Текст книги "Искажение[СИ, роман в двух книгах]"

Автор книги: Юрий Леж

Оказывается из танцзала можно было выйти и с другой стороны. И там, на улице, под открытым и прохладным весенним звездным небом была почти такая же автостоянка, как и та, на которую Аньку и Пашу подвезли местные чекисты по просьбе Пухова. «А обязательно было беспокоить доблестные органы?» – поинтересовалась тогда Анька, ловя на себе любопытствующие взгляды совсем еще, кажется, молодых ребят-лейтенантиков. «Необязательно, – меланхолично потряс головой Пухов. – Но так будет спокойнее, да и сами чекисты не будут лишний раз вами интересоваться, а то – знаю я их породу, лишь бы разыскать что подозрительно, отследить, доложить, задержать, а в вас подозрительного – с лихвой на батальон шпионов хватит…» С такими выводами Пухова трудно было не согласиться. Все-таки и Анька, и Паша не успели еще окончательно адаптироваться в новом мире, иной раз совершали элементарные ошибки в магазинах и ресторанах, привлекая к себе внимание окружающих. Да и русский язык, вернее местный сленг, отличался от того жаргона, которым пользовались между собой пришельцы. Кстати, в первую очередь практически полным отсутствием русифицированных английских, да и вообще иностранных слов и выражений.

Стоянка, на которую вывела Аньку Александра, была освещена только звездами да сполохами вырывающегося из расположенных под самой крышей окон бывшего цеха разноцветья. Во мраке застывшее скопище автомобилей показалось Аньке чуточку зловещим, как в триллере, когда на ровном, казалось бы, месте создается нагнетающая атмосфера и рождается пугающий зрителя эпизод. Но Саня уверенно, по-хозяйски, тащила Аньку за собой в глубину лабиринта, изредка подсвечивая дорогу ярким лучом света, добываемого из странного брелока, подвешенного к поясу.

– Чумовой фонарик! – похвасталась на ходу Александра. – Наши в сборочном цеху делают, из отходов. Понимаешь, производство слишком тонкое, отходов много, а использовать их научатся разве что лет через пятьдесят, так сами инженеры говорят, вот народ и приловчился фонарики собирать, светильники разные для себя, ну, и для знакомых тоже…

В лабиринте автомобилей Саня передвигалась легко и убедительно, чуть позвякивая своими металлическими "фенечками" на поясном ремне и изредка всматриваясь в номера машин.

– Я Натахину машинку на глаз плохо помню, она же её сменила недавно, любит новую технику, не то, что я…

– А ты любишь новых людей, – в тон ей подыграла Анька, осторожно, что бы не обидеть и не оттолкнуть от себя девушку, освобождая руку из цепкой и сильно ладони спутницы.

– Люблю, – согласилась Саня и жизнерадостно расхохоталась так, что захотелось поддержать её смех, столько в нем было искренности, веселья и душевности. – У нас ведь новые люди – редкость, варимся в собственном соку, ну, разве что командировочные спасают, у нас же раза три-четыре в год оборудование обновляют, вот и приезжают наладчики, пусковики, даже сами конструкторы заглядывают… Ага, вот она!

Последняя реплика относилась к найденному автомобильчику. В ночной темноте он показался Аньке совсем крошечным, но зато в салоне оказалось уютно и вкусно пахло свежими кожаными чехлами.

Саня наощупь вставила куда-то под рулевую колонку маленький ключик, повернула его, и салон мягко осветился огоньками приборной панели. Несмотря на неказистый внешний вид машинки, панель оказалась похожа на пульт космического аппарата: столько здесь было тумблеров, огоньков-сигнализаторов, циферблатов…

До этого момента Анька как-то не приглядывалась к внутреннему оформлению салонов и особенно приборных панелей тех машин, на которых ей уже довелось поездить в этом мире. Видимо, потому что ездила она не сама, обычно её возили и чаще всего – в компании с Пашей на заднем сидении, да еще и отвлекали-развлекали всякими, к езде не относящимися, разговорами.

Через пару секунд, после мягкого, едва уловимого щелчка заурчал на малых оборотах двигатель, и Саня как-то напряглась, упираясь ногами в педали, будто перед прыжком с трамплина. Медленно, преувеличенно аккуратно и неторопливо выведя машину из общего ряда стоящих, Александра чуток прибавила скорость, вертя при этом головой едва ли не на триста шестьдесят градусов, будто пилот старинного истребителя. Несмотря на такую, довольно странную, манеру водить, уже через полминуты автомобиль свернул со стоянки куда-то в темноту, тут же под колесами оказалось бетонное полотно дороги, и Александра с облегчением вздохнула, включая фары…

– Терпеть не могу чужие вещи портить, – призналась она, будто оправдываясь перед Анькой. – А тут такая теснотища, вот-вот с кем поцелуешься невзначай. А потом перед Натахой неудобно будет, взяла машинку до дома доехать, и не пьяная ведь, что бы очень, а покорежила…

Свет фар выхватывал узкую полосу бетонки, чуть рассеивал мрак вокруг дороги, и Анька, повернув голову, в очередной раз подивилась неожиданному, вовсе не среднерусскому ночному пейзажу за окнами.

– Удивляешься? – заметив ее взгляд, спросила Санька. – Еще бы, тут все приезжие удивляются. Вылитая тундра посреди леса. Те, кто в самой тундре побывал, говорят, что один в один. Да это еще что… вот в "Белых ключах"…

"Знаешь, там еще к первому термоядерному проекту какую-то лабораторию строить задумали. Ну, лагерь организовали трудовой, зеков привезли, начали копать – бац! Вечная мерзлота. Самая натуральная, здесь, у нас!!! Как, откуда? Ну, всякие ученые, кто допуск имел, гадать стали, но ведь не останавливать из-за этого стройку? Продолжили зеки землю ковырять и докопались до тоннелей… слышала? Нет, правда, не знаешь?

В вечной мерзлоте были кем-то проложены тоннели, причем такие странные, что до сих пор никак не могут понять зачем их проложили? какой техникой? кто? Километраж там просто сумасшедший, и все тоннели – разные: одни круглые, будто какой-то гигантский червяк полз и оставил после себя проход, другие квадратного сечения, некоторые – полукругом, а есть и ромбом… Ни тогда, ни сейчас вырыть такие тоннели мы бы не смогли, техника не та, а тут еще – нигде поблизости нет ни намека на вырытую породу, а холмики там должны бы быть – дай боже!!!"

Рассказывая, Александра то и дело отрывала взгляд от дороги, поглядывая на Аньку, ей очень хотелось произвести впечатление на новую знакомую. И, Анька чувствовала, вовсе не ради того, что бы оказаться с ней вместе в постели, как бывает это обычно у мужчин. Саньке хотелось просто понравиться, оказаться нужной, интересной, завлекательной самой по себе, без сексуального подтекста.

"Как странно тасуется колода, – подумала Анька булгаковскими словами. – Это же я должна из кожи вон лезть, что бы приворожить к себе эту девчонку, что бы оставалась она со мной, откровенничала, рассказывала о своих заботах, о работе, о тех таинственных происшествиях, что случаются у них на отвалах… А выходит совсем наоборот…"

Впереди, примерно в километре, будто вынырнули из темноты, засветились тускловатые огоньки, и Александра, сбавив ход автомобиля до минимума, спросила:

– Давай в магазин заскочим? Дома-то у меня порядок, и поесть найдется, и выпить, но… маловато, если для компании…

– Давай, разве это проблема? – пожала плечами Анька, не уточняя ничего про предполагаемую компанию.

– Конечно, не проблема, вернее, не очень, – сбивчиво пояснила Саня. – А ты можешь на себя взять? Ну, мне, конечно, дадут, но немного, да еще родичам накапают, а потом маманя будет полвыходного пилить, будто я, как алкоголичка, все спиртное, для компании взятое, одна выпиваю…

Несколько неожиданно даже для самой себя, Анька потянулась к девушке и легонько, пока еще чисто по-дружески, чмокнула её в щечку под бледным, белесым гримом.

– Ты лучше скажи, чего брать и сколько, – попросила Анька, – тем более, говоришь, для компании…

– Ну, какая компания, так, парочка подруг заглянет, если смогут, конечно, пополуночничаем, поболтаем, – смутилась Саня, кажется, она не ожидала таких знаков внимания со стороны Аньки, очень уж стремительным получалось сближение: "буфет-машина-поцелуй". – Вина какого-нибудь возьми, крепленого, что бы и в голову, и вкусно, может, еще шампанского? или ты только коньяк?

– Себе-то я возьму, что люблю, – постаралась уже деловым тоном успокоить её Анька. – Фруктов взять каких? или посущественнее? Ну, и про сигареты не забыть, кто что курит? А то потом, с утра, будем бычки по пепельницам вылавливать…

Слегка пришедшая в себя после поцелуя и неожиданного для нее согласия Аньки на приглашение подруг, Александра деловито, едва ли не по пунктам, перечислила, что пьют и едят подруги, какие марки сигарет курят. И за этим разговором осторожно остановила машину подальше от входа в придорожный магазин.

Впрочем, придорожным магазинчик можно было назвать только условно, Анька легко сориентировалась и вспомнила, что за следующим поворотом, в полукилометре отсюда, прикрытые сейчас невысоким холмом и ночной мглой начинались городские кварталы, да в и темноте за магазинчиком скрывались спящие, без единого огонька, жилые дома – городская окраина.

В самом магазинчике было тихо, неподалеку от входа, где в иных мирах помещается касса, за широким прилавком полудремала продавщица средних лет, в светло-синем, рабочем халате и косынке. В глубине, среди стеллажей с товарами, бродил, разгоняя сон, контролер-охранник, парень лет тридцати, явно только-только оторвавший голову от подушки.

– Доброй ночи! – поприветствовала невольных полуночников Анька. – Ехала мимо, дай, думаю, заскочу, возьму чего-нибудь себе для приятственной ночки…

– Заходите, всегда рады, – через силу сдержала зевок кассирша. – Ваша машина-то там, возле угла? А чего ближе не подали? Тащить же неудобно будет…

Но настаивать и выспрашивать не стала, не принято здесь было домогаться с разговорами до человека. Захочет, так сам все расскажет. Но Анька не захотела объясняться, тем более, ничего вразумительного по дороге от автомобиля до магазина она не придумала. И теперь просто прошла в глубину и принялась быстро заполнять прихваченную между стеллажами решетчатую тележку.

Прошло не более четверти часа хождения по пустынному, гулкому, ночному магазинчику, и Анька принялась выгружать на прилавок перед встрепенувшейся и оживившейся кассиршей содержимое тележки: коньяк, пара сортов вина, шампанское, минералка, прихваченное на всякий случай пиво, виноград и лимоны, буженина, нарезка мясного ассорти, пельмени и майонез, немного шоколадных конфет и стеариновые свечи.

– Ого, – дружелюбно покачала головой кассирша, шустро занося в свой планшет наименования продуктов, вернее, их местные цифровые обозначения. – С таким ассортиментом ночка вам грозит очень приятственная…

– Не люблю сидеть за столом в одиночестве, – в тон ей ответила Анька, – одной мне этого и за неделю ни съесть, ни выпить… Я на тележке все это до машины довезу?

– Вези, конечно, – отозвалась кассирша, – а тележку прямо там и оставь, утром, кто первым пойдет, подгонит её сюда, а тебе чего зря возвращаться, только ноги топтать понапрасну…

– Спасибо, – кивнула Анька, возвращая приобретенное с прилавка обратно.

Пискнул планшет в руках кассирши, мигнула зеленый светодиод, подтверждающий, что Анька включила свою "элку" и коснулась большим пальцем миниатюрного экрана-сканера на ней. Выглянувший на всякий случай, ночь все-таки на дворе, из-за стеллажей охранник-контролер неторопливо подошел к кассирше, продолжая при этом глядеть в спину выкатывающей на улицу тележку Аньке.

А девушка тем временем, стараясь не выглядеть слишком уж торопливой, остановилась возле машины и одернула приоткрывшую дверцу Александру:

– Сиди уж, не светись лишний раз, я сама переложу всё…

– Да ладно, – махнула рукой Саня. – Все равно машинку видели, наверное, и меня за рулем разглядели…

Не понаслышке зная обычаи и жителей своего городка, она оказалась права.

Едва только Анька покинула магазинчик, как подошедший к кассирше охранник поинтересовался:

– Приезжая?

– Ну, а кто же? – пожала плечами окончательно взбодрившаяся женщина. – Вот только машина там, на углу, Натахина, Голиковых, то есть. А кто за рулем, я не поняла. Не сама Натаха, та ведь блондинка, да еще последнее время с короткой стрижкой ходит, а там – лохматое и черное кто-то. Небось, подружка её, эта… ну, чернявая, девок еще любит… Санька Короткая… ну, Короткова, в смысле…

– А с этой как? – вновь повернул разговор к Аньке охранник.

– Да по вчерашней базе все нормально прошло, – недоуменно пожала плечами кассирша. – А что в ней не так? Я не заметила, разве что – загорелая не по нашему, да только откуда сейчас люди к нам не едут, если командировочных взять… может, и эта из каких южных краев только-только. А чего это ты любопытствуешь так? Понравилась?

– Да так, всё нормально, – ответил охранник, – все-таки ночь на дворе, мало что, да и новолуние сегодня…

– Да ну тебя в жопу с твоей мистикой, – беззлобно ругнулась кассирша. – Пошел бы вон снова прилег, чем на психику давить, все больше пользы будет, и тебе хорошо и мне спокойнее…

– Да разгулялся уже, – усмехнулся охранник. – Лучше вокруг дома обойду, и время пройдет, и польза для дела: тележку обратно пригоню, чего ей до утра на улице-то стоять…

– Обойди, обойди, – устраиваясь поудобнее на стуле проворчала кассирша. – Подгони, подгони…

Охранник вышел на улицу, мельком глянув на одинокую, брошенную возле самого угла здания тележку. А где-то далеко в ночной мгле еще были заметны красноватые стоп-сигналы удаляющейся натахиной машины…

Низенький широкий столик, в край которого Анька уперлась кончиками каблуков, уже не являл собой образец порядка и заботливой хозяйственности. Полупустая литровая бутылка коньяка царствовала на нем, но, пожалуй, была единственным предметом, выглядевшем относительно трезво. Ибо блюдо с объедками мясного ассорти, полуобглоданная кисть винограда, вкривь и вкось порезанные остатки лимона, лежащий на боку пустой стакан из-под вина трудно было назвать трезвыми. Так же, как и окружающих столик девушек.

Несколько часов назад, еще в машине, только-только отъехав от магазинчика, Александра, будто извиняясь, сказала:

– Я позвоню…

И тут же извлекла откуда-то из кармана брюк плоский переносной телефон, откинула крышку и, продолжая вести машину одной рукой, с привычной ловкостью набрала номер. А дальше разговор пошел уже вовсе непонятный даже для понятливой Аньки.

– Тынц, Кузя!.. Конечно, я, а кто же еще… как это – почему трезвая? жду тебя… Тынц, карга, влили, понимай! Ага, была… скоро и дома… уже приехали, если что…

С трудом, все-таки брючки на ней были в обтяжечку, засовывая телефон обратно, Саня пояснила:

– Это моя… ну, теперь уже не моя, но подруга. Она просто умная девчонка, всегда есть о чем поговорить, не только про шмотки и мальчиков, она и про город лучше меня знает, и про "Белый ключ" все-все легенды помнит, может ночь напролет рассказывать… Она, конечно, не одна придет, но ведь нам не помешает? У меня три комнаты, если что… всегда разойтись можно… Ой, Ань, а ты в какой гостинице живешь?

"Вот те раз! подумал Штирлиц, – в легком недоумении замерла Анька. – А их тут что ли много, гостиниц?" Но к счастью Александра тут же сама попробовала прояснить свой вопрос:

– В первой, временной? или на постоянке, во второй?

– Это как? – по-прежнему недоумевая, переспросила Анька.

– Ну, ближе к центру у нас для временных гостиница, кто на несколько дней приезжает, ну, или на недельку, – разжевала, наконец-то, местные традиции Саня. – А во второй, ближе к комбинату, постоянные живут, кто на месяц-два-три приезжает. Ну, обычно наладчики, контролеры всякие, кому долго работать приходится…

– В каждом монастыре свой устав, – хмыкнула Анька, разобравшись, что имела в виду подруга. – Я пока во временной остановилась, кто знает, как тут дела пойдут, может, уже и завтра уезжать придется…

– В одном номере со своим мужчиной? – сделал вид, что спросила вскользь о самом обычном, бытовом, Александра.

– А ты настырная, – засмеялась Анька. – Люблю настырных, но не люблю, когда меня ревнуют, особенно вот так – сразу…

Александра вдруг покраснела так, что это стало заметно сквозь макияж, но продолжать расспросы не стала, поняв, что невольно вторглась недозволенную пока для нее область личной жизни Аньки. Да и некогда уже было особенно расспрашивать, они подъехали к тихому затемненному, как во время войны, дому, и Саня осторожно, чуть ли не по миллиметру продвигая машину, остановилась у самой стены.

– Темно, как у негра в жопе, – ругнулась Анька, извлекая из салона и пытаясь удержать в руках часть покупок. – На лампочках что ли экономите?

– Привыкли так, – пожала плечами Александра, помогая подруге. – Всю жизнь в темноте с фонариками ходим, говорят, еще до войны такая привычка появилась, а потом уже никто не стал уличным освещением заботиться. Приезжие, правда, все удивляются, но нам как-то привычно, дорогу-то домой наизусть с детских лет знаем, да и весь городок еще до школы успеваем облазить, это тебе не губернский центр…

В огромной, по меркам Аньки, трехкомнатной квартире Александры они не успели еще толком расставить в кухне принесенный из машины груз, как появилась "Кузя-Тынц", высокая, худая и большеротая блондинка примерно одних с Саней лет, но с таким роскошным бюстом, что даже равнодушная к этому женскому украшению Анька завистливо отвела в сторонку глаза. Блондинку звали Машей, а "Кузя" и "Тынц" были обыкновенными школьными прозвищами: первое, естественно, от фамилии, а второе, от любимого словца, вставляемого в речь по делу и не по делу. Правда, со школьных времен речь блондинки потихоньку исправилась, но прозвище-то так просто не поправишь. Маша привела с собой еще одну девчонку, постарше, симпатичную, но какую-то застенчивую и тихую, будто бы полуспящую, за весь вечер вряд ли проронившую пару слов.

Восемь женских рук – это все-таки не четыре. За какие-то считанные минуты был накрыт в центральной, большой комнате низенький широкий столик, по углам расставлены и зажжены четыре свечи, приобретенные Анькой в придорожном магазинчике. Сама же Анька и настояла, что бы свечи поставили по углам, а позади них обязательно выставили хоть небольшие, но зеркала. И теперь простое уже действо по освещению комнаты стало казаться едва ли не колдовским ритуалом. Поближе к столу, на спинки свободных стульев, прилепили еще пару свечей, а потом Саня отыскала где-то в темных комнатах старинный подсвечник на пять рожков, бронзовый, позеленевший, и сразу стало светло, чуть празднично и весело.

Хорошо знакомая с обстановкой в квартире, Маша вынесла из спальни пузатый динамиками стереопроигрыватель и целую стопу лазерных дисков с музыкальными записями, и через несколько минут, под бульканье разливаемого вина и коньяка послышалась уже знакомая, но такая отличная от живого исполнения студийная запись:

 
"Мы играем во что захотим.
Мы упали и летим и летим
А куда не знаем до поры до поры
Мы слепые по законам игры
Послушай ветер свистит атональный мотив
Ветер назойлив ветер игрив
Он целует меня он кусает меня
А тем кто сам добровольно падает в ад
Добрые ангелы не причинят
Никакого вреда никогда…"
 

И странная энергетика мелодии впивалась куда-то под сердце, разливаясь по телу то ли ностальгией по прежним временам и мирам, то ли тоской по никогда не познанному декадансу…

И Машка, раскрасневшаяся, взлохмаченная, по-домашнему сбросив туфли и узкие брючки, оставшись в коротенькой, едва прикрывающей пупок, просторной распашонке сочного синего цвета и миниатюрных голубеньких трусиках, извивалась в эротическом танце в углу комнаты, соблазнительно, заманчиво встряхивая своими упругими большими грудями… потом к ней присоединилась сильно опьяневшая Саня, сняв перед этим под надуманным предлогом хмельной жары сидевшую на ней, как вторая кожа, блузу… и без того крупные, вишневого цвета соски на её маленьких грудках напряглись до чрезвычайности и, казалось, вот-вот лопнут, когда Саня проводила ими по телу и обнаженным рукам подруги…

Расслабившаяся от коньяка, домашней обстановки и непременных предстоящих удовольствий Анька за компанию расстегнула до пупа свой френчик и задрала кончики каблуков на край столика.

Когда же она последний раз вот так отдыхала в спокойной обстановке, в компании девчонок? Кажется, в общаге с Маринкой, со свадьбы которой они так удачно улизнули с Пашей от "ликвидаторов"? А может быть, еще раньше? В каком из миров? Все слегка запуталось и перемешалось в её голове… И время кануло куда-то в бездну… сколько же его минуло с тех самых пор, как она случайно посмотрела в окно на осенний дождь и увидела там совсем не то, что было на самом деле…

А потом, вместе с закончившейся музыкой, куда-то исчезли Маша и её тихая подруга, будто испарились в неверном колеблющемся свете, а возбужденная танцами и прикосновениями к когда-то любимому и до сих пор не оставляющему её равнодушной телу Александра буквально рухнула на массивный подлокотник кресла, в котором удобно расположилась Анька.

– Всё, не могу больше, – простонала Саня, растирая ладонями свои соски. – Как только вижу Машку, сразу завожусь с пол-оборота…

– Вы долго были вместе? – мягко, будто бы невзначай спросила Анька, положив ладонь на бедро девушки.

– Почти полгода, – вздохнула Саня. – Вот здесь почти жили вместе, но… понимаешь, Машка, она такая, хочет всегда быть главной, что бы все слушались, что бы подчинялись без слов… Нам было так хорошо, когда… но я ведь тоже люблю, что бы было по-моему, ну, или чуть-чуть по-моему, а не только всегда подчиняться… А еще она любит разнообразие, и не только с женщинами, она же, как ты, "лягушка"…

"Три тысячи чертей! – как в древнем пиратском романе, декоративно выругалась про себя Анька. – "Лягушка", "амфибия" – одинаково хорошо себя чувствующая и на суше, и в воде… и с мальчиками, и с девочками… вот что значит, отказаться от англицизмов… никаких "бисексуалок", просто "бишек", лесби и прочего…"

– А я несдержанная, – продолжила Саня с очередным вздохом. – Надо бы промолчать, а не могу… леплю сразу такое, о чем потом жалею… вот хорошо хоть, что Машка не обидчивая, а то бы давно разругались вдрызг…

– А ты ведь тоже любишь разнообразие? – соблазнительно провела ладонью по её бедру Анька, задержала руку на круглой коленке…

– Люблю… но ты же…

– Считай, что мне просто приятно, не надо все так усложнять, – лукаво попросила Анька. – Когда усложняешь, то голова идет кругом, а если попроще, то – легче, а кругом голова пусть идет от хорошего коньяка и крепкого мужского хера, остальное – для разнообразия, для простого и легкого разнообразия, личного удовольствия, кайфа, как говорят в Магрибе…

– Знаешь, а я по тебе сразу поняла, что ты издалека, – чуток подуспокоилась Александра, опуская свои ладони на колени. – Вот и про Магриб говоришь, а там ведь наших еще нет… или есть? Извини, у меня с географией проблемы всегда были, еще в школе. Все, что дальше сотни километров от города, для меня темный лес – где это…

– Ну, уж таки темный лес… – успокаивая подругу и аккуратно переводя разговор на нужную ей тему, покачала головой Анька. – Сама же мне про "Белый ключ" рассказывала, а это, небось, не ближний свет…

– Это совсем рядом с городом, мы в детстве в те края часто за грибами выбирались, – нарочито возмутилась Александра. – Ну, не сами по себе, конечно, со взрослыми. Кто-нибудь из родителей соберет дворовую малышню, возьмет на комбинате автобус и – на весь день… Слушай, сколько же тогда восторгов было, как готовились, корзинки-ножики с вечера собирали, одежонку поплоше, чтоб, значит, в лесу не жалко потрепать было…

Глаза у Саньки загорелись уже совсем другим блеском, она, кажется, позабыла, что сидит возле растерзанного стола, полуголая, только что желавшая "слиться в экстазе" с новой или хотя бы со старой подружкой. Она будто бы перенеслась в детство, в те дни, когда мелюзга хвасталась друг перед другом родительскими или старших братьев самодельными ножами, удобными материнскими лукошками и огромными, на три-четыре портянки надетыми кирзовыми сапогами…

"Ехали почти два часа, дорога-то туда пусть и хорошая, но там везде горки, вечный спуск-подъем, а потом, перед самым лагерем, сворачивали в сторону, проселком давно заброшенным… Останавливались в лесу, всей оравой завтракали… знаешь, как это вкусно – крутые яйца, хлеб, огурцы малосольные, а у кого-то и бутерброды с колбасой были, с ветчиной. Соль брали в спичечных коробках. Делили обычно на всех, пусть и по маленькому кусочку, но поровну. А потом расползались по лесу. Места там ужас до чего грибные, далеко ходить не надо, даже у самых малых через пару часов полные ведерные корзинки были. За малышней, конечно, присматривали строго, одних даже за кустики пописать не отпускали. И ни разу никто не пропадал, как про те места нам не рассказывали, сколько не пугали…

Там, бывало, взрослые исчезали, и не грибники или охотники, хотя, какая там охота, так просто, с ружьишком побродить. Не любит зверь и птица эти места. Не гнездуется, нор не роет, разве что случаем пробегает. Так вот, пропадали те, кто туда за чем-то другим ходил. Разное рассказывали, да и до сих пор говорят. Мол, стоят в тумане бараки, как новенькие, а бараки там строили не простые, получше иных изб деревенских, даром, что для зеков. А подходишь ближе, видишь уже и колючку на столбах, и стены бревенчатые, слышишь голоса, люди там вроде как ходят, перекликаются, по именам друг друга зовут, часовые пароли спрашивают… Еще шаг – и всё, кончается туман и на поляне, подлеском заросшей, замшелые срубы, подгнившие, упавшие столбы и ржавая колючка в густой траве… Кто-то кому-то в городе всегда рассказывает, что там, в лагере, зеки оставили свои заначки, мол, и золотишко там есть, и всякие раритетные вещицы, вроде старинных часов, браслетов лагерной выделки… ну, народ-то у нас легковерный, вот и бросаются на поиски, особенно, кто умишком послабее или из новеньких, приезжих. А когда наши-то, постарше, отговаривать начинают, так только таких раззадоривают. Мол, старые пердуны тут всю жизнь прожили, а лесной тени боятся. А мы вот какие смелые-бесстрашные. Вот такие и пропадали не раз. Потом, через месяцы уже, находили совсем в других краях того леса, что от лагеря к нам, к городу идет, вещички разные, приметные, которые эти храбрецы с собой брали. А вот ни тел, ни костей не находили ни разу… хотя, вру… было один разок…"

В комнату, тихонько ступая, вошли и, стараясь остаться незамеченными, пробрались поближе к столику Машка с подругой. И если скромница-подруга, казалось, даже не изменилась в лице, и по-прежнему была строго застегнута на все пуговки даже на рукавах блузки, то глаза Маши затянуло удовлетворенной истомой получившей полное расслабление женщины. И трусиков на ней уже не было, видимо, они остались где-то там, в темных комнатах или даже на кухне, а сейчас расплывчатые, мутные тени от взволнованных легким сквозняком свечей пробегали по чисто выбритому, чуть раскрасневшемуся лобку девушки.

Конечно, хозяйка дома всё заметила, какой бы подвыпившей и возбужденной она ни была, но возбуждение, благодаря Аньке, уже начало спадать, а собственный рассказ о чудесах в "Белом ключе" отвлек Саньку от мыслей о ветрености и блудливом характере своей бывшей подруги, но, будто бы в отместку за полученное ею удовольствие, которого лишилась сама хозяйка, Александра спросила:

– Маш, помнишь ту историю с профессором? Когда череп его нашли?

– Еще бы, – охотно отозвалась Маша, видя, что подруга не собирается устраивать сцен и разбираться с ней за такое откровенное поведение в своем доме. – Мы же тогда только-только в школу пошли, совсем сопливые девчонки, и тут – такие новости… весь город недели две только об этом и говорил…

Плотно сжимая красивые ножки, Маша устроилась на стуле сбоку от Александры так, что бы лишний раз не попадаться той на глаза. При всей своей несдержанности девушка была достаточно умна, чтобы не дразнить попусту обыкновенно не сдержанную на язык и поступки Саню. Как и куда устроилась её до сих пор безымянная и безмолвная подруга, казалось, не заметил никто из присутствующих.

– Этот профессор был из Питера, то есть, Петрограда, – начала рассказ Маша. – С ним человек десять командировочных приехали. Рабочие, инженеры какие-то, даже, кажется, кто-то из военных был, или из чекистов, тогда разные разговоры ходили. А сам профессор из института Физики Земли. Чего-то он там узнал-услышал про наш "Белый ключ". То ли в архивах прочитал, то ли люди рассказали, но приехал он с кучей разных приборов, что бы, значит, эту аномалию засечь и изучить.

"Ну, пока они по лесу-то вокруг и около лагеря мотались, приборы расставляли, показания записывали, всё было тихо-смирно, тынц, чинно-благородно. А потом решил профессор в сам лагерь пойти, там посмотреть, что есть на месте. А тогда уже с ним приехавшие мужики наслушались наших, местных баек, и кое-кто заупрямился, мол, не хочу в пасть к черту лезть… не к ночи будь нечистый помянут…

И пошел в лагерь только сам профессор, его зам по научной, значит, части, какой-то инженер, фамилия из головы вылетела, а с ними еще тот военный или чекист. Остальные всякими правдами и неправдами отказались. Кто-то из инженеров больным прикинулся, что бы трусом там или мистиком не прослыть, но в основном прямо профессору сказали, мол, у всех жены-дети, родители-семьи, рисковать головой в мирное время, да еще непонятно ради чего не хотят. Троих ушедших до самого лагеря провожали еще трое, кто посмелее. Они потом и рассказали, что туман над лагерем развеялся, как обычно и бывало после видений всяких и голосов давно умерших зеков и охранников. Видно им было, как прошли в центр лагеря профессор со спутниками, расположились там, начали распаковывать аппаратуру, что с собой прихватили… тут опять наполз туман – и, тынц, всё.

Исчезли люди без следа. Больше никто из приехавших в лагерь не полез, но, как туман разошелся, внимательно всё в бинокли осмотрели и даже на пленку засняли. А чего ж снимать-то? Скособоченные от времени бараки? Ржавую колючку под ногами? Там же без этого чертова – не к ночи будь помянут нечистый – тумана просто старый, тынц, заброшенный лагерь стоит не первый уже десяток лет.

Шуму в городе тогда было – знатно. Еще бы, не просто какой местный дурачок исчез без следа, а приезжий, да еще целый профессор из Петрограда. Губернская милиция приезжала, какое-то еще начальство, даже, кажется, чекисты интересовались. Слух ходил, хотели военных просить, что б лес в округе лагеря прочесали, но потом – отказались. Нету у нас поблизости больших гарнизонов, чтобы можно было много людей взять. А издалека вести – только время и ресурсы, тынц, народные тратить, всё без толку. А и в самом деле, какая разница, кто ищет то, что вообще пропало? Хоть наш участковый, хоть городские сыщики, хоть губернские, а хоть и всю армию на ноги подымай…