Текст книги "Федин"

Автор книги: Юрий Оклянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Он писал по ночам под неумолчный гул моря. Этот привычный шум не только не мешал, но даже помогал ему. Мешала, наоборот, тишина.

Однажды поздней ночью Федин разбудил меня и взволнованно сказал:

– Ты знаешь, море молчит. Пойдем послушаем на террасу.

Глубокая, казалось, мировая тишина остановилась над берегом… Федин в ту ночь не работал.

Все это – рассказ о непривычной для него обстановке, в какой ему пришлось работать. Мне думается, что эта простота и неустроенность жизни напоминали ему молодость, когда мы могли писать на подоконнике при свете коптилки, в комнате, где замерзали чернила, – при любых условиях".

В данном случае о молодости напоминала не только обстановка работы – молодость, можно сказать, стояла за спиной романиста, водила его пером. Создавая своих героев – Извекова и Рагозина, – Федин как бы различал черты их характеров в воспоминаниях и ощущениях собственной молодости, во всем опыте прожитых лет. Достигнута была та полная слитность деятельных героев повествования и автора, о которой когда-то мечтал, которую предрекал себе писатель. Оттого-то так споро писалось, так ярко вставали фигуры, эти люди! Но до такой слитности надо было дойти, ее надо было дождаться.

"Достичь свободы в суждениях о самом себе, – замечал Федин в раннем варианте «Автобиографии» (1939), – мне кажется существенной задачей писателя. С трудом распутываешь себе руки, когда надо вынести себе приговор или посмеяться над собою. Но оглянешься – и видишь, как много пропустил ты из своего прошлого! Надо только разглядеть его новыми, нынешними глазами. И тогда обнаружишь, что где-то совсем рядом с твоей жизнью рос современный герой, о котором ты так мечтаешь и которого так недостает у тебя в книгах. Надеюсь, что новые герои моих книг помогут мне взглянуть на пристрастия и привязанности прошлого с полной свободой".

Теперь это получилось так полно… Киров, Горький, Жуков, да и другие лучшие образцы борцов и созидателей, запечатленные в прежних книгах Федина, за немногими исключениями, – это были так или иначе документальные портреты, герои, пришедшие из жизни в литературу. Теперь персонажи, как будто полностью вымышленные им, художником, уверенно дополняли собой действительность, смело отправлялись из литературы в жизнь. Только ведь и вопрос весь в том – вымышленные ли? Не были ли они выражением того, что он видел, усвоил, познал, того, что явилось итогом жизни, всей биографии?

В дневниках Федина есть характерная запись. Сделана она уже через десять лет после того, как роман "Необыкновенное лето" был завершен. Но не подлежит сомнению, что он и создавался с подобным чувством. "С возрастом меня все больше привлекает фигура Дм. Фурманова, – записывал Федин 28 июня 1958 года. – В ней целиком мой 1919 год. И не только мой, но, вероятно, всех нас, тогдашних молодых, – и мальчика Александра Фадеева, и мальчика Алексея Колосова (среди них я был почти «старик» – на десять лет старше обоих), и многих, многих других… Я прочитал на днях свидетельство, что Фурманов во время острейшей борьбы в Семиречье на сумасшедшем перевале Курдай подбадривал своих изнуренных людей, читая им из… ибсеновского "Бранда":

 
Мой долг, как я сказал,
– вперед! '
Коль вера есть —
как посуху пройдем мы морем.
 

Цитировать Ибсена! Символиста!.. На память! Надо было его знать, помнить, увлекаться им, чтобы в нечеловечески трудном походе пришли на ум его слова… Цитирует Ибсена политкомиссар Красной Армии, уполномоченный Реввоенсовета Туркестанского фронта… Позже он нашел для героев своего «Мятежа» завет, подсказанный ему не Ибсеном, а опытом героической гражданской войны: «Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза».

Каждый писатель раннего поколения советской литературы немало передумал о том, как надо умереть, потому что каждый второй был на фронте и почти каждый прошел службу в Красной Армии".

В биографиях зачинателей советской литературы, как о том писал еще Фадеев, действительно было много общего. И почти каждый из них на разных этапах исторического и литературного развития обращался к изображению незабываемой молодости, поры гражданской войны.

Наделяя действующих лиц опытом своей жизни, художники трактовали этот опыт в свете понятий и задач своего времени. Так возникали книги близкие, друг друга дополняющие и вместе с тем очень разные.

…Только в 1948 году в октябрьском номере журнала "Новый мир" было напечатано окончание романа "Необыкновенное лето", самого большого из всех произведений Федина. Последние месяцы автор снова сидел за письменным столом по шестнадцать часов в сутки, доводил себя до полного изнурения.

Наконец все готово. Завершена огромная литературная работа (общий объем обоих романов – 60 авторских листов). И на каком-то этапе писатель решает: достаточно двух книг… Он даже публично объявляет, что считает замысел исчерпанным. Дилогия – это все, что он хотел написать.

Оба романа имеют большой успех. В короткий срок "Первые радости" издаются во многих странах на разных континентах, на двух десятках иностранных языков. Не меньше зарубежных изданий будет иметь и "Необыкновенное лето".

10 апреля 1949 года постановлением Совета Министров СССР К.А. Федину присуждена Государственная премия СССР первой степени за романы "Первые радости" и "Необыкновенное лето".

…Намерение остановиться на двух романах историко-революционного полотна сохранялось у Федина ровно столько, сколько нужно было, чтобы отдохнуть от воистину сокрушительного труда над огромной дилогией. Вскоре мысли писателя уже снова заняты дальнейшими судьбами своих героев.

На машинописном титульном листа прежнего начала романа «Костер» среди авторской датировки хода работы есть пометка: "Начат 24.VII-1949… особенно с сентября 1952".

"…Сообщаю тебе, – писал Федин Н.П. Солонину 12 сентября 1949 года, – что начал новый роман, который по замыслу будет концом двух предыдущих, то есть окончанием трилогии. Это опять большая работа, года на два. И тема нелегкая: 1941 год, начало войны, битва под Москвой. Старые герои частью будут действовать и в этом романе, но многих надо слепить из пустоты, так что трудов предстоит много". И затем Федин задает несколько конкретных вопросов своему безотказному "эксперту".

Идея завершающего "синтеза человеческих судеб", представленного с новым интервалом в десятилетия, занимавшая Федина еще задолго до войны, – судя по интервью 1938 года в газете "Красная Карелия", – и воплощается в конечном счете в романе «Костер», где непосредственно запечатлены также наблюдения и переживания периода войны; вбирает в себя роман, естественно, и важнейший исторический опыт последующих лет.

Заставляя своих героев, основные из которых проходят через всю трилогию, действовать и мыслить в поворотные моменты более чем тридцатилетнего отрезка русской истории, писатель вглядывался вместе с тем и в разные периоды собственной биографии. Воистину читателю готовился и предлагался как бы цикл художественных итогов.

Что же представляет собой трилогия в целом?

Построена она своеобразно. Каждый из романов – относительно самостоятельное произведение со своим сюжетом, особенным жанровым рисунком и складом композиции, отличающимся от других. Каждый из них можно читать и отдельно, независимо от предыдущего и последующего. И вместе с тем цикл романов явно распадается как бы на две «серии», разграниченные между собой и более значительным промежутком по времени действия (двадцать два года!), и различием большинства персонажей.

Если вторая «серия» художественного цикла (роман о начальном периоде войны «Костер» в двух книгах) осталась незавершенной, то историко-революционная дилогия Федина "Первые радости" и "Необыкновенное лето" уже с момента появления вошла в фонд лучших произведений советской литературы. Широкая популярность, экранизации и театральные инсценировки на протяжении трех с лишним десятилетий уже сами по себе свидетельствуют об относительной независимости, какую обрели романы "Первые радости" и "Необыкновенное лето" в читательском восприятии. И, однако, зная все это, нельзя отвлечься от контекста всего художественного цикла.

Не только формальной общностью судьбы основных героев, но, что важнее, и смысловым развитием, и тональностью своей романы трилогии Федина составляют часть одного обширного архитектурного ансамбля.

Действие романа "Первые радости" протекает в 1910 году в провинциальном поволжском городе, многими очертаниями и признаками напоминающем губернский Саратов. Момент в истории русского общества отображен переломный. 1910 год – это самый конец в ночи глухой реакции, наступившей после подавления первой русской революции, и уже занимающаяся заря революционного подъема.

В провинции многое тянется медленней, настает постепенней, чем в Петербурге или Москве, но именно ощущением зреющих перемен, новизной чувств, молодостью основных героев, которые эти перемены переживают, овеяно название произведения – "Первые радости". Хотя внешне, как окажется в итоге, не столь уж вроде бы и радостны они, эти "первые радости". Во всяком случае, для главного героя – Кирилла Извекова. Разбитая, порушенная любовь, тюрьма, ссылка…

"Счастлив, несмотря на несчастья" – так в одном из черновых набросков определил писатель облик Кирилла Извекова, каким тот рисовался его воображению при работе над "Первыми радостями". Действительно, открывающий трилогию роман полнится светлыми, жизнеутверждающими красками даже в самых драматических сценах. Описания эпохи революционного подъема как бы вобрали в себя и ту "музыку победы" уже обозначившегося разгрома врага поры, когда создавался роман.

Сквозная сюжетная история, которая проявляет характеры, увязывает и развивает отношения действующих лиц произведения, психологически напряженна. Местное жандармское ведомство расследует «дело» о подпольной типографии, обнаруженной на квартире железнодорожного слесаря Петра Рагозина, который скрылся. Втянутыми в «дело» оказываются самые различные люди – и распространитель революционных прокламаций старшекурсник технического училища Кирилл Извеков, и набожный ханжа, купец и владелец многой недвижимости Меркурий Авдеевич Мешков, в доме которого квартировал Рагозин, и девятнадцатилетняя дочь Мешкова Лиза, любящая Кирилла, и случайно навлекший на себя полицейские подозрения столичный драматург Пастухов…

Не очень громкая судебно-следственная история по достаточно рядовому делу о революционной пропаганде. Таких «дел» в переломную пору от реакции к новому общественному подъему, надо полагать, немало возбуждалось по всей России жандармскими чиновниками. Но Федин так раскрывает содержание события, что происходящее становится важнейшим нравственным испытанием, а иногда и решающим рубежом в жизни большинства персонажей. Излюбленный художественный прием – испытание разных характеров в сходных жизненных обстоятельствах – используется Фединым в произведении.

"Свобода. Независимость" – пишет на подарке любимой им Лизе в счастливый для обоих день Кирилл Извеков. Это его всегдашний девиз. Уже с детских лет мечтал Кирилл о справедливости, о счастье. Дружба с большевиком Рагозиным обостряет жизненную зоркость юноши Извекова, придает целостность его воззрениям, утверждает его на путях революционной борьбы, в практике которой только и можно добыть свободу для угнетенных. Пользуясь выражением самого Кирилла, – лишь так "мечта устройства будущего становилась делом устройства".

Арест и тюрьма обращаются для Кирилла в новую школу жизненной и идейной закалки. Конечно, в характере юноши и раньше были эти нравственные черты и свойства, которые отличают большевика, – преданность революционной идее, стойкость и мужество, готовность выдержать личные невзгоды и принести жертвы ради дела, которому служишь, ради товарищей. Но только теперь, очутившись в лапах врагов, в полной их власти и беззащитности перед ними, Кирилл проявляет эти качества с такой полнотой и силой. Сцены духовного единоборства Извекова со следователем – изощренным тюремным садистом подполковником Полотенцевым – принадлежат к числу кульминационных в романе…

Не выдерживает обрушившегося удара судьбы милая, добрая, но слабохарактерная Лиза Мешкова. Не смея пойти против воли отца, она дает согласие на скоропалительный брак с преуспевающим купчиком Витенькой Шубниковым… Услужливым наушником и приспешником властей оказывается на поверку богобоязненный Меркурий Авдеевич Мешков…

Словом, широкую картину быта, нравов, разнообразие человеческих судеб позволяет обрисовать художнику негромкая судебно-следственная история 1910 года. И в центре произведения – то, что составляет вместе с тем и главное содержание всей трилогии Федина – становление и развитие русского революционного характера.«Я посвящал все внимание жизни русского человека на самых решающих переломах истории страны, – писал уже в 1961 году о трилогии автор. – Это романы русских судеб и, может быть, история того характера, которым стал известен советский человек, выросший из небывалого испытания народа революцией, войнами, строительством нового мира».

Дальнейшему этапу "биографии русского революционного характера" посвящен роман "Необыкновенное лето". Основные герои первого произведения переходят во второе, минуя временной отрезок большой протяженности; из 1910 года в 1919-й. Центральное событие, стягивающее к себе и определяющее судьбы действующих лиц, выражено в словах названия – "необыкновенное лето" – решающая, переломная пора гражданской войны.

В том же губернском городе работает секретарем городского Совета вернувшийся с фронта большевик Извеков. Здесь он вновь встречается со старым товарищем по революционному подполью Петром Рагозиным. К Извекову приходит добравшийся до родных мест из германского плена поручик Дибич, фронтовой командир, некогда обсуждавший с ним большевистские взгляды на характер империалистической войны… В доме Извековых часто бывает Аночка Парабукина, большая поклонница нового революционного театра, который организует актер Цветухин. В здешние места волей обстоятельств попадает давний друг Цветухина драматург Пастухов…

Фон происходящего в стране, общее развитие дальнейших событий, которые меняются подчас с головокружительной быстротой, дополнительно изображаются с помощью "военно-исторических картин", рассказывающих о положении на фронтах гражданской войны. Своим содержанием роман "Необыкновенное лето" воссоздает, по слову автора, "решающий перелом в судьбе России, кризис гражданской войны, преодоленный Красной Армией и народом в пользу революции".

В одном из писем к Вс. Вишневскому, в прошлом бойцу Первой Конной армии, который в 1947–1948 годах помогал автору в сборе исторических материалов для "Необыкновенного лета", Федин определил жанровые особенности романа. "Вы, разумеется, правы, – писал он Вс. Вишневскому, – что «психологический» профиль романа неизбежно приводит к раскрытию политической сущности событий 19-го. Я и раньше представлял себе всю коллизию как политическую. Мне важно преломление сознания героев на фоне и под воздействиемсобытий. Поэтому без знания исторических фактов я ничего бы не мог сделать".

Если политический конфликт в "Первых радостях" – расследование дела о подпольной типографии – сравнительно локален и на многих действующих лицах отражается опосредствованно, лишь через сложную цепь житейских и семейно-бытовых отношений, то в "Необыкновенном лете" судьбами людей правит главная политическая коллизия эпохи – гражданская война. Она затрагивает, не может не затронуть всех.

В этом романе писатель прямо изображает панораму (Исторических событий. "Необыкновенное лето" – произведение более суровое, философичное. По-своему запечатлелись в нем и горячее стремление писателя внести свою лепту в народную страду по восстановлению народного хозяйства, в борьбу за предотвращение новой войны, многие признаки той общественной атмосферы, в которой создавался роман.

Охват исторических событий в трилогии Федина, таким образом, широк. Жизнь героев развертывается на крутых гребнях больших общественных переломов, становящихся этапами «биографии» различных социальных (Слоев, мужания и проявления русского революционного Характера. 1910 год, конец столыпинской реакции – "Первые радости"… 1919-й, переломный год гражданской (войны, – "Необыкновенное лето"… «Костер» – первые шесть месяцев Великой Отечественной войны, июнь 1941-го, воскресное утро, разбуженное взрывами фашистских бомб… Такое повествование близко к эпическому. Многие сюжетные «узлы» при этом передают важнейшие коллизии эпохи, а повороты в судьбах персонажей нередко определяются движениями и переменами в судьбе народной…

Неторопливый, более других традиционный по жанру «семейно-бытовой» роман о 1910 годе "Первые радости" подготовляет драматизм "Необыкновенного лета", а в событиях 1941 года, обрисованных в «Костре», порой неожиданно и странно прорывается как будто бы скрыто и мирно дремавшая до того энергия людских страстей и побуждений 1919 года…

Когда Кирилл Извеков в «Костре», получив известней нападении фашистской Германии на Советский Союз, извлекает из-под спуда старую комиссарскую форму времен гражданской войны, такое переодевание полно для него смысла. Этим он как бы окончательно и даже чуточку торжественно отчеркивает для себя мирную жизнь от новой. И в то же время новая экипировка отвечает в какой-то мере глубокому ходу раздумий вызванного в обком партии Кирилла (а также романиста, добавим мы), для которого исход схватки с фашизмом связывается в первую очередь с судьбой революции. "Да, с первого часа войны надо думать о ее исходе, потому что уже в первый бросается жребий последнего, а последний решает народную участь. Дело сего дня – судьба революции". Масштабно-историческое понимание Кириллом происходящего автор стремится оттенить в этих сценах «Костра» еще и возникающими через его воспоминания эпизодами гражданской войны, вставной новеллой об участии Извекова в борьбе с белобандитами.

Необычностью происходящего, чрезвычайностью обстановки дополнительно продиктованы особая, предельная высота нравственного счета, прямота и бескомпромиссность оценок, которыми руководствуются в собственном поведении и нередко измеряют поступки окружающих Извеков и Рагозин.

В романе "Необыкновенное лето" есть сцена, где на новом этапе круто определяются отношения почти всех основных героев. Актер Цветухин с Аночкой Парабукиной и драматургом Пастуховым пришли к только что назначенному городским комиссаром финансов Рагозину; просить денег на открытие театра. В комнате у того еще, двое посетителей. Завязывается общий разговор, долгий сложный спор, который нередко уходит в сферы эстетики и театрального искусства, далекие Рагозину. Денег у молодой Советской Республики почти нет, и окончательное решение надо принимать ему, комиссару финансов. "Рагозин мало что понимает в словах актера и в расхождениях его с Пастуховым, – замечал Федин, – но обоих их мерит своим испытанным принципом – что на пользу революции, то хорошо и правильно, что во вред – плохо".

Подобным же образом решает для себя сложную нравственную дилемму Кирилл Извеков в той сцене, которая вызвала в свое время споры критиков. Он отказывается поставить подпись под смертным приговором контрреволюционеру Виктору Шубникову, мужу юношеской своей любви Лизы Мешковой, осужденному за измену. Тот – бывший его счастливый соперник. "Меняется ли что-нибудь, – мысленно спрашивает Извеков самого себя, – по существу от того, что Кирилл не дает своей подписи? Да, меняется многое. Меняется то, что отказом подписать приговор Кирилл разоблачает клевету, будто Шубников его жертва. Разоблачается ложь, которая стремится нанести вред солдату революции и, значит, самой революции. Нет, нет, Кирилл прав!"

"Дело сегодня – судьба революции" – вот общность и преемственность проблематики, которая объединяет в одно целое три довольно непохожих произведения Федина.

Рагозин и Извеков – люди высокой мысли, сильных страстей, сложных переживаний, смелых и крупных поступков. Они очень разные, два этих идейных соратника, два друга – внешне сдержанный, рассудительный, практичный, подчас сурово почитающий букву долга Рагозин и более вольный, страстный, открытый, склонный идти наперекор всяческим догмам, порывистый Извеков. Роднит их главное: каждый по-своему – натура духовно богатая, цельная, гармоничная, это люди, которых зовет служить революционной идее влечение сердца. Оба они глубоко человечны. Вот почему столь естественную часть картин тяжелых будней и боев 1919 года в романе "Необыкновенное лето" составляют всегда откровенные и новые для обоих встречи и беседы Кирилла с Рагозиным, окрашенные разве едва заметным оттенком неизбывного уважения младшего к своему первому учителю, и история настойчивых поисков Рагозиным своего исчезнувшего "тюремного сына" Ивана, и сложности отношений Извекова с контрреволюционером Витенькой Шубниковым, и крепнущее чувство Кирилла к Аночке Парабукиной.

В трилогии получают развитие почти все основные темы, которые волновали Федина на протяжении писательского пути, которые можно назвать сквозными в его творчестве. Обозначим их тут: это – движение истории и частная жизнь человека, соотношение интересов отдельной личности и общества, гуманизм истинный и мнимый, нравственные принципы старого и нового мира, рождение характера человека социалистической эпохи, судьбы людей искусства в революции…

В начале романа «Необыкновенное лето» Федин обрисовал главную цель своего писательского обращения к прошлому. «Исторические события, – пишет автор, – сопровождаются не только всеобщим возбуждением, подъемом или упадком человеческого духа, но непременно из ряда вон выходящими страданиями и лишениями, которые не может отвратить человек. Для того, кто сознает, что происходящие события составляют движение истории или кто сам является одним из сознательных двигателей истории, страдания не перестают существовать, как не перестает ощущаться боль оттого, что известно, какой болезнью она порождена. Но такой человек переносит страдания не так, как тот, кто не задумывается об историчности событий, а знает только, что сегодня живется легче или тяжелее, лучше или хуже, чем жилось вчера…»

Пробуждение и формирование у читателя чувства понимания крупнейших событий времени, помогающее ему сознательно строить окружающую жизнь, – вот цель писательского обращения к прошлому.

Многие люди из тех, которых близко знал, встречал, наблюдал Федин, несомненно, вживе проходили в картинах его памяти и воображения, когда писалась трилогия. Были тут и долголетние знакомцы, и люди, только однажды увиденные с необычной стороны и незабываемые навсегда. Вроде, например, того слесаря-соседа по Смурскому переулку, который, вырвавшись из рук виснувшей на нем и голосившей жены, отважно примкнул к малочисленной вооруженной рабочей дружине в Саратове в 1905 году… (Именно воспоминание об этом событии стало первым автобиографическим «зерном» образа Рагозина.) Были тут и рядовые скромные работники, и выдающиеся деятели партии, замечательно воплощающие новый революционный характер, представления о нравственном образце человека и коммуниста… С.М. Киров, И.Г. Лютер, рабочие-коммунисты Путиловского завода…

"Человеком красивого, умного сердца" называл Федин С.М. Кирова. Впечатление, оставленное в нем личностью большевика-ленинца, было столь велико, что писатель не однажды мысленно возвращался к связанным с Кировым воспоминаниям, фактам и представлениям, стремясь передать сложность эмоционального и духовного мира своих героев и в первую очередь – энергичного и волевого интеллигента-большевика Извекова.

Это сходство не замедлили отметить читатели. Уже вскоре после появления на свет романа "Необыкновенное лето" в 1949 году группа металлургов из Донбасса писала в редакцию журнала «Звезда»: "Передайте писателю Федину, что мы его Кирилла любим, как живого, что он пример для нас, пример стойкости и бесстрашия, пример большевистской организованности и беззаветного патриотизма… Сильно напоминает нам Кирилл Сергея Мироновича Кирова, даже во внешности есть сходство – это радостное, горячее, уверенное в своей силе выражение лица и всей его небольшого роста широкоплечей и крепкой фигуры".

Творческий опыт изображения героев-большевиков, накопленный в предшествующих произведениях, конечно, весьма пригодился Федину при создании масштабных фигур Извекова и Рагозина. Однако дело не ограничилось только этим.

Нельзя считать случайным и тот факт, что в период окончательного созревания замысла трилогии Федин снова обращается к образу В.И. Ленина, запечатленному в рассказе "Рисунок с Ленина". Зимой 1942 года В.И. Мартьянова известила, что актер МХАТа В.В. Белокуров читает этот рассказ с эстрады. Чуть ли не ответный письменный трактат вызывает у автора это краткое уведомление. Писатель придает небольшому, в десять страниц, произведению огромное значение. И поясняет – почему! "Конечно же, история с Рисунком и художником, «муками» творчества – лишь сюжет, и он передается, так сказать, верхним течением, а тема лежит именно в образе Ленина, в его объемлющей множество черт Человека силе".

Требовательный мастер недоволен произведением, он пишет: "…Прежде всего о «Рисунке». Я недоволен этим рассказом. Это один из четырех вариантов одного и того же эпизода… Т. к. эпизод историчен, т. е. имел место в действительности, и я видел Ленина и слушал его сам (при этом – трижды видел и дважды слушал), то мне хотелось прежде всего создать каноническое (по правде) изображение и затем – не отступать от него… В словаре рассказа есть разнородность, отдельные места кажутся макетными. Мне надо было бы весь рассказ переписать еще раз, тогда почерк был бы ровнее и кое-что картонное выпало бы совсем. А сейчас оно торчит. Работа эта почти пинцетная, и рассказать – что, собственно, следует изменить, нельзя. Две, три фразы, два, три угла, поворота перестроить да добавить два-три солнечных зайчика – и все заиграет. А то – хорошо, не глупо, но плосковато и где-то несвойственно для меня, протокольно. Помешало мне даже не коронное мое качество (лень), а некоторая боязнь. Вы видите, я несколько раз обращаюсь к этой теме, значит – не ленюсь, но она сложна своей идеологичностыо и видимой наружной холодноватостью, ее простой рукой не возьмешь (как искусственный лед – с виду холоден, а жжется!)".

Появление крупных и многогранных образов коммунистов в романах трилогии нельзя понять, если не учитывать «лабораторию» долголетней работы писателя по воплощению образа вождя партии В.И. Ленина.

Ленин непосредственно не действует в романах трилогии. Но на ленинских идеях не только воспитаны герои-большевики. Слово вождя партии многое значит подчас и в прямом развитии сюжета…

Глава двадцатая романа "Необыкновенное лето" открывается письмом В.И. Ленина к организациям партии "Все на борьбу с Деникиным!", опубликованным от имени ЦК РКП (б) в июле 1919 года. "Товарищи! – писал Ленин. – Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции".

Это обращение вождя партии многое переменит в жизни и судьбах основных героев романа.

"Рагозин, прочитав письмо один раз на службе… другой – у себя дома, при свете керосиновой лампы и с карандашиком в руке, написал заявление в две строки о том, чтобы его перевели на военную работу…"

Чуть позже Извеков увидел в письме конкретное предвосхищение возможного поворота событий на Южном фронте. Ленин прямо писал, что следует остерегаться военных авантюр со стороны деникинцев. Такой авантюрой и явился глубокий рейд по тылам кавалерийского корпуса Мамонтова, захват им Тамбова, Козлова…

Комиссаром отряда на борьбу с лесными бандитами отправляется Извеков… Нечаянное участие драматурга Пастухова в верноподданнической депутации к генералу Мамонтову в Козлове окончилось для него печально, и в тюремной камере он должен решать неотразимый вопрос: с кем он? красный? белый? «ультрамариновый»? "межеумок"?..

Когда несколько недель спустя Извеков навестил в госпитале раненого Рагозина, они с тревогой обсуждают смутное и опасное положение на Южном фронте… И именно в этот день, как сказано в романе, "Ленин написал письмо, явившееся приговором виновникам поражений Красной Армии"… Так ленинская тема проходит через весь роман, а можно сказать и шире – через все творчество художника…

Особое значение имеет в глазах Федина народность великих революционеров, их связь с судьбами страны, Родины, Отчизны. Эти качества широко проявлены в образах В.И. Ленина, С.М. Кирова, А.М. Горького.

Эти же черты писатель отмечает в полководцах Великой Отечественной войны. И подобно тому, как, например, в характере маршала Г.К. Жукова Федина привлекает соединение "судьбы современных революционных характеров с судьбой национальной", то же самое во многом можно сказать о смысловой наполненности образов коммунистов Рагозина и Извекова, какую стремится придать им автор трилогии…

В цикле романов Федина ощутима преемственность с литературной традицией, которую в широком смысле можно назвать «толстовской», и, пожалуй, в первую очередь ее вдохновляют художественные открытия автора "Войны и мира" в жанре социально-философской исторической эпопеи. В статье "Искусство Льва Толстого", относящейся к 1953 году, Федин писал: "По-моему, одним из основных приемов, которым Толстой пользуется в своей лепке образа, является испытание нравственной ценности героя у решающей черты жизни и смерти. Прием этот вытекает из главной темы Толстого – художника и философа, – из темы о смысле, о содержании жизни".

Высказывания эти представляют дополнительный интерес из-за времени, когда они сделаны. Уже с некоторого отдаления воспринимался и осмыслялся писателем опыт работы над дилогией, и уже начат был и внутренне вымерялся роман «Костер». А размышляя над созданиями другого художника, писатель делает вывод не только для читателя, но и для собственной творческой практики. "Война и мир", – продолжает Федин, – роман особенно показательный в этом смысле. Судьба всех героев, счастливых и несчастных, поставлена здесь перед испытанием, до того невиданным в новой истории России. Сложнейший сюжет давал Толстому неограниченную возможность проверять любой характер на страшной грани между жизнью и смертью. Тут уже подвергался проверке характер целой нации…"

Но выдвижение в качестве критерия оценки героев их отношения к народу, проверка духовного и нравственного мира личности "народным углом зрения", испытание характеров на решающих поворотах и переломах истории, вплоть до "черты жизни и смерти", и есть принцип построения образа в трилогии Федина. Причем от романа к роману, по нарастающей, история все полновластней и круче правит частными судьбами… Не случайно, например, в «Костре» временем действия избрано первое полугодие войны, битва под Москвой, оборона Тулы, самая тяжелая и опасная пора…