Текст книги "Изобретение велосипеда"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

36

В это утро будильник не звенел. В это утро Юрка Тельманов на рояле не играл. Этим утром начался последний апрельский день. Воскресенье. Потом будет первое мая, потом второе, третьего мая Гектор пойдёт в школу, а из Риги вернутся его родители. Они уехали вчера. Хотели взять с собой Гектора, но выяснилось, что ему необходимо заниматься, заниматься и ещё раз заниматься. Гектор с чувством процитировал Сусанну Андреевну.

Проснулся он в это утро от боя часов в прихожей. Часы сурово пробили десять. Всё в комнате вдруг покраснело – под окном остановился автобус с красной крышей. Гектор лежал в кровати и думал об Алине Дивиной. «Как странно, – думал Гектор, – почти неделю я её не видел, но сколько слов, мыслей и чувств своих я ей адресовал… Как замечательно отвечал я сам себе за неё… А сегодня мне предстоит убедиться, что она совсем другая… И… может, не стоит сегодня идти к ней? – думал Гектор, в волнении глядя на люстру. – Но воскресенье, – думал Гектор, – это день, когда встречаются с любимыми девушками…»

Гектор решил, что пойдёт сегодня в Академию художеств пешком через центр. По Невскому через Дворцовый мост, по Университетской набережной мимо дома Меншикова пойдёт он сегодня в академию. Гектор утешал себя, что, хоть сегодня и воскресенье, дипломники в преддверии защиты с днями недели не считаются.

Пришёл Карай. Он криво улыбался и зубами стаскивал с Гектора одеяло. Карай хотел гулять. Карай тоже знал, что сегодня воскресенье, а по воскресеньям Гектор всегда водил его в далёкий Овсянниковский сад.

– Мы сегодня пойдём в Таврический, – сказал Гектор. – Я боюсь, что в Овсянниковском нас с тобой плохо встретят…

Карай поднял уши. Он не знал слова «Таврический».

– Это ещё дальше, чем Овсянниковский, – пояснил Гектор. – Мы поедем туда на автобусе… А если нас не пустят, возьмём такси. Сейчас я встану…

Карай ушёл в прихожую и лёг около двери. Рядом с дверью в стене был вбит гвоздь. На гвозде висел поводок Карая. Одним глазом Карай смотрел в комнату Гектора, другим косил на поводок. В мудрых глазах пса была печаль. Гектор был старше Карая на семь лет. Сейчас Гектору было семнадцать, а Караю десять, что по собачьему счёту значило лет пятьдесят пять.

Гектор медленно убирал постель, потом долго умывался, гремел на кухне тарелками и хлопал холодильником. Из кухни Гектор вышел с дымящейся сигаретой. Карай зубами стал стаскивать с гвоздя поводок.

На площадке Гектор увидел Юрку Тельманова. Как всегда небритый и нестриженный, он бежал по лестнице вверх, прыгая через три ступеньки.

– Где ты был, павиан бесхвостый? – спросил Гектор, поймав Юрку за фалду пиджака. – Почему сегодня не играл на рояле? Курсовую сдал, что ли?

– В курсовой конь не валялся, – ответил Юрка.

– А где ты был? – не отставал Гектор.

– У любимой девушки! – хихикнул Юрка, вырываясь.

– Врёшь! – убеждённо сказал Гектор. – Никакая девушка не пустит к себе такого пса, как ты! Мамаша послала тебя в магазин, а ты в очереди стоять не захотел! Ты почему не бреешься?

– Это в тебе ярится девственник! – засмеялся Юрка и побежал дальше. Гектор растерянно посмотрел ему вслед.

– Сам ты девственник! – заорал он, но в ответ только дверь хлопнула. – Почему это во мне должен яриться девственник? – удивлённо спросил Гектор у Карая.

Это было утро последнего апрельского дня. И снова голодные чайки летели высоко в небе, а сытые голуби бродили по асфальту. И знакомые дома стояли на Невском – те же витрины, те же подворотни, где гулко раздавались шаги, а сказанное слово вылетало на Невский точно из рупора. Гектор неожиданно подумал, что всё – школа кончается, двадцатого мая последний звонок, потом экзамены, потом другие экзамены… Целый месяц в одиночестве он будет сидеть в своей маленькой комнате на плечах у атлантов, вставать в шесть часов утра, дуреть над учебниками, а чайки спокойно будут лететь мимо. А голуби будут сидеть у него на подоконнике. И гулять будет не с кем. Карай уедет в деревню. Гектору стало грустно. Допустим, он поступит, будет учиться пять лет, и только тогда догонит Алину Дивину. А Алине в это время будет уже под тридцать. «А вдруг я не поступлю? – со страхом подумал Гектор. Ему виделось скорбное лицо матери, сочувствующие лица бывших одноклассников, которых он иногда будет встречать на улицах. Гектор гнал прочь эти тоскливые мысли. – Надо всегда идти до конца! – убеждал он себя. – Если решил поступить, занимайся день и ночь! Если полюбил девушку, нечего её бояться. Плевать, что она старше! Надо смело идти к ней!»

Пока же Гектор шёл к стоянке такси. Народу на стоянке не было, и до Таврического сада доехали быстро. Счётчик щёлкал копейки, как орехи, шофёр хмуро рулил, между окнами гулял сквозняк, а под колёсами шуршал асфальт, бубнила брусчатка, вздрагивали трамвайные рельсы. Быстро доехали до Таврического сада…

Изысканную узорчатую решётку портила картонка с грозным предостережением: «Гулять с собаками строго запрещено! Штраф!» Посвистывая, Гектор прошёл мимо картонки, отстегнул поводок, и Карай, мелькая пушистыми лапами, побежал по газону – до того выстриженному, что даже слон не оставил бы на нём следов. Зелёным языком газон дотягивался до дворца, окружённого кудрявыми клумбами. А там фонтан лениво пошевеливал в воздухе тонкими струями. Скоро у Карая появилась приятельница – огненно-рыжая борзая с белым треугольником на груди и с мордой, похожей на шило. Гектор не понимал, как в такой крошечной головке помещается мозг. «Наверное, борзая может думать только о напёрстках! – подумал Гектор. – И ещё бегать. Мой Карай в сравнении с ней – неторопливый Сократ!» Прогуливала борзую седая красивая женщина – вся в замше, с загорелым лицом и накрашенными губами.

– Юноша! – сказала она. – Вы не боитесь, что вас оштрафуют?

– А вы? – спросил Гектор. – Вы не боитесь?

– Я не боюсь, у меня есть разрешение, – похвасталась дама.

Она гордо смотрела на Гектора, и Гектор вспомнил, что где-то видел эту женщину.

– С печатью, – продолжала она. – А у вас нет разрешения! И пёс ваш мне незнаком… Его, кстати, пора выщипывать…

Их прервал разбойничий свист, такой неуместный в тихом Таврическом саду. Наперерез собакам бежала растрёпанная дворничиха.

– Ай-яй-яй! – сказал Гектор. – Как не стыдно топтать газоны?

– Твоя собака? – перевела дух дворничиха.

– Понятия не имею, чья это собака, – ответил Гектор, пряча за спину поводок.

– Издеваешься… Хамишь! – констатировала дворничиха. – Хамишь!

Гектор притих.

Дворничиха снова засвистела.

– Сейчас милиционер придёт…

Дворничиха жадно глядела на Гектора. Но ни за руку, ни за воротник его не схватила. Далековато стоял Гектор, внимательно изучающий местность. По тропинке надо ему бежать, если что, мимо беседки, потом вдоль решётки к выходу, потом через дорогу, а там подворотня и проходной двор. Два проходных двора! Гектор повеселел.

– Ну ладно, хватит свистеть! – строго сказал он.

Свисток у дворничихи во рту задрожал от гнева.

– Анна Петровна! – неожиданно сказала хозяйка борзой. – Действительно, хватит свистеть. Я оглохла от вашего свиста… – Голос седой женщины звучал внушительно, грубо, но в то же время и как-то очень интеллигентно. – Не надо свистеть. Давайте простим этого молодого человека…

Дворничиха перестала свистеть.

– Анна Петровна! Ну не будьте такой противной! – Седая женщина вытащила из кошелька рубль и сунула дворничихе в фартук. Дворничиха сделала вид, что не заметила.

На газоне появилась девочка в коротеньком платьице.

В руках девочка держала огромного кота.

– Объявлений не читаешь? – загремела дворничиха.

– Читаю! – ответила девочка. – Я с котом не гуляю, я его несу!

– Куда несёшь?

– Куда надо несу!

Девочка, по-видимому, была опытной нарушительницей.

– Спасибо! – поблагодарил Гектор седую красивую женщину. – Я отдам вам мелочью, ладно?

– Прекрати! – сказала женщина. – Гуляй спокойно…

Гектор неожиданно вспомнил, где видел эту женщину. Первый раз её голубые глаза взглянули на него с экрана лет десять назад. Гектор после фильма всю ночь не спал, плакал и спрашивал у матери, зачем это дядя в цилиндре застрелил молодую красивую тётю. И почему тётя, умирая, протянула ему руку, а дядя стал эту руку целовать… Гектор вспомнил эту женщину в длинном белом платье – надменно и холодно рассматривала она в лорнет с балкона танцующих. Гектор вспомнил, как она, уже немолодая, усталая, равнодушная, уходила от мужа, к какому-то другому мужчине, а её муж после этого куда-то уехал. Гектор вспомнил её, стреляющую из пистолета в царского сановника. Вспомнил её, поднимающую бунт на корабле. Вспомнил её с факелом на средневековой площади. Потом снова, молодую, голубоглазую, плачущую над письмом, где сообщалось, что жених её погиб в бою…

– Ну, узнал, узнал, – сказал седая женщина. – Молодец. До свидания…

– Подождите! – закричал Гектор. – Вы…

– Я… Я… – ответила женщина и взяла борзую за поводок. – Мне пора…

– До свидания! Спасибо вам! – сказал Гектор и побежал к беседке, где Карай единоборствовал с огромным котом. Кот словно меч заносил над мордой Карая когтистую лапу, а Карай скалил зубы и рычал. Вокруг них бегала девочка и кричала: «Хватит! Хватит!»

37

– Почему ты так поспешно смылась после собрания? – Костя Благовещенский стоял в телефонной будке, изучая искорябанные телефонными номерами и разными надписями стены. Чернила можно было отмыть, поэтому надписи увековечивались ключами, заколками, пилками для ногтей, спицами, тоненько выцарапывались иголками, даже одну выжженную надпись обнаружил Костя на стенке.

– Мне кажется, – голос Инны звучал спокойно и равнодушно, – я тебе уже всё объяснила…

– Что ты мне объяснила?

– Видишь ли, Костя, – сказала Инна, – сначала происходит объяснение действием, а если его недостаточно – словами…

– Ага…

– Да. Я специально пошла с Садофьевым в пышечную.

– Тогда надо было в ресторан. Это было бы эффектнее.

«Света – дрянь!» – в сердцах нацарапал кто-то на самой трубке. Костя засмеялся.

– Я очень рада, что тебе весело, – сказала Инна.

– Мне совсем не весело.

– Тогда почему ты смеёшься?

– Я из автомата звоню, тут такие вещи интересные написаны. Я и не подозревал, что в автоматах страсти бушуют.

– Ты хочешь, чтобы я повесила трубку?

– Инна!

– Дура я, да?

– Нет. Ты искренняя.

– Искренняя дура?

– Смотри. Я тебе позвонил. Твоя первая фраза. «Я тебе всё объяснила…» А вдруг я звонил, чтобы узнать домашнее задание?

– Но я же знаю, зачем ты звонишь…

– Инна, что ты сейчас делаешь?

– Ничего. Чулки штопаю.

– А могла бы соврать, что куда-нибудь идёшь… Скажем, в Дом кино на американский фильм. Я бы поверил. Видишь, нет в тебе кокетства.

– Это плохо?

– Не знаю. Например, в том, с кем ты ходила в пышечную, кокетства хоть отбавляй.

– Так…

– Но я не говорю, что это недостаток. Значит, чулки штопаешь? А может?..

– Нет.

– Что нет?

– А ты не знаешь?

– Я хотел сказать, может, не стоит чулки штопать?

– А встретиться с тобой?

– Я вообще-то свободен…

Инна засмеялась.

– Костик, – спросила она. – Зачем ты мне звонишь?

– Чтобы ты не думала, что я тряпка, что я из-за тебя переживаю, не сплю ночами и так далее…

– А я ничего и не думаю… Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что я тебя совсем не знаю… Вот мы даже с тобой разговариваем, а я не понимаю, когда ты серьёзно говоришь, а когда шутишь… А иногда я тебя слушаю, слушаю и ничего не понимаю…

– Инна!

– Не перебивай меня, пожалуйста! Я так не могу! Когда мы прогуливали, я на тебя специально орала. Потому что ты тогда сразу внимательней становился. А потом я не так что-нибудь скажу, глупость какую-нибудь скажу, а ты улыбнёшься незаметно, дескать, вот дура! Угораздило да меня в неё влюбиться!

– Инна!

– Не перебивай! А ты… Ты… Ты сказал в жизни хоть одну глупость? Неужели тебе не надоело быть таким умным? А? Мне бы на твоём месте надоело!

– Инна!

– А вот Гектор… – Инна замолчала.

– Что Гектор?

– Ничего! Больно много думаешь ты, Костенька…

– Инна!

– Подожди, сейчас я соберусь с силами…

В трубке шуршало, словно ворочался там и шевелил усами таракан. Костя так сильно прижимал трубку к уху, что ему казалось, будто этот проклятый таракан уже переполз из трубки к нему в ухо.

– Костик! – наконец сказала Инна. – Я тебя не люблю… Я не виновата… И ты это знаешь…

Костя подумал, что, пожалуй, самое лучшее сейчас повесить трубку, написать на стене: «Инна – дрянь!» – и уйти, но не мог он повесить трубку, не мог он не слышать её голоса.

– Инна! – сказал Костя. – Ты хорошо меня слышишь, Инна?

– Хорошо…

– Подожди, я тоже соберусь с силами, ладно?

– Ладно…

– Иди ты… Инна! – проорал Костя в трубку и с яростью посадил её на рычаг. Он действительно собрался с силами. Аппарат застонал, внутри его что-то металлически запротестовало.

«Хорошо, – подумал Костя, – что я звоню ей не из дома».

Этот разговор происходил в воскресенье днём, в то самое время, когда Гектор Садофьев мчался на такси в сторону Академии художеств, а рядом с ним на сиденье сидел, высунув язык, Карай.

Костя вышел из будки, весело насвистывая. Он вдруг вспомнил, что его дома ждёт не дождётся замечательный учебник «История Древнего Востока». Костя подумал, что всё чепуха в сравнении с Древним Востоком. Костя собирался поступать в университет на восточный факультет, изучать древние языки, стать специалистом по истории, обычаям и культуре мёртвых ныне стран. Костя шёл по улице и старался не думать, совершенно не думать об Инне. Приходили на помощь калейдоскопы азиатских базаров и караваны верблюдов. Осеняли Костю финиковые пальмы, утешали Костю моложавые шейхи в чалмах, украшенных рубинами. Для Кости плескались в гаремах фонтаны. Танцевали обнажённые гибкие женщины. По мановению Костиной руки другие женщины в паранджах стелили на пол ковры, ставили на низкие столики носатые инкрустированные кувшинчики, приносили чеканные ножны и кривые блестящие сабли. Белые скакуны горячились у выхода из шатра. Бородатые мудрецы водили пальцами по книгам, исписанным непонятными волнистыми буквами…

– Почему ты хочешь поступать именно на восточный? – постоянно удивлялась мать. – Мне кажется, это твоё увлечение быстро пройдёт, через месяц тебе станет скучно. Ты начнёшь жалеть…

– Мне никогда не станет скучно, – отвечал Костя. – Верь мне, я стану великим востоковедом! Просто ничего другого мне в жизни не остаётся…

– Очередной комплекс? – качала головой мать.

– Ты сама в этом виновата! – говорил Костя. – Посмотри на меня – рост маленький, физиономия отвратительная, ещё эта прядь седая!

– Ты сам не знаешь, чего хочешь! – качала головой мать.

– Почему? – возражал Костя. – Знаю. И время, которое мои сверстники тратят на гулянки-танцы-девушек, я как ты можешь заметить, трачу на изучение Древнего Востока…

– А вот этого я что-то не замечаю, – говорила мать.

– Понимаешь, Древний Восток для меня и вино, и девушка, и танец.

– Ты всё придуриваешься, придуриваешься. Неужели не надоело? – спрашивала мать.

– Молчи, мама, – отвечал Костя. – Ты родила великого востоковеда, ты оказала услугу человечеству.

Мать уходила в другую комнату.

После телефонного разговора с Инной Костя вернулся домой, пообедал, потом сел в троллейбус и поехал в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина.

38

Александр Петрович и Татьяна Михайловна Садофьевы остановились ночевать в кемпинге, не доезжая километров двухсот до Риги. В кемпинг их поманил знак-указатель – ложка с вилкой и синяя тарелка, где было написано очень сложное латышское название озера.

Татьяна Михайловна и Александр Петрович поселились в хорошем двухместном номере с окнами, смотрящими в лес. Машина осталась на стоянке. Небо над зубцами ёлок краснело и синело. Белые ночи в Латвии буйствовали не так, как в Ленинграде. Вокруг кемпинга цвели яблони. Некоторые даже роняли лепестки, и ветер резвился маленькими белыми парашютиками. Озеро со сложным названием никак о себе не напоминало. Должно быть, оно пряталось за лесом.

Александр Петрович оглядел комнату, крепко потрогал рукой письменный стол (стол не качнулся, а такие столы Александр Петрович уважал), потом посмотрел на часы. Спать было рано. Александр Петрович сел за стол, положил на полированную поверхность ладони. Дерево было тёплым. «А где бумага? – невесело подумал Александр Петрович. – Где гусиное перо? Как всё-таки хорошо быть поэтом! Тогда письменный стол не нужен… Тогда вид его не вызывает угрызений совести…»

– Ты идёшь? – услышал Александр Петрович голос жены.

– Куда?

– Господи! Ужинать!

– Иду! – ответил Александр Петрович.

Ресторан находился внизу. Там горели свечи. Стены были украшены чеканкой. Суровые длинноволосые девушки возлагали венок из ромашек на голову коленопреклонённого героя. Рядом в густой траве лежал меч.

Александр Петрович неожиданно заказал бутылку коньяка.

– Зачем? – укоризненно посмотрела на него жена.

– Ладно, ладно, – сказал Александр Петрович. – А знаешь, за что мы будем пить сегодня?

– Понятия не имею!

– Мы будем пить за нашего сына… За то, что он вырос.

– Почему тебя вдруг стал волновать наш сын?

– Должно же было это когда-нибудь произойти…

– Неправда! Что случилось?

– Я ходил в школу на комсомольское собрание.

– Тебя вызывали?

– Нет. Скорее пригласили. Гектор там ни при чём…

– А что за собрание?

– Благовещенский прогулял.

– И всё-таки, – сказала Татьяна Михайловна, – за Гектора уместнее было бы пить, когда он сдаст экзамены за десятилетку, а ещё лучше после экзаменов в университет. Три месяца назад ещё я тебе говорила, что со мной в Пушкинском Доме работает жена заведующего кафедрой русской литературы. Я думаю, нам следует пригласить её с мужем к себе. Вот тогда бы ты мог выпить с чистой совестью…

– А сейчас я буду пить с грязной совестью?

– Прекрати!

– Ну, приглашай, приглашай. Только профессор наверняка не пьёт.

– Танька жаловалась, что пьёт. Старый, а всё равно пьёт…

– А Танька?

– Что Танька?

– Танька молодая?

– Ах, вот что тебя волнует…

– Давай пригласим одну Таньку?

– Когда их звать?

– Ты же знаешь, через неделю я уезжаю.

– Мог бы и подождать. Не понимаю, чего ты так рвёшься в своё Неелово?

– Хотилово, – улыбнулся Александр Петрович.

– Всё равно, – ответила жена.

– Если ты считаешь, что моё присутствие необходимо, я приеду на пару дней…

Татьяна Михайловна сердито смотрела на мужа.

– Мне кажется, – медленно сказала она, – тебя не очень-то волнует, поступит он или нет…

– Но согласись, его это должно волновать чуть больше, – ответил Александр Петрович.

– Он обязательно должен поступить! В конце концов, это наш родительский долг!

– Родительский долг – понятие растяжимое, – усмехнулся Александр Петрович. – Надо дождаться, чтобы ребёнок получил диплом, женился, потом надо будет купить ему квартиру… Внуки пойдут, кто будет нянчить? И всё это родительский долг…

Появился наконец официант с подносом. Расставив фужеры, рюмки, тарелки с закусками, он удалился.

Александр Петрович разлил по рюмкам коньяк.

– Не смотри на меня так, – сказал Александр Петрович жене. – Когда ты так на меня смотришь, мне кажется, что я пью не коньяк, а твою кровь…

– Саша! – сказала Татьяна Михайловна. – У тебя портится настроение… Надеюсь, не я тому виной?

– У меня прекрасное настроение! Да… – словно вспомнил Александр Петрович, – Как ты думаешь, почему он не поехал с нами? Всё-таки Рига, белокурые латышки, синяя река Даугава… Туда и обратно на машине…

– Он же сказал, что ему надо заниматься.

– Чушь! – засмеялся Александр Петрович. – Наверняка замыслил привести в наше отсутствие девицу. Но, впрочем, я его не осуждаю. Это вполне естественно…

Татьяна Михайловна пожала плечами.

– По-моему, ты ошибаешься. Положить тебе сёмги? Я её терпеть не могу!

– Положи, – вздохнул Александр Петрович. – Положи мне сёмги и ради бога не волнуйся насчёт своей Риги. Напиваться я не собираюсь, завтра утром поедем.

– А озеро? Озеро мы так и не увидим?

– Озеро нам приснится…

– Как и семейная жизнь, – тихо вздохнула Татьяна Михайловна. – Где моя рюмка?

39

На этот раз здание академии встретило Гектора строго. Без музыки. В вестибюле сидели молодые люди и девушки. Одни срисовывали на огромные белые ватманы хитрые потолочные своды. Других больше занимали колонны. Благостную тишину нарушал только скрип грифелей. Будущие абитуриенты в отличие от Гектора времени даром не теряли. Карай озирался по сторонам, но, будучи псом воспитанным, вид сохранял равнодушный.

– С собакой? – спросила у Гектора вахтёрша.

– С собакой, – ответил Гектор.

– С собакой нельзя, – сказала вахтёрша.

– Но это моя натура, – возразил Гектор и пошёл по длинному коридору.

– По второй лестнице иди! – крикнула вахтёрша. – На первой защита дипломов!

Но Гектор не знал даже, где первая лестница. Он быстро вспомнил, что подобное неумение ориентироваться называется «топографическим кретинизмом». Зато ему понравилось в академии, что немногочисленные встречные совсем не удивляются, что по учебному заведению бродит не известный никому человек с собакой.

На повороте встретилась девушка в брюках небесной синевы. Девушка смотрела в окно и разворачивала конфету «Мишка». Карай громко вздохнул, девушка отдала конфету ему. Карай проглотил конфету, только зубы щёлкнули, и требовательно посмотрел на девушку. Гектору был хорошо знаком этот его взгляд. Этим взглядом Карай отчасти восполнял своё неумение говорить. Со второй конфетой девушка замешкалась. Карай начал порыкивать.

– Прелесть какая! – сказала девушка. По-видимому она никуда не спешила. Ростом девушка была с Гектора, однако худобы поразительной. Если бы девушка захотела, она бы, наверное, могла спуститься с крыши сквозь водосточную трубу.

– Как мне найти Алину Дивину? – спросил Гектор. – Она скульптор. Дипломница. Пятый курс…

– Шестой, – поправила девушка и с любопытством посмотрела на Гектора.

– У вас так долго учатся? – удивился Гектор.

Карай понял, что третьей конфеты не будет, и грустно улёгся на каменные плиты пола, положив голову на лапы.

– Я в этих коридорах путаюсь, – сказал Гектор.

– Поднимись по железной лестнице на последний этаж, – сказала девушка. – Там будут двери. У неё, по моему, вторая от начала…

– Спасибо!

– Один вопрос. Зачем тебе нужна Дивина?

– А если я не отвечу?

– Достать зеркало?

– Зачем?

– Ты посмотри на своё личико.

– У меня, наверное, молоко на губах не обсохло, да?

– Нет, – засмеялась девушка. – Просто у тебя очень влюблённая физиономия. Откуда ты знаешь Алину?

– Неважно. А вы её не любите?

– Не люблю? – переспросила девушка. – Нет, я её очень люблю. И поэтому советую тебе… Нет, я ничего тебе не советую…

Девушка достала сигарету. Гектор поднёс горящую спичку.

– Ах эта первая любовь… – сказала девушка. – Привет Алине! – и засмеялась.

Гектор пожал плечами.

Девушка пошла прочь по коридору. Казалось, окно разбилось и небо пролилось девушке на ноги – так волшебно голубели её брюки.

Караю не понравился долгий подъём по железной лестнице. Карай, как, впрочем, и все собаки, не любил высоты. А железная лестница к тому же ещё гремела и просматривалась насквозь. Только почувствовав под ногами твёрдый каменный пол, Карай повеселел. Гектор сразу узнал этот приземистый мрачный коридор. Топографический кретинизм кончился.

Замка на двери не было.

…Алина Дивина сидела на высоком табурете, усталая и прекрасная, и читала толстую книгу. И верный глиняный будённовец охранял её, размахивая саблей. Лицо Алины – белое, в веснушках (умилился Гектор), глаза – синие и спокойные, волосы светло-русые кольцами лежат на плечах. Была Алина в чёрном свитере под самый подбородок. И смотрела Алина на Гектора без радости.

– Привет! – сказал Гектор, удивляясь, как пошло, как отвратительно звучит это, в общем-то, обыкновенное слово. – Извини, я с собакой… Это Карай…

– Я очень рада, – сказала Алина.

– Чему? – спросил Гектор.

– Точнее, я совсем не рада, – ответила Алина.

Гектор взял книгу, которую она читала.

– «Смерть короля Артура», – сказал он. – Толстая книга, а так странно называется… Смерть можно описать одной строчкой – король Артур умер…

– Всё на свете можно описать одной строчкой, – сказала Алина. – Зачем ты пришёл?

– Пришёл и пришёл…

– Зачем?

– Я… – Гектор растерялся, он не знал, как пригласить Алину к себе домой. – Я…

– Неужели ты пришёл объясниться мне в любви?

– Ага…

Алина пожала плечами и снова взялась за книгу.

– Как мотоцикл? – спросил Гектор.

– У меня отобрали права, – ответила Алина. – На год. Теперь я езжу на трамвае.

– Давай сейчас сядем на трамвай и поедем ко мне, – сказал Гектор. – Быстро-быстро доедем…

Алина тихонько засмеялась.

– Знаешь, – сказал Гектор. – Я шёл сюда и надеялся, что ты не такая красивая. Тогда мотоцикл ревел, улицы качались, я думал, мне всё показалось.

– Хочешь, я прочитаю тебе, как изъяснялись в любви средневековые рыцари? – спросила Алина.

– Ты жалеешь, что процедура упростилась? – Гектор неожиданно подошёл к табуретке и обнял Алину. Но руки её, сильные, как клещи, впились ему в плечи.

– Ты забыл, – сказала Алина, – что, во-первых, я скульптор – это значит, я могу руками гнуть подковы, а во-вторых, я старше и сильнее тебя… Мне, кстати, двадцать четыре года, и я не желаю играть в твои игры!

– Мне семнадцать, – ответил Гектор. – Я не скульптор, я младше и слабее тебя, но, как говорили рыцари, клянусь честью, я стащу тебя с этого табурета! – Гектор обнял Алину, прижал её к себе, потом ногой выбил табурет, и оказалось, что Гектор стоит посреди мастерской, будённовец от удивления чуть саблю не роняет, Карай лает, а Алина бьётся в руках у Гектора, как вытащенная из воды русалка.

– Ты спятил!

– Женщина старше и сильнее меня, – бормотал Гектор. – Сгибающая подковы…

Алина наконец вырвалась.

– Ты наглец!

– Ага! – обрадовался Гектор. – Я слышу голос женщины, которая забыла, что она старше и сильнее меня. Мы едем ко мне?

– Что?

– На трамвае?

– Отстань, пожалуйста, от меня!

– Почему мы не едем?

– Как тебе не стыдно?

– Я тебе не нужен, – грустно сказал Гектор. – Я всё понимаю… Семнадцать лет, и так далее… Но я же не виноват, что мне семнадцать лет…

– Когда мне вернут права, мы покатаемся на мотоцикле, – смирила гнев Алина. – А сейчас иди домой.

– Когда тебе вернут права, мне будет уже восемнадцать лет… У тебя есть телефон?

– Нет.

– Тогда запиши мой.

– У меня нет бумаги.

– Это не страшно… – Гектор написал свой телефон углём на стене мастерской. Цифры получились огромными. – Если ты сегодня не позвонишь мне, я завтра снова приду к тебе в мастерскую, – сказал Гектор.

– Иди, – сказала Алина. – Мне надо работать. Иди…

Спускаясь по лестнице, Гектор почему-то вспомнил девушку в небесных брюках…