Текст книги "Время таяния снегов"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

47

За зиму шхуну заново покрасили, и теперь, сияя свежестью, она только ждала, когда растает на лагуне лед, чтобы выйти в открытое море. Эрмэтэгин передал ключи от колхозного клуба чернокосой девушке по имени Номнаун, присланной из райисполкома, и переселился на «Касатку».

Ринтын часто приходил на шхуну, помогал Эрмэтэгину разбирать и чистить двигатель, вникал постоянно в его устройство, слушал рассказы капитана о похождениях в чукотских стойбищах и разные истории, вычитанные им из книг.

Однажды Ринтын застал Эрмэтэгина мрачным и рассерженным. Капитан «Касатки» лежал поверх одеяла на койке и молча курил. На палубе валялись окурки, в кубрике было не прибрано, неуютно и накурено.

– Что-нибудь случилось? – осведомился Ринтын..

Эрмэтэгин длинно выругался, но на вопрос не ответил.

Ринтын присел на корточки перед железной печуркой, разжег ее и, когда в кубрике стало немного теплее, взялся за книгу, которую давно уже рекомендовал прочесть Эрмэтэгин. Это были «Отверженные» Виктора Гюго.

– Подожди, Ринтын, читать, – неожиданно остановил его Эрмэтэгин.

Ринтын приготовился слушать.

– Как ты думаешь, какое значение в экономике колхоза имеет шхуна "Касатка"? – спросил капитан.

Ринтын в ответ молча пожал плечами. Он уже привык к тому, что Эрмэтэгин, собираясь произнести речь, обязательно задавал с подходцем какой-нибудь вопрос.

– Тогда слушай, – продолжал Эрмэтэгин. – Колхоз в этом году израсходовал много денег на ремонт и окраску «Касатки». Эти расходы «Касатка» должна покрыть и еще принести прибыль колхозу. Иначе и не стоило бы заводить шхуну.

Эрмэтэгин сел на кровать и пригладил ладонью разлохмаченные волосы.

– А для того чтобы получить прибыль, нужно думать и искать, где бы заработать. Вот я был сегодня на правлении. Татро предлагает мне, как и в прошлом году, заняться перевозкой добытых моржей. Уж не говоря о том, что этим мы загрязним шхуну и сделаем ее непригодной для перевозки пассажиров, мы выполним работу, с которой может справиться обыкновенный вельбот. Это, так сказать, первое противоречие между мной и Татро. Второе состоит в том, что он хочет сам назначить мне команду. И кого сует! Тэюттына и Лонлы! Дескать, на вельботе они только мешать будут, пусть идут на шхуну! Вот мыслитель!

Капитан «Касатки» бросил в раскрытую дверцу печки потухшую папиросу и скрутил новую.

– А ведь заработать для колхоза кучу денег ничего не стоит нашей «Касатке». В Кытрыне лежат тонны грузов, которые нужно развезти по прибрежным стойбищам; в районных организациях найдутся десятки ретивых чиновников, желающих отправиться в командировку в чистой и уютной каюте «Касатки» без риска промочить даже ноги.

Выслушав взволнованную речь Эрмэтэгина, Ринтын подивился тому, что Татро не внял таким убедительным доводам.

– Я хотел бы попроситься на лето в команду "Касатки", – робко сказал Ринтын.

Эрмэтэгин сначала безразлично уставился на мальчика, но, когда смысл слов дошел до него, он хлопнул себя по замасленным коленкам суконных брюк и сказал:

– А ведь это идея, Ринтын!

Эрмэтэгин вскочил с койки и зашагал по тесному кубрику. Время от времени он потирал лоб, приводя свои мысли в порядок.

– Таким образом я избавлюсь от необходимости иметь на борту великовозрастных лентяев и бездельников, – рассуждал он вслух. – У меня будут толковые и грамотные помощники. Надо немедленно об этом довести до сведения Татро. Пошли, Ринтын!

Татро вопреки ожиданиям Ринтына и Эрмэтэгина одобрил мысль укомплектовать команду «Касатки» из старшеклассников Улакской школы.

Через несколько дней после сдачи переводных испытаний Ринтын, Аккай и Петя взошли на борт «Касатки» полноправными членами экипажа.

Эрмэтэгин их встретил на верхней палубе. На его голове красовалась капитанская фуражка, не по росту маленький бушлат плотно обтягивал грудь. Зато брюки внизу были такой непомерной ширины, что под ними совершенно исчезали тюленьи торбаза.

– Проходите, проходите! Не робейте! – покрикивал он добрым голосом. Будьте как дома.

В кубрике он распределил койки, аккуратно застланные серыми одеялами, вырванными с боем у Татро из колхозного склада.

– Отныне, – торжественно объявил Эрмэтэгин, – вы не просто улакские школьники, а моряки. «Касатка» хоть и малое суденышко, но и на нее распространяются неписаные морские законы.

– А какие эти законы? – спросил Петя.

– Со временем узнаете, – пообещал Эрмэтэгин. – А пока принимайтесь за уборку. Постарайтесь, чтобы «Касатка» выглядела не хуже военно-морского корабля!

Пока ждали, когда разойдется лед на лагуне, Эрмэтэгин не давал сидеть ребятам. Каждый вечер он читал лекции по кораблевождению, по замасленным тетрадям объяснял устройство мотора или просто рассказывал морские приключения, якобы случившиеся с ним. Полочка, прибитая в кубрике над койками, заполнилась книгами Станюковича, Новикова-Прибоя.

Наконец наступил день, когда можно было проплыть по лагуне, не рискуя пропороть днище шхуны. Татро дал приказ следовать в бухту Лаврентия и привезти оттуда бочки с бензином. Кроме того, нужно было отвезти в районный центр мешки с пушниной.

– Черт знает что! – с такими словами капитан взошел на палубу. Провоняем корабль бензином! Не могут послать за ним просто вельбот!.. Да перестань ты читать!

Ринтын в это время лежал на нагретой солнцем палубе и читал "Человека-невидимку".

– Иди заводи мотор! Грузиться будем с морского берега.

Аккай и Петя с помощью ручной лебедки подняли якорь, и «Касатка», развернувшись, тихим ходом пошла к проливу Пильхыну, соединяющему улакскую лагуну с морем.

Отрегулировав мотор, Ринтын вышел на палубу и встал рядом с Эрмэтэгином. Капитан одной рукой лениво вертел рулевое колесо. Ринтын смотрел на берег, на яранги и дома стойбища. Внизу мерно стучал мотор, и весь корпус шхуны мелко дрожал.

– Смотри, Ринтын, – говорил Эрмэтэгин, – присматривайся. Самое трудное – это вести «Касатку» по улакской лагуне. Того и гляди наскочишь на мель. А особенно наблюдай, когда будем проходить Пильхын: это самое опасное место.

Пролив-горловину прошли на самом малом ходу. Здесь было множество подводных камней, и даже мелкосидящие байдары часто распарывали покрышки. Когда вышли из пролива в море, Эрмэтэгин передал рулевое колесо Ринтыну:

– Курс на пушной склад.

Во время погрузки на берег спустилась заведующая колхозным клубом Номнаут. В руках она несла маленький чемодан.

– А вы куда? – недружелюбно спросил ее Эрмэтэгин.

– В Кытрын, – ответила не сразу девушка. – Мать у меня там заболела. Надо навестить.

Эрмэтэгин покосился на ребят и, кашлянув, протянул ей руку:

– Раз такое дело, полезайте на корабль.

Ребята знали понаслышке о попытках Эрмэтэгина поухаживать за новой заведующей клубом. Каких успехов достиг в этом деле капитан, никому не было известно.

– Ну что уставились? – крикнул Эрмэтэгин на своих матросов. – Пора отчаливать!

"Касатка" вышла в открытое море и взяла курс на Кытрын. Навстречу дул свежий ветер, и поднятые им легкие волны не мешали ходу шхуны. Вахту первым нес Ринтын. Вертеть рулевое колесо оказалось не таким уж легким делом, как это представлялось ему раньше. Приходилось все время быть начеку, чтобы не сбиваться с курса.

В проливе Ирвытгыр началась такая качка, что Ринтын едва удерживался на ногах. На палубу полетели брызги, и Аккай с Петей спустились вниз, в кубрик, оставив Ринтына одного.

Вышел Эрмэтэгин, принес Ринтыну брезентовый плащ.

– Через час сменят тебя, – сказал он. – Держи курс.

За проливом Ирвытгыр уже пошли воды Тихого океана. Ринтын втайне надеялся увидеть границу, разделяющую воды Ледовитого и Тихого океанов, но кругом была, насколько мог охватить взор, одинаковая светло-зеленая вода.

Позади остался Ирвытгыр, растаяли в синей дымке видневшиеся по левому борту берега Аляски. На палубу сменить Ринтына поднялся Аккай. Вместе с ним вышел Эрмэтэгин.

– Держи курс по этой линии, – показал он Аккаю черту на компасе, юго-юго-запад. А проще всего – вон на тот мыс.

Ринтын передал Аккаю плащ и вместе с Эрмэтэгином спустился в кубрик.

Он чувствовал себя очень усталым, хотя провел за штурвалом всего два с половиной часа. Постоянная напряженность, опасение сбиться с заданного курса сильно утомили. Со вздохом облегчения он опустился на койку рядом с дремавшим Петей. Эрмэтэгин занял место около Номнаут и принялся рассказывать ей смешные истории, изредка выходя посмотреть за работой двигателя.

Приткнувшись плечом к Пете, Ринтын задремал. Сквозь сон он слышал, как капитан читал Номнаут стихи:

 
Океан дремал зеркальный,
Злые бури отошли.
В час закатный, в час хрустальный
Показались корабли.
А уж там – за той косою, Неожиданно светла,
С затуманенной красою
Их красавица ждала…
 

Ночью Ринтын проснулся от тишины. Мотор не работал, «Касатка» покачивалась на волнах.

На верхней палубе сидел Эрмэтэгин и курил.

– Почему стоим? – спросил Ринтын.

– Туман. Тут где-то близко государственная граница проходит. Союзники союзниками, а туда все-таки попадать неохота.

Плотный туман окутал все вокруг. Даже нос «Касатки» и то едва был виден.

– А те стихи, которые вы читали девушке, ваши? – спросил Ринтын.

– Нет. – Эрмэтэгин помолчал. – Что стихи! Они у меня все равно получаются плохие, намного хуже, чем у других поэтов. А потом это дело нестоящей. Писание стихов плохо действует на человека, расслабляет его волю. Правда, бывают такие дни, что руки сами тянутся к бумаге и карандашу, звучные строки заполняют голову. И нужно иметь большую силу воли, чтобы не поддаться искушению. У меня это все равно что тяга к спиртному… Ты иди поспи.

Утром Эрмэтэгин разбудил ребят громким криком:

– Все наверх! Чистить и драить палубу! Скоро прибываем в Кытрын!

От ночного тумана не осталось и следа. Впереди хорошо был виден Кытрынский мыс. Ветра не было, и море сверкало солнечными бликами.

Вымытая и чистенькая, с трепещущим красным флагом на корме, «Касатка» вошла в Кытрынский залив.

На рейде стоял небольшой белый пароход. Огибая его, ребята прочитали на борту название: «Чукотка». К берегу, к маленькому причалу, куда направил «Касатку» Эрмэтэгин, ошвартовались две большие баржи, груженные лесом, и большой паровой буксир «Водопьянов». Поравнявшись с ним, ребята поняли, какой, в сущности, малой посудиной является их «Касатка», громко именуемая шхуной.

Рядом с «Водопьяновым» она казалась нерпой по сравнению с моржом.

Ошвартовались рядом с баржами и перебросили на причал широкую доску, заменявшую на «Касатке» парадный трап. Попрощавшись с ребятами, Номнаут сошла на берег.

– Хорошая девушка! – не удержался от восхищения Эрмэтэгин и продекламировал ей вслед:

 
Она сошла на землю не впервые,
Но вкруг ее толпятся в первый раз
Богатыри не те и витязи иные…
 

48

Бочки с бензином давно были погружены на «Касатку» и крепко принайтованы к палубе, а капитан все не давал команды сниматься с якоря. Каждый день с утра он уходил в райисполком и возвращался оттуда на корабль возбужденный и злой.

Ребята изнывали от безделья. Ринтын бродил по поселку, вспоминая дни, проведенные здесь в пионерском лагере. В первый же день он зашел в райком комсомола и получил членский билет. Билет был как билет – ничего на первый взгляд особенного в нем не было. Но для Ринтына он был особенным. Во-первых, это был его билет, а во-вторых, маленькая темно-серая книжечка с дорогим силуэтом на обложке являлась свидетельством того, что для Ринтына наступила новая пора в жизни: кончилось детство, и приближалось время, когда он должен окончательно решить свою судьбу.

На четвертый день Эрмэтэгин собрал команду в кубрике и серьезным голосом сказал:

– Вот какое дело, ребята. Райисполком предлагает нам взять одну баржу с лесом и отбуксировать ее в Улак. Я пробовал доказывать, что это невозможно. Мы не имеем опыта подобных перевозок. Председатель райисполкома дал телеграмму Татро. И вот какой ответ прислал. – Эрмэтэгин вынул из кармана листок бумаги, пощелкал по нему пальцами и прочитал: – "Предлагаю вам доставить лес в Улак". Вот что он написал: "Предлагаю…" А что мне делать? Дисциплина требует, чтобы я подчинился. Но, с другой стороны, мне просто страшно браться за такое дело, имея неполноценный в смысле несовершеннолетия экипаж. Что вы скажете? Как быть?

Ребята молчали, смущенные своей «неполноценностью». Кроме того, к ним впервые обращались с таким серьезным предложением. Сидевший ближе к капитану Петя, поерзав немного, спросил:

– А как вы сами думаете, товарищ капитан?

Эрмэтэгин посмотрел на него, покачал головой и со вздохом сказал:

– Эх, если бы я сам был волен решать! Одним словом, есть приказ готовиться к выходу. С нами едет секретарь райкома.

Когда «Касатка» уже была готова к выходу в море, баржа с лесом забуксирована и оставалось только дождаться секретаря райкома, на берег пришла Номнаут в сопровождении молоденького русского пограничника. Эрмэтэгин, неодобрительно косясь на пограничника, обрадованно крикнул ей по-чукотски:

– Иди скорей сюда! Вот хорошо, что ты с нами едешь!

Номнаут повернулась лицом к капитану, приветливо улыбнулась и снова занялась разговором с пограничником.

Когда девушка взошла на «Касатку», Эрмэтэгин ни словом не обмолвился с ней и даже не взглянул.

– Капитан наш влюбился, – шепнул Аккай Ринтыну. – Это плохо.

– Почему плохо? – удивился Ринтын.

– Такая примета, – таинственно сообщил Аккай.

– Послушай, – в свою очередь, сказал Пете Ринтын, – Эрмэтэгин влюбился в Номнаут и страдает.

Капитан «Касатки» действительно страдал. Во всяком случае, всем своим видом он старался показать это.

Пришел секретарь райкома. Это был полный круглолицый человек в высоких резиновых сапогах. Когда он поднимался по доске на борт «Касатки», Эрмэтэгин громко проворчал:

– Каждый, будь он маленький или большой начальник, всегда норовит опоздать.

Наконец «Касатка» отчалила и взяла курс на Улак. Был небольшой ветерок, ярко светило солнце, и никому не хотелось сидеть в тесном, душном кубрике. На маленькой площадке, заменявшей на «Касатке» капитанский мостик, собралась вся команда и пассажиры. Стоявший у руля Аккай задевал локтями находившихся рядом – так было тесно.

– Молодцы ребята! – восхищался вслух секретарь райкома. – Всех после окончания школы в мореходное училище направлю. Хотите, ребята? Город повидаете. Петропавловск-на-Камчатке! Вот ты, рулевой, кем хочешь быть?

– Кос! – воскликнул Аккай. – Наверное, летчиком.

– Ну, а ты? – обратился секретарь к Ринтыну.

– Я еще не знаю, – тихо ответил Ринтын. – После окончания школы поеду в Ленинград, в высшую школу – университет.

– Ого! – сказал секретарь райкома. – Ну, а ты?

Петя посмотрел на Аккая, потом на Ринтына, словно ища у них поддержки, и сказал:

– А я туда, куда Ринтын. Мы с ним друзья!

За мысом навстречу пошла крупная волна. Эрмэтэгин сам встал за рулевое колесо и сурово приказал:

– Посторонних прошу спуститься в кубрик.

Номнаут, бросив на капитана сердитый взгляд, направилась к люку.

– Вас это тоже касается, – обратился Эрмэтэгин к секретарю райкома.

Секретарь заторопился и втиснулся в узкий для его тучной фигуры люк.

Тяжелая баржа неохотно следовала за «Касаткой». Каждая встречная волна заставляла так дергаться буксир, что шхуна вся трещала, от кончика мачты до киля.

Ринтын только успел отвернуться от брызг, как был сбит с ног лопнувшим буксиром. Больно ударившись головой о бочонок с пресной водой, Ринтын сразу вскочил. «Касатка», как сорвавшаяся с цепи собака, помчалась вперед, зарываясь носом в волны.

Аккай по приказанию Эрмэтэгина спустился к двигателю и сбавил обороты. «Касатка» развернулась и медленно подошла к барже. Ринтын прыгнул на нее, за ним Петя. Вдвоем они выбрали тяжелый мокрый буксирный канат. Долго провозились, прежде чем удалось снова забросить этот канат на "Касатку".

– Вы оставайтесь на барже на всякий случай! – прокричал им со шхуны Эрмэтэгин. – Я поверну «Касатку» к берегу, в бухту Куй-мэн!

Не прошло и часа, как «Касатка», буксируя за собой баржу с лесом, вошла в тихую бухту, окаймленную высокими сопками.

Бросили якорь, сошли на берег. Здесь когда-то находилось старинное чукотское стойбище. Побелевшие от времени большие китовые ребра, воткнутые в землю, крупные камни, очерчивающие круг, на котором когда-то стояли яранги, свидетельствовали о том, что здесь в далекие времена кипела жизнь. В бухту впадала небольшая речушка. По берегам ее рос высокий кустарник.

Решили заночевать на берегу. Перенесли сюда несколько досок, матрацы и одеяла с «Касатки». После ужина все легли спать. У догорающего костра сидели Эрмэтэгин и Номнаут и о чем-то тихо переговаривались.

Ринтын лежал на спине и смотрел в низкое черное небо. Наверху шумел ветер и доносил тяжелый грохот разбивающихся о скалы бушующих волн. Спавший рядом секретарь райкома повернулся на бок, что-то пробормотав во сне.

– Ты с ума сошла! – услышал Ринтын голос Эрмэтэгина. – Разве мало среди чукчей достойных женихов?

– Но я его люблю, – ответила Номнаут.

– Брось ты! Ты любишь не его – тебе нравится в нем то, что он белокур и красив. По крайней мере хоть он-то любит тебя?

– Он первый мне в этом признался.

– Увезет куда-нибудь далеко от родной земли и оставит. Что тогда ты будешь делать?

– Не оставит. Я верю в него…

Дальше Ринтын ничего не слышал. Он закрыл глаза, и невольно перед ним возникли образы Лены и Анатолия Федоровича. Где-то они?

Рано утром Эрмэтэгин разбудил всех и велел Аккаю завести на шхуне мотор. Было тихо, над бухтой раскинулось чистое небо, и где-то за сопками уже всходило солнце.

Эрмэтэгин встал за рулевое колесо. Мотор пыхтел, но не заводился. Капитан перегнулся через край люка и крикнул:

– Что ты там копаешься? Заводи скорее!

– Не выходит. – Аккай высунул наружу измазанное в мазуте лицо. – Что-то случилось с мотором.

– Молокосос! – выругался Эрмэтэгин и полез в люк.

Через несколько минут показалась его голова, и он велел Ринтыну бросить якорь.

Секретарь райкома снял свое кожаное пальто и нырнул в люк следом за Эрмэтэгином.

Прошло еще полчаса. Наконец на палубу вышел Аккай и шепотом, как великую тайну, сообщил:

– Секретарь чинит мотор.

Через час мотор был в порядке. Аккай снова вернулся к двигателю. «Касатка» двинулась к выходу из бухты.

Секретарь, перегнувшись через борт, вымыл руки и вытер их носовым платком. Когда «Касатка» вышла в открытое море, Эрмэтэгин передал штурвал Ринтыну и сел на бочонок рядом с секретарем райкома.

Закурив предложенную папиросу, он спросил:

– Где вы этому научились?

– Я одно время работал механиком в гараже, – ответил секретарь, сдувая столбик пепла.

– А-а… – протянул Эрмэтэгин, оглядывая тучную фигуру секретаря.

– Что вы меня так разглядываете? – засмеялся секретарь райкома.

– Да, уж глядя на вас, теперь трудно поверить, что вы когда-то работали механиком.

– Сердце больное у меня – вот и толстею, – вздохнул секретарь.

– А в Улак к нам зачем едете? – спросил Эрмэтэгин.

– Посмотреть. Ведь я на Чукотке человек новый. Затем надо будет вручить члену вашего колхоза Кмолю партийный билет.

– А вот его племянник, – кивнул головой в сторону Ринтына Эрмэтэгин. Тоже недавно получил билет. Комсомольский.

– Поздравляю, – сказал секретарь, – будущий студент. Этот лес, который мы везем, пойдет на продажу местному населению. Посмотрим, что из этого выйдет. Словом, стоит вопрос о переселении местных жителей из яранг в дома. Как вы думаете?

Эрмэтэгин долго не отвечал на вопрос. Он зажег потухшую папиросу и сказал, выпуская дым изо рта:

– Трудно будет.

49

Вторую баржу с лесом приволок в Улак буксирный пароход «Водопьянов». Каждое бревно с этой баржи имело номер. Это был большой дом в разобранном виде – будущий улакский интернат. Колхозники, мигом раскупив лес с первой баржи, потребовали привезти еще. Таким образом, «Касатка» только и занималась тем, что буксировала баржи с лесом из Кытрына в Улак.

Понемногу команда «Касатки» приняла морской облик. Каждый обзавелся высокими резиновыми сапогами, широкими суконными брюками. На первые же заработанные деньги Ринтын купил у матроса с парохода «Водопьянов» старый, замасленный бушлат и застиранную тельняшку. А свою кепку превратил в некоторое подобие бескозырки, отодрав от нее козырек.

Уже пять барж приволокла «Касатка» в Улак, а леса все не хватало. Почти все улакцы вдруг захотели перестроить свои яранги. Дядя Кмоль загорелся желанием построить настоящий дом и возвел уже четыре двойные дощатые стены. Каждое утро он обходил дома, где были печки, и собирал золу для засыпки стен.

В конце июля председатель колхоза Татро премировал команду «Касатки». Каждый получил по четыреста рублей, а фотография Эрмэтэгина была помещена на колхозной Доске почета.

Улакские ребята завидовали Ринтыну, Аккаю и Пете, просили Эрмэтэгина зачислить их в команду, но капитан «Касатки» решительно отказал, ссылаясь на штатное расписание.

Короткое лето подходило к концу. Все чаще бушующее море заставляло «Касатку» стоять без дела в улакской лагуне или же в Кытрынском заливе.

Однажды жестокий шторм застиг «Касатку» на подходе к Кытрыну. Шхуна успела проскочить в залив, а шедший за ней буксирный пароход «Водопьянов» едва не выбросило на камни Нунямского мыса.

Шесть дней провела «Касатка» у кытрынского причала, и все это время Эрмэтэгин переругивался с капитаном «Водопьянова» из-за места у причала.

Однажды утром, когда «Водопьянов» ушел за пресной водой, Эрмэтэгин поставил «Касатку» на место его стоянки. Довольный, он подмигнул Ринтыну и послал его в магазин за продуктами.

В тесном магазине, занимавшем половину большого дома, как всегда, было много народу. Ринтын пристроился в хвост очереди и начал медленно продвигаться к продавцу. Когда перед ним было человека четыре, в магазин вошла нарядная женщина, ведя за руку маленькую девочку лет трех-четырех. Ринтын взглянул на лицо женщины и вздрогнул. Это была его мать, Арэнау!

Она была по-прежнему красива, Ринтыну даже показалось, что мать еще больше похорошела. Арэнау прошла прямо к продавцу и, как мать, имеющая ребенка, без очереди получила две банки сгущенного молока. Расплатившись, она повернулась и встретилась взглядом с Ринтыном.

У Ринтына бешено заколотилось сердце, кровь бросилась в голову. Он не отрываясь смотрел в эти большие глаза, с удивлением уставившиеся на него.

– Ты кто? – тихо спросила Арэнау.

– Ринтын…

– Выйдем отсюда, – сказала Арэнау, видя, что стоявшие в очереди повернулись к ним.

На улице девочка спросила Арэнау:

– Кто этот дяденька?

– Это твой брат, – ответила мать, с любопытством разглядывая Ринтына. Какой большой вырос. Красивый… Ты что здесь делаешь?

– Работаю на шхуне "Касатка", – ответил Ринтын.

В это время он заметил направляющегося в их сторону мужчину. Ринтын узнал в нем Таапа. Ему не хотелось с ним встречаться.

– Мне нужно на шхуну, – сказал он и пошел прочь.

Ему очень хотелось оглянуться. Он чувствовал, что мать смотрит вслед своими большими черными глазами. Немного задержав шаг, Ринтын услышал, как Таап спросил у Арэнау:

– Кто этот юноша?

– Да это сынок Гэвынто, – ответила мать.

Услышав "сынок Гэвынто", Ринтын бросился бегом на берег. Горячие слезы текли по его щекам. Лишь у самого причала он остановился, вытер глаза и пошел медленным шагом человека, погруженного в тяжелые думы.

– Ты ничего не принес? – удивился Эрмэтэгин, скользнув взглядом по пустым рукам Ринтына.

Ринтын молча положил деньги на компасный ящик, вошел в кубрик и бросился ничком на койку.

– Что с тобой? – вошел за ним следом Эрмэтэгин. – Не заболел ли?

Ринтын молчал.