Текст книги "Железный замок"
Автор книги: Юрий Силоч
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
18
По территории Дома Адмет отряд двигался уже три дня. После того, как экспедиция напоролась на патруль, Айтер специально выбирал нехоженые тропы – подальше от посторонних глаз. Ночевали в лесах, сторонясь человеческого жилья, спали на голой земле, постелив резиновые коврики и укрываясь Адметовскими кителями, костры разводили в ямах.
Ибар установил в качестве дневной нормы тридцать километров, поэтому двигались по двенадцать-четырнадцать часов с небольшими привалами. Леса, степь, карьеры, овраги, холмы, маленькие ручьи с ледяной водой, небольшие фермы, по большей части заброшенные – такова была земля Дома Адмет. Несколько раз на тропах отряд натыкался на небольшие группки жёлтых от пыли переселенцев, видимо, шедших очень давно.
Люди были вымотаны из-за долгих переходов, но роптать боялись – никто не хотел нарваться на гнев проводника.
– Ибар! – позвал Нем. – Помыться бы!
Он стоял на берегу небольшой прозрачной речки с песчаным дном. В воде сновали маленькие рыбки и тянулись по течению длинные водоросли, похожие на зелёные волосы.
Ибар задумался над предложением, посмотрел на часы и солнце, стоявшее в зените.
– Ладно, – кивнул он, наконец, обрадовавшимся бойцам. – На всё про всё даю пятнадцать минут. Потом ещё десять на поесть. И до вечера больше никаких привалов!
Бойцы тут же начали скидывать с себя пропотевшую одежду, но их остановил тихий, но отлично слышный рык Ибара:
– Стоять, дебилы! Часовых кто оставлять будет? Как дети малые, вашу мать!..
– Я останусь, Ибар, – вызвался Табас, поскольку знал, что сумеет помыться во время перекуса, а поесть сможет и на ходу.
– Ещё кто?.. Что, добровольцев совсем нет? – бойцы прятали глаза: смыть липкий пот хотелось всем. – Хутта! Останься.
Табас присел под деревом и наблюдал за тем, как бойцы, повизгивая от удовольствия, скидывают вещи и, сверкая белыми задницами, с наслаждением окунаются в холодную воду.
Раздевшийся Ибар был, пожалуй, самым интересным зрелищем. Как оказалось, у него была обожжена не только голова, грязные бинты с которой наёмник так и не снял: всё тело старого вояки было покрыто уродливыми рубцами и страшными фиолетовыми пятнами. Он осторожно входил в воду, зачёрпывал её ладонями, растирал кожу так, будто в ручье текла кислота, иногда шипел и морщился. Остальные же бойцы мылись быстро и весело, шутя и негромко переговариваясь, – жизнерадостные, как волнистые попугайчики.
– Я тебя подменю, – Нем справился первым, даже успел бельё быстренько постирать и надеть, не дожидаясь, пока оно высохнет.
– Хутту лучше подмени. Я попозже.
– Как скажешь, – улыбнулся Нем и отпустил рыжего молчуна отмываться.
Отдых, еда, разговоры вполголоса. Табас едва сам успел окунуться в ледяной ручей и постирать пропотевшее вонючее бельё. Футболку и просторные белые, ставшие жёлтыми, трусы он, последовав примеру Нема, надел на себя.
– Готов? – крикнул ему Ибар, стоявший рядом с уже готовыми отправляться людьми.
– Погоди! – Табас достал из рюкзака смятый пакет со смесью. – Вот теперь пошли.
Этот день прошёл намного легче. Может быть, потому, что не приходилось продираться сквозь кустарник и карабкаться по склонам оврагов, может, потому, что футболка и трусы очень приятно освежали, а может, Табас просто привык к ритму. Так или иначе, вечер наступил неожиданно быстро. Ибар ещё какое-то время вёл отряд по лесу, но только до тех пор, пока не стемнело настолько, что нельзя было разглядеть собственную руку. Гефест и Той не помогали: они были хорошо видны из-под древесных крон, но освещения это не прибавляло. Развели костёр, кое-как умылись водой из текущего неподалеку мелкого пересыхающего ручейка, перекусили. Айтер нашёл поблизости куст с какими-то крупными красными ягодами и раздал бойцам по горсти, а также поставил вариться в котелке грибы, собранные по дороге.
– Брр, ну и кислятина, – оранжевое в свете костра лицо Мокки скривилось.
– Ешь давай. Всё ж разнообразие, – пробурчал уставший Айтер, то и дело встряхивавший головой, чтобы не уснуть. Экспедиция давалась ему очень тяжело, тяжелее, чем, например, Мокки, часто вполголоса проклинавшему всё и вся за спиной Табаса.
– Ага, и витамины.
– Гадость эти ваши витамины, – пробурчал Прут, но ягоды умял с большим аппетитом.
Ягоды и правда оказались кислыми, но Табасу это даже понравилось, поскольку от орехов и мёда его уже тошнило, хотелось сменить вкусовые ощущения. Горсть оказалась слишком маленькой – молодой наёмник моментально её приговорил и, ощутив в желудке приятное тепло, едва не провалился в сон. Остановила только возможность отведать грибной похлёбки.
– Табас! – Ибар негромко окликнул юношу, и это разом свело всю сонливость на нет. – Распределяю дежурства, не спи. Нем, Хутта! Вы – первые два часа. Я и Прут – следующие два. Айтер и Табас – ещё два часа под утро. Последняя смена – Рыба и Мокки. Всё понятно?
Дополнительных вопросов не поступило.
– Тогда отбой, – Ибар улёгся на грязной пенке и накрылся Адметовской камуфляжной курткой со знаками различия сержанта, остальные бойцы, за исключением, разумеется, Нема и Хутты, сделали то же самое.
Стоило голове Табаса коснуться подложенного под голову свертка с одеждой дикарей, как сознание покинуло его, и юноша незаметно для себя самого провалился в чугунный сон дьявольски уставшего человека.
– Подъём! – хриплый ор над ухом и последовавшие за ним выстрелы вынудили Табаса подпрыгнуть на месте. Костёр едва-едва тлел и тускло освещал лишь небольшой пятачок пространства. Со всех сторон слышалась какая-то непонятная возня. Сопение, хруст веток, вскрики. Над ухом Табаса снова кто-то выстрелил из автомата – неприцельно, желая больше отпугнуть. Молодой наёмник на одних рефлексах откатился в сторону, схватив за ремень своё оружие. Он привалился спиной к дереву и выставил ствол перед собой, но совершенно ничего не видел и не понимал. Спустя полсекунды, наполненные хрипом и звуками борьбы, Табас всё-таки проснулся, перепугался и понял, что ему здесь больше делать нечего. Паникующий наёмник пополз подальше от костра, стараясь двигаться как можно быстрее, обдирая ладони и колени, но не обращая никакого внимания на боль. Он уже хотел было подняться на ноги и побежать подальше – наощупь, но раздавшийся рядом гортанный вскрик «Ещё один!» заставил сердце уйти в пятки и понять, что ему тоже конец.
Табас упал, заорал, зажал спуск и водил дергавшимся раскалённым стволом до тех пор, пока не кончились патроны и кто-то не ударил ему в ухо чем-то твёрдым, заставляя мир вокруг расцвести на мгновение яркой белой вспышкой и снова погаснуть – вместе с сознанием.
Когда Табас снова пришёл в себя – верней, его «пришли» при помощи нашатыря – он испытал дежавю. Всё это он видел раньше, в Армстронге, причём совсем недавно.
Белые стены в коричневую крапинку, железный стол с лампой, сухощавый мужчина в костюме, листающий толстую папку, – на мгновение Табасу показалось, что всё повторилось и его захватили люди Армстронга, но когда следователь поднял глаза, оказалось, что лицо у него было другое, хоть и чем-то похожее на его коллегу.
– Я не играю в игры, молодой человек, поэтому буду говорить просто, – прогнусавил дознаватель простуженным голосом. – Во-первых, если вы согласитесь с нами сотрудничать, то мы сохраним вам жизнь и здоровье. Вам даже заплатят и дадут некоторую свободу. В рамках договора, разумеется.
Табас начал мелко подрагивать всем телом.
– Но это только если вы согласитесь, – продолжал полицейский. – В том случае, если откажетесь, вас будут бить. Очень долго и методично, периодически меняясь, поскольку наши люди будут уставать. Да, пытки в Доме Адмет официально запрещены, но мы с вами прекрасно знаем, что на шпионов эти… Этот гуманизм не распространяется. Так вот, вас будут бить до крови и сломанных костей. В конечном итоге вас покалечат, и вы всё равно нам всё расскажете, но это уже ничем не поможет, поскольку повреждения, скорее всего, будут несовместимы с жизнью. Это только в кино несгибаемые шпионы терпят любую боль и хранят тайны, а в моём кабинете говорят все, – следователь подчеркнул последнее слово так, что у Табаса по коже побежали мурашки, а лоб покрылся ледяной испариной. – Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете играть в несгибаемого шпиона. Вы молоды и, наверное, романтичны. Так вот, никакой романтики в боли нет. Не будет ни электрошока, ни иголок под ногти, ни испанских сапог, словом, ничего такого, о чём можно было бы с гордостью рассказать детям и внукам. Только старое доброе некрасивое и будничное избиение до полусмерти. До состояния отбивной. Лично мне всё равно, что с вами будет. Времени у меня достаточно, нет никакого резона торопиться. Так что молчание навредит в первую очередь вам. Вы понимаете, что я говорю?
– Д-да, – зубы Табаса предательски застучали.
– Я вижу, вы напуганы. Это нормально. Поэтому я скажу своё «во-вторых». Я – не садист. Я не хочу причинять вам боль, но мне придётся, если вы откажетесь. Я просто хочу, чтобы моя работа была выполнена. Какой приказ я отдам – зависит целиком и полностью от вас. Вы понимаете?
– Да, – сказал Табас, чувствуя, что с каждым произнесённым словом всё сильнее увязает в паутине, которую плёл этот неприятный следователь.
– Хорошо, – тот кивнул, углубившись в содержимое папки. – Очень многие мои коллеги любят запугивать и хитрить. Я уже говорил, что не играю в игры, у меня другой подход. Прежде всего, потому что я, в отличие от них, рассчитываю на долгое, плодотворное и обоюдно выгодное сотрудничество. А хитрость, страхи и попытки обмануть этому только вредят и вызывают недоверие. Например, ваше дело, – следователь закрыл его и поставил вертикально на стол. – Один из любимых приёмов – это набить папку всяким барахлом – старыми бланками допросов, какими-то фотографиями и справками – и листать на глазах у человека, приговаривая что-то вроде: «ой, какой ужас, ой, как ты попал». Так вот, моя папка – настоящая. И очень толстая. Смотрите, – следователь раскрыл дело и принялся изучать его. – Самое свежее – ордер на арест в Армстронге, выписанный около месяца назад. Дальше копия удостоверения рядового Вольного Легиона, список, в котором вы значитесь пропавшим без вести… А, даже два списка, смотрите, видимо, была путаница. Потом контракт на двухгодичную службу в Вольном Легионе Дома Адмет, подписанный вами, характеристика, написанная сержантом в тренировочном лагере, диплом Вольного с оценками, школьный аттестат, все бумаги, в которых вы фигурировали за время службы – листы наград и взысканий, пайковые, выписки из финансовой службы, счёт матери, на который вы попросили переводить зарплату, информация о матери и отце, подробная, смею вас заверить… Видите, Табас? – следователь, наконец-то, оторвался от папки. – Я честен с вами. И вот, кстати, именно сейчас я подклею в вашу папку ещё несколько документов. Свидетельства лейтенанта гвардии и бойцов его взвода, которые видели, как вы в Митоми расстреливали солдат Армстронга, – дознаватель достал несколько исписанных бумажных страниц и клей-карандаш. После недолгих манипуляций, листы заняли своё место в папке.
– Вот та-ак, – Адметовец закрыл дело и отодвинул его к краю стола. – Что ж, пришло время задавать вопросы. Смотрите, что знаю я, – полицейский откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Расскажу без утайки. Мне известно, что вы служили в Вольном Легионе и дезертировали вместе с неким Ибаром. Вернулись к себе домой, искали работу, но вляпались в неприятности – убили несколько безмозглых горилл из ваших… – следователь скривился, – Добровольных Дружин. Вас вытащил некий Айтер Раба, крупный бизнесмен, филантроп, учёный… И мафиози. Он потребовал от вас взамен на освобождение и награду отвести его экспедицию к… И тут на сцену выходите вы, Табас. Куда он вёл экспедицию?
Наёмник молчал, оттягивая момент ответа. Он понимал, что, едва услышав, «я не знаю», сотрудник полиции начнёт его бить, как и говорил: до крови и переломов, поэтому боялся, боялся так, что хотелось закрыть глаза и волшебным образом переместиться домой.
– Ну же, не спите, – ухмыльнулся собеседник. – Отвечайте.
Табас открыл рот и снова закрыл спустя секунду. Его собеседник засмеялся, обнажив жёлтые зубы.
– Это просто смешно. Говорите уже.
– Я не знаю, – выпалил Табас и зажмурился, ожидая, что его тут же начнут избивать.
– Хорошо, – судя по специфическому звуку, Адметовец что-то быстро записал на листке бумаги, лежавшем на металлической столешнице. – Цели экспедиции также вам неизвестны? – он продолжал говорить спокойным голосом, не повышая тона, не угрожая и не вскакивая из-за стола. – Послушайте, у нас так не пойдёт! Я знаю, что вы шли куда-то в пустыню. Далеко за границей Дома Адмет, на территории дикарей. Об этом говорит хотя бы дикарская одежда. Давайте мы поступим так, Табас, – наёмник открыл глаза и взглянул на следователя, который оперся локтями о столешницу. – Я уличил вас в нежелании сотрудничать один раз. Если уличу во второй – пеняйте на себя. К вам будут применены меры. Итак, какова цель экспедиции?
Табас, получивший второй шанс, мгновенно покрылся холодным потом. Его мозг лихорадочно заработал, настойчиво пытаясь вспомнить хоть что-то, свидетельствующее о конечной цели экспедиции, но не мог. Айтер был молчалив и не говорил, наверное, даже с Ибаром.
– Я… Я правда не знаю, – виновато сказал Табас, трясшийся от страха. – Честно. Что-то в пустыне, да, на территории дикарей. У Айтера была карта, и он вёл отряд, сам выбирая направление, а куда, я правда не знаю, – затараторил юноша, отчаянно пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь деталь, пусть даже самую мелкую.
– Спокойнее, молодой человек, – собеседник ободряюще улыбнулся. – Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь. Важна каждая мелочь.
Табас подсознательно проникался к этому человеку доверием, хоть и знал, что это глубоко неправильно. Страх был сильнее. Да и, в конце концов, Айтер ему не родной отец, чтобы терпеть боль и увечья.
– Я пытался. Я правда ничего больше не знаю, – виновато покачал головой Табас. – Честно. Айтер ничего не говорил.
– Хорошо, – мужчина снова черкнул что-то на листке бумаги. – Ладно, я вижу, что спрашивать у вас что-либо в принципе бесполезно, – после этих слов Табаса как будто в ледяную воду окунули. Вот и началось! Сейчас дознаватель позовёт громил, которые будут деловито и методично выбивать из него дерьмо! Вот же!..
– Айтер действительно опытный сукин сын. К тому же, молчаливый и хитрый, – следователь потёр глаза и устало вздохнул. – Давайте сделаем так. Напоминаю, что я говорю с вами начистоту!
Табас, уже смирившийся с тем, что дверь сейчас заскрипит и на него посыплются удары, сперва не сообразил, что ему что-то говорят.
– Я хочу, чтобы вы были моим информатором в отряде Айтера. Я знаю, я знаю, – поднял он ладони, – что звучит это не лучшим образом. Могу пообещать, что мы не будем причинять никому вреда, ни Айтеру, ни Ибару, ни остальным его бандитам. Все останутся целы, и ваша совесть будет чиста. Мы просто хотим выяснить, что такое ищет Айтер в пустыне. Дом Адмет сейчас не в самом простом положении, нам пригодится любая помощь, даже небольшая, а Айтер, сдаётся мне, ради мелочи рисковать собственной шкурой не стал бы.
Табас ошарашено молчал, и дознаватель воспринял это как согласие.
– Так вот, от вас не потребуется ничего сверхъестественного: выполняйте услуги по контракту с Айтером, участвуйте в экспедиции, дойдите до конечной точки, и на обратном пути мы с вами выйдем на связь. Либо – если, конечно, возникнет необходимость в срочных действиях, найдём способ дать знать о себе. Это вам понятно?
– Да, – кивнул Табас, ощутивший небывалое облегчение. Напряжение отпускало его, хотелось смеяться, следователь казался самым прекрасным человеком на свете.
– Теперь о том, что вы получите взамен. Во-первых, свободу. Во-вторых, когда Армстронг будет захвачен – а он будет, пусть мы сейчас и испытываем некоторые трудности – ваши родные и близкие будут вне опасности. Мы перевезём их на нашу базу, туда же, где будут жить офицеры оккупационного корпуса. Потом – можете быть свободны. Либо, если захотите, останетесь на службе Дома. Поверьте мне, Табас, это отличные условия.
Табас и без того верил, потрясённый тем, что его не только освободят, но ещё и что-то дадут в будущем. Наёмнику стало стыдно, что он не вспомнил о матери, а этот человек, который ещё пять минут назад однозначно воспринимался как враг, даже предложил о ней позаботиться. Юноша не верил собственному счастью, хоть оно и было несколько замутнено тем, что он практически стал предателем. Впрочем, если разобраться, то кого он предал? Человека с непонятными целями и странным прошлым, который его практически насильно вынудил участвовать в своей экспедиции?..
– Вы согласны, Табас?
– Да, да, согласен, – активно закивал головой Табас, чувствовавший себя идиотом из-за улыбки, так и просившейся на лицо.
– Отлично. Тогда вам придётся провести в одиночной камере пару-тройку дней. Потом мы организуем побег вашей группы. И, Табас, простите меня, разумеется, но я немного подпорчу вам настроение. Если вы откажетесь сотрудничать по какой-либо причине, материалы из моей папки будут опубликованы в Армстронге. И тогда, если вы не попадёте к нам в руки, вас ваши же родственники, зомбированные пропагандой, на части разорвут. Это будет вынужденная мера. Впрочем, я почему-то уверен, что мы сработаемся.
Нажатие на кнопку, мерзко забренчавший звонок, и вскоре дверь позади Табаса открылась, явив огромного мужика в тёмно-серой полицейской форме.
– В камеру!
Табаса отвели по серым бетонным коридорам в одиночку – два на два метра, микроскопическое зарешечённое окно под самым потолком, загаженная дырка в полу и узкая деревянная койка, на которой худой Табас еле разместился.
Когда схлынула первая радость, пришло время подумать.
Да, этот полицейский (или разведчик?) купил Табаса своим подходом, но было ли это так уж плохо? Наёмник не чувствовал себя предателем, хотя почему-то считал, что должен был. Да, Айтер помог его матери, но мог этого и не делать. Он крепко держал юношу в кулаке и фактически заставил его против воли пойти в экспедицию, из которой у него было множество шансов не вернуться. Единственное, что смущало – так это то, что работать придётся на врага своей страны. Врага беспощадного и жестокого, не соблюдавшего никаких конвенций и не признававшего право побеждённых на жизнь.
Однако… Табас перевернулся к стене, от которой веяло холодом, и уставился на серый бетон невидящим взглядом, думая о чём-то своём.
Кто кого первым обрёк на смерть?
Дом Адмет, просивший о помощи, или Дом Армстронг, игравший в милосердие, но втайне желавший ослабить соседа? И кто хуже, Дом Адмет, который, безусловно, напал первым и первым начал геноцид, или Дом Армстронг, у которого руки оказались слишком коротки, а армия слишком слабой для того, чтобы нанести упреждающий удар и самим уничтожить «южных варваров»?
Табас очень давно не видел и не слышал никаких новостей, поэтому его было трудно упрекнуть в зомбированности чьей-нибудь пропагандой. Виноваты были оба Дома – жестокость Адмет, безусловно, не оправдывалась недальновидностью и жестокостью Армстронга. Они были одного поля ягоды, так что таким ли врагом для Табаса был Дом Адмет? Тем более, что юноша уже воевал под их знаменами, в то время, как на его родине людей настойчиво учили видеть в южных соседях злейших врагов.
Вопросы, одни вопросы.
Табас прислушался к собственным ощущениям и понял, что не имеет ничего против работы на Адмет. Шпионажа, если уж быть совсем точным. Почему-то он был уверен, что следователь не обманет, и его мать останется целой и невредимой, а большего, в общем, и не надо. Не было кроме неё в Армстронге людей, которые были бы хоть сколько-нибудь дороги.
Так что пусть все соседи по коммунальной квартире, бывшие одноклассники, прохожие на улице, акулы бизнеса и лично Его Превосходительство катятся в ад. Их судьба Табаса совершенно не волновала.
Или он думал так для того, чтобы успокоить себя? Подстраивал мозг к уже принятому решению, помогая смириться?
Юноша обхватил голову руками и закрыл глаза. Он раскладывал мысли по полочкам ещё долго, но они становились всё более обрывочными, и, в конце концов, Табас уснул.
Три дня, проведённые в камере, пошли молодому наёмнику лишь на пользу. Он выспался, наконец-то, съел что-то помимо осточертевшей ему сладкой смеси. Пускай жидкого супа давали немного и назвать его вкусным можно было, лишь сжав фигу в кармане, он был не сладким, и одно это радовало. Табас размышлял о своей жизни, повторял выученные в школе стихи, отжимался на койке, поставив несколько личных рекордов, и был даже немного разочарован, когда на четвёртую ночь по коридору простучали несколько пар тяжёлых кованых сапог.
– Быстрее, быстрее! – гортанно орал кто-то.
Табас подскочил на койке и, прислушавшись, уловил, как по коридору катится эхо далёких выстрелов – сухие щелчки автоматных очередей он не спутал бы ни с чем. Юноша отпрянул от двери и, подумав, залез под койку.
Он уже успел замерзнуть, когда услышал, что в тюрьме включилась сирена, а рядом с его камерой снова протопали сапоги. Выстрелы раздались совсем рядом, кто-то громко закричал, но тут же умолк.
– Открывай! Открывай! – командовал кто-то рядом, замок в соседней камере противно заскрипел, двери со скрежетом распахнулись.
– Выходи! Дальше!
– Где он? – голос показался Табасу знакомым, однако юноша не был уверен в том, что говорил именно Нем.
– Тут!
В замок его камеры кто-то просунул ключи. Два поворота, дверь распахнули рывком, впуская крики, запах пороха и отвратительные завывания сирены. Табас, лежавший под койкой, увидел две пары ботинок – лёгких тканевых ботинок гвардии Дома Адмет. Позади них пробежало несколько человек в гражданской обуви.
– Вылезай, мы тебя нашли, – Нем хохотнул. – Ты водишь!
Табас выкатился из-под койки и увидел, что в дверях стоят улыбающийся Нем и Ибар без бинтов. Его соратники держали короткие автоматы, у Ибара вся футболка была перепачкана кровью.
– А я уж заждался, – ухмыльнулся Табас, впервые глядя на членов своего отряда не как проводник, а как шпион.
В другом конце коридора что-то громыхнуло, Ибар затолкал Нема в камеру, чуть не сбив Табаса с ног. Кто-то рядом огрызнулся двумя короткими очередями, и всё стихло.
– Выходите! Всё нормально! – в камеру заглянул красный запыхавшийся Мокки. У него под глазом зрел и переливался огромный синяк.
Табас протолкался наружу и оказался в длинном сером коридоре. Здесь было людно: какие-то оборванцы бегали со связками ключей и отпирали камеры, выпуская других оборванцев. Ещё одни – вооруженные пистолетами и короткими автоматами – держали под прицелом проходы. Третьи просто кричали и суетились, привнося хаос.
– Бунт? – спросил Табас.
Ибар кивнул и сунул автомат ему в руки:
– Именно! Пошли! Надо поскорее вырваться!
Осмотревшийся Табас увидел, что весь отряд был в сборе – его освободили самым последним.
– Нельзя оставаться на одном месте! Вперёд! – проревел Ибар, и шайка заключённых, опьяненных свободой и царившим повсюду хаосом, подбадривая себя криками, помчалась вдоль по коридору.
Табас шёл в густой толпе людей, вонявших потом, табаком и какой-то перебродившей дрянью. Всклокоченные, уродливые, злые, вооруженные как попало – заточки из ложек, какие-то дубины, табуретки, словом, всё, что попалось под руку, когда грянуло.
Табас хотел спросить, как начался бунт, подозревая, что его спровоцировал следователь, но воздержался.
Внезапно в коридоре погас свет, и, судя по тёмным окнам, его выключили во всей тюрьме. Люди тут же смешались, сталкиваясь друг с другом, образовалась настоящая душная куча-мала, в которой Табаса чуть не сшибли с ног, но он криками и прикладом организовал вокруг себя немного свободного пространства.
– Отряд! Ко мне! – зарычал Ибар, наёмник протолкался на голос, найдя шишковатый череп напарника на ощупь, и едва не схлопотал в зубы.
– Ещё раз тронешь – убью! – прошипел обожжённый, забрызгав Табаса слюной. – Нам нужно наверх, в допросные!
– А что там? – спросил Мокки.
– Наше снаряжение!
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Нем.
– Меня держали рядом, я по пути видел дверь с надписью «личные вещи заключённых». Если куда-то наши шмотки и отнесли, то точно туда!
– А если нет? – прогремел голосом Прут. – Что тогда?
– Тогда нам всё равно лучше проверить! – рявкнул Ибар, пресекая в корне любую полемику. – Заткнись и топай за мной!..
Тюрьма гудела. Заключённые, освободившиеся из камер, устроили на её территории настоящий кровавый карнавал. Блоки камер превратились в укрепленные крепости, все входы и выходы забаррикадировали хламом – по большей части сорванными со стен койками.
Везде что-то горело, и уродливые тени плясали на бетонных стенах, заставляя пугаться любого движения – было неясно, огонь это или серийный убийца, дорвавшийся, наконец, до любимого хобби.
Сирена, несмотря на отключение электричества, продолжала исправно выть и действовать на нервы.
Где-то шла оживленная перестрелка: наверное, заключенные добивали оставшихся в живых охранников. Повсюду валялись тела в серой форме и серых же робах – застреленные, задушенные, зарезанные, в изорванной одежде, залитой чёрной кровью, идеально сливавшейся с царившей вокруг темнотой.
Отряд взлетел по железной лестнице наверх – на пятый этаж административного блока, ещё не опустошённый нашествием заключённых.
– Тихо! – сказал Ибар, останавливаясь. – Тут может быть охрана! По одному!
Табас пробежал первым, показывая остальным, как надо действовать: протопал по тёмному коридору, застеленному мягкой ковровой дорожкой, и присел за огромным копиром, взяв коридор на прицел.
За ним последовал Ибар: добежал до кулера с водой чуть дальше и, припав на колено, поманил за собой остальных. Таким образом, мелкими перебежками, напряжённо всматриваясь в темноту и опасаясь каждой тени, отряд продвигался по коридору. Табас про себя костерил всех, кроме Ибара – уроков тактики было слишком мало, и поэтому при передвижении люди страшно тупили.
«Дилетанты», – думал он с раздражением. Бойцы передвигались как пингвины и перекрывали линию огня друг другу. В случае перестрелки противнику следовало бы лишь немного подождать, и они просто перебили бы друг друга.
Искомая дверь нашлась в конце коридора – деревянная, с армированным стеклом и надписью «Личные вещи заключённых», запертая на ключ.
Ибар с Прутом в два счёта разнесли её по щепкам прикладами и вскоре уже бегали между стройных рядов металлических шкафчиков, выламывая двери и осматривая содержимое.
Табас вдоволь насмотрелся на чьи-то поношенные вещи, обувь, часы и ювелирные украшения перед тем, как окрик откуда-то из глубины зала заставил его отвлечься.
– Вот оно! Сюда! – кричал Хутта.
Табас добежал до рыжего молчуна, размахивавшего руками, по пути едва не врезавшись в Прута, который пёр по узкому проходу, как носорог.
– Рыба! Твоё! – посмотрев на бирку, пришитую к рюкзаку, заключил Ибар. – Забирай! Ищем дальше!.. Быстрее, черти!
Пяти минут хватило на то, чтобы отыскать все рюкзаки. Особенно плодотворно поработал Прут: Табас видел, что здоровяку хватало лишь ухватиться за хлипкую жестяную дверцу и рвануть её на себя для того, чтобы она после жалобного скрипа оторвалась вместе с петлями.
– Нашего оружия нет! – крикнул Мокки Ибару, но обожжённый лишь отмахнулся.
– Разживёмся! Скажи спасибо, что пистолет где-то добыл! Дай мне сюда бинт! А вы давайте живее надевайте броню и прочие адметовские шмотки, пока не начался штурм! – рявкнул Ибар. Закончив, он помчался вперёд, задавая темп, который даже тренированному Табасу было трудно поддерживать. Прямо на ходу обожжённый распечатал упаковку бинта и умело замотал себе голову.
Снова короткий и сосредоточенный бег по тёмной металлической лестнице, отзывавшейся гулом на каждый шаг – и отряд очутился на улице. Широкая площадка была, очевидно, предназначена для прогулок. Сейчас же на ней горели костры из деревянных столов и лавок, а толпа заключённых деловито пинала нечто хрипящее.
– Дай и я ему!..
– Сдохни, пидор!
– Эй! Это ещё кто?
Несколько десятков голов повернулись в их сторону, отчего Табас почувствовал себя очень неуютно.
– Огонь, идиоты! – рявкнул Ибар и, первым вскинув автомат, выпустил очередь прямо в толпу. Юноша сделал то же самое и, упав на землю, обдирая локти, сам выпалил в заключённых. Короткая очередь срезала несколько человек сразу – Табас видел, как его пули прошивали серую драную одежду и входили в тела.
Отряд рассыпался за секунду: тренировки с Ибаром прошли не зря. Даже Хутта, обычно тормозной, среагировал мгновенно.
Большая часть толпы тут же разбежалась в стороны, но те, кто были поопытней, сами залегли и открыли огонь – пока что неприцельный. Пули жужжали прямо над головой Табаса и вгрызались в бетонную стену за спиной.
Мокки слева громко вскрикнул.
– Прижать огнём! – заорал Ибар, и Табас послушно, как робот, не замечая пуль, поднял голову и принялся одиночными выстрелами давить тех заключённых, что стреляли в них. Остальные также воспряли духом и перестали вжиматься в пыльную землю.
– Огонь! Огонь, черти! Вперёд! – Ибар вскочил и, пригибаясь, побежал куда-то влево.
Заключённых озарял красный свет костра, из-за чего они были как на ладони, и спустя несколько секунд по ним с фланга открыл огонь обожжённый наёмник – невидимый в темноте, но бивший со снайперской точностью. Он успел застрелить троих заключённых прежде, чем остальные запаниковали и, не придумав ничего лучше, принялись отползать и разбегаться в разные стороны. Для Табаса ничего не могло бы быть лучше: он хладнокровно стрелял по чёрным силуэтам – аккуратно, экономя патроны и неизменно попадая. Когда всё закончилось, на счету Табаса было ещё минимум четыре отнятых жизни.
– К воротам! – наёмник вздрогнул, когда Ибар вынырнул из темноты. – Проверьте, что там! – обгоревший ткнул пальцем в сторону человека, которого избивали заключённые. Отряд послушно потрусил вперёд, переступая и перепрыгивая через лежавшие вповалку трупы – результат их пальбы по толпе.
Подобравшись поближе, Табас увидел охранника, верней, то, что от него осталось: кулаки и дубины озлобленных заключённых превратили тело в кровоточащее месиво, которое будет невозможно опознать даже по зубной карте. Он был всё ещё жив – сипло дышал и время от времени кашлял, выплевывая сгустки крови, но это была уже почти агония, счёт его жизни шёл буквально на секунды.
– Поднять! Берём с собой! – скомандовал Ибар, и Табас первым подхватил живого мертвеца, только спустя мгновение задумавшись над тем, зачем он был нужен напарнику. Наёмнику помог Хутта, поддержавший невезучего охранника с другой стороны, и люди быстро, насколько позволяли рюкзаки и полумёртвый человек на плечах, прошли через длинный коридор из колючей проволоки, ведущий к воротам тюрьмы – огромным, высоким, стальным. За ними слышался рёв моторов, топот сапог по бетону и чьи-то гортанные голоса, отдававшие команды.