Текст книги "Изобретение велосипеда"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

31

Из школы Толик Ифигенин на всякий случай заскочил в райком. Рабочий день ещё не кончился. Машинистка Лидинька значительно сообщила, что заходил заведующий спрашивал, где Толик, она ответила, что поехал в школу, он сказал, что, как только приедет, пусть зайдёт к нему. Лидинька строила из себя бесконечно преданного друга. Когда Толик просил её что-нибудь отпечатать, она подходила к столу, наклонялась, якобы рассматривая бумаги, слегка касалась Толика грудью. Духами, лосьонами кремами, пудрой пахло от Лидиньки.

– Злился? – спросил Толик, застёгивая верхнюю пуговичку рубашки и приглаживая рукой волосы.

– Не поймёшь, – ответила, играя ресницами, Лидинька. – Он ведь у нас никогда не злится и не радуется… Не поймёшь…

Райком находился на солнечной стороне улицы, и впору было ходить по кабинетам в тёмных очках. Даже в сумрачные коридоры пробиралось солнце, словно вор, шарило там лучиками по сейфам.

Толик внимательно оглядел себя в зеркале и поднялся на второй этаж. На подоконниках мрачно зеленели фикусы. Толик постучал. Дверь неожиданно открыл сам заведующий. Был он в белой рубашке, пиджак висел на спинке стула. Пропустив Толика вперёд, заведующий закрыл за ним дверь, потом взял со стола пачку папирос, закурил и предложил Толику.

– Спасибо, – отказался Толик. – У меня сигареты…

Из окна Толик видел улицу. Там стояла бочка с квасом. Две очереди росли в сторону, как рога. В одной стояли кружечники, в другой – бидонщики.

– Зачем звал? – спросил Толик.

– Так просто, – ответил заведующий. – Садись…

Новый заведующий отделом учащейся молодёжи Александр Терещенко часто с грустью вспоминал родной завод «Электросила», где он работал учеником слесаря, потом слесарем, потом был бригадиром, потом освобождённым секретарём комитета комсомола. Заводскую жизнь он знал, потому что это была его жизнь, и, даже работая секретарём, часто приходил в цех, когда не хватало слесарей.

– Слушай, – спросил Терещенко у Толика. – Где ты такие замечательные рубашки достаёшь?

– Рубашки? – удивился Толик.

– Ага, – подтвердил Терещенко и потрогал Толика за воротник.

– Это испанская рубашка, – ответил Толик. – Я купил её у спекулянта за двадцать пять рублей… Осуждаешь?

– Нет, – сказал Терещенко. – Завидую…

– Лучше не завидуй, – сказал Толик. – Купишь одну такую рубашку, вторую захочется, потом брюки, в которых три года ходил, вдруг нравиться перестанут. Джинсов захочется. И пошло-поехало. Всю одежду придётся менять…

– Убедил, – сказал Терещенко. – Как там дела на школьном фронте? Без перемен?

– Я тут задумал статью в газету написать. Поехали завтра со мной на собрание в школу?

– А что там случилось? – спросил Терещенко.

– Всего-навсего прогул. Мальчик и девочка прогуляли три дня.

– И всё?

– Всё.

– Зачем же мне туда ехать? Я сам, когда в школа учился, с девочками прогуливал.

– На собрание писатель придёт. А потом, может, выступит.

– Ну и что он скажет? Что прогуливать нельзя? Что прогульщики бяки? Ай-яй-яй!

– Не так уж и важно, что он скажет, – ответил Толик. – Главное, что мы его привлекли, что мы с молодёжью работаем, воспитываем её. А я об этом в газете напишу.

– Бедные-бедные мальчик и девочка, – сказал Терещенко. – Попались они тебе под горячую руку. – Терещенко смотрел на Толика с недоумением. Впрочем, с первого дня своей работы в райкоме с недоумением смотрел он на инструктора Толика Ифигенина. Не мог до сих пор Терещенко определить своего отношения к Толику. И не только из-за этой его непонятной улыбки, из-за этих его энергичных выступлений на собраниях, когда вроде говорит Толик много и по делу, а если вдуматься, ничего не говорит, из-за этих его удивительных костюмов, рубашек с запонками: белоснежных, небесно-голубых, фламинго-розовых, из-за этих холёных, тщательно подпиленных пилочкой ногтей, из-за этой его предупредительной вежливости, которая в любую минуту могли обернуться грубой фамильярностью, если чувствовал Толик свою неуязвимость. Временами находила на Толика какая-то подкупающая искренность, голос его звенел, щёки его краснели, и казалось, никто так не радеет за дело и не переживает за него, как Толик. Эта искренность и сбивала с толку Терещенко.

– Ладно, – сказал Терещенко. – Писатель, газета – это прекрасно. Ну а мальчик с девочкой как?

– Что как? – спросил Толик.

– Не жалко тебе их? Одно дело – простое собрание, другое дело – газета. Ты же их на всю область прославишь. Верно, прогуливать плохо, только так ли уж сильно они провинились?

Толик растерялся.

– Но если так подходить к делу… И потом… Собрание-то живое будет. А заметка в любом случае дела не испортит. В крайнем случае, можно фамилии не указывать.

– Сам смотри, – сказал Терещенко. – Я же деталей не знаю…

– Странная позиция, – сказал Толик.

Терещенко пожал плечами.

– Понимаешь… По-моему, несерьёзно всё это. Мальчик, девочка прогуляли. Ну и что здесь такого?

– Ну, а если все станут прогуливать? Кто тогда учиться будет? – спросил Толик.

– Ладно. Хватит говорить на эту тему, – сказал Терещенко. – Я свою точку зрения высказал.

– Я так и не уяснил, – спросил Толик, – осуждаешь ты меня или нет?

– Сам смотри, – повторил Терещенко. – В конце концов, ты школьников лучше меня знаешь. Я-то в вечерней учился. И потом не могу же я запретить тебе писать заметки в газету. Да и не собираюсь…

– Три месяца, – сказал Толик, – мы вместе работаем, а я до сих пор тебя не понимаю. Прости за откровенность. Что ты собираешься делать дальше?

– Институт закончу, – ответил Терещенко. – А там видно будет. Кажется мне, что как-то мы не так работаем.

– Будешь обстановку оздоровлять?

– Да, если угодно.

– Ну-ну, – усмехнулся Толик.

– А я, между прочим, не шучу, – сказал Терещенко.

Толик посмотрел в окно.

– Квас кончился, бочку закрыли, – сказал он.

– Какую бочку? – удивился Терещенко.

Толик кивнул в окно.

– Кстати, – сказал Терещенко. – Бумагу прислали. На фестиваль думаешь собираться?

– Думаю, – грустно ответил Толик.

– Мне недавно сон приснился, – сказал Терещенко. – Представляешь себе, сложнейшую слесарную операцию во сне в мельчайших подробностях вспомнил…

Толик понял, что разговор «по душам» Терещенко решил пока отложить.

– Ты обедал? – спросил Толик. – Пошли в «Птицу» пообедаем?

– Пошли, – согласился Терещенко, стряхивая пепел в горшок с кактусом. От бесконечного дыма кактус пожелтел, некогда острые его иголки поникли.

– Ах, Будапешт, – сказал Толик. – Ты случайно не знаешь, сколько нам денег будут обменивать?

– Понятия не имею, – ответил Терещенко.

32

Лёша Казаков с утра был в трансе. Бараньи колечки стояли дыбом, лицо горело, словно уже успел Лёша поваляться на даче под солнышком. К концу дня стал Лёша нервным и испуганным.

Во-первых, появившийся призрак – Благовещенский – сразу же поволок Лёшу в туалет и там, стуча кулаками по белому кафелю, сказал, что, если посмеет Лёша на собрании унизить Инну, Костя его убьёт. Во-вторых, проходящий по коридору Тимофей Тимофеевич сообщил Лёше, что отец Гектора Садофьева будет точно. Весть об этом всех развеселила, а Гектора привела в отчаянье. Снова Лёша был зван в туалет, где ему пришлось объяснять что он, Лёша, здесь ни при чём, а виноват во всём Толик Ифигенин, который сам позвонил отцу Гектора. Костя и Гектор с сожалением отпустили Лёшу из туалета.

Инна Леннер, однако же, по-прежнему сидела рядом с Гектором, уделяла Косте ноль внимания, как будто не с ним, а с Гектором эти три дня прогуляла. В середине дня Костя уже поглядывал на Гектора как-то удручённо, словно и не друзья они вовсе. На перемене Таня Соловьёва подошла к Гектору, уныло стоящему у окна, и сказала:

– Ну что, понял, что нечего лезть в чужие дела? Они прогуливают, а ты при чём?

– Ладно, я, – ответил Гектор. – А вот при чём здесь мой папаша?

– Я читала недавно его книжку, – сообщила Таня, с хрустом надкусывая яблоко. – Там его фотография была… Ничего он… С бородой… Ты на него не похож…

– Сбрил он бороду. – Гектор отобрал у Тани половину яблока. – Ты права, нечего мне в чужие дела лезть. Сейчас чего-нибудь придумаю…

– Давай-давай, придумывай, – недоверчиво усмехнулась Таня, доставая второе яблоко. Поесть она любила. Кроме яблок, в портфеле у Тани можно было обнаружить половинки шоколадок в скрипучей фольге, конфеты, орешки, овсяное печенье и т. д.

На следующей перемене Гектор решительно подошёл к Косте Благовещенскому, увлечённо читающему на первом этаже какую-то книгу.

– Ты почему на меня зверем смотришь? – спросил Гектор.

– Что? – Костя всегда мучительно отрывался книги.

– А вот то! – захлопнул ему книгу Гектор. Костя даже страницу не успел запомнить. – Иди за мной!

Они зашли в кабинет математики.

– Следи за мной внимательно, – сказал Гектор. – Видишь, я беру свой портфель и переношу его на твоё место. Это значит, что отныне с Таней Соловьёвой буду сидеть я! А твой портфель я отношу на моё старое место. Значит, с Инной теперь будешь сидеть ты!

Зазвенел звонок. Учительница математики первым делом вызвала Костю к доске решать логарифмы. Логарифмы Костя, яростно кроша о доску мел, решил, словно не прогуливал эти три дня, а изучал в тиши библиотеки таблицы Брадиса. Однако получил Костя почему-то четвёрку.

– Какой ты противный! – шепнула Инна Косте, когда он сел на своё новое место рядом с ней. – Ты заставил его уйти.

– Это он заставил меня пересесть, – ухмыльнулся Костя. – Он сказал мне, что давно мечтает сидеть с Таней Соловьёвой.

– С этой бочкой? С этой пожирательницей яблок? Ах, какой он противный! – чуть не задохнулась Инна.

– Так кто из нас более противный? – уточнил Костя. Пожалуй, впервые за эти дни ему стало весело.

– Вы оба очень противные! – проникновенно сказала Инна и ещё хотела что-то добавить, но тут её вызвали к доске, и Инна, к немалому удивлению учительницы математики, считавшей, что прогулы неизбежно влияют на уровень знаний, так блестяще решила задачу о трёх велосипедистах, выехавших куда-то из пунктов А, Б и В, что пришлось поставить Инне пятёрку.

А Таня весь урок с возмущением рассказывала про Гектору некоего молодого человека по имени Андрей, но Гектор так рассеянно слушал, что не понял, чем же этот Андрей провинился. Гектор весь урок посматривал на третий от учительского стол, где сидели Инна и Костя, и по тому, как поначалу негодующе качала головой Инна, Гектор понял, что она злится, но потом вроде она успокоилась и даже немного поговорила с Костей, который к концу урока обнаглел настолько, что снова стал читать книгу, положив её на колени, в то время, как весь класс записывал в тетради домашнее задание. И ещё Гектор вспомнил, как безнадёжно стояли они вчера втроём в подъезде, как Костя разделил огромный букет цветов на две части и одну протянул Инне: «Тебе, любимая девушка!», другую Гектору: «Тебе, искренний друг!..»

– Знаете что? – сказала тогда Инна. – Давайте поднимемся ко мне? Могу я пригласить вас в гости?

– Конечно, можешь, – сказал Гектор.

– Ещё как можешь! – подтвердил Костя.

И Инна радостно вызвала лифт, но как только она туда зашла, а следом за ней Костя, Гектор неожиданно с грохотом захлопнул лифт и, помахав им ручкой, выбежал на улицу.

Гектор пришёл домой и сразу же отправился гулять с Караем в Овсянниковский садик, где хулиганы в беседках поплёвывали сквозь зубы и слушали дребезжащие от неоднократных переписываний магнитофонные записи. На задумчивого Гектора и Карая, обнюхивающего кустики, хулиганы поначалу внимания не обратили. Зачем-то Гектор зашёл в будку телефона-автомата неподалёку от беседки и позвонил Косте.

– Привет! – сказал Костя. – Она меня отправила за тобой… Вот сумасшедшая!

Один из хулиганов подошёл к Караю, стоящему около будки, и стал его поглаживать, пуская сигаретный дым Караю в нос.

– Эй! Эй, друг! Тебе чего надо? – спросил Гектор, приоткрывая дверь.

– Да ничего мне не надо! – ответил по телефону Костя. – Знаешь, как это чудовищно – навязываться человеку, который видеть тебя не хочет!

Почему-то Гектор обрадовался, когда узнал, что Инна Костю выгнала. Гораздо хуже было бы, если бы Кости дома в данный момент не оказалось и длинные гудки звучали бы в трубке, рождая всевозможные мысли.

– Пока! – сказал Гектор и повесил трубку. После чего попытался выйти из будки, но обнаружил, что хулиган придерживает дверь ботинком и продолжает гладить Карая, зачем-то собирая в горсть куцую эрдельтерьеровскую бороду. Карай вопросительно посматривал на Гектора. Гектор снова попытался выйти, но нога хулигана в чёрном ботинке опять этому воспрепятствовала. Видимо хулигану доставляло удовольствие смотреть, как морщится и отворачивается Карай, и он упрямо продолжал дышать на него дымом.

– Фас! – заорал из будки Гектор, и Карай тут же тяпнул хулигана. Хулиган вскрикнул и попытался ударить Карая ногой, но Гектор дверью будки свалил хулигана и тот рухнул на асфальт. Жалобные его стоны разъярили Карая. Он сверлил повысыпавшихся из беседки, как из мусорного ведра, хулиганов глазами-буравчиками и рычал! Хулиганы на бегу строились полукругом, намереваясь взять Гектора и Карая в железное кольцо. «Карай! За мной!» – воинственно крикнул Гектор и очень быстро побежал прочь от хулиганов по газону на людные песчанки дорожки, где гуляли бабушки с детьми и иногда прохаживались милиционеры.

Не ожидавшие подобной трусости, хулиганы на минуту остановились, и Гектору удалось от них оторваться. Выкрикивая страшные угрозы, хулиганы теперь бежали сзади, но Гектор уже выскочил на улицу, добежал до остановки, запрыгнул в уходящий трамвай – двери чуть не прищемили Караю хвост. Трамвай набирал скорость. Через окно Гектор любовался, как суетятся хулиганы возле остановки, сбивая с какого-то пожилого человека берет, как шляпку с опёнка. Гектор смотрел на Карая, счастливого, свесившего язык до самого трясущегося трамвайного пола. Карай и не подозревал, что в ближайшие недели он не будет ходить гулять в Овсянниковский садик. По крайней мере с Гектором.

Все ученики десятого «Б» были комсомольцами. Во что выльется завтрашнее собрание, Гектор представлял себе с трудом, потому что публично Инну во лжи никто не уличал. Сусанна Андреевна побеседовала с Инной наедине и сказала, что доставать справку теперь не имеет смысла. Гектор очень хотел застать дома отца и отговорить его идти завтра на собрание, но на письменном столе лежала записка, где отец сообщал, что вернётся домой поздно. Как поведёт себя на собрании Костя, Гектор догадывался: Костя будет сначала молчать, а потом начнёт грубить, хамить, и может так всех разозлить, что ему дадут строгий выговор. Повестка дня гласила: «Личное дело комсомолки Леннер», имя Кости там не упоминалось. В этом Гектор тоже видел какой-то подвох.

«Что же это за собрание будет?» – думал Гектор, сидя в своей крохотной комнате на плечах у атлантов и глядя в окно. Карай после битвы с хулиганами спал тут же, у Гектора в комнате.

До самого вечера Гектор читал вузовский учебник «История русской литературы XIX века». Почему-то спать захотелось необыкновенно рано, и Гектор улёгся в кровать на розовеющие под вечерним солнцем простыни и, отложив вузовский учебник, почитал на сон грядущий книгу «Аэций – последний римлянин». В десять часов Гектор спал, хотя в комнате было светлым-светло, верхний сосед Юрка Тельманов играл Моцарта, а нижние соседи смотрели по телевизору футбольный матч. Тюлевая занавеска на окне в комнате Гектора ходила туда-сюда. В одиннадцать часов к Гектору зашёл отец. Он постоял около кровати, на которой спал сын, тихонько позвал Карая, потом поднял брошенную на пол книгу «Аэций – последний римлянин» и ушёл, притворив за собой дверь.

Проснулся Гектор, как всегда, от звона будильника от боя часов, от пения птиц, от суеты Невского, от Юркиных аккордов над головой.

33

Толик Ифигенин спешил на собрание. Он специально вышел из райкома пораньше, чтобы пройтись по Невскому и продумать своё выступление. До Толика вдруг дошло, что не знает он, о чём говорить на собрании. Но это Толика не особенно беспокоило. В подобных случаях он привык полагаться на вдохновение. Толик презирал людей, которые не умели выступать. Не ведал Толик и волнения перед аудиторией. В первый год работы в райкоме Толик придумал для себя своеобразную тренировку – просыпаясь, скажем, ночью, он быстро продумывал выступление на какую-нибудь тему, мгновенно намечал основные тезисы. В метро, на улице, дома – в любой ситуации – Толик, по примеру древних римлян, совершенствовал ораторское искусство. Как-то в магазину гневной речью осадил здоровенного мужика, который лез без очереди. В другой раз убедил не сдавать в милиция мальчишку-восьмиклассника, из-за которого чуть не столкнулись два самосвала. Сейчас Толик мог выступать по любому поводу. Особенно удавались ему выступления перед большими аудиториями. Единственно нужные слова приходили сами, голос начинал проникновенно звенеть, слушали Толика всегда с удовольствием.

И вот сегодня Толик спешил на собрание в свою бывшую школу – свежий, энергичный, и портфель прыгал у него в руке, точно была рука на пружине.

Спешил на собрание и Александр Петрович Садофьев. Шёл он навстречу Толику с противоположного конца Невского. Александру Петровичу было интересно посмотреть на сына, сидящего за партой, на его класс, на его школу. Настроение у Александра Петровича было хорошее – роман о современной молодёжи наконец-то был начат. Сейчас он писал главу, где главный герой – школьник-десятиклассник – как раз избирается на комсомольском собрании комсоргом. Александр Петрович полагал, что вскоре герой вступит в конфликт с руководством школы, будет отстаивать истину, которую доказать, увы, не сможет, и уйдёт учиться в техникум. Но всё это произойдёт в будущем, а сейчас Александру Петровичу очень хотелось побывать на комсомольском собрании. Неподалёку от школы он вспомнил, что не взял с собой даже блокнота. Он сунулся было в канцелярский магазин, но там был перерыв. Александр Петрович посмотрел на витрину, где частоколом стояли гиганты карандаши, и пошёл дальше.

Спешила на собрание и Алла Степановна Ходина, однако неудобно было ей там появляться с самого начала. Собиралась Алла Степановна сбегать в пышечную на углу, выпить там чашку кофе, сигаретку выкурить, а уже потом вернуться в школу, подняться на четвёртый этаж, постучать в дверь десятого «Б» и спросить: «Разрешите поприсутствовать, товарищи комсомольцы?» Алла Степановна простила Инну за её ложь насчёт стенгазеты, в конце концов, это была простая отговорка.

Сусанна Андреевна тоже спешила на собрание. Она хотела дождаться Толика Ифигенина, обсудить вместе с ним и с Лёшей Казаковым, как вести собрание, но Толика не было, а Лёша где-то прятался. Сусанна Андреевна собиралась быть на собрании с самого начала, брать иногда его в свои руки, подсказывать, что и как надо делать. На всех комсомольских собраниях своего класса присутствовала Сусанна Андреевна. Иногда собрания выходили на удивление вялыми, а иногда страсти кипели, собрания затягивались на два-три часа…

Тимофей Тимофеевич Егоров сидел у себя в кабинете и думал: то ли заскочить на собрание в самом конце, то ли плюнуть на всё и уехать домой. Ждал Тимофея Тимофеевича на школьном дворе недавно купленный серенький «Москвич», и автомобилист в нём явно пересиливал должностное лицо. Но Тимофею Тимофеевичу было очень интересно, чем же закончится собрание, потому что, пожалуй, это было первое мероприятие в школе, к которому он руку не приложил. «Неизвестно, как там у них всё обернётся, – думал Тимофей Тимофеевич. – Собрание-то неподготовленное… Быстрее бы хоть начинали…» Фары «Москвича» отражали солнце, Тимофей Тимофеевич стал думать, где бы достать для своего любимца финские покрышки с шипами…

Не спешил на собрание только десятый «Б»…

Не спешил Гектор Садофьев, любезничающий у окна с Таней Соловьёвой.

Не спешила главная виновница Инна Леннер, наводящая перед зеркалом красоту, словно не собрание предстояло, а конкурс на звание «мисс десятый «Б»…

Не спешил Костя Благовещенский, читающий на первом этаже роман «Прощай, оружие!».

Не спешил Женя Константинов, вымогающий в кабинете физики телефон у молоденькой лаборантки.

Не спешила отличница Нина Парфёнова, быстро пишущая в тетрадь домашнее задание по математике.

Не спешил и комсорг – Лёша Казаков, в данный момент беседующий с Толиком и не обращающий внимания даже на то, что прибежал посланец и сообщил, что отец Садофьева уже сидит в классе, а Сусанна идёт по коридору.

– Пусть идёт, – сказал Лёша и сделал знак посланцу удалиться. Перед началом собраний всегда просыпался Лёше эдакий начальник.

…Наконец Лёша направился в сторону кабинета географии, где сидел его родной десятый «Б». Перед дверью он остановился. Внимательно оглядел паркетный пол, бюсты великих людей на тумбах, стрельчатые своды потолков, английскую надпись на двери «Кабинет географии». За дверью было шумно и весело, словно не собрание намечалось, а показ мультфильмов. Вздохнув, Лёша толкнул дверь и вошёл в класс.

– Ура! – сказал кто-то. – Первый среди равных прибыл!

Собрание началось…