Текст книги "В тени монастыря (СИ)"

Автор книги: Юрий Раджен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Была, впрочем, и еще одна, куда более прозаическая причина, по которой Илка приходила к Ярину почти каждый день и готовила ему ужин. В последние недели город, казалось, обезумел. Из продуктовых лавок пропало все, кроме хлеба, макарон и банок с консервированными овощами. За всем остальным очереди выстраивались такие, что, казалось, в них стояли все назимчане, включая младших школьников с рюкзаками и опирающихся на клюки пенсионеров, едва способных передвигаться самостоятельно. Хуже того, денег было уже недостаточно, чтобы купить товары: появились талоны, предписывающие каждому получить в неделю столько-то сахара или конфет, табака, макарон... Полноценным голодом это было назвать нельзя – скорее, его призраком, но уж он-то обосновался в Назимке всерьез. Никто, разумеется, не удосуживался объяснить горожанам, что произошло и куда исчезли все продукты – на церковных проповедях говорили лишь о временных трудностях, кознях Альянса и необходимости сплотиться. Так что назимчанам оставалось лишь гадать о том, что ждет их в скором будущем. Илка тоже гадала – вернее, Предсказывала – и пришла к выводу, что ничего хорошего.

Но Ярина все это пока не касалось. За те семь недель, что Ярин проработал у Ритца, он получил не только деньги. За золотые он не смог бы купить миниатюрную каменноогненную плитку в комнату, или холодильник, или все то, что в этом холодильнике лежало – включая красную рыбу. Такие покупки и раньше-то было делом величайшей удачи, а уж теперь, со всеми этими очередями и талонами – и подавно. Нет, парень заработал кое-что гораздо более ценное.

Он заработал блат. Волшебные слова – не варги, разумеется, а что-нибудь вроде "я от Пирина" – открывали дверь в сказочный мир, наполненный молоком, мясом, теплыми зимними ботинками и дубленками, новенькими холодильниками и плитками. Ярин и раньше знал, что с черного хода любая лавка гораздо приветливее, чем с парадного – но чтоб настолько? Здесь было все: и мясо, и рыба, и свежие фрукты, в том числе и заморские – в самом начале Ярину даже удалось достать несколько бананов, небывалую редкость в этих краях, недоступную для простых смертных, которые часто вкушали банан лишь один раз за всю жизнь, а многим не доставалось и этого.

Впрочем, блат Ярина был несколько криминального свойства. Люди могли заинтересоваться: откуда такие яства у простого подмастерья в мебельном цеху? Поэтому Илка и готовила здесь, в его комнате, а не на кухне, и по той же причине в дверь был вставлен хороший замок – Ярин создал его в Шкатулке по врхским чертежам. Что ж, такова была плата за богатство. Черные братья в Империи были вне закона, и постоянно находились под угрозой ареста, тюрьмы, или даже виселицы – первый из братства закончил свою жизнь именно на ней.

Рядовые черные работники, вроде Ярина, вели двойную жизнь: на людях они давились тем же, что и все остальные, и лишь в своей комнате, за наглухо запертыми дверями, позволяли себе немного насладиться жизнью. Владельцам же подпольных предприятий приходилось выдумывать всяческие ухищрения, чтобы сделать свое богатство чуть более законным: выкупать у счастливчиков выигрышные лотерейные билеты; или искать на черном рынке золото, зарывать его в землю и затем "находить" клад, четверть которого, по старому закону, можно было оставить себе; или просто уехать на месяц-другой в Джирбин и прокутить там все – в южном городе свободных нравов никто не спрашивал, откуда у отдыхающих деньги. Лишь бы платили.

Но зимой в Джирбине делать было нечего, да и денег таких у Ярина не водилось: он истратил почти все на маленькие радости, вроде бананов, ухи и празднования своего дня рождения – вернее, дня, который он решил считать таковым, первого дня зимы, в который год назад он очнулся в домике Орейлии. Праздник он провел в пельменной неподалеку, пригласив лишь самых близких: Эжана, Илку, Тарпа и пару человек с новой работы.

Илка закончила с ухой и позвала Ярина за стол. Они поужинали, после чего девочка засобиралась домой, и, конечно, Ярин вызвался проводить ее.

***

Когда Ярин вернулся, на город уже опустилась тьма – здесь, за крепостной стеной, уличные фонари были редки и тусклы. Подойдя к дому, он услышал тихие, но пронзительные в ночной тишине трели. Аса опять убежала из дома. Из бутылки дешевого пойла к ее отцу вылезали бесы безумия, и нашептывали Тишку то орать песни, то бить посуду, то кидаться с ножом на жену или дочь – особенно на дочь. Когда это происходило, Аса убегала – к одной из своих старух-покровительниц днем, или просто на улицу – ночью. В такие дни она играла на своей флейте, с которой никогда не расставалась. Странной была, однако, ее сегодняшняя песня: в ней слышалась радость и надежда вместо обычных горя и страха. Ярин вздохнул и прошел мимо. Он уже не пытался с ней заговорить. Пару раз пробовал, но Аса сразу же убегала: то ли парень не умел обращаться с детьми, то ли попросту напоминал ей брата.

Едва Ярин зашел в подъезд, как в нос ему ударил слабый запах дыма. Встревожившись, Ярин пошел на запах – и поднялся на свой этаж. А выключил ли я плитку перед уходом? Он забежал в свою комнату – нет, здесь все было в порядке. Ярин вновь вышел в коридор, принюхался... Запах шел из-за соседней двери. Парень взялся за дверную ручку и тут же отдернул ладонь. Медь была горячей, и от ее касания в Ярине будто бы вспыхнул пожар паники.

– Пожар! Горим! – заорал парень.

Он толкул дверь плечом, потом еще раз – она стояла крепко, не поддаваясь. Внутри были люди! Еще удар – тщетно. Страх и злость – на дверь, на себя за собственную беспомощность, на соседей, которые были столь медлительны, что до сих пор сидели по своим комнатушкам – смешались в Ярине, и в этом потоке эмоций он вдруг заметил тонкую, плохо различимую, но притягательную нотку силы. Снова. В этот раз она была не колюще-холодной, но быстрой, подвижной, неуловимо-юркой. Слова не могут коснуться реальности. Стиснув зубы, Ярин, почти не осознавая своих действий, ударил кулаком в то место, где у двери находился замок. Сила нашла свой путь и выскочила из его тела, будто разогнанная туго сжатой пружиной. Раздался щелчок, и дверь открылась.

Парень оказался в задымленной комнате, наполовину засыпанной всяким мусором: в свете огня были видны смутные очертания ящиков и коробок, наваленных чуть ли не до потолка. На стоящем в дальнем углу у окна диване весело плясало пламя – кто бы ни лежал там, их было уже не спасти. Ярин разглядел лежащее около двери, у самых его ног тело: судя по всему, это был Лышко. Видимо, он пытался выползти из западни, но не успел. Ярин подхватил его под руки и вытащил в коридор.

Парень был без сознания, дышал неглубоко и часто, по телу шли слабые судороги. От него разило самогоном. Ярин огляделся вокруг – из открытых дверей вдоль коридора высунулись головы, но отчего-то никто не выходил на помощь.

– Пожарных зовите, скорее, – зычно крикнул Ярин.

Это помогло: два человека сорвались с места и побежали на улицу, еще трое – с ведрами к умывальнику в конец коридора, а бабка Калыта уже тащила к Лышко смоченное холодной водой полотенце – для компресса. Нет, не то. Ему нужен врач. Ярин вспомнил об Алтемье – наверняка она придет на помощь. У него были деньги, чтобы заплатить – достаточно денег. Лышко был гопником и пьяницей, но Ярин не хотел, чтобы парень умер у него на руках.

Вскочив, Ярин сбежал по ступенькам и помчался к матушке Алтемье. Хорошо, что целительница жила недалеко, буквально через квартал. В Империи были кареты скорой помощи, но пока до них дозовутся, пока те приедут... Да и парень явно был плох, ему нужен был настоящий врач, а не церковные коновалы. Вступив в черное братство, Ярин окончательно разочаровался во всем, что было связано с церковью и государством. Только черным и можно доверять.

Взбежав на нужный этаж, Ярин изо всех сил заколотил в дверь. Матушка Алтемья не спешила открывать. Может, и эту дверь так же... Но, конечно, ничего не получилось – сила, разрядившись, уже оставила его. Через пять минут из двери напротив показалась седая женская голова с излишней растительностью на сероватом лице: насупленные, сросшиеся брови и жесткие, почти мужские усы под крючковатым носом. Так вот ты какая, бабка Акира, – подумал Ярин. В прошлый раз он не успел рассмотреть ее как следует, да и желания у него не было.

– Ты чаво приперся? Люди спят, чаво шумишь?!

– У нас пожар! Срочно нужен лекарь, – сбивчиво заговорил парень, – где Алтемья?

– Нету твоей Алтемьи. Тю-тю. Пропала она! Наконец-то в покое заживем, без вас, дармоедов! Ишь, хулиганье, расходились тут! Топчуть, лестницу всю загадили! А ну убирайся отсюда, а то стражу позову!

Ярин был на взводе – сказался и испуг от пожара, и пробежка в несколько минут – и он громко, с чувством обматерил вздорную бабенку. Та, испуганно ойкнув, забилась в свою каморку, захлопнула засов и затихла. Но Акира оказалась права: целительница действительно не открывала, сколько Ярин не колотил в дверь. Пришлось ему уходить ни с чем.

Когда Ярин вернулся к общежитию, все было уже кончено. Из распахнутого настежь окна валил дым и пар – вовремя обнаруженный, огонь не успел перекинуться на соседние квартиры, так что соседи потушили его еще до приезда пожарной кареты. Но это не спасло семью Асы: все трое лежали, укрытые с головой, рядом со входом в подъезд. Девочка сидела здесь же и тихонько напевала. Дудочку у нее отобрали – она никак не хотела прекращать играть. Бабка Калыта была рядом, пытаясь то напоить Асу чаем, то укрыть ее одеялом, то утешить и успокоить.

– Бедное дитя – приговаривала Калыта, – ну ничего, все образуется, поживешь пока у меня, а там видно будет, – девочка не реагировала, – бедняжка, ничего-то она не понимает.

Ярин присел рядом и погладил девочку по волосам:

– Прости, я не успел вовремя.

В ответ Аса широко улыбнулась. Увидев эту улыбку, Ярин молча поднялся и ушел.

Это была улыбка не прощения, а, скорее, облегчения – будто бы Аса узнала, что излечилась от тяжелой болезни. В ней не было ни тени укора. Но самым странным и страшным была даже не эта улыбка, а глаза девочки. Спокойные, без тени горя или сожаления. В них была лишь дикая, веселая злость.

Это были глаза человека, навсегда изуродованного отсутствием любви. Глаза человека, который мог убить.

Глаза человека, который уже убил.

Глава 19. Судьба чародея

Гедеон очнулся.

Он лежал на диване все в той же квартире на улице Латаля, 395. Голова болела – Хйодр, скотина такая, вложил в удар все свои хилые силы. Парень осторожно огляделся по сторонам. Мирта сидела за столом в двух шагах от него и раскладывала пасьянс – лицо ее выражало такую задумчивость, словно от результата зависела судьба всего Сегая. Помимо карт, на столе была остатки ужина, вместе с полупустой бутылкой вина. Женщина, очевидно, уже отметила успешное завершение нелегкого дня. Вот ведь сука. Осторожно пошевелившись, Гедеон понял, что не был связан. Это безумие нужно остановить. Прямо сейчас... что бы ни было нужно Мирте в монастыре, ничего, кроме беды, из ее затеи не получится. Киршта посадят в тюрьму, да и меня, как сообщника, прихватят! Если обезвредить ее и спрятать горн.../ Гедеон собрался с силами, досчитал до двадцати, вскочил, чтобы набросится на женщину.

И тут же рухнул на пол от пронзившей его тело боли. Не просто боли, как от ушиба или перепоя, а агонии: каждая мышца, каждая косточка корчились, кричали от нее. Парень рухнул на пол и забился в судорогах. Он попытался вскрикнуть, но из его рта вырвался лишь хрип, а горло разодрала все та же боль. Покорчившись, он затих, не пытаясь двигаться. Все это заняло несколько мгновений, но Гедеону они показались часами, проведенными на дыбе. Мирта оторвалась от карт.

– Давай без этого. До штурма осталось два дня, и нам придется провести их вместе, так что...

– Ведьма, – прошептал Гедеон, обретя способность говорить, – что ты со мной сделала?

– Ничего особенного. Ничего, что не делала бы с тобой Церковь. Посмотри на свой палец.

Послушавшись, Гедеон увидел на указательном пальце левой руки толстое, тяжелое металлическое кольцо. Оно напоминало Кольцо Призыва – Гедеону такое надевали перед тем, как он поступил в Академию – но было черным, и сделано было не из кости, а из чугуна или чего-то подобного: парень не был силен в алхимии.

– Узнал? Конечно, это не совсем то. Хотела бы я знать, почему так выходит... Странная штука: вроде то же самое делаю, а получается чуть-чуть иначе, и так со всем. Но я не жалуюсь, нет, скорее наоборот. Это, если хочешь знать, и была изначальная идея... Приблизить Империю к предначертанному Латалем Эдему, покончить с преступностью – с помощью Колец, которые помешают ослушникам нарушить закон во второй раз. Только вот не вышло. Тогда они так и не заработали, как следует. Латунские Кольца ни в какую не желали запрещать действия, только побуждали к ним. Казалось бы, такая крошечная разница между деянием и недеянием, всего-то две буквы – а вышла разница между законом и рабством. Принудить человека к службе, превратить его в спешащего по вызову раба – это запросто. Но даже раб способен напакостить. А вот ты – нет. Ты не будешь пытаться сбежать, напасть на меня или позвать на помощь. И снять кольцо ты тоже не сможешь. Не получится.

И вправду не получалось. Даже мысль об этом отзывалась болью. Так что Гедеон решил пока не пытаться. Может быть, потом... Голову словно прострелило молнией. Гедеон поднялся и тихонечко двинулся в сторону дивана. Его тело помнило о муках, и он двигался осторожно, боясь, что неловкое движение снова принесет боль. Хотя дело было не в движениях, а в намерениях. Не думать о... Боль. Просто не думать.

– Вы заплатите за это, – прошептал Гедеон.

Мирта вздохнула.

– Ты даже не представляешь себе, насколько ты прав. Будешь? – она протянула Гедеону бокал, но он лишь злобно посмотрел на нее. – Ну и зря. Кругу все это совершенно не понравится. Да и мне, веришь или нет, тоже не нравится. Тоже мне, нашли воительницу – ни дать ни взять, воплощенная Амалькирия! А ведь я всего лишь исследователь. Это была просто рабочая версия! Не так уж и много мест силы на Сегае, почему бы не попытаться раскрыть их природу? Простое любопытство. Куда оно, это любопытство, меня только не заводило! И вот теперь я знаю, что оно в Монастыре, и что этот старый сукин сын тоже там... Я просто не могу оставить это в его руках!

Да ведь она сомневается! Гедеон задумался. Исследователь? По собственному опыту общения с профессорами он знал – ученые никогда не бывают ни в чем до конца уверены. Если подобрать слова, то, возможно, удастся подтолкнуть ее в правильном направлении... Может, она и передумает?

– Но ведь Империя когда-то остановила бесовские орды, победив их прямо здесь, в Щачине. Кому, как ни ей, доверить хранение источника силы, даже если он действительно здесь. А вот эти, в Альянсе, как раз однажды выпустили бесов на волю...

Промах. Мирта лишь устало вздохнула:

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я ни разу в жизни даже не видела никого из стран Альянса. И почему вы считаете, что обязательно нужно выбирать из двух вариантов? Всегда есть и третий, нужно только поискать хорошенько... Но неважно. Я еще кое-чего понять не могу. Если ты так любишь Церковь, что ты вообще делал на площади?

– Я не то чтобы люблю Церковь, но...

– Но что? Ну ладно, я ужасная, пусть так. Мне Источник доверить нельзя. Но с чего ты взял, что Церковь распорядится им лучше?

– Ну... Если все, что вы говорите – правда, то Источник у них хранится с войны, и пока ничего особенного не произошло...

– Да ну? Может, ты просто дальше своего носа не видишь?

– Ну, – Гедеон подумал, и решил с ней согласиться, авось, сговорчивее станет, – не спорю, они, конечно, не идеальны. Ввели, конечно, запреты, притеснили народ, но...

Мирта в голос захохотала:

– Какие запреты, сына, о чем ты? Запреты! Народ! Да плевать я хотела на ваш притесненный народ! Вы сами усадили этих выродков на свою шею, сами и расхлебывайте. Меня интересует совсем другое. Волшебство.

– Причем тут волшебство? – казалось, эта женщина просто витала в облаках. Пустые теории о колдовстве – вот что ее интересовало! Никакого внимания к по-настоящему важным вещам.

Мирта сделала еще глоток вина, на некоторое время вновь вернулась к пасьянсу, переложила несколько карт. Она не была пьяна, но ее язык был, видимо, успел развязаться – а может быть, она просто хотела поговорить, без разницы с кем?

– Наплевать, – наконец, сказала она, – это не моя тайна, и, по мне, чем больше людей об этом узнает – тем лучше. И, в любом случае, это дела давно минувших дней. Дай-ка я расскажу тебе кое-что. Сорок лет назад... Тогда только что закончилась война, страна лежала в руинах, а отстраивать ее было некому. Во время Освободительной войны чародеи почти полностью повывелись: кто-то сбежал, а кого-то истребили по приказу Тарешьяка. Империя начала с того, что вырастила новое поколение. Они собирали талантливых ребят по всем закоулкам страны – так и я попала в Латальградский университет, и, выучившись, стала одной из лучших колдуний своего времени. О, что это было за время! Мы воздвигли новые, огромные города и в вечной мерзлоте, и в южных горах, мы выпустили в мир десятки, сотни кораблей и поездов, проложили путь через Железный лес, открыли Джирбинский пролив, связав Серединное море с Океаном Утренней Зари. Нам это стоило больших усилий, а стране – больших жертв, но только так и свершаются великие дела.

– В те времена Щачин, мой родной город, был другим. Сейчас это тюрьма, из которой каждый мечтает сбежать на запад, но тогда он больше походил на турнирную арену – здесь соревновались две идеи, две веры, две дороги, по которым пошли Восток и Запад Сегая. Обе стороны разлома тогда лежали в руинах, и вопрос был в том, чей город вырастет на этом пепелище больше, выше, быстрее. Тогда, после войны, никто не знал, что выйдет из Альянса, собранного по лоскуткам из всевозможных графств, герцогств, вольных городов и прочих осколков былого величия Владычества. Точно также было непонятно, во что превратится империя. Галык вовсе не обязан был оказаться таким же кровожадным упырем, как Тарешьяк. Здоровое соревнование, состязание идей – вот чем это было. До поры до времени. А потом мы проиграли это состязание – и чем дальше, тем больше зрители голосовали ногами, попросту сбегая в Западный Щачин.

– Нужно было что-то менять. Вся эта белиберда с верой, равенством и единством просто не работала! Но все вышло совершенно не так, как мы, чародеи, думали. Каким-то непостижимым образом Церковь открыла собственное колдовство. Чтоб я сгорела, если понимаю, какое именно! Мне удавались некоторые из их трюков, но далеко не все, и я так и не поняла, как оно работает. Оно другое. Темное. Чернее, чем самая черная бесовская магия. Их колдовство так и не построило Эдем – оно заставило людей поверить, будто они уже живут в Эдеме. Так Кольца призыва. Так появились еженедельные соборы, проповедники – почему, по-твоему, они всегда носят на одежде знак Глаголя? А потом спустился Туман, и соревнование закончилось навсегда. Вовремя он появился, ты не находишь? Пфа! Их могущество зиждется на этой странной магии Латуна, и даже но даже там им не удавалось создать ничего подобного. Просто таков уж Сегай – он живет той же жизнью, что и люди. После десяти лет войн он породил бесов, а когда люди сами, по собственной глупости, разделили мир надвое – помог им. Понять бы еще, как.

– Как бы то ни было, как только мы стали не нужны, нас для острастки отправили в пампасы, на юг да на север, несмотря на все, что мы успели сделать для страны. Надо поднимать образование на местах, сказали они. Ну что ж, я поднимала... До поры до времени. Но сейчас я вернулась.

– И что вы собираетесь делать? – ошеломленно спросил Гедеон. Все было гораздо, гораздо серьезнее, чем он опасался.

– Ты скоро узнаешь. Помнишь притчу о Каркальщице? Так вот, она была не права. Чародеи не исчезнут – всегда найдутся люди, способные связать между собой несколько варгов, – паровозы не встанут, и тьма на Империю сама по себе не опустится. Но мы принесем ее. И для этого нам – мне – нужны силы.

***

– Все поняла? – спросил Ярин у Илки.

Они стояли перед подъездом матушки Алтемьи: Ярин подговорил Илку разведать у Акиры, куда девалась целительница. После того, как парень покрыл соседку матом, та вряд ли решит рассказать ему что-то полезное, но, может быть, Илке повезет больше? Ярин нюхом чувствовал, что произошло что-то странное. А ведь он уже почти убедил себя в том, что Орейлия и вправду уехала к сыну. На это указывал и Штрельмский сундук – очевидно, что она не просто так взяла с собой именно эту, самую нужную в хозяйстве вещь – и предсказания Илки, которая несколько раз отвечала, разными словами, что Орейлия находится с семьей. Но еще одно исчезновение? Посреди города? На этот раз он твердо решил докопаться до истины, и действовать быстро, по горячим следам.

– Поняла, поняла, – кивнула Илка. Ей всегда нравилось разгадывать загадки и тайны, так что затея пришлась девочке по вкусу.

Илка поднялась на этаж Алтемьи, а Ярин остался одним пролетом ниже, чтобы ничего не упустить. Стук в дверь, скрип, звон цепочки...

– Добрый день, тетушка Акира! Как ваше здоровьице?

– Да как, внученька, – довольная вниманием, проскрипела старушенция, – потихонечку. Старость не радость.

– Ох, да какая старость, вы такая бодрая! Сколько вам, сорок?

– Да какое там, за шестьдесят уже, внученька, – кокетливо ответила Акира, и Ярин почти услышал в ее голосе, как она слегка порозовела.

– Не может быть! Надо же, а вы прямо цветете. Но ведь я к вам по делу, бабушка Акира.

– По какому делу, внученька?

– Я в соседнем доме живу, и у меня брат приболел. Умом стал слабовал, – Илка не смогла удержаться от язвительности в голосе, – Я слышала, вы хорошего лекаря знаете и можете прием устроить? А в благодарность за ваши хлопоты я вам конфеток принесла.

– Ох, внученька, был лекарь... Был – да сплыл, – в голосе Акиры явственно проступило раздражение.

– Как же так?

– А вот так! В воздухе растворилась, ведьма проклятая! Бросила всех нас на произвол судьбы!

– В воздухе?

– Ну! Сейчас я тебе все расскажу, как было. Жила тут Алтемья, лекарша. Ничего особенного из себя не представляла, тьфу, а не лекарша, и воображала о себе слишком много... Но соседка ведь, а как разболеешься, не побежишь же в лечебницу, и в очереди стоять несподручно. По первости-то она нос от нас воротила – не хотела по-хорошему, по-добрососедски помочь, но ничего, собор ее быстро на место поставил, как миленькая стала соседей принимать бесплатно, в порядке очереди. Есть у народа сила! Условились, что на одного пришлого, с которого она деньги имеет, принимает одного местного за спасибо, из добрых чувств.

– Так вот, сижу я, значит, дежурю – у меня тут и глазок специальный в двери, пониже, видишь? Это что удобнее дежурить было. Так вот, дежурю, – бабке явно нравилось это слово, – чтоб если к ведьме прошмыгнет кто, соседа по списку пригласить. Сама-то она никогда не скажет! И вот, идет какой-то эльф, молодой, идет бодро, рожу кривит – ну совершеннейший симулянт! Я таких сразу же вычисляю! Ну я, значит, побежала до Тилмы, она в списке на первом месте была. Приходим, прислушались через дверь – разговаривают о чем-то. Не разобрать из-за двери, ишь, поставила себе толстую, секретничает!

– Ну мы с Тилмой ко мне ждать. Сидим мы, значит, час, другой, смотрим, чтоб как эльф уйдет, сразу Тилма пошла, а то знаем мы эту ведьму, убежит еще куда... Вообще бы поторопить ее, конечно, надо было, да Алтемья из-за этого такие скандалы устраивает! Цирк да и только! Вообще она любит скандалить. Маку недавно до слез довела, а у той сердце слабое. Ну ничего, она уж сообщила, куда следует!

– Куда?

– Так в Церковь, что ведьма тут живет.

– Но... зачем? Она же вас бесплатно лечила?

– А чтоб не задавалась.

У Ярина отвисла челюсть. Илка тоже молчала, видимо, переваривая услышанное.

– Так вот, сидим мы с Тилмой, ждем, глядь – вечер начинается. Я уж думать начала, может, не пациент это вовсе? Может, Алтемья молодых хахалей водить начала? А я ведь старшая по подъезду! У меня с этим строго, никакого разврата, и вообще – передовой подъезд-то у нас! Постучались мы к ней, значит. А она не открывает! Другой раз постучались, потом посильнее... Не открывает. Ну, мы кликнули Райка, он у нас слесарем трудится, чуток поковырялся, и замок – тю. Зашли мы с Тилмой в квартиру, а там – никого. Ни эльфа, ни ведьмы. И такой беспорядок! Ковер со стены снят да на пол брошен, половины книг нет, склянок кой-каких не хватает, а, к примеру, шуба ее да валенки целехоньки. Глупая она! Если куда собралась, так шубу надо брать, зима ж на носу, а книги-то зачем, можно другие купить. Ну я прибрала шубку, чтоб, значиться, если вернется – в целости ей обратно передать. У нас как раз размерчик один. Но самое странное – не выходила она. И эльф не выходил. Мы с Тилмой как услышим шаги в подъезде – сразу к глазку. Не было никого! Так я потом и страже докладывала – не было никого и не было. Я вот знаешь как думаю? Алтемья, паскуда эдакая, с бесами спуталась, вот они ее и унесли. Я даже батюшку покликала, чтобы он тут все обработал. Так что нету теперь Алтемьи. Доигралась, ведьма этакая.

***

– Как ты думаешь, что этой было? – спросил Ярин у Илки.

– Понятия не имею, – откликнулась она.

– Я тоже.

Действительно, история была донельзя странной. Алтемье вместе с загадочным посетителем, удалось неведомым образом выбраться из запертой квартиры – точно также, как сталкинский механик умудрился просочиться куда-то из вокзальной уборной. Нет, это не совпадение, если только...

– Может быть, Акира проглядела?

– Эта? Исключено, – уверенно ответила Илка, – ты просто не видел, там целый наблюдательный пост оборудован. Погоди-ка...

Илка остановилась, выудила из-под свитера кожаный мешочек, прикрыла глаза, что-то прошептала и просунула в горловину пальцы, нащупывая подходящую Кость. Да, "История и темное колдовство Тролльих земель" Тагра из Нимца определенно помогла ей – из предсказаний Илки ушла театральность и наигранность. Она больше не работала на публику, не повторяла движения и интонации своей бабушки – она была с волшебством наедине. Покрутив в руках вытянутую кость, она сказала:

– Это Кузнец.

– Кузнец? В смысле, ее похитил кузнец?

– Может, конечно, и так случиться, но это слишком просто. А может, она находится там же, где кузнец... или, – Илка наморщила лоб, – или видит вокруг себя то, что видит кузнец. Что окружает кузнеца? Инструменты. Железо! Да, именно, железо.

– Решетки.

– Да, может быть... Хотя...

– Это достаточное доказательство, я считаю. Заточение.

– Нет, нет... "Заточение" – это слишком мрачно для той кости. Я бы сказала, что тюрьму может означать Мудрец, который сидит, понимаешь? А это... Не тот аспект.

– Да брось, – с некоторым пренебрежением отозвался Ярин, которого вдруг разобрала досада. Сам же купил ей эту книжку, а теперь она мне мозги пудрит какими-то аспектами, – все сходится. Алтемья в заточении, и поместила ее туда Церковь. Кому еще могут удасться такие фокусы? Конечно, в воздухе Алтемья не растворилась, просто церковник вывел ее, наведя на Акиру морок. И на вокзале также.

– Может быть, – с ноткой обиды отозвалась Илка, – но мне так не кажется. Может, я ошибаюсь. Ладно, тут мой поворот, мне пора домой.

Попрощавшись, Ярин некоторое время смотрел ей вслед. Илка была все еще так неуверена в своем таланте! Ему бы следовало быть поделикатнее, хотя ничего обидного он не сказал, просто тон был немного резким. Решив извиниться в следующий раз, парень, погрузившись в свои мысли, пошел в общежитие.

Итак, Церковь. Но почему? Зачем? Что объединяло всех троих? Орейлия была знатного рода, двое других – нет. Механик не ладил с начальством, а у женщин и начальства-то не было. Но... все трое были чародеи. Могло ли это стать причиной?

Что ж, возможно. Империя возникла из противостояния Церкви с последователями Владыки, и с тех самых времен за волшебниками тянулась дурная слава. Простой люд привык именовать их ведьмами, чернокнижниками, идолопоклонниками: никак не мог простить им порабощение Сегая под знаменами Владыки. Ведь колдуны создавали не только тракторы, поезда и другие полезные штуки, но также и арбалеты, и боевые колесницы. После завоевания они использовали свои силы для личного обогащения, а не для народного блага – и Орейлия тоже была в этом, как ни крути, повинна. Именно про эту собственническую, ростовщическую жилку писал Латаль в своих трудах, верно угадав чаяния простых людей. И Империи так и не удалось перевоспитать чародеев. Вот и Ярин не хотел перевоспитываться – примкнув к черному братству и работая в "выгребной яме" вместо официального, распланированного Церковью производства, он чувствовал себя таким свободным, таким счастливым!

Император Тарешьяк пытался избавить чародеев от их гнилой сути своими методами, ссылками и казнями – в ответ колдуны принялись мстить. Они ломали машины, проклинали поля и скот – именно в этом была причина разрухи, наставшей после Освободительной Войны. По крайней мере, так говорили на церковных проповедях. Всех выслали и перевешали, конечно, так что при императоре Галыке пришлось набрать новых, из простых, не испорченных семей. Эти уже не вредили открыто, но – вот ведь удивительное дело! – по-прежнему были недовольны. И, опять же, не сказать что безосновательно. Чародеям, чтобы они не задавались, платили меньшую зарплату: Ярин, например, потерял в деньгах, когда отказался от рабочей профессии и перешел в подмастерья к Эжану, хотя нарезать болты мог каждый, а с тонкими механизмами справлялись единицы. За свое изобретение Ярин получил премию, которой хватило лишь на покупку зимних вещей – и все! Идеи и творчество волшебников были ограничены планами, приказами, распоряжениями и сотнями церковных служащих, приглядывающих за ними. Оттого-то и вырастали, как грибы после дождя, цеха черного братства по всей Империи. Может быть, церковники решили, наконец-то, это прекратить? И начали с Алтемьи? Что ж, все возможно.

Проблема была в том, что церковь так и не смогла уравнять чародеев с остальными, обезличить их. Легко сделать общество равенства из простых людей: распределить между ними работу, деньги и товары согласно плану, примерно поровну – и готово дело. Законы Империи гарантировали, что у каждого приблизительно равная собственность – одежда да хозяйственные мелочи. Даже дома не принадлежали жильцам, а выдавались государством – и потому продать, скажем, квартиру было нельзя, только обменять. Садовые участки также распределялись в порядке очереди, были строго ограничены в размерах, и тоже не принадлежали своим обладателям в полной мере: каждый был обязан собирать с них определенный урожай, а строительство многоэтажных и отапливаемых домов запрещалось, чтобы никто не понастроил себе вилл да дворцов. Равенство! О пароходах, паровозах и фабриках и говорить нечего – все это принадлежало Империи. И это вполне работало с обычными людьми, чья личность, по сути, складывалась из принадлежащих человеку вещей. Но при этом, к величайшему раздражению Церкви, у некоторых было нечто, гораздо более ценное, чем вещи – колдовской талант. Он не поддавался распределению и учету, и всегда оставался со своим хозяином. Этот талант не желал примиряться с идеями всеобщего равенства.