Текст книги "Искажение[СИ, роман в двух книгах]"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

– Ты про кого? – уточнил Саня, ведь ему полагалось обходить дом поквартирно.

– Блондиночка на третьем этаже во втором подъезде, – подмигнул Володька. – Ох, лихая девка, скажу вам… чего они там у нее в квартирке не вытворяют… был бы неженат, так день через день к ним бы заглядывал…

– Хорош трепаться, – оборвал их Леха. – Пошли, а то вот – видишь – какая-то машинка в темноте стоит, а в ней огоньки сигарет горят, как бы не посредники были…

– Н-да, посредники не посредники, а от греха подальше, пожалуй, и в самом деле надо сматываться, – согласился Володька. – Значит, мы с тобой, Леха, в подвал, Саня – по этажам…

Три темных силуэта проскользнули через улицу и растворились в сгустившейся уже темноте дворика.

А заметившая это движение Анька небрежно стряхнула пепел себе под ноги, прямо в салон, несмотря на открытые настежь окна, и спросила у Пухова:

– Не наши ли клиенты тут дорогу перебегают?

Расположившийся на переднем сиденье рядом с шофером Пухов развернулся к ней всем телом, одновременно устраиваясь поудобнее, и ответил:

– Нет, крайне маловероятно. Скорее всего, наши сидят сейчас в квартире и ждут окончания учений, ну, или наступления своего часа "икс". Как только все успокоится, нам доложат о результатах проверки…

Егор Алексеевич чуть нервно похлопал ладонью по карманному телефону, который привычно держал в руке.

– Ну, доложат, так доложат, – согласилась Анька. – Тогда будем скучать дальше…

14

– Здесь, товарищ Пухов, точно – здесь…

Стоящий у машины военный, впрочем, какой он военный, разве что по униформе, изо всех сил изображал позой и лицом почтительность к "товарищу из Центра", облеченному серьезнейшими полномочиями.

– …четыре адреса проверили, там везде свои были, этот – последний, кроме как здесь – негде… да и ведут себя странно, не как люди то есть… лейтенант Абрамов из соседнего дома в бинокль ночного видения наблюдал. Просто сидят в креслах, кажется, даже не шевелятся…

– Это что же – ваш лейтенант в квартиру заглядывал? Да еще со спецбиноклем? – тихо-тихо, но очень яростно проговорил Пухов.

– Да, там еще двое, прикрытие… а что…

– Немедленно, слышите – немедленно убрать из квартала всех ваших и не ваших людей, – процедил Пухов, и вот по этому сдержанному выплевыванию слов местный начальник сообразил, что "товарищ из Центра" разъярен до крайней степени. – Оцепление держать за пределами квартала, но так, чтоб сквозь него муравей не прополз…

– Слушаюсь, – чуток отступил от окошка автомобиля местный. – Мы же так и сделали, но надо же было убедиться, товарищ Пухов? Сами видели – почти полтора десятка нарушителей, своих то есть… а вдруг бы и эти нашими оказались?

– Был бы очень рад, если бы они оказались вашими, местными, – сказал Пухов, чуток остывая; сделанного не воротишь, а обстановка и без того нервная. – Факт нарушений режима гражданской обороны отразит в своем отчете ваш уполномоченный, для меня это сейчас не принципиально.

– Так вы отдельно, от себя, замечания писать не станете? – с надеждой уточнил местный.

Сидящая на заднем сиденье автомобиля Анька жизнерадостно захохотала. Ей, может быть из-за общей нервозности и излишней суетливости обстановки, показалось очень забавным, что перед возможным контактом двух различных разумов один из местных начальников так печется о мелком нарушении режима. Ишь ты, пятнадцать человек почти из семидесяти пяти тысяч! В каком-нибудь другом мире эта цифра была бы просто умопомрачительно ничтожной, а здесь казалась вызывающей – дисциплина и разгильдяйство в крови у человека. Как-то даже странно видеть такое вместе, почти в одинаковых пропорциях… Правда, Анька тут же спохватилась, ведь местный начальник, конечно же, не знал о предстоящем контакте с доппельгангерами. При всей внешней демократичности и простоте здешнего коммунизма, секреты тут хранить умели так, как не снилось в иной диктаторской стране.

Местный начальник покосился на сидящую на заднем сиденье, странно одетую девицу, сердито так посопел носом, но промолчал. Все-таки авторитет у Контрольного отдела в среде граждан и любого начальства был настолько высок, что никому и в голову не приходило, что Анька находится в машине Пухова по простой человеческой приходи последнего. А поводов для таких мыслей было предостаточно. Одна только одежда чего стоила! Перед началом операции "Ловля доппельгангеров", как насмешливо окрестила её сама Анька, девушка переоделась в черные кожаные брюки и такую же плотную массивную жилетку, одетую прямо на голое тело. И загорелые – до локтей еще пустынным, несошедшим за эти месяцы загаром – обнаженные руки резко выделялись в темноте на фоне остальной её фигуры. Сидящий рядом с ней Паша оказался гораздо консервативнее, предпочитая куртку любимого, свободного покроя, под которой можно было спрятать, ну, если и не боевой солдатский штурмгевер, то уж обрез охотничьего ружья – точно.

– Все-все, – уже откровенно раздраженно махнул рукой Пухов. – Все за оцепление. Ни шагу, ни единого движения без команды! Моей команды! Выполняйте, подполковник!

– Он не похож на военного, – поделилась своим наблюдением Анька, когда местный начальник легкой рысцой отбежал от машины.

– Не строевой, – пожал плечами Пухов. – Может, потому и инициативный сверх надобности?

– Такая инициатива должна быть наказуема, – глубокомысленно, будто серьезный философский постулат, сказал Паша. – Ладно, будем надеяться, что и для доппельгангеров учения по гражданской обороне у вас не в новинку, как и эта проверка оставшихся в квартирах…

– Будем-будем, – согласился Пухов, – но все это почему-то необычайно нервирует… А вас?

– Ну, не сказала бы, что необычайно, – пожала плечами Анька. – Но неприятное чувство есть…

– Чувство провала? – тут же пытливо спросил Пухов, надеясь, кроме своей "гвардии" еще и на интуицию Аньки и Паши.

– Нет, чувство беспокойства, – пояснила девушка. – Странное какое-то беспокойство. Ну, да и не до разборов сейчас, не у психоаналитика на приеме… значит, выдвигаемся к лежке доппельгангеров?

– Если вы готовы, то выдвигаемся, – согласился Пухов и, не получив возражений, скомандовал единственному сохранявшему молчание и полное спокойное равнодушие к происходящему – шоферу: – Поехали, адрес слышал? Не заблудимся?

Последний вопрос был, конечно, нервозной шуткой. Такие ребята, как тот, что сидел сейчас за баранкой автомобиля, казалось, физиологически не могли заблудиться даже в Кносском лабиринте.

Когда впереди замаячила темная, показавшаяся мрачной из-за почти полного отсутствия освещения громада именно того дома "что надо", Паша легонько дотронулся до плеча водителя и попросил:

– Подай вперед, до конца, и встань на углу так, что бы из ближайших окон машина не просматривалась…

Ни слова ни говоря, даже не оглянувшись на Пашу и не скосив глазом на Пухова, водитель исполнил указание в лучшем виде. За годы службы он научился интуитивно воспринимать в какой момент и чьи приказания следует исполнять безоговорочно.

– Ну, что, выходим? – поинтересовался Паша. – Ань, ты готова?

– Готова, готова, – проворчала та, продолжая в темноте салона возиться с чем-то громоздким. – Выхожу уже, первой, как всегда буду…

Но все-таки из машины выбралась последней, держа в руках своего любимца – С-96, к которому стараниями Пухова, по индивидуальному заказу ей настрогали в изобилии патронов.

– Подъезд третий, этаж четвертый, – повторил для порядка Паша. – Квартира сорок семь… трехкомнатная, с центральной проходной комнатой, с маленьким балконом. Туалет, ванная, кухня – при входе слева, по коридору…

– Электричество, газ, водоснабжение, телефон отключены, вся связь в городе только на военных частотах, – дополнил Пухов.

Тут Паша недовольно оглянулся на Аньку, которая, натужено пыхтя, прилаживала рукоятку маузера к тренчику своего ремня. Наконец, ей это удалось и тяжеленный пистолет провис, оттягивая ремень, едва ли не до середины бедра.

– Я без него не пойду, – предупреждая сварливый вопрос Паши, заявила Анька.

– Взяла бы чего поменьше, – посоветовал было Пухов.

– Взяла бы… недели две назад, – огрызнулась Анька. – Пока обстреляла, пока привыкла… а идти с чужим пистолетом… я лучше с перочинным ножиком пойду… надежнее будет…

– Ладно, раз управилась, двинулись, – обреченно махнул рукой Паша.

С легким беспокойством Пухов проводил взглядом громоздкую, медвежью фигуру мужчины и изящную, тоненькую женскую, неторопливо, но неотвратимо удаляющиеся от машины по узенькой асфальтовой дорожке, проходящей прямо под стеной притихшего, затемненного дома. "Что ж, мой ход сделан, – подумал Пухов, нашаривая в кармане френча пачку сигарет. – Теперь остается только ждать… результата… или?"

А в полусотне метров от него, споткнувшись в очередной раз, глухо чиркнув победитовой подковкой сапога об асфальт, Анька выругалась и спросила:

– А почему бы фонариком не подсветить?

– А зачем? – уточнил злорадно Паша. – Я и так хорошо все вижу…

У него, в отличие от Аньки, "кошачье", ночное зрение было развито прекрасно, и темная, беспросветная ночь казалась лишь густыми сумерками.

– Вот ты всегда так, Паштет, – нарочито обиделась Анька. – Только о себе и думаешь…

– Кто из нас без греха, пусть первым начинает кидаться камнями, – усмехнулся Паша, перефразируя известное выражение Иисуса. – Но уже поздно ныть и придираться, вот он, подъезд…

Пусть плохонько, одной на два этажа, синеватой "дежурной" лампочкой, запитанной от встроенного аккумулятора, но подъезд был освещен. Сразу при входе Анька отцепила бьющий по бедру маузер от пояса.

– А зачем было так мучиться возле машины? – уточнил Паша. – Могла бы сразу в руке понести…

– Зачем-зачем… – огрызнулась Анька. – Ну, хочется мне иной раз помучиться…

– Раньше в тебе мазохистских мотивов не замечал…

– Раньше мы с тобой и доппельгангеров не замечали, – парировала Анька. – Как думаешь, они уже чувствуют, что мы на подходе?

Паша пожал плечами. Размышлять сейчас о том, что чувствуют, а чего нет доппельгангеры, ему не хотелось. Тем более, находясь уже на площадке четвертого этажа, куда они как-то незаметно поднялись.

– Тишина какая-то… жутковатая… – сказал негромко Анька.

– Пустой дом, шуметь некому, – кивнул Паша. – Вода не журчит, света нет… вот и настроение такое создается…

Он пригляделся к дверям сорок седьмой квартиры, вздохнул:

– Хорошая дверь, крепкая… ломать, что ли, её? Или стоит просто постучаться?

– Зачем ломать? И стучаться? – хихикнула Анька, подымая ствол пистолета. – Я сейчас замок вынесу, входи, кто хочет…

– Все бы тебе палить дел не по делу, – недовольно поморщился Паша.

Несколько секунд помявшись в раздумьях, он шагнул к двери и несильно толкнул её ладонью. Мягко-мягко, бесшумно и легко дверь приоткрылась…

– Ого, да тут и не заперто совсем… – мастерски изобразив удивление, повысил голос Паша. – Несолидные какие-то люди живут, ушли, а дверь не закрыли… или, Ань, это нас с тобой ждут? Зайдем, что ли?

В маленькой прихожей и в коридорчике, на кухоньке и в большой центральной комнате было темно и тихо. Так тихо бывает только в совершенно пустом, безлюдном помещении. Но тем не менее абсолютно пустой квартира не была.

В разных углах напротив двух небольших окон в центральной комнате, в глубоких, непонятно откуда здесь взявшихся креслах расположились доппельгангеры. Смутные в темноте очертания их фигур и вовсе терялись в глубинах странных, нечеловеческих кресел. И только одного можно было разглядеть достаточно хорошо. Вернее, одну. В проеме между окнами замерла в неестественной неподвижности явно женская фигура, обтянутая то ли тончайшей пленкой, то ли вообще просто слоем краски. Высокая, крепкая и стройная, с маленькой грудью и сильными ногами, с короткой стрижкой и почти незаметными глазами и ртом даже на фоне блеклого, белесого лица.

Никто из них не шевельнулся, не подал признаков жизни, когда в комнате появились Анька и Паша. И никакого иного внимания к своим персонам вошедшие не заметили, даже на интуитивном уровне.

– Как на кладбище, – передернула плечами Анька. – Паша, а может все-таки включить свет?

– Включай, – согласился Паша. – Только не на полную яркость…

– Боишься вспугнуть? – нервно сострила Анька, нажимая кнопку на корпусе фонарика.

Сильный, бело-голубой луч света уперся в пол, разгоняя темноту вокруг себя, но Анька тут же убавила освещение, исполняя просьбу напарника. В таких делах прислушиваться к его мнению она считала за благо.

Никаких изменений среди доппельгангеров не произошло. И тогда Анька посветила на стоящую в проеме женскую фигуру и непроизвольно выругалась… Действительно будто облитая серой краской от самой шеи до кончиков пальцев рук и ног, девушка у стены напоминала статую. И глаза… теперь стало понятно, почему они не были заметны в темноте. Глаза будто подернула странная розоватая пленка, поглощающая свет. Мертвая пленка.

– А….а…а…э…э…э… – промычала Анька, переводя луч фонарика на сидящих в креслах.

Их было трое, в одинаковых, бурых бесформенных балахонах, скрывающих очертания тел и стелящихся по полу. Головы доппельгангеров покрывали капюшоны из такого же грубоватого на вид материала, что и сами их "рясы". А вот глаза у сидящих были прикрыты, и разглядеть под веками розовую мутную пленку сразу не удалось.

Паша легким, плавным движение столкнул с головы одного из таинственных существ капюшон, и удивленно хмыкнул. На него смотрела точная копия посмертной маски из злополучного склепа: переносица, уходящая на лоб, специфический разрез полуприкрытых продолговатых глаз, подернутых мертвой пленкой, хищные клыки, выглядывающие из-под губ…

"Вот так гости!" – успел подумать Паша, надвигая капюшон обратно, на голову пришельца.

Бегло оглядев сидящих и убедившись, что сюрпризов от них вряд ли дождешься, Анька настороженно подошла поближе к стоящей женской фигуре и, как ребенок, потыкала сначала в живот, а потом в грудь доппельгангерше стволом маузера. Как ни странно, плоть отзывалась на тычки упругим, живым сопротивлением.

Плоть отзывалась, а вот доппельгангерша продолжала стоять у стены то ли живым, то ли мертвым памятником…

– Отключили, – расстроено сказала Анька и витиевато, длинно выругалась. – Это ж надо! Весь город перебаламутили, учения объявили, народ по подвалам и бомбоубежищам попрятали, электричество и воду отключили, район спецназом блокировали… А их просто взяли и – отключили…

– Думаешь, дистанционно? – мгновенно отреагировал Паша.

– А как иначе? – пожала плечами Анька. – Вели их по каким-то там сигналам, считывали окружающую обстановку, а как стало чересчур опасно – отключили…

– И просто так бросили? – язвительно уточнил Паша. – Хоть бы заминировали что ли, а то ведь тут народ ушлый, мигом доппельгангеров на запчасти разберет и все, что нужно, узнает…

– А вот оно как сейчас е…т, – зловеще улыбнулась Анька, – будешь знать, как каркать…

– Каркай не каркай, а я бы заминировал, – уже серьезно сказал Паша. – Значит, не проходит твоя теория.

– Тут теорий можно до небес лесом нагородить, – отбоярилась Анька. – И вместо взрывчатки в туловище им просто кислоту в мозги впрыснули, или нету там, внутри доппельгангеров, ничего особенного… да и вообще, кто сказал, что их отключили специально?

– Вообще-то, ты, – засмеялся Паша.

– Ну, я сказала, я себя и поправлю. Просто связь оборвалась. Сложилась экстремальная ситуация, при которой они должны в "спячку" впадать, ждать, пока все разрешится без их участия… Чем не вариант?

– Вариант-вариант, – успокоил Аньку Паша. – Лучше вот о чем подумай. Они, конечно, нелюди, да и вообще доппельгангеры, но вот в то, что они приехали в город вовсе без вещей, ты бы поверила?

– Нет, совсем без вещей – это просто подозрительно, а им привлекать к себе внимание не нужно было…

– А где вещи?

Паша, как обычно, разглядел интересный момент в тупиковой, казалось бы ситуации. Вместо того, чтобы вызывать Пухова с его экспертами, технарями и прочими специалистами, можно было попробовать найти хотя бы минимальный багаж, с которым доппельгангеры прибыли в город. Если, конечно, они не сдали его в камеру хранения где-нибудь на вокзале или в аэропорту. Но – ведь не в этих бурых балахонах, похожих на театрализованные одеяния средневековых монахов, они передвигались по улицам?

Как ни неприятно было оставлять пусть и отключенных доппельгангеров без присмотра в комнате, Анька и Паша решили не разделяться, и вместе обнаружили на кухне, под небольшим разделочным столиком плоский чемоданчик, очень похожий на местные "павки" или ноутбуки по более привычной для Аньки терминологии. Рядышком с ним лежали солидных размеров вещмешки, плотно забитые одеждой, обувью, прочими вполне человеческими аксессуарами.

– Только бы аккумулятор рабочий оказался, – пробормотала Анька, подцепляя фонарик к поясу, водружая чемоданчик на обеденный стол и оглядываясь – куда бы на время пристроить маузер.

Она хотела сказать еще что-то, но Паша вдруг замер, вскинув вверх указательный палец…

– Зашевелились? – одними губами спросила Анька, одновременно легким касание приглушая свет до минимума.

Паша отрицательно покачал головой и изобразил средним и указательным пальцами левой руки шаги. В правой у него уже расплывался в полумраке силуэт привычного армейского пистолета.

"Кто? кого несет? запоздавший доппельгангер? случайный человек? или – "третья сила"? – мелькало в голове у Аньки, и вдруг, как яркая вспышка-озарение: – Часовщик?!!"

15

Первым в квартиру Пухову войти не дали, дружелюбно, уверенно и очень твердо оттеснили от дверей, прикрыли своими габаритными телами, увеличенными еще и спецкольчугами. Не помог даже статус «товарища из Центра», вернее, именно этот статус и заставил сотрудников спецгруппы не пустить Егора Алексеевича вперед.

Возмущаться, а уж тем более что-то предпринимать было невозможно, в считанные секунды внешне громоздкие, но шустрые и ловкие, как ящерицы, парни обследовали все три комнаты, балкончик, кухню, ванную и туалет, и только после этого их командир обратился к переминающемуся с ноги на ногу перед входом в квартиру Пухову:

– Егор Алексеич, четыре объекта в комнате, обездвижены до нас, то ли в коме, то ли – не знаю что… опасности не представляют, а вот на кухне… гляньте-ка сами, похоже, это специально для вас…

"Вот ведь сказанул – похоже…", – усмехнулся Пухов, пройдя на кухоньку и увидев раскрытого "павку" на столе, а прямо перед ним, на столешнице, корявую надпись то ли губной помадой, то ли еще каким женским причиндалом, тут Егор Алексеевич специалистом не был: "Для Пухова". А на светящемся экране "павки" застыло изображение Аньки, видимо, записанное только-только, здесь же, на кухне. В уголку экране плавало, подмигивало сообщение "нажать любую клавишу".

"…Уважаемый Егор Алексеич!!! – Анька с экрана улыбнулась. – Или лучше так – товарищ Пухов? Да ладно, как ни начинать, а все равно заканчивать придется.

Вам от нас обоих большое спасибо за все, что успели сделать, а еще большее – за то, что хотели сделать для нас, но не успели. Как бы в благодарность оставляем в комнате трофеи…"

Изображение скользнуло, зарябило, задергалось… видимо, кто-то… да что там кто-то, наверняка, Паша перенес вычислитель со встроенной видеокамерой в комнату и продемонстрировал подсвеченные фонариком фигуры расположившихся в креслах доппельгангеров и стоящей в проеме между окнами их женщины.

Пухов нажал на первую подвернувшуюся под пальцы кнопку, останавливая "прощальное письмо" и позвал деликатно вышедшего в коридорчик старшего группы захвата:

– Товарищ капитан, гляньте-ка… Все так и оставалось, когда ваши вошли?

– С первого взгляда – да, товарищ Пухов, – кивнул капитан госбезопасности.

– Спасибо, идите…

"…да и кроме этих тел сам по себе вычислитель очень интересный, – продолжила Анька. – Ты его спецам подсунь, думаю, восторгов будет – до небес. Я с вашими спецами малость познакомилась, знаю, как реагировать на чужую игрушку будут.

Гарантий безопасности в работе с телами, да и вообще, мы, к сожалению, никаких дать не можем, сам понимаешь, детально разбираться времени не было, но вы-то, думаю, докопаетесь до молекул и все, что надо, поймете.

Куда мы уходим? Наверное, обратно, а может, в какой еще иной мир. Тут ведь никакой достоверности, одни догадки и загадки. А вот после нашего ухода замуруйте в подвале проход к тоннелям "Белого ключа", найдете его сами, небось, не маленькие. На всякий случай, лучше туда не соваться… пока, а со временем… кто знает, что будет со временем…

Ладно, накаламбурилась и хватит. Паша тебе привет передает и массу наилучших пожеланий, а ты… ну, если не затруднит, конечно, от меня передай Сане, что буду её помнить… Передала бы и поцелуй, так она от мальчика не примет… – Анька засмеялась, усталым жестом потерла лицо. – И последнее. Паша просил про Часовщика узнать, ну, в архивах покопаться, справки навести. Не надо, это дело бесполезное. Надеюсь, ты меня правильно поймешь.

Ну, за сим остаюсь навеки ваша…"

Чуть озорная улыбка Аньки застыла на экране.

…

В тоннеле было холодно. Или – даже не так. В тоннеле было очень холодно. Застоявшийся, промороженный до последней молекулы воздух обжигал лицо и руки, требовал движения, чтобы разогнать застывающую кровь.

А может быть, так просто казалось после теплого, весеннего вечера там, на поверхности земли, в спокойном, но взбудораженном учениями гражданской обороны городе? Но так или иначе, но в тоннеле было очень холодно.

– Дьявол, – ругнулась Анька и аккуратно, чтоб не прилипнуть губами, приложилась к фляжке с коньяком. – И как они тут сутками высиживали?

Паша только хмыкнул за её спиной, старательно подсвечивая промерзшую вечной мерзлотой землю под ногами. Передернув плечами то ли от холода, то ли от солидной дозы согревающего, Анька сунула фляжку в пашины руки и пригляделась к стенам. Где-то здесь должны быть обещанные Часовщиком знаки.

Ага, вот и первый. Ножом, а может и простым заточенным гвоздем, зеки на такие штучки мастера, на стене, возле давным-давно неработающего прибора со странной, ни на что ранее виданное не похожей шкалой был старательно и заметно выцарапан православный крест.

– Не обманул… – сказала сама себе Анька.

– А ты сомневалась? – переспросил из-за спины Паша.

– Лучше лишний раз посомневаться, чем потом, в самый неподходящий момент, обломаться, – пояснила Анька свою позицию. – Да и сам говорил – уголовникам веры быть не может, а Часовщик наш…

– Ладно, уговорила, красноречивая, давай дальше смотреть…

Метров через сто пятьдесят, возле похожего прибора, вмурованного в замерший грунт стены, они обнаружили уже два нацарапанных креста.

– Верной дорогой идем, товарищи, – порадовалась Анька и даже, казалось, плечи чуток расправила.

И три креста оказались на месте. Возле очередного прибора, на странный циферблат которого ни Паша, ни Анька уже не обратили никакого внимания.

– Ну, и где эта пелена? – раздраженно спросила Анька, вглядываясь вперед, в сумрак подземелья. – Говорил, что рядом, а мы битый час тут бродим по лабиринтам…

– Это ты называешь – бродим? – усмехнулся Паша. – Ну, хорошо, теперь буду знать, как бродят…

В самом деле, по ледяным тоннелям они путешествовали не больше часа, а до этого долго и нудно пробирались неизвестно кем выкопанным лазом от подвала жилого дома в городе до тоннелей в "Белом ключе". Лаз был узким, низким, кое-где укрепленным от обвалов короткими замшелыми деревянными столбами. Паше пришлось перемещаться по нему на полусогнутых, а кое-где и боком, да и Аньке, несмотря на малые габариты, пришлось несладко.

– Глянь, может, за поворотом сразу… – посоветовал Паша, кивая на резкий, практически под прямым углом начинающийся в трех шагах от условного знака поворот тоннеля.

В полуметре от поворота заполняя собой все пространство между стенами, потолком и полом, висела – пелена. С чем бы её сравнить? Подвешенная вертикально беспокойная серо-свинцовая гладь, совсем не похожая на шумное, могучее и живое падение водопада с обрыва, а напоминающая о безмолвной и бездонной глубине омута. Иногда по ней пробегала рябь, мелкие волны, что-то всплескивало в таинственных глубинах, выбрасывая на поверхность белесые, странные барашки пены, и снова пелена замирала в статичном многовековом покое.

– Пришли, – выдохнула Анька, непроизвольно отшатываясь от пелены и прижимаясь к Паше спиной.

– Ну, раз пришли, то пошли дальше, – крепко обнимая девушку за талию, буднично сказал тот. – Чего ждать, да гадать…

…

Горячий воздух бросил в лицо песчаную пыль. Где-то за далеким барханом озверело ревел раненый верблюд. Под ногами струился желто-серо-бурый песок вперемешку с мелкими камнями. Песок ссыпался вниз, в небольшую ложбинку, заполненную мертвыми телами в знакомой до боли экипировке. Наверное, их застали врасплох, никто не успел даже занять позиций, но оборонялись бойцы бывшего крыловского батальона отчаянно, прихватывая с собой, на тот свет, столько врагов, сколько могли.

Разрубленные, расстрелянные, в поношенных яловых сапогах, обмотках, солдатских, неуклюжих ботинках, старых, застиранных гимнастерках и кожаных куртках… они лежали здесь уже давно, высохшие под нестерпимо жарким, злым солнцем пустыни. Уцелевшие в бойне винтовки, револьверы, шашки были подобраны и унесены нападавшими, остались только разбитые, искореженные, погибшие куски металла и дерева. И они, уже полузанесенные песком, смотрелись рядом с погибшими людьми, как их боевые товарищи, павшие с ними в одном бою.

Анька отвернулась, уткнувшись в плечо Паши. Душевная боль, горячий воздух и песчаная пыль выжимали из глаз слезы, но плакать очень не хотелось. Хотелось еще немного постоять на склоне бархана, помолчать над судьбой тех, кто не раз помогал тебе выжить и кому помогала выжить ты.

"…им теперь не больно, и сердца чисты,

И глаза распахнуты по-детски…"

А потом – спуститься по сыпучему такому мягкому, жесткому и жестокому песку вниз и…

Справившись с нахлынувшими эмоциями, Анька отстранилась от Паши, тронула тыльной стороной ладони глаза – влаги не было, – резким движением сбросила с плеч пропахший жестяным холодом зековский ватник и шагнула…

…

По голым смуглым плечам стеганул холодный, осенний дождь. Здесь моросило уже не первый день, и город пропитался влагой, холодным ветром и – гарью.

Горели частные, маленькие домишки, неизвестно чьим упущением сохранившиеся на окраинах. Горели трущобы, построенные полсотни лет назад, панельные, но забитые жутчайшим, легко воспламеняющимся человеческим барахлом. Как спички пылали фешенебельные коттеджи в "зеленой зоне", среди черных, обуглившихся от нестерпимого жара стволов деревьев. Плавился асфальт, уложенный не так давно вместо брусчатки в переулках городского центра. По стенам домов, испаряя черную копоть, сползали к земле жгучие языки напалма.

Где-то совсем недалеко, на соседней улице, частил бухающими разрывами автоматический гранатомет. А уже гораздо дальше, заглушая невнятный шум винтов, с вертолетных подвесок с утробным пронзительным взвизгом срывались ракеты, уносясь на огненных хвостах к невидимым целям.

Они стояли у выхода из подъезда, того самого, в который они попали когда-то, убегая от "ликвидаторов" с чужой свадьбы. Анька растерянно озиралась, не узнавая привычного города, придавленная запахом гари, резким, холодным дождем и бесконечной полифонией далеких и близких разрывов, пулеметных очередей, одиночных выстрелов…

– Что же это, Паша, что? мы же успели, мы же ушли еще до…

Отстранившись от Аньки и сделав пару скользящих шагов в сторону, Паша уже опускался на колено, одновременно выставляя перед собой армейский тяжелый пистолет. С подсвеченной пожаром стороны улицы на них надвигались двое солдат в спецснаряжении. Две громады, лишь общими очертаниями напоминающие людей.

И Паша, то и дело дергаясь влево-вправо, чуть выше и снова – вниз, начал стрелять по ним снизу вверх, надеясь на удачу найти пулями то единственное уязвимое место между броней шлема и воротником жилета… а если уж не будет удачи, то хотя бы опрокинуть силой пулевого удара бойцов, выиграть пару-тройку секунд, уйти обратно в подъезд, найти вход в подвал…

"Странно, как много я успеваю понять и обдумать"… Как в замедленной съемке, как в страшном давно виденном и заученном чуть не наизусть сне, Анька начала медленно подымать ствол маузера…

Вспыхнул за спинами солдат, обжигая глаза, белый всепожирающий огонь… Огонь не знает друзей и врагов, сильных и слабых. Он только горит и сжигает всех, кто окажется на его пути. И бойцы вспыхнули, как два тяжелых, облитых бензином бревна. Они еще шли, не поняв своей участи, передвигали ноги, пытаясь разглядеть что-то в темноте ночи и ярком пламени термита… Но были уже мертвыми, ибо нельзя выжить при трех тысячах градусов жары…

…

За спиной было что-то твердое. И прохладное. Воздух пах сырой свежестью, осенью и почему-то подгоревшими котлетами. И еще – было светло. И освещенность эта ощущалась и через закрытые веки.

"И страшно… и надо…" – подумала Анька, открывая глаза.

Она стояла на лестничной клетке, прижавшись спиной к стене, выкрашенной блекло-зеленой краской. Вместо привычной бесформенной серо-буро-малиновой футболки на ней, прямо на голое тело, была одета кожаная жилетка с полудесятком кармашков; вместо вызывающе короткой юбчонки – черные брюки, не стесняющие движений; а любимые высокие шпильки сменили короткие, полувоенные сапоги с едва заметным каблуком. И еще – правую руку оттягивала тяжесть фантастического здесь и сейчас маузера С-96. А на тыльной стороне ладони запеклась сероватая клякса ссохшейся песочной пыли.

"Полный пушной зверек, – решила Анька. – Не хватает, чтобы сейчас на лестницу вышел кто-то из соседей…"

Помянув пушного зверька, она тут же заметила, что парой ступенек выше по лестнице сидит, настороженно уставившись на нее громадными глазищами, черный кот.

"Он самый, – едва не простонала Анька. – Который мне под юбку заглядывал… И сидит, подлец, на том же месте… Не может такого быть…"

Она осторожно, будто боясь спугнуть наваждение, поглядела налево, на дверь володькиной квартиры, в которой она была всего полчаса или полжизни назад. А была ли? Или ей только-только предстоит ошалело ворваться к соседу, спросить какую-то глупость и вновь очутиться на площадке?

А вот направо, на свою дверь, за которой и начиналось это бешеное, безумное приключение с простого взгляда в окно, она посмотреть почему-то испугалась до мелкой дрожи в коленях.

"Надо успокоиться… просто успокоиться и хоть немного придти в себя…"

Тем более, что кто-то осторожно, крадучись подымался по лестнице снизу…

Он появился в поле зрения ожидаемо и внезапно. Большой, чуточку неуклюжий на вид, с бритой головой, в привычной куртке на пару размеров большей, чем требовалось бы для его габаритов. И взгляд снизу вверх опасной бритвой полоснул по Аньке.