Текст книги "В тени монастыря (СИ)"

Автор книги: Юрий Раджен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Когда он загорелся снова, сцена уже успела повернутся, и действие перенеслось в город – картонные дома из дерева сменились картонно-каменными. Большое здание в центре, изображавшее, по-видимому, ратушу, было украшено гербом: черные горы, бирюзовое небо и светящее в нем ярко-красная звезда. Щачинская звезда. На гербе далекого Горного Города была запечатлена его легендарная реликвия, огромный рубин, принадлежащий королям Щачина и передаваемый ими по наследству.

На балкон ратуши вышел карлик, облаченный в горностаевую мантию и золотую корону – ясное дело, король, происходивший из гномьей династии, с карикатурным накладным носом и дочерна закрашенными насупленными бровями. Король был расстроен и хмур: под его балконом собралась толпа бедно одетых горожан со стягами Церкви в руках, требовавшие упразднения королевской власти, всеобщего равенства и Эдема. Вот скоро и конец моему могуществу, моему богатству, моему положению – сокрушался король, обращаясь к Щачинской звезде, которую успел откуда-то вытащить и теперь держал на вытянутой руке чуть выше уровня глаз, смотря на нее снизу вверх. Звезда переливалась оранжевыми, красными и бордовыми тонами, пульсируя светом, будто бы внемля горю короля. Король меж тем продолжал просить и жаловаться, и вдруг Звезда выпала из его рук и упала на мостовую под балконом ратуши, разлетевшись тысячью искр.

Вновь раздался грохот листового железа. Грянул военный марш, тяжелый, угрожающий, бьющий по ушам. Из-под земли потянулся бордовый дым, и через люк на сцену полезли бесы. Их лица были уродливы, тела омерзительны: демоны были облачены в обтягивающие бледные одежды с угрожающей боевой раскраской, поросшие тут и там черным или серым волосом, с хвостами и копытами. Каждого беса украшали рога: кому-то достались загнутые в дугу бараньи, кому-то – козлиные или бычьи. Часть вооруженных бесов принялась гоняться за прохожими, а другие в это время вытащили откуда-то из глубин сцены постамент, на который вскарабкался их вождь, отличающийся от остальных развесистыми лосиными рогами. Он запел низким, зловещим и мрачным басом о том, что Церкви пришел конец, и он и его племя заставит народы Сегая вновь склониться перед Владычеством. Наша мощь несокрушима, пел вождь. Он воздел руки к небу, марш сменился частой барабанной дробью... и из руки вождя хлынуло пламя, немедленно объявшее одно из зданий.

Зал ахнул. Ничего себе! – подумал Ярин, – они привезли волшебника!. Создать иллюзию пламени свечи или даже костра было совсем не сложно, и Ярин прекрасно с этим справлялся, но чтобы так, на всю стену, и заставить ползти вверх по стене, как настоящее, и при этом еще и петь... На это требовалось особое мастерство, которым владели очень немногие. Сказания говорили, что эти немногие вели свою родословную от самих дженов, которым ничего не стоило сразить вражеское войско взрывающимся огненным шаром размером с телегу, поразить непокорных молнией или заставить землю сотрясаться, разрушая стены неприступных крепостей. Те времена давно прошли, и силы разрушения оставили Сегай, но отблески их таланта еще сохранялись – иные артисты были способны своей волей призвать пламя, зажигающее пусть не тело, но воображение.

Довольный произведенным эффектом, бесовской вождь зажег еще пару домов, после чего призвал свое войско идти на Восток для порабощения непокорной империи и истребления всех адептов ненавистной ему Церкви. В ту же минуту из правых кулис вышло Имперское войско с Лерром-знаменосцем. Лерр держал в правой руке меч, а в левой – штандарт с Глаголем. Остальные гвардейцы Империи окружали собой подвижную платформу, на которой стоял Император Тарешьяк.

Ярин знал, что Император, происходивший из горных гоблинов, был невысок и ряб – но в представлении он оказался настоящим красавцем, горой возвышающимся над остальными актерами. Волосы его были черны, как смоль, и от этого его нахмуренные брови были особенно угрожающими, а роскошные усы – особенно внушительными. Император поднял свой меч и твердым, глубоким басом потребовал от бесовской орды одуматься и убираться в преисподнюю, откуда они вылезли. Вождь ответил отказом. Тогда Император повернулся к залу и начал свою арию. Он обращался ко всем зрителям, называя их братьями и сестрами, говорил о страшной опасности и священной войне, о том, что только вместе они смогут сохранить свою свободу, свой дом, свои жизни. Завораживающая музыка и пробирающие до самой души слова Императора заставили Ярина оцепенеть. В какой-то момент Император, казалось, посмотрел прямо на него – и в этот момент он был для Ярина единственной надеждой на выживание и спасение.

Выступление императора закончилась. Император указал мечом на противника, и его войско пошло в атаку. Но как только они приблизились к бесам, пламя, вновь вырвавшееся из лап бесовского вождя, объяло наступающих, и они упали, картинно корчась, и вскоре затихли. Император снова поднял меч, и новая волна выдвинулась вперед, потом еще и еще – все с тем же результатом. Куча лежащих на сцене росла – постановщики спектакля не пожалели актеров для создания нужного эффекта. И вполне преуспели – сидевшая рядом с Ярином женщина средних лет, распахнув глаза и прикрыв рукой рот, шептала: "Какая доблесть! Какой героизм!". Где-то на пятой порции атакующих она не выдержала и исступленно захлопала в ладоши, и вскоре к ней присоединился весь зал, славя героев.

В шестой раз атаку возглавил Лерр. Вождь уже привычным жестом поднял руку и зажег колдовское пламя, но Лерр кинулся к декорациям домов, снял с них ставень и закрылся им, будто щитом. Пламя разбилось о щит. Воинство Лерра, немедленно вооружившись ставнями, дверьми и прочими подручными средствами, перешло в наступление. Ярин зааплодировал было находчивости воинов, пусть и чуток запоздалой, но на него тут же зашикали со всех сторон.

Бесы вступили в сражение, и зал наполнился лязгом сценических мечей. Но все-таки противником было слишком много, а вождь их то и дело посылал в императорское войско струи пламени – теперь уже больше для освещения и пущей зрелищности. Императорское войско отступило за правые кулисы. Черти двинулись вдогонку, оставив после себя горящий город и груду бездыханных тел.

Короткий перерыв – и вот уже все огни исчезли, и восходящую Щачинскую звезду на гербе сменил маяк Староместа. Действие, таким образом, перекинулась из Горных Городов вглубь империи, в исконные земли людского народа. По улицам ходили горожане – но уже не такие беспечные и беззаботные, как в Щачине, движения их были дерганными, они постоянно вздрагивали и напряженно вглядывались то в одну, то в другую сторону. Они уже знали, что идет война. Из-за левых кулис вышло императорское войско, продолжающее сражаться с демонами. Увы, они все еще отступали – вот уже вышел из-за кулис первый ряд теснящих имперцев бесов, вот уже выкачена платформа с ужасным вождем... Сражающиеся демонстрировали недюжинное акробатическое искусство. Уклоняясь от ударов, они прогибались почти горизонтально полу или кувыркались через спину, а наступая, вертели мечи так, что контуры их теряли очертания, и уже не меч это был, а смертоносное вращающееся стальное колесо. Движения эти были танцем, лязг мечей – песней, и музыка не смолкала ни на минуту.

Особенно внушительно смотрелся Лерр. Раскидав накинувшихся на него демонов, он с несколькими воинами пошел в контрнаступление... Но вновь вспыхнули ладони демонического вождя, вновь устремил он огонь в самую гущу отважных имперцев, и Лерр был вынужден отступить, укрываясь от пламени щитом. Вместе с ними отступал и сам император, постепенно откатываясь на платформе все ближе и ближе к правым кулисам. Платформа вождя остановилась на середине сцены. Город был взят.

Горожане и бесы разбились на пары, и через несколько мгновений Ярин отвел глаза со сцены. Ну почему имперцы так любят подобные вещи? На картинах, в сказаниях о первых проповедниках церкви, а теперь и здесь? Без всякой видимой причины бесовское войско пытало мирных горожан – в ход пошли кнуты, щипцы, раскаленные прутья и другие вещи, о которых Ярин предпочел остаться в неведенье. Впрочем, другие зрители не возражали – они смотрели на пытки пусть и осуждающе, но с каким-то упоением, будто наслаждаясь ими. Ярину стало зябко, неуютно. Хорошо, что спектакль подходил к концу.

Третий акт вновь явил на сцену родную деревню Лерра и Элении, с той только разницей, что на поле уже лежал ватный снег, и никто больше не пел и не плясал. На переднем плане стояла огромная бутафорская наковальня. Одна из девушек, в саже и слезах, качала мехи, другая носила уголь... грустными голосами пели они о том, как тяжела стала жизнь, когда их мужья ушли на войну. Песня эта больше напоминала плач. На сцену вышла Эления, одетая в грубые рукавицы и кожаный передник, ее длинные волосы скрывала косынка. Лицо, как и у других женщин, было перемазано сажей, но его выражение было не печальным, а суровым. Эления решительно пресекла уныние и жалобы. Не дело жалеть себя, пела она, пока наши мужья погибают от рук захватчиков. Мы должны помогать им изо всех наших женских сил. С этими словами Эления взяла в руки кузнечный молот и принялась ковать меч. Сценическая ковка не занимала много времени, и через несколько минут Эления, если верить ее словам, перековала на щиты и мечи все деревенские косы и вилы, но и этого было недостаточно. Эления несколько раз обошла деревню, пытаясь найти хоть какой-то металл, но все было тщетно. Наконец, взор ее обратился вверх, к знаку Церкви, поблескивающему на крыше домика-храма. Да, другого выбора не было. Плача и прося прощения, девушки стали снимать знак, чтобы превратить и его в меч и щит.

Внезапно рядом с Эленией возник призрак отца Латаля. Он не стал ругать девушку за святотатство – в войне все средства хороши, сказал он, и благословил Элению выковать острейший из мечей и прочнейший из щитов – оружие Равенства, чтобы воины Империи смогли объединить под единой верой весь Сегай. Эления принялась за работу, а отец Латаль обратился к залу с кратким, но емким переложением основных моментов учения церкви. Над наковальней поднимался пар и плясали искры, и вот Эления уже выковала оружие Равенства и высоко подняла меч над головой. Меч светился холодным, голубоватым свечением. В эту минуту из-за левой кулисы вновь показалось отступающее войско Империи во главе с Лерром. Эления, подбежав к Лерру, передала ему выкованный меч и щит.

Лерр, видя, что враг подошел к его родному дому, и отступать больше некуда, с новыми силами бросился в бой, подняв над головой светящееся волшебством оружие. Снова демонический вождь направил на него огонь преисподней, но Лерр закрылся от него щитом и, о чудо – огонь погас! Молитвы Церкви остановили демоническое колдовство! Вождь замешкался, и Лерр, раскидав в стороны бросившихся было на него врагов, поразил предводителя демонов мечом в самое сердце.

Вождь заметался, упал на одно колено, задергался, рухнул на свой подиум, и, наконец, затих. Лишенные предводителя и магической поддержки войско еще пыталось оказать имперским гвардейцам сопротивление, но женщины деревни, простые крестьянки, взяв в руки выкованное оружие, также включились в схватку – и вот, наконец, враг был разбит.

Зрительный зал взорвался аплодисментами. Армия прошагала за левые кулисы, и затем вернулась оттуда, принеся с собой гербы Староместа и Щачина – в ходе войны императорская гвардия гнала врага вплоть до самого их гнездовья и присоединила к Империи новые земли, освобожденные от демонического ига. К рукоплещущим армии присоединились и вышедшие на сцену горожане, уже освобожденные от кандалов. Лерр и Эления, отважный солдат войны и стойкая труженица тыла, вышли вперед, взявшись за руки, и, под овации зала, вновь поцеловались. Актеры поклонились публике, и опустился занавес. Представление закончилось.

***

В холле театра шумели школьники, которых учительницы пытались расставить по парам, чтобы отвести обратно в школу.

– А вы видели, как они это, ну, прутами раскаленными? – возбужденно кричали они.

– Да, да, конечно, – рассеянно отвечали учительницы, сбиваясь со счета.

– И мы всех победили?

– Конечно, стой, не вертись.

Ярин же испытывал смешанные чувства. С одной стороны, представление было ярким, запоминающимся – актеры явно вложили в него всю душу. Песни до сих пор звенели у него в ушах. Песни мужчин, которые, видя грозящую их дому смертельную опасность, уходят в неизвестность и умирают за свою землю, и песни женщин, которые работают вместе со своими детьми на пределе жизненных сил, и ждут своих любимых, не зная, живы ли они, мертвы ли, или попали в плен к жестоким выродкам. Напряжение сил, боль и горе, но одновременно и героизм, любовь, самопожертвование – все это сплелось в песнях Лерра и Элении, звуча в каждом слове, в каждой ноте столь пронзительно, что души и сердца слушателей трепетали в едином резонансе со сценой.

С другой стороны, парень не мог отделаться от ощущения, что просмотрел историю не столько победы, сколько смерти и пыток. Будто бы это и было предметом гордости – посмотрите, дескать, как много народа убито и искалечено. В старых же книгах, к которым он привык у Орейлии, обычно гордились убитыми со стороны противника. Возможно, это и было необходимо – показать, насколько ужасны, злы, отвратительны были бесы. Когда эти бледные, покрытые шерстью фигуры впервые появились на сцене, он едва ли не узнал их – и его передернуло от отвращения. И, конечно же, победа над бесовскими ордами была настоящим подвигом. Да, безусловно была.

И Церковь теперь казалось уже не такой плохой – еще бы, ведь именно она сплотила народы востока Сегая для отражения демонического нашествия. И не такими уж и страшными были порядки Империи по сравнению с убийствами и пытками, которые без всяких причин чинили бесы. По сравнению с ними вообще все было не таким уж и страшным. Может быть, в этом и было их предназначение... Но нет, что за глупости. Конечно же, бесы – исчадие зла, и победа над ними – колоссальное достижение Империи и Церкви!

Ярин уже вышел из театра. Он был погружен в свои мысли и переживания, и чуть не врезался в толпу. Оглянувшись по сторонам и с трудом сообразив, где находится, парень понял, что налетел на очередь, вылезшую из центрального магазина и змеящуюся по улице. Все лето очереди, казалось, росли и росли: весной, когда Ярин только приехал в Назимку, даже самая длинная из них умещалась в здании магазина, но теперь уже не вызывали удивления даже несколько десятков выстроившихся перед дверями лавки потомков героев.

Да, вне театра имперцы выглядели совсем по-другому. Победители перемещались из спальных загонов общежитий на свои рабочие места в цехах, где с утра до ночи выполняли грубую, унизительную, однообразную работу. Они проводили все свободное время в очередях, покорно ожидая своей пайки, своей пары носков, своего куска мыла. Суетливые, неприметные, постоянно спешащие – понятное дело, не в битву и не на подвиг, а за колбасой и штанами, – в одинаковой одежде, с одинаковыми прическами и, казалось, одинаковыми лицами, они растеряли всю свою силу, все свое волшебство, даже если и обладали им когда-то. Если Церковь вдохнула в них силы для подобной героической победы – то куда же они ушли? Как они докатились до этого?

Как он докатился до этого?

Он был точно таким же Имперцем, как и все остальные – просто потерявшим память и наслушавшимся сверх всякой меры старых рассказов. Он жил вместе со всеми, той же жизнью, и первой его мыслью при виде очереди, была "надо бы встать". И неважно, за чем стояли: за мылом, за табаком или за детскими сапогами – если бы даже продаваемый дефицит оказался не нужен, его можно было обменять на что-нибудь другое.

Где же оно, то волшебство, что некогда вдохнуло в род человеческий столько сил и огня?

Вдруг Ярину почудилось, будто кто-то тронул его за плечо. Он обернулся. Рядом никого не было, кроме... Тария, легендарного героя Северной войны. Мраморное изваяние бородатого воина, в одиночку душившего морского змея, смотрело на него каменными глазами. Ярин встретил его взгляд, огляделся по сторонам, потом посмотрел вниз, на мостовую, которая уже два века лежала на месте бывших болот и лесов. Он снова поднял взор и, будто в первый раз, увидел дома, росшие из мостовой так, как раньше росли из земли горы и деревья, увидел светящиеся окна квартир там, где раньше были лишь дупла и пещеры. Этот город не появился из ниоткуда, он был отвоеван у леса и у варварства во время Северной Войны. И сделали это люди.

Внезапно, Ярин понял все. Не Империя и не Церковь сокрушили демонов. И уж тем более эта заслуга не принадлежала тщедушному усатому выходцу из Загорья, гоблину Тарешьяку. Это сделала человеческая раса, чей героизм в свое время вырвал северные земли из плена запустения и дикости, возвел здесь дома и проложил железные дороги. Испокон веков, всегда люди были героями.

Всегда. Пока не пожили в Империи.

Глава 8. Милость Сегая

На четвертый день Щачинское восстание начало хиреть. Воодушевление и атмосфера праздника, которые так понравились Алии в первый день на площади Восстания, постепенно сменились унынием и ощущением какой-то дурацкости всего происходящего. Ни Наместник, ни епископ, ни Городская Ассамблея, ни даже проходящие мимо люди – никто не пытался не то что бы прислушаться к мнению и требованиям собравшихся, но даже попытаться с ними побороться. Люди стали расходится – ночевки в палатке на площади за правое дело дарило дух романтики и борьбы, но принимать их в больших дозах никто не хотел, тем более, что это было чревато простудами. Так что на ночь оставались только самые стойкие, самые идейные, такие как Киршт, Гедеон и, конечно же, Иан. И Алия, которой все равно было некуда больше идти. Днем, в прочем, в лагере все еще набиралось с полсотни демонстрантов, но все же уже не раз и не два Алия задумывалась о том, сколько еще дней продлится это восстание, и что она будет делать после того, как лагерь уйдет.

С сегодняшнего обеда прошел час, и на площади наступило мертвое время, когда прохожих почти нет, еда уже съедена, а до ужина еще далеко. В это время собравшиеся занимались кто чем: одни рисовали портреты своих друзей и пейзажи окружающего города, другие писали стихи, читали книжки или спорили о высоких материях. На площади Восстания собрались, в основном, воспитанники местной Академии Духовности, знающие толк в изящных искусствах. Алия же не чувствовала в себе влечения к кисти или перу, и потому с радостью согласилась на прогулку по городу с Ианом.

Она попросила сводить ее... У нее так и не получилось вспомнить нужное слово, но она, вроде бы, сумела достаточно точно описать место: там можно было погулять, поесть, купить что-нибудь из одежды – в общем, развлечься. Все так просто! Иан, однако, битых полчаса пытался понять, что в точности она имела в виду: покупки и развлечения никак не хотели складываться вместе у него в голове.

Иан привел ее в довольно уродливое двухэтажное здание почти строго кубической формы с небольшими окнами, напоминавшими бойницы, выкрашенное в цвет дорожной пыли. И это – самый большой магазин Щачина? – удивилась она. На целых двух этажах были расставлены прилавки с обувью, бельем и детскими вещами. Имеющиеся сапожки Алию вполне устраивали, а деликатную проблему с бельем она уже решила с помощью Штарны, позаимствовав у нее на время пару комплектов. Поэтому они поднялись на второй этаж и вошли в отдел готового платья. Кроме них, здесь был лишь один покупатель, невысокий и пожилой, с морщинистым лицом, одетый в выглаженный и элегантный костюм с жилеткой, в очках с золоченой оправой и длинной бородой со слегка вьющимся волосом. За прилавком собралось сразу три продавщицы в цветных полуплатьях-полухалатах, увлеченно обсуждавшие последние новости: одна из них, помоложе и побойчее, торопливо рассказывала сплетни о своем соседе по подъезду – вы не поверите, у него невеста, а его вчера видели с какой-то женщиной – а ее товарки слушали, приоткрыв рты от удивления и неодобрения. Все трое игнорировали тихие и смущенные покашливания старичка, тщетно пытавшегося привлечь их внимание, чтобы совершить покупку.

Алии пока были не нужны продавщицы. Наскоро осмотревшись по сторонам, она усомнилась, что их услуги ей вообще сегодня понадобятся. В отделе царили темно-синий и тускло-коричневый цвета, и, конечно же, полная гамма оттенков серого. Отчего-то эти цвета были на пике популярности в Щачине, но Алия считала, что они ей не подходят – собственно, как и всем остальным щачинцам. Разочарованно бурча, она перебирала широкие бесформенные платья, блузки и кофточки в женской части зала. В принципе, вот это платье ничего, и вот это можно примерить...

– Ну что вы там роетесь? – услышала Алия недовольный голос.

Оказывается, продавщицы уже закончили свое совещание, одна из них ушла в другой отдел, вторая – та, что помоложе – возмущенно отчитывала успевшего в чем-то провиниться старичка, а третья, уже пожилая, с уложенными на голове серыми от седины кудрями, злыми маленькими глазами и перекошенным тонким ртом, обратила свое внимание на Алию.

– Я просто смотрю, – ответила девушка.

– Покупай и смотри дома, сколько хочешь, – схамила продавщица, – а тут магазин, нечего туда-сюда ходить.

В Алии мгновенно вскипел гнев:

– С какой стати вы мне хамите?

– Ходят тут целыми днями, вещи мнут, – не слушала ее торговка, – я тебе сказала, покупай быстро!

– Рот закройте, пожалуйста, и отойдите, – ответила Алия с ледяным спокойствием, игнорируя клокочущую внутри бурю гнева.

Лицо продавщицы налилось краской:

– Да как ты со мной разговариваешь, соплячка! Ты знаешь, кто я такая?

– Эмм... Всего лишь продавщица? – ехидно поинтересовалась девушка.

– Всего лишь...? Да как ты смеешь! Распустилась, вертихвостка, вырядилась перед своим хахалем, тьфу, смотреть противно! Да в наши дни, если бы кто-нибудь попробовал так нарядиться...

Алия потрясенно смотрела на продавщицу, которая, судя по всему, была в самой настоящей ярости. Это было так нелепо, что Алия сперва чуть не рассмеялась, но потом к ней вернулся гнев. Как бы заставить старую дуру лопнуть со злости? Вдруг откуда-то из недр ее памяти всплыло:

– Дайте жалобную книгу!

Продавщица захлебнулась бранью, будто получив под дых, и, изумленно уставившись на Алию вытаращенными глазами, спросила хриплым голосом:

– Что ты сказала?

– Я сказала: дайте жалобную книгу.

Иан потянул ее за рукав:

– Алия, может, лучше пойдем, в парк погуляем, мороженого поедим...

Она освободила руку:

– Нет, подожди! Я покупатель, и я имею право пожаловаться на грубость продавцов. Что в этом такого особенного?

К потрясенной продавщице вернулся дар речи:

– Лыма! Подь сюда! Тут какая-то девица жалобную книгу требует.

К ним подошла самая внушительная продавщица из всей троицы, выше Алии на полголовы и шире ее раза в три, с жесткими, черными усами над верхней губой, и пробасила:

– Вот эта, что ли?

– Можешь себе представить!

– Ну ничего себе! Такая молодая, и такая наглая!

– Совести у тебя нет! Да я тридцать лет за прилавком отстояла! А эта соплячка мне и говорит: "дайте жалобную книгу!"

– Неслыханно!

– Хулиганка! – заголосила из-за прилавка третья продавщица. Старичок сочувствующе глядел на Алию и Иана.

– Да я сейчас стражу позову! – затрясла жирными телесами Лыма.

Алия была поражена произведенным эффектом: столь искреннее возмущение, даже ярость, и в то же время – явный испуг, и все от простого упоминания жалобной книги! Сейчас она покажет этой колыхающейся горе сала... Вдруг она почувствовала, что Иан тащит ее к выходу из лавки, схватив, как ребенка, за руку. Она не успела даже возразить, как он вывел ее из помещения под победные, торжествующие вопли торговок.

– Что это на тебя нашло? – пораженно спросил Иан, когда они оказались на улице и отошли от магазина на несколько десятков шагов.

– В смысле, на меня? – удивилась Алия, – ты разве не слышал, как она хамила?

– Слышал, конечно, но... это же продавщица! – ответил парень таким тоном, будто она жаловалась на дождь, промочивший ей одежду, или солнце, напекшее голову. Алия уставилась на него, ожидая продолжения, но дождалась только слов "странная ты".

***

После неудачного похода в магазин они пошли вдоль Разлома – главной достопримечательности Щачина, уродливого шрама Великой войны, протянувшегося через весь город. В том числе и через площадь Восстания, но здесь он был прикрыт высоким бетонным забором, так что нельзя было ни увидеть сам Разлом, ни как следует рассмотреть красоту города, простиравшегося за ним.

Алия и Иан вышли с площади и неторопливым шагом двинулись по улице Бесогонов – мостовой с извилистым краем, повторявшую линию Разлома. Дома с другой стороны улицы стояли уже ровно – по большей части, они были отстроены после войны, – поэтому улица то сужалась, то расширялась, оставляя свободное место фонтану, скамейкам или гипсовым бюстам. У одного такого изваяния Алия остановилась, чтобы прочитать подпись "Латаль, Отец-Основатель Церкви Равенства". Заметив, что Иан уже успел уйти вперед, остановиться, обернуться и посмотреть на нее с плохо скрываемым удивлением, она, смутившись, догнала его.

– Отец Латаль основал Церковь Равенства, выступил против власти чародеев и, чтоб слова не расходились с делом, убил Владыку Мира Эалайю. Кто такой Владыка? Верхновный жрец культа дженов. Он правил культом, а не государствами, конечно, но культу подчинялась Непобедимая Армия, культ владел землей под храмами и много где еще, да и потом, вера в дженов объединяла всю знать того времени. Так что власть Владыки была велика, хоть и не так велика, как в старые времена. Эалайя оставил после себя слабого наследника, и в верхушке культа немедленно выросли заговоры за влияние на него, а через некоторое время – за его замену на того или другого дальнего родственника. Одновременно с этим последователи Латаля начали войну за ликвидацию Владычества и культа в целом, считая его последователей бесопоклонниками, – начал вдруг Иан, говоря как бы в пространство, и Алия мысленно поблагодарила его за деликатность. Ей нужно было узнать хоть что-нибудь об этом странном городе, но девушка по-прежнему не могла никому довериться, даже Иану, настолько, чтобы рассказать о своем недуге. Вдруг они решат, что я сошла с ума? И запрут где-нибудь снова? Эта и другие подобные мысли то и дело мелькали в ее рыжей голове. Минуты страха быстро заканчивались, и к ней возвращалась способность разумно мыслить – по крайней мере, о вопросах, не касающихся заточения в замкнутых помещениях.

– За несколько лет Сегай превратился в муравейник из враждующих между собой лордов и леди. На востоке император Тарешьяк положил этому конец, основав Империю Братских Народов, запретив культ дженов и отдав власть простому народу. Вернее, Церкви, которая этот простой народ представляла. Возможно, для людских земель это и было лучшим решением. Или как минимум меньшим из зол.

Алия слушала высококонцентрированный урок истории, машинально перебирая в кармане вытащенные из подвала Универсального магазина четки. Она не носила браслет на руке, очень уж странно он выглядел – некоторые четки были металлическими, другие из кости или камня, а то и вовсе деревянными – но перебирать их прочно вошло у нее в привычку. Интересно, за кого он меня принимает? Наверное, за крестьянку из какого-то медвежьего угла, и недоумевает, каким ветром меня занесло в Щачин. Она не знала, что на самом деле удивление Иана было куда глубже: в любом, самом глухом и захолустном уголке Империи, дочери и самого бедного крестьянина, и самого пьяного сапожника ходили в школу и назубок знали, кто такие Латаль и Тарешьяк. Уж этому-то там учили! Дети декламировали стихи про детство Латаля, читали и пересказывали поучительные рассказы о его учебе в Высоком Университете имени Владычицы Аллиандры, который ныне был переименован в Латальградский Университет, или Латун, как его называли для краткости.

– В Горных Городах не особо интересовались этой возней за Тамрой, – продолжал Иан. – Нас мало задела смута: здесь уже много столетий правили собственные династии, которые возникли задолго до Владыки. Присягнув в свое время новому правителю на верность, Горные Короли сохранили свои троны. Так что в целом тут было спокойно – до тех пор, пока Тарешьяк не возомнил себя новым Владыкой и не задумал подчинить себе весь Сегай. Он продвигался на запад, и чем ближе подходила его армия, тем больше город погружался сначала в уныние, а затем – и в панику. Конечно, нашлись и те, кто обрадовался – последователи Церкви были и в Щачине – но, в целом, щачинцам были совершенно не нужны здесь ни их дурацкая Церковь, ни их дурацкая Империя.

– Щачин всегда был мирным городом, с небольшим гарнизоном, и помощи нам было ждать неоткуда. Эльфы были слишком заняты междоусобицей в Диволесье, – Алия с усилием сделала вид, что ни капельки не удивлена – о принадлежности к эльфийской расе, владения которых начинались к югу от Горных Городов, Иан уже упоминал вчера, походя, как о самой обычной вещи, и тогда ей удалось удержать свою челюсть от падения на грудь, лишь собрав все свое самообладание, – а другие Горные Города за время смуты успели переругаться между собой. Не до войны, конечно, но отношения между ними строились на деловых договорах, а не на взаимном обожании. Так что отправленные в Нимц и Врх послы вернулись с пожеланиями выстоять против Тарешьяка в одиночку. Наверное, короли надеялись, что осада вымотает имперцев, и их будет легче разбить в дальнейшем, а уж потом можно и отбить Щачин назад, заодно передав трон какому-нибудь своему племяннику.

– Началась осада, которая продолжалась два месяца. Тарешьяк не предпринимал штурма, надеясь, что город истощит свои запасы, или внемлет увещеваниям засланным Церковью проповедников, которые рассказывали, как хорошо жить в Империи Братских Народов. Щачинцы экономили провизию, вешали засланцев, и ждали помощи. Может быть, и дождались бы – говорят, запасов бы хватило не меньше, чем на пару лет – но рок был не на их стороне. В одну из ночей открылся Разлом. В считанные секунды на мостовых появились глубокие трещины, из которых вырывалось пламя, а затем несколько кварталов просто ушло под землю. И оттуда полезли бесы.

– Как-то это... Неправдоподобно, – сказала Алия, оглянувшись по сторонам. Пусть в Щачине правил церковный епископ, пусть здесь водились эльфы и гномы, пусть некоторые из них могли жонглировать невесть откуда взявшимися огнями, но это? Разверзшаяся земля, исторгающая бесов? Это было слишком. Все вокруг казалось слишком вещественным, слишком предсказуемым – слишком скучным – для подобных сверхъестественных происшествий.