Текст книги "Изобретение велосипеда"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

22

Сусанна Андреевна, подхватив под руку Аллу Степановну, спустилась с ней на первый этаж и остановилась около кабинета директора. За дверью было тихо. По телефону никто не говорил. На машинке никто не печатал.

– Я ничего говорить не буду! – предупредила Алла Степановна.

– Не надо. Ты всё равно не умеешь с ним разговаривать… – Сусанна Андреевна решительно постучалась в дверь.

Тимофей Тимофеевич Егоров – директор средней школы с преподаванием ряда предметов на английском языке, английского языка не знал и отчаянно скучал, когда ему вместе с иностранными гостями приходилось присутствовать на уроках. Видя, что гости что-то бешенно строчат в свои блокноты, Тимофей Тимофеевич тоже с важным видом извлекал из внутреннего кармана красивую записную книжку и начинал выводить в ней столбики цифр – подсчитывать, хватит ли отпущенных школе средств на строительство нового спортивного зала. Строительство должно было начаться летом, и Тимофей Тимофеевич мечтал заодно побелить стрельчатые своды потолков и покрасить стены на всех четырёх этажах. Иностранные гости, как правило, являлись в школу без переводчиков, и всё переводили Тимофею Тимофеевичу учителя английского – самая неудобная для него часть преподавательского состава. Какими-то хитрецами были эти преподаватели английского. И главное, не ощущал Тимофей Тимофеевич над ними своей власти. Словно за крепостную стену, прятались они за проклятый английский язык, утверждали, что новые методы преподавания базируются на полной свободе поведения школьников в процессе усвоения материала, а плохая дисциплина и шум на уроках – это, дескать, разрядка, которая просто необходима для учеников. Разрядка якобы высвобождает скрытые ресурсы памяти. Не нравились Тимофею Тимофеевичу и иноязычные таблички на дверях классов, и стенды, на которых красовались чужие города и надменные испитые физиономии неизвестных Тимофею Тимофеевичу английских гениев. Или, допустим, начинал он кампанию против мини-юбок, вызывал к себе в кабинет самых заядлых нарушительниц, а на следующий день Инга Павловна – молодая учительница, преподающая физику на английском языке (Тимофей Тимофеевич активно протестовал против введения этого предмета), являлась в школу в такой короткой юбке, что прежние нарушительницы начинали считать себя невинными жертвами, и кампанию приходилось прекращать. А эти длинные волосы! Юрий Сергеевич – завуч по английскому – сам ходил патлатый, и Тимофей Тимофеевич подозревал, что старшеклассники, не желающие стричься, находят в нём тайного сторонника, который курит с ними в туалете и поругивает директора. Недавно Тимофей Тимофеевич узнал, что кто-то из десятого «Б» приволок на урок английского пластинку «Битлсов», а Валентина Дмитриевна Ильюшина, вместо того чтобы отругать нахала, поставила пластинку на проигрыватель, вся группа слушала, а потом переводили слова. В журнале же Ильюшина бессовестно записала: «Освоение разговорной речи». Не радовала Тимофея Тимофеевича и преподавательница литературы Сусанна Андреевна, жена большого начальника, готовая до слёз защищать самого последнего хулигана из своего класса. Не нравился Тимофею Тимофеевичу и сам десятый «Б» – класс нагловатый, дерзкий, хитренький.

– Да, да! – закричал Тимофей Тимофеевич, услышав стук в дверь. Увидев Сусанну Андреевну и Аллу Степановну, он не удивился. Он так и думал, что Сусанна Андреевна придёт защищать своих любимчиков. «А Xодину она захватила с собой как свидетельницу, – решил Тимофей Тимофеевич. – Свидетельницу её благородной борьбы с ретроградом-директором… Юные души… К ним надо относиться чутко! Ах-ах!» – Тимофей Тимофееви украдкой зевнул.

– Как здоровье? – Он за руку поздоровался с Сусанной Андреевной. – И вы, Аллочка, прекрасно выглядите, – повернулся к Ходиной. – Румяная такая… Греблей не занимаетесь?

– Чем? – испуганно спросила Алла Степановна.

– Шучу, шучу… – Тимофей Тимофеевич похлопал её по плечу с фамильярностью пятидесятилетнего мужчины, не желающего злоупотреблять своим служебным положением.

– И вы, Тимофей Тимофеевич, сегодня какой-то отчаянно нарядный, – сказала Сусанна Андреевна.

– Весна… – Тимофей Тимофеевич осторожно снял волосок с рукава нового костюма. – И ещё конец месяца… И всё ещё хочется нравиться женщинам… – Он отвернулся к окну, чтобы дать возможность учительницам переглянуться и хихикнуть.

– Весна… – повторила Сусанна Андреевна. – Все хотят друг другу нравиться…

Тимофей Тимофеевич сразу посуровел, шаги его стали тяжелее.

– Вы, конечно, пришли ко мне, чтобы выгородить Леннер и этого Благо…

– Благовещенского, – подсказала Сусанна Андреевна.

– Скажите, зачем вам это надо?

– Они не виноваты…

– В том, что прогуляли три дня? Значит, наши взгляды на вопросы дисциплины в средней школе расходятся…

– Тимофей Тимофеевич, зачем вам нужен скандал, когда до последнего звонка меньше месяца осталось?

– Чтобы другим неповадно было прогуливать! – усмехнулся Тимофей Тимофеевич. – Америку я открываю, правда?

– Но они не прогуляли. У Леннер, например, имеется справка…

– Какая справка?

– Что она три дня болела…

– Вот как? – задумался Тимофей Тимофеевич. – Что ж, она оперативная девица… А у этого Благовещенского тоже есть справка?

– Его сегодня вообще в школе нет, – ответила Сусанна Андреевна.

– Он, по-видимому, ещё болеет? – Тимофей Тимофеевич внимательно смотрел на Сусанну Андреевну. – Объясните мне, – сказал он, – почему вы, зная, что ученики вас обманывают, приходите сюда обманывать меня? Это называется ходить в дураках! Не быть дураком, а именно ходить в дураках! И благодарности от них вы никакой не дождётесь. Они будут потом над вами смеяться…

Сусанна Андреевна молчала.

– Алла Степановна! – Тимофей Тимофеевич перевёл взгляд на Ходину. – У вас, как я понял, свободный час. Не в службу, а в дружбу, принесите, пожалуйста, мне журнал десятого «Б».

Алла Степановна вышла.

Пока она ходила, Тимофей Тимофеевич успел позвонить в роно и узнать, когда приедет очередная комиссия. А Сусанна Андреевна стояла около окна и смотрела, как рабочие разгружают какие-то длинные серые трубы. Подготовка к строительству спортзала велась полным ходом.

– Спасибо! – поблагодарил Тимофей Тимофеевич, когда Алла Степановна протянула ему потрёпанный журнал десятого «Б». Тимофей Тимофеевич пригласил обеих дам сесть в кресла напротив его стола, а сам начал быстро перелистывать журнал.

– Итак, – улыбнулся он, открыв журнал на странице «Родители». – Леннер Уно Имантович, врач-хирург, место работы – Государственный медицинский институт доцент кафедры нейрохирургии… Мать – Леннер-Петрова Наталья Ивановна, место работы – консульская поликлиника… Кстати, что это за консульская поликлиника?

– Не знаю, – ответила Сусанна Андреевна.

– Не знаю, – ответила Алла Степановна.

– Подозреваю, что справка будет именно оттуда, – сказал Тимофей Тимофеевич. – И это совершенно естественно, дочь заболела, а мать врач…

– Что мы решили? – спросила Сусанна Андреевна.

– Знаете, – сказал Тимофей Тимофеевич, – мне ведь тоже с ними возиться неохота, но давайте внесём в дело ясность.

– Будете вызывать Инну?

– Нет, – ответил Тимофей Тимофеевич. – Хотите ну… Эксперимент, что ли?

Тимофей Тимофеевич не любил слово «эксперимент» и всегда стеснялся, когда сам произносил его.

– Эксперимент? – удивилась Сусанна Андреевна. – Какой эксперимент?

Тимофей Тимофеевич улыбнулся, пододвинул к себе журнал и поднял телефонную трубку. Обе учительницы услышали, как она загудела – тоскливо и протяжно.

Тимофей Тимофеевич набрал номер. Диск трещал, словно сыпался на паркет сухой горох.

– Уно Имантович? – деловито осведомился Тимофей Тимофеевич. – Здравствуйте… С вами говорит директор школы, где учится Инна… Егоров моя фамилия, звать Тимофей Тимофеевич. Нет, нет, что вы, ничего не случилось… Инна? Я думаю, на уроке… Где ж ей быть? Я осмелился вас побеспокоить по другому делу… Видите ли, мы сейчас проводим с выпускниками беседы о профессиях, для чего приглашаем… Что слышали обо мне от Инны? Это я энергичный? Хм… Вот как, энергичный… Что ж, очень приятно… Да. Да. Вы расскажете о профессии врача, в частности нейрохирурга, может, припомните какие-нибудь интересные случаи из практики… Несколько слов о мединституте… Мы будем вам очень благодарны… Да. Да. Минут сорок… Не больше… Просто беседа. Где-то в середине мая… Конечно, я понимаю. Позвоню за неделю и предупрежу… Кстати, почему у Инны такой усталый вид? Наверное, много занимается? Знаете, эти последние месяцы перед экзаменами… А сейчас, говорят, грипп какой-то свирепствует… Что? Наоборот, приходила домой поздно? Всё время задерживалась после уроков? Зачем? А… Выпускали стенгазету к Первому мая… Что? Классная руководительница сказала – сидите хоть до двенадцати, а чтоб газета в субботу висела? Ах ты, чёрт! Я обязательно с ней поговорю… Я имею в виду классную руководительницу… Конечно. Я тоже считаю, что газету вполне можно сделать дома. Да. Совершенно с вами согласен… Уно Имантович! Значит, договорились? Очень рад был познакомиться. Да. Хотя бы заочно. До свидания… Всего вам доброго… Спасибо… – Тимофей Тимофеевич устало положил трубку, захлопнул журнал.

– Что же это вы, Сусанна Андреевна, хотя нет, вы болели… Вы, Алла Степановна… Зачем заставляете бедных учеников три вечера подряд корпеть над стенгазетой, а?

23

В середине дня солнце решительно оттеснило тучи к горизонту, где они вытянулись в синюю полосу, которая светлела, светлела, а скоро исчезла совсем. Солнце ломилось в окна школы, бюсты великих людей постелили на паркет коврики-тени, очертаниями напоминающие кегли. На большой перемене десятиклассник Гектор Садофьев вышел на улицу. По асфальту бегал ветерок. Бородатый дед с клюкой кормил у чугунной ограды школьного двора голубей-бормотунов. Путь Гектора лежал в крохотный скверик на другой стороне, где стояли три колченогие скамейки и росли пять могучих клёнов, ветвями заслоняющие улицу. В сквере всегда было прохладно и сумрачно. Гектор любил сидеть на скамейке, курить, и смотреть в небо. Мимо шли люди, проносились машины, но ветки деревьев создавали иллюзию отрешённости от всего этого шума. Но только Гектор уселся на скамейку и достал сигареты, неизвестно откуда появилась Инна Леннер – в коричневом школьном платье, бледная и испуганная.

– Ты здесь! – сказала она. – Теперь я знаю, почему тебя не видно в школе на переменах. Ты сюда ходишь…

Гектор кивнул, досадуя в душе на появление Инны. Он не любил быть с ней наедине. Сразу словно что-то менялось в их отношениях, а что именно, он не мог понять. Нужны были иные слова, не те, которые он говорил ей в классе. Слишком серьёзной сразу делалась Инна.

– Я не за тобой шла, – продолжала Инна. – Я ходила в автомат звонить. Я думала, что мама ещё не ушла на работу, но подошёл папаша… Он сказал, что только что звонил директор!

– Директор? – удивился Гектор.

– Я чуть не умерла. Но он только попросил папашу выступить с какой-то идиотской лекцией, рассказать о профессии врача…

– Странно это, – сказал Гектор.

– Очень странно, – согласилась Инна. – Но я с папашей специально подольше поговорила, он ничего не знает.

– Позвони матери на работу…

Инна посмотрела на часы.

– Десять минут до звонка. Дай-ка сигарету…

Гектор протянул ей сигарету и зажёг спичку. Закурила Инна неумело.

– Ты разговаривал с Благовещенским? – спросила Инна.

– О чём?

– Знаешь о чём…

– Нет. Я звонил ему три раза, но его почему-то нет дома.

– Глупо всё вышло.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю… Всё…

– Позвони матери, пусть достанет справку.

– А что я ей скажу? Где я была эти три дня?

Гектор пожал плечами.

– Посоветуйся с мудрецом Костей.

– Бесполезно, – усмехнулась Инна. – И ты сам это прекрасно знаешь. Костю не волнуют такие мелочи…

– Восемь минут до звонка, – сказал Гектор.

– А что в классе хоть говорят? – спросила Инна. Вид у неё был такой печальный, что Гектор ответил ей почти ласково:

– Инна! О тебе мне никто ничего не говорил, поскольку все считают, что я тебе симпатизирую. На меня только посматривали скорбно. Говорили больше о Косте и, должен заметить, к сожалению, ничего лестного…

– А ты стоял и слушал?

– Да. Я стоял и слушал.

– Какой ты умный! Наш супермен! Стоял и слушал.

– Пока! – Гектор встал со скамейки.

– Гектор! – Инна схватила его за рукав. – Гектор! Тебя ведь напрасно подозревают в симпатиях ко мне, нет никаких симпатий, верно? Совсем ничего нет, да? А после этих трёх дней и не может быть ничего, да?

– Послушай, – ответил Гектор. – Я не знаю, как с тобой разговаривать. Если я скажу «да», ты ответишь, что я вру, если «нет» – обидишься. Может, вообще не стоит отвечать на этот вопрос?

– Ха-ха… – нервно засмеялась Инна. – Ты издеваешься надо мной! Ты знаешь всё, что я хочу тебе сказать И я… Я… не виновата, что у меня всё не так получается!

– Сейчас ты, наверное, заплачешь…

– Нет, – неожиданно успокоилась Инна. – Знаешь о чём я думаю?

– О чём?

– О собственной дурости.

– В чём же она заключается?

– Она заключается в том, что я прогуляла три дня с парнем, который мне совершенно не нравится.

– А зачем ты это сделала?

– Я это сделала, потому что я люблю тебя, Гектор! – Инна встала со скамейки. – А с Благовещенским у меня ничего не было и никогда не будет. – Ветер шевелил платье, волосы закрывали лицо. Разошёлся игрун-ветер. Кинозвезду какую-то напоминала Инна, только сзади не шумело море и не качал парусами бриг, уносящий любимого, а высилась мрачная кирпичная стена. Кралась вдоль стены кошка, стелилась по асфальту, но не было поблизости ни одной птички. Пусто было на асфальте.

Ветви клёнов неожиданно раздвинулись. В сквере появилась Сусанна Андреевна. Гектор машинально уронил сигарету под скамейку, а Инна так и предстала пред классной руководительницей с пылающим взором и с дымящейся сигаретой в руке.

– Прекрасно, – сказала Сусанна Андреевна. – Выяснение отношений в учебное время. А урок, между прочим, давно начался…

– Извините, Сусанна Андреевна, часы отстают, – ответил Гектор. – Инна, пойдём! Что сейчас, физика?

– Не всё ли равно? – сказала Инна. – Физика, не физика…

– Да вы что! С ума сошли? Как вы разговариваете с учительницей?

Гектор и Инна стояли около скамейки и смотрели в землю.

– А теперь приняли позы первоклассников, которых отчитывают, – усмехнулась Сусанна Андреевна. – Смешные вы всё-таки люди. Амбиций много, а соображения…

– Мы пойдём? – тихо спросила Инна.

– Идите! – ответила Сусанна Андреевна. – Директор прав. Нельзя вам верить. Вы всё время меня обманываете…

– Директор? – повернулась к ней Инна.

– Да, Инночка, директор! – ответила Сусанна Андреевна.

24

Так, совершенно неожиданно, почти в один день две любви свалились на десятиклассника Гектора Садофьева – своя и чужая. «Любить и быть любимым, – вспоминал Гектор на уроке физики слова какого-то классика, – какое счастье!» Гектор пока этого счастья не испытывал. Немного обалдевший, сидел он за столом и бессмысленно перелистывал учебник. Та замечательная ясность, которая посетила его вчера в Академии художеств, куда-то пропала. В портфеле у Гектора лежала книга русского писателя девятнадцатого века Василия Нарежного «Российский Жильблаз». С неё, собственно, Гектор собирался начать изучение классической литературы. Так приятно «Жильблаз» тяжелил портфель с утра, сейчас же Гектор поглядывал на него с недоумением. «Инна, Инна… – думал Гектор, – я же хотел, чтобы ты меня любила… Почему же я сейчас этому не рад? Инна, Инна…» Снова (уже во второй раз за несколько дней!) жизнь становилась непонятной и загадочной, и Гектор тайно радовался этому, и совсем не слушал учительницу физики, и совершенно забывал про «Российского Жильблаза», который, как в темнице, сидел в портфеле…

Учительница физики Инга Павловна говорила на английском языке о линзах, о лучах, которые, угодив в линзу, странным образом преломляются, видоизменяются, рассеиваются или же, напротив, собираются в мощнейшие пучки и жгут деревянную поверхность.

Гектор в ближайшие несколько дней собирался вообще не встречаться с Инной, а если она будет звонить по телефону, отвечать односложно: «Да. Нет. Не знаю…»

Ещё Гектор вспоминал своего лучшего друга Костю Благовещенского. А сегодняшняя сцена в сквере вызывала у него грусть и улыбку попеременно.

Потом Гектор начал думать об Алине Дивиной – дипломнице скульптурного факультета института имени Репина. Алина Дивина была старше Гектора лет на пять-шесть, с самого начала знакомства стала относиться к нему, как к мальчишке, что слегка Гектора уязвляло. Была Алина красива, голубоглаза, стройна, необыкновенна, что означало, как казалось Гектору, большое количество поклонников. Гектор заранее ненавидел этих поклонников.

И вообще всё, что произошло вчера вечером, казалось сном.

«Была ли девушка?» – спрашивал себя Гектор, смотрел по сторонам умудрённым взглядом, удивляясь, как после вчерашних переживаний он так и остался десятиклассником, так и сидеть ему ещё целый месяц за партой, потом сдавать экзамены, потом поступать в университет.

Была ли девушка?

Была ли она в этой, похожей на тюремную камеру, только с высоким потолком, мастерской, где носились и свистели шашками будённовцы, а лампа на столе горела тускло, и глина зеленела в корыте, и тени прыгали по стенам, а закат проплывал мимо, только краешком заглянув в маленькое окошко под самым потолком.

Была ли девушка?

И был ли тот странный момент, когда закат зарылся красным носом в Неву, небо стало голубым, а Гектору вдруг стало невыносимо жаль себя. И плакал ли Гектор, обнимая Алину Дивину? И спрашивала ли Алина: «Почему ты плачешь?» И отвечал ли ей Гектор: «Я плачу, потому что я никто… Я ничего не могу… Я никому не нужен…»

Была ли девушка?

Гладила ли она его по волосам как маленького? Говорила ли: «Ты просто глупый… Тебе ещё так мало лет… Так всем кажется в твоём возрасте…» И шептал ли он в ответ: «Всё звенит внутри… Звенит и звенит… Но жалость мне не нужна! Ты увидишь… Я сделаю всё! Ты увидишь… Я стану… Ты увидишь…» И качала ли Алина грустно головой: «Знакомо, мне всё это так знакомо…»

А потом Алина надела куртку, взяла Гектора за руку и вывела из мастерской. Пошли они тёмными коридорами по бесчисленным каменным и железным лестницам (каменные лестницы молчали, а железные гудели, точно просили перелить их в колокола), и наконец выбрались они на улицу, причём с какого-то тайного выхода, о котором Гектор и не подозревал, и оказались они около сарая, который Алина открыла ключом, и где окружённый разбитыми скульптурами, стоял мотоцикл «Ява» – красный, никелированный, одноглазый. И понеслись они по набережной мимо сфинксов (приподнимались сфинксы над своей гранитной постелью, рычали вслед), потом по ночным улицам Васильевского острова, вернее, по белоночным, потому что уже катастрофически не темнело, а был так, что зелёный свет светофора и цвет ночи оказались как бы в единой световой тональности. И Алина в кожаной куртке, и волосы её светлые, выбивающиеся из-под шлема, и Гектор, сидящий на заднем сиденье и обнимающий Алину за талию, и мотоцикл, то ревущий, как дикий зверь, то воркующий, как голубь, – всё это неслось с не позволительной скоростью, и город плясал вокруг, как клоун, кривляясь домами, крутясь юбками площадей.

Была ли девушка?

А Гектор млел, и не было у него сомнений, что Алина – богиня, что, если она захочет, мотоцикл полетит по воздуху, поплывёт по Неве, оставляя позади серебристый сияющий след.

А милицейские свистки, а сиреневые витрины, где царствовали манекены, а тихие переулки, куда они неожиданно заворачивали и где сильно пахло помойками, а люди высовывались из окон и кричали: «Спятили парни! Весь дом переполошили!», а езда по проходным дворам, когда арки сплетали над их головами каменные пальцы, а потом снова Невский – огненный червяк, движение тихое, плавное, потому что спешить на Невском никому не положено, и снова бешеная скорость на Университетской набережной вдоль Невы, помахивающей вслед голубым чепчиком. Зверел мотоцикл, и Гектор сладко обмирал от того, что держит за талию Алину – бессмертную богиню и скульпторшу, и сползала его рука куда-то ей на ноги, и оборачивалась Алина, смеющаяся и ещё более прекрасная, и щекотала ему волосами лицо. А мотоцикл тем временем выписывал волнистые линии, и то отшатывались, то наплывали каменные стены, о которые должны были расколоться их головы, и в страхе Гектор отталкивал Алину, и она тогда начинала смотреть на дорогу, и мотоцикл переставал вихлять и шёл ровно. И снова приехали они на Невский, и Алина остановила мотоцикл около подъезда Гектора, и сошла размяться на тротуар. Гектор стоял совершенно обалдевший, качающийся и бормотал какие-то нежности, поскольку был не в себе. А Алина поцеловала его в лоб и сказала: «Ну вот, покатались немножко, а теперь иди спать…», и снова села на мотоцикл. И хотел Гектор произнести какие-то необыкновенные слова, которые объяснили бы его любовь, всю её неизбежность для него и всю её ничтожность для Алины, но… не было необыкновенных слов, а те, которые приходили на язык, совершенно Гектора не устраивали. А мотоцикл рявкнул на прощание и исчез за поворотом на площадь Восстания, и Гектор поднял голову, и увидел, что в отцовской комнате горит свет, а в комнате матери темно, и снова Гектор оглянулся вслед мотоциклу. Но было пустынно на проспекте. Только светофор подмигивал Гектору красным глазом.

Была ли девушка?