Текст книги "Луна - Солнце мертвых"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я подозрительно покосился на ундину.

– Слушайте, ну откуда вы все это знаете?

Уголки ее чуть влажных губ дрогнули:

– Неважно. Я знаю не только это, но и многое другое, например, то, что позавчера ночью Карл едва унес ноги из комнаты, в которой лежала огромная связка чеснока. Я права? Было такое?

– Было, – вздохнул я, – было. А потом мне сказали, что оборотни не выносят чесночного запаха.

Она кивнула:

– Вам правильно сказали, отвращение к чесноку – едва ли не самый простой и верный признак, по которому их можно отличить от обычных людей. Хотя и не всех: дворецкий, например, был совершенно не чувствителен к запаху чеснока.

– Понятно, – сказал я. – Иначе как бы он мог служить дворецким.

Женщина потянулась к куче хвороста и бросила в огонь несколько сухих сучьев. Из-за этого ее грациозного движения я вновь невольно заострил внимание на некоторых особенностях покроя зеленого платья, а заодно и – куда уж тут денешься – наиболее выдающихся компонентах ее пышной, но гибкой и стройной высокой фигуры.

Она шутливо погрозила пальцем:

– Прекратите, это уже слишком! Вы не должны больше на меня так смотреть.

Но я взбунтовался:

– А как, по вашему, я должен больше на вас смотреть? И вообще, – храбро заявил я, – нельзя требовать от нормального человека сверх того, что он в состоянии вынести. Притом имейте в виду, что не я звал вас – вы сами пришли. Так что, дорогая, выбирайте одно из двух: либо я и впредь буду продолжать глядеть куда и когда захочу – не выходя, разумеется, при этом за рамки приличий, либо, ей-богу, лучше уйдите – спокойнее будет и вам и мне. А хотите, уйду я?

Она рассмеялась:

– Нет, сидите! Мы не обо всем еще переговорили, так что придется мне, видно, терпеть.

– Вот и терпите. – В тот миг я, честное слово, очень гордился собой. – И ответьте уж заодно, пожалуйста, на два вопроса, это очень важно.

Женщина снова подперла щеку рукой.

– Задавайте.

– Вопрос первый… – Я подергал себя за кончик носа. – Каким образом был убит дворецкий?

– Но это же очень просто, – пожав плечами, сказала она и посмотрела на меня как учитель на нерадивого ученика, который не знает, сумме чего равен квадрат гипотенузы. – Карл вошел в комнату, обернулся волком и загрыз своего недруга, выпив у него к тому же всю кровь. Потом он усадил мертвеца у двери и вороном вылетел в окно. А в парке снова превратился в человека, быстро вернулся в замок, поднялся на второй этаж и запер дверь спальни на ключ. Вот и все.

– Действительно элементарно, – пробормотал я. – И что ж я раньше не догадался. Но как вы можете так спокойно об этом говорить?

Она пожала плечами:

– Привычка… – И, помолчав, добавила: – Вы тоже скоро привыкнете, если… останетесь живы, конечно.

– Спасибо над добром слове! – Я был просто потрясен такой обезоруживающей откровенностью, а она как ни в чем не бывало продолжала сидеть, задумчиво глядя на кроваво-красные языки огня и даже улыбаясь время от времени каким-то своим, тайным, не ведомым мне мыслям.

Я тактично закашлялся, и женщина вздохнула:

– Ну и какой же второй вопрос?

Кашель как рукой сняло.

– Если уж, милая, вы такая всезнающая, то скажите, кто и почему хотел убить меня в самую первую ночь пребывания в замке?

Она подняла глаза.

– Это была ошибка. К вашему сведению, в деревне есть люди, которые если еще и не уверены полностью, то уж во всяком случае догадываются об истинной сущности Карла. А он, между прочим, как раз за день до вашего приезда перебрался в комнату в другом крыле замка…

– Из той, которая так любезно была предоставлена мне? – докончил я.

Женщина кивнула.

Я сжал кулаки.

– Мерзавец! Выходит, он знал?..

– Что вы приедете? Конечно, знал. Возможно, от графа, который, к несчастью, во всем ему доверяет. Но если даже граф и держал до поры до времени ваш приезд в Волчий замок в секрете, Карлу не составило бы большого труда узнать все, что бы он ни захотел.

– Так значит, эти вилы предназначались управляющему… – проговорил я.

– И чеснок тоже.

Но я ее уже почти не слушал, думая о своем. Признаюсь, известие о том, что не я был истинным объектом покушения, доставило мне хотя и небольшое, но все-таки ощутимое удовлетворение.

Женщина вдруг резко встала:

– Мне пора.

– Постойте! – Я тоже вскочил. – Но…

Она отрицательно покачала головой:

– Сегодня я больше ничего не скажу, и не пытайте. Главное вы узнали, а остальное… – Она снова тряхнула гривой пышных волос. – Всему свой срок. Надеюсь, у вас достанет ума и сообразительности не говорить никому о том, что услышали от меня. Вам просто не поверят, а проклятый оборотень насторожится и может пойти на все.

Я невольно поежился.

– И что, может даже?..

Она усмехнулась:

– Убить вас? Вы это имели в виду? Разумеется, ему очень хотелось бы, уже и сейчас, но, по-моему, он решил сначала посмотреть, как далеко вы зайдете в своих поисках. И потом, Карл не учел одну маленькую деталь.

– Какую еще деталь! – почти простонал я.

Загадочная незнакомка улыбнулась:

– Карл не знает, что я снова пришла…

– Да кто же вы, господи! – закричал я, однако она, в который уже раз, отрицательно покачала головой.

– Всему свое время.

– Но скажите хотя бы ваше имя!

– Мое имя?.. – Женщина на мгновение умолкла. – Ну, если уж вам это так необходимо… можете звать меня… Лорелеей…

– Лорелея, – прошептал я. – Лорелея…

И вдруг сзади раздался шум шагов и собачий лай. Я оглянулся – из кустов выскочил большой лохматый пес, а следом показалась высокая фигура хозяина замка.

– Вот вы где!..

Я, как недавно в коридоре, рванулся было, чтобы прикрыть женщину собой, но совершенно напрасно – ее уже не было, она снова исчезла, растаяла, только на сей раз не в стенах мрачного замка, а посреди вечерней тишины окаймленного тростником и ракитами, поросшего лилиями и кувшинками старого графского пруда.

Глава VII

По дороге к замку граф шел молча, и мне не понадобилось какого-то шестого чувства или сверхчеловеческой проницательности, чтобы догадаться: его светлость явно не в своей тарелке. На вопрос же о причине столь дурного расположения духа товарищ бросил на меня быстрый, кажется даже несколько виноватый взгляд и вздохнул:

– Видите ли… Видите ли, дорогой друг, дело в том, что приехал инспектор.

Я вздрогнул.

– Вот как?

– Да, и он… – Граф снова замялся. – Очень хочет встретиться с вами.

Я остановился.

– Зачем? По-моему, в прошлый раз он имел достаточно времени выяснить, что я знаю об этом преступлении, а чего нет.

Граф смущенно потупился, и стало понятно, почему моя скромная персона вдруг вновь потребовалась полиции.

– Ясно… – процедил я сквозь зубы и в сердцах пнул ногой попавшийся по дороге мухомор.

– Понимаете, – огорченно развел руками граф, – час назад из города привезли тело дворецкого, и инспектор приехал тоже. Ни с того ни с сего он снова стал расспрашивать, не произошло ли за время его отсутствия в замке чего-либо необычного, и я…

– И вы? – сурово посмотрел я на обладателя славных древних стен и остатков подъемного моста.

– И я признался ему, что попросил вас и вы… тоже ведете здесь в некотором роде расследование. Разумеется, неофициальное.

– Ну разумеется! – Я пнул второй мухомор.

– Но бога ради, не сердитесь! – воскликнул граф. – Вы просто поделитесь с инспектором какими-нибудь своими соображениями – если, конечно, они у вас уже есть, – а он – своими. Думаю, так будет гораздо больше пользы для общего дела, ведь правда же?

Однако поскольку я молчал, граф тоже умолк, решив, возможно, что я сержусь и демонстративно не желаю с ним теперь разговаривать. Но он был неправ, или, скажем так, не совсем прав – просто я шел и думал, как бы мне половчее исхитриться и выскользнуть из цепких лап полицейской ищейки с наименьшими для себя потерями.

Инспектор ждал в гостиной. При нашем появлении он поднялся с кресла, и мы обменялись официозным рукопожатием. Потом я тоже уселся в кресло, напротив него, выказывая всем своим видом неописуемую почтительность и безоговорочную лояльность к представителю власти, удостоившему меня на сон грядущий счастья лицезреть и слушать себя.

Почувствовав в чересчур уж верноподданническом выражении моей физиономии некий подвох, служитель Фемиды решил, видимо, сразу брать быка (то есть, меня) за рога. Его острое, худое лицо стало вдруг еще более худым и острым, он подчеркнуто сурово вздохнул и словно через силу выдавил из себя:

– Так-так, так-так, сударь… Выходит, вы решили заняться частным сыском?

Не говоря уже о просто хлещущем через край ироничном сарказме, эти его простые вроде бы слова были произнесены таким тоном, как будто я своим решением о занятии частным сыском нанес глубочайшее оскорбление не только ему лично, но и всему его ведомству и даже государству в целом.

– Решил, – скорбно пожал я плечами и тут же добавил: – Надеюсь, однако, господин граф сообщил вам, что инициатива была его?

– Сообщил, сообщил…

Выражение тощего лица инспектора было сейчас таким недовольным и кислым, точно он перед встречей со мной специально наелся одуванчиков или клюквы. Но веселить его в мои планы не входило.

– Ну а раз сообщил, – заявил я жестко и твердо, – какие тогда ко мне могут у вас быть претензии?

Полицейский осклабился.

– Могут, – едва ли не радостно заверил он. – Могут, сударь, и еще какие.

Я нарочито громко хмыкнул, точно говоря: ну-ну, посмотрим, и он тотчас же вновь стрельнул в меня моментальным, колючим как у хорька взглядом.

– Во-первых, милостивый государь, – важно произнес он, – вы находились на территории замка во время совершения преступления и, стало быть…

Жалкий плагиатор! Я протестующе заерзал в кресле, но он лишь смиренно развел руками:

– Ну отчего же вы так волнуетесь, сударь? Я ведь не сказал, что убийца – вы.

– Еще не сказали! – возмущенно фыркнул я.

Он кивнул:

– Да, еще не сказал, если вам будет угодно, верно. Поймите, я только имел в виду, что, пока следствие официально не закончится, все проживавшие на тот момент в замке лица для меня – потенциальные преступники. И вот один из этих, простите, потенциальных преступников изволит вдруг начать, видите ли, свое собственное расследование. Интересно, как отнеслись бы к этому вы, окажись на моем месте? Заметьте, я говорю пока что даже не с точки зрения закона, а – так, руководствуясь лишь чисто этическими и моральными критериями норм простого человеческого общежития.

Вот это класс! Честное слово, я как-то по-новому, с более пристальным вниманием посмотрел на своего облаченного в белоснежную тогу правосудия собеседника. В первую нашу встречу он был гораздо менее философичен и куда как более конкретен и приземлен.

– Ладно, – невольно улыбнулся я. – Ладно, а если взглянуть на мою, с позволения сказать, деятельность с позиций юриспруденции?

– Тоже хорошего мало, – снова кивнул инспектор. – Я что-то запамятовал, у вас есть официальные документы, дающие право на тот род занятий, который вы вдруг ни с того ни с сего начали практиковать?

– Нет, но…

– Ну и какие же в таком случае могут быть "но", сударь? По-моему, тут все ясно как дважды два.

– Постойте-постойте, – не на шутку заволновался я. – Мне почему-то кажется, что вы несколько передергиваете, инспектор. Я вовсе не занимаюсь подслушиванием чужих разговоров, не подглядываю в окна и замочные скважины, не ставлю капканов на тайных тропах…

Полицейский усмехнулся:

– А только разгуливаете повсюду с заряженным револьвером в кармане. С этим как быть? Наган образца 18.. года, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь…

– А разрешение на него у вас имеется?

– Имеется! – гордо заявил я. – Принести?

– Не надо, верю, – великодушно махнул рукой инспектор, и лицо его на какое-то мгновение приобрело ужасно сонное и ленивое выражение, словно бравый блюститель правопорядка утратил внезапно к моей скромной персоне всякий профессиональный и тем паче человеческий интерес. Увы, если бы на самом деле так.

– Послушайте, – проснулась вдруг снова полицейская лиса. – А что вам сказала она?

– Она?! – В первый момент я его, ей-богу, не понял, но зато уже во второй наградил почтенного господина графа взглядом столь дружеским и красноречивым, что его светлость моментально вжался в диван так, что более-менее заметными на фоне темной узорной обивки остались лишь кончики его ярко-пунцовых ушей.

– Да, она, – спокойно повторил инспектор. – Женщина, которая в коридоре замка сказала вам, что является… гм… любовницей… – И полицейский почтительно кивнул в сторону дивана.

Наверное, с полминуты, а может, и больше я молчал. Молчал, разумеется, для того лишь, чтобы придумать хоть что-нибудь в объяснение, кто же такая Лорелея и почему она, мягко говоря, разгуливает по Волчьему замку как по своему собственному дому. Однако надеюсь, для посторонних это молчание выглядело как искренняя попытка сообразить, что же все-таки уважаемому господину инспектору от меня нужно.

Наконец я усиленно потер лоб, затем поднял младенчески невинный взор сначала на графа, потом на инспектора и в итоге – развел руками.

– Женщина?.. – еле слышно промямлил я. – Какая женщина, господин инспектор? Любовница? А чья любовница, господин граф? Неужели же ваша?!

В одно мгновение его светлость подкинуло вверх так, словно старым диванным пружинам надоело вдруг исполнять свои многотрудные и многолетние обязанности и они внезапно взбунтовались.

– Что это значит? – пролепетал бедняга, возвратившись обратно. – Я… не понимаю вас, друг мой… Ведь вы же сами сказали, что видели женщину, которая сказала… – Он покраснел. – Что мы с ней… – И растерянно умолк.

Я весело рассмеялся:

– Ах, вот вы о чем! О, простите, дорогой, но то была всего-навсего шутка.

– Как – шутка?! – И уши и щеки графа стали уже багровыми.

– Да господи! – раздраженно пожал я плечами. – Ну пусть не шутка, назовите это как вам угодно. Пьяная фантазия, если хотите.

– Пьяная фантазия? – удивился инспектор.

Теперь я сделал вид, что покраснел.

– Увы. Сами понимаете, неловко рассказывать, но в тот вечер я, как бы это помягче выразиться, был несколько не в себе – да вы же помните, господин граф? И вот, встретившись со мной на лестнице, его светлость прошелся немного по поводу моего вида, сравнив даже, если не изменяет память, меня с котом, вернувшимся домой после удачной прогулки по крышам. Ну а я в ответ, честное слово, не со зла, а – так, чтобы немного поддеть старого товарища, – сплел байку про красотку, которую якобы встретил в замке и которая, по величайшему секрету, поведала мне, что у них с его светлостью тайный роман…

Граф глядел на меня круглыми как блин глазами, всю глубину выражения которых я никогда не смог бы описать вам, если бы даже и захотел. Полицейский чиновник угрюмо барабанил длинными костлявыми пальцами по подлокотнику кресла. Я же являл всем своим обликом необъятную вселенскую скорбь, тысячу, нет, миллион раз помноженную на раскаянье, смятенье, отчаянье и едва теплящуюся в моей еще не до конца заблудшей и пропащей душе надежду хоть когда-нибудь быть прощенным этими прекрасными и замечательными людьми.

– А вы, сударь, шутник… – скрипучим голосом медленно проговорил наконец инспектор.

Я тяжело вздохнул – какие уж, мол, теперь шутки, – и с видом раскаявшегося грешника уронил очи долу.

– Прошу простить, господа…

Граф резко встал.

– Думаю, мое дальнейшее присутствие здесь не слишком необходимо, господин инспектор, – глухо проговорил он. – И коль вы не будете возражать…

– О, разумеется! – Полицейский тоже поднялся, и теперь я глядел на них обоих снизу вверх. – Однако, если вы не против, мы поболтаем еще немного с вашим чересчур остроумным другом.

– Я не против. Я совершенно не против. – Граф круто повернулся на каблуках и быстро пошел к двери. У порога он обернулся, и из выражения его адресованного мне взгляда я, признаться, так и не понял, обиделся ли граф на меня за розыгрыш, в результате которого ему невольно пришлось предстать перед инспектором в невыгодном для себя свете, или же он уразумел все-таки мою игру и решил теперь хотя бы пассивным способом ее поддержать. Если так, спасибо ему и на том.

Мы остались одни, и инспектор вновь опустился в глубокое кресло, ни на секунду не переставая буравить меня своими маленькими глазками.

– Итак, сударь, – проговорил наконец он, видимо, вволю наупражнявшись в гипнотизме, – вы, значит, утверждаете, что никакой женщины не было и вы просто придумали ее, чтобы подшутить над господином графом?

– Вот именно, – грустно кивнул я, – утверждаю. Еще как утверждаю, дорогой господин инспектор.

– И готовы поклясться на библии? – последовал его стремительный укол.

Я потупился.

– Увы, пока только на коране. Мои алкогольные бредни ведь не являются еще, насколько понимаю, уликами в деле об убийстве дворецкого?

– Ну ладно… – довольно недружелюбно процедил он, а я вдруг подумал, что было бы неплохо попробовать хоть ненадолго забрать инициативу в свои руки, поскольку до сих пор наш диалог носил, по-моему, чересчур односторонний и неравноправный характер.

– Уважаемый господин инспектор, – торжественно произнес я, и он удивленно вытаращил свои холодные рыбьи глаза. – Уважаемый господин инспектор, – повторил я еще более проникновенно, – простите мне мою дерзость, но не могли бы вы просветить жалкого дилетанта, каким же все-таки образом был убит бедняга дворецкий?

Инспектор насупился, ожидая подвоха, но я смотрел на него так прямо и честно, что он в конце концов не выдержал моего открытого, простодушного взгляда, отвернулся и угрюмо буркнул:

– Точно еще не знаю; могу пока лишь предположить, что кому-то очень хочется направить следствие по ложному пути.

– В каком это смысле? – удивился я.

Суровые морщины на узком лбу полицейского немного разгладились, и продолжил он уже более дружественно:

– Понимаете, сударь, в уголовном мире существует бессчетное количество способов лишить человека жизни, и полный прейскурант здесь далеко не ограничивается традиционным набором применяемых преступниками средств – я имею в виду ножи, кастеты, самое разнообразное огнестрельное оружие, взрывные устройства, ну и прочее.

– То есть, вы хотите сказать, что старик был отправлен на тот свет каким-то редким, но специально предназначенным для убийств приспособлением?

– Совершенно верно.

– И каким же?

Инспектор замялся – возможно, прямой ответ на мой прямой вопрос являл бы собой разглашение некой служебной тайны. На его худом, в обычное время не слишком выразительном лице отразилась определенного рода внутренняя борьба, и наконец он снова заговорил:

– Этот случай, должен заметить, весьма нетипичен, почти уникален. Однако, порывшись в наших архивах, я обнаружил дело двадцатилетней давности, в следственных материалах которого говорилось о преступлении, совершенном очень любопытным, как вы только что изволили выразиться, приспособлением – устройством типа клещей, зажимная часть которых была искусно выполнена в форме собачьих или волчьих челюстей. Преступник сперва оглушил жертву, а затем сдавил ей горло этими "клещами" и не отпускал, пока несчастный не умер. Как по-вашему, такая рабочая версия подходит для объяснения смерти дворецкого хотя бы в качестве первоначальной гипотезы?

– А по-вашему?

Клянусь, я вовсе не собирался ёрничать, но инспектору, видимо, послышалась в моих словах издевка, и он мгновенно вспыхнул как порох.

– Что вы хотите этим сказать? – рявкнул он.

Я пожал плечами:

– Ровным счетом ничего, успокойтесь. Меня интересует лишь, какими еще экзотическими приспособлениями вы сможете объяснить отсутствие следов борьбы в спальне, кровавых пятен на полу и прочие нестыковки.

Полицейский сердито засопел, но я был неумолим, возможно даже нагл:

– И наконец главное. Известно, что двигало человеком, совершившим двадцать лет назад то изощренное убийство, о котором вы говорили?

– Да. – Инспектор воинственно выпятил сперва нижнюю, а потом и верхнюю челюсть. – Да, известно. Спасающийся от долговой тюрьмы повеса-племянник отправил таким образом на тот свет богатого, но страшно скупого и чересчур зажившегося на этом свете дядюшку, единственным наследником которого, к несчастью, являлся. Юный негодяй не пожалел последних денег, и по его заказу один слесарь с золотыми руками и сомнительной репутацией изготовил…

– Короче, главным мотивом того убийства были деньги, – перебил я. – Так, господин инспектор?

– Так, – кивнул он, – большие деньги.

– А раз так… Послушайте, что же двигало преступником в нашем случае? Почему несчастного старика убили столь же зверским способом, как и того бедного богатого дядюшку?

Инспектор нервно потер острый подбородок.

– Не знаю.

– Навряд ли у дворецкого водились деньги, – продолжал я. – По крайней мере, в таком количестве, что из-за этогo стоило бы пойти на убийство.

– Но может быть, месть… – пробормотал полицейский.

Я только в очередной раз пожал плечами – он сам не верил в то, что говорил, хотя если все, что поведала мне Лорелея об оборотнях, – правда, инспектор действительно был сейчас в шаге от истины… И вдруг я почувствовал, что мне н у ж н о, просто необходимо как можно скорее кончать этот бессмысленный, идиотский разговор. Ведь если я верю Лорелее – а признаться, сам еще не знал, верю ли или нет, – то мне и так уже известно в с ё; другой вопрос – что теперь делать? Но даже если я и не верю ей, то все равно нет абсолютно никакого смысла посвящать инспектора в содержание последней нашей беседы – тем более сейчас, когда я с таким трудом вроде бы почти убедил его в том, что загадочной женщины, о которой рассказывал граф, просто не существует в природе.

Но все-таки, верю или не верю?.. Вопрос этот точно раскаленной иглой кольнул меня вдруг в самое сердце. Ведь если Лорелея говорила правду, значит, я каждый день сажусь за стол рядом с кошмарным чудовищем, веду с ним более-менее светские разговоры и даже порой любезничаю в меру своего настроения и воспитания…

Бр-р!.. Я невольно передернул плечами, но это, к счастью, осталось не замеченным моим собеседником, всецело поглощенным в данный момент процессом откусывания кончика у графской сигары.

– С вашего позволения, – пробормотал полицейский, но я лишь рассеянно кивнул, потому что вспомнил вдруг слова Лорелеи о том, что Карл – не один…

Я невольно закрыл глаза, и тут мне почудилось, что из каждого угла гостиной, из-за каждой складки портьер на меня таращатся ужасные звериные рожи с длинными кривыми клыками, а в бездонном черном зеве камина так вообще прячется целый легион упырей и ведьм.

Испуганно открыв глаза, я вскочил с кресла.

– Что с вами? – Инспектор раскурил уже свою сигару и теперь удивленно смотрел на меня.

Наверное, я был бледен как мертвец, потому что, кажется, вся кровь отхлынула вдруг от моей бедной головы – со старинного, выцветшего от времени висевшего за спиной инспектора на стене гобелена на меня глядело строгое, словно предупреждающее о чем-то тонкое и прекрасное лицо Лорелеи.

– Послушайте-ка, вам правда плохо? – встревоженно повторил полицейский, и я точно очнулся от пугающего, тяжелого сна наяву.

– Нет-нет, – еле слышно пробормотал я и провел рукой по мокрому от ледяного пота лбу. – Уже нет… голова закружилась немного… Если вы не против, я, пожалуй, пойду отдохну…

– Идите! – воскликнул полицейский. – Конечно, идите, сударь!.. – Его тон был очень сочувствующим, а взгляд очень подозрительным и внимательным. Как лунатик, медленно и неуверенно двинулся я к двери, а он, после недолго паузы, добавил: – С нами приехал врач, если хотите, я попрошу, чтобы он…

И тут, не успев еще толком осмыслить последние слова добряка, я услышал в коридоре громкие шаги и не менее громкий и звучный голос:

– Инспектор! Инспектор!

Дверь гостиной распахнулась как от удара шквального ветра, и в комнату вихрем влетел румяный толстяк, с которым мы на днях так славно посидели в уютном деревенском кабачке.

– Инспектор! – громогласно произнес доктор. – Его светлость оказался столь любезен, что пригласил нас отужинать и переночевать в замке! – Тут его довольный и радостный взгляд упал на меня, и доктор воскликнул: – О, и вы здесь, мой юный друг! Рад! Очень рад! Однако что же мы медлим? Господин граф уже ждет в столовой. Прошу поторопиться, инспектор. И вы, сударь, идемте, быстрее!

Однако я не двинулся с места, а инспектор проворчал:

– Вам бы только поскорее за стол, Шварценберг. Не видите, что ли, человеку плохо!

Толстяк мгновенно посерьезнел.

– Требуется медицинская помощь?

– Нет-нет, – сказал я, – ничего не нужно, просто я несколько переутомился.

– Так значит, самое время подкрепить силы, – хохотнул доктор. – Идемте, друг мой, идемте!

– Нет, – покачал головой я. – Прошу извинить, но, с вашего позволения, я хотел бы прилечь.

Плотоядная эпикурейская улыбка вмиг слетела с пухлого лица доктора Шварценберга.

– Жаль, право же, очень жаль, сударь… Ну что ж. – Он энергично повернулся к инспектору: – Надеюсь, хоть вы-то здоровы и голодны, коллега?

Полицейский усмехнулся:

– Сейчас приду. Надо только у кого-нибудь узнать, что делать с покойником.

Глазки толстяка довольно сверкнули:

– Не надо ничего узнавать, я уже все устроил. Ваши люди накормлены и размещены, а тело, по распоряжению господина графа, отнесли в часовню, так что ваши служебные обязанности, милейший, на сегодня закончены.

Далее доктор без малейших церемоний схватил инспектора под локоть и потянул к двери. У порога он оглянулся и сочувственно вздохнул:

– Жаль, очень-очень жаль, молодой человек.

Я виновато развел руками:

– Увы, еще раз прошу простить, но сегодня из меня плохой и собеседник и собутыльник.

Они торопливо пошли по коридору, и сзади было очень забавно смотреть, как маленький толстый доктор уверенно тащит долговязого инспектора к, разумеется, великолепному графскому столу.