Текст книги "Искажение[СИ, роман в двух книгах]"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

ПЫЛЬ
(Второе искажение)

Часть первая

"Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…

Отпуска нет на войне!"

Р.Киплинг

1

Солнце уже касалось своим краем холодного, далекого нагромождения странной формы скал, пройдет совсем немного времени, и на пустыню внезапно, будто скатившись с крутой горы неба, упадет непроглядная темнота южной ночи. Анька не уставала удивляться этому резкому переходу от света во тьму и обратно, хотя уже не первую неделю бродили они всем батальоном по пескам, переходя от источника к источнику и пытаясь сохранять общее направление на юго-восток.

От резкого, неприятного и оглушительного – стой она рядом – звука, Анька вздрогнула и чуть брезгливо передернула плечами. Совсем недалеко, за пологим взгорком очередного бархана истошно и отчаянно трубил верблюд. Не видя его, создавалось впечатление, что животное либо кастрируют, либо вообще приготовили на заклание неведомым богам пустыни. На самом деле верблюда просто остановили и пытались уложить на том месте, которое ему, по каким– то непонятным людям, верблюжьим причинам категорически не нравилось. А может быть, он просто прочищал глотку от песка и пыли после дневного перехода?

– Я раньше считала, что эти звери более… равнодушные что ли, – сказала Анька, заметив, что Паша тоже скривился от верблюжьего крика.

– Любого можно из себя вывести, ну, если постараться… – ответил Паша.

– Тебя – нельзя, – с притворным вздохом констатировала Анька. – Ни один толстокожий носорог тебе в подметки не годится по толстокожести.

Паша пожал плечами, на дискуссии, а уж тем более легкие пикировки с девушкой у него не хватало ни сил, ни желания, всё равно Анька переспорит и окажется права, как всегда.

– А что это там? – сообразив, что Паша спорить не хочет, но не желая на этом обрывать разговор, она махнула рукой в сторону совсем уж необычной, почти квадратной невысокой горы с плоской, ровной вершиной.

– Аллах его знает, – отозвался Паша, вглядываясь. – Ну, еще, может быть, кто-то из местных.

В километре, а то и двух от странной горы, посреди песчаного пяточка, свободного от нагромождения каменных глыб, в закатных лучах солнца видны было невысокие, чуть темнее песка, стены, увенчанные непонятным черным куполом.

– Мазар это, очередной, – пояснил тихонько подошедший к парочке Крылов. – Тут их полно, так и кажется, что одни только праведники в этой пустыне всю жизнь жили…

– Паша, пойдем? взглянем? – предложила Анька. – Все равно уже ночевка, а со стоянкой и без нас разберутся. Верно?

– Разберемся, – согласился Андрей Васильевич, – это дело привычное, но вот только ты там не пропади…

В голосе его послышалась родственная озабоченность. Так дядя или старший брат обращается к младшей, неопытной и беспокойной сестренке с просьбой не влипнуть в очередное, не всегда приятное приключение.

– А там разве пропадешь? – веселея от предвкушения, спросила Анька, подмигнув комбату.

– Про эти мазары тут, у местных, всякие слухи ходят, – неопределенно ответил Крылов, снимая фуражку и почесывая затылок. – И то, что святые там лежат разные, и то, что демоны в иных склепах приживаются, вообщем, всякие странности происходят…

– Странностей мы не боимся, сами странные, – дружелюбно засмеялась Анька. – Ты не переживай, Андрей Василич, мы недолго, как раз распакуются ребята, ужин сготовят, а тут и мы вернемся…

Крылов попробовал сурово поджать губы и прищуриться, но кивнул понимающе, знал, что Аньку, если уж она чего решила, никакой молитвой не остановишь, надежда тут только одна – на Пашу, который все время как-то очень удачно успевал подстраховывать и выручать свою бесшабашную жену. Впрочем, ни Анька себя женой, ни Паша мужем не считали и не ощущали, хоть и выглядели в глазах уставших от бесконечной войны бойцов усиленного батальона особого назначения настоящей семейной парой. И спали постоянно вместе, и в бою были рядом, и на отдыхе, когда выпадало остановиться после перестрелок на недельку-другую в какой-нибудь деревушке или в городке. Но вот дальше этого – "вместе" – дело у них в полусемейной жизни не продвигалось. Но Анька на такие темы вообще не раздумывала, а Паша давным-давно решил не торопиться в отношениях с этой свойской, но совершенно непредсказуемой девчонкой и, казалось, застыл в странном ожидании.

– Пойдем, Паштет, – позвала Анька, предусмотрительно откидывая крышку с деревянной кобуры своего "маузера".

Сдержал свое слово Крылов, в первые же дни пребывания Аньки тогда еще в роте выменял ей у кого-то из знакомых на спирт и еще какие-то материальные блага отличный К-96, с длинным стволом, двадцатипатронным магазином и огромной деревянной кобурой-прикладом, не новенький, вполне уже обстрелянный, не пистолет, а сказку – ну, для тех, кто понимает, конечно. С тех пор Анька с маузером не расставалась, предпочитая его всему остальному оружию, хотя наловчилась стрелять и из нагана, и из трехлинейки, даже британский "льюис", ручной пулемет больше похожий на самоварную трубу с прикладом, освоила.

Паша кивнул в ответ на призыв девушки и, скинув с плеча, передал Андрею Васильевичу на сохранение свой мосинский карабин, не таскаться же с громоздким оружием по безопасной на первый взгляд пустыне. Но, пристраиваясь чуть сзади и на шаг справа от Аньки, Паша вытащил из-за пазухи привычный к руке автоматический пистолет изрядного размера, хоть и не чета анькиному К-96. И он, и она давно уже именно так передвигались на пару по опасным и не очень местам, зная, что все стороны света перекрыты и контролируются, и доверяя друг другу свои жизни.

Крылов посмотрел им вслед и чуток укоризненно покачал головой. Что-то в глубине души подсказывало ему, что ничем хорошим эта экскурсия в древний, побуревший от времени склеп не кончится. Впрочем, запрещать что-либо Аньке было бесполезно, она только в бою понимала и уважала дисциплину. Ну, еще на кратком, между боями, отдыхе, когда надо было выставлять посты, приглядывая за окрестностями. В остальное время девушка жила по своим понятиям, не всегда совпадавшим с понятиями командиров и прочих начальников в этом мире. Наверное, потому Крылов и не приписал девушку и её мужчину ни в один из взводов, не назначил командирами хотя бы отделений, а использовал в боях только как личный, никому не подчиняющийся резерв.

Андрей Васильевич мысленно махнул рукой, что тут, мол, поделаешь, и, забросив на плечо карабин Паши, энергично пошагал к начавшему обретать форму военному лагерю, сдерживая желание оглянуться и проверить, как дошли до мазара "искатели приключений".

Пока Крылов контролировал установку палаток, распределял наряды, назначал ночной караул вокруг лагеря, проверял запасы воды и договаривался с поваром об ужине для батальона, Анька и Паша уже стояли в паре шагов от входа в гробницу. Похоже было, что они первыми подошли к ней за последние лет десять, если не больше, таким ровным, нетронутым слоем покрывал всё вокруг тонкий слой песка.

– Ну вот, пришли… – отметил Паша, по-прежнему держа в руке пистолет на боевом взводе. – Внутрь полезем?

Анька задумчиво простучала отросшими за последнюю неделю ногтями по деревянной кобуре своего любимца что-то замысловатое, с трудом поддающееся определению. Потом почесала затылок, сдвинув на глаза обычный солдатский картуз с поломанным козырьком и овальной невнятной кокардой над ним.

– Пошли…

Внутри было пусто, гулко и темно. Предзакатного света, падающего через ровный прямоугольный вход, уже не хватало, что бы видеть противоположную стену во всех подробностях, но ближайшие ко входу части стен можно было пока разглядеть без труда. И ничего – абсолютно ничего – интересного на стенах не было. Ни рисунков, ни надписей, ни даже царапин. Ровная поверхность камня, отшлифованного веками пребывания в пустыне.

В центре мазара возвышался то ли алтарь, то ли сама гробница неизвестного святого или просто хорошего человека, для которого родственники и соседи не пожалели времени и сил, что бы возвести этот склеп. Слева от входа, примерно посередине стены, слегка выделялся непонятный выступ, как бы обозначающий некое разделение помещения на две неравные части.

Подойдя к выступу, Анька сбросила с плеч кожаную, короткую куртку, предусмотрительно накинутую перед закатом, что бы не дрожать от холода в ночной пустыне, расстегнула брюки и присела явно с простой физиологической целью.

– Вот ведь нашла место, богохульница, – проворчал Паша в ответ на журчачий звук, продолжая оглядывать противоположную сторону склепа, хотя и так ясно было, что никого и ничего там нет.

– Сам такой, – беззлобно огрызнулась Анька. – Вот лучше скажи: воды в день по литру на человека, пешкодралим от рассвета до заката, хоть зима здесь, а жарко, потные все, воняем, как стадо козлов, а чем тогда ссым? да еще не по разу в день…

– Я по вашей, женской физиологии не специалист, – уклонился от ответа Паша.

– Ага, как же – не специалист, – возразила Анька. – А когда у меня цикл сбился, кто утешал, что из-за климата и прочее? А ведь прав оказался…

Паша не стал отвечать, извлекая из правого кармана куртки фонарик. Все-таки это не так уж легко сделать левой рукой, продолжая держать в правой пистолет. Яркий луч электрического света прорезал теперь уже окончательно установившийся мрак склепа. Похоже, что солнце ушло за горизонт, пока Анька и Паша проводили тут свою небольшую экскурсию. Девушка, подтягивая штаны и одновременно стараясь удержать на плечах просто наброшенную куртку, подошла поближе к Паше.

– Ну, ты и жук, Паштет, – укоризненно сказала она, прищуриваясь на свет. – Кто меня две недели назад заставлял читать под керосинкой? А у самого такой фонарик…

– Две недели назад у меня батареек не было, – ответил Паша. – А у тебя – этих штанов… Что-то они мне очень знакомыми кажутся…

– А чего? – возмутилась Анька. – Мало ли чего тебе кажется…

– Да и великоваты они тебе, – продолжал Паша. – Ушила бы что ли в поясе, а то туда можно еще одну такую же запихнуть.

– А как ушьешь, если это кожа? – отрезала Анька.

– Дала бы мне, ушил бы, – предложил Паша.

– Ха! Кто из нас баба? – усмехнулась Анька. – Да и потом – ты бы точно их обшарил, поискал бы ярлыки, метки всякие…

– Получается, все-таки с того анархиста сняла? – улыбнулся Паша.

– Упаси бог, – едва не перекрестилась Анька, делая наивные глаза. – Он сам снял… и подарил, сказал: "Носи на здоровье, дорогая…"

– Ага, – кивнул, соглашаясь, Паша. – А ты ему только маузер свой показала, типа, глянь, как эта штучка точно стреляет…

– Как угадал? – засмеялась Анька.

– Интуиция, – солидно ответил Паша.

За разговором они незаметно приблизились вплотную к алтарю (или гробнице) в центре мазара. Возвышение со слегка оплывшими и закругленными углами, высотой примерно в полтора метра, завершалось небольшим углублением, в котором, по идее, должна бы находиться мумия покойного, но – вместо иссохшегося человеческого тела, или просто скелета, завернутого в полуистлевшие ткани, Аньки разглядела под ярким светом фонаря совершенно фантастическую картинку. В гробнице лежала странная погребальная маска зеленоватого нефритового цвета, под которой явно скрывался череп, но лицо этой маски было абсолютно, совершенно нечеловеческим, а будто всплывшим из кошмарного сна. Огромные, продолговатые глаза, небольшой нос, бугрящийся переносицей гораздо выше бровей, тонкие, практически отсутствующие губы, в разрезе между которыми выглядывали самые настоящие, верхние и нижние, клыки хищника, и миниатюрный, округленный подбородок. Чуть поодаль от маски, таким же нефритовым цветом светились в луче фонаря тонкие, но очень прочные на вид кости скелета, кое-где, на суставах, завернутые в непонятный, но совершенно не тронутый временем материал белесого, грязноватого оттенка.

– Это… чего это… – пробормотала Анька, отступая на шаг и непроизвольно прижимаясь поближе к Паше.

– Видать, покойный был не местным жителем, – флегматично ответил тот, продолжая обшаривать лучом фонаря боковые стенки саркофага.

Но на них, как и на стенах самого мазара, ничего не было: ни рисунков, ни надписей, ни даже примитивнейших орнаментов или следов обработки. Простой, гладко шлифованный камень. Вот только камень ли? Паша невольно задумался о том, насколько же этот материал похож на хорошо знакомый ему и Аньке пластик. Но вот только откуда мог взяться пластик здесь, в старой могиле на краю пустыни? Да и вообще, в этом мире пластмассы еще не в ходу, их еще просто-напросто не придумали дотошные и любознательные ученые люди.

– Ты думаешь, в самом деле инопланетянин? – спросила Анька.

– Не думаю я, – правдиво ответил Паша. – Да и как-то не особо интересно…

– Да ты что! – от возмущения Анька резко отскочила от своего друга, одновременно всовывая руки в рукава курточки. – Не интересно ему! А если в самом деле – пришелец?

– Даже если пришелец? – пожал плечами Паша. – Сами-то мы кто здесь?

– Сами-то мы – люди! – возмутилась вновь Анька. – И рожи у нас человеческие! А это!!! Ну, ты посмотри еще разок!!!

– Смотрел уже, – по-прежнему невозмутимо ответил Паша. – Ты же знаешь, мне, что бы запомнить, два раза смотреть не надо.

– Не, ну, ты не просто жук, Паштет, – с разочарованием сказала Анька. – Ты еще и толстокожий жук! Ну, ничем тебя не пробьешь…

– И где ты видела толстокожих жуков? – не сдержавшись, засмеялся Паша.

– Вот сейчас, рядом с собой, вижу… – Анька сердито ткнула в сторону спутника пальцем. – Слушай, а может, давай эти кости с собой заберем? Там покажем?

– Кому? – уточнил Паша. – Если Крылову, то у него и без покойных пришельцев забот полон рот, а если кому-то другому, то вспомни – где мы сейчас и куда мы идем. Вряд ли на ближайшие пять тысяч верст найдется хоть один ценитель скелетов пришельцев, да и вообще подобной экзотики…

– Н-да, вот умеешь ты обламывать, – погрустнела Анька. – Ротному, то есть комбату, конечно не до того… а таскать с собой эти штуки… а может – они не тяжелые?

– Я не потащу, – отказался Паша. – Тебе они понравились, ты и место в своем мешке освобождай…

– Ну, давай хоть маску возьмем? – попросила Анька. – Ну, просто, на память что ли… Посвети-ка мне, попробую её аккуратненько достать…

Равнодушный ко всему потустороннему и инопланетному Паша, с откровенным вздохом, мол, чем бы дитя не тешилось, только бы не забеременело, поднял фонарь над головой, освещая сверху странный саркофаг со странными останками, а Анька обошла её, остановившись с противоположной стороны от входа, и осторожно, будто опасаясь удара током или появления ядовитой змеи, коснулась маски, потом, уже смелее, прихватила её обеими руками и подняла над краем гробницы.

– Вот! – восторженно сказала она, гордо поглядев на Пашу. – И совсем даже не тяжелая…

В этот же момент глаза Аньки скосили на вход в мазар, и она изощренно и длинно выругалась. Паша, не почувствовавший никакой опасности, но всегда готовый к неожиданностям, резко развернулся, уходя со своего места, приседая и выбрасывая в направлении входа пистолет, зажатый в правой руке, а левой, поднятой вверх – подсвечивая предполагаемую цель. Но освещать вход было бессмысленно. Из прямоугольника в тень гробницы вливался яркий, дневной, солнечный свет…

– Вот тебе и пришельцы… – озадаченно сказал Паша, неторопливо распрямляясь и выключая фонарик.

– Это что ж?.. это – опять меня черт под руку толкнул, – растерянно покаялась искренне возмущенная Анька. – Все же в последнее время так хорошо было…

В том, что последние несколько недель в бесконечных переходах по зимней пустыне от колодцев к городкам, и от аулов к колодцам были лучшим временем в его жизни, Паша сомневался, но по сути Анька была права. Только приспособились, твердо встали на ноги в чужом мире, стали своими не только для бойцов старой роты Крылова, как – на тебе, видно и в самом деле этот старый мазар на дороге им черт инопланетный подсунул…

На некоторое время в мазаре воцарилось тяжелое, угнетающее молчание. Паша в эти минуты старательно не думал о том, что же их ждет за пределами гробницы, а потом Анька справилась с растерянностью и сказала:

– Давай выйдем, что ли? глянем, что там, снаружи…

– Н-да, входим и выходим, как чей-то любый цвет и размер, – печально заметил Паша. – Ты только эту маску засунь куда-нибудь, незачем неподготовленный народ сразу пугать и маской, и тобой… тебя одной хватит…

Анька засмеялась облегченно, почувствовав, что Паша не сердится на нее, и, застегнув курточку, сунула маску за пазуху.

Паша неторопливо двинулся к освещенному солнцем проему, держа все-таки на готове пистолет, хотя поблизости от выхода никаких подозрительных звуков не было слышно, но где-то в отдалении шумно, монотонно и разноголосо ревело что-то похожее на двигатели непонятных машин. Ну, не стадо же динозавтров могло издавать такие рычащие звуки? "А почему бы и нет, – подумал Паша. – С Аньки станется и к динозаврам на часок заглянуть…" Сарказм сарказмом, но шумело в пустыне как-то уж слишком механично для живых существ. Не любивший загадок и непоняток, Паша перед выходом чуть оглянулся. Анька держалась позади него, положив освободившуюся руку на рукоять маузера. В глазах девушки Паша разглядел привычную боевую отрешенность от мира и готовность стрелять в любого… да, бывало, что наезжали на Аньку этакие берсеркские штучки, но обычно – в разгар боя, или после хорошей нервной встряски… впрочем, происшедшее в мазаре как раз и оказалось такой встряской…

За порогом гробницы была всё та же пустыня, только царило здесь утро, солнце стремительно карабкалось по небу, стремясь в зенит, и еще – было ощутимо холоднее, чем раньше, в момент входа в гробницу. И еще…

– Ёперный театр, – сдержанно прокомментировал Паша. – Это же танки…

По плоской равнине, по слежавшемуся песку и солончакам, примерно в километре от мазара дружно перемещались приземистые и от того кажущиеся еще шире, чем они есть на самом деле, боевые машины с длинными хоботами орудийных стволов. На первый взгляд танки были самого современного для Аньки и Паши вида, и, следовательно, далеким будущим для мира комбата Крылова. Это монотонный рев их двигателей и слышно было в мазаре.

Паша торопливо подтолкнул Аньку, застывшую на пороге чуть ли не с разинутым ртом, чуток в сторонку, где невысокой складкой подымался на пару метров вверх слежавшийся песок. И в этот момент со стороны рассыпавшихся уступом боевых машин раздались негромкие за лязгом гусениц и шумом двигателей хлопки выстрелов. И через долю секунды фонтанами взметнулся песок далеко впереди, у подножия неуклюжей, столовой горы. И – еще раз, и – снова… В грохоте пушечных выстрелов, в лязге металла, в шуме двигателей чуть слышно раздавались стучащие, отрывистые выстрелы танковых пулеметов. С внезапным воем с брони каждой третьей из десятка машин сорвались небольшие ракеты, практически мгновенно врезавшиеся в склон все той же горы-мишени.

Вот только предполагаемого противника на горе ни Паша, ни Анька не могли разглядеть в тучах пыли, поднятых разрывами снарядов и ракет.

– Давай-ка мы от греха подальше отойдем куда-нибудь, – пробормотал Паша, проталкивая спутницу вперед, за бугорок.

Но тут навстречу им, буквально из-под земли выросла щуплая фигурка в мешковатом камуфляже песчаной расцветки, с громоздким, но грозно выглядящим автоматом в руках и скомандовала громко, отчетливо:

– Стой! Стрелять буду!

2

В тесной для такого количества народа, общей комнате караулки сгрудились, изображая подобие строя, пять человек в песочном камуфляже, с тяжелыми штурмгеверами за плечами, в ближайшие минуты заступающие на посты, но лейтенант Свиридов выбрал почему-то именно Колю Кудряшова. Без всяких на то оснований или с тайным умыслом – не понять, чужая душа – потемки. Все пятеро заступающих были первогодками, всего-то по три-четыре месяца отслужившими в дивизии после учебки. Все примерно одного возраста, роста, телосложения, национальности, поэтому караульный начальник просто, что называется, «ткнул пальцем в небо», выкликая Кудряшова.

– Рядовой Кудряшов! Обязанности часового помнишь?

– Давай-давай, абезьян, – подбодрил его сержант Тимохин, из-зи плеча лейтенанта; этот сверхсрочник лет двадцати пяти, если не больше, был разводящим в смене, вторым после карнача лицом на данный момент. – Что там часовой "абезьян"…

Эта старая армейская байка существовала, наверное, с довоенных времен, но Николаю, по прибытии для прохождения службы в сто двадцать восьмую танковую дивизию, рассказали её, как реальное происшествие в одном из батальонов мотострелкового полка дивизии, где, якобы, служил то ли туркмен, то ли чукча, который по-русски всё понимал, а главное – выполнял правильно и быстро, а вот слово "обязан" до последних дней службы выговаривал, как "абезьян". И получалось у него, что и солдат – абезьян, и сержант – абезьян, и часовой – тоже абезьян.

Вздохнув, прочищая пересохшее горло, и покосившись на сержанта, Кудряшов начал бодро и складно повторять давно заученный урок. Но караульный начальник перебил его:

– Погоди, Кудряшов. То, что выучил, молодец, хвалю. А можешь своими словами рассказать, что ты будешь ближайшие два часа делать?

– Как что, товарищ лейтенант? – чуть удивился Кудряшов. – Лежать в схороне, вести наблюдение. При появлении людей немедленно докладывать. Пресекать возможное нарушение границы полигона.

– Не только людей, – поправил его лейтенант, сам еще довольно молодой человек, и двух лет нету, как из училища. – При любых подозрительных явлениях немедленно докладывать, тут же включать записывающую аппаратуру и сигнализацию. А что до людей… то тут аккуратнее надо быть. Завтра начинают новую технику испытывать, потому – не дай бог – те, кому это слишком интересно, наверняка попробуют на полигон еще сегодня пробраться. Или затаиться где-то в схороне, или аппаратуру свою оставить. Так что с людьми – лучше всего задерживать всех для выяснения. Если окажется какой баран местный, с тебя, Кудряшов не взыщут, а вот если упустим кого, то лучше бы нам в этом карауле не находиться. Понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант! – ответил Коля.

– Всем понятно? – переспросил карнач у остальных бойцов.

– Так точно, – не очень дружно, но тем не менее, единогласно ответили караульные.

– Ну, раз всё понятно, разводящий, командуйте, – распорядился лейтенант.

– Равняйся! Смирно! – привычно выкрикнул сержант Тимохин. – Нале-во! Во двор шагом – марш!

Предстояла одна из самых ответственных процедур караульной службы: заряжание оружия перед заступлением на пост.

Несмотря на относительную близость границы и неспокойную обстановку в районе, требования Устава соблюдались категорически, и в караульном помещении бойцы находились с разряженным оружием, получая свои штурмгеверы из пирамиды только при заступлении на пост, но при этом постоянно, даже во время отдыха, таская на себе по три снаряженных сорокапатронных магазина.

Выйдя во дворик, маленький, огороженный высоченным деревянным забором, караульные, привычно расположившись у стенда-пулеуловителя, по команде сержанта достали магазины и, присоединив их к штурмгеверам, движением затвора дослали первый патрон в патронник. Это было, пожалуй, единственным признаком боевого, а не обычного гарнизонного, караула.

– Оружие – на предохранитель! На ремень! – привычно скомандовал сержант и перешел на более простой, не командный уже тон: – Двигаем к вездеходу, ребята, да пошустрей, смена уже заждалась…

Несмотря на собственную же команду поторапливаться, возле небольшой калитки в заборе, ведущей наружу, сержант остановился, внимательно оглядывая прилегающий к караулке участок пустыни на небольшом обзорном экране, подвешенном у калитки на простом гвозде и принимающим изображение с четырех камер внешнего обзора. Лишь убедившись в безопасности дальнейшего передвижения, Тимохин нажал на кнопку, одновременно открывающую замок в калитке и включающую сигнальные лампочки в караульном помещении и на внешней стороне забора. Последняя служила сигналом для водителя вездехода, который, заметив мигание лампы, должен был подать машину прямо к калитке, загораживая корпусом обзор возможным наблюдателям… да и вообще – на всякий случай.

В длинной, приземистой машине с широкими, специально для пустыни приспособленными гусеницами по табелю размещалось двадцать человек со всем снаряжением, потому пятеро караульных чувствовали себя в десантном отсеке вольготно, как на полковом плацу. Но только внутри вездехода, да и остальных армейских боевых машин, бойцы начинали понимать, почему же в мотопехоту в военкоматах отбирают сильных, выносливых, но – непременно невысоких ребят. Пожалуй, в отсеке "дядя Степа" двухметрового рост просто бы не поместился, ну, или сидел, зажав собственную голову между колен.

Перед тем, как захлопнуть дверцу десантного отсека, сержант Тимохин внимательно оглядел бойцов и спросил:

– Воду с собой все взяли?

Бойцы, уже скорчившиеся на металлических лавках вдоль бортов вездехода, дружно похлопали по подвешенным к ремням флягам и закивали, понимая, что отвечать по уставу в такой ситуации вовсе необязательно.

– Ну, и хорошо, – кивнул сержант. – Оно, конечно, сейчас не лето, от жары не помрете без воды, но все-таки здесь – пустыня…

Лязгнула, закрываясь, дверь десантного отсека, бойцы еще немного поерзали задницами на жестких дюралевых сиденьях, устраиваясь поудобнее, и через полминуты вездеход резво покатился по песку. Ехать было недалеко, да еще и по гладкому песку пустыни, без предательских выбоин и колдобин, потому никто не стал вставлять штурмгеверы в специальные зажимы, расположенные на стенках отсека рядом с каждым сидением, а просто упер приклад в слегка дребезжащий пол, зажал его ступнями и, придерживая оружие за ствол, откинулся на стенку.

"Секрет", в котором должен был нести службу Кудряшов, находился дальше всех остальных постов от караулки, поэтому Николаю последние минуты поездки пришлось провести в обществе уже сменившихся товарищей по взводу. Все они отчаянно зевали, иной раз клацая зубами, и терли слипающиеся глаза, ведь им довелось провести на постах самые неприятные предрассветные и первые часы после восхода солнца. Сменившиеся часовые уже не держали в руках оружие, старательно пристроив штурмгеверы в зажимы, и старались не поджимать ноги, а напротив, вытягивать их на всю длину отсека. Ведь половине из них пришлось пролежать часы дежурства в тесных "секретах", и теперь они старались сразу же дать отдых затекшим и уставшим конечностям.

Когда вездеход в очередной раз остановился, приглушив двигатель, Николай попросил товарищей пропустить его ближе к выходу, наступало его время нести службу. В просторном для пяти человек салоне десантного отсека выполнить просьбу Кудряшова не составляло особого труда, ведь это не борт БМП, куда обычно набивалось по десять-двенадцать человек с полной выкладкой при восьмиместной вместимости. Но и там солдаты ухитрялись и рассказывать по пути анекдоты, и перепихиваться локтями, и даже ссориться и ругаться, хотя такое происходило не часто, взвод был дружным, сплоченным не только службой, но и общими идеалами и планами на будущее.

– Рядовой Кудряшов! На выход, – скомандовал сержант, распахивая дверь отсека. – Вещички, вещички не забываем…

На стандартную остроту сержанта никто не обратил внимания, да и он сам не ждал ни усмешек, ни даже ворчания на то, что присказка надоела. Едва Коля оказался на песке, старательно оправляя камуфляжный комбинезон, как сержант двинулся в сторону от старого, явно заброшенного мазара, к последнему в их зоне ответственности "секрету". Идущему следом Кудряшову сержант через плечо негромко сказал:

– На склеп этот посматривай, тут пару дней назад археологи какие-то работали, наши, конечно, но… на время стрельб их попросили перерыв сделать, так ведь – ученые ж, мало ли, какие у них мысли. Так что смотри, вдруг кто из них тут окажется, забудет про стрельбы или смелость свою показать захочет. За ними, конечно, присматривают и вряд ли из города выпустят, но… всяко бывает. Так что б нам крайними не оказаться.

– Присмотрю, товарищ сержант, – послушно ответил Кудряшов.

– Про шпионов особо не думай, лейтенант это для перестраховки сказал, – продолжил инструктаж Тимохин, замедляя шаг. – Тут все в округе аппаратурой нашпиговано, как на научном стенде. Комар не пролетит с "той стороны"…

Возле небольшого, с полметра в высоту, барханчика их уже ждал сменяющийся. Без присмотра офицеров смена караула редко когда происходила по букве устава, вот и сейчас рядовой Самойлов, прослуживший уже два года, заметив подходящих Тимохина и Кудряшова, выбрался на поверхность из маленького прикрытого маскировочной сетью окопчика, в котором коротал время.

– Как тут обстановочка? – поинтересовался у него сержант. – Ничего новенького?

– Мишени вот там, – Самойлов показал рукой на отдаленные холмы, – ставили, значит, скоро начнут.

– Понятно, – Тимохин пригладил усы и скомандовал: – Рядовой Кудряшов! На пост…

Коля послушно спрыгнул в окопчик, укрепленный по стенкам такими драгоценными в пустыне досками, и глянул на небольшой пульт от разнообразных датчиков, установленных по периметру зоны ответственности его поста. Инфракрасные, ультразвуковые, шумовые, объемные… Совсем скоро от них не будет никакого толку, в пустыню выйдут на боевые стрельбы танки. А вот детекторы движения, нацеленные от танковой площадки и перископные камеры наблюдения очень даже помогут спокойно нести службу.

– Слышь, Кудряш, – позвал Самойлов, – я там, в нужнике, лопатку воткнул, смотри, не гадь где придется…

На дне окопа в углу торчала малая саперная лопатка. "А я-то и не сообразил, зачем она здесь", – подумал Николай.

– А что – терпежу уже нет? – язвительно спросил сержант на открытое признание такого вопиющего нарушения устава караульной службы.

– Терпеж есть, только вот если не будет у кого, так зачем весь окоп обгаживать? – рассудительно сказал Самойлов. – Пусть в одном углу и отмечаются, нам же самим тут еще почти три дня сидеть, да и после нас люди придут…

Понимая, что техническая оснащенность даже такого простенького "секрета" шагнула вперед настолько, что требование устава ни курить, ни пить, ни есть, ни отправлять естественных надобностей несколько устарело, сержант Тимохин только покачал головой. В самом деле, здесь, на границе полигона, часовой должен больше смотреть на датчики и экраны камер, чем вглядываться вдаль собственными глазами в поисках возможного нарушителя границ запретной зоны.

– Ладно, бди, Кудряшов, – сказал сержант, – если что, лучше лишний раз включи непрерывный канал на караулку, чем потом будешь своими словами оправдываться…

– Есть, товарищ сержант, – ответил Коля.