Текст книги "В тени монастыря (СИ)"

Автор книги: Юрий Раджен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Ой, больно! Подвернул, наверное, – запричитал он, и вновь опустился на тропинку, – придется вам без меня идти. До завтра ходить не смогу, факт.

Судя по тому, как громко жаловался Тарп и как осторожно он тер свою лодыжку, страдания его были ужасными, близкими к агонии. Однако в уголках его глаз затаилась хитринка, а на губы прямо-таки рвалась улыбка, подавляемая, очевидно, недюжинными усилиями воли. У троллей вообще всегда все на лице написано... Ярин вздохнул:

– Тарп, вставай, пойдем уже, – и потянул его за руку. Тарп издал полный страдания вопль, и Илка испуганно запричитала:

– Ох, какое несчастье! Ярин, ты грубиян, ему же больно! – Ярин изумленно уставился на нее, но она, не замечая этого, продолжала полным сочувствия голосом:

– Я сейчас же побегу в деревню! У мамочки наверняка найдется какое-нибудь снадобье для моего бедного братца, а папочка одолжит у соседа телегу, и мы вместе дотолкаем бедного Пыхчика...

Тарп вспыхнул и заскрипел зубами – очевидно, детское прозвище ему не нравилось, – и тут же резко выпрямился, встав на одну ногу:

– О, нет-нет, что ты, что ты, сестричка, – сверкнул он глазами на девочку, – тут же недалеко, я и сам доберусь! Я допрыгаю, вот так, видите? – Тарп сделал несколько прыжков, – ну, я пошел!

– Дурак, – глядя на резво прыгающего в сторону деревни Тарпа, сквозь зубы процедила Илка, – и матушка туда же. Вся семья только одного хочет, чтобы я замуж поскорее вышла. Извини за этот цирк. Меня все время сватают к кому попало. Ой, ну то есть ты не кто попало, я не это хотела сказать...

– Не объясняй, все хорошо.

– Ну просто ты... ну понимаешь, ты, как бы... староват для меня, – Ярин удивленно уставился на Илку, но потом кивнул. Ему было что-то около двадцати, возможно, чуть больше – он не помнил о себе даже этого! – но Илка, недавно справившая свое шестнадцатилетие, несомненно, считала, что ему уже пора собираться на кладбище. Девушка, между тем продолжала:

– Да и вообще, я не хочу замуж, у плиты торчать да детей нянчить. Я хочу чего-то большего, сочинять и рассказывать истории, играть музыку, или путешествовать... А лучше все вместе, знаешь, как странствующие барды?

– Илка, да все нормально, честно. Я и сам не хочу на тебе женится.

– Правда? – Илка вздохнула с облегчением, но потом нахмурила брови:

– А почему? Я некрасивая? Я тебе не нравлюсь?

– Ты очень красивая, – ответил парень, ничуть не покривив душой. Илка была, может быть, чуть полнее, чем нравилось Ярину, и в ней все еще оставалось немного подростковой неловкости, но ее лицо было симпатичным, добрым и милым, внушающим самую искреннюю симпатию. Когда-нибудь она будет настоящей красавицей.

– И ты мне нравишься, но только как сестра, – которой у меня никогда не было... А может, и была? Или брат? – Просто я... Я не знаю, мне кажется, будто есть кто-то, кого я потерял недавно, и кто все еще ждет меня... Будто мы были с ней вместе, но потом нас разлучили.

– Тебе кажется? Как ты можешь не помнить, что тебя с кем-то разлучили? – наморщила лобик Илка.

Ярин посмотрел на Илку, в ее большие, наивные, и такие добрые глаза, и... рассказал ей все: про неожиданное пробуждение в доме Орейлии, про до сих пор не вернувшуюся к нему память, про необычный талант к иллюзиям, огню и пару, про неудачную попытку поступить в Академию и случайное избавление от гвардейской службы, про возникающее иногда щемящее чувство одиночества. Он умолчал лишь о странной силе, которая посетила его однажды, по пути в Назимку – это переживание было слишком личным. Илка слушала, раскрыв рот.

– Надо же, совсем как в сказаниях... Я знаю! Ты, наверное, какой-нибудь принц, которого злая королева-мачеха околдовала и бросила в лесу.

– Только не говори никому, хорошо? Это будет нашим секретом.

Илка энергично закивала:

– Конечно-конечно, я понимаю. Это тайна. Только пообещай, что ты, когда станешь принцем, заберешь меня с собой в свою сказочную страну, хорошо?

Ярин, рассмеявшись, пообещал. Какой же она все-таки ребенок, хотя и выглядит временами почти взрослой!

За разговорами они и не заметили, как подошли к домику Орейлии. Ярин постучал в дверь. Потом еще раз, и еще раз. Никто не отвечал. Парень поднес ухо к двери – из дома не доставалось ни звука, ни шороха. Он обошел дом, заглядывая в окна – ни в одном из них не горел свет, не было движения. Сердце ёкнуло у него в груди – все-таки Орейлия была довольно стара, мало ли что... Ярин начал дубасить в дверь, громко, словно пытаясь шумом заглушить растущую внутри тревогу. Дверь, не выдержав напора, открылась наружу – она была не заперта.

Ярин и Илка прошли в дом, в котором царила непривычная тишина – раньше его исправно наполняли стуками, пыхтением и жужжанием многочисленные домашние приспособления. Сейчас все они стояли неподвижными, словно мертвыми. Это было настолько удивительно, что Ярин сразу же прошел на кухню, походя отметив, что в домике царил идеальный порядок, если не обращать внимания на тоненький, но уже заметный слой пыли. Значит, до Орейлии не добрались разбойники или дикие звери – да и не водились они в этих местах. Ярин наскоро осмотрел чудо-колодец, доставляющий воду на кухню. Он не был сломан, – конечно, только не в этом доме! – и не выработал свое топливо. Кто-то просто вытащил из него кубик каменного огня. Что бы ни случилось, у Орейлии хватило времени позаботится о том, чтобы ее детища стояли спокойно, и не сломались от выкипевшей в них воды. У нее – или у кого-то другого.

Парень покликал господина Мырка, но тот и не думал появляться. В хлеву тоже не было ни кур, ни кроликов, клетки стояли открытыми настежь. Может быть, это Алехей приехал за матерью и забрал ее к себе, в город? Но почему, в таком случае, она оставила здесь все свои вещи? Ярин проверил стоящий в сенях платяной шкаф: и теплые, подбитые мехом зимние валенки, и добротные кожаные ботинки остались дома. Неужели Орейлия потопала в лаптях, пусть даже до ближайшей деревни? Хотя, почему бы и нет – осень только началась, а ушла Орейлия, судя по пыли, пару недель назад. Но чтоб она бросила все свои кухонные машинки? Некоторые из них были уникальны, Ярин никогда не видел ничего подобного в магазинах Назимки – то ли их вовсе не выпускали, то ли ему просто не везло. Просто так взять и оставить все эти сокровища? Это было совсем не похоже на нее. Слишком много труда она в них вложила в свои изобретения, и слишком сильно она ими гордилась.

Ярин направился в зал. На мойке стояли две чайные чашки – значит, сын все-таки приезжал к ней? Кого бы еще она стала поить чаем? А в остальном все по-прежнему, только вот... только вот зачем книжный шкаф отодвинут в сторону? Парень подошел к голой стене, которую некогда закрывал шкаф. Стена как стена, ничего особенного. Ярин задумчиво постукал по доскам то тут, то там... Нет, смешно пытаться обнаружить потайной ход в доме с дощатыми стенками. Но почему-то он не мог отвести глаз от этой стены, осматривая ее снова и снова. Единственным, что он нашел, был небольшой уголек со стертым концом. Ярин закрыл глаза и обессилено стукнул лбом об стену. Потом еще раз. Открыв глаза, он увидел Илку, сочувственно за ним наблюдавшую.

– Ничего не понимаю, – медленно, по слогам сказал парень. Илка кивнула:

– Да, странно.

Пытаясь обнаружить хоть какую-то зацепку, парень отправился в спальню Орейлии. Все было в порядке: кровать застелена покрывалом, занавески убраны... На кресле лежал недоделанный шерстяной носок, распятый на четырех спицах. Она так любила вязать... Глаза парня расширились. Старый сундук, неподъемная махина, из которого Орейлия всегда доставала запчасти, пропал!

На секунду Ярину показалось, что он сходит с ума. Получалось, что Орейлия с помощью таинственного посетителя отодвинула книжный шкаф, разбросала угли из камина, выключила все свои машинки и затем ушла в лес в лаптях, неся в одной руке тяжеленный сундук, а в другой – господина Мырка. Во всем этом не было решительно никакого смысла.

***

Ярин сидел, бессмысленно таращась на пляшущий огонь и машинально скребя ложкой пустую миску. Он дожевал приготовленный Илкой ужин несколько минут назад, но так и не почувствовал его вкуса.

– Этим вечером у всех тайны, – проговорила Илка, пытаясь вывести Ярина из состояния оцепенелой задумчивости. – Ты – добрый принц, не помнящий своего дома, твоя тетка загадочно исчезла... А у меня тоже есть тайна! Хочешь, расскажу?

Ярин вздрогнул, услышав голос Илки, словно от неожиданности, и посмотрел на нее внезапно обретшим выражение взглядом.

– Да, – хрипло отозвался он, и прочистил горло – он молчал уже пару часов, никак не меньше. Сколько, в самом деле, можно думать об одном и том же? Все равно ничего путного в голову не лезет.

Илка сняла с груди маленький кожаный мешочек, и, развязав его, аккуратно высыпала на стол пару десятков небольших, с фалангу большого пальца фигурок, вернее, брусочков, на которых неглубокой резьбой были обозначены те или черты.

– Это Кости, – с выражением сказала Илка так, чтобы было понятно – речь идет не просто о каких-то косточках. – Мне их подарила бабушка. А ей – ее бабушка. А самая первая бабушка вывезла их еще из Ледов! Они очень древние и могущественные. Нет-нет! – она оттолкнула руку Ярина, потянувшегося было к одной из Костей, – ты не должен к ним прикасаться. Они мои.

– А что они делают? – спросил Ярин, убрав руку.

– Они отвечают на вопросы, – серьезно ответила Илка, – о будущем, о настоящем, обо всем.

– Что ж, у меня есть для них вопросы. Что произошло в этом доме? Где Орейлия и как мне ее найти?

Илка замялась:

– Понимаешь, я... не могу так спросить. Кости понимают только по-тролльи, а бабушка не успела меня обучить... Но я могу спросить, как найти потерянное. Как-то раз бабушка потеряла свои варежки, и я слышала, как она спрашивает об этом.

Ярин кивнул. Илка убрала Кости в мешочек, закрыла глаза и нараспев произнесла несколько слов на каком-то своем, охающе-ухающем языке. Затем она запустила руку в мешок, пошарила там, наугад вытянула несколько костей, выложила их на стол и принялась по очереди брать их в руки. Она вглядывалась в фигурки, она снова что-то шептала – наверное, имена этих Костей – со значением закрывала и закатывала глаза... Ярина не покидало ощущение некоторой театральности этого процесса: Илка старательно играла свою роль, но парень не ощущал витающего в воздухе волшебства, подобного его собственному опыту... С другой стороны, это была другая, и вдобавок чужая, магия – может быть, и не предполагалось, что он будет чувствовать хоть что-нибудь. Наконец Илка сказала:

– Сначала тебе нужно подождать. Эта Кость, – Илка показала на сидящего человека, подобравшего колени к груди и положившего голову сверху, – означает ожидание, терпение, мудрость... Это мудрец, который сидит и ждет подходящего момента, понимаешь? Дальше, вот это – корабль. Я думаю, тебе нужно будет дождаться корабля и уплыть куда-то. Путешествие не будет простым, видишь? Это – буревестник. Эта птица приносит бури и грозы, и тебе придется пройти сквозь них, а после – найти то, что ты потерял в чащах густого, темного леса. Знай, испытания твои будут суровыми, но и награда велика – не только ты найдешь потерянное, но и ключ к сердцу самого Сегая!

Илка замолчала, и несколько минут они просидели в тишине. Последняя фраза прозвучала... странно. Словно и не маленькая девочка ее произносила. Ярин даже почувствовал... что-то. Холод подземелья, тишина кладбища под полной луной, дрожь стали, прерывающей жизнь... Она всего лишь ребенок, играющий с бабушкиным подарком, а я устал, вот мне и мерещится всякое. Наконец, девочка открыла глаза, вздохнула, и нерешительно, даже испуганно, посмотрела на парня:

– Ну как?

Ярин подавил вздох. Он и сам не знал, чего ожидал от этого предсказания, но ясности оно точно не прибавило.

– Этот темный лес... что это? Это Железный лес? – спросил он.

– Я не знаю, – смущенно ответила Илка, – у бабушки всегда так складно получалось, но Кости не говорят со мной так, как с ней. Хотя сейчас я как будто бы почувствовала что-то... А ты?

– Давай ложиться спать, – Ярин отогнал от себя воспоминание о жутковатом прикосновении холода, – хватит нам на сегодня загадок.

Загадок и впрямь оказалось так много, что они преследовали Ярина всю ночь. В его неспокойных снах был и мудрый человек, больше не сидящий в задумчивой позе, а убегающий от него и уносящий на своих плечах сундук с высовающимися из него Орейлией и господином Мырком, и корабль, прорезающийся сквозь джунгли, и буревестники, невесть отчего огненно-рыжие, кругами парящие над его головой.

Глава 10. Прибой и ветер

– Всем-всем-всем! Сегодня Наместник Бернд выступит перед народом! – тонкие мальчишеские голоса прорезали рассвет, – Всем-всем-всем! Речь Наместника состоится на площади Восстания в два часа пополудни! Всем-всем-всем!

Проснувшись, Алия заморгала. "Всем-всем-всем!" – продолжали надрываться мальчишки, бегающие по площади. Алия уже потянулась за чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнуть этот надоедливый будильник, но вспомнила, что она в палатке, и проснулась окончательно.

Рядом раздалось бормотание Иана, и палатку осветило голубоватое свечение, исходившее от созданного его заклинаниями шарика под потолком. Девушка прищурилась: свет был слишком ярким в сумерках раннего, еще толком не наступившего утра. Она обернулась. Иан уже выбирался из своего спального мешка. Несмотря на то что он, как и Алия, наверняка не выспался – посиделки под открытым небом с песнями под гитару продолжались, как правило, глубоко за полночь, – Иан был свежим, с ясными глазами, без единого намека на сонливость. Как ему это удается? – поразилась Алия, ощупывая свое слегка опухшее лицо и с трудом удерживая поднятыми отяжелевшие веки.

– Что-то новенькое, – проговорил Иан, когда девушка посмотрела на него, – наконец-то. Что-то начало происходить.

Иан был заинтересован, но одновременно взволнован, и тревога парня быстро передалось ей. Что-то начало происходить. Но что? Этот вопрос беспокоил всех жителей лагеря, и они возбужденно обсуждали его за завтраком. Лет тридцать назад на улицы вышли отцы и матери тех, кто пытался изгнать Ариана сегодня. В тот раз Империя ответила решительно и не дала восставшим толком окопаться, пустив против них стражу и гвардейцев, вооруженных плетьми и мечами. Не так уж и много крови было пролито, но ее оказалось достаточно, чтобы то поколение больше никогда не посмело открыть рот.

Но времена сейчас были уже не те – в этом сходились все. За последние годы Империя изрядно размякла, обрюзгла, постарела. Во времена молодого Галыка, или, того хуже, Тарешьяка, любой эдикт, выпущенный Арианом, был бы незамедлительно выполнен. Реши епископ, что щачинцы должны ходить на четвереньках или говорить задом наперед – и все обитатели Щачина через пару недель делали бы именно так, а иначе угодили бы в заточение, а то и на виселицу. Совсем другой в те времена была и городская стража – в ней служили отставные воины, закаленные битвами Великой Войны, и они славились своей твердостью и решимостью. Нынешние стражники видели битвы только на картинках, и гораздо лучше разбирались в инспектировании сумок, чем в выполнении приказов. А что до Гвардии... слабо верилось, что до этого дойдет. Только Император мог отдать такой приказ – но ему было уже под девяносто, и с молодостью он потерял жесткость и былую решимость. Да и всадников, которые решаться давить лошадьми людей, – в том числе, и собственных братьев и друзей, – надо было еще поискать. Империя предусмотрительно разбавляла Гвардию Щачина полудикими выходцами с Ладабагарских гор, но можно ли было представить себе, что Император решится так явно столкнуть гоблинов и гномов лбами? Это могло откликнуться новым, гораздо более сильным бунтом, в том числе, и в самой Гвардии. Этими и другими аргументами люди обменивались за утренним чаем, и, в конце концов, рассудительность и трезвость собственных речей их успокоила.

На площади стали собраться люди, желающие послушать наместника. Алия знала некоторых из них: они прожили в лагере одну ночь, или же приходили пару раз днем. Сегодня, казалось, все они решили вернуться, чтобы быть вместе со своими друзьями – и для дополнительной поддержки вели с собой знакомых и родственников. Ближе к полудню появились и те, кого Алия раньше не видела. Они разительно отличались от веселой, нарядной молодежи, которая обычно собиралась на площади. Никто из них не коротал время за книгой или рисунком – они просто стояли, сбившись группками человек по десять-пятнадцать, изредка перекидываясь между собой отрывистыми фразами, или глядя прямо перед собой пустыми, бессмысленными взорами. Никто из них не носил ярких перьев в волосах – и вообще ничего яркого. Они были завернуты в уже осточертевшие ей мешковатые штаны и просторные рубахи серых или синих тонов, столь типичные для жителей Щачина. Их одежды одним своим видом вызывали уныние и безнадегу, но людей, казалось, это совершенно не волновало: лишь бы срам прикрыть, неважно чем.

– Надо бы, наверное, пойти и поговорить с мужиками, – нерешительно сказал Иан, – я бы никогда не подумал, что они могут нас поддержать, но раз они пришли... Значит, их по крайней мере интересует ответ Наместника, значит, они и проблемой интересуются, правильно?

– Ты уверен, что это хорошая идея? – поинтересовался Киршт. Алия была с ним согласна: ни у одного серо-синего человека на лице не было и намека на интерес, лишь скука и равнодушие столь отчаянные, что девушка терялась в догадках относительно силы, вытащившей их на площадь.

Иан, тем не менее, решил попробовать. Нацепив одну из своих самых открытых, смелых и убедительных улыбок, он направился к ближайшей стайке равнодушных мужчин, и Алия двинулась за ним.

– Доброе утро! Могу ли я попросить минутку вашего времени, чтобы рассказать о несчастье, которое постигло щачинского подростка, Раслава, провинившегося лишь тем, что хорошо рисует? – произнес он свою обычную фразу, с которой обычно начинал разговор. За прошедшие полторы недели он отточил каждый звук, каждую интонацию – и теперь почти уже никогда не слышал отказа. Но эти люди лишь смерили его презрительными, неприязненными взглядами. Они помолчали некоторое время, будто бы им требовалось приложить усилия для понимания сказанного, и, наконец, один из них, полноватый мужчина средних лет с массивными, грубыми чертами лица, сказал:

– Малец, пшел отсюда. По барабану нам твой Херослав.

Другие одобрительно заржали. Впрочем, один из них, смуглокожий молодой парень с блестящими черными глазами – таких чернявых Алия еще не видела, – сказал:

– Да чо, пусть побалаболит, все равно еще хрен знает сколько тут торчать.

Мнения разделились, и Иан, несмотря на обескураживающее замечание насчет "Херослава", уже собирался ввинтиться в разговор со следующей своей заготовкой, как вдруг его похлопал по плечу невысокий человек с бледным, незапоминающимся лицом. Алия сразу поняла, что этот хмырь – из совсем другой породы, он выделялся и своим подчеркнуто спокойным и безэмоциональным выражением лица, и злыми умными глазами, но главное – сопровождавшей его аурой холода, от которой уже начавшие спорить между собой мужики тут же утихли. Алия заметила на груди у человека серебряный значок с Имперским Глаголям. Так вот они какие, служители церкви. Холодный человек бросил равнодушный взгляд Иана, перевел взгляд на Алию... На его лице промелькнула тень интереса, и церковник обшарил ее своими глазами с головы до ног, наморщил нос, затем втянул воздух, слегка раздув ноздри... Девушке захотелось провалиться сквозь землю, но, к счастью, церковник вспомнил, зачем он здесь находится, и обратился к Иану:

– Молодой человек! Вернитесь, пожалуйста, к своим. Мы не хотим, чтобы нас беспокоили.

Иан сразу же развернулся и пошел прочь, Алия – вслед за ним. Ни у одного из них не возникло ни малейшего желания спорить.

– Ох, не к добру это, не к добру, – бормотал Иан себе под нос, покачивая головой, – еще ничего, к чему приложила руку Церковь, хорошо не заканчивалось.

Тут затрубили фанфары, и на просторный, нависающий над площадью балкон дворца, специально предназначенный для обращения к народу, вышел герольд наместника, зычно обратившийся к собравшимся:

– Добрый жители города, встречайте вашего правителя, Гвардии Генерала, Героя битвы за Щачин, Почетного профессора Латальградского Университета, Наместника Щачина и окрестностей, Бернда Бесогона!

Под аплодисменты собравшихся – хлопали все, даже Иан, да что там, даже Киршт! – наместник вышел на балкон. Он помахал рукой, поворачиваясь корпусом то вправо, то влево. Иан протянул Алии бинокль, и девушка смогла разглядеть наместника получше.

Бернд был невысок. Если бы он стоял на земле, то едва бы доставал Алии до подбородка. Правильно, он же гном, – сообразила она. Лицо Наместника было знакомо ей по рисунку Раслава на фишке: слегка оплывшее, с торчащими вверх усами, моноклем в левом глазу, который придавал Наместнику выражения удивления и неодобрения. Алия вздрогнула. Она помнила, как быстро эти глаза наливались безумием.

Наместник, откашлявшись, открыл рот, и резкий, слегка скрежещущий голос престарелого генерала разнесся над всей площадью:

– Уважаемые горожане, дорогие друзья! Я счастлив обратиться к вам этим утром. Начать хотелось бы с некоторых цифр. За последний год благосостояние каждого щачинца выросло на пятую часть. Мы стали лучше питаться, лучше одеваться, больше отдыхать – об этом свидетельствуют отчеты, неустанно составляемые городской управой и Церковью Равенства.

Краем глаза Алия заметила, что невысокий человек, которого Иан назвал церковником, поднял руку, и стоявшие вокруг него люди разразились аплодисментами, одновременно со всей остальной площадью – очевидно, людей Ариана здесь было немало. Тревога на лице Иана усилилась.

– В этом году мы собрали на треть больший урожай зерна, чем в предыдущем, – продолжал Наместник, – и на четверть больший урожай фруктов. Свинарники и коровники наших ферм полны, как никогда...

– Меня всегда интересовало, куда деваются все эти свиньи и коровы. В отчетах я их видел, а в магазинах – нет, – проворчал слева от Алии Киршт себе под нос.

– ... два новых завода, кирпичный и металлический! Мы процветаем – и этим вызвали ярость наших врагов, – драматично понизил голос Бернд, – о да, они, псы Альянса, там, за Разломом, строят нам козни. Они завидуют нашим успехам, ведь сами живут, по сравнению с нами, жалкой и нищей жизнью!

Это было уже слишком. Гедеон в голос заржал, и не он один – даже стоявшие вокруг церковников унылые люди усмехнулись. Было чему. Многие из них знали, в том числе и на собственном опыте, что, например, для покупки красивого платья жене или теплых и легких сапожек дочке им пришлось бы идти в темные закоулки и общественные туалеты, и там, под покровом ночи, покупать втридорога запрещенные, дефицитные, но такие качественные и красивые вещи. Сапоги, пальто и шапки – все это завозилось из Западного Щачина с теми немногими, кто имел право выезжать из Империи. Никто из "выездных", в том числе, и младшие чины Церкви, не брезговал небольшой контрабандой, отправляясь за Разлом по посольским или торговым делам.

Надо полагать, Бернд услышал смех в толпе, ибо прокаркал с новой силой:

– Да! Завидуют! Думаете, они там как сыр в масле катаются? Прозрейте же! Они выстроили вдоль Разлома несколько кварталов, в которых пускают лишь актеров, которые показывают вам, наивным, сладость жизни в Альянсе, чтобы настроить вас против Императора, против Церкви! Настоящих жителей Щачина вы не увидите в подзорные трубы, их держат за высокими стенами на скудном пайке, и они могут лишь мечтать о свободе и достатке, которые есть у нас – имперских щачинцев!

– Неужели они в это верят? – с ужасом спросила Алия у Иана, перекрикивая поднявшийся одобрительный рев.

– Некоторые – наверняка. Это так приятно: верить, что ты живешь лучше других, – грустно ответил он.

– Да, они нам завидуют! – продолжил мысль Наместник, когда утих шум, – это они наводнили город злыми и еретическими вещами. Церковь и городская стража с ног сбились, разыскивая их, чтобы уберечь вас от черной магии. А их игрушки? Разве вы не понимаете? – Наместник уже откровенно орал, брызгая слюной, которая попадала ему на китель и подбородок, – темные силы проникают в ваши сердца, когда вы едите их пищу, носите их одежды, читаете их книги! Они затуманивают ваши головы, превращая в рабов Альянса! И вот сегодня мне доложили, что некоторые околдованные собрались на площади и выражают свое недовольство. Недовольство нашей Империей, которая пытается защитить их от злых чар!

Неужели все эти дни он ни разу не поглядел в окно? – удивилась Алия.

– Сперва я не поверил своим советникам, но они меня убедили. И сегодня я обращаюсь к вас, щачинцам, и спрашиваю у вас: неужели мы и вправду должны позволить ереси разрушить наш город, наши жизни, наши души?

– Нет! – грянула площадь. Иан, Киршт и Гедеон молчали, растерянно озираясь по сторонам. А что им оставалось, кричать "Да"?

– Нет, нет, нет! Слава Империи! Церковь – мать, Император – отец!

– Должны ли мы бороться с черной магией, и защищать нашу веру, нашу страну, все, что нам дорого?

– Да! – так же громко ответила площадь.

Наместник помолчал, оглядывая площадь. Алия внимательно наблюдала за ним, и ей показалось, что в его глазах блеснули слезы.

– Я знал, что горожане Щачина смогут сделать правильный выбор. Спасибо вам. Но, для вашего же блага, с завтрашнего утра я запрещаю устраивать сборища в парках, на площадях и на улицах. Мы должны работать во имя Империи, а не бездельничать. Да и зима уже наступила, холодно, простудитесь же! – почти что с теплотой в голосе добавил он.

Толпа взорвалась аплодисментами. Дождавшись, пока они умолкнут, Наместник коротко кивнул собравшимся людям, после чего повернулся, намереваясь уйти.

– Что вы сделали с Раславом? – пронесся над площадью звонкий голос Иана.

Наместник, уже двигавшийся в сторону балконной двери, на миг замер, дернул головой, и ушел, не удостоив Иана ответом.

***

– Нет, ну какая же он все-таки сволочь! – в который раз воскликнул Иан.

Еще утром многие в лагере надеялись на справедливость Наместника, за прошедшие годы успевшую стать притчей во языцех – но она оказалась таким же мифом, как и порядочность Стражи или имперское изобилие. Надежды рухнули, и сменились ощущением чего-то грязного, неприятного, как будто Бернд вместо речи вылил на собравшихся пару дюжин горшков с нечистотами. Иан надеялся больше всех, оттого и был сейчас больше всех расстроен.

– Я тебе говорил, – проворчал Киршт, который был настолько мрачен, даже по сравнению со своим обычным состоянием, что Алия даже удивлялась, как это вообще возможно, – ему наплевать и нас, и на Щачин. Он держит ответ перед Императором, и только перед ним. Делает все так, как ему велят.

Наверное, Наместник наконец дождался почты из столицы, – думала Алия про себя. На этом небольшом совете она не имела голоса – даже поприсутствовать ей удалось только потому, что она уже была в палатке с Ианом, когда другие пришли обсудить дальнейший план действий, и они были слишком уставшими и раздраженными, чтобы заботится о секретности.

– Да, Киршт, ты очень умен, мы знаем, – раздраженно откликнулся Гедеон. Он не любил Киршта с его непробиваемым пессимизмом, но обычно сдерживал себя, не допуская открытой враждебности. Обычно, но не сегодня, – может, скажешь нам тогда, что делать?

– Остаться на месте. И бороться за наш город и нашу правду. Ничего не изменилось – то, что Наместник и епископ заодно, лично я знал и раньше, – уверенно сказал Киршт.

– Слово Наместника – закон, – заметил Гедеон.

– Да и потом, ты же сам видел, никого эта правда не интересует, – откликнулась Штарна. – Вы все видели это! Они все ему хлопали. Ничего не попишешь, такова воля народа. Они его поддержали, – грустно добавила она.

– Они поддержали бы кого угодно, лишь бы он вещал с балкона этого дворца, – угрюмо откликнулся Иан. – Гедеон, мы не можем вот так взять и уйти. Это будет... Это...

– Поражение, – подсказал Киршт.

– Все равно придется, рано или поздно, – настаивал Гедеон.

– Только не сегодня, – упрямо ответил Иан.

– Давайте простоим последнюю ночь, – предложила Штарна, – Наместник запретил собираться с завтрашнего утра. Про ночь он ничего не говорил. Давайте в последний раз переночуем здесь, посмотрим друг на друга, вспомним еще раз, как все это было... А утром разойдемся.

– Ну хотя бы так. Да, по крайней мере, так мы покажем им, что не все люди с ним согласны, – кинул Киршт. Гедеон сморщился, но Иан сказал:

– Решено. Уберите лишние палатки, подготовьтесь к отходу. Эта ночь станет последней.

Все разошлись, и Иан повернул свое усталое, осунувшееся лицо к Алии:

– Я хочу пройтись... Ты идешь?

***

Они вышли из палатки, и двинулись вдоль Разлома, прочь от площади и от дворца, вокруг шпиля которого медленно вращались сгущающиеся мрачные тучи. Эти прогулки успели стать их маленькой традицией. Каждый вечер после ужина они вдвоем делали круг в несколько кварталов. Обычно, Иан рассказывал ей что-нибудь: о том, какое устройство общества самое мудрое и справедливое, как сделать Щачин процветающим и богатым, не хуже, чем за Разломом, и обо всем остальном, что приходило в его голову. Но сегодня он подавленно молчал. Алия тоже не знала, что сказать, и потому сосредоточилась на камнях мостовой, перебирая в кармане четки.

– Я знаю, тебе некуда идти, – наконец заговорил парень. Алия кивнула, – ты по-прежнему не хочешь мне ничего рассказать? – Она лишь помотала головой. Все равно бы не смогла, даже если бы захотела. Слишком долго она молчала, слишком странно себя вела – в пропавшую ни с того ни с сего память он бы сейчас не поверил.

– Алия, я... Ты очень понравилась мне. Я знаю, что ты пока мне не доверяешь, и что все это слишком скоро, но я не хочу вместе с мечтой о справедливости потерять и тебя. Ты согласишься пожить у меня? Я обещаю, что не буду больше позволять себе... ничего лишнего, пока ты не будешь готова.

– Спасибо, – она взяла его за руку и несильно сжала в знак признательности, – правда. Спасибо тебе. Мне действительно некуда пойти, и я с радостью поживу у тебя, и...

– Ш-ш!

Они как раз свернули за угол. Алия вопросительно посмотрела на Иана – его лицо вытянулось, посерьезнело, он напряженно всматривался вдаль, и она проследила за его взглядом. Впереди стояла толпа людей в медных шлемах с дубинками или плетками в руках.

– Что слу...

– Тихо. Улыбайся, иди за мной, не торопись, – тихо прервал ее Иан. Один из городовых ленивой походкой двинулся к ним.