Текст книги "Железный замок"

Автор книги: Юрий Силоч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

21

Спать ночью бойцы отказались, мотивировав это тем, что на голодный желудок всё равно не получится, поэтому даже после того, как стемнело, колонна двигалась вперёд. Просёлок становился всё более запущенным, иногда были видны ответвления – узкие, почти заросшие сухой травой, больше напоминавшие не дороги, а тропинки среди леса. Ибар не стал, как это обычно бывало, юлить и сказал прямо, что хочет добраться до одного поселения: на карте оно было достаточно крупным – десять тысяч человек населения. Однако карте верить было нельзя – судя по ней, отряд двигался по двухполосной асфальтированной дороге, а никак не по лесу.

– Ну и глухомань, – пробормотал Айтер себе под нос перед самым рассветом. – Как будто и нет цивилизованного мира.

– Ага, – согласился Табас. – Есть такое.

– А представь, что ракеты уже упали, – недобро усмехнулся наниматель, скривив губы так, что его усики (ставшие за время похода настоящими усищами) изогнулись, превратившись в жирную чёрно-белую гусеницу. – А мы и не знаем. Идём себе, а мир уже того. Тю-тю. Потому нас никто и не ищет.

Ибар покачал головой.

– Если какая-нибудь из сторон пустит в дело термояд, плохо будет всем. Слышали, что сейчас происходит на юге?

– Нет, а что? – навострил уши Табас.

– Вот и я не слышал. И хорошо, наверное. Возможно, пустыня – наше спасение, потому что через экваториальное пекло никто ещё живым не проходил. Я как-то пил в баре с одним старым хрычом. Лет двадцать назад. Он носил куртку с лётными нашивками – настоящую, старую. И рассказывал, где бывал, когда на самолёты ещё не жалели топлива. Старый был – жуть. Еле на ногах держался, а пил, не пьянея, подлец.

– И? – Табас подстегнул замолкшего Ибара.

– Да ничего. Болтун он, скорее всего. Рассказывал всякие страшилки. Про радиацию, руины городов, джунгли. Про страшилищ всяких. Типа у них там влажность выше, чем на севере. Вроде как вся вода к ним туда уходит, вот и разрослись леса от горизонта до горизонта. Про тамошних дикарей рассказывал. Говорил, они деградировали совсем – страшные, лысые, корявые. Ай, да брось. Байки это всё, – отмахнулся Ибар. – Только на то, чтобы нервы в баре пощекотать и годится. Ну кому, сам посуди, надо будет на дальний юг тащиться? Экспедицию снаряжать с самолётами? Пусть и почти сто лет назад. Бредятина. Да и для образования страшилищ времени слишком мало. За две тысячи лет даже новый вид бактерии не появится. Не говоря уж о всяких там… Так вот, к чему это я. Там рвануло всерьёз и накрыло поэтому всех. Мы тоже заметим, если, не дай бог, начнётся.

Табас был даже немного расстроен, что Ибар так легко опроверг рассказы старого пьяницы. Страшилки о юге были одним из главных элементов культурной жизни севера Кроноса. В кино и книгах оттуда вечно, то приползала какая-то дрянь – огромная, клыкастая и ненавидящая людей, то прилетали старые ракеты, запущенные злодеями, то неизвестные вирусы начинали заражать людей и вызывали вымирание всего человечества.

– Ну, я не об этом говорил вообще-то, но ладно, – пробурчал Айтер, но Ибар поправился.

– Да понял я, что ты хотел сказать. Тут и правда такая глушь, что конец света можно не заметить. Но что поделать?.. – задумчиво спросил Ибар самого себя. – Пустыня близко.

Слова напарника натолкнули Табаса на размышления. Как вообще идёт война? Юноша видел, отлично видел, что армия Армстронга не способна остановить гвардейцев Адмет. Возможно, они уже штурмуют его родной город. А может, даже и взяли. Захватили и «чистят» от старых жителей… Об этом не хотелось думать, тем более что положение отряда было и без того удручающим. К счастью, вскоре размышления о судьбах мира заглушили требования желудка отправить ему сочный кусок бифштекса.

Отряд увидел город на рассвете. Прошли мимо заброшенных ферм, где на полях ржавела старая сельскохозяйственная техника, миновали окраинные дома – одноэтажные, с большими дворами, нежилые, без стёкол в окнах, с провалившимися крышами.

– Молодцы. Быстро справились, – сказал Ибар. – Знал бы, что вы такие резвые, когда голодные, вообще бы жратву с собой брать запретил.

Когда колонна миновала ржавый указатель с неразборчивым названием, Табасу стало вдруг очень неуютно. Казалось, что из каждого чёрного оконного проёма на него смотрит ствол: полицейского, гвардейца, какого-нибудь местного бандита или дикаря. Тело сводило судорогой от настойчивого желания залечь и продолжать путь ползком.

Город был очень зелёным – и эта зелень пугающе контрастировала с пустотой и брошенными домами. Дорога, ставшая вдруг узкой и извилистой, пролегала в тени высоких старых тополей, во дворах росли целые сады, однако деревья были больными, сухими и неухоженными, без единого плода на ветке: только чёрные сморщенные гнилушки неопределённого вида. Табас в числе первых отправился на разведку в один из садов, но так и не смог найти ничего съедобного. Горсть микроскопических зелёных груш не в счёт, поскольку они подходили исключительно на роль сувениров.

Отряд инстинктивно сбился в кучу и замедлил шаг. Двигались осторожно, напряжённо осматриваясь. Головной дозор и замыкающие подошли ближе, Табас мог достать рукой до рыжего затылка Хутты, который снял автомат с предохранителя и водил стволом туда-сюда, высматривая возможные неприятности.

Город словно дышал неприязнью. Провалы окон, двери, заколоченные трухлявыми досками, деревья, шелестевшие кронами от горячего южного ветра – тут было спокойно, очень спокойно, но всё равно холкой Табас чувствовал чей-то взгляд. И, похоже, не он один. Люди тут точно были.

Центральная улица так и не порадовала наличием асфальта: он сохранился лишь кое-где в виде огромных серых каменюк, истерзанных солнцем и временем. После нескольких значительных изгибов дорога, наконец, соизволила вывести их к центру. Двух и трёхэтажные кирпичные многоквартирные общежития тоже зияли чёрными провалами незастеклённых окон.

Ибар дал знак остановиться, и команда встала, озираясь, у последнего заброшенного деревянного дома – с поваленным забором, забитыми окнами и ржавым микроавтобусом во дворе. Чуть поодаль центральная улица раздавалась в стороны, образовывая небольшую, то ли площадь, то ли парк – отсюда было не разобрать. Там находился памятник, больше похожий на надгробие – грязно-жёлтый, словно вырубленный из цельного куска самой пустыни, с неразборчивой надписью.

Рядом с ним брала начало узкая улочка, отличавшаяся от остального города высокими металлическими заборами, выкрашенными во все оттенки красного: от тёмно-бордового до яркого, как артериальная кровь. Над ними возвышались вторые и третьи этажи особняков и аккуратные крыши, крытые черепицей. Табас был готов отдать руку на отсечение, что уж в этих-то хоромах точно кто-то есть.

– Что будем делать? – первым решился подать голос Нем.

– Что-что… – передразнил его Ибар. – Стучаться.

Отряд осторожно миновал площадь, прижимаясь к стенам и стараясь не выходить на открытое пространство. Наёмник решительно подошёл к первому забору – вишнёвому, с висевшим на калитке почтовым ящиком, которым не пользовались уже лет двести.

Два коротких стука:

– Хозяева! Есть кто дома?

Тишина в ответ, никто не шевелится.

Ибар скривился, пробормотал себе под нос какое-то короткое слово и снова постучал, в этот раз громче.

– Хрен ли столпились? – тихо ругнул он бойцов, которые его окружили и уставились на калитку как бараны. Люди тут же исправились и отвернулись.

За забором по-прежнему было тихо, и Табаса это ужасно напрягало, он уже дрожал, как в лихорадке, от предвкушения чего-то плохого.

– Тишина… – сказал Ибар, готовясь постучать в третий раз. Табас, которого буквально распирало от плохих предчувствий, прервал его.

– Слушай, давай отойдём, – он взял Ибара за плечо, и тот уже повернулся для того, чтобы дать гневную отповедь, как вдруг верх калитки взорвался веером щепок, а на том месте, где только что находилась голова наёмника, зияла огромная дырка.

– Контакт! – первым закричал Табас, падая в пыль. Ушиб от попадания пули отозвался резкой болью в груди. Юноша хотел дать отпугивающую очередь по забору, но забыл снять автомат с предохранителя и, чертыхнувшись, щёлкнул переключателем.

В правый глаз попала какая-то дрянь, отчего целиться стало просто невозможно. Выругавшись, наёмник всё-таки нажал на спуск и высадил в калитку почти половину магазина. Только когда отгремели его выстрелы, он понял, что пули летят отовсюду.

«Засада!» – мелькнула лихорадочная мысль, заставившая перекатиться вправо, под какое-никакое, а прикрытие забора.

Ибар уже рычал, пытаясь командовать, но его никто не слушал – гавканье ружей и свист дроби заставили людей в панике повалиться на землю и расползаться кто куда.

– Стоять! Подняться! За мной! – орал наёмник. – Прикрывать! Беглый огонь! – и сам, подавая пример, выпалил поверх забора. Бойцы сумели взять себя в руки и поддержали командира – во все стороны полетели длинные неприцельные очереди, и ружейных выстрелов стало ощутимо меньше.

– За мной! – крикнул Ибар, встал на ноги и, пригнувшись, дабы скрыть силуэт, шагнул к калитке. – Нем! – крикнул он бойцу, оказавшемуся ближе всего, – Вперёд!

Тот понял команду правильно и, подбежав к калитке, вышиб её ударом ноги. Оскалившись от ужаса, здоровяк высадил куда-то в стену дома весь магазин от бедра, не целясь. Ибар толкнул его, чтобы боец не задерживал остальных и сам, вскинув оружие, нырнул во двор. Табас последовал за ними, держа автомат наизготовку и высматривая цели. Он оказался в просторном дворе: засохшие клумбы, бетонная дорожка, декоративные хвойные кустарники, штабеля досок, и дом – кирпичный, добротный, просторный, под черепичной крышей. Крыльцо находилось совсем рядом – метрах в пяти, дверь внутрь была открыта. Табас тут же взял чёрный провал на прицел и незамедлительно нажал на спуск – для профилактики.

Пули прошили тюль и защёлкали в доме. Пока Нем перезаряжался, неловко копаясь в подсумке, Ибар прошёлся одиночными по окнам, разбивая стёкла и заставляя гипотетического противника залечь. Следом затопали, стреляя, остальные члены отряда. Над головами жужжала дробь. Смертоносные стальные шарики гулко барабанили, попадая в забор, оставляли в металле вмятины и иногда даже его пробивали.

Табас отвлёкся всего на полсекунды, повернув голову в сторону Хутты, который, сверкая огромными от страха глазами, ворвался во двор, готовый палить во всё, что движется, и этого хватило для того, чтобы упустить нечто важное.

Ибар выкрикнул что-то нечленораздельное, Табас дёрнулся, отскакивая в сторону, и краем глаза увидел высунутый из окна ржавый ствол ружья. Раздалось оглушительное «бах», вспыхнул сноп пламени – и выстрел сшиб с ног Нема, который повернулся на крик и поймал заряд дроби закрытым бронёй животом.

Табас, Ибар, Хутта, Прут, Рыба, – все они разом открыли огонь, несмотря на то, что половина не могла видеть нападавшего и инстинктивно целилась в ствол ружья. Пальба заглушила крик, но Табас был уверен, что неизвестный стрелок убит – просто не мог он уйти от стольких пуль, вся теория вероятности говорила против этого.

– Поднять! – рявкнул Ибар, показывая на корчившегося от боли Нема: – Туда!

Он указал направление, противоположное тому, откуда на них напирал противник. Из-за забора были слышны редкие хлопки дробовиков и неразборчивые голоса. Те, кто устроил засаду, со всех ног мчались во двор.

– Кто это такие? – спросил, задыхаясь, Айтер, в то время, пока отряд мчался по огороду, топча грядки с длинными сухими побегами.

– Дикари! – отозвался Ибар, и Табас, наконец, понял, почему тихий городок так давил на его интуицию. Пустынное чутьё сработало, просто юноша не смог его распознать и правильно интерпретировать. Люди бегом пересекали один двор за другим, перемахивая через заборы, топча сухие цветы на клумбах, перепрыгивая через ржавые инструменты и вросших в землю садовых гномов. Невидимые преследователи не отставали и не упускали возможности пожужжать дробью прямо над головами у бежавшего отряда.

Нем пытался помогать, но только мешал – ругался на чём свет стоит и требовал его отпустить, однако, когда это сделали, не сумел пройти и двух шагов – скривился от боли. Из-под его бронежилета на брюки стекала кровь, а сам броник смотрелся удручающе: кевларовый чехол разметало, он выглядел так, словно кусок от него откусила собака с крупными зубами. Металлическая пластина была смята так, что нельзя было понять, пробита она или дробь попала куда-то ниже.

– Ибар! – Табаса прошибла внезапная догадка. – Нас же загоняют!

Обожжённый наёмник остановился, зарычал и пнул попавшую под ногу стеклянную банку. Она покатилась по земле, поднимая облачка жёлтой пыли и разбилась о фундамент дома.

– Молодец! – похвалил он Табаса и быстро осмотрел двор, в котором они очутились. Позиция была неудобной – открытое пространство, спрятаться практически негде: ржавая тачка, покосившиеся качели, трухлявые доски и залежи стеклянных банок не в счёт. Дом подходил для этой цели куда лучше – деревянный, с чердаком-мансардой и множеством окон. Голоса преследователей приближались, Табас уже различал своеобразный выговор пустынных жителей, надо было что-то решать.

Ибар колебался, теряя время, и Табас мог его понять: остаться на одном месте было равносильно самоубийству, но и продолжать бежать туда, куда их загоняли, было не лучшим решением.

– Ты! – спустя три бесценные секунды, наёмник ткнул пальцем в Нема, уже начавшего бледнеть. Его белые брюки покраснели, с них ручьём стекала и капала кровь. Улыбчивый здоровяк весь будто съежился, стал меньше и Табас понял, что он уже не жилец. – Обороняй дом. Отвлекай на себя внимание. Шуми побольше. А мы их с фланга и тыла вынесем!

– Сука ты, – выплюнул Нем. – Это за косяки те, да?.. Из-за них ты меня вперёд посылал? Гондон перебинтованный! Из-за тебя я…

– Заткнись и топай! Из-за тебя вся группа ляжет! – Ибар достал из медицинского подсумка жгут и перевязочный пакет, вложил в ладонь Нему. – Сам перевязку сделаешь, не маленький. Давай, будь мужиком. Всё равно тебе конец, а остальных спасать надо! Хочешь – не хочешь, а пять минут продержись, понял? Иначе я тебя на том свете найду!

– Пошёл ты на хуй! – сверкнул глазами бледнеющий на глазах здоровяк. Две секунды промедления, заполненных молчанием отряда, ружейными выстрелами и криками дикарей. – Дайте мне пистолет. И гранаты. – Нем сгорбился на руках товарищей. Смирился со своей участью.

– Хутта!

Рябой боец дёрнулся и достал из-под брони пистолет, весь в мокрых разводах от пота.

– Тебя занести в дом? – любезно поинтересовался Ибар, отдавший Нему две свои гранаты.

– Соси, – огрызнулся Нем. – Сам дойду! Мне яйца отстрелили, а не ноги!

– Дело твоё, – пожал плечами Ибар. – Отпускайте его. И побежали. Надеюсь, ещё увидимся.

– Увижу тебя – пулю в башку пущу, – пообещал здоровяк, что стоял, шатаясь, уже без посторонней помощи. – Айтер! – он посмотрел на нанимателя, – ты знаешь, о чём я тебя попрошу.

– Знаю, – короткий кивок головы был ему ответом. – Я позабочусь о них.

– Бегом! – скомандовал Ибар и отряд, сбросив на землю рюкзаки, рванулся вперёд со всей возможной скоростью. Табас, оглянувшись, увидел, как Нем в окровавленных брюках нетвёрдым шагом бредёт к дому, распечатывая зубами перевязочный пакет. Топот ног по сухим дворам – жилым ли, заброшенным – не было времени разбираться. Табас тяжело дышал, даже несмотря на то, что сбросил рюкзак, к тому же его снова начало лихорадить и заложило нос.

Он негромко ругался прямо на ходу, матеря всех и вся.

– Что такое? – спросил Ибар после очередного трёхэтажного загиба.

– Кажется, опять.

– Ломает? – перекошенное от длительного бега лицо Ибара маячило совсем рядом, Табас чуял его несвежее дыхание.

– Да! – выдохнул он, чувствуя, как в глазах темнеет.

– Блядь! Ну только не это!.. – оскалился наёмник. – Сраная экспедиция! Всё через жопу!.. – он замедлился и пошарил по карманам. – На! Держи! – он протянул ему смятую засаленную сигаретную пачку.

Табас сперва не понял в чём дело, но, заглянув внутрь, увидел несколько бурых комочков, похожих на ириски, которые поваляли в траве. На короткий миг убеждения боролись с плохим самочувствием, но в итоге Табас всё-таки достал глубоко омерзительный ему комочек дикарской наркотической жвачки и закинул в рот.

– Сюда давай! – Ибар отобрал пачку и снова спрятал.

Жевать на бегу было не очень удобно, вкус оказался отвратительно горьким, да и запах не лучше: дикарская наркота отдавала каким-то дерьмом. Но очень быстро полегчало. Буквально за полминуты нос прошёл и стало ощутимо легче. Лихорадка прекратилась, мозг заработал, вот только тело стало каким-то ватным – Табас больше не чувствовал при движении боль в груди от ушиба.

Со стороны дома, в котором отряд оставил раненого Нема, прогремела длинная автоматная очередь.

Ибар повернулся, сплюнул на землю вязкую слюну и махнул рукой, указывая направление:

– Пошли, пошли! Не стоим!

Табас мчался, слыша за спиной, как к автоматному соло присоединяются хлопки гранат и грохот ружейных выстрелов. Люди торопились, бежали через «не могу», задействовав все мыслимые внутренние резервы – неизвестно, на какое время хватит сил у обескровленного здоровяка.

Каждая секунда была на счету, нужно было использовать его жизнь как можно более эффективно – успеть дорваться до дикарей, пока они не сообразили, что воюют против одного человека, и не развернулись, прикрывая фланги и тыл.

Отряд пропылил по узкой улочке между двумя рядами домов, часть которых, судя по занавескам и целым стёклам, точно была обитаема, простучали ботинками, поднимая пыль, по дороге, утрамбованной колёсами и выжженной солнцем до состояния камня.

Звуки боя становились всё громче, и Ибар знаками приказал рассредоточиться.

Положение противника удалось вычислить не легко, а очень легко. Дикари горланили угрозы в адрес гвардейцев и стреляли куда угодно, только не в дом.

– Выходите, крысы!

– Сдавайтесь! Именем Дома Шекспир! – голосили они тонкими голосами.

Вопреки ожиданиям, Табас увидел не здоровых мужиков, которых привык отстреливать во время службы в Вольном легионе: через дыру в заборе он смотрел на детей, совсем маленьких – самому старшему от силы четырнадцать.

– Чёрт, тут взрослых совсем что ли не осталось? – прошипел Айтер, присевший рядом на колено.

– Нет никого. Воюют, – ответил ему Ибар.

– Где воюют-то? Не было же никакого фронта! Ни выстрелов, ничего! – пробасил Прут.

– Кажется, я знаю, – торопливо прошептал наниматель, вытирая пыль со лба. – Мы вышли прямо к дикарям и это значит только одно. Южного фронта больше нет. Тут должна была быть целая армия, а нет ни одного гвардейца. Ибар! – наёмник покосился на Айтера. – Ты рассказывал, что ваш фронт просто бросили, и я теперь вижу почему: похоже, Адмет собираются мириться с дикарями. Забавно, правда? Точно так же, как когда-то Шекспир помирился с теми, кто напал на них, для того, чтобы вместе навалять Адмет. Опять история повто…

– Тише! – шикнул Ибар. – Не время. Погодите-ка… – наёмник присмотрелся к нападавшим.

– Они не атакуют, – сказал Табас.

На высохшей лужайке рядом с домом, в котором засел Нем, валялись изуродованные тощие трупы в рванье. Поблизости, прячась за столбами и изредка постреливая, сидели несколько пацанов с ржавыми ружьями и винтовками, а ещё дальше, практически в самом тылу и прямо перед носом у отряда, торчала целая команда детворы: навскидку двадцать человек, стоявших кружком и что-то экспрессивно обсуждавших.

– Ага, – кивнул Ибар. – Им и нет нужды. Сейчас с тыла зайдёт команда, на которую нас гнали. Будем прорываться.

– Вы же не собираетесь?.. Я не могу… – побледневший Хутта сжал автомат и опустил глаза.

– Ещё чего не хватало, – вздохнул Айтер.

– Это же дети! – повторил рябой боец. – Помощники полиции – я же просто не знал, в кого стрелял!.. А это… Они же совсем ещё…

– Эти дети сейчас убьют Нема! – прошипел Ибар. – И тебе башку снесут с удовольствием. Распустил нюни! Их с пелёнок учат убивать! Я как-то пристрелил пятилетнего! Пятилетнего! Потому что у него был пистолет, и он им свалил солдата из моего отделения, который жевал сопли, как ты! Ты не знаешь лицо этой войны, а я знаю, тут каждый – враг, каждый – убийца. Так что хватит распускать нюни, – отчеканил Ибар, вызвав у Хутты состояние, похожее на оцепенение. – Подними оружие и нажми на спуск!

– Нет… – прошептал Хутта, опуская голову ещё ниже. – Я не могу.

Ибар сплюнул на раскаленную солнцем землю и наставил оружие на сдрейфившего бойца.

– Там Нем умирает! – наёмник был в ярости. – А ты ссышь! Считаю до трёх! – прошипел он. – Раз!..

Рыжий встрепенулся и, не отрывая взгляд, смотрел на чёрный ствол короткого автомата.

– Два, Хутта!.. Всех касается! Когда я скажу «три», хреначьте этих мелких ушлёпков изо всех сил. Чтобы никто не ушёл и не привёл подкрепление. Ты слышишь, Хутта?

Лоб бойца покрылся потом, который стекал по усеянному веснушками бледному носу. Глаза бегали, ладони дрожали, и Табас прекрасно понимал эти чувства – Ибар был по-настоящему страшен. Однако чего сейчас юноша не понимал, так это нежелания убивать. То ли жвачка так повлияла, то ли желание отомстить за Нема – руки наёмника буквально зудели от желания нажать на курок, а во рту было полно отвратительно горькой слюны, которую приходилось сплёвывать на землю. Хотелось рвать тех дикарёнышей голыми руками.

– Три!!! – рявкнул наёмник, и Табасу резко стало не до наблюдения за их словесной дуэлью.

Вместо того чтобы высунуться из укрытия и расстрелять врагов, как в тире, Табас взревел, встал в полный рост и длинной очередью от бедра принялся косить дикарей, стоявших в толпе. Он видел, как его пули входят в щуплые тела, не по-взрослому тонкие и хрупкие, пробивают одежду и приклады убогих винтовок, вырываются наружу, фонтанируя кровью, костями и каплями мозга, и получал от этого невообразимое наслаждение.

То, что происходило вокруг, не имело никакого значения. Первый магазин быстро опустел и Табас, не утруждая себя перезарядкой, рванулся к одному из врагов, державших дом под обстрелом. Кровавая пелена встала перед глазами, кровь застучала в висках. Юноша не заметил, как в его руках оказался нож. Смуглый пацан-дикарь нажал на спуск, но Табас вовремя согнулся, и заряд дроби просвистел буквально над головой, окатив волной горячего воздуха. Дальше было смуглое детское лицо, перекошенное от невообразимого ужаса, солёные брызги на языке, запах железа, сломанные зубы и несколько десятков ударов ножа – сильных, яростных, кромсающих худое тело, как кусок ветчины.

Пока он был занят, нарезая дикаря ломтями, со стороны дома послышались автоматные очереди. Табас, отбросив тело, увидел, что с другой стороны во двор дома, который оборонял Нем, уже вбегает гурьбой ещё одна группа дикарей. Они на бегу палили по окнам, а кто-то уже вошёл в дом.

Ибар что-то закричал и Табас, по своему истолковав его приказ, рыча ринулся к дому, на ходу перезаряжая автомат. Пули с отвратительным свистом летали над головой, поднимали фонтанчики пыли и камня у ног, пару раз что-то толкнуло в бронежилет, но слабо, практически незаметно.

Наёмник зажал спуск на бегу и водил стволом автомата, даже не целясь по тощим коричневым фигуркам, казавшимся однотонными из-за расстояния. Какие-то из них падали, орошая сухую землю красными брызгами, какие-то всего лишь ложились на землю для того, чтобы обезопасить себя. За спиной Табас слышал громкое «Ура!» своих соратников – они бежали следом, подбадривая себя криками, однако убежавшего вперёд молодого наёмника догнать не могли. Снова огонь, запах пороха, падающие тела. Табас не останавливался до тех пор, пока дети не побросали оружие и в панике не принялись убегать. На крыльцо дома выскочили три человека, наставили на наёмника ружья и уже были готовы снести ему голову, но Табас даже не попытался замедлиться или остановиться: ноги скользнули вперёд и юноша просто упал, заваливаясь на спину. Рухнул в пыль, обдирая локти, и длинной злой очередью превратил дикарей в кровавое решето. Перекатившись на живот, выпустил ещё одну – в спины убегавших. Кажется, Табас смеялся над тем, что ему в последнее время часто приходится убивать струсивших врагов. Попадания поочерёдно опрокидывали щуплые тела на землю, и спустя несколько мгновений всё было кончено. Никто из нападавших не ушёл живым.

Когда Табас перевёл дух, то первым делом обратил внимание на Хутту, которого тошнило. Его буквально выворачивало наизнанку, отчего маленькая голова с клочками рыжих волос забавно подпрыгивала и дрожала, извергая из себя желчь и слюну.

– Ну хватит! – буркнул Айтер. – Справился же. Всё нормально, – он присел рядом с бойцом и сказал тихо, стараясь, чтобы его никто не услышал. – Всё в порядке. Ты же был со мной с самого начала. Здесь – то же самое. Они – враги. Не раскисай, приятель, ты же один из лучших!

– Нем! – на весь город заорал Прут, в три прыжка оказавшийся у дверей в дом. – Не-ем! – его голос рокотал внутри. – Ты где, приятель?

Табас зачем-то поспешил за ним, не обратив внимания, что никто, кроме них двоих, в дом не вошёл. Миновав террасу, короткий коридор и гостиную, в которой всё было покрыто пылью, Табас вошёл в комнату, которая выходила окнами на северо-восток – как раз оттуда гнали отряд дикари, и оттуда же их расстреляли, зайдя с тыла. Возле окна в луже крови, впитывавшейся в ковёр, бывший когда-то белым, лежал Нем. Рядом с ним валялась упаковка от перевязочного пакета, который он засунул себе в штаны. Лицо мёртвого бойца было серым, обескровленным. Черты лица страшно заострились, глаза блестели, мёртвые руки сжимали автомат. Было непривычно видеть этого жизнерадостного здоровяка таким съёжившимся и бледным.

– Твою мать… – Прут сжал зубы до хруста и ударил кулаком в стену так, что дом содрогнулся. – Ну твою же мать! – ещё один удар, сильнее предыдущего, Табас заметил, что кожа на костяшках пальцев здоровяка сбилась, и они теперь влажно блестели, окрашенные светлым оттенком красного.

– Пошли! – замотанная грязными бинтами голова Ибара показалась в разбитом окне. – Время!

Прут кивнул, осунувшись и опуская кулак, с которого на ковёр, пропитанный кровью Нема, падала его кровь.

– Все мы тут сдохнем, – процедил он сквозь зубы. – Шло бы оно всё нахер…

– Вы идёте? – нетерпеливо крикнул Ибар, и Табас услышал вместе с его голосом какой-то непонятный писк. Молодой наёмник поспешил покинуть дом и, выйдя на крыльцо, увидел, что Хутта и Рыба вдвоём держат раненого в живот и ногу дикарёныша – совсем маленького. Над ним нависал Айтер.

– Где остальные? А? Есть в городе кто-то ещё? Отвечай! – он задавал вопрос и тыкал длинным стволом автомата в простреленную в двух местах ногу мальчишки. Тот кривился, сверкал пронзительно-голубыми глазами, кряхтел, но не издавал ни звука, лишь смотрел с ненавистью и желанием вцепиться северянину в глотку.

– Оставь его, Айтер! – сказал Ибар, забивавший патроны в магазин. – Ничего ты от него не добьёшься. Это ж дикари. Прирежь – и дело с концом.

Наниматель обернулся, подняв бровь, – наверное, он думал, что Ибар просто давит на мальчишку с целью разговорить, но наёмник показал, что не намерен играть в игры:

– Что? Я серьёзно. Режь, он ничего не скажет.

Айтер посмотрел на пленника, достал нож, приставил острие к шее, примерился…

– Нет, не могу, – сказал он, наконец, пряча глаза от взгляда дикаря. – В бою это одно, а так…

Ибар скривился.

– Опять никто не хочет марать ручки…

– Я смогу, – глухо сказал Прут, стоявший за спиной Табаса. Юноша обернулся и увидел, что смуглое перепачканное пылью лицо здоровяка было перекошено от ярости. Он сбежал с крыльца, подошёл к Айтеру, резким движением отобрал у него клинок и склонился над дикарёнышем.

– Смотришь?.. Ну, смотри, пока можешь, сучёныш, – презрительно выплюнул он и резким движением вонзил длинный гвардейский нож мальчишке прямо в горло. Тот захрипел, кровь фонтаном брызнула из проколотой артерии, а Прут с наслаждением несколько раз провернул нож в ране перед тем, как его вытащить. Он явно получал удовольствие от того, что его жертва ещё могла мучиться.

Табас равнодушно смотрел на происходящее, вспоминая свой недавний безумный забег. Действие жвачки начало понемногу проходить.

Хутту снова скрутило – он упал на карачки и пополз в сторону, выблёвывая выпитую им только что воду.

– Молодец, – ухмыльнулся Ибар, глядя на Прута. – Ты всё сделал правильно. Только так с ними и надо. Только так и выигрываются войны.

Обожжённый наёмник со щелчком вставлял в магазин коричневые патроны, масляно блестевшие в солнечном свете. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Ещё чья-то смерть заняла своё место.

– Нема надо похоронить… – сказал Прут, отдавая Айтеру нож, вымазанный в ярко-красной вязкой крови, блестевшей на солнце. Тот принял оружие с брезгливостью и, не придумав ничего лучше, вытер о штаны, бывшие некогда белыми.

– Соберите рюкзаки! – Ибар вставил новый магазин, передёрнул затвор и поставил автомат на предохранитель. – Скоро у нас будет пир горой, – обожжённый поднял оружие и спросил неожиданно: – У кого есть зажигалка?

Айтер протянул ему плоскую металлическую коробочку.

Двумя короткими движениями Ибар сорвал с заброшенных грядок сухую ботву и отнёс её в дом. Когда наёмник вернулся, следом за ним из дверей повалил густой дым.

– Вот вам и похороны, – глаза Ибара заблестели. – Пошли! Город наш.

Высушенный солнцем дом весело трещал за их спинами, когда они ступили на центральную улицу затаившегося города. Перемазанные кровью – своей и чужой, измотанные, голодные, желавшие отомстить за смерть товарища. Табас, отошедший от действия наркотика, понял, что вся его одежда в крови дикаря, которого он не так давно порезал на ремни. Этот запах – сладкий, металлический – был отвратителен, но в то же время опьянял и взвинчивал. Юноша занервничал, его чувства обострились, а движения стали дёргаными.

Ибар вышиб калитку одного из обжитых дикарями домов.

– Тут кто-то есть? – спросил его Айтер.

– Конечно, – кивнул Ибар.

– Откуда ты знаешь?

– А ты не чуешь вонь? – хохотнул наёмник в ответ.

Во дворе были разбросаны садовые инструменты – лопаты, мотыги, вёдра. Посреди всего этого валялась грубо сшитая из мешковины кукла с пуговицами вместо глаз.

– Прут! Сарай! – скомандовал Ибар, и окровавленный здоровяк потрусил в сторону приземистого здания, выкрашенного облупившейся красной краской.

– Рыба, давай в дом! Хутта, прикрой спину. Особое внимание на подвалы! Вход может быть под ковром, – бойцы убежали, Хутта, вроде, пришёл в норму, только слегка покачивался при беге да был бледен больше обычного.

– Пусто! – разочарованно крикнул Прут, высунувшись из сарая. – Пусто там. Хлам только. Ни еды, ни дикарей.