Текст книги "В тени монастыря (СИ)"

Автор книги: Юрий Раджен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Алия, изо всех сил сохраняя спокойствие, на ватных ногах двинулась за Ианом в небольшой переулок. Едва свернув с улицы, они побежали по узкому, извивающемуся пространству между домами, равнодушно наблюдающими за ними занавешенными окнами, сквозь которые едва пробивался зажжённый в квартирах свет.

Когда они добежали до второго конца переулка, Иан осторожно выглянул за угол, но тут же отскочил назад и кивнул на вопросительный взгляд Алии. Да, там тоже они.

– Эй, вы здесь? – раздалось сзади.

Городового еще не было видно, его скрывали изгибы переулка. Но он приближался, в этом не было сомнений. Алия заметалась, не зная, что предпринять – деваться было решительно некуда, и, как на грех, ни в одном из домов подъездные двери не выходили на переулок. Если бы она купила тогда это дурацкое платье в магазине, на нее бы, возможно, и не обратили внимание. Но ее одежда просто кричала о ереси, как и перо в волосах Иана. Взгляд девушки упал на кучу какого-то хлама, наваленную между домами. Может быть, спрятаться там? Вдруг она увидела большую железную бочку за кучей, и потянула Иана туда.

Едва запрыгнув в это убежище, Алия увидела через дырки в стенках приближающегося стражника. Он прошел мимо бочки до конца улицы, что-то прокричал, повернул обратно... Она задержала дыхание. Если он сделает еще шаг... Но медношлемный не сделал этого шага и ушел восвояси. Она испустила вздох облегчения и затряслась в беззвучных рыданиях. Иан обнял ее сзади, пытаясь успокоить, но это не помогло. Слишком много потрясений она пережила за последние дни, и вот сейчас все это вылилось в истерику. Иан тихонько запел ей на ухо, успокаивая, убаюкивая ее.

Алия узнала песню, ту самую, про прибой и ветер, что неожиданно оказалась переводом. Она начала, также тихонько, подпевать Иану. Вдруг она обнаружила, что поет вовсе не про ветер – отчего-то, в ее голове всплывали строфы древнего языка, на котором пел Киршт. Алия покачнулась, и она ощутила, как последние силы оставили ее. Она упала в обморок.

***

Иан осторожно выглянул за угол дома. Все верно, стражники были и тут – наверное, они перекрыли все улицы, ведущие с площади. Ариан, очевидно, решил не дожидаться утра и разогнать мозолящий ему глаза лагерь сразу же, как дождался одобрения Наместника. Или, может быть, сам Наместник... Но нет, Иан не хотел в это верить. Не хотел, не смотря ни на что. Все-таки Бернд всегда был хозяин своему слову.

Что ж, он ничего не мог с этим поделать. Иан надеялся хотя бы предупредить об опасности своих друзей, оставшихся на площади, чтобы они от неожиданности и испуга не влезли в драку со Стражей, или не наделали других глупостей. Его товарищи по Академии Духовности, которые составляли, наверное, половину собравшихся, все равно бы не смогли победить в этой битве, и кончилось бы это судом и тюрьмой. Но ведь борьба не заканчивалась сегодня, и крепкие, проверенные сподвижники нужны на свободе, а не в заточении.

Услышав окрик за спиной, он чертыхнулся. Кажется, предупредить тоже никого не удастся. Он надеялся, что ему удалось изобразить беззаботно гуляющую парочку, но, видимо, придется сдаваться. Тут Алия потянула его за собой, указывая на стоящую посреди годы мусора бочку.

Иан с сомнением посмотрел на нее. Наверное, у нее какие-то свои основания быть непойманной. Гедеон как-то отозвал его в сторону и, нервно оглядываясь по сторонам, предположил, что ее забросили из-за Разлома, чтобы шпионить за протестующими и науськивать их против Империи. Через час после этого Киршт завел его в палатку, задернул полог и драматическим шепотом сообщил, что Алия – наверняка шпионка Ариана, посланная для переписи собравшихся в лагере. Иан не поверил ни тому, ни другому – они не видели того подлинного ужаса и изумления в глазах Алии, когда она смотрела фокусы Штарны, и не говорили с ней достаточно долго, чтобы обнаружить дремучее невежество буквально во всем, непростительное для шпиона с любой стороны Разлома. Она была загадкой, и Иану хотелось ее разгадать.

И не только это, конечно. Иан часто чувствовал себя одиноким – в Щачине было очень мало эльфов, в основном его населяли коренные жители, гномы и пришедшие с востока, из глубин Империи, люди и тролли. А уж лесные эльфы везде в мире, кроме Диволесья, были редкостью – они редко путешествовали, предпочитая не расставаться со своими священными рощами, и почти никогда не переезжали за пределы своих владений вокруг Ларсоли. Конечно, Алия не была чистокровной эльфийкой – слишком уж короткими были ее уши, – но в этих солнечных волосах и зеленых глазах он отчетливо видел эльфийскую кровь. Но решение лезть за ней в бочку он принял, конечно, не из-за этого. Ведь если его сейчас схватят, то не останется никакой возможности предупредить друзей, а так, кто знает... Может быть, по крышам...

Стражник прошел по переулку, потом обратно, и исчез в глубине переулка, оставив их в покое. Пронесло на этот раз. Это напомнило Иану детство, когда он с другими мальчишками воровал яблоки с соседского огорода и спасался бегством от деда Тархта, который, несмотря на старость, мог как следует приложить розгой по спине. Но Алия явно не воспринимала это как игру – Иан почувствовал, как она дрожит, и обнял ее, чтобы успокоить, утешить, но это не помогло. Опять она испугалась ни с того, ни с сего – ведь они не сделали ничего плохого, просто шли по улице, и все, что им угрожало – это неприятный разговор со стражниками, и, может быть, сообщение на работу и пара-тройка часов нудного распекания на соборе. В Академии к этому относились легко, но, возможно, в ее случае все было по-другому? А где, кстати, она работает? Или учится?

Впрочем, сейчас было явно неподходящее время, чтобы это выяснять. Алия все еще дрожала, и он обнял ее крепче, а когда и это не помогло – она словно находилась в трансе и не могла оторваться от дырок в бочке, все еще высматривая сквозь них опасность – он тихонько запел ей на ухо "Песню о Прибое и Ветре". Внезапно, это подействовало, и Алия даже начала тихонько ему подпевать... только почему на Древнем Языке?

А потом... Он даже не сразу понял, что произошло. Иан никогда не ощущал ничего подобного: он как будто на мгновение стал тяжелее, и земля, то есть дно бочки, закачалась под ногами. Как-то сразу ему подурнело, к горлу подступила тошнота, разом ослабли руки и ноги, и лишь через минуту у него хватило сил, чтобы выглянуть за борт своего временного убежища. В его лицо ударил холодный ветер, ужалили сотни холодных снежинок – ни с того ни с сего начался снег, да не просто снег, а настоящая метель!

Но это было еще не самое удивительное. Посмотрев вниз, Иан обнаружил, что вместе с бочкой летит. Летит! Выше, чем крыши домов, выше, чем кроны самых высоких деревьев! У него перехватило дыхание. Ведь это невозможно! Никто не может летать. Под ним проплывали пустые улицы и немногочисленные прохожие: цепи стражников уже двинулись вперед, к площади, оставив за собой любопытствующих, которые держались сзади на почтенном расстоянии, чтобы не попасть под раздачу. Они недовольно щурились на небо, возмущаясь из ниоткуда налетевшей метели – но, конечно, не видели его: из-за снега, а в основном – потому что не ожидали увидеть. Ведь никто не мог летать, это было немыслимо. Но это происходило.

Он посмотрел на Алию, которая, кажется, без сознания, лежала на полу. Неужели она знала? Еще тогда, у Разлома? Ее пугали школьные фокусы Штарны, но она знала!

Внизу он видел площадь Восстания с собравшимися на ней друзьями. Видел он и прилегающие улицы, по которым шеренгами, не торопясь, двигались стражники вперемешку с Искателями и Инквизиторами. Иан собрался с мыслями. Невозможное или нет, но... Это шанс! Я предупрежу их, и все кончится миром, без драки и крови.

– Вас окружили! – прокричал Иан, – Стража и Инквизиция перекрыли улицы и движутся сюда, у них оружие.

Они услышали. Они смотрели вверх, искали взглядом источник голоса, а обнаружив его, тыкали пальцами. Да, это чудо – устало подумал Иан. Но сейчас это не главное.

– Не делайте глупостей, не вступайте в драку, вы...

Внезапно он почувствовал толчок в грудь.

***

– ...Окружили... – раздался голос откуда-то с неба. – Стража... оружие...

Киршт поднял голову. Какого дьявола? Куда он взобрался? Чертова метель! Ни зги не видно! Гедеон рванул его за рукав, указывая куда-то наверх. Прищурившись, Киршт разглядел... Ни фига себе... Это же невозможно! Чары не могут коснуться реальности, только сознания! По крайней мере, именно это вбивали в его голову все время его обучения в Латуне: реальный мир слишком плотен и неподатлив, чтобы подчиниться словам, какими бы волшебными они ни были. Но... кажется, над его головой действительно висела ржавая бочка, из которой свесился кричащий Иан. Нарушить законы природы, чтобы предупредить друзей – это было так похоже на Иана! Благородно и эффектно. Эльф продолжал что-то кричать, но Киршт его не слышал – мешало расстояние и шум стоящих вокруг людей.

Предупредить... До него вдруг дошло то, что сказал Иан. Оглянувшись, он увидел стражу, как раз высунувшуюся на площадь. И впрямь, окружили – шеренги стражников, стояли со всех сторон. Они тоже услышали голос, и смотрели в небо, разинув рты и тыча вверх пальцами точно так же, как и восставшие. Что ж, неудивительно – это было самое настоящее чудо, а чудеса изумляют всех, даже городскую стражу. Даже церковников.

Бочка продолжала свое движение по воздуху, перемещаясь все ближе и ближе к Разлому. Что еще он затеял? Вдруг Иан дернулся, и его грудь окрасилась ярко-красным. Зашатавшись, он перевалился через край бочки и... рухнул вниз, в Разлом.

Интересно, у какой паскуды нашелся арбалет? – отрешенно подумал Киршт. Он ничего не чувствовал – ни горя, ни ужаса... Странно. Ведь Иан – его друг. Но Киршту казалось, будто происходящее его совсем не касалось, будто все это было где-то в другом месте, на сцене театра или на страницах книг, а он был лишь наблюдателем, холодным и безучастным.

– Ах вы, суки! – потрясенно выдохнул кто-то.

Киршт будто очнулся. Поднявшийся гул площади, разъяренные лица выкрикивающих проклятья соседей навалились на него, будто кто-то убрал руки, закрывающие до сего момента его уши. Его мысли ускорились, в ногах возникло напряжение, подталкивающее, гонящее его куда-то.

Стражники, сцепившись под локти, возобновили наступление. Собравшиеся на площади начали пятится, попятился и Киршт, один шаг, другой... Оглянувшись, он увидел за собой бетонный забор, за которым был разлом – тот самый, в который свалился Иан. Дальше отступать было некуда.

– Прорываемся, прорываемся... – забормотал он.

– Мы окружены... Он сказал сдаваться, – возразил было ему Гедеон, но Киршт перебил его:

– Хочешь за ним, на дно Разлома? – и, обратившись к стоящим вокруг него растерянным людям, – Что стоите, бараны, вперед, вперед!

Когда он добежал до ближайшей шеренги стражников, которые все еще потрясенно смотрели в небо, ярость уже заполнила его, и Киршт нанес первый удар выхваченной из чьих-то рук дубинкой.

Глава 11. Снисхождение

Штарна открыла глаза и сонно огляделась по сторонам. Унылые серые стены, легкий полумрак... Где я оказалась? Ее сознание было блеклым и зыбким, словно истощенным пережитыми волнениями и лишениями. Лишениями? Да, все верно. Она вспомнила городской околоток. В крошечной камере, рассчитанной на шестерых, сидело вдвое больше – арестованные на Площади вперемешку с воровками и пьяницами, которые с утра до вечера курили самокрученные папиросы, бранились и дрались. Жидкая баланда из подмерзших, а то и попросту гнилых овощей, дыра в полу вместо туалета, пользоваться которой приходилось на глазах всей камеры... Неудивительно, что ее разум сопротивлялся этим воспоминаниям.

Но, все-таки, где же она сейчас? Это место казалось таким спокойным... Определенно, она больше не в околотке. Ей бы даже, наверное, удалось выспаться, не преследуй ее кошмары: Штарна видела себя то бредущей в ватнике с пилой наперевес по бескрайним лесам Тролльих земель, то стоящей на эшафоте, с накинутой на шею петлей. Может быть, ее все-таки казнили, и она попала в другой, лучший мир? В окружающей безмятежности было что-то... замогильное. Нет, нет, это не могло быть правдой. Борясь с собой, словно пробираясь через густой и мягкий туман, Штарна принялась по кусочкам собирать историю последних недель своей жизни, отделяя быль от сновидений и несбывшихся страхов.

Вот она сидела в темном кабинете напротив дознавателя, ведущего ее дело, и сбивчиво пыталась рассказать ему про Раслава, про запреты Церкви, про все... Но этот равнодушный и тихий человек лет сорока откровенно скучал, и смотрел сперва сквозь нее, затем и вовсе в окно, а сидящий здесь же писарь перестал водить пером по бумаге, едва она начала. Дознавателя не интересовали россказни девушки, он задавал более существенные вопросы: кто осуществлял встречи со шпионами из-за Разлома, кто был руководителем секты, какой шифр использовался в сообщениях... Вопросы, лишенные всякой связи с реальностью, сыпались один за другим. Десятки раз Штарна отвечала, что ни подпольной организации, ни шпионов Альянса не было и в помине – но натыкалась на все тот же остекленевший взгляд.

Зачем был нужен дознаватель? Да, правильно, он проводил допросы для суда – так Штарна вытащила еще одну ниточку событий последних дней. Суд означал, что каждое утро после побудки грубая толстая надзирательница раздевала ее, обыскивала, царапая кожу мозолистыми пальцами и убеждалась, что Штарна за прошедшую ночь не снесла ни кинжала, ни арбалета. Потом девушку вновь одевали, заковывали руки и ноги в кандалы так, что она могла лишь семенить маленькими шажками, грузили в телегу и везли, словно картошку, в здание суда вместе с другими арестованными на площади. Всего попалось шестнадцать человек: девушки, женщины и растерявшиеся старшие школьники. Киршту и Гедеону удалось прорвать оцепление остолбеневшей городской стражи, и они вывели почти всех – но медношлемные, опомнившись, принялись хватать замешкавшихся. Из них Штарна знала только Хану – девушка видела, как стражники тащили добрую женщину в воронок, намотав волосы на руку – и, кажется, постоянно видела в лагере еще одного мальчика лет шестнадцати с оттопыренными ушами. Остальных арестованных Штарна не знала – это были люди в основном случайные.

В зале суда их освобождали от кандалов и запихивали в стоящую посередине помещения клетку из железных прутьев толщиной в два пальца. Клетка была предназначена для разбойников и убийц, но ни тех, ни других в Щачине никогда не было много, и оттого предназначена она была для трех-четырех человек. А арестованных было шестнадцать, и в клетке было так тесно и душно, что они едва могли дышать, не говоря уже о том, чтобы шевелиться. Обед подсудимым не полагался – на него ушло бы слишком много времени, ведь всех нужно снова заковать в кандалы, вывести, приковать к лавкам, освободить руки, заново заковать... Слишком много мороки. Так что ели они только раз в день, вечером в околотке, после чего соскальзывали в беспокойный, не приносящий облегчения сон. Для пущей безопасности вокруг клетки рассадили здоровенных собак, то и дело воющих от жары и тоски. Впрочем, и собаки, и клетка, и кандалы предназначались не для того, чтобы предотвратить побег арестантов – они были призваны показать присутствующим, каких серьезных преступников удалось задержать Страже.

А присутствующих было в избытке: трибуны сзади и по сторонам от клетки полнились писателями и поэтами, скрежещущими перьями, художниками и бардами, тихонько подбиравшими суровые, торжественные и слегка угрожающие нотки на арфах и флейтах, и даже одним скульптором. Ради них, собственно, весь этот суд и затевался. Здесь не искали истину, а творили ее – очередную героическую балладу о великой Империи Братских Народов, прекрасной и удивительной, выступать против которой могла лишь горстка отщепенцев, подкупленных заграничными злопыхателями. Было общеизвестно, что гномьи и эльфийские монархи вот уже тридцать лет доживают свои последние дни: совсем скоро народ Альянса, озаренный идеями отца Латаля, начнет освободительную войну и сметет ненавистных угнетателей. Оттого-то они и строили всяческие козни Империи: то собьют цены на каменный огонь, основной товар, продаваемый Империей за границу, то развяжут очередную войну с дружественными Империи городами Загорья. А то и вовсе, призвав на помощь бесовские силы, напустят на Империю неурожаи, падеж скота, болезни и отравления самогоном – все, абсолютно все беды в государстве происходили исключительно по их вине!

Но в Щачине злодейским планам не суждено было сбыться, и заслуга эта целиком принадлежала городской страже и Наместнику Бернду. Чтобы никто не забыл о его решающем вкладе, он лично возглавил заседание суда и сидел перед клеткой за высоченным столом так, что Штарне приходилось смотреть на него снизу вверх. Это была его личная битва и личная победа, очень важная для него – во-первых, потому, что последние годы он одерживал победы разве что над запорами, а во-вторых... Предшественник Бернда на посту наместника поплатился должностью за беспорядки в городе двадцать лет назад, которые неминуемо привели бы к войне, если бы не явленный Сегаем Туман. Но Бернд не собирался в отставку – только не он! Именно поэтому все посланники из столицы – и газетчики, и официальные лица, и тайные соглядатаи, наверняка присутствующие в зале под видом немногочисленных простых горожан – должны были своими глазами увидеть, что заговор раскрыт и выкорчеван с решающим вкладом Наместника.

Все шло согласно плану. Прокурор, ничем не примечательный гном с равнодушным выражением лица, невнятной скороговоркой рассказал собравшимся о том, что произошло в Щачине. По его словам, засланный Альянсом неустановленный эльф-шпион организовал подпольную организацию. Следуя полученным из Западного Щачина шифрованным инструкциям, изменщики в течение нескольких дней распространяли вредные и опасные мысли, дурачили горожан и собирали их перед дворцом Наместника, чтобы захватить его штурмом. Назревающий мятеж, впрочем, был тут же подавлен, заговорщики схвачены, а засланец из Альянса в безрассудной попытке к бегству попытался перепрыгнуть через Разлом и свалился в пропасть.

Прокурор отметил, что рассказанная история подтверждается теми заговорщиками, что обнаружили признаки раскаяния. Штарна вздохнула. Голод, нехватка сна и переполненные камеры сами по себе были воздействием, граничащим с пыткой – хотя, конечно, никто их так не называл. Не в отели же преступников селить, в самом деле! К этому добавлялись допросы, длящиеся долгими часами подряд, без перерывов: безразличные следователи сменяли один другого, а она под конец почти теряла сознание. У одного из парней кожа на запястьях была стерта наручниками чуть ли не до кости, а у другого весь бок превратился в один сплошной синяк – он, якобы, упал с кровати и расшибся. Неудивительно, что некоторые обнаружили признаки раскаяния.

Кроме чистосердечных признаний, были явлены и другие доказательства. Прокурор продемонстрировал найденные на квартире одного из мятежников маленькие записки с загадочными значками, свернутые в трубочки – несомненно, для того, чтобы цеплять их на лапы почтовых голубей, ведь птицы, летающие высоко и не имеющие привычки смотреть вниз, были единственными живыми существами, которые могли беспрепятственно путешествовать из Альянса в Империю и обратно. В тишине приглашенные зрители внимательно рассматривали записки.

– Я же говорил, это мои шпоры по астрологии! – в отчаянии простонал сидевший в другом конце клетки парень.

– Молчать! – выкрикнул Бернд и приказал удалить разговорчивого парня из зала суда за нарушение порядка и неуважение к суду. В последующие дни его в суд не возили, посадив в карцер околотка.

Выступили на суде и пострадавшие граждане, свидетели обвинения. Сухонький седой мужчина рассказывал о бесчинствах, творимых заговорщиками на площади:

– Они молились идолам и водили вокруг них хороводы! Вот все как есть рассказываю. И это на Щачинской земле, в полста шагах от Разлома! Я вам скажу, что они делали. Они пытались бесов вызвать снова, вот!

Ему вторила толстая бабища:

– Мой сыночек, как всю эту бесовщину увидел, совсем от рук отбился. Старшим стал грубить, учителей не слушается. Развращают молодежь! Наместник, пожалуйста, защитите наших детей от всего этого, они не должны видеть эдакой мерзости.

– Я к нему такой подхожу, а он мне на тебе! – пыхтел побитый при задержании городской стражник, – это ж какое неуважение! Я неделю после этого есть не мог, палец у меня на руке вот распух, и сплю теперь плохо.

После каждого такого свидетельства обвинитель покачивал головой и цокал языком. Закончив допросы, он высказал свою просьбу к суду: признать всех арестованных виновными в государственной измене и мятеже, и приговорить их к тюремному заключению – по пятнадцать лет каторжных работ на рудниках Тролльих Земель.

В зале послышался шепотки, затем ропот – и тут же заливисто, с подвыванием залаяли собаки, успокоившиеся лишь после того, как все прочие голоса в суде смолкли. Воцарилось молчание. Пятнадцать лет... – отрешенно подумала про себя Штарна. Сейчас ей восемнадцать, а будет – тридцать три. Вся жизнь, вся молодость, первая любовь, свадьба, рождение сына, а может быть, дочери... В общей сложности двести сорок лет молодости, из которых прокурор отчеканит себе медаль, а Бернд выкует цепи для города, чтобы еще несколько лет наслаждаться своей властью.

– Это только предложение прокурора, – прошептала ей на ухо Хана, – Бернд назначит меньше, увидишь! Ведь он известен своим чувством справедливости, да и наверняка не упустит шанса показаться милосердным! Он вообще может признать нас невиновными!

Да, Штарна слышала такое и раньше. Все же понимают, что это ерунда – ну задержат, ну пожурят и отпустит, никакого ареста не будет! Это просто арест, следователь скоро поймет, что я ни при чем, и отпустит меня. Это всего лишь вопросы следователя, а не его выводы, поэтому бояться нечего. Следователь – дурак и ничего не понял, но ведь обвинитель не может всерьез поверить в этот бред про подпольщиков! И вот сейчас последнее: судья может признать нас невиновными.

Конечно, сидя в околотке, Штарна мало что могла сделать, но ее не покидало ощущение, что точно такая же цепочка несбывшихся надежд на мудрость и разум высоких чинов встречалась в ее жизни и раньше. И каждый раз она становилась поводом отказаться от сопротивления – зачем, ведь все еще может выправиться само по себе? Увы, но каждый раз события оборачивались самой худшей стороной, а борьба становилась запоздалой и оттого бессмысленной.

На следующий день впервые подал голос приставленный к ним адвокат: мужчина средних лет, высокий и меланхоличный, с резкими бороздами на щеках и тусклыми серыми глазами, глубоко запавшими в глазницы, он до сих пор сидел в равнодушной задумчивости. До суда наивная Штарна думала, что им позволят выбрать себе защитника – тогда, может быть, Гедеон смог бы помочь ей, ведь его родители вращались в высших кругах... Но, как оказалось, их дело было делом особой важности, затрагивало вопросы иностранных шпионов и безопасности Империи, а раз так, то и участвовать в процессе мог лишь человек, одобренный Церковью – чтоб не выболтал потом никаких государственных тайн и секретов. И вот к ним приставили этого долговязого хмыря, который откровенно скучал во время прокурорских речей. Защитник был нужен на суде не для того, чтобы кого-то защищать: просто горожане любили весь этот флер важности и авторитета, черную мантию судьи и его молоток, толстые стопки бумаги на столе у прокурора, речи адвоката, борьбу умов и доказательств... Приходилось худо-бедно соответствовать народным чаяниям, но зато и результат превосходил все ожидания: простой люд верил в любую белиберду, если она была произнесена в правильных декорациях.

Хмырь встал и заговорил медленным, тихим голосом, не отводя глаз от клетки с арестантами. В его взгляде чувствовалось пренебрежение, неприятие, а может, и ненависть.

– Родина – это самое святое, что есть у человека. Мы живем во благо нашей страны, мы трудимся для ее богатства. Любой, кто ставит свои жалкие мысли и желания выше, чем интересы государства – преступник, и любой, кто пытается государству навредить – изменщик. И наказание, которое потребовал уважаемый обвинитель, вполне соразмерно тяжести измены.

Хмырь замолчал, и Штарна уныло вздохнула.

– Однако, – внезапно вновь подал голос защитник, – было ли это преступление в данном случае?

В зале вновь пробежал шепоток, и вновь залаяли собаки. Сидевший за судейским столом Бернд нахмурился – очевидно, по сценарию речь адвоката не предполагала продолжения.

– Обвинение утверждает, что беспорядки организовал заграничный шпион. Сам шпион не пойман, его личность не установлена. Но я хотел бы спросить – как он попал в город?

Молодец, – мысленно поблагодарила тогда адвоката Штарна. Вопрос и в самом деле был не из простых. Переправа через западную границу была невозможна из-за Тумана – в этом не было сомнений, все видели, к чему привела Иана попытка перебраться через Разлом. Он и вправду взлетел, как говорили некоторые, или просто высоко прыгнул? Из-за метели и начавшейся драки она так ничего и не поняла. Север Щачина прикрывали скалистые горы, и, сколько бы щачинцы не пытались пробраться через них в Горные Города – а несознательных, которые отчего-то туда рвались, хватало – никому это не удавалось, слишком отвесны были скалы, а немногочисленные горные тропы прикрывали сторожки. На Юге лежало Срединное море, побережье которого было огорожено колючей проволокой на многие мили, и, опять-таки, хорошо охранялось. Охрана границ находилась в ведении наместника Бернда, который, судя по всему, почувствовал намек, и оттого чуть заметно нахмурился.

– Если пробрался один человек, то это означает, что могут быть и другие, – продолжал меж тем защитник, – возможно, десятки, или даже сотни. Но, конечно, все мы знаем, что государственная граница находится на надежном замке благодаря Наместнику Бернду. Однако откуда в таком случае мог взяться этот один?

– Что же касается распространения вредных мыслей и одурачивания горожан... Разве мы не знаем, что граждане Империи довольны и счастливы, и среди них вредные мысли не распространяются? Или, может быть, обвинитель хочет сказать, что в Щачине к вредным мыслям склонны особенно сильно? А почему? С кого за это спросить? – казалось, защитник тоже читает обвинительную речь, только совсем не подсудимым, – мне кажется, уважаемый прокурор говорит вздор. Достопочтимый Бернд никогда бы не допустил подобного во вверенном ему городе. А значит, горожане наверняка противостояли вредным мыслям со всем присущим добропорядочным верующим упорством.

– А что до массовых беспорядков... Будьте добры, – попросил он стражника-свидетеля с расстроенным сном и пищеварением, – встаньте рядом с заключенными.

Стражник, здоровенный тролль, подошел к клетке со стороны Штарны, опасливо глядя на нее – видимо, поддавшись общему настроению, и впрямь уверовал, что девушка набросится на него, пробравшись через прутья и раскидав собак. Теперь, когда он стоял вблизи, стало очевидным: она едва доросла до его груди, и была раза в три тоньше.

– Я бы хотел, чтобы художники запечатлели это, – обратился адвокат к сидящим в зале художникам, – хотя бы наброском. Неужели достопочтенный Бернд отбирает в Стражу людей настолько беспомощных, что они не могут справиться с женщинами и детьми. Это же женщины! И дети!

– Достаточно! – стукнул молотком по столу Бернд, не скрывая раздражения. Не то чтобы адвокат сказал что-то, присутствующим неизвестное – подобные вопросы каждый мог задать себе сам. Но до сих пор не было повода – ведь все шло аккуратно по сценарию. А тут такое! Соглядатаи, пожалуй, и впрямь могли доложить, что в Щачине царят иноземные шпионы и разруха, с которыми ни Стража, ни Наместник ничего не может поделать. Это совсем не те мысли, которые бы Бернду хотелось донести до Латальграда! И вообще, что это такое? Это – защитник, приставленный Церковью? Что означало – Арианом? Во всем этом Штарна почувствовала какую-то странную, зловещую игру.

Бернд меж тем откашлялся и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Судя по тому, как лихорадочно его глаза перебегали с приглашенных писателей на арестантов и защитника, он отчаянно искал выход. Помолчав, он вздохнул и сказал:

– Допустим, это не шпионы. Может быть. Тогда кто они? У вас есть другое приемлемое объяснение происходящему? – слово «приемлемое» явно указывало на созревшее решение Бернда договариваться.

– Это всего лишь женщины и дети, – повторил свою мысль защитник, – но они, к несчастью, тронуты неверием. Они отринули учение Церкви, разуверились в собственной Родине, возвели хулу на нашего епископа. Голоса бесов звучат в их голове. Это не преступление, это – болезнь, и несчастные страдают от своего недуга гораздо сильнее, чем стража от каких-то ссадин. Болезни случаются, и в этом нет вины городских властей. Скорее, это – недоработка Церкви, ведь именно она призвана воспитывать и врачевать людские души. Но Ариан известен своим смирением. Не сомневаюсь, что он готов признать свою ошибку, – защитник уже смотрел на Бернда в упор, – если ему разрешат попытаться ее исправить. Ариан не держит на арестованных зла, и, несмотря на хулу, готов помочь им, исцелить их. Об том я и прошу суд – дать обвиняемым шанс исцелиться, исправиться, вновь стать правоверными гражданами. Епископ Ариан ждет их. В Щачинском Монастыре.

Глава 12. О целебных свойствах яиц

– Это какая-то ерунда, – решительно воскликнул Тух, едва Ярин закончил свой рассказ о неудавшемся визите к Орейлии.

Парень пришел в цех, чтобы по предложению Тарпа обмозговать с мужиками пропажу своей учительницы. И, на самом деле, не только ее – эта история перекликалась с загадочным бегством механика Сталкинского вокзала, да и с его собственной историей со внезапным и необъяснимым появлением в хлеву Орейлии имела что-то общее: пропажи, потери, появления... И, более того, Ярину казалось, будто и это не все – он как будто краем уха слышал еще о нескольких людях, которые куда-то запропастились. В Империи пропадали люди, пропадали бесследно, средь бела дня! Такое просто не могло остаться незамеченным.

– Почему ерунда? – лениво протянул Вадай, потягивая пивко, – разве ты не слышал про эту историю в Щачине? Ну, прошлой зимой? Там тоже вроде бы какой-то малец пропал, а потом оказалось, что его в Монастырь упекли за нечестивые рисунки.