Текст книги "Сомнительная версия"

Автор книги: Юрий Вигорь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

17

…Часу в восьмом, когда солнце уже скатилось к зубчатой кромке леса, синевшего далеко за низким берегом реки сплошной стеной густого ельника, и в воздухе роилась мошкара, по дороге от правления шли Ванюша Сядунов и Никита Жуков.

– Дак мне и самому удивительно, – частил Ванюша. – Коптяков подписал и велел сделать расчет. Тысячу авансом да еще тысячу сейчас корреспондент получит. А договор-то был на три. Председатель говорит: «По непредвиденным обстоятельствам срочно отбыть должен, потом вернется и допишет». По мне, так когда вернется да кончит, и сделали б оплату. Нет, что-то здесь не так. И ведь всего три дня назад приходил в бухгалтерию корреспондент, я ему выложил начистоту и про кредиты, и про все остальное… Ведь не собирался уезжать, телеграммы даже ему не было. Я уж и на почте справлялся. Он еще говорит мне: а не плюнуть ли на всю эту цифирь? «История», мол, – материал эпический…

Из проулка навстречу им вынырнули дед Гридя с Мареем.

– А мы тебя, Никита, уже второй час ищем, – радостно и облегченно сказал старик, отирая лоб и переводя дух. – Тут такое дело, понимаешь ли…

– Знаю, знаю, уже рассказали мне обо всем, едва в деревню ступил, – прервал его Жуков. – И про то, что Марей всерьез заделался писателем. Ты у него, дед, личным секретарем, что ли?

– А че? Имеет полное право! – обиделся старик. – Уж кому, как не ему… И потом, он же без всякой корысти… Из уважения! А три тыщи собаке под хвост выбрасывать – это по-хозяйски? Я тебя спрашиваю. Утвердили на правлении… я один и голосовал только против… Дак кворума не было. Нарушение колхозного устава! Имею законное право на критику!

– Да ты не кипятись, дед, – прервал его Жуков с усмешкой. – Обскажи все толком. Надо спокойно разобраться. И не здесь, на улице. Пошли в сельсовет.

Выслушав всех, Жуков понял, что Коптяков неспроста затеял это дело. Надо, конечно, поговорить и с ним, познакомиться с корреспондентом. Решение насчет договора, конечно, можно обсудить и в райкоме… Хватит с нас промашки с художником, размалевавшим черт знает как клуб. Но с другой стороны, вся эта затея с «историей» может разрешиться и сама собой, чтобы не выносить, как говорится, сор из избы.

– Ты что, и вправду задумал о Чигре всерьез написать? – обратился он к Марею.

– Да какое «задумал», он уж пятнадцать тетрадок настрочил, – встрял дед Гридя. – Изложено – все начистоту. Уж почешутся опосля некоторы!

– Погоди, я не тебя спрашиваю.

– Пишу, дак кто мне запретит, – ответил Марей. – Ежели хочешь – могу дать почитать. Я ведь не боюсь, ежели кому что-то и не понравится.

– Тогда вот что, – подумав, сказал Жуков. – Повесим у клуба объявление, что состоится вечер…

– На предмет разоблачения подлинной истории Чигры! – не утерпев, брякнул дед Гридя.

– Не годится, – заметил Ванюшка. – В чем историю-то разоблачать? Может, проще: «Чтение двух „историй“ с разных точек зрения – приезжего и местного жителя».

– Больно уж вычурно, – покачал головой Жуков. – Ладно, объявление я сам напишу. Но только чур – никому ни слова заранее. Пусть для Коптякова все это будет неожиданностью. А ты, Ванюша, расчет корреспонденту пока не делай. Договор запри в сейф, а ключ… Ну, словом, протяни как-то немного времени. Изловчись. Пусть и Марей свою «историю» прочтет народу, и корреспондент тоже – сами чигряне увидят, стоит ли ему платить деньги.

На том и порешили. Марей с дедом Гридей направились в свой конец деревни, а Ванюша проводил немного Жукова и свернул в проулок. Дом Жукова стоял несколько дальше, в Заручье. Дорогой он вспомнил давний разговор с Коптяковым насчет пенсионеров. Многие в деревне хотели получить официальное разрешение председателя, чтобы работать истопником или сторожами в магазине, в школе, на почте, не теряя при этом колхозной пенсии. Сперва Коптяков заартачился, а потом все же смилостивился, разрешил трем старухам. Я, говорит, подумал и трезво взвесил. Пусть идут техничками в школу и уборщицами в магазин, раз не под силу трудиться в колхозе…

А если б не соизволил? И почему от его воли, от воли одного человека, все зависит? Ведь не он, а правление всему голова, но на деле выходит – как решит председатель, так и постановят? Подобрал тех, кто в рот ему смотрит, пляшет под его дудку. Разве б посмел без разрешения правления добычу печуры в распадках? Ведь судебное дело могли запросто открыть. Все понимали, а никто слова даже не сказал. Разве что зоотехник Иван Сядунов. Теперь вот бодяга с этой «историей»… Утвердили, недолго думая, на правлении. Жаль, меня не было. А подписал Коптяков корреспонденту на расчет, правление не созывал, не счел нужным. Чувствует свою власть. Думает, райком выдвинул, райком в случае чего и поддержит, не станут корить за такое мелочное дело, подрывать его авторитет…

Жуков вышел к реке, неторопливо побрел вдоль крутика. В блеске малинового кроткого вечернего солнца стелилась сверкающей зыбкой дорогой к морю Чигра. Высоко в бестревожном небе тянула со стороны моря стайка уток.

«А ведь другой бы на моем месте спокойно и беззаботно не воевал с Коптяковым, – думал Жуков. – Тогда бы и в райкоме довольны были: проявил гибкость, наконец-то сумели найти общий язык… Да только надо ли его находить, если мыслим по-разному? А тебе говорят: сиди, не дергайся, набирайся опыта. Молод еще. Придет твое время. Дак откуда оно придет, если смиришься со всем и будешь молчать? Дни проходят в суете. И что особенного успел сделать?»

Хотелось, чтоб люди ему верили, а трудно, ой как трудно, когда идут к тебе с сокровенным, а помочь не всегда можешь, да и не все можно объяснить. Сам порой оказываешься в дурацком положении. Стоит чуток ворохнуть поглубже, вмешаться в колхозные дела, того и гляди, опять укорят в неумении ладить с председателем.

Незаметно Жуков миновал околицу. Строго белели высокие рубленые кресты на погосте – древние, побелевшие, расщепленные от времени, изъеденные солью и ветрами с моря.

Погост разделен был натрое. Межи поросли буйным кустарником у крайних могил. Староверы, никониане, а ближе к реке – холмики, увенчанные пятиконечными звездами. У некоторых венки с пожухлыми лентами.

«Вот прежде вера разделяла людей, – с тоской думал Жуков. – Даже на этом клочке земли, на исходе. А взять веру в завтрашний день?.. Сколько можно сулить в будущем? Нынче хорошо жить должны, от нас зависит. А выходит, что люди о своем больше радеют, чем о колхозном, во всякую свободную минуту норовят мужики ухлестнуть на реку, озеро. Оно и удобно, что колхозом места эти выпущены из рук. Другие завидуют ловкачам, насякают в закутье, а на колхозном собрании молчат, в глаза всяк сказать боится. Не привык еще народ чувствовать за все свою ответственность. Насякать по углам да валить вину на кого-то уж чего проще. Из-за робости своей да лени и дают безоглядно действовать Коптякову…» Он закурил, постоял в раздумье и неторопливо направился в сторону деревни. Вспомнился виденный недавно по телевизору в архангельской гостинице отрывок из пьесы «Синие кони на красной траве». Записал он тогда с ходу, по памяти в блокнотце то, что говорил Ленин в споре с молодой активисткой: «Советская власть – это участие широчайших масс в управлении государством… Не формальное, когда массы голосуют, а решает и проводит в жизнь далекий от интересов масс чиновник… Советская власть – это власть не для народа, а самого народа». Жаль, отрывок только показали. Было б у нас телевидение – деревенским не худо бы послушать, в толк те слова взять. «Власть не для народа, а самого народа!» Сидят на собрании – как в рот воды набрамши, всяк друг на дружку надеется. Только и дела, что вздыхают да шеями вертят, потеют. А правление? На прошлом заседании половину заявлений от людей не рассмотрели. Да и разве всерьез планируется там работа? Все самотеком. После спохватятся – одно, другое забыли обсудить; ан и ладно, будет час – может, удосужатся в рабочем порядке. А когда у нас кворум правления был? Отмечал в прошлый раз на ревизионной комиссии, что кворума почти никогда нет; значит, решения, если строго подойти, неправомочны… То клуб затеют расписывать, то «историю» сочинять… А ясли который год достроить не можем, на мастерскую ребятишкам при школе денег пожалели, старухам и старикам, у которых по тридцатке пенсия, пятерку добавить жмемся… Вот тут и разберись, что важнее сегодня, какую линию надо гнуть? Да, такие дела…

Проходя мимо избы бабы Мани, вдовы смотрителя маяка, он остановился. На всех окнах задернуты занавески, но резные ставенки не были прикрыты. Здесь жила на квартире приехавшая недавно после техникума ветфельдшерица Танюшка. Пару раз провожал ее после танцев в клубе… В соседнем доме скрипнула дверь на крыльце. Словно смутившись чего-то, Жуков отвел глаза от окон и направился дальше, перешел на другую сторону улицы. В соседнем дворе послышался чей-то возбужденный говор. На крыльце стояли двое. Жуков обошел поленницу, выложенную вровень с забором, и приблизился к калитке.

– Тетя Таня велела вас на конюшню звать, – говорил взволнованно стоявший на ступеньках дома зоотехника Сядунова семиклассник Тимоха. – Шальянка три часа уже мучается. Не знает, забивать ли, нет ли…

– А, черт, нашла время жеребиться, – буркнул Сядунов.

Он нырнул в сени и вскоре вышел в телогрейке. Коротко бросил, обернувшись, жене:

– Я на конюшню, может, задержусь там… – Увидев Жукова, он крикнул: – Видишь, Никита, нет спокою ни днем, ни ночью. Эх, что за жизнь!

– Тетя Таня аж плачет, кобылу жалко, молода ишшо, – частил, поспешая за ним, Тимоха. – Уж всяко, сказывает, пробовали, а не выходит. Братья Курносовские тоже там. Митька говорит: забивать, и точка, нечего мучить зря животину.

– Поглядим на месте, дак увидим, не гомози, – отрывисто бросил крупно шагавший вразвалку Сядунов.

– Летошний год дак выкидыш был, – пояснил он, обращаясь к Жукову. – Ни в коем разе покрывать не следовало, а Митька Курносовский, черт, из озорства подпустил Вьюнка. Гнать его с конюхов давно следовало, писал докладную, так Коптяков пожалковал… Зря!

…В конюшне был полумрак. После свежего воздуха с реки в ноздри ударил стойкий запах пота и навоза. Жуков пропустил вперед себя Сядунова, остановился в сторонке. Невысокая рыжая кобыла была в деннике.

Прислонясь к перегородке, курил папиросу Петруха, а рядом на перевернутом ведре сидел его брат-близнец Митька. Он поигрывал хворостиной и чему-то глуповато ухмылялся. Молоденькая ветфельдшерица Таня, блондинка невысокого росточка, оглаживала блестевший от пота круп кобылы. Вид у девушки был виновато-растерянный, глаза красны от слез.

– Ну, что тут за трудности? – спросил Сядунов.

– Дак вот, Иван Степанович, – всхлипывала Таня, – подвернулись ножки у жеребчика, а не выправить никак. Какой час бьюсь впустую.

– Да хватит попусту мучить животину и самим здесь торчать без толку, – заметил со сдержанным раздражением Митька. – Забить – и весь сказ.

– Забить – дело нехитрое, – обрезал его Сядунов.

– Правильно, Иван Степанович, – послышался со стороны распахнутых ворот голос председателя. – Прежде чем забивать, надо испробовать все возможности. Мы не Рокфеллеры, у нас лошадей в хозяйстве раз, два и обчелся…

Но когда Коптяков убедился, что все старания зоотехника тщетны, а ждать дальше и стоять здесь ему не хотелось, то махнул рукой.

– Ладно уж, – проговорил с кислой миной на лице председатель. – Спишем, и дело с концом.

Как часто за последнее время приходилось слышать Жукову это отрывистое и решительное «Спишем, и дело с концом», которое бросал привычно не раз председатель и по поводу изоржавевших труб, и окаменелого под прохудившимся навесом цемента, и старых карбасов с мятыми бортами… Но сейчас слова эти особенно едко резанули слух, он не имел морального права распоряжаться и судить со знанием дела здесь, но что-то в нем возмутилось.

– А может, погодя еще попробовать… – сказал он.

Сядунов смыл руки в ведре, устало отер лоб рукой и попросил закурить.

– Конечно, погодим, вот только отдохну маленько и снова постараюсь.

Коптяков глянул на часы и куда-то заторопился.

– Ушел, слава богу, а то стоит за спиной, на нервы действует, – проронил Сядунов.

Наконец с третьей попытки ему все же удалось выправить ножки жеребчика. Теперь Танюшка могла справиться и без его помощи.

– Вот так-то, – улыбнулся с облегчением Сядунов. – А ежели забили бы кобылу, Коптяков после припомнит мне это к случаю, хоть сам дал команду списать. Изворотливый мужик! Всегда себе оправдание найдет…

Жуков пошел проводить Танюшку. Над деревней стояла призрачная светлая ночь, где-то за околицей перекликались в траве наперебой золотистые ржанки. Со стороны моря неторопливо плыла чуть позолоченная опавшим солнцем раздерганная фиолетовая тучка, за которой сквозил ломоть месяца.

– Хорошо ведь как, – сказала Танюшка.

– Это ты о чем? – выйдя из задумчивости, спросил Никита.

– А все хорошо, – засмеялась она. – Жить хорошо, ночь тихая, спокой кругом какой… У меня с сердца точно камень свалился теперь. И спать вроде нисколечко не хочется, так бы и брела по бережку до самого утра.

Она сдернула с головы платок, и тяжелая русая коса скользнула вдоль спины.

– Нравится тебе жить у нас? – спросил Никита. – Или отработаешь два года – и назад к себе, в Пертоминск, к мамаше под крылышко?

– Да кто ж его знает, как сложится. Может, и останусь… Вдруг влюблюсь в кого да выйду замуж здесь, – сказала она, но тут же смутилась и покраснела, сорвала мимоходом травинку, стала покусывать.

– Кто уж на примете, приглянулся? – стараясь придать голосу шутливый тон, бросил Никита.

– Да и если, кто ж про то сказывает…

– Эх, только б с сенокосом управиться поспели, дождя не послало, а то запарит сено, что в копешки за рекой сметано, – говорил Никита, а у самого кровь бунчала в висках: «Неужто сама… Неужто дурак я? А вот возьму сейчас за руку… Возьму да и поцелую».

– Не должно запарить, – ответила Танюшка. – Дни стоят погожи, безветерь…

– Может, и не пошлет дождя, может, и пронесет, – обронил он сдавленным голосом и коснулся ее руки. Ладонь была горячая, влажная, податливая.

– Ну, пора мне, – тихо сказала она и, попрощавшись, направилась к избе.

Со стороны реки послышался долгий пароходный гудок, сиплым басовитым звуком качнул устоявшуюся тишину. Потом еще три коротких раз за разом. В устье входил двухмачтовый плашкоут. Палуба его была плотно забита грузом в мешках, не прикрытых сверху брезентом.

«Не иначе как комбикорма привезли, – решил Жуков, пристально глядя в сторону устья. – Ну, сейчас начнется горячка. Вот всегда так: либо угодят в сенокосную пору, либо когда заосенит да шторма спочнутся».

Плашкоут развернулся правым бортом к морю, загрохотала цепь в носовом клюзе. Отдали якорь, ухнувший с тяжелым всплеском в реку. Вскоре спустили на талях катерок, в него сошли двое. Застрекотал мотор, весело побежал пенистый бурунчик. Правили к пологому берегу, где была небольшая пристань и стоял зачаленный на тросах понтон, изоржавевший от времени, с мятыми боками.

Жуков направился к пристани, поздоровался с моряками.

– Где председатель? – спросил краснолицый толстяк с нашивками старшего помощника капитана. – Надо поторопиться с разгрузкой комбикормов, через четыре часа вода западет, тогда понтон к берегу не подтащить.

– Нет чтоб прийти вам недельки три-четыре пораньше, а то приспели в саму сенокосну пору, – сказал Жуков. – Народа-то в деревне теперь – одни старики да старухи.

– Таких, как ты, орлов с пяток – и трактора не понадобится, – шутливо ткнул его пальцем в грудь моряк. – Главное – свалить мешки на берег, нас не задерживать.

– На берег нельзя, – ответил Жуков. – Дождь застанет – враз раскиснет.

Подошел Коптяков, поздоровался с Жуковым и тут же начал препираться с моряками, возмущаясь, что привезли комбикорма в неурочное время, даже радиограмму заранее не послали, не предупредили.

– Это замечание не по адресу, наше дело принять груз и доставить на место, – отвечал с невозмутимым спокойствием помощник капитана. – Двадцать четыре часа вам на разгрузку, а не уложитесь – простой судна будет за счет колхоза, уплатите штраф пароходству.

– Черт знает какие у вас порядки, – кипятился Коптяков, размахивая руками. – Я жаловаться буду товарищу Черезседельникову! Призовем вас к ответу через газету! У нас здесь сейчас находится корреспондент. Специально пошлю за ним. Пусть увидит, можно ли разгружать судно в отлив. Пусть расчихвостит вас в фельетоне… – Он окликнул паренька и велел сбегать в гостиницу, позвать Куковерова.

– Эко напугали! – снисходительно посмотрел на него моряк. – Фельетон фельетоном, а вы лучше не теряйте времени зря, катер у вас есть, буксируйте понтон к правому берегу, а я вернусь на плашкоут. Что толку препираться зря.

– Пойду подгоню трактор да захвачу троса подлиннее, – сказал Жуков Коптякову. – Как застанет малая вода – будем волочить груз на санях. Хоть сколько перетащим, а все не ждать без дела.

Коптяков кивнул, продолжая стоять с насупленным видом, скрестив руки на груди.

Из-за здания старого склада вынырнула фигура Куковерова.

– А вот и товарищ корреспондент! – громко сказал председатель. В двух словах он объяснил Куковерову суть дела.

– Это же чистое шкуродерство, – воскликнул тот. – Я разберусь, зайду по приезде в Архангельск к начальству пароходства. Куковеров, – протянул он руку помощнику капитана.

– Патрикеев, – отрекомендовался тот.

– Очень приятно, товарищ Патрикеев. Нехорошо получается, обижаете колхозников. Они пупки, можно сказать, надрывают, борются за высокие показатели на сенокосе, а вы… Мало того что радиограмму не послали, так еще пришли перед отливом и угрожаете штрафом. Чем писать фельетон, я бы с радостью сделал заметку об экипаже вашего доблестного дредноута в «Водный транспорт». Что вам стоит задержаться здесь на несколько часов? Сошлитесь после на мелкую поломку, неполадку в лебедках…

– Ну, знаете, это несерьезно, – покривил губы старпом.

– Тогда придется переговорить лично с капитаном. Не хотите по-доброму – буду действовать иным образом… Чем можно добраться на сей дредноут? – спросил он у Коптякова.

– А мы сейчас идем обратно, – заметил Патрикеев. – Попутно прихватим и вас. – Они спустились к берегу и сели в дюральку.

– На слова-то корреспондент дошлый, ишь как лихо захвостнул, – сказал один из стоявших неподалеку стариков. – Может, и уломаете капитана, скосит тот нам маленько время на кроткую воду.

– Как же, спеши радоваться, – махнул рукой сосед. – Курьи титьки с их возьмешь да свины рожки. Не первый год спорим с ими.

На понтон уже заводили концы. Маленький буксировочный катерок гулко постукивал дизелем, поджимаясь левым ботом. К берегу спускался народ. На двух старых кобылах волокли развалистые сани с выдававшимися по бокам креслинами.

Капитан плашкоута первым делом потребовал у Куковерова удостоверение, долго вертел в руках, придирчиво разглядывал, поинтересовался, почему просрочено. И вообще – какое дело внештатному корреспонденту газеты «Трибуна земледельца» до морских уставов? В разговоре с ним Куковеров как-то разом осекся. Не рад уже был, что ввязался в это дело. Сухо объяснил, что некогда все продлить, мотается то в одну командировку, то в другую…

Наконец тот вернул удостоверение и сухо отрезал:

– Говорить нам с вами не о чем, отправляйтесь на берег.

…Уже шла вовсю разгрузка, повизгивали лебедки; на понтоне укладывали мешки три парня и четверо стариков.

На угор выкатил старый трактор, из кабины вылез Жуков, подошел к Коптякову.

– Из области, что ли, корреспондента прислали?

– Как же, пришлют… Сам в творческую командировку приехал, – обронил, глядя на реку, Коптяков. – Орловский он. Очень сознательный и грамотный товарищ. Сейчас познакомлю.

– Дак я уже кое-что о нем прослышал. Сказывают, пьет он, однако, любит застолья…

– Дак чего не сделаешь ради знакомства. Может, и употребил для контакта, как говорится. Да вон он с понтона по сходням идет.

– История-то у нас не шибко… – заметил скептически Жуков.

– А это еще как посмотреть. Пусть хоть какую напишет. Для нужного дела сгодится. Пусть отразит контраст между вчерашним и сегодняшним днем… Сам понимаешь, идеологическая работа сейчас важнее всего. На такое дело мне денег не жалко. Пусть читает про нас народ…

Подошел Куковеров. Вид у него был несколько смущенный, чуть подергивалось от тика левое веко.

– Спорить с этим капитаном бесполезно, бюрократ чертов. Формалист! Ему хоть кол на голове теши – не хочет ничего знать, кроме инструкций. Записал фамилию, продерну в фельетоне. Всыплю по первое число. Я им покажу штрафы, покажу, как подрывать колхозный бюджет! – горячился он.

– Познакомьтесь, это наш председатель сельского Совета Никита Афанасьевич Жуков, – сказал Коптяков.

– Весьма рад, – протянул руку Куковеров. – А я видел с понтона, как вы из трактора вылазили, принял сперва за тракториста.

– Ну, это он ради необходимости вспомнил свою прежнюю профессию. Наши-то механизаторы все разъехались на сенокос… – пояснил Коптяков.

– Вот это замечательно – от сохи, так сказать, от трактора – к командному посту! Вполне яркий образ молодого руководителя… – заметил Куковеров с радушной улыбкой. Он полез в карман, достал тюбик и стал натирать лицо и руки. – Комары у вас, право же, какие-то остервенелые. Не хотите ли натереться… – предложил он.

– Дак мы привычны, не замечаем уж их, – поблагодарил Жуков. – Я вот что хотел у вас спросить, почему именно к нам на Север приехали? Неужели там, в Орловской области, не нашли, о ком написать? Или про все тамошние колхозы уже напечатаны истории?

– Ну что вы, простор для творческого человека еще есть и на Орловщине, но лично мне давно хотелось попасть в ваш экзотический край… Ради такой поездки даже своим летним отпуском решил пожертвовать…

– Никита, давай подгоняй трактор! – крикнули с понтона.

Беседу пришлось прервать. Жуков забрался в кабину и тронул рычаг.