Текст книги "Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия"

Автор книги: Юрий Малинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Огюстен Тьерри. «Рассказы из времен Меровингов»[9]9
  Текст воспроизводится согласно машинописной рукописи. Подписан: «Ю.П. Малинин». 1993 г.


[Закрыть]

Два молодых человека, посланцы Фредегонды, пришли к королю Сигиберту и попросили разрешения переговорить с ним. «Их просьба остаться ненадолго наедине с королем была удовлетворена. Ножи, смазанные ядом и заткнутые у них за пояс, не вызывали ни малейшего подозрения, так как нож был неотъемлемой принадлежностью германского костюма. Войдя к королю, они разместились по обеим сторонам от него и, когда он благосклонно слушал их, внезапно выхватили свои ножи и нанесли ему две смертельные раны. Сигиберт с криком упал…». «Итак, – заключает автор, – долгая и кровавая драма, начавшаяся и закончившаяся убийством, была разыграна до конца. В описанных нами событиях есть все элементы истинной трагедии: игра страстей, столкновение характеров, мрачная покорность судьбе – все это, составляя основу древней трагедии, возводит события повседневной жизни до поэтической высоты. Какой-то рок тяготел над королями Меровингской династии. Потомки полудиких завоевателей, воспитанные в роскоши, в духе властолюбия, они сохранили привычки своих предков и не знали удержу в своих страстях. Современники видели в их гибели проявление божественного правосудия и говорили: “Здесь виден перст Божий”. Но если попристальней вглядеться в ту необузданность, с которой Меровинги следовали своим грубым инстинктам, то и не будучи пророком, можно было предсказать, какой конец ожидает почти любого из них».

Автор сочинения, в котором развернута широкая и детальная картина исторической драмы, разыгравшейся во Франкском королевстве во второй половине VII в. при внуках его основателя Хлодвига (486–511), является одним из наиболее замечательных французских историков первой половины XIX в. – Огюстен Тьерри (1795–1856). Его книга под названием «Рассказы из времен Меровингов» впервые появилась отдельным изданием в Париже в 1840 г.

О. Тьерри, взявшись за эту тему, не ставил перед собой задачу написать политическую историю той эпохи, хотя политической борьбе он уделяет много внимания. Но она интересует его не столько со стороны политической эволюции франкского общества, сколько со стороны его нравов и обычаев. В этом исследовании именитый историк выступает преимущественно в качестве бытописателя, проявляющего особое внимание к костюмам, вооружению, сценам домашнего быта и охоты, к брачным отношениям, военным походам и формам мести. Он и сам в предисловии к своим «Рассказам» говорит, что желал создать «в такой лее мере произведение искусства, как и исторической науки». Справился он с этим столь успешно, что книга его давно уже отнесена не только к классике французской историографии, но и к классике французской беллетристики, как представляющая собой прекрасный образец сочинения, написанного изысканным, образным и точным языком эпохи Романтизма.

Почему, однако, это исследование, вышедшее в свет полтора столетия назад, до сих пор привлекает многочисленных читателей и что примечательного может найти современный человек в истории столь удаленной от него эпохи?

Прежде всего, примечательна сама эта эпоха, которую можно было бы назвать младенчеством западной цивилизации. Тогда только начинался симбиоз варварской германской культуры и культуры римско-христианской, породивший впоследствии одну из блестящих мировых цивилизаций. Еще далеко не определившееся франкское общество и государство в это время жестоко раздирается в беспощадной борьбе знати и королей, в которой самое активное участие принимают жены последних, особенно королевы Фредегонда и Брунгильда, на совести которых жизни более десятка представителей дома Меровингов, в том числе и двух монархов. Нравы германцев были еще дикими, и хотя франки уже приняли христианство, они подвергали своих жертв таким мукам, какие в былые времена язычники-римляне не заставляли терпеть первых христиан. Им ничего не стоило «отрубить кисти рук и ступни ног, вырвать ноздри и глаза, изуродовать лицо раскаленным железом, загнать иглы под ногти рук и ног и т.д.». И сама королева Австразии Брунгильда (ум. 613), наиболее примечательная политическая персона тех времен, умерла страшной смертью: ее за руку, за ногу и волосы привязали к хвосту лошади и, погнав ее вскачь, растерзали тело королевы в клочья.

Внешний вид меровингских королей, как их «придворных», был совершенно варварским. Короли в качестве инсигнии имели не скипетр, а лишь копье, и их главным отличительным знаком были длинные волосы, которые Меровинги никогда не стригли, разве что когда их постригали насильственно, лишая тем самым их королевского достоинства. Двор же, постоянно перемещавшийся из одного поместья в другое, служители которого официально величались на латыни «славными, или именитыми людьми», представлял собой зачастую сборище пьяных солдат и неотесанных слуг.

Тем не менее у этих варваров был уже не просто пиетет, но и заметная тяга к римской культуре и образованности. Король Хильперик I (561–584), этот Ирод и Нерон, как называли его некоторые современники, имея в виду его необузданную страстность и жестокость, даже пописывал латинские стихи, приводя в ужас своей безграмотностью образованных людей. Он же ввел в латинский алфавит четыре новых буквы, чтобы лучше приспособить его к германскому наречию. Эти варвары уже вступили на путь цивилизации, и начало такого пути всегда интересно и важно для понимания того, как она складывается.

С другой же стороны книга О. Тьерри действительно разворачивает перед нами извечную и неизбывную драму человеческих страстей, драму, которая периодически разыгрывается на исторической сцене и которая вряд ли сойдет с нее навсегда. Те страсти, что обуревали людей Меровингской эпохи, нетрудно распознать и в людях нашего столетия.

Книга Огюстена Тьерри дважды полностью издавалась на русском языке – в 1864 и 1892 гг. В 1937 г. в «Избранных сочинениях» французского историка она была опубликована лишь частично, став, таким образом, библиографической редкостью. Чтение этой книги заставит всякого человека пережить разнообразные и сильные чувства, и не оставит никого равнодушным к тем древним событиям, но событиям человеческим.

III.
ОПУБЛИКОВАННЫЕ СТАТЬИ

Рукопись «Толкования на псалмы» П. Абеляра в собрании Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина^{590}

Среди теологических сочинений знаменитого средневекового мыслителя Пьера Абеляра (1079–1142) особую группу составляют толкования и комментарии к книгам Священного Писания. В основе их лежат лекции, которые он читал в Лане и Париже, а затем в Сен-Дени и Параклете. По его собственным воспоминаниям, впервые он выступил с толкованием библейского текста в Лане, где учился богословию у Ансельма Ланского – высшего в то время авторитета в этой области. Недовольный лекциями Ансельма из-за скудости их содержания, Абеляр однажды заявил другим ученикам, что для понимания учения святых отцов знания их подлинных сочинений должно быть достаточно людям образованным и нет нужды в чьем-либо руководстве. В подтверждение своих слов Абеляр взялся за день подготовить лекцию с толкованием пророчеств Иезекииля, которые не изучались в школах. Эта лекция, как и несколько последующих, имела большой успех, что вызвало «жестокую зависть» Ансельма, запретившего ему читать лекции по богословию и вынудившего его в конце концов покинуть Лан (1113).^{591}

Возвратившись в Париж, Абеляр продолжил свои занятия Библией, но особенно много внимания он стал уделять им, когда после трагической развязки романа с Элоизой вступил в монастырь Сен-Дени (1119). «Здесь, – пишет он, – я намеревался посвятить себя главным образом изучению Священного Писания… однако не совсем отказался от преподавания и светских наук…».^{592}

К этому его отчасти подвигнуло полное богословское невежество окружавшей его монастырской братии, о чем он позднее и писал Элоизе: «По внушению дьявола в наших монастырях совершенно не занимаются изучением Священного Писания, а учатся лишь петь да произносить слова, не понимая их смысла, как если бы сочли более полезным заставлять овец блеять, вместо того чтобы их пасти».^{593}

До нас дошли толкования Абеляра на книги Бытия, пророка Иезекииля, на некоторые послания апостола Павла, на шестиднев и на псалмы. Не все из них к настоящему времени изданы, некоторые сохраняются лишь в рукописных вариантах и по этой причине остаются слабо или вовсе не исследованными.

В отделе рукописей и редких книг Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (далее – ГПБ) хранится редкая рукопись одного из этих сочинении П. Абеляра – «Толкование на псалмы» («Expositio super psalterium», Lat. Q. v. I. 52). Она происходит из знаменитой рукописной коллекции П.П. Дубровского, секретаря-переводчика русского посольства во Франции в конце XVIII в., страстного библиофила.^{594} Где и когда он ее приобрел – неизвестно, на сей счет можно лишь строить догадки. Возможно, что ранее она была в библиотеке Сен-Жерменского аббатства. Переплетена она была Дубровским, что свидетельствует о том, что он ее приобрел без переплета, так как он никогда не заменял старых переплетов. Поэтому можно допустить и другое предположение: что тетради рукописи были вырваны из какого-то кодекса. Случай нередкий для библиотеки аббатства, где в конце XVIII в. было много краж, причем обычно воры вырывали из рукописных книг отдельные тетради, составлявшие какое-либо законченное произведение, а вместо них вставляли другие, дабы не было заметно пропажи.^{595}

В свой каталог П.П. Дубровский занес рукопись как «Рагаphrasis in Psalterium» без указания автора и датировал ее X в. Впоследствии составитель каталога латинских рукописей Публичной библиотеки Л. Стэрк датировал ее XI в., но авторства не установил.^{596} И только в 1976 г. хранитель западных рукописных фондов ГПБ Т.П. Воронова определила, что рукопись содержит текст «Толкования на псалмы» П. Абеляра и изменила ее датировку с XI на XII в.

Рукопись пергаментная, причем пергамент грубой выделки, со многими дефектами. Она состоит из одиннадцати тетрадей в четверть листа. Тетради разного объема (от двух до пяти листов) и разного формата. Всего в рукописи 64 листа. Текст написан в один столбец светло-коричневыми и черными чернилами с большим числом сокращений. Четко прослеживаются руки трех переписчиков. Письмо раннеготическое, почерк очень мелкий, подчас бисерный. Рукопись почти не имеет украшений, только кое-где на полях нарисованы пером и чернилами рыбьи головы и дважды – целые рыбы, похожие на щук.

Инициалы и рубрики выведены теми же чернилами, что и текст. Начинается рукопись словами: «Omnis divina scriptura vel pertinet ad historiam vel ad moralitatem…». На нижнем поле первого листа П.П. Дубровским сделана надпись: Ex museo Petri Dubrowsky и поставлен номер по его каталогу – 134. На форзаце им же написано: Paraphrasis in Psalterium X^mi saeculi. Рукопись имеет розовый картонный переплет с красными кожаными уголками и корешком, на котором вытиснено заглавие, проставленное на форзаце.

Текст «Толкования» в рукописи неполный. Отсутствует несколько тетрадей в середине и, вероятно, в конце рукописи* Как установила сотрудник рукописного отдела Н.А. Елагина, имеются толкования на псалмы со 2-го по 24-й и с 78-го по 129-й.

Это сочинение Абеляра до сих нор полностью не издано. Опубликован только пролог в издании сочинений Абеляра, осуществленном В. Кузеном в 1859 г.^{597} Поэтому «Толкование» в обширной научной литературе об Абеляре в лучших случаях лишь упоминается. Помимо рукописи ГПБ, нам известен еще один список этой работы, которым воспользовался в свое время В. Кузен. Список хранится в Парижской национальной библиотеке и, судя по его описанию в каталоге, также дает неполный текст, но лакуны в этом списке иные, чем в ленинградском списке.^{598}

Таким образом, рукопись «Толкования па псалмы» П. Абеляра, хранящаяся в собрании ГПБ, является чрезвычайно редкой и ценной. Ценной тем более, что, по всей видимости, она является современницей Абеляра.

Рукопись «Описание турнира 1446 года»[10]10
  Описание воспроизводится согласно машинописной рукописи. Без подписи. Начало 1990-х гг.


[Закрыть]

«Описание турнира, состоявшегося по повелению короля Рене в Сюмюре в 1446 г. и известного под названием “Pas du perron”» («Récit du tournoi du Roi René à Saumure (Launay) en 1446 nommé “Pas du perron”»).

Франция. После 1446 г. Французский яз. Бумага. 48 лл., 354x270 мм (текст: 230x210 мм). 2 колонки. 91 рисунок пером, раскрашенный акварелью. Красные и синие инициалы. Переплет картонный. Санкт-Петербург, Государственная публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Фр. F.XIV. № 4.

Рукопись содержит стихотворное описание двух турниров, состоявшихся в 1446 г., в которых принимал участие Рене Анжуйский, король Неаполя и Сицилии. О первом из них («Emprise de la Gueule du dragon») кратко рассказано во вступительной части поэмы. Основной текст посвящен турниру, известному под названием «Pas du perron», происходившему в Сомюре с 26 июня по 7 августа и отличавшемуся особой пышностью.

Всего в поэме 3952 стиха (247 строф по 16 стихотворных строк в каждой). По мнению В.Ф. Шишмарева, автором этого произведения было лицо, принадлежавшее к духовному званию, возможно, аббат из рода Conilly или Grandin de Mansigny, на что указывают гербы на первом листе кодекса. Рукопись Публичной библиотеки является уникальной. Это – единственный сохранившийся список поэмы, текст которой до настоящего времени полностью не издавался.^{599} Отдельные фрагменты ее были воспроизведены Vulson de la Colombière в книге «Le vray théâtre d'honneur et de chevalerie», вышедшей в свет в 1648 г. Сличение отрывков, цитируемых Vulson'oM, с нашим текстом позволило В.Ф. Шишмареву высказать предположение о тождественности рукописи, использованной этим французским ученым, с петербургским кодексом, который, по-видимому, и есть то самое описание турнира 1446 г., об исчезновении которого сожалели все биографы короля Рене и историки его времени.

Несомненный интерес представляют миниатюры, украшающие рукопись и воспроизводящие различные эпизоды турнира: торжественные выезды участников, вызов противников на бой, сцены поединков. Хотя в большинстве своем они носят эскизный характер, но отличаются умелой композицией и выразительностью рисунка. Как полагает австрийский исследователь Otto Pàcht, петербургская рукопись дает возможность познакомиться с одной из ранних работ знаменитого художника Рене Анжуйского, именуемого «Мастером Сердца», по названию лучшей из иллюминованных им рукописей «Livre du Cuer d'Amours Espris», ныне хранящейся в Вене.

«Описание турнира 1446 года» – один из семи кодексов, связанных с именем короля Рене, которые были выявлены в фондах Публичной библиотеки В.Ф. Шишмаревым. По его предположению, рукопись предназначалась для Рене Анжуйского и находилась в его книжном собрании. В XVII в. она принадлежала канцлеру Франции Пьеру Сегье. В 1735 г. вместе с другими рукописями семьи Сегье-Куален кодекс поступил в библиотеку аббатства Сен-Жермен-де-Пре. В конце XVIII в. он был приобретен сотрудником русского посольства в Париже П.П. Дубровским. В 1805 г. в составе коллекции Дубровского поступил в Императорскую публичную библиотеку в Санкт-Петербурге.

Литература

Шишмарев В.Ф. Следы библиотеки Рене Анжуйского в рукописных собраниях Публичной библиотеки // Средневековье в рукописях Публичной библиотеки. Вып. II / Под ред. О.А. Добиаш-Рождественской. Л., 1927. С. 143–192.

Он же. «Реньо и Жанеттон» // Литературное наследство. Т. 33/34. М.; Л, 1939. С. 874, 876.

Он же. Французские рукописи Публичной библиотеки // Рукописное наследие В.Ф. Шишмарева в архиве Академии наук СССР /Описание и публикация М.А. Бородиной и Б.А. Малькевич. М.; Л., 1965. С. 40, 82–84.

Bertrand G. Catalogue des manuscrits français de la Bibliothèque de Saint Pétersbourg. Paris, 1874. P. 173.

Delisle L. Le cabinet des manuscrits de la Bibliothèque Nationale. T. 2. Paris, 1874. P. 57 (N1794).

Laborde A. de. Les principaux manuscrits à peintures conservés dans l'ancienne Bibliothèque Impériale publique de Saint Pétersbourg. Part. I. Paris, 1936. P. 71–74. PI. XXIX.

Montfaucon B. de. Bibliotheca bibliothecarum manuscriptorum nova. T. 2. Parisiis, 1739. P. 1108 (N749).

Pàcht O. Rene d'Anjou // Jahrbuch der Kunsthistorischen Sammlungen in Wien. Bd 73. (Neue Folge Band XXXVIII). Wien, 1977. S. 37–38, 42, 64–66. Abb. 73–75.

Quatrebarbes Th. de. Oeuvres complètes du roi René, duc d'Anjou. T. 1. Angers, 1844. P. LXXV-LXXXIII.

Vulson de la Colombière. Le vray théâtre d'honneur et de chevalerie. T. 1. Paris, 1648. P. 81–106.

«И все объяты пламенем любовным, без помыслов дурных»[11]11
  Статья, являющаяся логическим продолжением предыдущей работы «Описание турнира 1446 года», опубликована на русском языке: Казус, 1996. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1997. С. 41–54; под названием «Das Werk “Le pas de Saumur von 1446” und sien Autor» – на немецком языке: Das Turnierbuch für René d'Anjou: vollständige Faksimile-Ausgabe im Originalformat der Handschrift Codex FY. F.XIV. Nr. 4 der Russischen Nationalbibliothek in St.Petersburg. Graz / Austria, 1998. S. 11–26; и под названием «Le “Pas de Saumur” (1446) et l'auteur de sa relation poétique» – на французском языке: Le Porche. Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc – Charles Péguy de Saint Pétersbourg. Bulletin N6. Mars 2000. P. 29–46.


[Закрыть]

Двор анжуйского герцога, обычно называемого «добрым королем Рене»[12]12
  Его полная титулатура: король Сицилии, Иерусалима и Арагона, герцог Анжу, Бара и Лотарингии, граф Прованса. Королевские титулы в это время были у него номинальными.


[Закрыть] (1409–1480), в середине XV в., соперничая с бургундским двором, славился пышными и изобретательными рыцарскими празднествами. Одно из наиболее славных было устроено в замке близ Сомюра летом 1446 г. В центре празднества было рыцарское состязание, которое в литературе обычно, начиная с XVII в., именуется турниром (tournoi). Но для его участников и зрителей это был никоим образом не турнир, а джостра (jouste). Различие между этими двумя видами игр во Франции уже в XVII в. было, видимо, изрядно забыто, чему, надо полагать, способствовал запрет турниров в стране, введенный в середине XVI в. после того злосчастного состязания, на котором был смертельно ранен король Генрих II. В XV же веке хорошо знали, что турнир – это бой двух отрядов рыцарей. И король Рене в «Книге турниров», где расписал организацию именно турниров, подчеркнул, что их участники «сходятся для сражения отрядами» (par troupeaux).^{600}

Джостра же представляла собой серию поединков, когда на поле ристалища выезжали по двое. Поэтому автор описания сомюрского состязания называет его только джострой. Один из участников этой джостры, Луи де Бово, вспоминая о ней в своем сочинении, посвященном другой джостре, устроенной позднее королем Рене в Тарасконе, также в обоих случаях использует слово «jouste».^{601}

В свою очередь джостры различались между собой в зависимости от игровой организации. Во Франции в XV в. были популярны джостры, называвшиеся «pas», или «pas d'armes» («проезд», «обороняемый проезд»). В этом случае организаторы джостры как бы перекрывали какой-либо проезд и требовали от всех имеющих право сражаться, благородных людей вступить с ними в бой, дабы иметь возможность проехать или добиться проезда для прекрасной дамы. Такой, например, была джостра, устроенная весной 1446 г., незадолго до сомюрской, в которой принял участие король Рене. Ее организаторы, четверо благородных рыцарей, возвестили, что по дороге между городками Разийи и Шинон дамы и барышни могут проезжать лишь в сопровождении благородных воинов, обязанных сразиться с защитниками проезда и сломать в бою два копья.^{602}

Прежде чем говорить о сомюрской джостре, «pas de Saumur» как называли ее современники, необходимо сказать, благодаря чему до нас дошло ее подробное описание. Оно сохранилось в единственном рукописном тексте, находящемся в собрании Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге (бывшей Публичной).[13]13
  См. «Описание турнира 1446 года» (Ред.).


[Закрыть] Это рукопись XV в., богато иллюминованная: помимо прочих миниатюр, в ней даны изображен всех участников джостры в рыцарских одеяниях. В XVII в. она принадлежала канцлеру Пьеру Сегье, в XVIII в. поступила в библиотеку аббатства Сен-Жермен-де-Пре, а в конце этого столетия ее приобрел знаменитый русский библиофил П.П. Дубровский, и в составе его коллекции она в 1805 г. поступила в Публичную библиотеку Санкт-Петербурга. С тех пор она исчезла из поля зрения французских ученых, занимавшихся жизнью и творчеством короля Рене и сильно сожалевших о ее пропаже. О ней, однако, знали, ибо еще в середине XVII в., когда она принадлежала Сегье, ее читал ученый эрудит Вюльсон де ла Коломбьер, и он на ее основании дал подробное описание сомюрского турнира (с большим количеством ошибок) в своем труде «Истинный театр чести и рыцарства».^{603} Благодаря именно Вюльсону об этой джостре специалисты хорошо знали, и лишь в 1914 г. французский ученый П. Дюррье обнаружил в Петербурге рукопись, которую долгое время считали исчезнувшей. Первую же развернутую характеристику рукописи дал известный русский филолог-романист В.Ф. Шишмарев, который имел даже намерение опубликовать ее текст, но сделать этого не сумел по независящим от него причинам.^{604}

Год проведения сомюрской джостры, 1446, был примечательным. Как пишет автор текста нашей рукописи, это был «год, наступивший после того, как бедствиям войны был положен конец» (9). Он имеет в виду перемирие, заключенное королем Карлом VII с англичанами в мае 1444 г. на 22 месяца, которое благодаря продлениям продолжалось до 1449 г. Это перемирие было особенно важным для короля Рене, поскольку при его заключении с английскими послами было достигнуто соглашение о браке его дочери Маргариты с английским королем Генрихом VI.

Бракосочетание состоялось в 1445 г. И в этом же году он выдал другую свою дочь, Иоланту, за Ферри, графа де Водемона или Ферри Лотарингского, который вместе с женой участвовал в сомюрском празднестве 1446 г.

Об этом времени хронист Матье д'Эскуши писал: «В течение 1446 г. благодаря перемирию между англичанами и французами, которое строго соблюдалось, у сеньоров и благородных людей не было серьезных военных занятий, и тогда было устроено несколько джостр королем Франции и другими государями и знатными сеньорами, а также и другие дорогостоящие развлечения, дабы занять людей военными упражнениями и весело провести время. И среди прочих короли Франции и Сицилии устроили несколько джостр в Сомюре… Тогда через герольдов во многих местах было возвещено, что несколько рыцарей будут охранять проезд, которому было дано название, против всех желающих через него пройти или проехать».^{605} Хронист при этом ошибся, полагая, что в Сомюре был король Карл VII. В его представлении явно совместилось несколько джостр, в том числе и организованная в Нанси в 1445 г., где действительно присутствовал французский король. Но характерно, что сомюрский праздник для него как бы затмил другие. Видимо, молва о нем распространилась столь широко, что в воображении сторонних людей, по прошествии определенного времени, все крупные рыцарские состязания той поры казались проходившими в Сомюре.

Праздник в Сомюре начался 26 июня и должен был продлиться 40 дней. Но по истечении этого срока Рене добавил еще два дня, и поэтому он завершился в воскресенье 7 августа (213). Где, однако, он проходил? Дело в том, что в историографии на сей счет утвердились две легенды, никак не подтверждаемые ни документами, ни текстом рукописи. Во-первых, начиная с Лекуа де Ла Марша ряд исследователей утверждает, что все происходило в небольшом замке Лоне, недалеко от Сомюра.^{606} Замок был приобретен королем Рене незадолго до этого события, в 1444 г. Но ни в сохранившихся документах, ни в рукописном тексте замок Лоне ни разу не указывается в качестве места проведения джостры. Как отмечает К.де Мерендоль, Рене, купив замок, предпринял большие работы по его перестройке, которые во время джостры были в полном ходу.^{607} Поэтому устраивать там празднество было невозможно. Дошедшие же до нас счета по оплате этих работ Лекуа де Ла Марш принял, видимо, за счета по оплате расходов на джостру.

Второй легенде начало положил Вюльсон де ла Коломбьер, написавший, что король Рене специально для джостры построил искусственный деревянный замок.^{608} Версию об этом замке подхватил Катрбарб, а от него она перекочевала в «Осень средневековья» Й. Хейзинги.^{609} В действительности никакой деревянный замок не возводился. Это впервые отметил современный исследователь рукописного текста Дж. Бьянчотто, справедливо указавший на то, что праздник был устроен в самом Сомюрском замке.^{610} Вюльсон неправильно истолковал слова автора рукописного текста, сказавшего о Сомюрском замке как о «chastel fait par artifice» (31), имея в виду, конечно, большое искусство, с каким он был отстроен. Он и в другом месте отмечает великолепие замка (3), который и в самом деле в те времена был одним из наиболее красивых во Франции. Ставший с 1360 г. главной резиденцией деда Рене – герцога Людовика I Анжуйского, он был им перестроен с таким расчетом, чтобы соперничать с лучшими замками его братьев – короля Карла V и герцога Жана Беррийского.

Итак, празднество проходило в прекрасном Сомюрском замке, и было бы слишком странной и неоправданно расточительной затеей строить рядом с ним какой-то деревянный замок. На расстоянии в полполета стрелы от него на мраморном столбе был вывешен щит, который охраняли два льва с приставленными к ним двумя «сарацинами». Рядом был раскинут шатер, в котором находился карлик, обязанный всякий раз, когда кто-либо наносил удар копьем по щиту (вызывая тем самым одного из «защитников проезда» на бой), давать знать об этом в замок, откуда в сопровождении прекрасной дамы появлялся «защитник». Как и в других джострах позднего средневековья, здесь использовалось своего рода литературное либретто по мотивам рыцарских романов. И карлик, и сарацины – довольно частные их персонажи. В сомюрской джостре они составляли «веселую стражу», и автор нашего текста в пояснение этого пишет: «Поскольку в старинных романах написано и молено прочитать, как однажды боль и горе постигли Ланселота, попавшего под печальную стражу, когда его пленил великан, а щит его на беду упал перед подхватившим его карлой, приставленным к шатру как стражник, то и назвали ее веселой стражей» (4). Защитники во главе с королем Рене находились в замке.

Нападающие, которых называли также «чужеземцами», размещались в неподалеку расположенной обители, где они снаряжались к бою и получали напутствия от живущего в ней отшельника. «Отшельник наставлял их, учил, как бой вести, и каждому советовал, как, дабы награду получить, держать себя» (24). Эта обитель была также частью инсценировки, появившейся под влиянием тех же романов, где отшельникам отводилась заметная роль наставников, а иногда и лекарей странствующих рыцарей. Связано это было с тем представлением о временах рыцарей Круглого стола, о котором ясно пишет, например, Томас Мэлори в своем переложении французских романов артуровского цикла: «Ибо в те дни обычай был не таков, как теперь: тогда отшельниками становились только рыцари, некогда доблестные и благородные, и эти отшельники содержали богатые дома, где оказывали гостеприимство всем попавшим в беду».^{611}

Победителям в отдельных поединках по решению судей, среди которых был и известный писатель XV в. Антуан де Ла Саль, долгое время состоявший на службе у Анжуйского дома, раздавались в качестве призов бриллианты – защитникам и рубины – нападающим. Призы эти были равноценны. Впрочем, как бриллианты, так и рубины были по существу символическими наградами и у сражавшихся не оставались, а возвращались дамам. Рыцарям всего было вручено 36 рубинов и 54 бриллианта (218).^{612} Эти драгоценные камни, кстати сказать, были, кажется, обычными «промежуточными» наградами. Король Рене в своем трактате о турнирах, написанном после этой джостры, указывает, что рубин вручается тому, кто сломает больше копий, а бриллиант – тому, у кого дольше удержится шлем на голове. При этом он замечает, что бриллиант – награда меньшая, нежели рубин.^{613}

По окончании джостры судьи определили двух лучших сражавшихся. Одного – из числа защитнков, и им стал зять короля Ферри де Водемон, другого – из нападающих, и эта честь выпала на долю сеньора де Флориньи. Первый получил золотую застежку с бриллиантами и рубинами, о которой наш автор говорит, что стоила она «тысячу франков, а если бы сказал и больше, то уж, конечно б, не соврал», а второй – боевого коня (216). По соображениям религиозным по пятницам, субботам и воскресеньям бои не проводились. А после каждого боя в замке устраивалось, разумеется, обильное пиршество.

Оставим, однако, пока в покое джостру, которая проводилась всякий раз по однообразным правилам, и обратимся к автору ее поэтического описания, сохранившегося в петербургской рукописи. Имя его, поскольку оно не указано в рукописи, неизвестно, и мало надежды на то, что его когда-либо удастся установить. Для этого нужен был бы какой-нибудь документ той эпохи, где определялось бы авторство текста, но в известных нам счетах и других бумагах короля Рене ничего подобного нет, а потому особенно и уповать не на что.

Но если бы мы даже и знали его имя, оно наверняка не прибавило бы никаких новых штрихов и красок к облику, какой вырисовывается из сочинения. И это облик достаточно ясный и красочный, чтобы понять человека и почувствовать его духовный мир. Автор текста постоянно самовыражается, подчас весьма неожиданным, оригинальным образом. В этом отношении у данного текста большое преимущество перед схожим по сюжету поэтическим описанием более поздней – тарасконской – джостры, автором которого является сенешаль Анжу и Прованса при короле Рене Луи де Бово. Его авторство несомненно, поскольку он указывает свое имя в начале сочинения. Но по прочтении личность этого автора выглядит совершенно блеклой и невыразительной, о нем невозможно сказать что-нибудь сверх того, что известно по другим материалам той эпохи.

Ясно, что наш автор был клириком, скорее всего августинцем, выросшим в какой-то уединенной обители. Таким он изображен на миниатюре со сценой поднесения рукописи корою Рене, таким же он изображает и самого себя, когда говорит: «Я, почти дикарь, вырос в безлюдном месте и не знаю ничего, кроме лесов, и никогда не вижусь с благородными людьми, кроме как в городе, при этом дворе иль на празднике» (238). Очень выразительно он подчеркивает доблесть одного из участников джостры, говоря, что «не пожелал бы быть соперником его ни за архиепископство Руанское, ни за место старшего декана Анжерского» (129). В его глазах эти две церковные должности – высшее, о чем он мог бы мечтать, и их упоминание выдает в нем обитателя Анжу.

В Сомюр он прибыл, по его же словам, под занавес празднества, 3 августа (8). И именно тогда ему, по всей видимости, и было поручено его описать. Хотя работа была предпринята «во благое повиновение» королю Рене (9), непосредственным заказчиком был, конечно, кто-то из окружения короля, хорошо знавший, что именно нужно при таком описании его господину. Хочется предположить, что это был сенешаль Анжу Луи де Бово, о знакомстве с которым нашего автора может свидетельствовать то, что именно ему и его жене («наипрекраснейшей во Франции») он расточает похвалы как никому другому, за исключением короля.