Текст книги "Искажение[СИ, роман в двух книгах]"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

А потом… процесс ожидания как-то выпал из памяти, стерся, будто и не было его вовсе. Может быть, сказалось то нервное перенапряжение в самом начале, и сознание человеческое "пережгло предохранители", но Чехонин не мучил себя размышлениями, не гадал о природе происшествия, а просто то сидел, то лежал на топчане, периодически проглатывал кусочек хлеба с салом, запивал водой и снова ложился, бездумно глядя в потолок. За всеми этими треволнениями он даже не заметил, что совершенно не хочет ни оправиться, ни покурить, как бывало это раньше на холоде подземелья. Да и сам холод уже не ощущался с назойливым дискомфортом, казалось, что он есть, что его нет – всё равно.

Решившись, наконец-то, выбраться наружу, ведь по его прикидкам прошло не меньше трех суток, Чехонин добрался до колодца и первым делом проверил: запускаются ли электромоторы, открывающие неподъемную для простого человека крышку. Но – не сработало, видимо, вместе со связью отрубилась и подача электроэнергии. Пришлось вручную, привычно, ворочать рычаг домкрата… и осторожно, будто бы опасаясь получить вражескую пулю в лоб, выглядывать из колодца… сначала – чуть-чуть, так, чтобы понять – никаких пожаров, разрушений и боевых действий в округе нет. Потом уже смелее, почти без оглядки, Часовщик выбрался на поверхность и замер в удивлении.

Окрестности, выжженные гигантским, неведомым пожаром были совершенно неузнаваемы. Как неузнаваемо было грязно-серое, изрисованное причудливыми узорами клубящихся облаков небо. И чужим был далекий, на границе зрения, белесый и плотный туман. И еще, с неба непрерывно валили крупные грязные, черно-белые хлопья то ли снега, перемешанного с сажей, то ли сажи, замершей в снегу. И почему-то не казалось странным, что, несмотря на внушительный размер, хлопья медленно порхали в воздухе. Как фантастические, потусторонние, мертвые бабочки.

Чехонин долго и бесцельно бродил по сгоревшей, растрескавшейся земле, пустынной, как в первый день её сотворения, и нигде, никак не мог найти даже следов от остатков лагеря, даже малейших намеков на присутствие поблизости людей или животных. С каждым часом ему становилось все страшнее и страшнее. И уже начал он подумывать, что в самом-то деле просто помер, и душу его Господь забросил в такое вот странное место, посчитав это персональным Адом для Часовщика. А в то, что после смерти он заслуживает лишь адских мук, Чехонин никогда не сомневался, даже в глубине души не льстил себе надеждой на лучшую долю. Наконец, он добрел до тумана, вдоль его границы, бесплотными призраками перемещались полупрозрачные силуэты людей, которых когда-то знал или видел в своей жизни Часовщик. Бродил здесь первый его воровской учитель, старый, седой шниффер Николаев, бродили ребята из штурмового батальона, даже лагерный кум мелькал где-то на периферии зрения, и женщины, все чаще в халатиках или нижнем белье, а то и вовсе обнаженные, перемещались куда-то неторопливо…По мере того, как Чехонин приближался к туману, силуэты эти истончались, бледнели, исчезали, как настоящие призраки, и Часовщик даже размышлять не стал, что за силы вызвали к жизни образы из его памяти, а просто окунулся в туман, как с разбегу окунаются в холодную речную воду, бросаясь с обрыва или раскаленного пляжного песка, и… вышел к лагерю.

Правда, это был уже совсем не тот лагерь, который он покинул несколько дней назад, уходя на дежурство. Никаких разрушений, увиденных еще там, в тоннеле, и напоминающих об ужасном по силе взрыве двухсотмегатонной бомбы, не было и в помине. Лагерь просто пребывал в запустении, оставленный людьми много лет назад. Заросли травой протоптанные когда-то в снегу дорожки, обветшали мощные, капитальные стены бараков, кое-где потрескались от времени стекла, проржавела насквозь колючая проволока. А по всему периметру, в полусотне метров от ограды, напрочь отрезая Чехонина от колодца, висел густой, клубящийся белый туман.

И потом, сколько ни пытался Часовщик вернуться к тоннелю, туман снова и снова выводил его в пустой, заброшенный лагерь.

…Иногда в лагере появлялись люди. Они, на взгляд Часовщика, были странно одеты, вели себя неестественно настороженно и испуганно, что-то искали в обветшалых бараках и старательно не замечали единственного живого человека на территории. Из их разговоров Чехонин узнал, что со времени его дежурства прошло почти двадцать лет, что жить в России стало хорошо, но людям всегда хочется чего-то лучшего, чем просто хорошо, вот и лазали эти пришельцы по баракам в поисках сказочных заначек и легендарных поделок зеков. Сначала это Чехонина смешило, потом, когда появление посторонних в лагере стало регулярным, начало раздражать. А со временем он просто успокоился и с равнодушным удивлением смотрел, как туман не выпускает забредших в лагерь незваных гостей, раз за разом выталкивая их на заросшую травой полянку перед административным корпусом. Но кого-то и отпускал, вот только не туда, откуда они пришли. Видимо, раскидывал по таким местам, в которых эти люди вовсе не хотели бы оказаться…

10

– … Вот таким я стал, болтаюсь как бы между небом и землей, – заканчивая рассказ, огладил бородку Часовщик. – Как бы и человек, а как бы и не совсем. Ни есть, ни пить мне не надо. Курить тоже. Вот только старая память свербит… как оказалось, ну, что может быть для человека слаще, чем шашлычок под водочку, сигаретка, да вот – огонь… сам-то я огня развести не могу, не знаю, что за запрет на меня наложен, но… Вот и прилепился к Шурочке, она-то меня и балует, ну, конечно, подружки её иной раз помогают. А я им за это всякие страшилки рассказываю, что-то сам в тумане видел, что-то от других людей давным-давно слышал…

– А Саню, значит, туман и впустил, и выпустил? – с легкой иронией в голосе поинтересовалась Анька. – И за что ж такая благосклонность, а?

– Видать, с чистым сердцем девахи шли, без корысти, – серьезно сказал Часовщик и тут же ухмыльнулся: – А по правде-то, я и сам не знаю. Туман – он и есть туман, загадка, то есть…

– А профессора, чей череп потом нашли в лесу, ты видел? – спросила Анька.

– На очочки золотые намекаешь? – уточнил Часовщик. – Так эти очочки мои, специальные. В них, понимаешь, стекла простые, не совсем, конечно, простые, но без этих… без диоптрий. Мне их на заказ сделали, очень уж хотелось в те годы посолиднее выглядеть, да и была, понимаешь, у каждого солидного во… человечка в моем окружении этакая примета особая. Кто-то шляпу носил, не снимая, кто-то брился каждый день даже в предвариловке, кто-то даже книжки писал на досуге… вроде как – на счастье, на удачу во… человеческую. А я вот – очочки себе придумал.

– И как – повезло тебе в них? – без ехидства, заинтересованно спросила Анька.

– Да как сказать? Вот, живой же, однако, хоть и странной какой-то жизнью, а те ребятишки, что в лагере со мной были, небось уже того… времени-то сколько прошло, даже если и вышел кто на свободу по случайности какой, от старости померли…

Последние слова были сказаны тоном уже несколько неестественным. Конечно, со времени испытания двухсотмегатонной "страшилки" прошло побольше тридцати пяти лет, это Анька помнила хорошо, не даром не только помогала местных программистам своими знаниями, но и полазала в местной Сети изрядно. И живы еще были не только почти все летчики, бомбу сбрасывавшие, но и многие из её создателей…

Затянувшаяся пауза, во время которой каждый обдумывал свои и собеседника слова, реакцию на них и дальнейшие в этом свете свои действия, как-то плохо повлияла на Саню. Девушка сжалась в комочек на своем чурбаке, будто хотела стать невидимой, неслышимой, незаметной в полумраке догорающего костра. Ей показалось, что именно сейчас произойдет что-то неприятное, постыдное, о чем она будет позже вспоминать с тоской и отвращением. Может быть, симпатичная ей Анька и её дружок накинутся на Часовщика, повяжут его и уволокут с собой, допрашивать, мучить, выбивать какую-то ценную для них информацию. Может быть, Часовщик достанет из-под полы телогрейки пистолет и хладнокровно расстреляет саниных знакомцев, как некие мишени в тире – без эмоций, с легонькой своей улыбочкой из-под усов. Почему-то Александра абсолютно не боялась за себя, твердо знала, что её лично не ждут никакие неприятности, она не нужна и не интересна сейчас всем сидящим у огня. А вот сошедшиеся к очагу на шашлык и вино Анька, Паша и Часовщик непременно сотворят друг другу какую-нибудь пакость.

Не сдержавшись, все-таки не было у девчонки закалки и практики по игре в такие взрослые игры, Александра, стараясь оставаться незамеченной, шустренько, в одно движение, перескочила к чурбачку Аньки и зашептала той что-то прямо в ухо. Анька хихикнула, как хихикают всегда девчонки-подростки, обсуждая между собой либо достоинства проходящих мимо парней, либо недостатки отсутствующих подруг, и громко сказала:

– Уважаемые джентльмены! Леди вас покинут на одну минуточку… Сказала бы, что пойдем, попудрим носики, да вот беда – пудреницу дома оставила. Так что – не скучайте тут без нас…

И уже через мгновение обе девушки скрылись в темноте, отходя подальше от очага, наверное, чтобы не было слышно мужчинам предательского журчания.

– Ишь ты, а раньше Шурочка этого дела как-то не стеснялась, попроще себя вела, – прокомментировал Чехонин, привычным жестом оглаживая бородку ладонью.

– А ведь ты не шниффер, Часовщик, – заговорил совсем о другом Паша, слова его прозвучали веско и спокойно, как некий приговор. – Ты медвежатник, никогда ты ничего не ломал, только вскрывал, да так иной раз, что после тебя еще по нескольку дней никто не замечал, что "медвежонка" раскупоривали…

– Вот оно как, значит… при Шурочке-то не стал разрушать её детские иллюзии? – с легкой иронией спросил Часовщик.

И тут же преобразился, будто скинул маску. Теперь вместо добродушного старичка в профессорских очках, с седенькой бородкой, в простецком лагерном ватнике у костра сидел, напружинившись, холодный, расчетливый вор, готовый к любым ударам судьбы и способный постоять за себя. "Ох, не хотел бы я с таким где-нибудь на "малине" столкнуться, – решил для себя Паша. – Непонятно мне, кто бы из нас живым оттуда ушел…", но на вопрос Часовщика о шурочкиных иллюзиях ответил:

– А ты думаешь, она до сих пор тебя за благородного разбойника или простого бухгалтера-растратчика считает?

– Пускай, как хочет, считает, – махнул рукой Чехонин. – А тебя, стало быть, гражданин начальник, не прошлое мое воровское интересует и не существование между небом и землей? тебя настоящее интересует. И не только мое… А может, и вовсе не тебя? Как так, солдатик?

– Что меня интересует, ты угадал, – согласился Паша. – А вот про солдатика ошибся… замначальника штаба батальона, при том, что батальон в отрыве от своих частей выполняет задачи как бы не армии… чины у меня повыше твоих будут…

– Да какие-такие у меня чины, их и на службе-то не было, – вздохнул было Часовщик и тут же ехидно поинтересовался: – И где ж у нас такая война-то идет, что батальон за армию считают?

– А как в туман свой войдешь, поверни сразу налево, – грубовато посоветовал Паша. – А вот повадки свои брось, не прошибешь. Был опыт, потолкался среди вашей уголовной братии. Конечно, элиты у меня в знакомцах не было, но чем король от простолюдина отличается? Разве что – свитой, а так: ест так же, спит так же, по нужде тоже ходит…

– Красиво излагаешь, прямо по писанному, – одобрил с иронией Часовщик. – И что же теперь – по душам поговорить предложишь, гражданин начальник?

– А у тебя душа-то где? Здесь, у костра, или там, в тумане, осталась? – прищурился на собеседника Паша.

И тут же, без перехода, даже не заметив, а почувствовав некий намек на шевеление со стороны Чехонина, добавил:

– Не надо… резких движений. Кто кого – это еще бабушка надвое сказала, а смысла никакого нет. Ты же правильно сообразил, что я не сам от себя здесь. Да и ты там, в тумане своем, сорок лет не в одиночестве бродишь. Такие сказки оставь вон – для Александры…

Часовщик будто окаменел, удивленный провидением Паши. Ведь сам он только-только собирался, прикидывал, как половчее испытать своего визави на прочность, а если дело выгорит, то и верх взять. А его, будто сопливого фраера, размазали по земле вот таким вот предвидением.

А довольный результатом своей интуитивной догадки Паша продолжил:

– Кем ты был, кем стал, да почему, да зачем – этим пусть дядьки умные, с большой лысиной и в очках интересуются. Мне оно не по рангу, да и желания никакого нет, если честно…

Он хотел выругаться, но сдержался, солидно, крепко помолчал и добавил:

– Мне надо знать, кто научил тебя брать пробы с отвалов. И чем таким они тебя купили – бессмертного этакого, без еды и питья живущего, не от мира сего… Все остальное для меня пусть будет покрыто твоим же туманом…

– Были такие… – подумав немного, нехотя, как всегда начинал "признанку", ответил Часовщик. – По облику – люди, вот только изнутри – совсем нет… нелюди они даже в нашем обличии. А кто – демоны? ангелы? разве разберешь? Беды в том, что взял чуток из пустой породы для комбината, да и для всей России никакой. Все равно лежит земля никому не нужная… Да, так вот, а посулили они мне – возвращение. Как-то я им поверил, когда говорили, что могут они. В любое место, в любое время моей жизни. По собственному, так сказать, выбору. Могут они… чувствую…

Чехонин замолчал и расстроено уставился на совсем уже почти погасший костерок. Сдача, даже и более сильному противнику, никакого повода для оптимизма не давала. А раскрытие главного, пожалуй, своего секрета вводило в некое уныние. Впрочем, Часовщик очень хотел надеяться, что Паша не сможет никак повредить ни ему самому, ни тем "ангелам-бесам", что обещали ему возвращение… да и самому возвращению – тоже.

– Ну-ну, – подбодрил его Паша добродушным тоном. – Не маленький ведь, чего замолчал? Или думаешь, что мне хватит? Нет уж, колоться, так колись до конца, до донышка. Как с ними встречаешься, где, когда… не сиди пнем, Часовщик, несолидно для тебя так-то вот…

– Э-хе-хе, – вздохнул Чехонин и махнул рукой…

"Да уж, сколько они не пытаются доказать народу, сколько не сочиняют песен и баллад о воровской романтике, дружбе, бескорыстной любви, а нигде у них не получается даже и самим в свои рассказы поверить, – подумал Паша, слушая торопливую, чуть сбивчивую речь Часовщика, он спешил завершить признание до возвращения к огню девчонок. – Да и как может быть иначе? Человечишки-то мелкие, через совесть свою перешагнувшие… любого возьми – хоть тот, хоть этот… нутро гнилое…"

… Когда девчонки вернулись к окончательно затухшему костру от ближайших "кустиков", и Паша, и Часовщик уже слегка успокоились после нервозной, полной внутреннего напряжения схватки. При этом Часовщик испытывал еще и легкое, запоздалое раскаяние от "сдачи подельников", как это называлось на его языке, оставшемся в далеком прошлом не только самого Чехонина, но всей страны.

Едва завидев в блеклом свете костерка, снова разгорающегося от подброшенного Пашей поленца, девичьи фигурки, Часовщик вскочил со своего сиденья, привычно потянулся всем телом, разминая чуток затекшие мышцы и так же привычно ссутулился, становясь как бы пониже росточком, понезаметнее для постороннего глаза.

– Ну, спасибо за посиделки и угощение, – сказал он, адресуясь, конечно, в первую очередь Александре. – Пора и честь знать. Уже рассвет недалече, мне тут задерживаться нельзя…

– Приходи еще, – искренне пригласила Саня, чувствуя, что непременно придет Часовщик, что просто некуда ему больше деваться.

– Загляну-загляну, ты держи дровишки-то наготове, – подтвердил её догадку Чехонин, легонько взмахнул рукой Аньке и Паше, вроде бы в знак прощания, а может и просто так, и мелко-мелко посеменил во тьму.

Проводив его взглядом, Саня тихонечко сказала:

– Как-то не очень все хорошо получилось, а?

– Ну, уж как получилось, – не стал нарочито утешать девушку Паша. – Да и не всегда в жизни всё гладко, вот и наскочил твой знакомец с размаху-то на корягу в нашем лице… Только ведь ничего плохого мы ему не сделали. Просто поболтали о том, о сем…

– Да я понимаю, – чуть печально согласился Александра. – Но все-таки всегда хочется хорошего…

– И побольше, – в тон ей засмеялась Анька, ласково приобнимая подругу за плечи. – Будет у нас еще много хорошего, правда?

– Знаешь, чего сейчас хочу? – редкостным для него мечтательным тоном сказал Паша. – Не поверишь, сигару… толстенную такую гавану… чтоб только прикурил, а аромат за километр чувствовался…

– Ну, ладно, давайте перекурим на дорожку и тоже… – Анька сделала неопределенный жест рукой и как-то сладко причмокнула…

– Да, мне тоже пора, скоро смену сдавать, – сказала Александра, не очень хорошо понимая связь между произошедшим в её отсутствие между Пашей и Часовщиком и гаванской сигарой.

– А если нас при сдаче увидят – это ничего? – поинтересовалась Анька.

– Ну, если двоих, то нормально, вот была бы ты одна – тут же выговор влепили за… ну, за то, чего не было, – смутилась Саня. – А с мальчиками я ни-ни, все знают…

– Вот и красота, что так получается – подхватила Анька. – Идем все вместе смену сдавать, а потом нас Паша до дома довезет… до твоего…

И посмотрела на Александру серыми бесстыжими глазами так, что той стало жарко.

11

Встречу с Пуховым Паша назначил в небольшом кафетерии при гостинице, той самой, для приезжающих на несколько дней. Он мог бы без церемоний прямо приехать в служебную квартирку Егора Алексеевича или пригласить того к себе, ведь на самом деле они с Анькой поселились во временно пустующем жилище одного из местных оперативников комитета госбезопасности. Но неистребимая конспиративная привычка назначать встречи в людном, желательно – многолюдном месте, имеющим несколько входов и выходов, заставила Пашу выбрать именно этот кафетерий, в котором они с Анькой побывали уже несколько раз, но не успели примелькаться или стать временными завсегдатаями.

"Как-то странно, никто не преследует, ни от кого не скрываюсь, но по-прежнему, живу, как на вулкане", – подумал о себе Паша, пристраивая машину в нескольких сотнях метров от гостиницы, в тихом утреннем переулке, и это тоже стало для него обязательным ритуалом – не подъезжать прямо к месту встречи.

В кафетерии тоже было по-утреннему тихо. Заспанная, но бодренькая девушка за стойкой буфета о чем-то трепалась по карманному телефону, но тем не менее на Пашу внимание обратила и очень миленько ему поулыбалась, пока тот неторопливо прошел от входа к столику в дальнем углу.

Развалившись в казенном, но на удивление удобном полукресле, Паша привычно оценил обстановку и привычно же про себя отметил, что мог бы и не делать этого. Здесь всё было спокойно, размеренно и благодушно. Гостиничные жильцы в такой ранний час еще не начали покидать своих номеров, да и предпочитали завтракать они в основном на работе, в комбинатовских цеховых столовых, где и кормили ничуть не хуже, и до рабочего места было гораздо ближе. Этот кафетерий, как и ресторан при гостинице был скорее данью традиции, чем необходимостью. Ну, и, конечно, пристанищем для только что въехавших и уезжающих, кому делать на производстве было пока или уже нечего.

– Привет, я Лера, как ты рано к нам, – появилась у столика Паши девушка-буфетчица в модненьком, слегка помятом френчике, видно, прикорнула ночью прямо в нем на какой-нибудь кушетке в подсобке. – Чего ж не спится? Хочется кушать?

– Привет, а я Паша, – он не любил лишний раз представляться и афишировать себя, но здесь, в этом обществе, не назвать свое имя при встрече означало привлечь к себе ненужное внимание. – Кушать не хочется, а вот коньяку я бы выпил с удовольствием…

– С утра пораньше? – удивилась девушка с провинциальной непосредственностью.

– Именно с утра лучше всего и пить коньяк, – убежденно сказал Паша, не нахально, но пристально глядя в глаза девушке. – Налей двести граммов, хорошо? Большой стакан, надеюсь, здесь найдется?

– Да у нас всё найдется, – несколько озадаченно ответила Лера. – А закусить чем?

– А закусить лучше всего этим прекрасным весенним утром, – улыбнулся Паша.

– Ну, может быть, хотя бы лимончик?

– Не люблю кислого… – он чуть поморщился, ощутив во рту набежавшую слюну. – Просто коньяк…

"Надо было бы заказать закусок, – подумал Паша, глядя вслед девушке, сперва дождавшейся сигнала от его "элки" на свой планшет, и лишь после этого ушедшей к буфету за коньяком. – Но все равно она запомнит раннего посетителя, пусть уж лучше в девичьей головке отложится ранний утренний алкоголик, чем непонятный для здешних мест кутила…"

Вот так он и встретил Пухова – внешне расслабившийся, развалившийся в полукресле, с сигаретой в одной руке и огромным коктейльным стаканом, наполненным коньяком, в другой.

Пухов появился, как обещал, минут через пятнадцать после Паши, одетый в длинный, по щиколотки, просторный плащ, темную широкополую шляпу, разве что, черных очков не хватало для образцово-показательного шпиона из старинных фильмов. Немного смазывал получившуюся картину только небольшой электронный планшет, зажатый Пуховым в левой руке. Такие планшетки здесь служили заменителем папки для бумаг, видимо, разбуженный ранним утром Егор Алексеевич не стал терять даром время и занялся по дороге в кафетерий текущими делами.

Уже размышлявшему этим утром над собственной конспироманией Паше внешний вид Пухова показался смешным, а может быть, тут сыграл свою роль и коньяк, принятый после водки с шашлыком, бессонной ночи, потребовавшей значительного напряжения духовных сил, и морального давления на Часовщика. Громко рассмеявшись в пустынном и гулком от этой пустоты помещении, Паша помахал рукой:

– Проходи, присаживайся…

На ходу Пухов успел что-то сказать девушке в буфете, наверное, что б она не мешала их разговору заботливостью о новом посетителе. И через пару секунд уже расположился напротив Паши, бросив на стол планшетку и извлеченный из кармана плаща телефон.

– С утра коньяк? – подобно буфетчице, поинтересовался Егор Алексеевич. – Есть за что выпить?

– Если не выпью, то прямо здесь упаду и усну, – добродушно ответил Паша. – Все-таки бессонная ночь под шашлык и водочку в мои годы бесследно не проходит… Но и безрезультатно – тоже…

Пухов сдвинул на затылок шляпу и напряженно всмотрелся в сияющее улыбкой лицо своего визави. И легкий этот жест превратил псевдошпиона в ряженного, под широкими полями шляпы скрывалось простоватое, удивленное лицо обыкновенного белобрысого мужичка лет сорока. При этом казалось, что он просто не поверил, как можно всего за одну ночь решить сильно попахивающую мистикой задачку, над которой работал несколько лет не один десяток профессионалов в самых разных областях человеческой деятельности.

– Ты, вот что, Егор, поройся в своих архивах, посмотри из любопытства, сидел ли в "Белом ключе" некто Часовщик. Медвежатник, значит, личность известная. Невысокого роста, среднего телосложения, седой и – с бородкой. Вот это прямо натуральная особая примета для зека – борода… – говорил Паша неторопливо, то и дело прикладываясь к коньяку. – В лагерь мог попасть накануне испытаний вашей "царь-бомбы"… Хотя, может и просто время на этом потеряешь, кто знает, из какой реальности этот мужичок выплыл?

Бывший подпольщик-боевик и, пожалуй, уже бывший помощник начальника штаба крыловского батальона, наслаждаясь ситуацией, испытывал двойственное чувство. С одной стороны ему очень хотелось выложить сразу всё самое ценное, посмотреть на ошарашенную реакцию Егора Алексеевича, мол, вы тут годами стараетесь, а мы с Анькой за одну ночь смогли… А с другой стороны Паше, как бы в компенсацию за пережитое напряжение, очень хотелось поиграть, тем более – время позволяло, проговорить сначала малозначительные детали и нюансы ночной встречи, и только в заключение выдать тот самый лакомый кусок, прикладывая Пухова к "ковру" на лопатки.

– Вы с ним встречались этой ночью? – поинтересовался Пухов.

Несмотря на легкую растерянность и ощущение некой неправдоподобности ситуации, сейчас он так же, как Паша, не торопился, а немного нервничал из-за необходимости переключаться с иной проблемы, материалы по которой он изучал по дороге сюда, на текущую. Такого вот переключения, требующего максимального внимания и концентрации, Егор Алексеевич не любил, понимая, что нет людей неошибающихся, а в данном случае вполне можно было не учесть существенные факторы, что из первой, что из второй задач.

– Да, с ним, и спасибо тебе, что согласился с нами, убрал всех своих людей… и подстраховывающих и просто наблюдателей, – Паша сделал рукой, держащей стакан, неопределенный жест. – В их присутствии, даже отдаленном, вряд ли бы что получилось. Не пошел бы этот че… э-э-э… Часовщик на контакт, я так думаю. И без того не очень хорошо сложилось, что девчонка-учетчица, Александра, там была… Конечно, конкретику она не поняла, да и не слышала основное, но – девчонка-то оказалась сообразительная, сразу ухватила суть, что мы по его душу явились. И что свое от Часовщика получили – тоже поняла.

– Ты на что-то намекаешь? – нахмурился Пухов. – Ликвидация свидетелей, бесследное исчезновение людей и прочее у нас иной раз практикуется, но против своих граждан – никогда. Да и какой смысл?

– Ваша воля, ни на что я не намекаю, – пожал плечами Паша. – Просто довожу до сведения, а там, гляди, хозяин – барин…

– … хочет – живет, хочет – удавится… – продолжил Пухов, доводя поговорку до логического конца. – Пусть живет и не тужит. Если, конечно, от этого не будет вреда…

– Вреда кому и чему? – вопросительно поднял стакан Паша. – Впрочем, не мое это дело, вряд ли она кому-то расскажет что-то конкретное, а с Часовщиком… с Часовщиком она в ближайшие лет пять-десять не увидится…

– Ты так уверен?

– В сроках – нет, – пожал плечами Паша. – Может, на пять лет, может, на десять, а то и на все двадцать пять Часовщик этот заляжет на дно и на "отвалах" показываться больше не будет. И не только на "отвалах". Вряд ли он вообще будет в эти годы "выходить из тумана"…

– Ждешь вопроса – почему? – усмехнулся Егор Алексеевич. – Считай, что я его уже задал.

– Жду-жду, – честно признал Паша. – Приятно вот так-то, когда по собственному желанию ждешь ожидаемого вопроса, а то все больше норовят со всякими подковырками в самый неподходящий момент влезть…

– Ко мне, надеюсь, это не относится? – серьезно уточнил Пухов.

– К счастью, нет, наверное, поэтому мы с тобой и решили поработать… Ладно, продолжаю. Часовщик нам сдал своих "хозяев". Какие у него там с ними взаимоотношения – не уточнял, но брал пробы из "отвалов" он по просьбе неких существ, внешне очень похожих на людей…

– А внутренне – полностью отличающихся? – с жадным интересом уточнил Пухов.

– Вскрытия он им не делал, но уверен, что это не люди. А ты подумал про свои "летающие тарелки" и нашу гробницу?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Егор Алексеевич. – Но тут – одно к одному – имеется еще неприятный фактик. Иной раз из моргов пропадают трупы. Простых, казалось бы, людей. Причем, погибших хоть и от естественных причин, но насильственной смертью.

– Несчастные случаи?

– Вот именно. И хотя таких вот исчезновений совсем немного, их мы тоже взяли на карандаш. Ну, не проходят мимо нас такие случаи, не могут проходить…

– Считаешь, что эти самые… нелюди которые, своих погибших изымают от греха подальше?

– И от греха в первую очередь, ну, и мы же не знаем, может быть, они тоже своих никогда не бросают, даже мертвых…

– Все может быть, кто же поймет нелюдей? – согласился Паша. – Продолжаю? В отвалах нелюдей интересовали в первую очередь два элемента: ниобий и гафний. Как Часовщик эти слова выучил – не представляю, все-таки не по его это мозгам, хоть и совсем не дурачок этот медвежатник, но с химией, похоже, никогда связан не был…

– Ниобий и гафний… – проговорил вслед за Пашей Егор Алексеевич, будто обкатывая во рту эти слова. – Ниобий и гафний – это электроника и ядерная энергетика, так ведь?

Паша пожал плечами, он тоже не был крупным знатоком ни в той, ни другой области.

– Суть вопроса: чем они интересуются? – попробовал погадать Пухов. – Нашими в этой области достижениями или – возможностью поживиться неиспользуемыми пока ресурсами?

– Забавно, но я подумал практически о том же, – хмыкнул довольный Паша. – Совпадение мыслей на расстоянии, материализация нелюдей и раздача… А что раздавать будешь, Егор Алексеич?

– Похвальная забота о поощрении, – хмыкнул Пухов.

– Да кое тут поощрение, в вашем-то коммунистическом королевстве, – засмеялся Паша. – Все бесплатное, чего душе угодно… Одна беда – сигар нету. Правда-правда… возникло у меня после этой ночки страстное желание выкурить гаванскую сигару, ну, бывают такие заскоки. Нет нигде…

Паша комично развел руками.

– Ладно уж, сигарой ты меня позже угостишь, теперь – интересное… Крепко в креслице-то устроился, Егор? – Паша отхлебнул коньяк, поставил на столик стакан, держа паузу, но Пухов тоже старательно молчал, выдерживая характер, и пришлось Паше продолжить. – Завтра-послезавтра эти нелюди должны будут взять у Часовщика очередные пробы… И при этом придут они не из тумана. Из города придут, Егор… чувствуешь?

Пухов не сдержался и вскочил с места. Работа Аньки и Паши оказалась не только информативной, но и результативной, да еще настолько!!! Что бы слегка придти в себя и обдумать ситуацию, Егор Алексеевич сходил, даже, вернее, сбегал к буфету и вернулся с коньячной рюмкой в руках, наполненной благородным напитком…

– Ага, не сдержался, – ехидно отметил Паша. – А еще меня попрекал, что с утра коньяк глушу… Еще бы тут не выпить от таких-то новостей…

– Почему из города? – задал вполне резонный вопрос Пухов.

Он не подвергал сомнению информацию Паши, а просто анализировал её, докапываясь до сути.

– Все просто, – пожал плечами бывший подпольщик. – Идешь на задание, получаешь в процессе промежуточную информацию, объемную при этом, заметь… Просишь довольно-таки случайного человечка эту информацию сохранить, пока твое задание не будет выполнено. Мол, на обратном пути – заберу. Видимо, сейчас они и находятся на обратном пути. Захватят пробники и – к себе…

"И это еще не все. Помнишь, у вас в базе снабжения-сбыта Анька вычислила с десяток доппельгангеров? – Егор Алексеевич кивнул. – Помнишь… Так вот, подумал я и решил, что неприменно кто-то из них должен был в город прибыть вчера или сегодня. Крайний срок – завтра…"

Несколько месяцев назад, заинтересовавшись системой защиты информации в гигантской базе служб снабжения по неистребимой женской привычке совать свой нос туда, куда не просят, Анька вычислила несколько случаев, когда один и тот же человек одновременно отоваривался продуктами или ширпотребом, брал билеты на поезд или самолет или пользовался иными услугами в Москве и Владивостоке, Вологде и Перми, Костроме и Челябинске. Учитывая, что при этом использовались обязательные в стране "элки", получалось, что кто-то влезал в систему, а это не имело реального смысла – никаких доходов или иных дивидендов от двойного забора продуктов в двух разных магазинах никто получить не мог.