Текст книги "Луна - Солнце мертвых"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава XVI

Я спал.

Я крепко спал и видел странный, страшный и чудный сон.

Посреди мертвой, словно выжженной дотла долины не на жизнь, а на смерть бились два витязя – в черных и белых доспехах. И небо над ними было будто расколото надвое, и над белым висело светлое, яркое Солнце, а над черным стояла темная, мрачная Луна с бездонными, как глазницы прокаженного, серыми пятнами и оспинами.

И бились они каждый под своим небом, и небо каждого точно сражалось с небом противника, а гулкие звуки ударов огромных мечей о невиданной величины щиты тонули в грохоте грома и треске молний.

И обволакивала, душила черными клочьями туч Луна Солнце, а Солнце огненными лучами жгло и слепило Луну. И не было до поры до времени в небесной той битве ни побежденного, ни победителя, и подумалось мне в моем странном и чудном сне, что исход ее решается не в небесах, а на темной, обугленной этой сечей земле, ибо…

Ибо не только два витязя бились друг с другом в высохшей, мертвой долине, но сражалися между собою и Звери их – черный и белый. И не понять было, чей там верх и чье поражение, потому что в один полосатый клубок сцепились тела их и когти и зубы.

И вдруг Белый Рыцарь отбросил свой щит и, увернувшись от страшного выпада, ударил мечом по черному шлему. И оглушительная, звенящая тишина воцарилась над миром – застыл Черный Рыцарь, раскинув железные руки, а потом медленно и спокойно опустился на черный песок…

И – распался звериный клубок. И, зашатавшись, завыл Черный Зверь, а когда приподнял он тяжелую голову к потемневшей Луне, словно желая бросить на нее последний, предсмертный взгляд вмиг подернувшихся серой пеленой глаз, то разверзлась на шее его бездонная кровавая рана…

И упал Черный Зверь.

И, торжествуя, взревел Белый Зверь, а Белый Рыцарь, безмолвно ликуя, поднял свой меч встречь яркому Солнцу.

И так стояли они – воин над воином, зверь – над зверем, а я спал и дивился: какой чудный сон!..

Горячий, шершавый как терка язык лизнул меня в щеку – я открыл глаза и увидел Яна.

Нет-нет, надеюсь, вы понимаете, что, конечно же, не Ян был обладателем этого языка, – у изголовья низкой железной кровати, на которой я почему-то лежал, прямо возле подушки, сидел… Белый Зверь.

Собственно говоря, он был не совсем белый и не совсем зверь – его светло-серая шерсть слегка курчавилась короткими густыми завитками, а широкий кожаный ошейник, усаженный острыми стальными шипами, свидетельствовал о том, что передо мной собака, хотя и явно не обыкновенная, – настолько грозными и устрашающими были ее размеры: явно более метра в холке, длинные мощные лапы и огромная, едва ли не вдвое больше моей, голова.

Сперва я собрался было испугаться, но затем передумал: с одной стороны, чувствовал себя сейчас таким разбитым и опустошенным, что сил не хватало уже даже на страх, а с другой, с другой – невзирая на плачевное состояние, я все ж таки ухитрился сообразить, что раз Ян рядом, то, значит, собака его, ну а то, что она, дабы привести меня в чувство, воспользовалась не жуткими, едва ли не с мизинец, клыками, а языком, говорило о том, что пес этот куда человечнее той теплой компании, от которой, не знаю уж, каким чудом, но, по-видимому, мне все-таки удалось спастись.

И вот я молча смотрел на Яна, а он – на меня. В голове моей беспорядочным калейдоскопом, сменяя одна другую, мельтешили недавние "веселые картинки": сырое мрачное подземелье, крысы, Эрцебет, управляющий, таинственный Влад и кошмарный черный вервольф. Но как все же я выкрутился? Как уцелел? Вопросы, вопросы… И было их так много, что я лежал сейчас и, растерянно хлопая глазами, молча смотрел на Яна, а он – на меня.

И первым нарушил молчание Ян. Он сказал:

– Доброе утро, сударь, – и широко улыбнулся.

– Доброе… – натужно проговорил я, – утро… – И вдруг понял, что уже действительно утро, потому что в полутемном низком помещении, где я находился, имелось узкое занавешенное окно, сквозь которое, хотя и с трудом, но пробивались, однако же, лучи, видимо, и в самом деле доброго и яркого солнца.

– Встать сможете? – спросил Ян.

– Не знаю, попробую…

Я попытался приподняться, но тщетно: к горлу подступила тошнота, голова закружилась, а в глазах заплясали и зарябили маленькие колючие точки.

– Тогда лежите. – Ян придвинул поближе к кровати грубый тяжелый табурет и уселся рядом. – Вам нужно прийти в себя и обязательно постараться еще до вечера встать на ноги.

Я вздохнул:

– Постараюсь…

Ян положил свою тяжелую руку на могучий загривок собаки, и его пальцы почти утонули в серо-стальной, чуть курчавой шерсти.

– Послушай, – пробормотал я и снова вдруг ощутил тугой, неприятный комок в горле. – Значит, ты все-таки тоже был там, в подземелье?

Он кивнул:

– Был. Видите ли, я, если честно, с самого начала предполагал, что случится нечто подобное тому, что случилось, и… – Он замялся. – Ведь если бы, сударь, вы заранее знали, с чем придется столкнуться…

Я протестующе замотал головой:

– Да неужели ты думаешь!..

– Нет-нет. – Лицо его стало хмурым. – В вашей смелости и решительности я нисколько не сомневался. Однако знай вы все загодя, эта нечисть сразу бы вас раскусила и наше мероприятие могло закончиться гораздо плачевнее – в лучшем случае Карл бы просто не стал с вами встречаться, ну а в худшем… – Он не договорил.

– Они бы убили меня?

– Убили? – зачем-то переспросил Ян и, помолчав, шумно выдохнул: – Да, сударь, пожалуй что и убили бы, и это было бы для вас еще благом…

Я озадаченно потер подбородок.

– Выходит, ты не остался караулить у лестницы, когда мы с Эрцебет начали спускаться вниз?

– Нет, не остался. Да говоря по правде, меня там и вообще не было. Я ведь с самого начала знал, куда поведет вас ведьма, и потому мы с Примасом другими подземными переходами пришли туда же, когда там было еще пусто, и спрятались в одном укромном местечке.

– С Примасом?! – удивился я.

– Ну да, с ним. – Ян ласково потрепал пса по мускулистой шее, и собака посмотрела на него таким осмысленным взглядом, что я вздрогнул. – Он даже обнюхал идола, – продолжал Ян, – но тот был еще мертв. Конечно, очень жаль, что я заранее не знал, кого эта дьявольская команда вызовет на сей раз, а то бы подготовился к встрече получше.

Одна моя извилина немного зацепилась за другую.

– Прости, – сказал я, – не понял.

И он пояснил:

– Когда они зовут кого-то на помощь либо если им нужно вдруг что-нибудь передать или же получить, предугадать загодя, кем окажется посланец с того света, практически невозможно. Но я действительно совершил ошибку – полагая, что прибудет простой гонец из низших чинов, не подготовился как следует к встрече с…

Я обмер.

– С кем, Ян?! Неужели это был Черный Монах?..

– Черный Монах? Нет. – Ян покачал головой. – Если бы сюда заявился сам Моргенштерн, нам не помог бы и Примас, сударь. Но все равно – я никак не предвидел, что сражаться придется с Дракулом…

– Дракулом?! – По спине моей поползли противные ледяные мурашки. – Тем самым?! Но постой, ты, наверное, хотел сказать – Дракулой?

Ян поморщился.

– Дракулом, – угрюмо повторил он. – Его прозвище Дракул, что означает, как понимаете сами…

– Дракон… – прошептал я.

– Совершенно верно. А графом Дракулой назвал князя Влада в своей дешевой книжонке один британец.

Я изумился.

– Ты читал Грэма Токера?!

– Нет! – отрубил Ян. – Но я знаю, что там написано.

– И все это неправда?

Ян презрительно скривил губы.

– Мне известна одна правда, сударь: князь Влад Тепеш еще при жизни заключил договор с дьяволом, продав ему душу в обмен за успехи в борьбе с османами и саксонскими купеческими городами Трансильвании.

– Но он же в конце концов все-таки проиграл!

– Да, потому что стал еще хуже, свирепее и кровожаднее турок. Это был лютый зверь в образе человеческом, злодеяния которого потрясли не только людей, – сам Сатана ужаснулся, видя, как его коронованный ставленник сажает на кол и вырезает тысячи и десятки тысяч и неверных, и христиан. (Кстати, Тепеш и означает – "Колосажатель".) И тогда он забрал его…

Я вздрогнул:

– Но ведь душа Влада и так уже была у него.

Ян нахмурился.

– Нечистый забрал и тело Дракула, сделав из него безжалостного и беспощадного живого мертвеца, послушного любому, самому страшному приказу властителей тьмы.

– Постой-постой. – Я потер лоб. – Однако говорят, что могила в Снаговском монастыре…

– Кенотаф, – отрезал Ян. – Там ничего нет, могила пуста.

И я замолчал. Я больше не хотел ничего говорить, а только лежал и думал, что если бы кто-нибудь когда-нибудь прежде поведал мне, что я, и не во сне, а наяву, встречусь с самым великим злодеем всех времен и народов, то каким бы именно словом назвал я того человека?..

Потом мой блуждающий взгляд снова упал на пса, и я опять поразился, почти ужаснулся – в больших темных глазах светился отнюдь не звериный ум; заговори он прямо сейчас – и то вряд ли это привело бы меня в еще большее замешательство.

– А скажи, Ян, – невольно волнуясь, еле слышно произнес я. – Примас, он… он… не…

Мой собеседник рассмеялся:

– Нет-нет, сударь! Примас это собака, самая настоящая собака, хотя, признаюсь, и не совсем обыкновенная. Пять лет назад я вывез его из Ирландии…

(О господи, этот "мужик" удивлял меня все больше и больше!)

– Ты был в Ирландии, Ян?!

– Был. Когда я узнал, что там с древности выводят волкодавов особой породы, самых крупных и сильных в Европе, да, пожалуй, и в мире, то поехал туда и несколько месяцев искал себе щенка.

Я изумился:

– Разве это так трудно?

Он усмехнулся:

– Ну, как сказать… Вам известно слово "ярчук"?

Я напряг память.

– Д-да, наверное… Только оно имеет, кажется, несколько значений и…

– Это слово славянского происхождения, сударь, и русины до сих пор называют так щенков, появившихся на свет от первородящей суки, которая, в свою очередь, также была первым щенком первородившей матки. Поэтому таких собак кое-где называют еще перваками.

– Ну и чем же они замечательны?

– Всем. Как правило, это самые умные, сильные и верные псы. За хозяина они пойдут и в огонь и в воду, а еще… – На мгновение он умолк.

– Я слушаю, слушаю, Ян.

– Понимаете, господин, ярчуки обладают удивительной способностью – в любой толпе они увидят и отличат ведьму, оборотня либо упыря, в какую бы личину эта падаль ни рядилась. Увидят и разорвут.

Я был поражен.

– И это врожденная способность? Или же такого можно добиться какой-то особой, специальной дрессировкой, секреты которой известны лишь немногим?

Он отрицательно покачал головой:

– Такому не обучишь никакой дрессировкой. Еще не открыв глаза, ярчуки уже чуют нечисть, однако вырастить и сохранить их дело очень трудное и опасное.

– Но в чем же опасность, Ян? Всего и забот – корми да следи, чтобы не заболел.

– Не все так просто, сударь, не все так просто. Когда в каком-нибудь дворе появляются на свет ярчуки, оборотни и ведьмы со всей округи из кожи вон лезут, пытаясь их извести. Также им в том помогают и черти, потому что жильцы адовы желают иметь побольше своих слуг на земле и всячески их охраняют. А так как до года щенки уязвимы для козней дьявольских приспешников, то хозяину нужно не только кормить их и холить, а и просто не отпускать от себя ни на час, иначе разорвет их нечисть либо напустит порчу. Но уж зато потом, когда минет ярчуку год, ни черти, ни вурдалаки ничего с ним поделать не смогут и сами, коли его встретят, в страхе уносят ноги. Да только и ноги им тогда не помога, одно спасение – обратиться в ворона и улететь или лягушкой отсидеться в болоте. Но на это очень немногие из них способны.

Я слушал, затаив дыхание.

– Так значит, твой Примас?..

– Ярчук, и сильнее которого я еще не встречал.

– Но почему у него такое необычное имя? (Представляете, я даже не смог произнести – кличка.)

Прищурившись, Ян бросил на меня несколько странный взгляд.

– "Первак" – "Примас", сударь…

"Конечно, – стыдливо подумал я, – латынь*. Ну что, получил по носу? Вот тебе и мужик, вот тебе деревенщина!" – И невольно покраснел.

– Ничего, господин, – улыбнулся Ян. – Главное, что мы успели. Вот только жаль, Карл с Эрцебет сумели ускользнуть, пока малыш разбирался с оборотнем.

И тут в дверь постучали.

Ян встал и подошел к порогу, Примас – за ним следом. С минуту до меня доносились обрывки приглушенного разговора, однако слов было не разобрать, как ни старался. Хотя, впрочем, старался я не слишком сильно – лежал и досадовал на себя, что забыл, с кем имею дело.

Закрыв поплотнее дверь, Ян вновь приблизился к постели. Примас – тоже.

– Я должен идти, – сказал Ян. – До вечера надо еще успеть кое-что приготовить.

Я насторожился:

– А что будет вечером?

Глаза Яна грозно сверкнули:

– Сегодня все должно разрешиться. Нынешней ночью в округе справляют Праздник Полной Луны…

– Да-да, граф что-то говорил.

– А он не говорил, что в эту ночь вся нечисть здешних окрестностей выползет из своих нор и глухих закоулков на свет божий?

– Нет, но…

– Только не бойтесь. Не забывайте, что у вас теперь кольцо самого Моргенштерна.

От изумления я широко раскрыл глаза и вдруг понял, что до сих пор все еще продолжаю крепко сжимать в кулаке т о с а м о е кольцо.

– Мы хотели взять его, когда вы спали, но не сумели разжать руку, – сказал Ян. – Значит, оно предназначено не нам. Значит, вы сами, в назначенный час, отдадите кольцо тому, кому с м о ж е т е его отдать и кто с м о ж е т его взять.

– Но Ян!.. – испуганно воскликнул я.

Он погладил собаку.

– Повторяю, сударь, ничего не бойтесь. Вы в доме деревенского кузнеца. Да-да, того самого, который чуть было по ошибке не прикончил вас, приняв за Карла. В замке сейчас находиться опасно, а он – наш друг, испытанный, преданный друг. К тому же и Примас останется здесь, так что я очень советую поспать несколько часов, чтобы еще до захода солнца вы снова стали крепким и хладнокровным… Примас, охраняй! – скомандовал, да нет, даже и не скомандовал, а прямо-таки попросил он, и, клянусь, пес кивнул ему в ответ.

Ян уже взялся за ручку двери, когда мне в голову пришла внезапная мысль.

– Постой! – вскрикнул я. – Подожди! Скажи!.. – На секунду замялся. – А… Белый Рыцарь – Черный Рыцарь, Белый Зверь – Черный Зверь… Что это было, Ян? Сон или же?..

Великан на мгновение замер, а потом лукаво посмотрел на меня и громко рассмеялся:

– Считайте, что это был сон, сударь. Приятно вам отдохнуть.

Когда стук его шагов затих, я опасливо покосился на вновь усевшегося возле моей постели «Белого Зверя» и, вздохнув, устало закрыл глаза.

Глава XVII

…Нас было семеро. Кроме меня и Яна – хозяин дома, невысокий крепыш с густой смоляной бородой, курчавыми черными волосами и почти квадратными плечами (левая рука его все еще была на перевязи, но я подумал, что и одной рукой кузнец вполне способен отправить на тот свет кого угодно), уже знакомый мне графский садовник и трое хмурых, молчаливых людей, которых до этого я не встречал.

Двое из последних оказались местными крестьянами. Войдя в комнату, они вообще ни разу не открыли рта и все время старались держаться несколько в стороне, видимо чувствуя себя не вполне в своей тарелке в присутствии столь важного господина, каким, должно быть, показался им я.

Однако третьего незнакомца Ян представил мне тотчас же, как только тот переступил порог комнаты.

– Это здешний священник, сударь, – сказал Ян. – А это… – и назвал мое имя.

Мы чинно поклонились друг другу, а затем обменялись рукопожатием. Знаете, никогда бы не подумал, что у такого, простите, святого отца может быть такая крепкая, просто стальная рука, потому что он вовсе не производил впечатления сильного человека, скорее даже напротив.

Священник был худ, столь худ, как это только можно себе вообразить. Роста чуть выше среднего, то есть, примерно с меня, а значит, на голову ниже Яна. Одет он был во все темное, на голове – широкополая черная шляпа. Лицо, бледное, изможденное, с выпирающими скулами и острым крючковатым носом, точь-в-точь походило (по крайней мере как рисовал их в своем воображении я) на аскетические, почти бесплотные и бескровные лица религиозных фанатиков типа, к примеру, Савонаролы или какого-нибудь там Оригена, и я даже опасливо передернул плечами – иметь за спиной союзника с подобным лицом и такими неистово горящими, глубоко посаженными бесцветными глазами было по меньшей степени неуютно.

А еще вдобавок святой отец неуловимо напоминал мне кого-то – к сожалению, я никак не мог по-настоящему сосредоточиться и вспомнить, кого именно, – и от этого внутренний дискомфорт и беспокойство росли с каждой минутой: ощущение было такое, что я встречал уже этого человека и встреча наша отнюдь не была радостной. И даже то, что Ян приветствовал священника очень почтительно и вежливо, не снизило моей настороженности, а потому, когда последний обратился ко мне, я вздрогнул.

– Так-так, сударь, – заговорил он глухим, слегка надтреснутым голосом, механическим движением то и дело поправляя и без того идеально сидевшую на его маленькой голове огромную шляпу. – Выходит, это вы самый и есть…

Я оскорбился.

– Что значит – самый и есть, святой отец? – пока еще относительно нейтральным тоном, но уже с первыми признаками раздражения, осведомился я.

– Ничего, сын мой, ничего. – Священник явно пытался выглядеть не только сурово-назидательным, но и в меру любезным, однако выходило у него это даже не то чтобы неумело, а просто прескверно. – Я только хотел сказать, сын мой, что… – Он не слишком дружелюбно кивнул в сторону втолковывавшего что-то двоим мужикам Яна. – Этот человек говорил мне о вас, и, признаюсь, я удивлен, что такой… м-м-м… солидный господин связался с… – И замолчал.

Я изумленно уставился на наместника господа в данной, по-моему, основательно подзаброшенной им деревушке.

– Простите, святой отец, – сказал я. – Не понимаю.

Он усмехнулся уже не так любезно.

– Чего вы не понимаете, сын мой?

Понемногу во мне начало закипать раздражение, помноженное к тому же на явное недоумение, – за каким лешим Ян вообще притащил сюда этого святошу!

– Я не понимаю, отец мой… – В последние два слова постарался вложить всю отпущенную мне создателем при рождении иронию и сарказм. – Что вы-то тут делаете?

Он нахмурился и некоторое время смотрел на меня так, как смотрели, должно быть, когда-то Шпренгер и Инститорис на своих подследственных суккубов и инкубов, раздумывая, чем бы их лучше угостить – дыбой или же "испанскими сапогами".

Наконец он медленно покачал головой и сокрушенно вздохнул:

– Ах, сударь-сударь, я здесь потому, что это мой долг, долг смиренного пастыря людских душ. Однако же вам, ей-богу, совершенно не к лицу вмешиваться в подобные дела, которые к тому же вас абсолютно не касаются и более того – не должны касаться никоим образом.

– Это почему же не касаются? – возразил я. – Меня, между прочим, пригласил приятель, хозяин Волчьего замка, и попросил помочь…

– Да знаю, знаю, – оборвал он. – И тем не менее дело это, повторяю, не ваше.

– А чье же?

– Мое и… – Тут он снова не слишком доброжелательно посмотрел на Яна и его собеседников.

Клянусь, я уже почти разозлился.

– Ладно, – вкрадчиво проговорил я. – Давайте в таком случае объяснимся, святой отец: почему это вы отзываетесь о людях, вместе с которыми собрались идти на, я уж не говорю благородное, но просто – смертельно опасное предприятие, в таком оскорбительном тоне? И почему, черт возьми, вы вообще собрались на него идти?

Он меланхолично посмотрел на меня и нервно передернул плечами.

– Пути господни неисповедимы, сын мой, и порою случается так, что добрый христианин, ради достижения, как вы замечательно выразились, воистину благородной цели, бывает вынужден пойти на временный духовный компромисс и даже подвергнуть испытанию искушением диаволовым силу Духа своего и крепость Веры.

Кажется, я начал догадываться, куда он клонит.

– Понятно, и вы?..

– И я, возлюбленный сын мой, как истинный слуга господа согласен ради благого дела пожертвовать толикой своей ничтожной души и потому заключаю в данный момент краткосрочный союз с… – Он замялся.

– Яном?

Святой отец поморщился:

– Увы. Кстати, имейте в виду: я не хочу говорить об этом человеке ничего плохого, но, думаю, вы поймете. Необычный дар Яна – не от бога, и сила Яна – это какая-то другая, неведомая и не понятая мною до сих пор сила. А если я кого-то не понимаю, то я его…

– Боюсь, – кивнул я. – Знакомая формула.

Он с новым рвением принялся теребить свою бедную шляпу.

– Да нет же, все не так примитивно и однозначно. Я не боюсь его в обычном смысле этого слова… – Матовые глаза священника вдруг сверкнули. – Скажите, вы примерный христианин? – неожиданно спросил он.

Удар был ниже пояса, и я невольно смутился.

– Ну, видите ли… Не знаю, поймете ли теперь вы меня. До приезда в Волчий замок я жил… хотя быть может, скорее и по привычке, – считая себя верующим. Наверное, я и сейчас так считаю. Однако же, честное слово, святой отец, по-моему, ни разу в жизни я не ощутил на себе то, что вы и подобные вам называют промыслом божьим. Увы и ах, но мне не посчастливилось испытать благодати, везения, скорби, горя, не знаю уж чего еще, обусловленного бы не реальными, "грубыми", вполне земными, а какими-либо высшими, иррациональными, не поддающимися объяснению посредством простой человеческой логики причинами.

Представьте себе, я жил как жил, и если мне вдруг везло или не везло, пардон, в карты, – значит, я в данный вечер играл лучше либо хуже своих партнеров. Когда я бывал счастлив в любви, это также означало для меня лишь то, что я встретил женщину, способную своим обликом и умом вызвать во мне чувства и инстинкты определенного рода и в свою очередь готовую полюбить меня. А если же, увы, умирал кто-то из близких, то это тоже объяснялось совершенно реальными, а не какими-то там "небесными" аргументами. Жизнь катилась по наезженной колее, и я, повторяю, жил как жил, не ощущая на своей скромной персоне ни особой милости божьей, ни божьего гнева.

Священник рассмеялся, и мне это не слишком понравилось: по-моему, до сих пор я не сказал еще ничего смешного. Окончив смеяться, он спросил:

– Так значит, просто жизнь, нормальную, незатейливую, не отягощенную злом и дурными мыслями и поступками человеческую жизнь вы не считаете поистине самым главным проявлением промысла божьего?

Я пожал плечами:

– Возможно, не знаю… Но это, извините, уже какая-то домашняя философия.

Он снова рассмеялся, и не сказал бы, что это ему очень шло.

– Домашняя философия! А вы ждали, я буду страницами цитировать Священное писание? Да и потом, если вдуматься, чем же уж так плохо быть немного, простите, домашним философом?

Наверное, мое лицо вытянулось, причем изрядно больше обычной нормы.

– Но разве я говорил, что плохо? Просто от вас, признаюсь, ожидал проповеди чуть иного рода и поэтому…

Он поджал губы.

– Мы не на богословском диспуте, сударь, и в теологии вы мне не соперник, потому-то я и говорю с вами сейчас почти теми же самыми словами, что и со своими зачастую вовсе неграмотными прихожанами. Вероятно, когда-то я был другим, даже наверняка я был другим, как все мы в молодости. Тогда я был более жестким, непримиримым, возможно, чересчур ортодоксальным в вопросах веры и того же требовал от своей паствы. К сожалению, далеко не всегда успешно. Наверное, поэтому с годами и пришло понимание того, что воинам – не только мирским, но и духовным, – надо быть более гибкими в вопросах тактики: варьировать, видоизменять, приспосабливать собственное мировоззрение (в определенных, конечно, пределах) в расчете на образовательный, умственный, а порою даже и психический уровень своих собеседников…

– Но почему же тогда вы столь странно относитесь к Яну? – не удержался я. – Или под случай с ним ваши миссионерские теории не подходят?

Наверное, зря я был так прямолинеен – священник побледнел.

– А этот, как вы выразились, случай – совсем особый, сударь, – почти прошептал он. – И это вопрос уже не тактики, но стратегии, ибо я верую в господа нашего и всеми силами и доступными мне скромными средствами служу ему на земле… Кому служит Ян – я не знаю.

– Но позвольте, – возразил я. – Ведь я же видел на шее у него крест. И, между прочим, у него есть оружие…

– С наконечником в форме креста, знаю. И что, по-вашему, это нормально?! Да разве ж позволительно человеку, ищущему себя в боге, делать орудием убийства символ страданий сына господня!

– Но придавали же рыцари монашеских орденов крестообразную форму рукоятям своих мечей, – не сдавался я. – Или это уже не столь принципиально?

Он посмотрел на меня с искренним сожалением.

– Это принципиально, как раз это очень принципиально, сударь. Чрез крест рукояти в тела и души подвижников вливалась высшая сила. Она помогала им, вела…

– На грабежи и убийства?

– Нет, к спасению гроба господня либо способствовала обращению язычников к истинной вере. А после битв такие мечи служили воинам Христовым для укрепления духа и разговора с богом.

Я кивнул:

– Ну, это понятно. Да только не кажется ли вам лицемерием самой высшей пробы использование одного и того же предмета и для убийства, и для оперативного замаливания приобретенных посредством этого убийства грехов?

Черная шляпа запрыгала как живая.

– Нет, не кажется!

Я сокрушенно развел руками:

– А мне, признаюсь, видится в этом функциональном дуализме лишь то, что и должно видеться любому нормальному и не зацикленному на псевдорелигиозной софистике человеку, – двоедушие и двуязычие.

Он отпрянул от меня как от гадюки.

– Не богохульствуйте, несчастный! – возопил он. – Да ваш жалкий разум просто не в состоянии понять…

– Хорошо-хорошо, – быть может не слишком тактично оборвал я святого отца. – Только давайте на этом пока и закончим, ладно? Ведь мы собрались все-таки не для того, чтобы ссориться, хотя бы даже и по поводу столь волнительных и болезненных для вас вещей. Сейчас перед нами другая задача, а подискутировать о пустяках успеем и после.

– Но это совсем не пустяки, сударь! – попытался было опять взбунтоваться священник, однако я снова его оборвал.

– Согласен, отче, согласен. Прошу простить, если неудачно выразился, но все же давайте оставим наши дебаты на потом. Да даже и потом… Знаете, для меня, если откровенно, важно одно: у Яна есть крест, и у него есть бог. Всё! Чего вам еще от него надо?

Теперь он вообще стал бледным как смерть, и руки его задрожали.

– Но это н е т о т бог, сударь! И н е т о т крест! – хрипло проговорил он. – Неужели же вам самому до сих пор не ясно, кто он такой? – почти закричал он, и Ян, обернувшись, пристально поглядел на нас.

– Всё, отче, всё, – сквозь зубы процедил я, но Ян уже шел к нам.

– О чем это вы здесь говорили? – спросил он, хотя было понятно, что ему и так понятно, о чем.

Я смущенно промямлил нечто маловразумительное, зато священник оказался более смелым.

– О тебе, – прямо заявил он. – Да-да, о тебе и о том, почему мы сегодня оказались с тобой в одной лодке, грешник.

– Угу, – кивнул Ян, и я очень был удивлен, что ни тоном своим, ни видом он не выказал ни малейшего недовольства. – У нас с господином священником, – Ян повернулся ко мне, – отношения сложные.

– Это я уже понял.

– И хотя встречаемся мы редко, – продолжал он, – но, ей-богу, не по моей вине.

Я заметил, что при поминании Яном бога святой отец сморщился так, будто ему под нос сунули пригоршню перца, и поспешил ликвидировать новый возможный конфликт в самом зародыше.

– А мы все уже обсудили, Ян, – быстро сказал я. – И обо всем договорились, правда, отче?

– Правда, – нехотя проворчал тот и даже демонстративно оставил в покое свою несчастную шляпу, давая, видимо, тем самым понять, что обсуждать глобальные темы сегодня более не намерен.

– Вы сделали то, о чем у нас был разговор? – спросил Ян, и священник буркнул:

– Сделал, лежит в повозке.

– Ну что ж, тогда… – Ян махнул рукой, и к нам приблизились оба его недавних собеседника. – Идите за господином священником и заберите с повозки то, что он привез.

Когда дверь за ними закрылась, Ян внимательно посмотрел мне в глаза:

– Ну и что скажете?

Я пожал плечами:

– Да ты, наверное, и сам догадываешься, что я могу сказать. По-моему, он тебя здорово недолюбливает, но человек, конечно, занятный.

Ян усмехнулся:

– Знаю, что недолюбливает, однако что бы вы ответили, если бы услыхали, что он когда-то за одну ночь дважды спас меня от смерти.

Я покрутил головой.

– Серьезно? И как это случилось?

Он гулко вздохнул:

– Не люблю вспоминать, сударь. Впрочем, и он тоже. Скажу только, что та ночь была чем-то сродни сегодняшней.

Естественно, я не настаивал. Я просто задал следующий вопрос.

– А между прочим, священник произнес довольно странную фразу – что у тебя другой бог и другой крест. Что он имел в виду?

Густые брови Яна моментально сдвинулись к переносице.

– Он так сказал?

– Да.

– Гм, а он ничего не говорил про свой крест?

Теперь настала очередь хмуриться мне – я пытался как можно детальнее восстановить в памяти содержание нашего разговора.

– Да вроде нет… не знаю… Возможно, я что-нибудь упустил, но…

– Э т о вы не упустили бы ни в коем случае, сударь. Значит, он не сказал.

– Что не сказал, Ян? И какой крест ты имеешь в виду?

Некоторое время Ян колебался, а потом махнул рукой:

– Ладно, только не подумайте, будто я сплетничаю у него за спиной. Просто нам предстоит такое, что лучше вам знать все.

– Хорошо, Ян, я слушаю.

– Когда вы увидели священника, его лицо вам ни о чем не сказало?

Я насторожился.

– Оно ни о чем не сказало мне, Ян. Оно только показалось мне капельку знакомым – так, словно я видел уже когда-то этого человека.

Он покачал головой:

– Нет, сударь, этого человека вы не видели никогда. Однако еще не так давно вы видели…

– Кого? Кого я видел не так давно?

– Его брата.

– Брата?

– Да, сударь. Его родного брата собственной персоной.

В голове моей что-то забрезжило, но это "что-то" никак не хотело принимать реальные очертания.

– Постой-постой, но кто же его брат? Кто, Ян?

Он оглянулся на дверь, а потом торопливо приблизил свое лицо к моему.

– Управляющий Волчьего замка, сударь.

– Карл?!

– Да, Карл.

И – не помню уже которая за эту неделю по счету – немая сцена.