Текст книги "Искажение[СИ, роман в двух книгах]"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Но рассуждать, размышлять, о чем-то спрашивать майора было некогда. Часть вертолетного корпуса исчезла, оказавшись дверью, и из чрева машины донесся веселый, но чуть нервозный голос:

– Давай-давай, товарищ майор, заждался уже! Того и гляди, своих встречу по дороге, кто вас бомбить прилетит…

– Ну, с богом, ребятки, – неожиданно совсем не по-военному сказал майор, и Анька показалось, что не будь не нем формы, Семенов непременно бы перекрестил на дорожку всю компанию.

4

Место в тесной кабине вертолета оказалось только одно, чуть позади и левее места пилота, на котором уже устроился и крутил головой, с любопытством оглядывая своих невольных пассажиров, мужичок лет пятидесяти, в летном комбинезоне, без погон.

– Устраивайтесь, устраивайтесь, – приговаривал он. – В тесноте – не в обиде, да и тут недалеко, меньше часа лету и попадем в эту дыру, которую кто-то по недоразумению зовет городом…

А там, сзади – там мешки с почтой, – пояснял пилот, закрывая дверь, щелкая тумблерами на пульте перед собой и одновременно не прекращая разговаривать. – Вот кто бы подумал, что сейчас письма на бумаге пишут? Ведь каждый в любой момент может домой позвонить, если допуск есть, а в загранке без допуска не служат, вот и звонят все, а если не позвонить, то по электронке написать, только пожелай, хоть из танка, хоть из бронетранспортера, там везде "паутинки" закрытые, но с выходом на гражданскую часть. А вот же – пишут, мешками, понимаешь, возить приходится. Пусть дольше идет, пусть новости устаревают, но нравится почему-то людям живые строчки читать, не на АЦПУ выведенные, не с экрана увиденные…

Мне когда еще лет тридцать было, всякая ученая братия в телевизоре, по радио только и делала, что кричала, мол, губим эпистолярный жанр, люди вместо общения живьем, вместо того, что б в гости ходить друг к другу телефонными звонками ограничиваются, сообщения шлют, мол, жив-здоров… А только не правы они оказались. Пишут, вон, люди-то друг другу, до сих пор пишут, да еще сколько…"

Кое-как уместившись в кресле второго пилота, видно конструировали их без расчета на крупногабаритных мужчин, Паша устроил на коленях Аньку и на ушко попросил её не вертеться и не ерзать то и дело. К собственному удивлению он почти не заметил, как включились винты, видимо, звукоизоляция вертолета сильно отличалась от таковой же в местном наземном транспорте, да и сам старт чуть не прозевал, настолько легко, без подпрыгиваний и колебаний поднял машину в воздух болтливый пилот. А тот, кстати, так и не закрывал рта…

– Не люблю один летать. Пусть и всего-то тут минут сорок пять, но – над пустыней этой проклятущей, да одному… А я привык с напарником, хоть поговорить есть с кем, а ведь этак, когда один, волей-неволей, начнешь и с железками разговаривать. Они, конечно, штуки хорошие, выручают, когда надо, да и сроднился с ними за тридцать лет в небе, но – железки же бессловесные!

Я ведь когда начинал – МИшки за чудо были, а теперь вот – "акулы" эти, таким – линкор потопить можно, если умело работать, конечно, а на земле – так и танковый полк остановить запросто. А по одиночным целям как работает? Сказка… из-под велосипедиста велосипед выбивали, седоку ничего, а велосипед вдребезги… Ну, да вы это все знаете, читали, небось, вот только читать и самому видеть, а уж тем более – полетать, это разница, сами понимаете.

Тут вам, я считаю, просто повезло, если б по условиям учений пять из двадцати машин с полигона не убирали, вроде бы как уничтоженные диверсантами, то посадили бы вас в транспортер и везли по окаянной пустыне полдня до города. А меня вот попросили заскочить в штаб, почту забрать, а то потом неделю туда не сунешься, загадят всё химией… Вот, глядите, наши прошли…"

Паша из-за анькиной спины с трудом смог заметить с десяток похожих на их машину хищных силуэтов, промелькнувших выше на встречном курсе и исчезнувших, как будто и не было их никогда в чистом, белесом небе над пустыней.

– Вот они, голубчики, пошли танкистов химией заливать, – продолжил вертолетчик. – А как же иначе, если боевая учеба? Тут точно такой же бой, только без реального противника, вот и придется штабным пару дней в зарине посидеть, а потом дегазацией заниматься.

А началось-то все после китайского конфликта, когда те с индусами друг дружку старым ипритом побаловали, а наши-то пограничники не готовы оказались. Ну, на словах-то готовность полная, а почти пятьсот человек потравились. Тогда об этом не очень-то распространялись, зачем панику подымать? И так народ перепуганный был, ведь иприт – гадость та еще, да сих пор никакого антидота не придумали. И с тех самых пор на учениях любых – только боевые газы, что б не расслаблялись бойцы. Правильно это, нельзя нам ни на день расслабляться, особенно с такими соседями.

Вот вы в город прибудете – увидите, – переключился вертолетчик, – там, как на ладони, все соседские болячки видны. Вот только осторожнее там, на улицах, сами понимаете, хоть и военная администрация, хоть и местных постарались эвакуировать по максимуму, хоть и присматривают за паковскими лагерями внимательно, а все-таки дерьма в городе много всплыло.

А как вы хотите? Как индеи эти по пакам долбанули всей наличной химией, да еще и атомными зарядами, так они и кинулись на запад, через пустыню. А куда ж им еще деваться? На севере – горы, Афган, на юге – море, ради которого всю эту катавасию и затеяли. На востоке – индусы с автоматами и огнеметами. Но вот как они пустыню прошли – самая настоящая фантастика, там же, небось, на каждом километре тысячами народ мёр, но ведь прошли все-таки, значит, кто посильнее, да половчее был. Вот они вокруг города и кучкуются…

Жрать им там, в лагерях, понятное дело, нечего, воды нет, вот они и пытаются хоть что-то в городе-то раздобыть, заработать, украсть. А что сделаешь? Ихнее, паковское, правительство ничего беженцам не выделяет, мол, самим не хватает, шах иранский, подумав, решил единоверцев поддержать, но у него тоже карман не резиновый, дал муки, воды, солярки только-только чтоб с голода и холода не перемерли. А там же, кроме голода и холода, еще и тысячи отравленных, да и с лучевой болезнью есть, да и просто антисанитария творится страшная, над таким лагерем пролетаешь – дверь не открывай, задохнешься от запаха-то.

Ну, а потом уж такое началось… и бунтовали, и город захватывали, даже на Тегеран двинуть решили, но тут шах нас христа ради попросил помочь… – неожиданно вертолетчик залился смехом, видимо, вспомнив, как просил "за ради Христа" коммунистов и атеистов мусульманский шах. – А мы-то – завсегда пожалуйста! В дополнение к двум танковым армиям на западной границе ввели еще одну – на восточную. Беспорядки, естественно, тут же пресекли, город очистили, беженцев в лагеря вернули, главарей, зачинщиков, пакость всякую – в огнеметы. Паковское-то правительство давай ноты в Лигу Наций писать, обвинять по всяческому, будто и не знают, что мы еще с довоенных времен клали на эту Лигу с большим прибором. Тогда еще из-за финской войны нас исключили, а когда после Великой Отечественной пригласили обратно, то Сталин им фигу показал. Мол, решайте там свои конфликты сами, а у нас танков и самолетов хватит, что б свои самостоятельно решить.

Вообщем, сейчас уже третий год, как притихли все. Беженцы чего-то сеют там, на прокорм, кто-то им из арабов богатых присылает рис да сахар, мы это все контролируем, но пропускаем без слов, но все равно – вымирают потихоньку. Много там все-таки травленных и облученных. Их потому паковское правительство к себе обратно не пускает, сами, мол, пострадали, земли для беженцев нет, еды тоже, пусть, мол, пока там поживут, у шаха. Шах хоть морду-то и воротит, но молчит покамест, какие ни есть, а единоверцы, вроде бы, положено помогать. А нам хорошо. Теперь еще одну армию разместим, как на западе и, считай, вся Бенгалия под нами. Жаль только, это после войны случилось, там сейчас разруха кошмарная, говорят, людоедствует народ. А вот были бы тут наши танки и ракеты еще лет пять назад – никакой войны бы и не случилось. Правильно партия учит: "Против силы же не попрешь…"

Анька повернулась к Паше лицом к лицу, и он увидел её широко раскрытые от удивления глаза. Но – девушка сдержалась, не стала даже шепотом комментировать невероятные новости, излагаемые вертолетчиком. Впрочем, ему-то самому новости казались давным-давно заезженными и обмусоленными в тысячах газетных и телевизионных сообщений, в аналитических статьях, распространяемых по государственной электронной сети, в снятых документальных фильмах, запрещенных к показу в западном полушарии, как излишне жестокие и натуралистические. Да и среди сослуживцев происходившие совсем недавно события были тысячи раз оговорены, проанализированы и оценены с конкретной, вертолетчиковой точки зрения. И только благодарное молчание попутчиков подталкивало пилота на продолжение монолога.

– Эх, сейчас бы покурить… – воспользовавшись микроскопической паузой, вклинилась Анька в слова вертолетчика, то ли спрашивая у того разрешения на перекур, то ли просто попрошайничая.

– "Яву" явскую будете? – чуть хвастливо спросил пилот и, слегка покопавшись в кармане комбинезона, ловко перекинул на колени Аньке пачку сигарет, не отрывая при этом взгляда от панели приборов и лобового стекла одновременно. – Пепельница там, в подлокотнике, курите на здоровье…

Паше показалось, что вертолетчик был страшно доволен оказанной услугой, а тот тут же разъяснил свое удовольствие:

– А вы думали, нас тут местным табачком травят или "Севером" по соцминимуму? Ха-ха-ха – три раза. Тут снабжение полностью наше, коммунистическое. Для всех войск, разумеется, и обслуживающего персонала. А вот местные у нас только и делают, что на свои побрякушки и сувенирчики сигареты и водку выменивают. Хотя, вокруг города, да и южнее, больше на продукты они падки и на воду. Бедно тут живут, ничего нет, кроме верблюдов и баранов. А что поделаешь? Феодализм и сплошное байство пополам с диким капитализмом…

Вытащив из пачки сигаретку, Анька ловко чиркнула спичкой и жадно затянулась. С того момента, как они вошли в старый мазар, ей пока не довелось побаловаться табачком, и курить хотелось в самом деле сильно. Паше тоже, но он, отобрав у Аньки пачку, сперва быстро и внимательно изучил все надписи на ней, воспользовавшись моментом, что сидящая у него на коленях девушка прикрывала его изыскания от возможных взглядов вертолетчика.

"Ява", сигареты с фильтром, табачная фабрика "Ява", Москва, какой-то ГОСТ с длиннющим, десятиразрядным шифром, Советская Россия, и очень скромненько, в уголке, странная аббревиатура – ДВП. Акцизной марки, других отметок, стоимости пачки Паша нигде не нашел. Не было и юмористических надписей о вреде курения, и данных о количестве никотина, смол и прочих вредностей.

– Сейчас подлетаем, – продолжал вертолетчик, приняв от Аньки обратно сигареты и упрятав их в карман комбинезона. – Я на гражданской площадке сажусь, аэропорт это местный, письма надо сразу на московский рейс забросить, а вам – в комендатуру. Это, конечно, не ближний край отсюда, но возле аэропорта таксёры всегда дежурят. По-русски, правда, мало-мало понимают, но слова "комендатура", "стой", "поехали" знают. И еще весь мат наизусть выучили, вот ушлый народец…"

В этот момент пилота отвлек запрос с земли, видимо, от диспетчеров того самого аэропорта, на котором решил приземляться вертолетчик. Он тронул зачем-то наушник гарнитуры в левом ухе и на повышенных тонах сделал русское народное внушение тому, кто вызывал его с земли. Выражался пилот не просто матершинно, а виртуозно, по делу и – со смаком. И не любивший мата Паша и любительница ввернуть в свою речь соленое словцо Анька невольно заслушались.

– Вот надо же! – обращаясь вновь к пассажирам, возмутился вертолетчик, быстро договорившись с аэропортом, вернее, поставив их в известность, где он будет садиться. – Видят, что боевая машина, знают наших пилотов из первой воздушной, как облупленных, а обязательно надо из себя хозяев покорчить, место мне указать… Да я между двумя взлетающими лайнерами сяду и никто даже обосраться не успеет…

Может быть, вертолетчик и прихвастнул, но явно самую малость, потому как ни Анька, ни Паша даже не почувствовали момента касания земли. Просто промелькнули в лобовом стекле какие-то здания, силуэты самолетов, решетчатые вышки, и без того едва слышимый гул двигателя смолк, а пилот, щелкнув тумблером на панели управления, распахнул настежь ближайшую к путешественникам дверь.

– Удачно вам до комендатуры добраться, ребятки! – пожелал им напоследок вертолетчик. – А здание аэропорт – вон оно, где заправщики желтеются…

В направлении, куда указал пилот, и в самом деле сгрудили в одном месте сразу с полдесятка машин с цистернами ярко-желтого цвета. Вокруг них бродили явно не местные специалисты в мешковатых комбинезонах в цвет цистерн.

Соскочившая с колен Паши сразу на землю Анька, прищурившись, оценивающе посмотрела на деревянное, одноэтажное, больше похожее на барак, да еще и выкрашенное какой-то бурой краской, здание аэропорта, к которому брела по белесому бетону вереница разномастно одетых людей, ведомая кем-то из сотрудников наземной службы. Похоже было, что именно так добираются пассажиры с места посадки самолета до аэропорта, где можно получить багаж, пройти таможню и пограничный контроль, если они, конечно, предусмотрены в этом месте.

Не успели Паша и Анька пройти и полусотни метров в сторону аэропорта, как вынуждены были оглянуться на ставший за время полета привычным голос. Выбравшийся из кабины вслед за ними вертолетчик выгрузил на бетон два объемистых брезентовых мешка с солдатской и офицерской корреспонденцией, и теперь, попрощавшись повторно и помахав своим пассажирам рукой, бодрой рысью направился в противоположную сторону, к одиноко стоящему небольшому самолету камуфляжной раскраски.

– Хороший человек, – задумчиво сказала Анька, помахав ему в ответ.

– Хороший, – согласился Паша. – Информативный. Вот только что ж нам теперь-то делать? В комендатуру идти?

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – ответила Анька, и они одновременно засмеялись.

5

Старший лейтенант Вяземский никогда не думал, что работа в особом отделе комендатуры чужого города окажется такой скучной, пыльной и бумажной. Нет-нет, Валера Вяземский никогда не был наивным человеком, ни в коем случае он не ожидал от нового назначения ночных прыжков с парашютом, лихих погонь по пустыне за диверсантами и долгого сидения в засадах возле выявленной в городе явки вражеской агентуры. Но вот того, что изо дня в день надо будет подавать на стол генералу Плещееву одну и ту же рапортичку, едва ли раз в неделю расцвеченную подробностями драки на местном рынке – вот на это старлей не рассчитывал. И, конечно же, не рассчитывал, что генерал Плещеев, прозванный за характерную внешность и нарочитую мягкость поведения Плюшевым, даже читать не будет составленные им бумаги, регулярно смахивая их в кажущийся бездонным ящик своего письменного стола. Всю необходимую ему информацию генерал предпочитал черпать из личных бесед с Вяземским, которые проводил от случая к случаю, безо всякой системы. То ли таким образом генерал приучал своего молодого помощника постоянно быть в курсе дел, то ли просто таковой была его манера общения с представителями не самой любимой военными касты контрразведчиков – этого Вяземский за полгода тесного общения с военным комендантом так и не понял, хотя должен был по своей должности насквозь видеть любого человека и без слов понимать все его потаённые мысли.

Впрочем, шутки в сторону, назначение старшего лейтенанта, да еще и без маломальского опыта работы по линии особых отделов, сразу начальником, и в такое непростое место, как Белуджистан, как понимал сам Валера, было и поощрением, и наказанием одновременно. Карьерный рост для простого старлея из группы осназа Первого Главного Управления был на первый взгляд ошеломляющим, назначили-то на подполковничью должность. Но вот сам по себе перевод из осназа в простые особисты, пусть и на таком внешне ответственном участке – это, конечно, как не крути, наказание. А вернее будет сказать, неудовольствие высокого начальства его отпуском, проведенным в Австралии. И даже не самим отпуском и его результатами, тут-то как раз было все очень даже хорошо, и если не тянуло на орден, то попахивало внеочередным званием, но вот последующие действия Вяземского… Конечно, прогуливаясь в окрестностях австралийского городка Уиндема во время обычной турпоездки, посетить закрытую военно-морскую базу, на которой вольготненько расположились явно североамериканские подводные лодки, это вам не кенгуру хвосты крутить, для чего, собственно, Вяземский и прибыл официально в Австралию. Но вот после такого успеха провально вступить в перестрелку с охранниками…. да еще и не с австралийскими, как можно было предполагать, а с североамериканскими морпехами, несущими здесь, вдали от родины, караульную службу…

Вяземскому повезло, что операцию прикрывал второй советник посольства в Австралии "и прилегающих территориях", как это гласит на языке дипломатических протоколов. Тоже вот взял человек пяток отгулов в посольстве и поехал посмотреть на Тиморское море, ну, не один, конечно, в любом, самом спокойном и безопасном месте мира посольским товарищам не положено перемещаться без личной охраны. Как заявили позже североамериканцы, именно с помощью советника и его телохранителя некоему русскому туристу удалось уложить пятерых, да еще и ранить дюжину морских пехотинцев. Но Вяземский-то знал, что советник даже не доставал табельного оружия, а его охранник если и стрелял, то всё больше в воздух для создания видимости и шума. Впрочем, поднять оружие на машину с советским флажком на капоте даже упертые, дикие морпехи из Техаса и Невады не рискнули, слишком хорошо обучили всех в мире инциденты в Маниле, Сайгоне и Каракасе: трогать русских – себе дороже.

Вот так и получилось, что подтвердив наличие североамериканской базы в Австралии – а кроме стрельбы Вяземский успел сделать еще и кучу отличных фотоснимков – старший лейтенант излишне засветился сам и подставил посольского товарища, которому после этих событий однозначно светила "персона нон грата" в большинстве стран мира. Впрочем, чуть раньше или чуть позже второй советник должен был завершить свою дипломатическую карьеру именно с такой формулировкой, для того он, собственно, и служил в посольстве, что б принимать на себя удары судьбы. А вот Вяземского похвалили, пожали руку в высоком кабинете и – отправили в Белуджистан, причем, совсем не по профилю. "Отсидишься годик, личность твоя уйдет в архивы, а потом – будет видно, – напутствовал его командир их группы, подполковник Седых. – Да и опыта кой какого поднаберешься в смежной специальности, тоже неплохо. Раньше вот всё за тобой контрразведчики гонялись, попробуй теперь в их шкуре походить… И форму держи, не забывай про тренировки, знаю я вас, молодых бездельников…" У тридцатитрехлетнего подполковника двадцатишестилетний старлей ходил в молодых и в бездельниках, что не мешало Седых в любой ситуации горой вставать за своих подчиненных.

Первые месяцы старший лейтенант усиленно штудировал инструкции и наставления, со времен еще службы в армии и обучения в спецшколе помня, что все они писаны кровью; старался ежедневно стрелять, побольше бегать, хотя бы и вокруг здания комендатуры, и заниматься в маленьком спортзале, сооруженном силами комендантских офицеров. Да еще и знакомство с людьми, служащими не только под командой генерала Плещеева, но и в двенадцатой танковой, у генерала Львова, отнимало много времени. И не просто было, ой, как не просто, бывшему осназовцу, старлею, общаться с зубрами военной контрразведки дивизий, корпусов, армии в майорских и полковничьих чинах, со стажем работы едва ли не большим, чем возраст самого Вяземского. Конечно, и в спецшколе, да и в группе осназа старшего лейтенанта обучали азам практической психологии, но вряд ли это сильно могло помочь в общении с такими людьми, кто эту самую практическую психологию применял в работе десятками лет и мог сам написать неплохой учебник для курсантов и боевиков спецгрупп.

Сам себе удивляясь, старший лейтенант довольно быстро притерся к месту и "пришелся ко двору" генерала Плюшевого и его компании, даже научился лихо и без особого вреда для здоровья пить коньяк со снабженцами и авиаторами из первой воздушной, обеспечивающей прикрытие всего района и регулярную связь с Родиной. И вот уже который месяц подряд занимался старший лейтенант рутиной: приставлял охрану к командированным, разбирался с жадной и бестолковой местной агентурой, отвечал на запросы из генштаба, касающиеся обстановки в городе, писал рапортички Плещееву, помогал, когда просили, товарищам из армии и дивизий, постепенно все больше и больше превращаясь в кабинетного, бумажного работника.

И это утро началось для Валерия с подписи вчерашней, пустой сводки. Привычно пробежав её глазами, старший лейтенант отложил бумагу на край стола, в папочку "На доклад", доставшуюся ему от предшественника, майора Синцова. Вообще-то и весь кабинет, обставленный с мародерской роскошью, и скромная, холостяцкая квартирка в двух шагах от здания комендатуры, в Доме офицеров, и даже секретарша – всё это было наследством самого первого особиста города. А вот привычка читать любые, даже самые заурядные документы, требующие его подписи была собственной, Вяземским приобретенной в процессе обучения и воспитания в группе подполковника Седых.

В дверь постучали и тут же, без паузы, в проеме показалась изящно взъерошенная, коротко стриженая головка Василисы, бессменной уже четвертый год секретарши особого отдела.

– Валерий Петрович, есть новости, – ломким, чуть хрипловатым голоском сказала она.

– Заходите, – пригласил Вяземский.

Вошла Василиса не просто так, а с целым графином прохладного смородинового морса и парой чистых стаканчиков. Вечно она придумывала какие-то сюрпризы, что бы порадовать поначалу стесняющегося её внимания начальника, вот и сейчас посчитала, что даже в зимней пустыне прохладный морс ну никак уж не будет лишним с утра.

– Спасибо вам большое, – уже привычно кивнул Вяземский, глядя, как расставляет на тумбочке справа от него свои дары секретарша.

Худенькую, миниатюрную, с узкими мальчишескими бедрами, с короткой стрижкой её легко было принять со спины за девчонку-подростка и только лицо слегка выдавало истинный возраст этой женщины. Впрочем, даже изучив её личное дело, старший лейтенант никак не мог привыкнуть к тому, что секретарша Василиса едва не вдвое старше его самого. Как, с кем и зачем она появилась в Белуджистане оставалось загадкой с самых первых дней ее работы у майора Синцова. Ни женой, ни сестрой, ни просто подругой никого из офицеров или сержантов-сверхсрочников она не была. В порочащих и не очень связях с мужчинами замечена не была за все время несения службы в отделе, и к женщинам, казалось, тоже была равнодушной. Этакий асексуальный типаж, да и к тому же – непьющий и не азартный. Казалось иногда, со стороны, что в особом отделе комендатуры завелся некий биоробот из модного фантастического романа, готовый только выполнять свои функциональные обязанности и не отвлекаться ни на какие сопутствующие жизненные мелочи.

Вяземский, правда, знал, что это не так. Во всяком случае, Василиса, иной раз, и болела, простужаясь на сквозняках в окаянную жару в разгар лета, и обгорала на солнце. Да и память её, бывало, подводила, причем, как это ни странно, не на рабочие дела особого отдела, а в быту. Так что версия с биороботом не выдерживала критики, стоило только присмотреться повнимательнее.

К одежде Василиса Александровна была не менее равнодушна, чем к спиртному или азартным играм и единственное, на что обращала всегда внимание – каблуки. При её маленьком росте высокие каблуки были обязательными с любой одеждой, думается, даже с телогрейкой и ватными штанами. Впрочем, грешить не надо, в таком экзотическом одеянии Василису никто и никогда в городке не видел, потому что предпочитала она полувоенные и военные комбинезоны, собственноручно ушивая их и подгоняя по фигуре и росту.

Сегодня секретарша была одета в привычный песчаный камуфляж, перешитый из стандартного офицерского и туго перехваченный широким ремнем на талии. Н-да… что талия, что всё остальное у Василисы было – на загляденье для любителей маленьких женщин-подростков.

– Утром звонил майор Семенов из двести девятой, – деловито рассказывала Василиса, разливая в стаканчики морс. – У них там "войнушка" началась, а перед самой газовой атакой караул задержал у старого склепа, где работали археологи, двух то ли туристов, то ли не туристов… Майор и сам в сомнениях по их поводу, но – сказал, что свои люди, не подкидыши и уж тем более, не приведи бог, не диверсанты.

– А я вот про учения-то как-то и забыл, – смущенно признался Вяземский.

– Так они же нас не касаются, – развеяла его смущение Василиса. – У военных своя работа по графику, у нас – своя. А парочку эту, мужчину и женщину, Семенов из дивизии к нам переправил, в город. С вертолетом, там как раз оказия была перед самой химобработкой. Просил их зайти в комендатуру, как в городе окажутся…

– А что с ними не так? – все-таки насторожился Вяземский.

Появление посторонних в пустыне, да еще в районе танкового полигона перед самым началом учений было бы головной болью дивизионных и армейских особистов, но майор Семенов ловко перекинул эту проблему на город, комендатуру и лично начальника местного особого отдела. Потому как, кроме старшего лейтенанта Вяземского, в особом отделе числился сержант Ложкин, были прикомандированы для черновых работ пятеро рядовых-срочников и служила вольнонаемная секретарша Василиса.

Василиса аккуратно отхлебнула из своего стаканчика, поставила его на тумбочку и только после этого сказала:

– Всё не так, Валерий Петрович. Обычные туристы, ну, или бродяги новомодные какие из наших, первым делом в такой ситуации "элку" показывают, что б ни у кого сомнений не вызывать. А если, не дай бог, "элка" утеряна, то стремятся её восстановить. А значит, идут в ближайший город, к ближайшему начальству. У этих с собой личных карт не было. Но и к начальству они особо не рвались.

– Тогда почему же майор Семенов их своими посчитал? – уточнил Вяземский.

– По поведению, видимо, – пожала хрупкими плечиками Василиса. – И еще он успел до их прибытия посмотреть запись самого задержания. Как они с часовым говорили, как с разводящим… видимо, это и дало основания.

– Понятно, – кивнул Вяземский. – Будем надеяться на опыт Анатолия Владимировича, но при этом…

– При этом пока ни в комендатуре, ни где-то еще путешественники не появлялись, – дополнила Василиса. – А в городе они уже больше двух часов.

– Откуда сведения?

– Доложили из аэропорта, их ведь вертолетом туда забросили, – пояснила Василиса. – Они через общий зал вышли на улицу и потом двинулись пешком в город. Никто их не ждал, не встречал, да и они никого не искали и не ожидали.

– Это что ж – опять наш добровольный помощник старается? – доброжелательно усмехнулся старший лейтенант.

Добровольным помощником в аэропорту работал заместитель начальника, бывший капитан-истребитель, по состоянию здоровья перешедший с военной службы в наземное обеспечение гражданской авиации. То есть, первоначально-то он так и остался в ВВС, но Родина позвала на усиление в Белуджистан, и вот теперь бывший капитан командовал диспетчерами, заправщиками, электриками и вообще всеми работягами в аэропорту, связывающим "горячую" провинцию Персии с Родиной. При этом, по собственной инициативе и очень удачно, надо сказать, капитан сбрасывал информацию о мелких и крупных происшествиях, неожиданных гостях аэропорта, о "залетах" военных и штатских в его владения, в особый отдел комендатуры. Реальной пользы от его информации было немного, разве что состояние дел в аэропорту Вяземский представлял себе так, будто работал там самолично.

– Конечно, кто же еще обратил бы внимание на наших фигурантов? – сказала Василиса.

– Считаете их уже нашими по подведомственности? – поинтересовался Вяземский и тут же подумал вслух: – И что же теперь с ними делать? Объявить в розыск по городу? Или…

– Думаю, что "или" будет лучше, – ответила Василиса. – Если это в самом деле обыкновенные, но чудаковатые ребята, как решил майор Семенов, то погуляют в городе и придут или к нам, или в гостиницу. Думаю, уже к вечеру мы об этом узнаем. А бегать и ловить их просто потому, что они из аэропорта не явились в особый отдел…

Женщина чуть презрительно сморщила носик, изображая "фи". Конечно, гоняться за свободными гражданами свободной страны с единственной целью спросить: "А не надо ли вам чего?" было бы смешно. Тем более, судя по заключению дивизионного особиста и добровольного помощника из аэропорта эти люди вполне могли сами постоять за себя в критических ситуациях. Кстати, без такой способности они вряд ли бы добрались до Белуджистана.

– Отпечатки-то их взяли уже на всякий случай? – уточнил Вяземский.

Василиса покачала отрицательно головкой:

– Тут прокол, Валерий Петрович. Никакой возможности не было. Отпечатки их только в караульном вездеходе и транзитном вертолете. И тот, и другой уже вне зоны досягаемости. А вездеход лучше так вообще не считать, там после дегазации никаких отпечатков не будет. "Акула" ушла на плановый ремонт на базу первой воздушной. Если попросить там, на месте, снять отпечатки, то натуральная проблема будет с идентификацией. Сами понимаете, кто только туда не слазит во время ремонта…

Конечно, "живые" отпечатки пальцев нежданных пришельцев сразу бы решили многие вопросы и надуманные, и не очень. Но – во-первых, пришельцы сейчас не представляли никакой угрозы, будь они трижды империалистическими шпионами ("Потом у ребят извинения за такие мысли попрошу", – покаянно подумал Вяземский, этот вариант принимая только, как излишнюю перестраховку), а, во-вторых, Василиса приготовила своему начальнику гораздо худший сюрприз.

– Это еще не все, Валерий Петрович, – сказала секретарша, вновь наполняя стаканчики.

– А еще сегодня кошка родила вчера котят, – с легким вздохом пробормотал старший лейтенант, готовясь, как минимум, к кастрации, а максимум – понижению в звании за допущенные недостатки в работе: умела Василиса приберегать самое плохое на посошок.

– А еще сегодня транзитом с московского рейса через Тегеран прилетел ревизор, – чуть улыбнувшись сообщила женщина. – И, надо полагать, не для того, что б армейские склады проверять. Похоже – из Контрольного отдела человек.