес ее к головному убору:

– Благодарю за службу.

Дарганов отдал честь:

– Рад стараться, Ваше императорское Величество, – звонко выкрикнул он. – Служу царю и отечеству.

– А мог бы стать сотником и получить офицерский орден святой Анны, – с нескрываемым сожалением добавил самодержец, опуская перчатку вниз.

Урядник виновато поморгал веками, но головы не опустил. В этот момент девушка громко воскликнула и радостно захлопала в ладоши. На лице ее засветилась улыбка, видно было, что она готова броситься и обнять казака за сапоги. Все повернулись в ее сторону.

– Кто это? – приподнял брови император.

– Ваше Величество, думаю, это та девушка, которую хорунжий Дарганов взял силой, – сообразил генерал Ермолов. – Теперь она стала его невестой.

– Что прикажете делать? – вежливо осведомился адъютант. – Препроводить ее к народу?

– А как она сюда пробралась? – начал было главнокомандующий, обменялся мимикой с поджавшим губы королем Франции. Затем снова смерил девушку заинтересованным взглядом, пожал плечами. – Мадемуазель весьма проворная, пусть присутствует.

Людовик Восемнадцатый жестом подозвал к себе одного из сопровождающих, что–то шепнул на ухо и обратился к российскому императору:

– Ваше Величество, не считаете ли возможным дать благословение на супружество Вашему подданному с подданной моей страны? Если они оба находятся здесь, то почему бы не воспользоваться моментом? – с легкой иронией по французски сказал он. – Если выразите одобрение, я дам указание, чтобы пригласили католического священника. Русского архимандрита я видел в Вашей свите.

– Да, но с помолвкой у них получилось нескладно, – подергал щекой хранитель патриархальных устоев своей страны Александр Первый. – Удобно ли будет благославлять их, и согласится ли на это наш священник?

– Мне кажется, что главным здесь является другое, а именно, захочет ли мужественный казак взять в жены избалованную француженку. Ведь ей придется столкнуться с грубой работой, – не унимался король Франции. – Нужно спросить, нужна ли ему такая женщина?

– А разве он еще не дал ответа? – завертел головой вокруг Александр Первый. Приближенные угнули подбородки, зная непостоянство свободолюбивых терцов. Император уставился на Дарганова, жестко по русски спросил. – Между собой вы договорились, или мадемуазель ты берешь в жены, чтобы избежать более сурового наказания?

– Так точно, Ваше императорское Величество, договорились, – громко подтвердил казак. Добавил по простецки. – В хозяйстве все сгодится, да и нравится она мне.

– Вот… азиатская душа, – засмеялся в жесткий воротник парадного кителя император. Откашлялся. – Невеста в станице есть?

– Есть, но у нас по обоюдному согласию. Свадьбу сыграю с тем, с кем захочу.

– Тогда зови парижанку сюда. Да смотри, чтобы не забижал.

– Какой забижать, когда хлипкая.

Девушка прошла между строем казаков и царственной свитой так, словно выросла при дворе. Дарган соскочил с коня, взяв его под уздцы, встал рядом с невестой. Оценив красоту француженки, Александр Первый прищурился:

– Как ваше имя, мадемуазель? – на ее языке спросил он.

– Мое имя Софи Д, Люссон, – приседая в книксене, с достоинством ответила девушка.

– Вы из дворянского сословия? – немного удивленно заметил император. – Простите, а сколько вам лет?

– Мне семнадцать лет, по законам нашей страны я уже совершеннолетняя, – девушка продолжала спокойно информировать о себе императора другого государства. – Наша семья имеет дворянские корни, но сейчас мы разорены поборами на воинские нужды, проводимыми не оправдавшим наше доверие императором Наполеоном.

Александр Первый крякнул, сочувствующе почмокал губами, затем прошелся взглядом по статной фигуре казака. Видно было, что тот ему хоть и нравится, но выбора девушки он не одобряет. Похмыкав, он заскрипел седлом, наклоняясь вперед:

– Что служишь отечеству с честью и доблестью, за то награжден, а вот что с местной девушкой обошелся дерзко, сие простить не имеем права. В армии победителей разбойников и насильников быть не должно.

– Никак нет, Ваше Величество, – обдался холодным потом казак. Он думал, что отделался малым, а экзекуция только начиналась. – Не должно, как пить дать.

– Потому, мы намерены сначала огласить справедливый вердикт, а потом дать благословение, – посуровел император. Покосившись на со вниманием наблюдавшего за происходящим короля Франции, приказал. – Развернись лицом к строю.

Дарганов протянул было сомодержцу только что полученные погоны, но Александр Первый сделал упреждающий жест, давая понять, что провинившийся разжалован не будет. Он подождал, пока казак засунет знаки отличия за отворот черкески и когда тот повернулся, возвестил. Но так, чтобы слышали лишь всадники напротив, да юркий переводчик при французском короле:

– Из комендатуры на острове Ситэ поступило сообщение, что терской казак, урядник Дарганов, лишил невинности французскую женщину, а перед этим избил ее друга. По законам военного времени за преступление полагается виселица. Или каторга, – император грозно повел очами по каменным лицам конников. Помолчал, посмотрел на побелевшего новоявленного хорунжего, на застывшую встревоженной птицей его подружку. Смягчил складки на лице. – Но девушка отказалась от суда, она выразила желание стать женой насильника.

– Любо, – раздалось из середины сотни сразу несколько голосов, их дружно подхватили остальные. – Любо, любо.

– Но мы не имеем права допускать, чтобы преступление осталось без наказания, – решительно поднял руку вверх Александр Первый. – Поэтому вынесли постановление об отправке хорунжего Дарганова в Россию.

Седла под казаками осуждающе заскрипели, почувствовав настроение хозяев, зафыркали лошади, зацокали копытами по круглым булыжникам. На лице короля Франции отразилось удивление, смешанное с восхищением поступком диковатого на вид воинства. Наверное, он, как и сосланный на остров Эльбу его предшественник – император Наполеон Первый – пытался осмыслить, каким образом средневековое воинство сумело разгромить хорошо обученную и вооруженную современным оружием армию цивилизованной страны. Девушка, до этого момента вникавшая в смысл выступления, быстро прижала руки к груди.

– С высочайшего дозволения, хорунжий Дарганов будет продолжать службу на станичном кордоне, – подал голос из–за спины главнокомандующего генерал Ермолов. – Казаки, решение справедливое, никому не позволено безобразничать на чужой земле. Вы люди вольные, но даже завоеватели старались вести себя мирно, а мы – армия освободительная.

Сотня молчала, казаки терзали поводья, не смея напрямую выражать неудовольствие решением суда и оглашением его императором Российской империи.

– А теперь приведите священников, пусть они осветят их союз, – обернувшись назад, повелел Александр Первый.

Подоспели два священнослужителя из разных конфессий, один с молитвенником, второй со свечами и кадилом. Совершив ритуал, заодно покрестили и казаков. Император соскочил с коня, предложил проделать то же самое французскому королю, вместе они подошли к молодым. Бормоча слова молитвы, самодержец широким крестом осенил обоих справа налево, король последовал его примеру, но махнул он кистью в перчатке слева направо. Когда все закончилось, Александр Первый скрутил с руки перстень с большим камнем, надел его на палец Даргану:

– Благославляю на долгую супружескую жизнь и на верную службу на благо отечества на Кавказском кордоне.

В первый раз за все время он улыбнулся по настоящему, и сразу отошел в сторону. Король снял с мизинца кольцо с бриллиантом, надвинул его на средний палец руки девушки.

– Вы хорошо подумали? – шепнул он ей в ухо.

– О да, мессир, решение я приняла самостоятельно и окончательное, – не замедлила с ответом невеста.

– Я желаю вам семейного благополучия, мадемуазель Д, Люссон.

– Я горжусь, что я француженка и мечтаю о процветании моей родины под властью вернувшихся на престол королей из династии Бурбонов, ваше Величество.

Король порозовел от комплимента, благосклонно тряхнул буклями, затем слегка поклонился своей подданной и встал рядом с русским императором.

– Целуйтесь, молодые, – крикнул генерал Ермолов.

Под возгласы «любо» Дарган обнял невесту, крепко поцеловал в губы и смущенно переступил с ноги на ногу. Привыкший по дням не слезать с седла, на земле он чувствовал себя неуютно.

Монархи взобрались на своих лошадей. Александр Первый тронул поводья, не оглянувшись на новоявленных супругов, загарцевал к свите, ярким пятном продолжавшей украшать середину площади Согласия. За ним затряс бесцветными буклями Людовик Восемнадцатый, который тоже не соизволил проявить особого интереса к своей подданной, предоставив ей с женихом решать проблемы самостоятельно.

И это на первый взгляд отчуждение было правильным, порождающим дальновидные плоды, потому что, как беременная женщина, прекраснее которой нет никого на свете, как ребенок, как садовый или полевой цветок, красота, ввиду абсолютной своей незащищенности, обязана защищать себя собственным проявлением – неприкосновенным.

Так случилось и на этот раз. Не успел император Российской империи занять свое место и провозгласить о начале парада, как девушка бросилась на грудь возлюбленному, без которого не мыслила теперь жизни. Благо, в грандиозном мероприятии тому участвовать было уже не нужно. Дав невесте излить чувства, он вывел коня за строй, окинул сотню не столь удрученным взглядом, и, молодецки гикнув, перекинул подружку на спину лошади, сам запрыгнув следом. Она обернулась и засмеялась, дерзко и счастливо, будто обрела долгожданную свободу.

– В рубашке родился, Даргашка, – заворачивая конников вслед за отрядом кубанских казаков, крикнул сотник, являвшийся заодно родственником. Он был доволен исходом безнадежного дела, несмотря на то, что из–за проступка станичника проиграл с произведением в чин войскового старшины. – Готовься, вечером устроим наказные проводы.

– У меня еще все впереди, – зло ощерился Дарганов. – Дядюка Федул, друг Гонтарь, отвалите за меня поклон царю–батюшке по справедливому вердикту, да крикните ему здравицу.

– Не сомневайся, Даргашка, получит царь твой поклон, – донеслось из закачавшей черными спинами середины сотни. – И мусью с волосами из пакли тожить.

Дарган одной рукой прижал девушку к себе, наметом сорвался по каменным мостовым древнего города к его центру на острове Ситэ. Позади остались дворцы с королевскими усадьбами, выстроенные на Елисейских полях и обихоженные строптивой королевой Франции, итальянкой по происхождению, Екатериной Медичи. Между ними делали вечерние променады представители французской знати, а нынче на закате солнца по бульварам прогуляется сам русский император Александр Первый. Но эти мелочи не слишком тревожили ум потомственного терского казака Дарганова, род которого велся от с незапамятных времен поселившихся на левом берегу реки Терек старообрядцев, с тех веков, когда горцы жили не тейпами, но первобытными общинами. Впрочем, у них мало что изменилось до нынешнего дня, как и у живущих бок о бок с ними русских казаков, один из родов которых породнился с чеченским тейпом. Отсюда заплясал по казацки и по чеченски Дарган Дарганов – галопом рвущийся по самому цетру моста Пон Нёф, соединяющего левый берег реки Сены с правым на острове Ситэ. Это обстоятельство тоже мало волновало Даргана, мысли его занимал спрятанный хозяином квартир, у которого на постой были определены казаки, богатый схрон в пределах усадьбы. О нем рассказал Гонтарь, когда они пришли на свидание с иноземкой, подпрыгивающей сейчас на холке скакуна. Нужно было до приезда станичников найти схрон и присвоить себе, чтобы отправляться на родину не с пустыми руками. Происходила бы помолвка в родной станице Стодеревской, за невесту спросили бы солидную флинту. А он привезет ее сам впридачу к иноземке, как выкуп с поставленной на колени наглючей империи.

Подлетев к двухэтажному дому, Дарган спрыгнул с коня, сунув девушке поводья, показал на привязь перед воротами.

– Лонж… лонж, – стараясь быть спокойным и улыбаться, махнул он рукой.

– Лонж… лон…ге… – поведя ладонью вперед, как всегда задумалась она. Прищурила смешливые глаза. – О, ви, месье, силь ву пле.

– Поняла? Ну, милая, подожди там, а я быстро.

Дарган покосился по сторонам, вынюхивая, в каком месте должен быть хозяин подворья, тот возился с войлоком в выходящей окнами на улицу мастерской. Юркнув за ворота, казак проскочил флигель, птицей кинулся к противоположному углу просторного двора, обнесенного деревянной загородкой. В это место тыкал пальцем случайно подследивший за мусью Гонтарь. Вдоль забора горбились кучи мусора, сопревший домашний скарб, поломанная мебель. Нужно было обладать волчьим чутьем, чтобы угадать, под какой из куч прячется клад. А что он должен быть, Дарган не сомневался, потому что хозяин имел свое дело, получал от русской армии мзду за постой и держал шинок. Казак в который раз обследовал угол, пока внимание не привлек ком засохшей глины. Здесь он был явно чужеродный. Дарган приподнял ветошь, нащупал рыхлое место, быстро разгреб землю. Но ямка оказалась глубокой, ногти засаднили болью, отломав от доски деревяшку, Дарган принялся углубляться, до тех пор, пока не наткнулся на что–то жесткое. Он выкинул землю из канавы, нашарил складку материи, потянул за нее. Усилия ни к чему не привели, лишь пальцы заныли еще сильнее. Дарган опять заработал обломком дерева, окапывая мешковину вокруг. Когда остановился, чтобы перевести дух, заметил, что успел нагрести позади себя приличную гору глинозема.

В этот момент со стороны ворот послышался стук копыт, потом скрип ржавых петель, по дорожке протопали подкованные сапоги. Неизвестный ворвался во флигель и затих внутри, некоторое время оттуда доносилось только кряхтение, да раздраженные восклицания мужчины. Дарган сунулся к загородке, поджав ноги под себя, спрятался между нею и грудой тряпья, подумал, что в таком положении его видно не будет, разве что забежавший во двор решит пройти на его середину. Между тем мужчина продолжал с рычанием копаться в сложенных в хатке вещах казаков, показалось, пока Дарган старается откопать клад, кто–то из чужаков пытается обокрасть станичников. Он осторожно высунулся наружу, из флигеля выпрыгнула громадная фигура Черноуса, устремилась на улицу. В мощных лапах тот держал с оказией привезенный из родных мест бурдюк чихиря. Наверное, после парада сотня решила отметить победу по своим обычаям.

– Дарган, иде ты там, до ветру подался? Как бы мамзельку не украли, – гоготнув, оглянулся назад Черноус. – Мы бивак позади Нотре Дама разбили, на лугу. Подъезжай туда.

Сапоги застучали дальше, вскоре послышался дробный цокот копыт, видимо, Черноус сразу дал коню шпоры. Дарган снова наклонился над ямой, всадил деревяшку в вязкий глинозем. Когда схрон был обкопан, взялся за хохол и потянул со всей силы. Материя затрещала, но мешок с содержимым сдвинулся с мертвой точки. Дарган рванул его, переступил ногами назад, чтобы поставить рядом. По спине ручьями бежал пот, он повис на ресницах, не давая обозреть территорию двора. Дарган сорвал папаху, протер глаза и лоб и сразу уставился на выход, показалось, петли опять заскрипели. Вокруг по прежнему было пусто, лишь из–за забора слышалось фырканье оставленного с иноземкой кабардинца. Казак присел на корточки, впился зубами в веревку, затаскал ее из стороны в сторону, пока она не ослабла. Он раздергал горловину и сунул нос во внутрь мешка, разглядел несколько сверточков из кожи, среди которых углами блестел окованный медью ларец. Дарган вытащил его, попытался открыть крышку. Она не поддалась, сундучок был замкнут на замочек, ключ от которого, скорее всего, прятал у себя хозяин постоялого двора, с приходом победителей решивший перезахоронить богатства на подворье. Наверное, он не осознавал, что определили к нему не европейцев – путешественников с приглушенными умом чувствами, а живущих в согласии с природой сыновей степей и гор со звериной интуицией.

Крышка на ларце сидела крепко, Дарган вытащил кинжал, просунул конец в прорезь между половинками и надавил на рукоятку. Верхняя часть приподнялась, давая возможность продвинуть лезвие внутрь. Он так и сделал, нажал на рукоятку посильнее. Ларец выскочил из рук, развалился на две части, по траве раскатились золотые монеты, кольца с камнями и без них, рассыпались + жемчужные с золотом и серебром бусы. Один большой камень темно–синего цвета был оплетен сверкающей сеткой с крупными ячейками. Подобное богатство Даргану представилось впервые, до этого он знался только с русскими или татарскими монетами, их станичные скурехи вплетали в косы, нанизывали на жилку для монистов. За монета казаки выкупали лошадей, продукты с одежкой в единственной лавке, хозяином которой был армян. Но столько золота с серебром сразу не было ни у кого, даже у приезжавших на Кавказ воевать чеченов русских господ, соривших деньгами налево и направо.

Дарган зыркнул по направлению к хозяйскому дому, сглотнув слюну, начал укладывать добычу обратно в сундучок. Обтянутые кусками кожи свертки трогать не решился, посчитав, что важно каждое мгновение. Он благодарил государя за то, что тот объявил отказ в службе на чужбине. Если бы не наказание, они с Гонтарем долго ходили бы вокруг да около места схрона, не осмеливаясь на действия, да так и уехали бы на родину с пустыми руками. Теперь обстоятельства диктовали другие условия.

Дарган засунул ларец в мешок и принялся забрасывать яму землей. Нужно было постараться, чтобы взгляд хозяина сокровищ не сразу подсказал тому, что их там уже нет. Покончив со схроном, резво бросился к флигелю за вещами, отобрав свои, затолкал их по углам походной сумки, отложив похожий на накидку иностранный платок, приобретенный по случаю для станичной любушки. Уже затягивая ремешок на сакве, подумал, что умчаться из Парижа за просто так не удастся, на каждом шагу выставлены посты из солдат. К тому же, надо бежать в штаб корпуса за отпускной грамотой с пропуском по остальной французской территории, по немецкой с польской землям. Обозники не брезговали копаться в вещах фронтовиков, отбирая запрещенные к провозу предметы, без документов же они скрутят быстро. А это лишняя трата времени с привлечением посторонних взглядов с расспросами. Можно с невестой, на которую опять же нужна бумага, заночевать в поле до утра, но с занудливой мыслью, что хозяин обнаружил пропажу драгоценностей.

В конце концов, Дарган перекинул сакву через плечо и выскочил за дверь – толкаться на месте преступления становилось не вмоготу. За воротами он перекрестился, бросил прощальный взгляд на усадьбу с флигелем, на занятого работой хозяина подворья, и быстрыми шагами направился к своему кабардинцу с девушкой возле. Она встретила его радостной улыбкой.

– Уже соскучилась? – стараясь казаться веселым, спросил он. – Я ж за вещами сходил и сразу обратно. И тебе платок захватил, чтобы не замерзла. Накрывайся.

– Ви, ви, месье, – набрасывая на спину накидку, благодарно закивала головой подружка. Указала пальцем на дом. – Оревуар?

– Зачем тебе туда? – цепляясь за луку, отрешенно спросил он. – Нам бежать надо, и как можно скорее.

Он приладил сакву впереди седла, подтянул подпругу еще, рассчитывая на долгий путь. Затем похлопал коня по морде, заодно проверяя, удобно ли закусил тот загубники и нет ли изъянов в самой уздечке. Подняв указательный палец, посмотрел на отступившую назад подружку.

– Пуркуа!? – встревожилась она, подумав о чем–то своем. Повторила. – Месье, пуркуа?

– Короче, я сей момент.

Дарган скорым шагом направился в конюшню, где заждался выездки дончак. Как и каждый из казаков, он был обязан иметь двух лошадей на случай, если одна из них выйдет из строя. Так, ведя на поводу запасного коня, он выехал за околицу станицы, с таким же набором встретил окончание войны в городе Париже. За время баталий пришлось не раз пересаживаться в чужие седла, но всякий раз Дарган старался разменять иноземных лошадей на привычных с детства кабардинцев с дончаками.

Отвязав от столба конец поводка, он вывел лошадь из стойла и скоренько накинул ей на спину походное седло с мягким потником, крепко – ногой – затянул под брюхом широкую подпругу. Затем накидал в торбы овса, перекинул сумки через холку и выгнал коня за ворота, помог девушке взобраться ему на спину. Он знал, что она умела управляться с лошадьми, но полной уверенности не было. Подружка похлопала дончака по крутой шее, озорно посмотрела на спутника и засмеялась. Казалось, ей было все равно, что она покидает свой город, что здесь остаются родные и близкие. Она не сводила глаз с казака, ставшего для нее всем без исключения.

Вскочив на кабардинца, Дарган всунул носки сапог в стремена, подобрал поводья. Снова осенив себя крестным знамением, негромко произнес:

– Отцу и сыну.

Он уже начал трогаться в путь, когда из–за угла улицы галопом вылетел Гонтарь. На губах его лошади зависли клоки пены, потные бока высоко вздымались. Гонтарь распушил полы черкески, птицей слетел с седла:

– Успел, слава тебе… Собрался, друг? – почти выкрикнул он.

– Уезжаю, – признался Дарган. Подумал о том, что Гонтарь имеет право напомнить о кладе. – А что?

– Я решил поговорить о схроне, – понизил голос тот. – Ты не надумал копнуть в том месте? Глядишь, чего бы нашлось.

– Уже покопался, – насупился Дарган, решив, что отпираться не стоит. Если хозяин подворья поднимет крик по поводу пропажи, Гонтарь сразу догадается, кто его присвоил. Ответ придется держать даже в том случае, когда вокруг забелеют курени родной станицы.

– И много там оказалось?