Текст книги "Мир и война"

Автор книги: Юрий Хазанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Потом немецкие пилоты стали совсем низко летать, расстреливали из пулеметов тех, кто стоял за водой, за хлебом, – забавлялись, в общем, шалили парни. А в праздник Йом-Кипур, самый главный и значительный у верующих евреев, нацисты особенно сильно бомбили еврейские кварталы города… Все у них было расписано, все знали заранее. Я сам не верю в Бога, но Йом-Кипур, между прочим, Юра, это Судный день, когда каждый должен покаяться в грехах и помириться со всеми.

Через восемь дней немцы подошли к окраинам Варшавы, начали обстреливать из орудий. В районы Охота и Воля прорвались танки. Наши солдаты и бойцы гражданской обороны дрались на каждом рубеже, но, как у вас говорится, сила солому ломит. А еще через двадцать дней, 28-го сентября, Варшава прекратила сопротивление. Правительство и генеральный штаб эмигрировали в Англию, однако начальник гражданской обороны Стефан Стажиньский отказался сесть в самолет: немцы потом его схватили, отправили в концлагерь… Он, знаешь, какие слова говорил жителям в самые страшные дни? Что мечтал о великом городе, делал проекты, эскизы… А сейчас видит его из окна – в огне, но все равно великим и бессмертным, хотя на месте домов развалины, пылают больницы, библиотеки… Эх, Юра… Мы с тобой такое даже в кино не видели…

А Эдвард своими глазами наблюдал, как людей убивали прямо на улицах, заталкивали в машины, увозили куда-то. Гитлеровцы сразу разделили всех жителей на «чистых», «не очень чистых» и «совсем не чистых», а Варшаву на секторы: только для немцев, для поляков, для евреев… Про это ты хоть знаешь?

Рассказывал Эдвард, как на улице Хужа молодой немец столкнул с тротуара и ударил по лицу старика-еврея. И никто не обращал внимания – боялись, да и привыкли уже. Но в тот раз вдруг раздался крик – кричала молодая красивая девушка-полька на хорошем немецком языке.

– Как вы можете?! Он старый человек! Вы бы ударили своего отца? Дедушку?

Немец расхохотался.

– У меня не может быть такого отца или деда, пани… А у вас?..

Девушку сразу ввела испуганная подруга.

– …Фашисты и у себя в Германии такое делают, – сказал Юрий. – Я читал у Вилли Бределя, у Вольфа. А еще фильм был, «Профессор Мамлок». Ты видел?

– Ничего я не видел! Теперь этот фильм не пойдет – с тех пор, как Советы с Гитлером подружились.

– А как немцы евреев различают? – спросил Юрий. – Не все ведь похожи, – добавил он, подумав о себе.

– Различают, – неохотно ответил Адам. – У них и помощники нашлись. Из поляков. Которые заставляют мужчин прямо на улице штаны спускать. Немного таких, но нашлись. Их называют «шмальцовники».

Юрий не сразу сообразил, зачем это нужно, спускать штаны, а сообразив, спросил, опять не без удовлетворения подумав о себе:

– Разве у всех евреев… обрезание?

Адам пожал плечами.

– Не знаю. Эдвард, например, не похож – он совсем светлый, блондин… Но с ним было… Прямо на Маршалковской… Когда шел с одной знакомой… Подходит немецкий офицер, пьяный, и требует, чтобы Эдвард спустил штаны… Что ты улыбаешься, идиот?

Юрий совсем не хотел улыбаться, но губы, видимо, сами собой дрогнули, когда невольно представил себе всю нелепость картины.

– Я… нет… – пробормотал он. – Ну, и чем кончилось?

– Эдвард говорил, что как-то так получилось – он посмотрел офицеру прямо в глаза и тот вдруг кивнул ему: «иди!» А Эдвард – простить себе не может – сказал «спасибо»…

Юрий видел и понимал, с каким чувством рассказывает Адам, но тем не менее ничего не мог с собой поделать: то, что слышал, не казалось вполне реальным – как будто читает очередную книжку или смотрит пьесу из каких-то не наших времен.

А двоюродный брат все говорил и говорил. Злился, раздражался – но продолжал говорить.

Не менее отвлеченной и книжной показалась Юрию и другая страшная история, пересказанная Адамом: как один обезумевший от страха молодой еврей, подчиняясь приказу подвыпивших немцев, повесил собственного отца, а затем униженно клянчил у них его старый пиджак, в котором было зашито пятьсот долларов.

Но когда Адам стал рассказывать о своей жизни, о том, что видел собственными глазами у себя в Западной Украине (для Польши это были восточные районы), события приблизились к Юрию, сошли с подмостков сцены, выкарабкались из-под книжных переплетов…

Немцы подошли вплотную к главному городу на Волыни Владимежу, говорил Адам, уже были недалеко от Любомли. Они обстреливали эти города, там были жертвы: у наших знакомых погиб восьмилетний сын, у соседей – четырнадцатилетняя девочка… Говорю о тех, кого знаю…

Но 17-го сентября Красная Армия вступила в Западную Украину и Белоруссию, и немцы дальше не продвинулись, а рано утром 21-го мы услыхали на нашей улице нарастающий грохот и показался советский танк. Первыми его встретили, конечно, мальчишки, а также бойцы специально созданной для этого «красной милиции» из украинцев и евреев. Наши военные тоже были тут со своими бело-красными флагами. Потом их разоружили и многих арестовали. Офицеров вообще почти всех… Не веришь? Конечно, у вас об этом не писали…

Что? Было ли сопротивление? В нашем городке нет, во Влодимеже чуть до драки не дошло, но, в общем, чего ты хочешь? Все видели: мы между двух огней, и многие начинали понимать, что тот огонь, который с Востока, вроде бы не такой жгучий…

Когда в тот день я вышел на улицу, там было полно танков и красноармейцев. Перед городским управлением один из бойцов наяривал на гармошке, растягивал от уха до уха, другие плясали вприсядку. Потом пели песни – «Катюшу», «Если завтра война», «Красноармейскую». Тут же дымила войсковая кухня, наши ребятишки подходили со своими мисками – им накладывали огромные порции каши. Бойцы охотно вступали в разговоры с местными, хвалили до усрачки (так Адам выразился) Советский Союз, считали, все там хорошо и правильно и на все вопросы «а есть у вас?..» сразу же отвечали: «Есть, есть!» Наши шутники рассказывали, что спросишь их: «А бананы у вас есть?» «Есть, есть!» «А холера есть?» «Есть, есть!..»

Командиры мало чем отличались от солдат: тоже пели песни, плясали, тоже примитивно агитировали – рассказывали, какая у вас хорошая и счастливая жизнь. Один, правда, сказал умные слова, я запомнил. Польские паны протанцевали, он сказал, Польшу. «Вы танцевали танго, а мы строили танки. Вы танцевали фокстроты, а мы строили самолеты…» И в рифму, и верно.

На квартире у нас остановился лейтенант-пограничник Рагозин. Он был связист. Хороший мужик: когда стало трудно с продуктами – а стало почти сразу, – приносил нам сахар, еще чего-то и, главное, совсем не талдычил о преимуществах социализма. Хотя любил произносить какие-то строчки из стишков и песен, чаще всего о том, как «Ян вспахал, пан забрал. Ян овец стрижет, пан шерсть бережет…» И в этом роде. Однажды сунул свои сапоги в печь – просушить, а наша прислуга не заметила и затопила. Вот было дыма и смеха! От сапог остались одни голенища, но лейтенант не разозлился, не предъявил нам иск, даже принес по этому случаю бутылку, и мы весело распили ее. Помню, говорили открыто обо всем, и я сказал, что уже весной Англия и Франция начнут наступление на Германию, а потом вернется наш премьер, генерал Сикорский, прогонит немцев и снова объединит Польшу. Лейтенант как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Может, по пьянке не сообразил, а может поленился настучать куда надо. Анекдот какой-то об этом есть, да? А вообще аресты у нас шли вовсю, и высылали тоже… Ничего не слыхал? Эх, Юра…

Я тебе рассказываю больше о нормальном – как наших ребят кашей кормили, песни пели да за столом беседовали. А ведь случилось много такого… Слово «НКВД» пугало нас не меньше, чем «гестапо»… Да, да… ты слушай… Недалеко от Любомли поместье было – семья там громадная жила какого-то древнего княжеского рода. Когда ваши пришли, глава семейства пан Зыгмунт принял решение, что все должны отравиться, все семнадцать человек. И все были согласны. Но самая молодая из них, Терезка, жива осталась – ей горничная сумела помешать… Потом Терезку забрали в НКВД. Поместье разграбили к чертовой матери. Сидеть бы этой девушке в тюрьме или гнить в Сибири, но начальник из НКВД человеком оказался – у него дочь была такого же возраста и вроде лицом на Терезку похожа. Освободил он ее и через границу к немцам отпустил.

А лесничего, нашего знакомого, убили прямо во дворе: спутали его форму с офицерской. Офицеров, жандармов, полицейских, помещиков, я тебе говорил уже, забирали, чиновников тоже, и где они – неизвестно…

Да что, если все рассказывать, до утра просидим, а тебе на занятия завтра…

Что я делаю? Работаю. В райпотребсоюзе. Брат Михал тоже крутится… На хлеб с маслом пока хватает. Даже больше. Было бы масло… Живем, можно сказать, спокойно. Если сравнивать, конечно…

Но еще год назад… Разве такое можно забыть? Мы ждали, Россия поможет против немцев, а вышло что?..

3

Прошла зима… настало лето…

Как, все-таки, подпорчены мы угнездившейся в нас иронией – и это не единичное, не частное, а, я бы сказал, общественное явление: давнишняя, вполне естественная реакция на атмосферу лжи и обмана, в которой рождались, дышали, росли. Думаю, нынешняя грубость наша – в каком еще народе есть она в такой дозе: на каждом вдохе и выдохе, вместо запятых и точек! – грубость наша во многом того же происхождения: от беспомощного желания отодвинуть, оттолкнуть от себя жестокую безнадежную явь – показать ей, и себе, что не воспринимаем ее всерьез, можем легко расправиться с ней, изругав последними словами (заодно и самих себя), понасмешничав над ней.

Убежден, ни на одном земном языке не оскорбляют так упорно и часто Мать, не превращают производное от обыкновенного слова «блуд» в ругательное междометие, употребляемое чуть не после каждого слога, не иронизируют так грубо и безжалостно над собой, над обыкновенными вещами. Не требуется в других языках строить такую высокую защитную стену из грязной ругани, чтобы отгородиться от грязной жизни…

Да, леди энд джентльмены, ваше английское «fuck» супротив нашего «ёб твою мать» – все равно что «плотник супротив столяра», блядь буду!..

Итак,

прошла зима… настало лето —

спасибо партии за это!..

Настало лето 1941-го года, а с ним и очередные экзамены.

Окончание третьего курса было обмыто в ресторане «Москва» на Невском – с Мишей, Саней, Димой, которые вообще не пили вина, а также с Вовкой Микуличем и Краснощековым, которые пили не меньше Юрия. Если не больше.

По выходным ездили примерно в том же составе за город: в Ораниенбаум и Петергоф, в Павловск и Гатчину. Глазели на парковую архитектуру, на дворцы и фонтаны и мечтали (все, кроме Сани Крупенникова – у него была раз и навсегда его Оля) познакомиться с какой-нибудь этакой, особенной, с которой или на всю оставшуюся жизнь, или хотя бы на одну ночь, но чтобы у нее все для этого было: и длинные ноги, и желание, и умение, и, главное, отдельная комната.

Впереди ждали каникулы, но перед ними еще летняя войсковая стажировка – в автомобильных частях. Юрий был рад, что откладывается отъезд в Москву: не привлекало снова торчать на даче, не хотелось и в городе – никуда не тянуло. Даже, казалось, померкло столь тщательно возводимое – в мыслях – здание дружбы: с Милей, с Соней, с… А больше почти уж никого не осталось.

Вскоре слушатели третьего курса стали разъезжаться на стажировку в войска. Вместе с Саней Крупенниковым и несколькими слушателями из другого учебного отделения, Юрию было назначено отправиться с Варшавского вокзала под Минск, в военный городок Ново-Борисов.

На пути туда чуть не на каждой станции видели они встречные составы из товарных вагонов, в которых везли не грузы и не скот, но людей и, сначала этого не было заметно, а потом поняли: под охраной. Кто-то объяснил: эстонцев выселяют в Сибирь – не всех, конечно, а тех, которые враги… И снова – в который раз – ничто не дрогнуло в их сердцах: нехорошо, разумеется, но, значит, так нужно в интересах государства… (Да и что поделаешь?.. Плетью обуха, как известно, не перешибешь. Лес рубят… и так далее…)

Но в том-то и дело, что ни о каком обухе, а тем более о плети и не думали – просто принимали как должное.

В автомобильном полку, куда прибыли, их разместили в солдатской казарме. Дел почти не было, заниматься с ними особой охоты ни у кого не наблюдалось. Поторчали в штабе полка, в штабах батальонов – ну, что там увидели? Писари пишут, начальники подписывают, печати ставят…«Разрешите войти?.. Разрешите доложить?.. Разрешите выполнять?.. Есть!..» Жара жуткая – за тридцать градусов…

Посмотрели на технику: автомашины, как одна, старые – «газики-АА» – почти все на колодках стоят – резину экономят; на ходу лишь несколько хозяйственных, а также учебные. На учебных и начали заниматься практической ездой вместе с новобранцами полка. Как-то вечером на неровной дороге Юрий чуть не перевернул машину, в кузове которой сидело с десяток бойцов, а также Саня Крупенников. (Видела бы его тогда милая Оля!) Но все обошлось благополучно. Лейтенант, сидевший с ним рядом в кабине, заорал:

– Крути баранку, твою мать!.. Да не туда – в сторону наклона!

На всю жизнь запомнил с тех пор Юрий это незыблемое правило. Однако не во всех жизненных ситуациях оно, увы, помогало…

И вот – первое воскресенье после прибытия. Жара не спадает. Юрий и Саня встали попозже, в столовую решили не ходить: позавтракать своими запасами из ларька. Заниматься ничем не хотелось, да и нечем. Даже на разговоры не тянуло. Вышли их казармы, разделись до трусов (широких, черных, сатиновых), разлеглись под солнцем на траве. Такое впечатление, что, кроме них, вокруг ни одной живой души. Дружно прикорнули. Проснулись не то сами по себе, не то от самолетного гула.

– Разлетались сегодня, – сказал Юрий. – С самого утра.

Саня обстоятельно объяснил – он вообще был и остался очень обстоятельным:

– А ты чего хочешь? Граница ведь недалеко. Теперь, правда, подальше, чем раньше, но все равно. На границе выходных нет, имей в виду.

– На границе тучи ходят хмуро, – сказал Юрий словами песни. – Хорошо, что мы не пограничники.

Саня встал, потянулся.

– Пойду водой поплещусь, – объявил он. – Совсем сомлел. Ты тоже на солнце-то не очень…

Юрий его не послушал. Саня довольно долго не возвращался, Юрий снова задремал. И тут его кто-то сильно тряхнул за плечо. Он открыл глаза – над ним стоял Саня. Хотелось ему сказать, чтоб не трогал и шел в одно место, но тот опередил.

– Война! – крикнул он. – Вставай!

– Какая война? Хохмач!

– Война, тебе говорят! Немцы по всему фронту перешли границу… Вероломно…

– Где?

– По радио передали… везде… Литва, Латвия, Белоруссия, Украина… Идут бои… Ничего… два-три дня – мы их отбросим. Пух и перья полетят!

Вскоре в полку была объявлена боевая тревога. Автомашины стали снимать с колодок – добрая половина моторов не заводилась; выдали оружие – не всем, только нескольким командирам. Оружия почти не было.

Назавтра всех стажеров из Академии отправили обратно. На этот раз поезд шел медленно, подолгу задерживался на станциях, а иногда, наоборот, проезжал, не останавливаясь. И почти на всем пути опять встречались составы теплушек с увозимыми людьми – то обгоняли их поезд, то оставались позади. И теперь было непонятно: ссыльных везут или беженцев.

Не доезжая Орши, поезд долго стоял: прошел слух – немцы бомбят железнодорожную станцию. В воздухе отдаленно разносились звуки, которых Юрий раньше не слышал – разве что в кино: взрывы бомб, стрекотанье зениток. Все это не было похоже на правду – словно, в самом деле, смотрели фильм про войну.

ГЛАВА VI.

 И к нам пришла война. А газеты – всё о своем. Первая бомбежка. Откровения на крыше. Юрий валяется на столах в Генеральном штабе. Чуть не гибнет совсем не геройской смертью. Вечера у Мили. Кинематографический рассказ лейтенанта Егорова

1

Из газет 1941-го года

4 мая. С огромным подъемом, с великой радостью праздновала советская страна 1 мая. В демонстрации на Красной площади Москвы участвовало свыше 1800000 человек.

5 мая. Агентство Рейтер сообщает, что с начала войны германские военно-воздушные силы потеряли в боях над Англией 3310 самолетов. Английские потери за это время – 863 самолета.

6 мая. Вчера в Большом Кремлевском дворце состоялось торжественное собрание, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии. Товарищ Сталин в своем выступлении отметил глубокие изменения, происшедшие за последние годы в Красной Армии. (От автора. Он был, как всегда, абсолютно прав: за годы репрессий Армия уже потеряла 43 тысячи офицеров, из них – 1800 генералов, а к началу войны цифра удвоилась.) На основе опыта современной войны, подчеркнул товарищ Сталин, Красная Армия перестроилась и серьезно перевооружилась…

7 мая. Ввиду неоднократного заявления (От автора. Так в оригинале.) тов. Молотова В.М. о том, что ему трудно исполнять обязанности Председателя Совнаркома СССР наряду с обязанностями Народного комиссара Иностранных дел, удовлетворена его просьба об освобождении от обязанностей Председателя… На эту должность назначен тов. Сталин И.В.

8 мая. В киностудии «Ленфильм» ведется работа над музыкальным фильмом «Антон Иванович сердится» по сценарию Е.Петрова и Г.Мунблита. В главных ролях – Л.Целиковская, П.Кадочников и др.

9 мая. ТАСС опровергает подозрительно крикливое сообщение японского агентства Домей Цусин о том, что Советский Союз концентрирует крупные военные силы на западных границах.

9 мая. Ульяновск. В начале июня здесь откроется филиал Центрального музея В.И.Ленина. Ему передано одно из лучших зданий города.

11 мая. Это не игра!.. Во время футбольного матча между командирами Красной Армии и ленинградского «Динамо» Григорий Федотов должен был покинуть поле, получив от одного из ленинградских футболистов серьезные повреждения. Подобные приемы, членовредительство характерны для буржуазного спорта…

Лев Кассиль.

13 мая. Благодушные критики. Читатель иных критических статей в журнале «Красная новь» переносится в какой-то условный идиллический, словом, пришвинский мир: ящериц, ползущих за лучами света, лягушат, пускающихся в свои путешествия с наступлением тепла. Спокойствие и даже благодушие тона статей находятся в резком противоречии с нашими днями творческой большевистски-наступательной борьбы за коммунизм.

(От автора. В общем: долой ящериц и лягушек, да здравствует классовая борьба!)

14 мая. Английское министерство информации опубликовало сообщение, в котором говорится, что ночью 10 мая около Глазго разбился германский самолет «Мессершмитт-110». Недалеко от него был обнаружен германский офицер, повредивший себе ногу при спуске на парашюте. Офицер этот вначале назвал себя Хорном, а позднее признался, что является Рудольфом Гессом, заместителем Адольфа Гитлера по партии… Из записок, оставленных Гессом в Германии, следует, что он «считал возможным, проявив личную инициативу, добиться соглашения о мире между Германией и Англией».

15 мая. 25 тысяч колхозников выходят сегодня на осушение болот Полесья в Белоруссии. Лопата и песня – важнейшие инструменты на народной стройке.

16 мая. Ленинградская бумажная фабрика систематически снабжала потребителей недоброкачественной продукцией. В соответствии с указом от 10 июля 1940 года по этому делу осуждены: директор фабрики Цветков и главный инженер Коченовский, первый – к 7 годам, а второй – к 5 годам тюремного заключения.

17 мая. Каунас. В республике началась выдача советских паспортов. С большой радостью получают трудящиеся Литовской ССР документ, удостоверяющий их советское гражданство.

20 мая. Недавно в морской школе на уроках по русскому языку была предложена учащимся 7-10-х классов тема для сочинений: кем я хочу быть? Анализ ученических работ представляет огромный интерес. Одна девочка хочет стать прокурором или следователем: «У нас еще немало людей с пережитками капитализма. С ними нужно вести беспощадную борьбу. Я не буду никому давать спуску, стану помогать партии в искоренении врагов народа».

Н.Зырянова, учительница.

20-го мая в г. Энгельсе открылась сессия Верховного Совета АССР немцев Поволжья, которым ленинско-сталинская национальная политика обеспечила полную и неограниченную возможность для развития. Замечательны перспективы на 1941 год!

(От автора. Через месяц с лишним их всех вышлют на Восток и так и не вернут оттуда.)

22 мая. Выпускной спектакль училища Большого театра показан вчера в его филиале. Надо упомянуть и о способных учащихся 6-го и 7-го классов – Стручковой, Бовт, Плисецкой…

6 июня. Три новых фильма выпускаются в этом месяце: «Танкер Дербент», «Сокровище Ценского ущелья» и «Киноконцерт», в котором участвуют М.Михайлов, Галина Уланова, С.Лемешев, Эмиль Гилельс, Яков Флиер, Л.Русланова и др.

7 июня. В Москве с успехом проходят гастроли Армянского государственного драмтеатра им. Сундукяна.

Симферополь. Все санатории и дома отдыха Крыма работают с полной нагрузкой. На Южном берегу отдыхает и лечится около 16 тысяч человек.

11 июня. Десять пучков редиса и двадцать огурцов – вот и вся свежая зелень, которую нашли инспектора Наркомата торговли СССР в специальном зеленном магазине на Октябрьской площади в Москве. Не лучше дело и в других магазинах.

18 июня. Последние премьеры сезона. В филиале Большого театра 22 июня состоится премьера оперы Гуно «Ромео и Джульетта». Партию Ромео исполнит С.Лемешев, Джульетты – В.Барсова.

20 июня. Сегодня во всех высших учебных заведениях Советского Союза начался прием заявлений. Всего будет в этом году принято 178 тысяч человек.

21 июня. Часовые советских границ днем и ночью, в любое время года, пешком, на лошадях, на верблюдах, на оленях несут дозорную службу. Ни по лесу, ни по степи, ни по горам, ни по морю не пробраться врагу через запретную черту.

21 июня. Завоевать высокий урожай! Добиться в 1941 году сбора хлеба в размере 7,9 миллиарда пудов.

21 июня. Передовое советское студенчество проявило замечательную инициативу: во время летних каникул работать на фабриках и заводах, на колхозных и совхозных полях.

22 июня. Города и села Марийской АССР приняли праздничный вид: марийский народ празднует двадцатилетие своей автономии.

22 июня. Война в Западной Европе. Как передает агентство Рейтер, за последнюю неделю над Англией было уничтожено 17 германских самолетов. Английская авиация потерь не имела.

22 июня. Сегодня в Киеве открывается новый республиканский стадион. Ему присвоено имя тов. Н.С.Хрущева.

22 июня. Вчера театр им. Вахтангова показал премьеру драмы М.Ю.Лермонтова «Маскарад»…

22 июня. (Из выступления по радио Наркома иностранных дел В.М.Молотова.)

«Сегодня в 4 часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие…

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

24 июня. Из сводки Главного командования Красной Армии.

С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими…

Лондон. 22 июня по радио выступил английский премьер-министр Черчилль. Он заявил:…Мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем…

25 июня. Сообщение Советского Информбюро. В течение 24 июня противник продолжал развивать наступление на Шауляйском, Каунасском, Гродненско-Волковысском, Владимир-Волынском и Бродском направлениях, встречая упорное сопротивление войск Красной Армии.

26 июня. Вчера подвижные части противника развивали наступление на Виленском и Барановичском направлениях.

27 июня. В течение вчерашнего дня на Минском направлении наши войска вели бои с просочившимися танковыми частями противника.

27 июня. Вчера в очередном матче на первенство СССР по футболу встретились тбилисские и ленинградские динамовцы. Выиграла команда Тбилиси со счетом 3:2.

28 июня. В течение дня наши войска продолжали отход на подготовленные для обороны позиции, задерживаясь для боя на промежуточных рубежах.

1 июля. Президиум Верховного Совета СССР, ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР признали необходимым: 1) Создать Государственный Комитет Обороны в составе: Сталин И.В. (председатель), Молотов В.М. (зам. председателя), Ворошилов К.Е., Маленков Г.М., Берия Л.П. 2) Сосредоточить всю власть в государстве в руках ГКО.

1 июля. Упорные бои ведутся на Мурманском, Минском, Луцком, Выборгском направлениях, на Бессарабском участке фронта.

Телеграмма писателя Теодора Драйзера из США: «Ничто не имеет большего значения для либеральной и демократической Америки, чем успех России в борьбе против Гитлера».

3 июня. (Из выступления по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И.В.Сталина.)

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу родину, начатое 22 июня, продолжается… Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины… (От автора: это за десять дней войны.) Над нашей родиной нависла серьезная опасность… Все силы народа – на разгром врага!..»

4 июня. «Вчера я подал заявление о зачислении меня добровольцем в народную армию по уничтожению фашизма. Композитор Д.Шостакович».

Юрий слушал выступление Сталина в общежитии на 19-й Линии Васильевского Острова.

В Академию уже съехались учащиеся. Каникулы были отменены, все ожидали дальнейших распоряжений. Настроение, во всяком случае, в юрином окружении, царило смутное. Но ни страха, ни, тем более, отчаяния, ни даже стремления драматизировать происшедшее не было. Просто некоторое как бы отупение от внезапности и огромности того, что случилось, и в то же время убежденность, что это ненадолго, потому что не может быть, чтобы надолго, чтобы наша армия отступала, чтобы сдавала наши неприступные границы, наши города… Слово «наши» было талисманом, заклятьем, обетом того, что ничего дурного, невозвратного, невосполнимого случиться с нами не может: ведь мы всегда были самые сильные, самые крепкие, сплоченные, дружные… И нас так много, и все нас так любят во всем мире… А то, что произошло, – наваждение какое-то, кошмарная случайность, и она будет быстро исправлена, ее последствия ликвидированы…

Слушатели уже начали получать направления в различные штабы, уезжать из Ленинграда в «спецкомандировки». Из учебного отделения Юрия тоже почти все разъехались. Расставались друг с другом небрежно, без эмоций: словно отправлялись просто на каникулы и ни минуты не сомневались, что к первому сентября опять соберутся здесь, чтобы по-прежнему отсиживать зады на лекциях, а в перерывах мчаться наперегонки в столовую, хватать в буфете «два хлеба, два масла, два чая» и слушать распевный крик буфетчицы: «Стаканыґ-ы!»

Юрий был среди тех, кого командировали в Москву, чему он приятно удивился: прямо домой. В его документе было сказано: «…лейтенанту Хазанову предлагается явиться в Автодорожное управление Красной Армии…» А находилось оно, кстати говоря, в здании Генерального Штаба на улице Фрунзе (бывшей Знаменке), где размещалось когда-то Александровское училище, по коридорам и классам которого хаживал, будучи юнкером, один из дядей Юрия Леонид Ещин. Тот самый, кто был участником «Ледового похода» Добровольческой белой армии, воевал в частях генералов Молчанова и Каппеля, отступал с ними до Владивостока, а потом писал стихи и перебивался случайными газетными заработками в Харбине, где и умер от водки и тоски, не дожив до пятидесяти лет…

Налегке – ведь не больше, чем на месяц-два – отправились они в столицу. Из более близких Юрию были в их группе Саня Крупенников и Петя Грибков. Хохмить этот заядлый остряк в те дни совсем перестал, к чему привыкнуть было поначалу трудновато.

Получилось так, что Юрия оставили в отделе кем-то вроде диспетчера; остальных «академиков» направили руководить автоколоннами, собранными с бору по сосенке – из городского транспорта и со всяких автобаз. Перевозили боеприпасы и вооружение с московских и подмосковных складов в воинские части, располагавшиеся вблизи от Москвы. Почему этим не занимался их собственный автомобильный транспорт, лейтенант автомобильных войск Хазанов уразуметь не мог. Возможно, машины так и не сумели слезть с колодок? Впрочем, особо Юрий не задумывался над этим, хотя видел, как оголились улицы столицы без грузовиков и автобусов.

С однокашниками он не встречался: те проводили дни в рейсах, ночевали в воинских частях, на автобазах. Сам же он – домой почти не отпускали – спал, когда удавалось, тут же, в комнате, на столе. И это не был какой-то особый случай, что в помещении, где дневали и ночевали офицеры, не стоял, пускай самый дряхлый, расшатанный, диванчик или, на худой конец, раскладные кровати (о таких излишествах, как одеяло, подушка или, извините за выражение, простыни, и говорить смешно: впервые за всю войну у Юрия они появились, когда наши войска вошли в Австрию – и то в виде трофеев)… Нет, никакой случайности или недосмотра интендантов в том не было: просто такое не приходило никому в голову, не полагалось по штатному расписанию. Склонен думать, что постельное белье выделялось лишь командиру дивизии (комиссару, конечно) и выше. А мальчишки-юнкера спали, небось, когда-то в этих самых комнатах на белоснежных хрустящих простынях…)

Совсем редко вырывался Юрий на дачу в Сосновку, где продолжала жить вся семья, а также в гости – к Миле, к Соне, к Лиде Огурковой. Близких знакомых мужского пола в городе почти уже не было. Призвали Сашку Гельфанда, Мелика Вартанова, Женю Минина, Витю Жигарева. Муля сразу же после начала войны, не ожидая повестки, сам ринулся в военкомат и теперь был в действующей армии где-то недалеко от Смоленска. В Москве, в Колобовском переулке, оставалась его беременная жена. (Не строптивая Инна, а совсем другая.)

В один из вечеров по просьбе родителей Юрий зашел домой на Бронную – с ним хотел там увидеться отец бывшего закадычного школьного друга Вити Фриша.

От разговора, который состоялся в присутствии его собственного отца, у Юрия надолго остался неприятный осадок, хотя в то время он считал себя совершенно правым, даже любовался своим благородным негодованием. А дело было вот в чем: пожилой, всегда холодно-любезный профессор Фриш не свойственным ему умоляющим тоном просил Юрия (Люґку, как его называли близкие) помочь, если можно, чтобы Витю не взяли в армию, а если бы взяли, то не в действующую. Профессор явно преувеличивал «люкины» возможности, но в своем беспокойстве и отчаянии не мог этого уразуметь.