Текст книги "Железный замок"

Автор книги: Юрий Силоч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Подождём, – ответил Ибар, и тут же, словно отозвавшись на его слова, в доме раздался громкий женский визг.

К нему присоединился Рыба, чей голос никогда до этого не был таким довольным:

– Нашёл! Нашёл! – и спустя несколько секунд, заполненных топотом и глухими звуками ударов, на улицу выкатились две женщины – молодая и старуха, а следом трое детей – один меньше другого. Пол их было трудно определить из-за одинаково короткой стрижки. Младшие ревели, а старший – было понятно, что это мальчик, из-за волчьего взгляда и угловатой фигуры, – насупившись, смотрел по сторонам, стараясь не показывать испуга.

Следом за дикарским семейством на крыльцо вышел Рыба, за спиной которого что-то жевал Хутта.

– Смотрите! Смотрите! – рябой боец протянул остальным бойцам белый полиэтиленовый пакет. – На кухне нашёл!

Дисциплина отряда едва не отправилась в ад, поскольку люди одновременно рванулись к еде, сверкая глазами, и остановить их смог только рёв Ибара.

– А ну, блядь, стоять!.. Раздай всем поровну, Хутта! – скомандовал он и приблизился к женщинам. – Где остальные? Нам нужны остальные, – сказал он, переводя взгляд с одной на другую.

– Нет никого! – с неприязнью пробормотала старуха, пытавшаяся испепелить Ибара взглядом.

– Говори сама, ведьма! – предупредил её наёмник. – Я знаю, что ты врёшь, и смогу тебя разговорить.

– Нету! Ушли все! – повторила старуха громче, и Ибар коротким движением приклада отправил её в нокаут. Лёгкое сухое тело отлетело в сторону от могучего удара в челюсть. Младшие дети захныкали, мальчишка побледнел и сжал кулаки, а Прут громко хохотнул:

– Так ей!

– Теперь ты! – Ибар повернулся к молодой женщине, параллельно наставив автоматный ствол на детей. – Где все?

– Я не знаю! – выкрикнула она, явно обманывая.

– Эта сука точно врёт! – смеявшийся Прут в окровавленной одежде и с бурыми пятнами на бронежилете выглядел жутко.

– Давай так, – Ибар погладил стволом автомата коротко стриженую голову среднего ребёнка, глядя на то, как в глазах матери пропадает разум, заменяющийся самым мощным женским инстинктом.

– Приведи сюда всех, – тихо сказал обожжённый. – Скажи, что город освободили те, кто возвращался домой из земель северян с богатой добычей, и защитники хотят отдохнуть. Может, выберут себе жён. Еду пусть несут, питьё праздничное. Приведёшь сюда весь табор и, даю слово, я отпущу тебя и твоих выродков. Оставишь хоть кого-то – мы узнаем. Тебе всё ясно? – женщина закивала, не сводя встревоженного взгляда с детей. – Не вернёшься через полчаса – твоим детям конец. Лично глотки перережу, а потом весь этот городишко запалю, чтобы точно никто не ушёл. Время пошло. – Он отошёл в сторону, давая матери пройти, и она, постоянно оборачиваясь и желая сказать детям что-то, но опасаясь выстрела в спину, медленно пятилась к воротам. – Чего ты ждёшь, женщина?! Время идёт! Ну! – прикрикнул Ибар, и пленница, прошлёпав босыми ногами по горячей сухой земле, добежала до забора и исчезла.

– Вход взять под контроль. Прут, смотри за выродками, – раздал указания Ибар. – И всем переодеться в дикарские шмотки. Гвардейские – сюда, на землю, в кучу.

Табас с наслаждением скинул с себя провонявшую потом, изорванную и обожжённую форму гвардии Дома Адмет. Было даже удивительно: прочная добротная ткань не выдерживала нагрузок последних дней – трескалась по швам, рвалась и выцветала под солнцем, а плоти хоть бы что. Солдатской плоти всё было нипочём.

Дикарке хватило десяти минут для того, чтобы собрать всю деревню: гомон десятков голосов приближался, становясь всё громче, люди подобрались. Табас, стоявший на крыльце, видел, как за забором в сторону его дома движутся макушки – в дурацких шапках, кепках и платках, а также непокрытые: седые, тёмные и светлые, выгоревшие на солнце. Деревня не была такой уж большой – Табас насчитал сорок голов, пока не сбился со счёта.

– Прут, уведи мелюзгу. Давай в подвал. – Приказал Ибар, сидевший на крыльце, и здоровяк, сделав страшную рожу, указал детям на дверь. Они подчинились незамедлительно: видели окровавленную одежду, и невеликого детского ума хватило на то, чтобы не дёргаться.

Во двор входили по старшинству: первые старики осторожно просовывали головы, робко осматриваясь и косясь на горевший неподалёку дом, в котором тело Нема превращалось в жирный чёрный дым, поднимавшийся высоко в жёлтое, подёрнутое пылью небо.

За ними шли женщины и дети разных возрастов. Они несли старые пластиковые подносы, коврики и скатерти. На сидевших полукругом вокруг Ибара бойцов смотрели с уважением и восхищением.

Маскировка сработала – у дикарей не возникло и тени сомнения в том, что люди, которые их вызвали не те, за кого себя выдают. Впрочем, в том была заслуга не только обожжённого наёмника, но и длинного пути – бойцы успели загореть и отпустили бороды – все, кроме, разумеется, Ибара. Табас провёл рукой по подбородку, нащупал куцую бородёнку и понял, что очень давно не смотрел на себя в зеркало.

За старухой и детьми оставили присматривать Рыбу, так что они при всём желании не могли причинить проблем этому небольшому шоу с переодеванием, устроенному Ибаром.

Двор быстро превратился в импровизированный стол, на котором было разложено, насколько понял Табас, лучшее, что было у этих голодранцев. Подвявшие овощи, вяленое мясо, сморщенные фрукты и кувшины с грязной водой. К Ибару выстроилась целая очередь из стариков, которые заискивающе скалили гнилые зубы, всячески выражали своё почтение и стремились подсунуть ему своих некрасивых дочерей и внучек. Последней во двор зашла мать, отправленная Ибаром на задание, и Табас поразился тому, как она держалась – ни грамма фальши в поведении, ни единого лишнего взгляда, никакой нервозности, как будто дикари-солдаты были настоящими и никто не держал в заложниках её детей.

– Это их? – Табас обернулся и увидел старика – худющего, смуглого и сморщенного как сухофрукт. Он указывал пальцем на кучу окровавленной Адметовской формы.

– Ага, – кивнул юноша, впервые заговоривший с дикарём и боявшийся всё испортить. Выглядел он, должно быть, ужасно, но старик истолковал всё по-своему.

– Молодцы!.. Так им. А ты давай не тушуйся! – улыбнулся одними дёснами старикан. – По тебе сразу видно, что бывалый, вот и не стесняйся. Эх, мне бы твои годы, я бы… – дед неожиданно приблизился, схватил Табаса за локоть, отчего тот едва не дёрнулся, испугавшись, и прошептал на ухо: – Моя внучка хочет с тобой познакомиться.

Он сально подмигнул и кивнул в сторону стоявшей неподалёку от крыльца совсем маленькой девчонки – косоглазой и тощей, с кривыми от недоедания в детстве костями.

Видимо, взгляд Табаса сказал о многом, поэтому старик поспешил исправить положение.

– Да ты не смотри, что она такая, с первого взгляда всего не увидишь. Подрастёт – красоткой станет, в мать пойдёт, за ней вся деревня бегала. А по хозяйству она всё уже умеет. И родить сможет уже сейчас. Да к тому же…

Табас слушал старика, кивая невпопад и не понимая, как реагировать, поэтому предпочёл позорно сбежать, сделав вид, что его позвал Ибар.

«И ведь эти люди носят в себе гены самых лучших представителей человечества», – подумал Табас, старавшийся скрыть своё презрение.

Женщины всех возрастов, старики, дети – все они из кожи вон лезли, пытаясь произвести впечатление, суетились, приносили обеденные столы, застилали их скатертями, нарезанными из штор, раскладывали свою лучшую еду, украшали уродливых от недоедания и тяжёлой работы невест.

Значит дело точно не в генетике – иначе люди, бережно отобранные на Земле, стали бы новой расой и превзошли своих прародителей во всём. Табас вспомнил дружинников, которых он с Ибаром давил голыми руками, охранника в Армстронге, жравшего сладости и слизывавшего сахарную пудру с пальцев, толпу солдат, которых не так давно расстрелял – тупых и бессловесных, и покачал головой, чувствуя странную горечь на языке, но это был не отголосок вкуса жвачки.

Дело совершенно точно не в генах. Не в расе, не в цвете глаз и пропорциях черепа. Просто что-то не так с человечеством. Что-то, сидящее глубоко-глубоко и призывающее творить всю эту херню. Обезьяна, наличие которой у себя внутри люди любят отрицать, ссылаясь на божественную природу происхождения человека. Табас вспомнил, какая мысль сбежала от него несколько дней назад, спугнутая веткой, которую отпустил Ибар. Люди – не идеальны, а значит, идеальной системы у них не получится. Может, в другое время, но совершенно точно на другой планете – эту человечество уже потеряло. У людей Кроноса было десять тысяч лет и нетронутый мир, но этот бесконечный капитал был проеден, и даже если люди спохватятся, будет поздно.

Так что теперь во всём, что происходит в этом мире, нет совершенно никакого смысла. Смысл был бы, если бы была Цель – именно такая, с большой буквы. Не удовлетворение амбиций очередного политикана, не заработок цветных бумажек – цель другого рода, грандиозная, заставляющая расти и дарующая право на будущее.

Если Табас прямо сейчас вставит ствол себе в рот и нажмёт на спуск или пристрелит Ибара и Айтера, не изменится совершенно ничего. Кронос всё равно останется обречён. Он сам себя обрёк давным давно.

– Парни! – Ибар снова выдернул Табаса из размышлений, впрочем, оно и к лучшему, настроение и так было испорчено. – Подойдите сюда!

Наёмник повернулся к столпившимся у стола людям и, подняв руки, знаками показал им отступить назад.

– Слушайте все! К забору! Отойдите к забору!

Дикари послушно отступили назад, озадаченно переговариваясь и не понимая, что за блажь такая нашла на командира отряда. Табас спустился с крыльца и направился к Ибару, по пути не удержавшись и схватив со стола кусок вяленого мяса. Рот тут же наполнился слюной, от вкуса еды юноша едва не потерял сознание. Чистое концентрированное удовольствие.

– Ага, вот так, – Ибар отошёл в сторону и взялся за автомат.

Жители деревни, сперва недоумевавшие, теперь начали что-то понимать. Люди зароптали, но наёмник успокоил их, выстрелив в воздух.

– Ах вы бандиты! – выплюнул в него седой смуглый старик с орлиным носом, – Бандиты!..

Отряд выстроился перед жителями деревни, прижатыми к забору, глядевшими с ненавистью и повторявшими «бандиты». Прут хищно ухмылялся и поглаживал цевьё.

– Забирайте всё и уходите!

– Мы что же – их всех? – тихо спросил Хутта, но Ибар резко прервал его.

– Только не начинай опять! – рявкнул он, не сводя глаз с дикарок, скрывавших детей за своими спинами, и стариков, сжимавших кулаки в бессильной ярости.

– Это же…

– Это необходимость, – отчеканил Ибар. – Оставим в живых – они нам на хвост посадят погоню. А снова убегать я не собираюсь. В чём проблема, Хутта, я не понимаю? Навёл-нажал, вот так, – наёмник повернулся и хлестнул очередью по толпе, вызвав ужасный в своей синхронности вой. Несколько человек упали на землю, над ними тут же склонились соплеменники. Прут жизнерадостно заржал.

Табас взглянул на лицо своего обожжённого напарника и увидел, что он тоже улыбается.

– Всё равно подыхать! – выкрикнул из толпы пленных старик, пытавшийся познакомить юношу со своей внучкой, которую сейчас было не видно. – А ну! За мно-ой!..

И в единый миг толпа, бывшая до этого покорной и аморфной, выплеснулась вперёд, мощная, как песчаная буря. Загрохотали автоматы, Табас сам навёл оружие на толпу, зажал спуск и заорал от страха, боясь, что этот единый организм проглотит его и разорвёт на части. Дикарки рвались вперёд, выпучив глаза и выставив вперёд скрюченные пальцы, которыми они пытались достать до ненавистных им лиц: задушить, выдавить глаз, поцарапать – навредить хоть как-нибудь. Патроны быстро кончились, а толпа всё равно пёрла напролом.

В ход пошли приклады, ножи и кулаки; Табас с размаху бил стальной рамкой приклада по лицам и головам, лягался, отталкивая ногами обезумевших от желания жить дикарей, и закончил бы бой не замарав рук, но в него вцепилась какая-то особенно упорная старуха, никак не желавшая помирать. Она ухватила наёмника грязными сломанными ногтями за одежду, таращилась безумными выцветшими глазами и громко верещала окровавленным ртом, усеянным разбитыми зубами. Табас уронил автомат, орал от ужаса сам и бил напугавшую его старуху кулаком в лицо до тех пор, пока она не затихла.

Только когда удивительно лёгкое тело рухнуло на землю, Табас, весь дрожавший от страха, словно в лихорадке, и едва не потерявший рассудок, понял, что всё закончилось.

Ни выстрелов ни ударов. Отряд вырезал дикарский город подчистую.

22

Хутта сошёл с ума.

Это стало понятно позже, когда отряд выбрался на широкий тракт, по которому то и дело проходили длинные колонны дикарей. Поначалу никто не обращал на рыжего бойца внимания – молчит себе и молчит, он никогда не был особенно говорливым. Зато когда Ибар что-то Хутте приказал, тот дёрнулся, отшатнулся, промычал что-то невнятное и едва не сбежал.

Когда его скрутили и присмотрелись, то заметили, что в глазах у их рябого соратника не осталось ни следа мысли – он сделал и увидел слишком много.

Стрельба по детям дикарей, бойня во дворе, добивание раненых ножами, чтоб не тратить патроны, и жуткая находка за городом. Старые жители города – граждане Дома Адмет, собранные в одной огромной братской могиле, даже не присыпанной землей. За километр от него несло тяжёлым трупным запахом, в воздухе вились полчища жужжавших мух и чёрных птиц. Вспухшие на жаре трупы, разрезанные глотки, разбитые головы.

Те, кто не успел или не захотел эвакуироваться, лежали в глубоком рву, рядом с которым валялись лопаты – видимо, практичные дикари заставляли их перед смертью самим рыть себе могилу. Табас слишком хорошо знал, что тут произошло – за время службы в Легионе видел и не такое, но вот на Айтера и его бойцов вид безжалостно вырезанных горожан оказал очень тяжёлое воздействие.

Впрочем, Хутта был не единственным, кто повредился умом – Прут также проявлял очень тревожные наклонности.

Гибель Нема, с которым они вроде как даже не были особенно дружны, и последующие события будто сорвали у здоровяка в голове некую планку – он стал агрессивен и кровожаден, практически до полной неуправляемости. Почти всё время здоровяк шёл, рассказывая, как резал раненых дикарей, как стрелял в них, как проламывал черепа прикладом – вот этим, гляди, даже пятно осталось – и угомонить его мог только Ибар, к которому он стал питать какую-то непонятную привязанность. На колонны дикарей, двигавшиеся на север, он глядел волком, то и дело выспрашивая разрешения кого-нибудь пристрелить, либо сходить в разведку и кого-нибудь украсть, дабы пытать и допрашивать – именно в таком порядке.

Единственным из бойцов Айтера, кто сохранил здравый рассудок, оставался Руба – и то наверняка в силу своей природной флегматичности. Ну и, наверное, профессии: Табас был готов ставить деньги, что Рыба «работал» в организации Айтера наёмным убийцей.

Несколько раз посреди караванов переселенцев попадались те, о ком рассказывал Ибар – городские, элита армии погребённого в песках Дома Шекспир. Смуглые здоровяки в добротной коричневой форме, самодельных разгрузочных жилетах, подобии брони и беретах песчаного цвета, вооружённые автоматами и многозарядными винтовками вместо привычных ружей. Кое-кто нёс самодельные гранатомёты, виденные Табасом ранее: в качестве направляющих стальные трубы, боеприпасы – трубы диаметром поменьше, начинённые взрывчаткой. Этих вояк было немного, зато впечатление они производили очень сильное. Как правило, эти ребята не шли пешком, а передвигались на машинах: грузовиках, гражданских джипах и пикапах, захваченных у гвардии багги, даже легковушках.

В кузовах у пикапов были смонтированы целые батареи из ракетных установок и Табас, прикинув, понял, что мобильная группа из десятка таких вот колымаг вполне могла устроить на отдельном участке фронта очень весёлую жизнь.

Обычная пехота, уже виденная Табасом, передвигалась исключительно на своих двоих – те самые голодранцы из далёких дикарских деревень, вооружённые как попало и одетые в то, что не забрали беженцы.

Жара стояла неимоверная, казалось, что с каждым шагом дальше на юг воздух раскаляется всё сильнее и сильнее.

Что делать с Хуттой, ещё только предстояло решить. Он был явно опасен для отряда. Прут тоже: кто знает, когда у него сдадут нервы и здоровяк начнёт палить по дикарям просто из желания снести ещё пару голов? Проблемы отряда росли, как гора песка вокруг дачного домика во время пыльной бури. Утешало лишь то, что экспедиция всё-таки двигалась к цели, какой бы она ни была. Оставалось лишь надеяться, что Айтер не соврал и хочет ни много ни мало спасти мир. Только ради этого действительно стоило умирать, убивать и сходить с ума, в противном случае Табас сам с удовольствием задушил бы Айтера голыми руками.

У Хутты отобрали оружие, выдав взамен мешок с награбленной едой.

Этот пир, устроенный в двух шагах от трупов, Табас никак не мог выкинуть из головы и, похоже, не сможет до конца своей жизни. Стоило отзвучать последним выстрелам, как люди набросились на еду: жадно, загребая горстями, даже не утруждаясь стереть капельки дикарской крови. Только Рыба, как человек с более тонкой душевной организацией, предпочитал подуть на кусок или сполоснуть его водой перед тем, как отправить в рот. Все, кроме Ибара, начали тоненько хихикать от нервов и удовольствия, вызванного насыщением. Жуткая картина: смеющиеся люди, жрущие в три горла, а на расстоянии вытянутой руки – грязные босые ноги. Множество мёртвых ног.

– Транспорт нужен, – сказал Ибар во время привала в редком сосновом лесу, пахнувшем смолой и пылью.

По дороге пылила группа дикарей, которые громко переговаривались и смеялись.

– Так давайте я добуду, – предложил Прут. – Давайте, а?

– Ещё не время, – Ибар почувствовал, что здоровяк в его полном распоряжении и не стеснялся использовать это влияние. Айтер лишь угрюмо покачал головой, глядя на это – ещё немного и он останется один на один с наёмниками, которых силой вынудил идти с собой. Чем он запугал Ибара, оставалось для Табаса тайной, но юноша был уверен, что обожжённый вояка вцепится нанимателю в глотку при первой возможности.

Ситуация становилась всё напряжённее и непонятнее: сам Табас уже плохо понимал, почему бы ему не пустить Айтеру пулю в голову и не пойти своей дорогой. Лично его экспедиция уже достала. Если против пятерых головорезов, преданных своему вожаку, они и не выстояли бы, то два на три – уже совсем другой расклад. Впрочем, по Ибару нельзя было сказать, думает он о побеге или нет: наоборот, наёмник рвался вперёд и гнал людей, не делая поблажек даже убогому Хутте, который дичал на глазах.

– Сегодня ночью, – решил Ибар, пораскинув мозгами. – Колонны останавливаются на ночь, вот мы какую-нибудь и возьмём.

– Сдурел что ли? – Айтер поглядел исподлобья. – Там же эти будут. В беретах.

– А кто сказал, что будет легко? – оскалился-улыбнулся Ибар. – Ножками топать не лучше. Тем более что мы отстаём от графика. Знаешь, когда ты влез в моё планирование, сказав, что надо делать по-твоему, я поверил на слово. Оказалось, зря.

– Даже не начинай опять, – устало вздохнул Айтер. Он сидел осунувшийся, исхудавший, почерневший от солнца и пыли, с отросшей седой клочковатой бородой, и Табас с жалостью подумал, что за эти дни его наниматель очень сильно постарел. Живыми оставались только глаза.

– Тогда сегодня ночью, – кивнул Ибар. – Табас, готовься. Это тебе не помощников полиции отстреливать.

При слове «отстреливать» Хутта дёрнулся.

– Всё нормально, – успокоил его Табас. – Ты останешься тут.

Ибар кивнул.

– Прут, тебе тоже надо будет остаться.

– Почему? – расстроился здоровяк.

– Кто-то же должен охранять вещи, – наёмник смерил взглядом Айтера. – И ты тоже останешься.

– Это ещё почему? – наниматель попытался изобразить недовольство, но не особенно старался. Он устал, ужасно устал и шёл непонятно на каких внутренних резервах. Наверное, там, в конце пути, его действительно ждало что-то важное.

– Значит так! Сегодня мы больше никуда не пойдём, – сказал Ибар. – Углубимся в лес, найдём тень и отоспимся. А уже ночью пойдём искать приключения.

Когда стемнело, снова двинулись в путь. По ночам тракт был пустынным, лишь светились иногда в кромешной тьме костры лагерей. Из-за света Гефеста всё вокруг было тускло-красным, а когда на небе появлялся Той, то свет немного бледнел – и всё на земле отбрасывало две тени: одну хорошо заметную, плотно-чёрную и вторую, размытую и неясную, вертевшуюся, как часовая стрелка.

Воздух пах сыростью и пылью, в низинах залегли густые белёсые туманы, похожие на огромных спящих призраков. В них было ужасно холодно и сыро даже несмотря на то, что отряд двигался по территории, почти прилегающей к пустыне. Её раскалённое дыхание ощущалось тут повсюду: в горьком воздухе, непривычно жёлтой дорожной пыли, налёте на листьях высохших деревьев.

Темнота и тишина, лишь оркестры насекомых в густой жёлтой траве скрипят и цвиркают так, будто у них там репетиция парада.

– Хорошо… – не сдержавшись, сказал Табас, тихо, вполголоса, но Ибар его услышал и одобрительно скривил изуродованные губы в улыбке.

– Хорошо.

По тракту шли быстро и бесшумно – скользили, как тени, выискивая в темноте редкие огоньки костров, означавшие, что там можно найти искомое. Когда подходили ближе, Ибар давал приказ спрятаться и ненадолго исчезал в темноте. Свои бинты он замазал дорожной пылью, чтобы не выделяться на фоне ночи, и двигался бесшумно, поэтому, стоило обожжённому наёмнику сделать несколько шагов в сторону, он словно переставал существовать. Табасу оставалось лишь завидовать такой прыти – он тоже многое умел, но, чтобы так исчезать, нужен, как ни крути, огромный опыт, которого у юноши не было.

Ночь уже подходила к концу.

Айтер забубнил, что, мол, они таким образом ни черта не найдут и придётся снова весь день отсыпаться, но тут Ибар, вынырнувший из темноты, приказал собираться.

– Хватаем вещи и дуем пешком по правой стороне трассы так, чтобы нас с левой не увидели. Табас! Встречаемся у сосняка, в километре отсюда, там ещё несколько деревьев обожжены и сломаны. – Ибар указал рукой, но из-за темноты молодой наёмник не смог разобрать, о каком именно сосняке шла речь. – Айтер! Если всё пойдёт как надо, то у нас почти не будет времени на остановку, поэтому будьте наготове. Услышите двигатели – сразу хватайте шмотки, не стойте столбами. Всё ясно?

Вопросов и возражений не поступило.

– Табас! Скидывай броню! Берём только ножи и автоматы. Больше ничего, даже запасных магазинов, не пригодятся.

Юноша торопливо снял Адметовский бронежилет, который Ибар разрешил оставить, сказав, что такие встречаются у дикарей: мол, модель старая, из числа стандартных конструкций. Во всём теле сразу появилась необыкновенная лёгкость – за время путешествия Табас успел привыкнуть к броне до такой степени, что вообще перестал её замечать.

Табас поднялся на ноги, кивнул Ибару и направился следом за ним. Юноша прекрасно видел в темноте и не отставал от Ибара, они скользили по освещённому Гефестом сухому усыпанному песком лесу в полной тишине, нарушаемой лишь стрекотом насекомых и шелестом тёплого южного ветра.

Стоянка дикарей была видна издалека. Три небольших костра, одноместные палатки, установленные на земле, и импровизированный лагерь. На пятачке каменистой земли припаркованы несколько фур, цистерна-топливозаправщик, три пропылённых гражданских джипа – старые, продырявленные пулями, и пикап – крупный, четырёхдверный, мощный, с ракетной установкой, смонтированной в кузове и пулемётом на треноге.

Табас вместе с Ибаром дважды прополз на брюхе территорию вокруг лагеря, присматриваясь, прислушиваясь, выискивая позиции часовых. Он бы и в третий раз с удовольствием прополз бы, если б не близкий рассвет и необходимость действовать.

– Часовые сонные, – прошептал Ибар, когда наёмники решали, что делать дальше. – Всего пятеро. Охраняют только машины. И это странно.

– Что будем делать? – спросил Табас.

В темноте блеснули крупные зубы.

– Резать. Возьмём пикап. Уж больно он мне приглянулся.

– Он же топливо жрёт, как сволочь.

– Да, но это командирская машинка, – качнулась в темноте голова Ибара. – Не простая. Там должен быть запасец на чёрный день. Короче, слушай. Ты бери на себя левую сторону, а я – правую. Эх, было б нас больше, перерезали бы весь лагерь к хренам…

– Прута позови, – мрачно пошутил Табас.

– На всё про всё – десять минут, – Ибар никак не отреагировал на слова напарника. – Пошли!

Ибар перекатился и исчез за деревьями. Табас осторожно поднялся и, пригибаясь, прячась в тени деревьев и стараясь не наступать на сухие сучья, начал красться к своим «клиентам». Ибар предоставил ему самую простую часть задания: та часть стоянки, которую предстояло зачистить, находилась в тени – костров тут не жгли, да и часовых было всего двое.

Табас крался, замирая и задерживая дыхание. Он действовал бесшумно, стараясь не выдать себя ничем, дожидался, пока ветер зашелестит кронами деревьев и скроет шорох пыли под ногами и скрипение сучьев, а когда было необходимо – полз на брюхе. Здоровенные силуэты фур были его ориентирами: ошибиться и выйти не туда – было просто невозможно. Опыта скрытных действий очень не хватало, но Табас компенсировал его отсутствие старанием и аккуратностью. К первому охраннику он зашёл за спину. Здоровый дикарь в берете с висевшей на груди огромной самозарядной винтовкой смотрел вверх на звёзды и то и дело зевал. От него пахло потом. Он даже не ходил никуда, просто стоял и ждал рассвета, тихонько чавкая. «Жвачка», – догадался Табас, издалека почуявший характерный запах, и вытащил тускло блеснувший нож.

Песок не предал: юноша сумел подкрасться, без единого звука. Табас тенью метнулся вперёд, левой рукой зажимая здоровяку рот и крепко прижимая его к себе, а правой нанёс несколько быстрых ударов в грудь. Посторонний человек, глядящий в другую сторону, ничего бы не заметил и не услышал – только стрекот насекомых и шелест ветра, скрывавший короткое чавканье ножа, вгрызавшегося в человеческую плоть. Завоняло кровью, она полилась на ладони Табаса, тут же ставшие скользкими. В качестве финального аккорда наёмник коротким движением воткнул нож в горло дикаря и осторожно опустил труп на песок, стараясь не шуметь.

Со вторым часовым получилось справиться ещё легче – он натурально спал стоя. Табас обогнул фуру и едва не сбил его с ног – столкнулся нос к носу – и сам едва не получил сердечный приступ с перепугу. Однако здоровяк сопел, привалившись к кузову, и не выказывал никакой враждебности. Было как-то неудобно резать его в таком состоянии, но Табас переборол это глупое чувство и расправился с дикарём точно так же, как и с предыдущим. Закрыть рот ладонью, несколько ударов, завалить на землю и бить ножом до тех пор, пока тело, толчками извергающее из ран горячую кровь, не перестанет трепыхаться.

– Ну, где ты там? – шёпот Ибара заставил Табаса дёрнуться от неожиданности. – Пошли!

Рядом с топливозаправщиком валялась целая куча пустых пластиковых канистр – очевидно, их должны были заполнить позднее, утром перед отправкой.

– Набери топлива, – шепнул Ибар. – Справишься?

– Ага, – Табас почему-то кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия о том, как это сделать. Ибар снова куда-то исчез, а юноша после беглого осмотра цистерны понял, что всё не так уж и плохо: к «родному» разъёму был прикручен грубый самодельный переходник, сделанный из шланга, изоленты, пластиковой бутылки и трубки с вентилем. Табас принялся набирать первую канистру – самую большую из кучи. Тёмная жидкость зажурчала внутри, даря незабываемое ощущение богатства, увеличивавшегося с каждой секундой.

Табас успел заполнить две двадцатилитровые ёмкости – несметное сокровище, а Ибар всё никак не появлялся. Небо на западе стало светлеть.

– Готово? – наёмник, перемазанный в крови ещё больше, чем раньше, появился, словно из ниоткуда. – Тащи! Поставь ещё набираться!

Табас выполнил приказание и понёс тяжеленные канистры к пикапу, стоявшему поблизости – шагах в двадцати. Водительская дверь была открыта, рядом с ней валялся в луже собственной крови труп в жёлтом берете.

– Водитель, – ответил Ибар на незаданный вопрос. – В кузов давай!

Закинуть топливо оказалось непросто – Табас едва не надорвался.

– Не жди, пока заполнится! Забирай то, что есть и валим.

Вернувшись к бензовозу, Табас увидел, что канистра не наполнилась и на четверть.

– Неси в машину, – приказал Ибар, протягивая подобранную с земли крышку. – Э, нет. Вот этого не надо, – он положил ладонь на руку Табаса, который на автомате потянулся к вентилю, чтобы его закрыть.

Короткий взгляд в сторону наёмника с блестевшими глазами, в которых играли отсветы близких костров.

– Да, я понял, – Табас хотел было отпустить шланг, но его отвлекли.

– Пст! Эй! – чей-то едва слышный шёпот в темноте заставил наёмников испугаться и упасть на землю.

– Эй! Мы видим вас! Мы тут!

Табас, уткнувшийся лицом в песок, поднял голову и тут же услыхал:

– Мы тут! В фуре! Ты смотришь на нас! Сюда!

Переглянувшись с Ибаром, Табас поднялся и наёмники, стараясь не шуметь, прокрался к одному из грузовиков.

Эта фура отличалась от других – кузов из гофрированного металла в прошлой жизни, очевидно, был холодильником, но теперь прямо в корпусе были прорезаны длинные узкие окна, из которых на наёмников смотрели настороженные чумазые худые лица, оранжевые из-за отсвета костров.

– Вы же свои? – напряжённо спросил один из них – седоватый усатый мужик с огромным носом.

– Смотря, кто для вас свои, – осторожно ответил ему Ибар.

На лице усача отобразилась внутренняя борьба – похоже, он боялся назвать не ту сторону и ошибиться.

– Ну так… Это, – заколебался усатый и, собрав в кулак всю свою решимость, выпалил. – Адмет для нас свои. А для вас?..

– Свои, свои, – Ибар вроде выглядел дружелюбно, но что-то было не так, Табас был готов дать руку на отсечение, что наёмник юлит. – Откуда будете, ребята?

– Артиллеристы мы, – радостно закивал усатый. Люди у него за спиной тоже заулыбались. Обрадовались, расслабились, заёрзали. – Выпустите нас, – в его голосе слышалось неподдельное страдание и жажда свободы. – Ох и натерпелись же мы тут…

Табас нахмурился: пленные означали проблемы, но мужиков было реально жаль – зная дикарей, можно было предположить, что эти люди пережили такие ужасы, которые ему и не снились. Он направился к задней части фуры, собираясь открыть дверь и выпустить пленных, но Ибар его остановил тихим:

– Куда это ты собрался?..

– Я? – Табас остановился и посмотрел на напарника, приподняв недоумённо брови. – Выпускать.